Граница или грань

Река
Запись от 18 ноября:

На подоконнике осталось маленькое пятнышко воска. Я сковырнул его ногтем, и оно легко отслоилось и рассыпалось в руке. Когда мама снимала свечки с моего торта, видимо, капнула. Сегодня был мой одиннадцатый день рождения и ровно три года, как я торчу в этой больнице практически безвылазно. До этого они тоже были, поликлиники и стационары, но никогда - постоянно. Мама сказала, на сколько сантиметров я вырос, но как-то не запомнилось. Пустота комнаты после дневного оживления успокаивает нервы, хотя когда-то мне было страшно. Если я когда-то и боялся пустоты, то уже не сейчас, точно. Потому что она внутри, а не снаружи, при таком раскладе дрожать бессмысленно. Задний двор залит ярким фонарным светом, мокрый асфальт похож на россыпь серебряных монет, даже можно прищуриться и представить, что вот ты сейчас выйдешь, соберёшь эти монеты с земли и накупишь себе всего... Писать при этом свете не очень удобно, но мне нужно сделать вид, что я лёг спать, потому что вечерний осмотр уже давно прошёл. В палате нет часов, но, кажется, только что перевалило за двенадцать. Конечно, за три года я уже успел изучить больницу изнутри и снаружи, её запахи, звуки, привычки обитателей, графики и распорядки. Даже почти изучил себя. Знаю, что моя болезнь продвигается скачками, от меня не зависящими (подозреваю, что и от врачей тоже), периодически она меняет своё русло, как река, и когда-нибудь смоет меня совсем. Иногда, когда я закрываю глаза и прислушиваюсь к этой реке, могу понять, что будет дальше. В моём собственном "дальше".
На самом деле, сегодня самый лучший день, чтобы сбежать отсюда.

Сон
Запись от 6 декабря:

Второй день смотрю вниз из окна и как-то не по себе, это всё из-за сна. Окно палаты находится на уровне 2,5 этажа - потому что больница стоит на горке, и её корпуса находятся на разных уровнях. И вот, мне снится. Лето, ночь, окна открыты. И вдруг в окно запрыгивает собака, такая немецкая овчарка, огромная и какая-то пристукнутая, честное слово. Я стою как раз у белой рамы, и в тот момент, когда она только-только появляется, скользит между подоконником и карнизом, пользуясь её неустойчивым положением, сталкиваю вниз. Собака прыгает ещё раз. Я опять её скидываю. И ещё раз. Я закрываю окно, чтобы она не могла попасть внутрь. Животное рычит, бьёт лапами по стеклу снаружи, пытается прорваться, старые деревянные рамы ходят ходуном, шпингалеты почти вырываются. Я открываю одну створку и с силой швыряю собаку на землю. Какое-то время - затишье, потом всё повторяется. На этот раз только это не собака, а кошка, чёрная с белым пузом. И вот тут-то и начинается беда! Я скидывал её тысячу раз, устал и разозлился, животное упорно пыталось пробраться внутрь и было явно недобро настроено. С какой бы силой я не швырял её на землю с 2,5 этажа - бестолку. И потом меня озарило: "Что-то не так с этой кошкой, какая-то она одержимая что ли..." И когда кошка появилась в окне снова, я поймал её полотенцем и оторвал голову. Обмотанная полотенцем голова отделилась от тела как-то слишком легко. И я тогда сказал самому себе: "Если это ПРОСТО кошка, то она больше не станет прыгать". И сам не поверил в то, что сказал, хотя кошачье тело из двух частей было очень реальным в моих руках. Я вытряхнул всё это за окно... И всё. Не помню, вернулось ли животное снова, или нет. Но у меня вовсе не было какого-то чувства победы, или что-нибудь в этом роде. Наоборот, муторно и страшновато.
Не люблю сны.

