Соседи

                СОСЕДИ

                Квартира номер пять.

Квартира номер пять располагалась на втором этаже и была боковой, то есть справа от лестницы, ежели подниматься. Это была единственная однокомнатная квартира во всем подъезде, что вызывало удивление, поскольку все квартиры рядом с лестничными  пролетами составляли исключительно двушки. Еще две, напротив пролетов, уже были трехкомнатными.
Занимал пятую Чертынцев Георгий Иванович. Собственно, только с его слов соседи и знали, что в квартире всего одна комната. Правда, почтальонша Надя, разносившая пенсии с того самого момента, как дом заселился, тоже утверждала, что в пятой комнат действительно одна, о чем проведала она совершенно случайно. Случайность эта заключалась в следующем: как-то пришел на имя Чертынцева почтовый перевод, и Надя решила попутно, вместе с пенсиями, занести его в пятую квартиру. Сделать, так сказать, доброе дело.
Георгий Иванович двери отворил, Надю пригласил зайти не на кухню, как делали все клиенты, а  в комнату, где стоял огромнейший письменный стол, закиданный бумагами, и такое же великанье кресло.  Показал паспорт, занес в нужную бумажку все данные, расписался. Надя вручила ему купюры, и тут Чертынцев ее удивил. В благодарность за услугу странный человек предложил ей всю сумму перевода. Надя со страху отказалась и с большим облегчением покинула помещение, кивая на прощание. И тут случился еще один эпизод, о котором Надя, разумеется, никому не рассказывала. Ни дома, ни на работе.    Чертынцев в ответ на ее «до свиданья» почтительно склонил голову, и почтальонша узрела на его темени небольшие, выпиравшие из - под кожи наросты, как у молодого козленка.  Сердце у нее затрепетало, она икнула, а Чертынцев, вдобавок, вытащил откуда-то из-за спины длинный коровий хвост, бритый, но с кисточкой на кончике, и мазнул этой кисточкой бедную Надю по лицу.
Дома почтальонша полчаса отмывала лицо всеми мылами, какие нашлись в ванной, и весь день ей казалось, что от нее идет смрадный серный запах.   
Какое-то время она ходила в первый подъезд с опаской. Странный жилец при случайных встречах так льстиво раскланивался, сияя всем своим гладким лицом, что Надя решила отнести случившееся к галлюцинации. Накануне вечером она смотрела по телевизору фильм про вампиров, поэтому ей и пригрезилась чертовщина в тот злополучный день.

Пятиэтажный дом номер один по улице Садовой был заселен двадцать лет назад. От самых первых жильцов  осталось немногим больше половины, но и заселившиеся попозднее, в самом начале миллениума, ко времени этого рассказа тоже стали ветеранами дома.
Между собой соседи не то чтобы не общались, это невозможно хоть как-то не общаться, живя рядом, но, скажем, не так, как раньше, в молодые годы.  Дружить никто ни с кем не дружил, чаи пить не набивались, однако друг про друга кое-что знали. Да и как не знать! не басурмане все же, а русский народ. Не пройдешь же мимо соседа, несущего мусорное ведро туда же, куда и ты свой мусор тащишь. Так или иначе перемолвишься словечком. Или в летний вечерок примостишься на минутку на облезлую подъездную скамейку рядом с Иваном или Марьей Степановной. Тут, глядишь, и Фаина Кукушкина со своими моськами подсядет, или постоит рядом возвращающийся с дачи Петрович. Ну, и так далее. Завязывался общий разговор. С обсуждения дачных трудов переходили на опасности клещей для собак, а там и на дружное возмущение бездействием в решении насущных вопросов населения местной администрации, а то и самого президента.
Самыми неразговорчивыми были пятая, восьмая и три квартиры с последнего  этажа. Про Чертынцева мы уже кое-что рассказали.
В восьмой жили мать с дочерью и пятнадцать кошек. Возможно, кошек было несколько больше или меньше… Кто их считал?
Женщины были нелюдимы, а кошки сидели по клеткам и слабо мяукали. Мать иногда отвечала на приветствия соседей, дочь же проходила мимо с пустым лицом, не бросая даже тени. Какие такие скелеты висели в шкафу восьмой квартиры, соседи и понятия не имели, но дружно решили, что далеко не один. Впрочем, мать была богобоязненная и посещала церковь.
Пятиэтажники, кроме Валентина Петровича из семнадцатой, то ли жили в доме, то ли не жили. Видели соседи их редко, вся информация шла от Петровича, да и какая там информация, когда был он человек хоть и любопытный, но крайне занятой.
На посторонний взгляд загадок от жильцов исходило немало. Каждый из них был неведомым миром, если в чем-то и понятным, то во многом ну уж совсем непознаваемым. 
Взять того же Чертынцева. Что за человек, где служит, зачем не женат и почему живет в однокомнатной, когда под ним и над ним двухкомнатные?
Чертынцев въехал в пятую квартиру, по документам - двухкомнатную, шесть лет назад. Когда и как она стала в одну комнату, долгое время было предметом пересудов соседей, поскольку никаких ремонтных работ Чертынцев не производил. Ремонт, перепланировка! Да это шум, гомон и грязь на весь дом!
- Да ладно вам,  - уговаривал соседей Петрович. – Может, Георгий Иваныч самолично перегородку сломал и вывел всю площадь в одно помещение.
- Самолично? Как же, самолично! – Я через стенку живу, тишина у него – как на кладбище! – горячилась при таких разговорах шестая квартира. – Да и Надька, почтальонша, что говорила? Что однушка, маленькая, метров шестнадцать, а вторую комнату корова языком слизала!
Иван, бывший пограничник, двенадцатая квартира, внучка с мужем и дитем, слушал случайный разговор, старательно разлепляя руками смыкающиеся веки. Выпитая на пару с Валеркой (вторая квартира) бутылка портвейна портила глаза, вгоняя их в сон, когда еще день в разгаре и маячит сладкой тенью вторая бутылка, за которой уже пошел  Генка из четвертого подъезда.
Разговор Ивана интересовал, поскольку Георгий Иванович числился у него в перспективе как заимодавец. Однажды жилец пятой занял им с Генкой на бутылку, про долг не упоминал который месяц, а, значит, на черный день можно было его иметь в виду. К тому же Иван знал кое-что про Чертынцева, чего не знали другие соседи.  И черт его дернул за язык в этот день высказаться!
- У кого там однушка, Маргарита Николаевна? У Георгия Иваныча? Да попятили вы все! – вступил Иван в интересную беседу. – Трехкомнатная у него. Большая. Метров семьдесят. На бутылку занимал, заходил, все видел. Трех. И ни одной комнатой меньше.
- Это ты, Иван, с пьяных глаз углядел, - одернул Ивана рассудительный Петрович. -  Три комнаты в пятой архитектура дома не позволит.  Я вот в двухкомнатной живу, ты знаешь, так как подо мной через два этажа может трешка образоваться? Ты ж бывший погранец, соображать должен. А ты что прешь?
- Трех, - упирался Иван. – А Георгий Иваныч ваш - черт лысый. Худой человечишка да и человек ли? К нему и девки-то бегают не простые, дьяволицы на копытцах, сиськи наружу, глазами туда-сюда – шнырк, шнырк. Неспроста он в наш дом вселился, попомните Ивана, неспроста! А, да что с вами говорить!
 Тут Иван, высмотрев Генку, маятником двинулся навстречу ему, раскидывая по сторонам руки для равновесия.

В квартире номер пять в это самое время  хозяин сидел за своим письменным столом, исчерчивая шестерками длинные свитки бумаг. Исчерчивал бумагу он так стремительно, что одно за другим ломались гусиные перья, которыми он производил данные действия. Окончив работу, Чертынцев подул на нее, и шестерки тараканами поползли по столу, затем по полу и растворились в неведомых щелях кирпичных стен дома.

Вечером Марья Степановна (пенсионерка, вставные челюсти, девятая квартира, евроремонт по высшему классу, дочь - медсестра, разведена, внучка – студентка) углядела на кухне темно-коричневого таракана. Сняв с ноги тапок, старушка подкралась к зверю и ударила изо всей силы по усатой башке. Тараканья башка лопнула, из нее потекло белое липкое молоко, и тут же рядом, чуть ли не из воздуха, материализовалось еще с десяток таких же тварей. Марья Степановна ахнула, схватила чайник с кипятком, но тараканы нырнули за мойку, куда доступа человеку не было. 

