Макароны

      Тарелка с макаронами со звоном плюхнулась на стол прямо перед ним. Он отпрянул от неожиданности, и, подняв свои густые черные брови, с удивлением посмотрел на жену, та, в свою очередь, отвернулась и, молча, принялась за мытье грязной посуды в раковине. Так и не вызвав у нее ни какой реакции своим молчаливым позывом, он вновь уставился на тарелку. Разваренные, слипшиеся между собой, макароны,  напоминали  раздавленных земляных червей, некоторые из них после падения свесились наполовину с края тарелки, будто бы были еще живы и собирались сбежать.
     - Это что еще за хрень, твою мать? – в бешенстве воскликнул он, тряхнув патлами своих длинных давно немытых волос на манер рокера конца восьмидесятых.
     - Ешь, что дают, - буркнула жена, не отрываясь от посуды. Ее тощее тело, облаченное в старый цветастый халатик, мелко задрожало, предчувствуя неладное.
     - Я еще раз тебя спрашиваю, что это за дерьмо ты мне подсунула? – его глаза пылали как раскаленные угли на дне пепелища. – Ты думаешь, я буду это жрать?
     - Просил макароны, вот они, и не ори, дочь напугаешь, - спокойно парировала жена, хотя на последнем слове ее голос все же дрогнул, выдавая охватившее ее негодование.
     В ответ на это, он резко вскочил, схватил ее за плечи и развернул лицом к себе.
     - Я сейчас, ****ь, ни то, что дочь напугаю, я сейчас возьму твою тупую рожу и окуну в это говно, которое ты называешь макаронами, - он стал трясти ее за плечи, как обычно родители трясут впавшего в истерику ребенка, напрасно полагая, что это поможет ему скорее успокоиться.
     - Отпусти меня! – извиваясь в его руках, как щука в руках рыбака, закричала она. – Отпусти меня сукин ты сын, или, клянусь богом, я от тебя уйду, и дочь заберу! – она попыталась влепить ему оплеуху, но он перехватил ее руку и оттолкнул от себя. Отлетев от него, она врезалась в стену и медленно осела на пол, издавая при этом протяжное: «оооо».
     - Вот как, значит, уходить собралась, - не отрывая от нее яростного взгляда, он заходил туда-сюда по кухне, словно загнанный в клетку орангутанг. – Ну и куда же, интересно мне знать, ты пойдешь?
     - Не твое дело.
     - Ах, не мое дело! Может, ты думаешь, что мне и до моего ребенка дела нет? – не остонавливая движения, возмущался он, размахивая руками. – Да как я могу оставить собственную дочь с такой безмозглой коровой как ты? На что вы будете жить без меня? Ты же ни *** не умеешь. Да ты в своей жизни ни рубля не заработала! Ты даже макароны приготовить нормально не можешь!
     - Это нормальные макароны, хренов ты мудак! – взвизгнула она и обхватила лицо руками. – Не могу я больше тебя видеть, слышишь, убирайся к черту!
     - Ах, значит нормальные макароны, ну, тогда, я думаю, ты тоже с удовольствием их сейчас попробуешь, - он схватил ее за волосы и потащил к столу.
     Она отбивалась изо всех сил, оглашая кухню всевозможными проклятиями, но он, не обращая на это внимания, только приговаривал: “сейчас, сейчас, ****ь, ты отведаешь самые охуенные макароны в своей жизни”. Подтащив, наконец, жену к столу, он поднял ее на ноги и наклонил над тарелкой. Немного полежав, макароны приобрели более или менее съедобный вид, но от осознания того, что он сейчас собирался сделать, она чуть было не потеряла сознание, и из ее рта вырвался сдавленный стон.
      - Не надо! Пожалуйста, не делай этого! – взмолилась она, чувствуя, как горячий пар, струящийся от макарон, проникает ей в нос.
     - Ну почему  же, это же самые, что ни на есть, ****атые макароны, - улыбаясь, словно Чеширский кот, он ткнул ее носом в тарелку.