Другое измерение
Запись от 5 января:

С утра в окно светило солнце, но зима продолжается. Зима - это нечто белое, далёкое и абстрактное для меня сейчас. В палате тепло, под одеялом мягко.
С утра я открыл свой ящик и вытащил все хранящиеся там журналы по географии, туризму, страноведению. Сложил аккуратной стопочкой. Я читал их весь год: яркие, непонятные, притягательные. Мне было жутко интересно разглядывать картинки, читать про незнакомые места, про ещё более странных, чем обычно, людей, про дикие традиции. В мире столько всего неизвестного мне, такое количество событий, не укладывающихся в формат моей палаты...
Мама сказала, что как только меня выпишут, мы отправимся в кругосветное путешествие. Мне оставалось только улыбнуться и поблагодарить её.
Цветение сакуры. Пороги Амазонки. Ниагарский водопад. Равенна. Площади Венеции. Озеро Байкал. Глянец под рукой хранит в себе всё это, а также немного больше.
Красивые фотографии рассказывают о других мирах, в которых нет капельниц, врачей, обходов, таблеток, боли, серого мокрого снега, огромного пустого города, где каждый норовит схватить тебя за руку вовсе с недоброй целью...
Я понимаю, что существую в другом измерении, не в том, что все эти картинки и описательные статьи. Поэтому - убираю их под кровать, чтобы они там пылились. Поэтому - накрываюсь с головой одеялом...


Океан отвращения
Запись от 29 января:

У меня есть не то что бы мечта, так, "было бы неплохо, если...". Но этому "если" не сбыться, странно, что я понял это только сейчас. Правда, особых эмоций на этот счёт я и не испытываю.
В общем, мне очень нравится сёрфинг. С моим слабым здоровьем я даже плавать толком не умею, но однажды родители возили нас с Дженни на океан. И я смотрел на волны и на сёрферов, открыв рот. Потому что это действительно красиво - всего какие-то жалкие мгновения, но человек, как птица, как рептилия, балансирует на ребре волны. А потом исчезает в пене. Тогда я, кажется, сказал маме, что это похоже на жизнь. Мама не поняла меня и рассмеялась немного нервно. С тех пор мне было интересно, а каково это - оседлать волну?
Прошлой весной я даже сбежал из больницы. С мыслью об океане. Я читал про места, в которых обычно собираются сёрферы, про длинные пустынные побережья, про сезоны, про высоту волн, про погодные сводки... И в голове пульсировало: "Я смогу". Глупо, конечно, учитывая, что я очень худой и болезненный, про таких говорят "ветром сносит" и "без рентгена просвечивает". Но всё равно. В букинистической лавке я купил карту страны, рядом в фургончике - сандвич. Потом сел на автобус, ведущий из города, планируя автостопом добраться до побережья. Моё самочувствие было также солнечно, как и тот весенний день, боль свернулась клубочком под рёбрами и задремала. Весной постоянно кажется, что вот ещё чуть-чуть... чуть-чуть... и ты сможешь всё. В итоге, когда я добрался до нужной трассы, позвякивая оставшимися монетами в кармане неподходящей мне по размеру бесформенной куртки непонятного цвета, настроение вело меня вверх, а перед глазами уже плескался океан. Казалось, что глаза можно и не открывать, вот он, под самыми веками. Сощурившись на солнце, играя в "удержи волны под веками", я остановил первую попутку.
Сейчас мне кажется, что любой нормальный взрослый должен был сразу же отправить меня в участок. Ну, я же ещё ребёнок: и по законам, и по внешности. Но нет, этот мужчина заметно оживился, когда я сел нему в машину. Негромко играло какое-то радио, я назвал место, в которое еду, но это было всё, о чём мне хотелось бы сказать незнакомому человеку. В конце концов, в моих глазах он был только инструментом для достижения цели, не более того. И плевать я хотел, что он там говорит и спрашивает. Рассматривая своё лицо в боковом зеркале, я отметил два бледно-красных пятна на своём лице. Их можно было принять за румянец, но нет, это была болезнь.
Я читал про мужчин, которые испытывают половое влечение к молоденьким мальчикам. Этот тип потел всё больше, его руки сжимали руль так, как будто тот вырывался. Он сказал, что довезёт меня прямо до места, если я соглашусь остановится с ним в мотеле на пару часов. Я посмотрел на него как на идиота. Видимо, это так явно читалось по моему лицу, что он разозлился. Резко притормозив, он протянул ко мне свою лапу. Отвращение захлестнуло меня как та волна, которую я так упорно ловил в своём сне. Эту волну мне поймать не удалось, и я с головой, задыхаясь и суча ногами, ушёл в приступ. Всё, что я запомнил, это панически напуганное лицо водителя-извращенца и слова песни, игравшей в колонках:

Сколько, сколько мне ещё скользить?
Избавься от меня. Я, правда,
Не считаю, что это плохо.
Перережь мне горло.
Это всё, что я когда-либо…

Очнулся я уже в собственной палате. Видимо, скорая подобрала меня на шоссе.
Океан больше не снился мне, ведь я видел его, этот океан отвращения.