В семнадцатой квартире, на пятом этаже, Валентин Петрович сидел за компьютером, производя на нем разные научные расчеты, охота к которым разгоралась у него дома еще пуще, чем на работе. В самый разгар приятного дела, когда расчетные данные можно уже было оформить графически, курсор на мониторе внезапно замер, что означало зависание компьютера. Валентин Михайлович нажал кнопку перезагрузки, внутри блока что-то загудело, на экране поползли полосы и цифры, и он погас. Тут же на столе появился таракан. Он  почесал лапками усики, и пока ошеломленный хозяин квартиры пялил на него глаза, нырнул под монитор, затем появился на столе снова, но уже в сопровождении целой толпы толстых усатых коричневых насекомых. Тараканы ползли из щелей системного блока, как черви из навозной кучи. Валентин Петрович схватился за голову: он был бессилен перед этим нашествием. 


В этот вечер в каждой квартире первого подъезда шла бесполезная борьба с полчищами невесть откуда взявшихся тараканов
Известно, что общая беда объединяет, в отличие от счастья, которое всегда индивидуально и дружеское участие вызывает не всегда.
Соседи стучались друг к другу в поисках средств против треклятых насекомых. Самые образованные рылись в справочниках и энциклопедиях. На лестничных площадках шло бурное обсуждение происходящего.
Так выяснилось, что беда постигла всех.
Тут же начались звонки в милицию, в аварийную службу и службу спасения. Служивые люди вежливо отвечали жильцам, что морить тараканов – не их дело, терпите, мол, до утра, а уж тогда вызывайте санэпидстанцию, которая профессионально занимается уничтожением данных тварей.
До утра! Невозможно! Как уснуть в окружение сонмищ эдакой гадости! Это ж и в уши заползет, и в глаза, и в другие какие отверстия человеческого тела. Погибель всем, погибель!
В восьмой квартире боролись с нашествием удачливее других. Вся пятнадцать кошек были выпущены из клеток для пожирания тараканов. Но и кошачьему  аппетиту пришел конец, а насекомых не убавлялось.
- Доча, звони отцу Апполинарию, - заголосила мать, теребя рукав халата дочери. – Очнись, Лариска, звони. Он одно наше спасение. Сожрут ведь проклятые. Это ж не тараканы, это ж дьявольское отродье!
Лариса, чье пустое лицо к этому времени налилось жизнью, а глаза с участием и досадой глядели на блюющих от обжорства кошек, набрала на мобильнике номер батюшки. Рассказала эпопею. Батюшка обещался приехать.

Как жильцы дома проведали, что вот-вот приедет поп избавлять дом от тараканьей нечисти, никто никогда не узнал.
То и дело соседи в ожидании высыпали на лестничные площадки, стряхивая с одежды, волос, обуви насекомых. Время было за полночь.
Батюшка приехал не один, со служкой. Всюду – на лестницах, в квартирах горел свет, двери были распахнуты, ни один жилец не лежал в своей постели, предаваясь сну. Среди множества людей, одурело выбегающих на площадку или  обсуждающих с ближним соседом на пороге квартиры тараканье нашествие, никто не заметил Георгия Ивановича, но о том позже.
Батюшка был обескуражен, но вида не подал, начал поквартирный обход, брызгая вместе с помощником святой водой по всему, что попадалось под руку.
Тараканы пятились, заползали под плинтусы, скрывались в потайных уголках квартир, потом снова выставляли себя на вид, и снова  исчезали. 
И было непонятно, ретировались ли они насовсем или еще полны сил и готовы вернуться назад, как только батюшка покинет дом. Однако никто из жильцов крамольных мыслей не высказывал. Двери потихоньку затворялись, свет гасился. 
Вспотевшие отец Апполинарий и служка сидели на кухне в восьмой квартире, пили чай.
Подъезд замер в ожидании.
Жильцы еще не верили в свое спасение, поглядывали на часы и спать не ложились.

- Ну, мы, пожалуй, пойдем, - сказал, перекрестившись, отец Апполинарий. – Однако, полагаю, в вашем подъезде завелась нечистая сила, посему…

Не успел батюшка закончить предложение, как по подъезду прокатился леденящий душу хохот. Каждый из жильцов вздрогнул в своей квартире, а уснувшие дети очнулись и заплакали.
Вспыхнувший повсюду свет констатировал возвращение насекомых.
Казалось, их количество удесятерилось.
Жильцы снова повыскакивали из квартир, кто с тряпками, кто со свернутыми в трубку газетами, кто с вениками, выметая на площадки тараканьи стаи.
- Где поп? – вскричал Иван. – Да святой ли водой брызгал он на гадких тварей?  Да и поп ли он?
- Да какой это поп, это сам черт! – отвечал ему лысый Валерка, гневно поднимаясь вверх со своего первого этажа.
- Черт, черт! – вторили Валеркиному голосу Марья Степановна и супруги Кукушкины из шестой квартиры.
Сердитый Валентин Петрович уже стоял на площадке второго этажа, где в распахнутых дверях поп со служкой прощались с Лариской и ее матерью.
Остальные соседи придвинулись к нему.
Валерка схватил попа за шиворот, поднял на вытянутой руке вверх так, что ноги бедного священнослужителя повисли в воздухе.
 - Признавайся, Божий служитель. Ты поп или черт?
Поп икнул. Служка кинулся на защиту, но был сбит с ног озлобившимся на весь свет жильцом из тринадцатой квартиры. Падая, служка зацепил Валерку, державшего попа, тот -жильца, и все четверо повалились на цементный пол площадки. Тараканы разбегались от упавших кругами, как вода в реке от брошенного на ее поверхность камня.
Марья Степановна пихнула кого-то из кучи ногой. Кукушкины веником старались достать служку, лежавшего под Валеркой. Валентин Петрович расстегнул ширинку и помочился на бороду попа. Тараканы дождем сыпались с лестничных стен.
Ларискина мать закричала:
- Люди, что вы делаете? Кого казните?
Кукушкины и ее огрели веником. Старуха заткнула рот кулаком, сползла на порог и зарыдала.
Валерка и жилец из тринадцатой поднялись с пола, поп же и служка встать на ноги не решались и, лежа, непрестанно крестились.
Некоторое время никто не знал, что делать дальше.
Тут неожиданно раздался сомневающийся голос Ивана.
- Может, и впрямь, батюшка не при чем… Те тараканы, которых они брызгали святой водой, и впрямь разбежались, а это новые напали. Гляньте, они же рыжие, а те, прежние, коричневые были. И усы у тех покороче. 
И точно. Хрустящие под ногами жильцов насекомые сплошь были рыжего цвета, и при раздавливании из них вылезало не белое сгущенное молоко, а топленые сливки.
Все глаза уставились на попа.
- Так что вы, батюшка, на это скажете?
- Ночь на дворе, вот что я скажу, - сердито ответил поп, ухвативши за руку служку и вместе с ним поднимаясь с пола. – Церковь заперта, святой воды у меня больше нет, остается во спасение только святая молитва.
Соседи стряхивали друг с друга тараканов и ожесточенно их топтали.
Бабушка Никитична из первой квартиры, до сей поры стоявшая в сторонке в качестве простой наблюдательницы, вдруг сказала.
- Послушайте меня, люди добрые! С чего это бес на наш подъезд так взбеленился? Может, силу свою объявить хочет – так вот ему! – И храбрая старушка, сложив морщинистыми пальцами фигу, потрясла ею перед жильцами.
- Одной фигой тут не обойдешься, - сшибая щелчком со щеки таракана, сказал  Валерка. – Где он, этот бес? Я уж ему показал бы кузькину мать!
Тут снова взял слово Иван.
- А вот у меня шесть недель назад история была. Захотели, значит, мы с Геннадием выпить, а денежек – тю-тю. Тут смотрю, входит в подъезд Чертынцев. Так и так говорю, займи, Георгий Иванович, пару десяток на опохмелку. С пенсии отдам. И что ж вы думаете?
- Дал? – выдохнул народ, давно знающий, что Иван со своим Генкой долгов возвращать не любят.
- А то. Но самое интересное, что за эти шесть недель наш Георгий Иванович ни разу денежек своих не востребовал!
- Ну да!  - снова выдохнул народ. – Чудно!
- То-то и оно, что чудно, - подытожил Иван.
- А я вот, - вступила в интересный разговор Марья Степановна, - однажды попросилась у Чертынцева позвонить. «Скорую» надо было вызвать, а мой телефон как раз за неуплату отключили.
Народ на площадке напрягся. Все знали, что Марья Степановна отчаянно  любила делать вызов «скорой» с телефонов соседей,  рассказывая в ожидании где, как и что у нее смертельно болит.
- Любезный наш Георгий Иванович меня к телефону так и не допустил! – торжествующе объявила она.  – Сказал, что слева сердце никогда не жжет и что мне надо к неврологу, а, еще лучше, к психотерапевту. Так мне и пришлось обойтись без врачебной помощи!
Отец Апполинарий перекрестился. Служка перекрестился за ним. Ларискина мать громким шепотом сказала: «А, помните, батюшка…» - и осеклась. Лариска же толкнула ее в бок и даже наступила на ногу.
Народ с изумлением смотрел на этот театр, и, видно было, что в голове каждого забрезжили какие-то неприятные воспоминания.
Не сговариваясь, соседи подошли к пятой квартире, двери которой были затворены все это безумное время.
Это было единственное место в подъезде, где гадостные насекомые не наблюдались.
- А таракашки-то обошли пятую стороной! – сказал кто-то. И тут же волной прокатился по лестничным пролетам нечеловеческий хохот, от которого у каждого из соседей вздрогнул организм где-то в самой своей сердцевине.
Отец Апполинарий со служкой снова перекрестились, поднесли сложенные пальцы ко лбу и все остальные.
- С Богом! – сказал поп и нажал кнопку звонка пятой квартиры. Звонок молчал.
Тогда Иван  с Валентином Петровичем налегли на дверь с целью ее вышибания.
Дверь удивительно легко отворилась, и мужики, чуть не упав, вкатились в прихожую. За ними ринулся весь народ.
В квартире было пусто. Там не то, что не было хозяина, Георгия Ивановича, там вообще ничего не было. Голые стены зияли и на кухне, и в обеих комнатах.
- Все же двухкомнатная… – промямлила Марья Степановна.
- Двушка, - подтвердил Валерка, причесывая пятерней остатки волос на лысой макушке.
Батюшка обошел квартиру, осенняя крестным знамением пустые углы. Потом поклонился народу и повернулся к выходу. Служка двинулся за ним. Вслед за священнослужителями потянулись и зевающие жильцы, забывшие за минуты пребывания в хоромах Чертынцева и про тараканов, и про то, что привело их сюда.
Последним выходил Иван. Притворяя дверь, он разглядел своим опытным взглядом пограничника в тамбуре между двумя дверьми – наружной, металлической, и внутренней, обитой стареньким дермантином, какой-то темный предмет. Нагнулся, поднял. Это оказался мобильный телефон. Иван сунул его в брючный карман почти автоматически, подумав, что раз хозяин съехал и вещь не взял, значит, она ему и не нужна.

