Несушка

Сельский  участковый,  сдвинув   фуражку  на  затылок  и  нервно  грызя  карандаш,  раздумывал,  что  же  ему  писать  в  протоколе.
На  траве  у  открытой  калитки  лежала  застреленная  наповал  здоровенная  сука  немецкой  овчарки:  язык  вывалился  наружу,  помутневшие  глаза  закатились,  измазанная  кровью  морда  была  облеплена  перьями.  Тут  же  неподалёку,  поджав  лапки,  валялась  задушенная    рыжая  курица. У  ног  милиционера  лежало  пахнущее  недавним  выстрелом  одно-ствольное  ружьё  шестнадцатого  калибра.
Возле  овчарки  стояла  на  коленках  и  рыдала  в  голос  хозяйка,  размазывая  по  физиономии   косметику  и  сотрясаясь  всем  своим  жирным  телом. У  калитки  на  лавочке  си-дел  старик  Владимирыч  и,  дрожащими  пальцами  куря  сигарету,  тоже  плакал,  но  тихо. Чуть  поодаль  собрались  соседи  и  негромко  обсуждали  происшествие.
– Урод  старый! – Хозяйка  приподняла  и  опустила  лапу  убитой  суки. – Ты  знаешь,  сколько  долларов  она  стоит? Из-за  какой-то  курицы! Да  ей  цена  сто  рублей! Да…
Весь  монолог  она  обильно  приправляла  словами,  кои  до  недавних  пор  считались  непечатными.
Владимирыча  в  селе  знали  и  любили. Он  был  тихим,  незлобивым  человеком,  и,  если   он  вдруг  выдал  такое,  то  ясно,  что  причина  была  весомой. Первым  за  старика  вступился  сосед:
– Заткни  пасть,  Катька! Сто  рублей! Сто долларов!
– Кабы  сто! – Огрызнулась  Катька  и обложила  соседа  трёхэтажным  матом. – Тысячу  не  хочешь?
– Сто,  тысячу… Привыкла  всё  на  баблосы  мерить! Я  б  тебе  объяснил,  да  ты  по  душевной  убогости  всё  равно  не  поймёшь! До  скончания  твоей  жалкой  жизни  не  поймёшь!