How long how long will I slide
Separate my side I don't
I don't believe it's bad
Slit my throat
It's all I ever

How long I don't believe it's bad
Slit my throat
It's all I ever... (с) RHCP

Не-обладание
Запись от 4 февраля:

Сегодня на ежемесячном обходе как обычно вместе с моим лечащим врачом, мистером Идеальный Халат, как я его называю, присутствовала и главная. Она постоянно заводит разные "ласковые" разговоры, хвалит, улыбается. У неё вошло в привычку хвалить мою внешность, гладить по голове и тому подобная ерунда. Пусть.
Сколько я себя помню, мою внешность постоянно хвалят. "Какой красивый мальчик" или "какие мягкие волосы". Или "какой серьёзный взгляд".
Иногда я подхожу к зеркалу и недоумеваю, ну что такого. Люди восторгаются красотой, а мне как-то всё равно. Может быть, это потому, что я ей обладаю. А она - мной. Обладание - это всегда палка о двух концах. Тот, кто обладает, всегда заложник того, чем он обладает. Моя болезнь - яркий тому пример. Кто из нас кем обладает? Где кончаюсь я и начинается она? Иногда мне кажется, что мы неразделимы, и я не смогу вылечиться. Так же, как я не смогу лишиться головы или ещё чего-нибудь.
Да, я красивый, но вряд ли я когда-нибудь вырасту. Поэтому, не имеет значения, насколько красив мой профиль. В книгах очень много пишут про красоту, про то, что это важно. А мне кажется, что не-обладание - вот что важно. Если у меня не будет ничего, то я буду свободен. Если у меня не будет этой болезни...
Они опять придумали новую методику лечения. От химиотерпии у меня начались проблемы с желудком, я как будто начал таять. Иногда кажется, что через руки просвечивают узоры покрывала. Наверное, это тоже красиво. Наверное то, что я скоро умру - это тоже красиво. Хотя, со всех сторон мне твердят, что надо хотеть жить, они смотрят на меня с таким восхищением... Неосознанная ложь.

Неизменность потолка
Запись от 11 февраля:

У меня очень тонкий слух, это от привычки лежать в темноте и прислушиваться ко всему. Иногда это мешает, но иногда мне кажется, что я слышу чужие мысли. Вот и сегодня, я услышал его мысли раньше, чем подслушал его слова.
Врач приходил днём вместе с мамой, с кипой бумаг, исписанных непонятными каракулями, уверенный в себе человек-без-возражений. Мама ещё больше посерела и съёжилась. Думаю, с каждым разом она всё больше и больше выцветает. Если это продолжится, она совершенно станет серой. Это как будто больно. Мне очень хотелось возразить врачу, который распинался о новом эффективном методе и очередной корректировке диагноза, что лечить нужно не меня, а её. За плёнкой маминых глаз я уже не вижу маму, только себя - в отражении. Пока она держала меня за руку и кивала невпопад потоку слов из его литого горла, я был словно в тисках необходимости. Нельзя было закрыть глаза, укрыться одеялом, зажать уши. Он говорил, что возможностей много, и их будут использовать, что медицина не бессильна, что вся жизнь впереди, что я ещё буду гонять с ребятами мяч по улице (вот ведь очень надо!), что буду ходить в школу, надо только очень захотеть. Он говорил, что жизнь надо любить без всяких оговорок, что за неё надо бороться и всё такое прочее. Как-то раз мы с тёткой Агнессой ходили в церковь, весной. От слов проповедника также несло прогорклым жиром. И, хотя между преподобным и врачом не было никакого внешнего сходства, его тон и слова были почти братьями-близнецами тем словам, что стекали с кафедры и расползались в прохладе каменного старого здания. Но я взял себя в руки и не поморщился - со взрослыми лучше вести себя так.
Потом, мама поцеловала меня в лоб и вышла, а он - вслед за ней. Тогда я уже смог закрыть глаза и начать слушать, понимая, что дверь палаты закрылась неплотно, звуки проникали ко мне свободно, словно там было что-то, что я хотел услышать.
Сначала мама и врач разговаривали обо мне и моей болезни. Скучно. Потом об оплате лечения. Странно. Потом мама попрощалась и ушла, её еле слышно шаркающие туфли прошелестели по линолеуму коридора (она перестала носить обувь на каблуке). Потом к врачу подошёл один из дежурных санитаров, как будто только и ждал, пока она скроется из виду. Они перекинулись парой словечек за сигаретой (в коридоре стоит пепельница неподалёку от моей двери). Слабый запах дыма проник и ко мне в палату. Врач сказал, что моя семья буквально загоняет себя в могилу, чтобы вытащить оттуда меня, несмотря на то, что это практически бесполезно. И что, как бы жестоко это не звучало, но "для этой женщины его смерть пусть лучше случится раньше, чем позже". Санитар только понимающе хмыкнул, видимо, подобный разговор у них уже бывал раньше.
Я и без него знаю, что это так. Но потолок всё также перед моими глазами.