Утром дом зажил своей прежней жизнью. Однако, умываясь, бреясь, попивая утренний чай, собирая детишек в сад или в школу, каждый из жильцом мучился тем, что он забыл что-то важное. Но что именно, никто никак не мог вспомнить, поэтому настроение у всех было смутное и непонятное. Впрочем, дневные заботы потихоньку выветрили это неприятное чувство.

Иван, поскольку давно состоял на пенсии и по лени своей нигде не подрабатывал, проводя домашних, задумался. Делать было совершенно нечего, и он решил сходить за бутылкой портвейна, а там, как получится.
- Была бы бутылка, а компания завсегда найдется, - рассудил Иван, пересчитывая средства. Средств хватало.
         Во дворе, осененном только-только взошедшим заспанным солнцем, не то, что никого не было, но шедший навстречу народ был не праздношатающийся, а занятой, стремящийся попасть на работу или на какие другие свои дела. 
         Иван поплелся в магазин без особого энтузиазма, стреляя на всякий случай по дороге глазами.
        Назад он шел уже сильно повеселевший, с бутылкой, обернутой в газету. В голове созрела мысль угостить Валерку, который, как сообразил Иван на ходу, сегодня должен был идти во вторую смену.
       У самого подъезда его подстерегала неожиданность. Она заключалась в появлении Георгия Ивановича Чертынцева, возникшего перед Иваном буквально из ничего. То есть Иван не заметил, чтобы Чертынцев выходил из подъезда или, напротив, заходил туда.
   Иван, как  и все, напрочь забыл о ночном набеге тараканов и о походе в пятую квартиру. Не помнил бывший пограничники о сворованном сотовом, бестелесно лежащим в левом кармане брюк. 
  Чертынцев пошевелил указательным пальцем, подманивая Ивана. 
Иван придвинулся почти вплотную к соседу, и в этой близости оторопело увидел на его стриженной голове небольшие рожки.
- Как у молодого козленка! – вскричал он, трясясь в ознобе и зачем-то указывая пальцем на выпуклости. 
- Глупости! -   фыркнул Чертынцев. – Лучше верните мой сотовый!
Кончик плоского носа жильца пятой квартиры влажно блестел, как свиной пятачок.
Рука Ивана, помимо его воли, механическим движением полезла в карман, вытащила телефон и протянула хозяину.

Спустя время Иван и Валерка пили прямо из горла портвейн, передавая бутылку друг другу. Солнце уже проснулось окончательно и распространило свои лучи по всему двору, мягко касаясь ими умостившихся на скамейке приятелей.


Вариант от 23.04. 09. 
 

 

   
                СОСЕДИ

                Квартира номер пять.

Квартира номер пять располагалась на втором этаже и была боковой, то есть справа от лестницы, ежели подниматься. Это была единственная однокомнатная квартира во всем подъезде, что вызывало удивление, поскольку все квартиры рядом с лестничными  пролетами составляли исключительно двушки. Еще две, напротив пролетов, уже были трехкомнатными.
Занимал пятую Чертынцев Георгий Иванович. Собственно, только с его слов соседи и знали, что в квартире всего одна комната. Правда, почтальонша Надя, разносившая пенсии с того самого момента, как дом заселился, тоже утверждала, что в пятой комнат действительно одна, о чем проведала она совершенно случайно. Случайность эта заключалась в следующем: как-то пришел на имя Чертынцева почтовый перевод, и Надя решила попутно, вместе с пенсиями, занести его в пятую квартиру. Сделать, так сказать, доброе дело.
Георгий Иванович двери отворил, Надю пригласил зайти не на кухню, как делали все клиенты, а  в комнату, где стоял огромнейший письменный стол, закиданный бумагами, и такое же великанье кресло.  Показал паспорт, занес в нужную бумажку все данные, расписался. Надя вручила ему купюры, и тут Чертынцев ее удивил. В благодарность за услугу странный человек предложил ей всю сумму перевода. Надя со страху отказалась и с большим облегчением покинула помещение, кивая на прощание. И тут случился еще один эпизод, о котором Надя, разумеется, никому не рассказывала. Ни дома, ни на работе.    Чертынцев в ответ на ее «до свиданья» почтительно склонил голову, и почтальонша узрела на его темени небольшие, выпиравшие из - под кожи наросты, как у молодого козленка.  Сердце у нее затрепетало, она икнула, а Чертынцев, вдобавок, вытащил откуда-то из-за спины длинный коровий хвост, бритый, но с кисточкой на кончике, и мазнул этой кисточкой бедную Надю по лицу.
Дома почтальонша полчаса отмывала лицо всеми мылами, какие нашлись в ванной, и весь день ей казалось, что от нее идет смрадный серный запах.   
Какое-то время она ходила в первый подъезд с опаской. Странный жилец при случайных встречах так льстиво раскланивался, сияя всем своим гладким лицом, что Надя решила отнести случившееся к галлюцинации. Накануне вечером она смотрела по телевизору фильм про вампиров, поэтому ей и пригрезилась чертовщина в тот злополучный день.