Старик  Владимирыч   жил  одиноко. Жена  его  уже  два  года  покоилась  на  сельском  кладбище,  дети  жили  в  Москве. Конечно,  они  приезжали – летом  чаще,  зимою  реже,  но  большую  часть  времени  старик  был  одинок. С  хозяйством  он  управлялся  без  труда:  с  тех  пор,  как  престала  ко  Господу  его  супруга,  корову  зарезали,  а  кур  извели  на  лапшу.  Осталась  только  старая  дворняга,  да  ленивый  кот. Так  что  хозяйства  особо-то  и  не  было.
Как-то  по  весне  к  сельскому  магазину  подъехал  автофургон  птицефабрики. Торго-вали  однодневными  цыплятами. Старик  долго  стоял  и  смотрел  на  пушистые  комочки,  а  потом  попросил  в  магазине  картонную  коробку  из-под  печенья  и  купил  полсотни  штук.
Не  было  бабе  заботы,  да  купила  порося… Кот  был  немедля  изгнан  с  кухни,  а  новоприобретённая  живность  заняла  самое  тёплое  и  светлое  место. Владимирыч  возился  с  цыплятами,  как  с  малыми  детьми. Впрочем,  почему  же – как? Они  и  были  малыми  деть-ми.  По  два-три  раза  на  дню  он  менял-стирал  пелёнки,  отваривал  пшёнку,  мелко-мелко  крошил  сваренные  вкрутую  яйца,   побеги  крапивы – детям  нужны  витамины – прокручивал  через  мясорубку  вместе  с  яичной  скорлупой.
Несмотря  на  неусыпные  заботы,  к  концу  первой  недели  поголовье  уменьшилось  на  пять  штук. Иногда  дети  болели,  и  Владимирыч  грел  их  красной  стоваттной  лампой. Когда  они  вдруг  начинали  поносить,  он  толок  в  порошок  таблетки  левомицитина,  смешивал  с  водой  и  поил  каждого  из  пипетки.
Живность  подрастала. На  крылышках  появились  первые  пёрышки,  цыплята  стали  обретать  индивидуальность. Особенно  выделялся  один: все  были  белыми,  а  этот  обещал  стать  ярко-рыжей  курочкой  или  огненным  петушком. Выделялся  он   окрасом,  но  никак  не  здоровьем:  старик  заметил,  что  рыжего  всегда  отталкивают  от  кормушки,  а  когда  цыплята  на  ночь  сбивались  в  кучу,  он  неизменно  оказывался  у  края. Тогда  Владимирыч  начал  кормить  рыжего  отдельно, а  когда  становилось  прохладно,  носил  его  в  кармане  пиджака,  подложив  на  дно  вату.
Пришла  осень. Известная  мудрость  о  времени  подсчёта  цыплят  подтвердилась:  из  полусотни  штук  выжила  половина. Но  были  они  крепкими  и  ладными,  а  рыжий  превратился  в  маленькую  аккуратную  несушку,  которая    ходила  за  стариком,  как  собачка. Ино-гда   можно  было  увидеть,  как  Владимирыч,  сидя  на  лавочке  у  калитки,  держал  птицу  на  коленях  и  гладил,  словно  кошку.
Очень  часто  в  крестьянском  хозяйстве   среди  домашней  живности  появляются  любимцы. Казалось  бы  курице  самой  природой  назначено  окончить  жизнь  в  хозяйской  кастрюле,  но,  попав  в  число  любимчиков,  такая  несушка  обычно  доживает  до  своей  куриной  старости,  тихо  помирает  своею  смертью  и  бывает  со  вздохами  закопана  где-нибудь  в  саду  под  яблоней. Именно  такой  любимицей  и  стала  для  Владимирыча  рыжая  несушка.
По  неизменному  порядку  зима  сменилась  весной. В  конце  мая,  когда  стало  ясно,  что  возврата  холодам  уже  не  будет,  рыжая  несушка  пропала. Пропала  без  следа. Старик  осунулся  и  потемнел. Он  обшарил  все  закутки,  заглядывал  в  самые  потаённые  места,  звал – цып-цып! Подумав,  что  к  исчезновению  любимицы  причастен  забулдыга  Лёсик,  Владимирыч  сходил  к  нему,  но  тот  божился,  что  он  ни  сном,  ни  духом.
Постепенно  старик  успокоился,  смирившись  с  потерей,  но  какова  же  была  его  радость,  когда  через  назначенные  природой  три  недели   рыжая    вдруг  появилась  и  привела  с  собою  девять  жёлтых  комочков,  девять  цыплят! Куры  часто,  найдя  укромное  место,  откладывают  яйца,   пропадают,  высиживая  кладку,  а  потом  вдруг  появляются  с  выводком.
Кот  опять  попал  в  опалу,  а  писклявое  семейство  было  окружено  всяческими  заботами. Опять  на  кухне  варилась  пшёнка,  горела  красная  лампа,  проворачивалась  в  мясо-рубке  молодая  крапива…

Была  пятница,  и  после  обеда  начали  прибывать  дачники. Владимирыч  варил  на  кухне  картошку  и  вдруг  услышал  на  улице  истошное  квохтанье. Выглянув  в  окно,  он  обомлел:  рыжая  курица  бегала  кругами,  ускользая  от  здоровенной  псины,  а  та  с  радостным  лаем  догоняла  её,  пытаясь  схватить  зубами. Старик  заметался  по  кухне,  схватил  стоявшую  в  углу  швабру,  но  понял,  что  этим  собаку  не  остановить. Он  запаниковал,  бросился  к  дивану,  поднял  лежак  и  вытащил  спрятанное  ружьё. Сунув  в  карман  несколько  патронов,  Владимирыч  насколько  мог  быстро  бросился  на  улицу,  на  ходу  засовывая  па-трон  в  ствол.
На  улице  у  него  перехватило  дыхание:  собака,  придушив  курицу,  трясла  головой,  поднимая  облака  пуха,  а  лапки  и  голова  несчастной  птицы  безвольно  мотались  из стороны  в  сторону. Сердце  старика  сдавила  жгучая  обида,  в  глазах  потемнело. Он  взвёл  курок,  поднял  ружьё  и  почти  в  упор  выстрелил  в  овчарку…

Через  месяц  старик  Владимирыч  тихо  скончался  и  был  похоронен  на  сельском  кладбище  подле  своей  супруги.

2008 г.