Одноразовость
Запись от 22 февраля:

Почти все вещи и события в нашем мире - одноразовые. Это одно из главных его свойств.
Разбитая чашка никогда не станет прежней, полёт птицы никогда не повторится, брошенный ребёнок до конца жизни запомнит поступок своей нерадивой матери, даже если она решит потом это исправить. Таблетка, застрявшая в горле, но спустившаяся по пищеводу, не появится никогда больше на моей ладони.
Наше время - одноразовое. Было и прошло. Одно за другим разбиваются мгновения, которые уже никогда не станут прежними. Всё меняется. Наш мир похож на линию из фейерверков, которые взрываются один за другим. Мы говорим, что это красиво. Что только то, что скоротечно, можно назвать красивым. Может быть, это потому, что ничего другого мы просто не можем себе представить?
Сегодня я опять сбегал из больницы. На улице прохладно, но у меня четыре тайника с одеждой, правда, совершенно разнокалиберной. Растоптанные башмаки, какая-то целлофановая куртка, мешковатые штаны, шерстяное платье, пальто без рукавов... Если идти от больничного комплекса направо, то выходишь на чистые, большие, многолюдные улицы, проспекты, пестрящие вывесками и витринами, где пахнет выпечкой, выхлопными газами и газетами. Иногда я помогаю газетчикам, за это мне достаётся пару монет. Ну, конечно, если меня не находят сразу.
Там есть огромный магазин игрушек, с витриной, похожей на галерею искушений. Один раз, когда я был маленьким, мы с мамой проходили мимо неё. Сейчас, конечно, она уже не так завораживает, как тогда. Волшебство померкло, оно тоже было одноразовым. Сегодня на этом же месте стояла девочка. От восхищения её светлые глаза стали большими-большими, а золотые волосы делали её похожей на куклу. Я подумал, что её место - по ту сторону витрины, а не по эту. Она молча и с мольбой на взгляде смотрела на отца, который бегло просматривал газету, ожидая, когда они пойдут дальше.
И вдруг, всего на один миг, мне действительно захотелось вырасти. Стать взрослым, таким же высоким, лицемерным и со спокойной улыбкой на лице, найти эту девочку, тоже повзрослевшую, принести ей эту куклу и сказать: "А помнишь, ты же так хотела её?". А она засмеётся и скажет: "Ой, Томми, ты просто волшебник!"
Конечно, это иллюзия. Девочка вырастет, может быть, подурнеет, вот уж точно научится говорить: "Дай!".
А я не вырасту. Я прочитал надпись на латыни в своей амбулаторной карте и знаю, что она означает. Врачи думают, что я - заторможенный, но я нашёл в букинистической лавке медицинский справочник и читаю его по ночам, постоянно перепрятывая.
Я такой же одноразовый, как и всё вокруг.