Пятиэтажный дом номер один по улице Садовой был заселен двадцать лет назад. От самых первых жильцов  осталось немногим больше половины, но и заселившиеся попозднее, в самом начале миллениума, ко времени этого рассказа тоже стали ветеранами дома.
Между собой соседи не то чтобы не общались, это невозможно хоть как-то не общаться, живя рядом, но, скажем, не так, как раньше, в молодые годы.  Дружить никто ни с кем не дружил, чаи пить не набивались, однако друг про друга кое-что знали. Да и как не знать! не басурмане все же, а русский народ. Не пройдешь же мимо соседа, несущего мусорное ведро туда же, куда и ты свой мусор тащишь. Так или иначе перемолвишься словечком. Или в летний вечерок примостишься на минутку на облезлую подъездную скамейку рядом с Иваном или Марьей Степановной. Тут, глядишь, и Фаина Кукушкина со своими моськами подсядет, или постоит рядом возвращающийся с дачи Петрович. Ну, и так далее. Завязывался общий разговор. С обсуждения дачных трудов переходили на опасности клещей для собак, а там и на дружное возмущение бездействием в решении насущных вопросов населения местной администрации, а то и самого президента.
Самыми неразговорчивыми были пятая, восьмая и три квартиры с последнего  этажа. Про Чертынцева мы уже кое-что рассказали.
В восьмой жили мать с дочерью и пятнадцать кошек. Возможно, кошек было несколько больше или меньше… Кто их считал?
Женщины были нелюдимы, а кошки сидели по клеткам и слабо мяукали. Мать иногда отвечала на приветствия соседей, дочь же проходила мимо с пустым лицом, не бросая даже тени. Какие такие скелеты висели в шкафу восьмой квартиры, соседи и понятия не имели, но дружно решили, что далеко не один. Впрочем, мать была богобоязненная и посещала церковь.
Пятиэтажники, кроме Валентина Петровича из семнадцатой, то ли жили в доме, то ли не жили. Видели соседи их редко, вся информация шла от Петровича, да и какая там информация, когда был он человек хоть и любопытный, но крайне занятой.
На посторонний взгляд загадок от жильцов исходило немало. Каждый из них был неведомым миром, если в чем-то и понятным, то во многом ну уж совсем непознаваемым. 
Взять того же Чертынцева. Что за человек, где служит, зачем не женат и почему живет в однокомнатной, когда под ним и над ним двухкомнатные?
Чертынцев въехал в пятую квартиру, по документам - двухкомнатную, шесть лет назад. Когда и как она стала в одну комнату, долгое время было предметом пересудов соседей, поскольку никаких ремонтных работ Чертынцев не производил. Ремонт, перепланировка! Да это шум, гомон и грязь на весь дом!
- Да ладно вам,  - уговаривал соседей Петрович. – Может, Георгий Иваныч самолично перегородку сломал и вывел всю площадь в одно помещение.
- Самолично? Как же, самолично! – Я через стенку живу, тишина у него – как на кладбище! – горячилась при таких разговорах шестая квартира. – Да и Надька, почтальонша, что говорила? Что однушка, маленькая, метров шестнадцать, а вторую комнату корова языком слизала!
Иван, бывший пограничник, двенадцатая квартира, внучка с мужем и дитем, слушал случайный разговор, старательно разлепляя руками смыкающиеся веки. Выпитая на пару с Валеркой (вторая квартира) бутылка портвейна портила глаза, вгоняя их в сон, когда еще день в разгаре и маячит сладкой тенью вторая бутылка, за которой уже пошел  Генка из четвертого подъезда.
Разговор Ивана интересовал, поскольку Георгий Иванович числился у него в перспективе как заимодавец. Однажды жилец пятой занял им с Генкой на бутылку, про долг не упоминал который месяц, а, значит, на черный день можно было его иметь в виду. К тому же Иван знал кое-что про Чертынцева, чего не знали другие соседи.  И черт его дернул за язык в этот день высказаться!
- У кого там однушка, Маргарита Николаевна? У Георгия Иваныча? Да попятили вы все! – вступил Иван в интересную беседу. – Трехкомнатная у него. Большая. Метров семьдесят. На бутылку занимал, заходил, все видел. Трех. И ни одной комнатой меньше.
- Это ты, Иван, с пьяных глаз углядел, - одернул Ивана рассудительный Петрович. -  Три комнаты в пятой архитектура дома не позволит.  Я вот в двухкомнатной живу, ты знаешь, так как подо мной через два этажа может трешка образоваться? Ты ж бывший погранец, соображать должен. А ты что прешь?
- Трех, - упирался Иван. – А Георгий Иваныч ваш - черт лысый. Худой человечишка да и человек ли? К нему и девки-то бегают не простые, дьяволицы на копытцах, сиськи наружу, глазами туда-сюда – шнырк, шнырк. Неспроста он в наш дом вселился, попомните Ивана, неспроста! А, да что с вами говорить!
 Тут Иван, высмотрев Генку, маятником двинулся навстречу ему, раскидывая по сторонам руки для равновесия.

В квартире номер пять в это самое время  хозяин сидел за своим письменным столом, исчерчивая шестерками длинные свитки бумаг. Исчерчивал бумагу он так стремительно, что одно за другим ломались гусиные перья, которыми он производил данные действия. Окончив работу, Чертынцев подул на нее, и шестерки тараканами поползли по столу, затем по полу и растворились в неведомых щелях кирпичных стен дома.

Вечером Марья Степановна (пенсионерка, вставные челюсти, девятая квартира, евроремонт по высшему классу, дочь - медсестра, разведена, внучка – студентка) углядела на кухне темно-коричневого таракана. Сняв с ноги тапок, старушка подкралась к зверю и ударила изо всей силы по усатой башке. Тараканья башка лопнула, из нее потекло белое липкое молоко, и тут же рядом, чуть ли не из воздуха, материализовалось еще с десяток таких же тварей. Марья Степановна ахнула, схватила чайник с кипятком, но тараканы нырнули за мойку, куда доступа человеку не было. 

В семнадцатой квартире, на пятом этаже, Валентин Петрович сидел за компьютером, производя на нем разные научные расчеты, охота к которым разгоралась у него дома еще пуще, чем на работе. В самый разгар приятного дела, когда расчетные данные можно уже было оформить графически, курсор на мониторе внезапно замер, что означало зависание компьютера. Валентин Михайлович нажал кнопку перезагрузки, внутри блока что-то загудело, на экране поползли полосы и цифры, и он погас. Тут же на столе появился таракан. Он  почесал лапками усики, и пока ошеломленный хозяин квартиры пялил на него глаза, нырнул под монитор, затем появился на столе снова, но уже в сопровождении целой толпы толстых усатых коричневых насекомых. Тараканы ползли из щелей системного блока, как черви из навозной кучи. Валентин Петрович схватился за голову: он был бессилен перед этим нашествием. 


В этот вечер в каждой квартире первого подъезда шла бесполезная борьба с полчищами невесть откуда взявшихся тараканов
Известно, что общая беда объединяет, в отличие от счастья, которое всегда индивидуально и дружеское участие вызывает не всегда.
Соседи стучались друг к другу в поисках средств против треклятых насекомых. Самые образованные рылись в справочниках и энциклопедиях. На лестничных площадках шло бурное обсуждение происходящего.
Так выяснилось, что беда постигла всех.
Тут же начались звонки в милицию, в аварийную службу и службу спасения. Служивые люди вежливо отвечали жильцам, что морить тараканов – не их дело, терпите, мол, до утра, а уж тогда вызывайте санэпидстанцию, которая профессионально занимается уничтожением данных тварей.
До утра! Невозможно! Как уснуть в окружение сонмищ эдакой гадости! Это ж и в уши заползет, и в глаза, и в другие какие отверстия человеческого тела. Погибель всем, погибель!
В восьмой квартире боролись с нашествием удачливее других. Вся пятнадцать кошек были выпущены из клеток для пожирания тараканов. Но и кошачьему  аппетиту пришел конец, а насекомых не убавлялось.
- Доча, звони отцу Апполинарию, - заголосила мать, теребя рукав халата дочери. – Очнись, Лариска, звони. Он одно наше спасение. Сожрут ведь проклятые. Это ж не тараканы, это ж дьявольское отродье!
Лариса, чье пустое лицо к этому времени налилось жизнью, а глаза с участием и досадой глядели на блюющих от обжорства кошек, набрала на мобильнике номер батюшки. Рассказала эпопею. Батюшка обещался приехать.

