Санчасть

I

Взводный вызвал к себе Андрея на девятый день пребывания в батальоне. Еще не успев толком привыкнуть к новым порядкам, подсознательно ожидая подвоха, косясь на сослуживцев, Андрей явился в канцелярию и доложил о прибытии. Канцелярия сильно отличалась от привычной учебной канцелярии, заваленной пособиями, конспектами и стопками общевойсковых уставов. Еще в ТОЙ канцелярии на стене висела резиновая палка – любимое орудие командира роты. Здесь на стенах были только плакаты – обычные, знакомые каждому еще со школы плакаты, показывающие устройство автомата, уязвимые места танка, бронетранспортера. На шкафу у входа лежали два кевларовых бронешлема, и это вновь укололо Андрея: «Боевая часть! Боевая!»

- Проходите, младший сержант, садитесь. – лейтенант Белых махнул рукой в сторону стула.

Андрей осторожно приблизился и сел.

- Читаю ваши характеристики из учебного полка. Мда… Молодой человек, вот прямо скажем – характеристики неоднозначные. Огневая подготовка – отлично, физическая – отлично, строевая – удовлетворительно, общественно-политическая – удовлетворительно, тактическая – хорошо… С такой аттестацией не получится из вас толкового командира отделения. Солдат получится, а вот командир, увы, нет.

- Товарищ лейтенант, я… - Андрей вскочил было со стула, но тут же сел обратно, остановленный властным жестом взводного.

- Сидите, Галанин. Вот это уже более любопытно. Принимал участие в спартакиаде полка по пулевой стрельбе из штатного оружия. Занял второе место в личном зачете. Любите стрелять, сержант?

- Честно говоря, товарищ лейтенант, я считаю, что каждый настоящий солдат должен уметь хорошо стрелять.

- Вот как? Похвально. Если бы еще военкоматы слышали сейчас ваши слова… Вот что, товарищ младший сержант. Отделения я вам и впрямь не дам. Пойдете в группу тяжелого вооружения старшим расчета. Придется освоить кое-что новенькое, ну да с вашей любовью к оружию справитесь. Все, свободны!

Четко, по уставному метнув ладонь к форменному кепи, Андрей повернулся и вышел из канцелярии. Такого он, признаться, не ожидал. В учебке с курсантами разговаривали не то что «на ты» - в основном с применением различных нелестных эпитетов вроде «беременных бегемотов» и «занюханных дистрофиков». А уж с «капралом», не соответствующим должности, и вовсе не стали бы церемониться. И, тем не менее… «Вы», «товарищ младший сержант» - просто-таки верх воинской вежливости. Чудо чудное, диво дивное.

Было и еще кое-что, заслуживающее удивления. В учебке сержанты-наставники пугали молодежь «дедовщиной», будто бы царящей в строевых подразделениях. Будь ты командиром отделения или простым стрелком, а первый год ты никто. Салага, бесплотная тень старослужащих, исполняющая все их желания. Можно, разумеется, побарахтаться, и отвоевать себе место под солнцем, но для этого, как выразился сержант Махнев (подпольное прозвище Батька Махно), «нужно лом вместо позвоночника иметь». Лома Андрей в своей спине не ощущал, но и просто так сдаваться «дедам» не собирался. Однако вот уже неделю он не видел вокруг ничего из обещанных ужасов. Никто никого не бил, не заставлял стирать носки или чистить ботинки.

Один только раз к нему подошел чернявый, похожий на цыгана, солдат, и, сверкнув золотым зубом, потребовал снять часы. На что Андрей коротко и без замаха ткнул его кулаком в грудь. «Цыгану» этого, однако, хватило, чтобы отлететь в угол. Андрей тут же принял боевую стойку – он хорошо знал, что после этого к драке должны присоединиться остальные старослужащие. Но ничего не происходило. Чернявый поднялся, и, не глядя на Андрея, убрел в умывальник. Больше Андрей с ним не сталкивался.

* * *

Вообще, это была очень странная часть, если вдуматься. Предельно-уставная, но не в той изматывающей тело и мозг форме, к какой Андрей привык в учебном полку. («Как стоишь перед старшим по званию? Упор лежа принять! Делай раз! Делай два! Делай раз! Команды «два» не было, беременная корова! Делай раз!») Насколько он мог заметить, все офицеры второй роты относились к солдатам вполне уважительно, хотя дистанцию держали четкую. Никакого панибратства, никому бы в голову не пришло обращаться к взводному, что был старше всего лишь на пару лет, «на ты». Зато и беременных животных не упоминалось пока что. А вот мобильники у солдат изымались на все время службы.