Бежать или не бежать?
Запись от 4 марта

Сначала, когда я только попал сюда, я постоянно сбегал. Боялся врачей, боялся запаха больницы, больничной тишины по ночам и тихих стонов, и громких криков, и голосов. Но меня постоянно находили и возвращали обратно. Подозреваю, что каждому поступившему пациенту в голову вшивают какой-нибудь пеллинговый чип, чтобы отслеживать его местонахождение. Эти люди в белых халатах - взрослые - странные, от них всего можно ожидать.
Не то чтобы я так стремился Наружу, нет. Бунтовал против чипа в моей голове, скорее. В городе мне становилось хуже: от огней, от толпы, от гудков машин и запахов выхлопных газов, вообще от всех запахов (настоящего калейдоскопа зловония). Прохожие жалели меня, пытаясь проявить участие, а я вырывался, кусался, убегая из последних сил, потому что никогда не верил в участие. Однажды на рассвете, на какой-то замызганной пыльной улочке, застеленной газетами, шелестящими на ветру, среди бездомных и мусорных баков, я рассеянно блуждал глазами по грязным витринам заброшенных магазинов и наткнулся на одну афишу:
БЕСПОЛЕЗНО БЕЖАТЬ ОТ СЕБЯ.
Да, это ведь так и было. Мне не убежать от себя, от больницы, от своей болезни. И тогда я вернулся сам, до того, как они засекли сигнал из моего мозга и нашли меня.
Я вовсе не сдался, нет, я просто понял кое-что важное: от себя не убежишь. А твоя судьба и есть ты.

Клин
Запись от 13 апреля:

Люди скорее отрастят себе крылья, чем научатся смотреть друг другу хотя бы в глаза, уж молчу про души. Но они так стараются "быть честными друг с другом", а потом говорят: "Спасибо тебе за эту прекрасно пахнущую, изумительно-драгоценную подачку - честность". И все довольны. Сегодня я пускал в окно самолётики, сложенные из листов моей больничной карточки. Врач забыл её в палате, когда убежал по срочному вызову. А я отрывал по листочку, писал на крыле какое-нибудь умное взрослое слово и бросал в окно. Медсестра вечером ругалась, она сказала, что так я хороший мальчик, но порой меня клинит. А я ответил ей: "Это, как вы называете, "клинит" - самое лучшее, что у меня есть". По-моему, она не поняла, что я имею в виду. Но это не значит, что она плохая. Просто, она может выходить наружу, а там распускаются почки.

Надписи на самолётиках:
ЧЕСТНОСТЬ
БЕССМЫСЛЕННО
ЭСКАПИЗМ
НЕ СМОТРИ МНЕ В ГЛАЗА, ТАМ НИЧЕГО НЕТ
ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ
НЕЧЕГО БОЯТЬСЯ
БЕССМЕРТИЕ
ПУСТОТА

Запись от 14 апреля:
Кажется, лечащий врач меня ненавидит. Полночи им пришлось лазить под окнами, собирая обрывки истории болезни с моими посланиями. Зато мне так хорошо спалось в ночи, похожей на вязкую субстанцию, в которой плавают голоса и отсветы фонариков.

Рефрижератор мечтаний
Запись от 9 августа:

Когда-то, когда солнце радовало, когда чужие слова и взгляды смущали сердце, когда петь хотелось, у меня тоже были мечты. Нет, правда. Для людей же это - обычное дело. Это ещё один способ сбежать, заменяя действительность своим воображением, подменяя мир вокруг своими мыслями. Мечты - это борьба с неотвратимой реальностью.
Нет, я вовсе не жалею о тех временах, как не жалею и о том, что происходит сейчас. И не намерен жалеть о том, что случится завтра. Это так глупо. За окном снова пошёл дождь. Уже одиннадцать вечера, а я только проснулся. Хорошо хоть, что врачи с обхода привыкли к моему распорядку и перестали ворчать. Хорошо, что они не запрещают оставлять открытым окно на ночь. Когда твоё существование ограничивается некоторым количеством стен и коридоров, окно - единственное доказательство того, что время не стоит на месте.
Ах, да, о чём я хотел написать? О рефрижераторе мечтаний.
Не так давно в соседней палате жила девочка. Ей было страшно перед операцией, выходить наружу врачи запретили, поэтому мы писали друг другу записки и подсовывали их под дверь. Я писал ей маленькие истории, грустные сказочки и просто всякую ерунду. Она делилась своими страхами (почерк просто ужасный у неё). Её выписали, а я продолжаю писать записки. Только не подкладываю их под соседнюю дверь, а убираю в ящик стола. Однажды их нашла медсестра, которая убирает мою палату, прочла и сказала, что, когда я выйду отсюда, то стану знаменитым писателем. Глупая.