Как жильцы дома проведали, что вот-вот приедет поп избавлять дом от тараканьей нечисти, никто никогда не узнал.
То и дело соседи в ожидании высыпали на лестничные площадки, стряхивая с одежды, волос, обуви насекомых. Время было за полночь.
Батюшка приехал не один, со служкой. Всюду – на лестницах, в квартирах горел свет, двери были распахнуты, ни один жилец не лежал в своей постели, предаваясь сну. Среди множества людей, одурело выбегающих на площадку или  обсуждающих с ближним соседом на пороге квартиры тараканье нашествие, никто не заметил Георгия Ивановича, но о том позже.
Батюшка был обескуражен, но вида не подал, начал поквартирный обход, брызгая вместе с помощником святой водой по всему, что попадалось под руку.
Тараканы пятились, заползали под плинтусы, скрывались в потайных уголках квартир, потом снова выставляли себя на вид, и снова  исчезали. 
И было непонятно, ретировались ли они насовсем или еще полны сил и готовы вернуться назад, как только батюшка покинет дом. Однако никто из жильцов крамольных мыслей не высказывал. Двери потихоньку затворялись, свет гасился. 
Вспотевшие отец Апполинарий и служка сидели на кухне в восьмой квартире, пили чай.
Подъезд замер в ожидании.
Жильцы еще не верили в свое спасение, поглядывали на часы и спать не ложились.

- Ну, мы, пожалуй, пойдем, - сказал, перекрестившись, отец Апполинарий. – Однако, полагаю, в вашем подъезде завелась нечистая сила, посему…

Не успел батюшка закончить предложение, как по подъезду прокатился леденящий душу хохот. Каждый из жильцов вздрогнул в своей квартире, а уснувшие дети очнулись и заплакали.
Вспыхнувший повсюду свет констатировал возвращение насекомых.
Казалось, их количество удесятерилось.
Жильцы снова повыскакивали из квартир, кто с тряпками, кто со свернутыми в трубку газетами, кто с вениками, выметая на площадки тараканьи стаи.
- Где поп? – вскричал Иван. – Да святой ли водой брызгал он на гадких тварей?  Да и поп ли он?
- Да какой это поп, это сам черт! – отвечал ему лысый Валерка, гневно поднимаясь вверх со своего первого этажа.
- Черт, черт! – вторили Валеркиному голосу Марья Степановна и супруги Кукушкины из шестой квартиры.
Сердитый Валентин Петрович уже стоял на площадке второго этажа, где в распахнутых дверях поп со служкой прощались с Лариской и ее матерью.
Остальные соседи придвинулись к нему.
Валерка схватил попа за шиворот, поднял на вытянутой руке вверх так, что ноги бедного священнослужителя повисли в воздухе.
 - Признавайся, Божий служитель. Ты поп или черт?
Поп икнул. Служка кинулся на защиту, но был сбит с ног озлобившимся на весь свет жильцом из тринадцатой квартиры. Падая, служка зацепил Валерку, державшего попа, тот -жильца, и все четверо повалились на цементный пол площадки. Тараканы разбегались от упавших кругами, как вода в реке от брошенного на ее поверхность камня.
Марья Степановна пихнула кого-то из кучи ногой. Кукушкины веником старались достать служку, лежавшего под Валеркой. Валентин Петрович расстегнул ширинку и помочился на бороду попа. Тараканы дождем сыпались с лестничных стен.
Ларискина мать закричала:
- Люди, что вы делаете? Кого казните?
Кукушкины и ее огрели веником. Старуха заткнула рот кулаком, сползла на порог и зарыдала.
Валерка и жилец из тринадцатой поднялись с пола, поп же и служка встать на ноги не решались и, лежа, непрестанно крестились.
Некоторое время никто не знал, что делать дальше.
Тут неожиданно раздался сомневающийся голос Ивана.
- Может, и впрямь, батюшка не при чем… Те тараканы, которых они брызгали святой водой, и впрямь разбежались, а это новые напали. Гляньте, они же рыжие, а те, прежние, коричневые были. И усы у тех покороче. 
И точно. Хрустящие под ногами жильцов насекомые сплошь были рыжего цвета, и при раздавливании из них вылезало не белое сгущенное молоко, а топленые сливки.
Все глаза уставились на попа.
- Так что вы, батюшка, на это скажете?
- Ночь на дворе, вот что я скажу, - сердито ответил поп, ухвативши за руку служку и вместе с ним поднимаясь с пола. – Церковь заперта, святой воды у меня больше нет, остается во спасение только святая молитва.
Соседи стряхивали друг с друга тараканов и ожесточенно их топтали.
Бабушка Никитична из первой квартиры, до сей поры стоявшая в сторонке в качестве простой наблюдательницы, вдруг сказала.
- Послушайте меня, люди добрые! С чего это бес на наш подъезд так взбеленился? Может, силу свою объявить хочет – так вот ему! – И храбрая старушка, сложив морщинистыми пальцами фигу, потрясла ею перед жильцами.
- Одной фигой тут не обойдешься, - сшибая щелчком со щеки таракана, сказал  Валерка. – Где он, этот бес? Я уж ему показал бы кузькину мать!
Тут снова взял слово Иван.
- А вот у меня шесть недель назад история была. Захотели, значит, мы с Геннадием выпить, а денежек – тю-тю. Тут смотрю, входит в подъезд Чертынцев. Так и так говорю, займи, Георгий Иванович, пару десяток на опохмелку. С пенсии отдам. И что ж вы думаете?
- Дал? – выдохнул народ, давно знающий, что Иван со своим Генкой долгов возвращать не любят.
- А то. Но самое интересное, что за эти шесть недель наш Георгий Иванович ни разу денежек своих не востребовал!
- Ну да!  - снова выдохнул народ. – Чудно!
- То-то и оно, что чудно, - подытожил Иван.
- А я вот, - вступила в интересный разговор Марья Степановна, - однажды попросилась у Чертынцева позвонить. «Скорую» надо было вызвать, а мой телефон как раз за неуплату отключили.
Народ на площадке напрягся. Все знали, что Марья Степановна отчаянно  любила делать вызов «скорой» с телефонов соседей,  рассказывая в ожидании где, как и что у нее смертельно болит.
- Любезный наш Георгий Иванович меня к телефону так и не допустил! – торжествующе объявила она.  – Сказал, что слева сердце никогда не жжет и что мне надо к неврологу, а, еще лучше, к психотерапевту. Так мне и пришлось обойтись без врачебной помощи!
Отец Апполинарий перекрестился. Служка перекрестился за ним. Ларискина мать громким шепотом сказала: «А, помните, батюшка…» - и осеклась. Лариска же толкнула ее в бок и даже наступила на ногу.
Народ с изумлением смотрел на этот театр, и, видно было, что в голове каждого забрезжили какие-то неприятные воспоминания.
Не сговариваясь, соседи подошли к пятой квартире, двери которой были затворены все это безумное время.
Это было единственное место в подъезде, где гадостные насекомые не наблюдались.
- А таракашки-то обошли пятую стороной! – сказал кто-то. И тут же волной прокатился по лестничным пролетам нечеловеческий хохот, от которого у каждого из соседей вздрогнул организм где-то в самой своей сердцевине.
Отец Апполинарий со служкой снова перекрестились, поднесли сложенные пальцы ко лбу и все остальные.
- С Богом! – сказал поп и нажал кнопку звонка пятой квартиры. Звонок молчал.
Тогда Иван  с Валентином Петровичем налегли на дверь с целью ее вышибания.
Дверь удивительно легко отворилась, и мужики, чуть не упав, вкатились в прихожую. За ними ринулся весь народ.
В квартире было пусто. Там не то, что не было хозяина, Георгия Ивановича, там вообще ничего не было. Голые стены зияли и на кухне, и в обеих комнатах.
- Все же двухкомнатная… – промямлила Марья Степановна.
- Двушка, - подтвердил Валерка, причесывая пятерней остатки волос на лысой макушке.
Батюшка обошел квартиру, осенняя крестным знамением пустые углы. Потом поклонился народу и повернулся к выходу. Служка двинулся за ним. Вслед за священнослужителями потянулись и зевающие жильцы, забывшие за минуты пребывания в хоромах Чертынцева и про тараканов, и про то, что привело их сюда.
Последним выходил Иван. Притворяя дверь, он разглядел своим опытным взглядом пограничника в тамбуре между двумя дверьми – наружной, металлической, и внутренней, обитой стареньким дермантином, какой-то темный предмет. Нагнулся, поднял. Это оказался мобильный телефон. Иван сунул его в брючный карман почти автоматически, подумав, что раз хозяин съехал и вещь не взял, значит, она ему и не нужна.