     Жаром ей тут же обожгло лицо, но не сильно, все-таки  макароны уже успели слегка остыть. Она вдруг почувствовала как огромная, всепоглощающая ярость охватила все ее сознание, как будто макароны были некоим сгустком злой отрицательной  энергии, и, попав в него, она впитала ее в себя всю целиком. Уперевшись  руками в край стола, она резко дернулась назад. Сила толчка была настолько велика, что он выпустил ее из рук, и она по инерции шлепнулась на пол. Какое-то время они просто молча смотрели друг на друга. Макароны висели на ее лице как куски обгоревшей кожи, а само лицо вызвало у него вдруг такое отвращение, что он уже в который раз засомневался на счет своей вменяемости, в тот роковой момент, когда предложил этой женщине стать своей женой.
     - Ну и уродина же ты, дорогая, - тяжело дыша, сказал он.
     Ни слова не говоря ответ, она медленно поднялась на ноги, подошла к мойке и вытащила из нее грязный с остатками налипшей пищи кухонный нож.
     - Эй, что это ты задумала, злобная ты ****а? – не отрывая своих глаз от него, в ужасе воскликнул он. – А ну положи его на место! Слышишь, ты, дура! Положи его на место, я же тебе сейчас все руки переломаю, твою мать!
     - Ни чего ты мне не сделаешь, - сквозь зубы не своим голосом прорычала она. – Сейчас я отрежу на хрен твои яйца и засуну их тебе в глотку. Может быть, их ты оценишь по достоинству, раз макароны тебе пришлись не по вкусу.
     Она медленно надвигалась на него, заставляя его отступать шаг за шагом, пока он не уперся спиной в холодильник.
      - Положи его на место, еще раз тебе говорю, дура, - поняв, что отступать уже некуда, предпринял очередную попытку он. – Подумай, что ты можешь натворить. Ты что, совсем свихнулась?
     - Сейчас я положу всему этому конец. Больше ты меня не тронешь, больше ты ни кого и ни чего не тронешь…
     В ответ на это, он как-то неестественно  по-женски взвизгнул и в панике распахнул холодильник. Внутри него было практически пусто. Лишь кусок заплесневевшего уже сыра, несколько консервных банок с непонятным содержимым и початая бутылка водки. Его глаз сразу же упал на последнюю. Издав воинственный клич, напоминающий вопль кота по весне, он схватил бутылку.
     - Ну, давай, гребаная стерва, подходи! – намахиваясь на нее, заорал он. – Подходи, сейчас ты свое получишь!
     Теперь они стояли  напротив, яростно пожирая друг друга глазами, с шумом выпуская воздух из легких, как два гладиатора, готовых броситься в последний смертельный бой…
     Наверно, если бы они так и не встретились, он бы навсегда остался холостяком, а она незамужней.  Потому что ни кто из тех, кого он или она встречали до этого, не мог вынести их общество достаточно долго, что бы отношения от чисто формальных перепихонов переросли в нечто большее.  Однако, в конце концов, чудо произошло, и они встретились и поженились. В тот момент ему было ровно тридцать лет, а ей двадцать семь. Через полгода после свадьбы у них родилась дочь, ставшая в последствии, пожалуй, единственной причиной, почему он до сих пор так и не послал все к чертям и не ушел  к другой. Для нее дочь тоже была в каком-то смысле причиной терпеть его рядом с собой, но куда как больше ее страшило чувство неопределенности и одиночества, грозившие ей в случае развода. Проще говоря, она боялась, что не сможет выжить без денег мужа.
     Маленькая шестилетняя девочка высунула свою светленькую головку из-за двери своей комнаты и задумчиво посмотрела на родителей. На секунду вид матери вызвал у нее легкий испуг, но она была уже достаточно искушена видом подобных сцен, поэтому,  уже через мгновение, девочка лишь закатила глаза и тихо пробормотала сама себе:
     - Опять тоже самое… Изо дня в день одно и тоже. Когда же вы оба, наконец, поубиваете друг друга, уроды  сраные. Лучше бы меня отдали в детдом, или куда там отдают детей, у которых родители полные идиоты. Как же мне все это надоело, - и она, всхлипнув, тихо закрыла дверь, вновь скрывшись в своей комнате.