Из обрывка записки:
При рождении у человека внутри появляется сгусток эктоплазмы, синего цвета, наверное. Постепенно он формируется, получает своё название и наполнение. Люди ещё называют это мечтаниями. Вот о чём ты мечтаешь? Ты закрываешь глаза, и твоя мечта запоняет твоё тело голубым светом счастья. Транквилизатор. Чудесное обезболивающее. Самое интересное - это то, что человек меняется, а его мечта, как правило, остаётся неизменной. Даже, если он постарел и теперь только изредка с грустью и самоуничижением вспоминает о том, чего так страстно хотел ребёнком. На самом деле, сгусток эктоплазмы просто помещается на хранение в рефрижератор мечтаний. Всё просто: это устройство позволяет сохранять мечты в их первозданном виде, не давая им испортиться, начать дурно пахнуть, запылиться или рассыпаться в прах. Мы надёжно прячем свои мечты, чтобы ни время, ни мы сами им не повредили. Потому что так мы имеем шанс сбежать.

Запись  от 15 августа:

Кажется, я понимаю, что за красная жидкость вытекает из моего рта. Это сломался рефрижератор мечтаний. Моя мечта протухла, от неё пахнет плесенью. Рефрижератор перестал работать и потёк, голоса в моей голове вопят, что они удивлены, но я говорю им: "Цыц!". Ведь это я их хозяин. Теперь я знаю то, что давно хотел знать, и мне вовсе не нужен мастер для починки рефрижератора. Впрочем, мне не нужны и новые мечты. Я просто никогда уже не выйду отсюда. Потому что не хочу выходить.

Конец записей.


                Томми
1.
Томми закрывает глаза, а за окнами хлещет ливень.
Ему не нужно бежать к окну, он помнит, что это такое - дождь.
Томми уже забыл, что это такое - чувствовать обиду,
Что такое хотеть или злиться. Всё, харош.
Нужно просто в этом ядовитом клубке змей - фактов -
Видеть факты. И только. Оценки ни к чему.
Нет хорошего, нет плохого. Соль солёная. Сахар - сладкий.
Это так органично - остаться, наконец, одному.
Томми знает, что мир снаружи и мир внутри - две стороны медали.
Отрицай, не отрицай, потолок остаётся на своём месте.
"Обязательно нужно хотеть жить" - так ему сказали.
Но сказавший это вряд ли был честен.
Томми понял, что от наших желаний мало что зависит.
Всё случается как-то и где-то, подтверждая общий абсурд.
А само по себе Желание Жизни -
Это тяжёлый и неблагодарный труд.
Томми открывает глаза - там всё тот же висит потолок.
Всё ещё дождь, в голове с той же скоростью текут мысли.
Может быть, если случится всемирный потоп,
То его наконец из этого мира отчислят.
                          2.
Квадрат больничного окна
Всё также разевает пасть.
Случайно мыслями попасть
В него так просто.
Но мальчик знает: звёзды
На самом деле не снаружи, а внутри.
И что ни говори,
Окно молчит и будет так молчать.
Привычки нет такой у окон
Вести беседу с пациентом.
И только штора невзначай
Предъявит пол-полёта
Облака, быть может - ползвезды...
Спасибо, что не просит пару центов.
Но всё равно платить придётся,
Так или иначе.
Ни вздоха ты не спрячешь,
Ни слезы - всё учтено.
Но в одном
Не усомнится Томми точно:
Что его смерть принадлежит ему. И точка.