Утром дом зажил своей прежней жизнью. Однако, умываясь, бреясь, попивая утренний чай, собирая детишек в сад или в школу, каждый из жильцом мучился тем, что он забыл что-то важное. Но что именно, никто никак не мог вспомнить, поэтому настроение у всех было смутное и непонятное. Впрочем, дневные заботы потихоньку выветрили это неприятное чувство.

Иван, поскольку давно состоял на пенсии и по лени своей нигде не подрабатывал, проводя домашних, задумался. Делать было совершенно нечего, и он решил сходить за бутылкой портвейна, а там, как получится.
- Была бы бутылка, а компания завсегда найдется, - рассудил Иван, пересчитывая средства. Средств хватало.
         Во дворе, осененном только-только взошедшим заспанным солнцем, не то, что никого не было, но шедший навстречу народ был не праздношатающийся, а занятой, стремящийся попасть на работу или на какие другие свои дела. 
         Иван поплелся в магазин без особого энтузиазма, стреляя на всякий случай по дороге глазами.
        Назад он шел уже сильно повеселевший, с бутылкой, обернутой в газету. В голове созрела мысль угостить Валерку, который, как сообразил Иван на ходу, сегодня должен был идти во вторую смену.
       У самого подъезда его подстерегала неожиданность. Она заключалась в появлении Георгия Ивановича Чертынцева, возникшего перед Иваном буквально из ничего. То есть Иван не заметил, чтобы Чертынцев выходил из подъезда или, напротив, заходил туда.
   Иван, как  и все, напрочь забыл о ночном набеге тараканов и о походе в пятую квартиру. Не помнил бывший пограничники о сворованном сотовом, бестелесно лежащим в левом кармане брюк. 
  Чертынцев пошевелил указательным пальцем, подманивая Ивана. 
Иван придвинулся почти вплотную к соседу, и в этой близости оторопело увидел на его стриженной голове небольшие рожки.
- Как у молодого козленка! – вскричал он, трясясь в ознобе и зачем-то указывая пальцем на выпуклости. 
- Глупости! -   фыркнул Чертынцев. – Лучше верните мой сотовый!
Кончик плоского носа жильца пятой квартиры влажно блестел, как свиной пятачок.
Рука Ивана, помимо его воли, механическим движением полезла в карман, вытащила телефон и протянула хозяину.

Спустя время Иван и Валерка пили прямо из горла портвейн, передавая бутылку друг другу. Солнце уже проснулось окончательно и распространило свои лучи по всему двору, мягко касаясь ими умостившихся на скамейке приятелей.


Вариант от 23.04. 09. 
 

 

   
                СОСЕДИ

                Квартира номер пять.

Квартира номер пять располагалась на втором этаже и была боковой, то есть справа от лестницы, ежели подниматься. Это была единственная однокомнатная квартира во всем подъезде, что вызывало удивление, поскольку все квартиры рядом с лестничными  пролетами составляли исключительно двушки. Еще две, напротив пролетов, уже были трехкомнатными.
Занимал пятую Чертынцев Георгий Иванович. Собственно, только с его слов соседи и знали, что в квартире всего одна комната. Правда, почтальонша Надя, разносившая пенсии с того самого момента, как дом заселился, тоже утверждала, что в пятой комнат действительно одна, о чем проведала она совершенно случайно. Случайность эта заключалась в следующем: как-то пришел на имя Чертынцева почтовый перевод, и Надя решила попутно, вместе с пенсиями, занести его в пятую квартиру. Сделать, так сказать, доброе дело.
Георгий Иванович двери отворил, Надю пригласил зайти не на кухню, как делали все клиенты, а  в комнату, где стоял огромнейший письменный стол, закиданный бумагами, и такое же великанье кресло.  Показал паспорт, занес в нужную бумажку все данные, расписался. Надя вручила ему купюры, и тут Чертынцев ее удивил. В благодарность за услугу странный человек предложил ей всю сумму перевода. Надя со страху отказалась и с большим облегчением покинула помещение, кивая на прощание. И тут случился еще один эпизод, о котором Надя, разумеется, никому не рассказывала. Ни дома, ни на работе.    Чертынцев в ответ на ее «до свиданья» почтительно склонил голову, и почтальонша узрела на его темени небольшие, выпиравшие из - под кожи наросты, как у молодого козленка.  Сердце у нее затрепетало, она икнула, а Чертынцев, вдобавок, вытащил откуда-то из-за спины длинный коровий хвост, бритый, но с кисточкой на кончике, и мазнул этой кисточкой бедную Надю по лицу.
Дома почтальонша полчаса отмывала лицо всеми мылами, какие нашлись в ванной, и весь день ей казалось, что от нее идет смрадный серный запах.   
Какое-то время она ходила в первый подъезд с опаской. Странный жилец при случайных встречах так льстиво раскланивался, сияя всем своим гладким лицом, что Надя решила отнести случившееся к галлюцинации. Накануне вечером она смотрела по телевизору фильм про вампиров, поэтому ей и пригрезилась чертовщина в тот злополучный день.

Пятиэтажный дом номер один по улице Садовой был заселен двадцать лет назад. От самых первых жильцов  осталось немногим больше половины, но и заселившиеся попозднее, в самом начале миллениума, ко времени этого рассказа тоже стали ветеранами дома.
Между собой соседи не то чтобы не общались, это невозможно хоть как-то не общаться, живя рядом, но, скажем, не так, как раньше, в молодые годы.  Дружить никто ни с кем не дружил, чаи пить не набивались, однако друг про друга кое-что знали. Да и как не знать! не басурмане все же, а русский народ. Не пройдешь же мимо соседа, несущего мусорное ведро туда же, куда и ты свой мусор тащишь. Так или иначе перемолвишься словечком. Или в летний вечерок примостишься на минутку на облезлую подъездную скамейку рядом с Иваном или Марьей Степановной. Тут, глядишь, и Фаина Кукушкина со своими моськами подсядет, или постоит рядом возвращающийся с дачи Петрович. Ну, и так далее. Завязывался общий разговор. С обсуждения дачных трудов переходили на опасности клещей для собак, а там и на дружное возмущение бездействием в решении насущных вопросов населения местной администрации, а то и самого президента.
Самыми неразговорчивыми были пятая, восьмая и три квартиры с последнего  этажа. Про Чертынцева мы уже кое-что рассказали.
В восьмой жили мать с дочерью и пятнадцать кошек. Возможно, кошек было несколько больше или меньше… Кто их считал?
Женщины были нелюдимы, а кошки сидели по клеткам и слабо мяукали. Мать иногда отвечала на приветствия соседей, дочь же проходила мимо с пустым лицом, не бросая даже тени. Какие такие скелеты висели в шкафу восьмой квартиры, соседи и понятия не имели, но дружно решили, что далеко не один. Впрочем, мать была богобоязненная и посещала церковь.
Пятиэтажники, кроме Валентина Петровича из семнадцатой, то ли жили в доме, то ли не жили. Видели соседи их редко, вся информация шла от Петровича, да и какая там информация, когда был он человек хоть и любопытный, но крайне занятой.
На посторонний взгляд загадок от жильцов исходило немало. Каждый из них был неведомым миром, если в чем-то и понятным, то во многом ну уж совсем непознаваемым. 
Взять того же Чертынцева. Что за человек, где служит, зачем не женат и почему живет в однокомнатной, когда под ним и над ним двухкомнатные?
Чертынцев въехал в пятую квартиру, по документам - двухкомнатную, шесть лет назад. Когда и как она стала в одну комнату, долгое время было предметом пересудов соседей, поскольку никаких ремонтных работ Чертынцев не производил. Ремонт, перепланировка! Да это шум, гомон и грязь на весь дом!
- Да ладно вам,  - уговаривал соседей Петрович. – Может, Георгий Иваныч самолично перегородку сломал и вывел всю площадь в одно помещение.
- Самолично? Как же, самолично! – Я через стенку живу, тишина у него – как на кладбище! – горячилась при таких разговорах шестая квартира. – Да и Надька, почтальонша, что говорила? Что однушка, маленькая, метров шестнадцать, а вторую комнату корова языком слизала!
Иван, бывший пограничник, двенадцатая квартира, внучка с мужем и дитем, слушал случайный разговор, старательно разлепляя руками смыкающиеся веки. Выпитая на пару с Валеркой (вторая квартира) бутылка портвейна портила глаза, вгоняя их в сон, когда еще день в разгаре и маячит сладкой тенью вторая бутылка, за которой уже пошел  Генка из четвертого подъезда.
Разговор Ивана интересовал, поскольку Георгий Иванович числился у него в перспективе как заимодавец. Однажды жилец пятой занял им с Генкой на бутылку, про долг не упоминал который месяц, а, значит, на черный день можно было его иметь в виду. К тому же Иван знал кое-что про Чертынцева, чего не знали другие соседи.  И черт его дернул за язык в этот день высказаться!
- У кого там однушка, Маргарита Николаевна? У Георгия Иваныча? Да попятили вы все! – вступил Иван в интересную беседу. – Трехкомнатная у него. Большая. Метров семьдесят. На бутылку занимал, заходил, все видел. Трех. И ни одной комнатой меньше.
- Это ты, Иван, с пьяных глаз углядел, - одернул Ивана рассудительный Петрович. -  Три комнаты в пятой архитектура дома не позволит.  Я вот в двухкомнатной живу, ты знаешь, так как подо мной через два этажа может трешка образоваться? Ты ж бывший погранец, соображать должен. А ты что прешь?
- Трех, - упирался Иван. – А Георгий Иваныч ваш - черт лысый. Худой человечишка да и человек ли? К нему и девки-то бегают не простые, дьяволицы на копытцах, сиськи наружу, глазами туда-сюда – шнырк, шнырк. Неспроста он в наш дом вселился, попомните Ивана, неспроста! А, да что с вами говорить!
 Тут Иван, высмотрев Генку, маятником двинулся навстречу ему, раскидывая по сторонам руки для равновесия.

В квартире номер пять в это самое время  хозяин сидел за своим письменным столом, исчерчивая шестерками длинные свитки бумаг. Исчерчивал бумагу он так стремительно, что одно за другим ломались гусиные перья, которыми он производил данные действия. Окончив работу, Чертынцев подул на нее, и шестерки тараканами поползли по столу, затем по полу и растворились в неведомых щелях кирпичных стен дома.

Вечером Марья Степановна (пенсионерка, вставные челюсти, девятая квартира, евроремонт по высшему классу, дочь - медсестра, разведена, внучка – студентка) углядела на кухне темно-коричневого таракана. Сняв с ноги тапок, старушка подкралась к зверю и ударила изо всей силы по усатой башке. Тараканья башка лопнула, из нее потекло белое липкое молоко, и тут же рядом, чуть ли не из воздуха, материализовалось еще с десяток таких же тварей. Марья Степановна ахнула, схватила чайник с кипятком, но тараканы нырнули за мойку, куда доступа человеку не было. 

В семнадцатой квартире, на пятом этаже, Валентин Петрович сидел за компьютером, производя на нем разные научные расчеты, охота к которым разгоралась у него дома еще пуще, чем на работе. В самый разгар приятного дела, когда расчетные данные можно уже было оформить графически, курсор на мониторе внезапно замер, что означало зависание компьютера. Валентин Михайлович нажал кнопку перезагрузки, внутри блока что-то загудело, на экране поползли полосы и цифры, и он погас. Тут же на столе появился таракан. Он  почесал лапками усики, и пока ошеломленный хозяин квартиры пялил на него глаза, нырнул под монитор, затем появился на столе снова, но уже в сопровождении целой толпы толстых усатых коричневых насекомых. Тараканы ползли из щелей системного блока, как черви из навозной кучи. Валентин Петрович схватился за голову: он был бессилен перед этим нашествием. 


В этот вечер в каждой квартире первого подъезда шла бесполезная борьба с полчищами невесть откуда взявшихся тараканов
Известно, что общая беда объединяет, в отличие от счастья, которое всегда индивидуально и дружеское участие вызывает не всегда.
Соседи стучались друг к другу в поисках средств против треклятых насекомых. Самые образованные рылись в справочниках и энциклопедиях. На лестничных площадках шло бурное обсуждение происходящего.
Так выяснилось, что беда постигла всех.
Тут же начались звонки в милицию, в аварийную службу и службу спасения. Служивые люди вежливо отвечали жильцам, что морить тараканов – не их дело, терпите, мол, до утра, а уж тогда вызывайте санэпидстанцию, которая профессионально занимается уничтожением данных тварей.
До утра! Невозможно! Как уснуть в окружение сонмищ эдакой гадости! Это ж и в уши заползет, и в глаза, и в другие какие отверстия человеческого тела. Погибель всем, погибель!
В восьмой квартире боролись с нашествием удачливее других. Вся пятнадцать кошек были выпущены из клеток для пожирания тараканов. Но и кошачьему  аппетиту пришел конец, а насекомых не убавлялось.
- Доча, звони отцу Апполинарию, - заголосила мать, теребя рукав халата дочери. – Очнись, Лариска, звони. Он одно наше спасение. Сожрут ведь проклятые. Это ж не тараканы, это ж дьявольское отродье!
Лариса, чье пустое лицо к этому времени налилось жизнью, а глаза с участием и досадой глядели на блюющих от обжорства кошек, набрала на мобильнике номер батюшки. Рассказала эпопею. Батюшка обещался приехать.

Как жильцы дома проведали, что вот-вот приедет поп избавлять дом от тараканьей нечисти, никто никогда не узнал.
То и дело соседи в ожидании высыпали на лестничные площадки, стряхивая с одежды, волос, обуви насекомых. Время было за полночь.
Батюшка приехал не один, со служкой. Всюду – на лестницах, в квартирах горел свет, двери были распахнуты, ни один жилец не лежал в своей постели, предаваясь сну. Среди множества людей, одурело выбегающих на площадку или  обсуждающих с ближним соседом на пороге квартиры тараканье нашествие, никто не заметил Георгия Ивановича, но о том позже.
Батюшка был обескуражен, но вида не подал, начал поквартирный обход, брызгая вместе с помощником святой водой по всему, что попадалось под руку.
Тараканы пятились, заползали под плинтусы, скрывались в потайных уголках квартир, потом снова выставляли себя на вид, и снова  исчезали. 
И было непонятно, ретировались ли они насовсем или еще полны сил и готовы вернуться назад, как только батюшка покинет дом. Однако никто из жильцов крамольных мыслей не высказывал. Двери потихоньку затворялись, свет гасился. 
Вспотевшие отец Апполинарий и служка сидели на кухне в восьмой квартире, пили чай.
Подъезд замер в ожидании.
Жильцы еще не верили в свое спасение, поглядывали на часы и спать не ложились.

- Ну, мы, пожалуй, пойдем, - сказал, перекрестившись, отец Апполинарий. – Однако, полагаю, в вашем подъезде завелась нечистая сила, посему…

Не успел батюшка закончить предложение, как по подъезду прокатился леденящий душу хохот. Каждый из жильцов вздрогнул в своей квартире, а уснувшие дети очнулись и заплакали.
Вспыхнувший повсюду свет констатировал возвращение насекомых.
Казалось, их количество удесятерилось.
Жильцы снова повыскакивали из квартир, кто с тряпками, кто со свернутыми в трубку газетами, кто с вениками, выметая на площадки тараканьи стаи.
- Где поп? – вскричал Иван. – Да святой ли водой брызгал он на гадких тварей?  Да и поп ли он?
- Да какой это поп, это сам черт! – отвечал ему лысый Валерка, гневно поднимаясь вверх со своего первого этажа.
- Черт, черт! – вторили Валеркиному голосу Марья Степановна и супруги Кукушкины из шестой квартиры.
Сердитый Валентин Петрович уже стоял на площадке второго этажа, где в распахнутых дверях поп со служкой прощались с Лариской и ее матерью.
Остальные соседи придвинулись к нему.
Валерка схватил попа за шиворот, поднял на вытянутой руке вверх так, что ноги бедного священнослужителя повисли в воздухе.
 - Признавайся, Божий служитель. Ты поп или черт?
Поп икнул. Служка кинулся на защиту, но был сбит с ног озлобившимся на весь свет жильцом из тринадцатой квартиры. Падая, служка зацепил Валерку, державшего попа, тот -жильца, и все четверо повалились на цементный пол площадки. Тараканы разбегались от упавших кругами, как вода в реке от брошенного на ее поверхность камня.
Марья Степановна пихнула кого-то из кучи ногой. Кукушкины веником старались достать служку, лежавшего под Валеркой. Валентин Петрович расстегнул ширинку и помочился на бороду попа. Тараканы дождем сыпались с лестничных стен.
Ларискина мать закричала:
- Люди, что вы делаете? Кого казните?
Кукушкины и ее огрели веником. Старуха заткнула рот кулаком, сползла на порог и зарыдала.
Валерка и жилец из тринадцатой поднялись с пола, поп же и служка встать на ноги не решались и, лежа, непрестанно крестились.
Некоторое время никто не знал, что делать дальше.
Тут неожиданно раздался сомневающийся голос Ивана.
- Может, и впрямь, батюшка не при чем… Те тараканы, которых они брызгали святой водой, и впрямь разбежались, а это новые напали. Гляньте, они же рыжие, а те, прежние, коричневые были. И усы у тех покороче. 
И точно. Хрустящие под ногами жильцов насекомые сплошь были рыжего цвета, и при раздавливании из них вылезало не белое сгущенное молоко, а топленые сливки.
Все глаза уставились на попа.
- Так что вы, батюшка, на это скажете?
- Ночь на дворе, вот что я скажу, - сердито ответил поп, ухвативши за руку служку и вместе с ним поднимаясь с пола. – Церковь заперта, святой воды у меня больше нет, остается во спасение только святая молитва.
Соседи стряхивали друг с друга тараканов и ожесточенно их топтали.
Бабушка Никитична из первой квартиры, до сей поры стоявшая в сторонке в качестве простой наблюдательницы, вдруг сказала.
- Послушайте меня, люди добрые! С чего это бес на наш подъезд так взбеленился? Может, силу свою объявить хочет – так вот ему! – И храбрая старушка, сложив морщинистыми пальцами фигу, потрясла ею перед жильцами.
- Одной фигой тут не обойдешься, - сшибая щелчком со щеки таракана, сказал  Валерка. – Где он, этот бес? Я уж ему показал бы кузькину мать!
Тут снова взял слово Иван.
- А вот у меня шесть недель назад история была. Захотели, значит, мы с Геннадием выпить, а денежек – тю-тю. Тут смотрю, входит в подъезд Чертынцев. Так и так говорю, займи, Георгий Иванович, пару десяток на опохмелку. С пенсии отдам. И что ж вы думаете?
- Дал? – выдохнул народ, давно знающий, что Иван со своим Генкой долгов возвращать не любят.
- А то. Но самое интересное, что за эти шесть недель наш Георгий Иванович ни разу денежек своих не востребовал!
- Ну да!  - снова выдохнул народ. – Чудно!
- То-то и оно, что чудно, - подытожил Иван.
- А я вот, - вступила в интересный разговор Марья Степановна, - однажды попросилась у Чертынцева позвонить. «Скорую» надо было вызвать, а мой телефон как раз за неуплату отключили.
Народ на площадке напрягся. Все знали, что Марья Степановна отчаянно  любила делать вызов «скорой» с телефонов соседей,  рассказывая в ожидании где, как и что у нее смертельно болит.
- Любезный наш Георгий Иванович меня к телефону так и не допустил! – торжествующе объявила она.  – Сказал, что слева сердце никогда не жжет и что мне надо к неврологу, а, еще лучше, к психотерапевту. Так мне и пришлось обойтись без врачебной помощи!
Отец Апполинарий перекрестился. Служка перекрестился за ним. Ларискина мать громким шепотом сказала: «А, помните, батюшка…» - и осеклась. Лариска же толкнула ее в бок и даже наступила на ногу.
Народ с изумлением смотрел на этот театр, и, видно было, что в голове каждого забрезжили какие-то неприятные воспоминания.
Не сговариваясь, соседи подошли к пятой квартире, двери которой были затворены все это безумное время.
Это было единственное место в подъезде, где гадостные насекомые не наблюдались.
- А таракашки-то обошли пятую стороной! – сказал кто-то. И тут же волной прокатился по лестничным пролетам нечеловеческий хохот, от которого у каждого из соседей вздрогнул организм где-то в самой своей сердцевине.
Отец Апполинарий со служкой снова перекрестились, поднесли сложенные пальцы ко лбу и все остальные.
- С Богом! – сказал поп и нажал кнопку звонка пятой квартиры. Звонок молчал.
Тогда Иван  с Валентином Петровичем налегли на дверь с целью ее вышибания.
Дверь удивительно легко отворилась, и мужики, чуть не упав, вкатились в прихожую. За ними ринулся весь народ.
В квартире было пусто. Там не то, что не было хозяина, Георгия Ивановича, там вообще ничего не было. Голые стены зияли и на кухне, и в обеих комнатах.
- Все же двухкомнатная… – промямлила Марья Степановна.
- Двушка, - подтвердил Валерка, причесывая пятерней остатки волос на лысой макушке.
Батюшка обошел квартиру, осенняя крестным знамением пустые углы. Потом поклонился народу и повернулся к выходу. Служка двинулся за ним. Вслед за священнослужителями потянулись и зевающие жильцы, забывшие за минуты пребывания в хоромах Чертынцева и про тараканов, и про то, что привело их сюда.
Последним выходил Иван. Притворяя дверь, он разглядел своим опытным взглядом пограничника в тамбуре между двумя дверьми – наружной, металлической, и внутренней, обитой стареньким дермантином, какой-то темный предмет. Нагнулся, поднял. Это оказался мобильный телефон. Иван сунул его в брючный карман почти автоматически, подумав, что раз хозяин съехал и вещь не взял, значит, она ему и не нужна.

Утром дом зажил своей прежней жизнью. Однако, умываясь, бреясь, попивая утренний чай, собирая детишек в сад или в школу, каждый из жильцом мучился тем, что он забыл что-то важное. Но что именно, никто никак не мог вспомнить, поэтому настроение у всех было смутное и непонятное. Впрочем, дневные заботы потихоньку выветрили это неприятное чувство.

Иван, поскольку давно состоял на пенсии и по лени своей нигде не подрабатывал, проводя домашних, задумался. Делать было совершенно нечего, и он решил сходить за бутылкой портвейна, а там, как получится.
- Была бы бутылка, а компания завсегда найдется, - рассудил Иван, пересчитывая средства. Средств хватало.
         Во дворе, осененном только-только взошедшим заспанным солнцем, не то, что никого не было, но шедший навстречу народ был не праздношатающийся, а занятой, стремящийся попасть на работу или на какие другие свои дела. 
         Иван поплелся в магазин без особого энтузиазма, стреляя на всякий случай по дороге глазами.
        Назад он шел уже сильно повеселевший, с бутылкой, обернутой в газету. В голове созрела мысль угостить Валерку, который, как сообразил Иван на ходу, сегодня должен был идти во вторую смену.
       У самого подъезда его подстерегала неожиданность. Она заключалась в появлении Георгия Ивановича Чертынцева, возникшего перед Иваном буквально из ничего. То есть Иван не заметил, чтобы Чертынцев выходил из подъезда или, напротив, заходил туда.
   Иван, как  и все, напрочь забыл о ночном набеге тараканов и о походе в пятую квартиру. Не помнил бывший пограничники о сворованном сотовом, бестелесно лежащим в левом кармане брюк. 
  Чертынцев пошевелил указательным пальцем, подманивая Ивана. 
Иван придвинулся почти вплотную к соседу, и в этой близости оторопело увидел на его стриженной голове небольшие рожки.
- Как у молодого козленка! – вскричал он, трясясь в ознобе и зачем-то указывая пальцем на выпуклости. 
- Глупости! -   фыркнул Чертынцев. – Лучше верните мой сотовый!
Кончик плоского носа жильца пятой квартиры влажно блестел, как свиной пятачок.
Рука Ивана, помимо его воли, механическим движением полезла в карман, вытащила телефон и протянула хозяину.

Спустя время Иван и Валерка пили прямо из горла портвейн, передавая бутылку друг другу. Солнце уже проснулось окончательно и распространило свои лучи по всему двору, мягко касаясь ими умостившихся на скамейке приятелей.