Что еще удивило Андрея, так это столовая. Обычная столовая, давно не видевшая ремонта, с отколотым кое-где кафелем, ничем не отличающаяся от столовой учебки, но готовили в ней исключительно гражданские повара. И как готовили! Поневоле вспоминался первый обед в учебном полку, когда один только взгляд на буро-зеленую массу в тарелке вызывал тошноту у не отвыкших от «маминых пирожков» курсантов. Бурая масса была гороховой кашей, но с первого взгляда это никаким образом не ассоциировалось с едой. А запах «щей» на кислой капусте? А картофельное пюре из сушеной картошки (попробуйте съесть слегка разведенную теплой водичкой пачку крахмала!)? Конечно, с голодухи сожрешь и не такое, но… А еще эта унизительная церемония «питания на время»: «Вражескую перловку уничтожить, сорок пять секунд, время пошло!»…

Когда Андрей угодил в батальонную столовую впервые, он попал на ужин. И шок от этого был только сильнее. Сосиски! Две настоящие, «гражданские» сосиски с тушеной капустой – не гнилой квашеной, а свежей, последнего урожая. Вкус был… А потом уже некогда было удивляться борщу со сметаной (не деревенской, конечно, но вполне съедобной), котлетам на сливочном масле, макаронам с настоящим мясом (один из поваров сказал, выдавая лагуны*, что тушенку увидеть придется еще очень не скоро, и был прав). Потому что в этой странной части учебе отдавали не меньше времени, чем в приснопамятной  и гнусно вспоминаемой учебке.

Правда, делали это тоже странно. Например, обязательные четыре часа строевой подготовки в день сократили до получаса маршировки с песней по плацу. Если бы командир учебного полка услышал эту песню, он, скорее всего немедленно застрелился бы из табельного пистолета. Грохоча подкованными ботинками, солдаты весело орали полузабытое: «По выжженной равнине, за метром метр, идут по Украине…». Впрочем, в свете последних изменений политической обстановки, песня была вполне себе актуальная, а потому – начальством не критикуемая. А маршировалось под нее намного приятнее, чем под унылую «По долинам и по взгорьям» учебного мотострелкового полка.

А вот стрелять приходилось много и часто. Стреляли ежедневно простые и хорошо знакомые упражнения стоя и с колена, а потом и новые – в движении, на бегу, по движущимся целям, по макетам зданий и автомобилей. Свой личный автомат – довольно свежий АК-74М – Андрей за неделю успел изучить до последней царапины на пластиковом цевье. Наизусть выучил его номер, мог с закрытыми глазами нащупать его в пирамиде оружейной комнаты, не перепутав с другими. Собирать и разбирать оружие он научился еще раньше.

В очередной раз опрокидывая одну за другой мишени на стрельбище, Андрей поймал на себе внимательный взгляд взводного. Потом состоялся тот самый разговор…

Заканчивался оргпериод*, и солдатам начали выдавать новые комплекты обмундирования. Старое уже успело поистрепаться, кое-где было прожжено и заштопано. Старшина роты, веселый здоровяк откуда-то из Сибири, открыл в стене казармы небольшой люк, опустил на него нечто вроде прилавка и открыл «торговлю». Один за другим на прилавок летели комплекты униформы: зимний комплект, летний комплект, пакет с бельем, поверх шапка и ботинки. Зимний, в связи с наступлением весны, следовало сдать для хранения в каптерку роты, а все остальное… Тут Андрей опять испытал шок. Все, что было положено пришить, приклеить и закрепить на форме, было пришито, приклеено и закреплено. В учебке подшиваться приходилось на скорость, и если сержанту что-то не нравилось, все начиналось заново. А тут… Андрей встряхнул новенький камуфлированный «комбез», давая ткани расправиться, и впервые обратил внимание на штатную эмблему. На левом рукаве, как и положено, красовался геральдический щит с двуглавым орлом. А вот на правом уже не было привычного шеврона с надписью «Вооруженные силы». Вместо него там была желтая квадратная нашивка, перечеркнутая красным крестом. И на погонах, помимо металлических угольников младшего сержанта красовались металлические же буквы «СВ». Сразу вспомнились погоны дедовского кителя, всегда висевшего в шкафу. Только на тех, черных погонах, были вышиты буквы «СА», «Советская Армия». А здесь – «СВ».

Что это означало, Андрей не знал, но почему-то ему стало не по себе. Из военкомата он призывался в обыкновенную пехоту, отклонив по совету отца настойчивые предложения «покупателей» из парашютно-десантного корпуса и военно-морских сил. И вот на тебе… Что такое это «СВ»? Может быть, спецвойска? Или связь? Андрей поежился. «Кто копает в дождь и в грязь? Наша доблестная связь…» Ничего не придумав лучше, Андрей решил спросить у старшины роты. Начал он, однако, с другого.

- Товарищ прапорщик, разрешите обратиться по личному вопросу? Младший сержант Галанин, группа тяжелого вооружения.

- По личному? –  старшина хмыкнул. – Ну, обращайся, что-ли… Хе-хе, «тяжелого». Ты, сынок, хоть видел это тяжелое вооружение-то?

Старшина попал в точку. Андрей пока даже не представлял себе, с чем ему придется «работать». Фантазии хватало только на какой-нибудь станковый гранатомет или миномет. Но ничего похожего он в части до сих пор не видел. В оружейке кроме автоматов и железного ящика с офицерскими пистолетами не было другого вооружения.

- Товарищ прапорщик, вот нас в учебке пугали: мол, дедовщина будет, вешайтесь… А ничего же такого нет! Никто молодых не трогает…

- Ух ты! А тебя, младший сержант, это не устраивает? – прапорщик хитро прищурился. – Или сам мечтаешь подедовать?

- Никак нет, товарищ прапорщик, но…

- Да брось ты свои «никак нет», сынок, ты же по личному… В общем, я скажу тебе так: дедовщины в этом батальоне действительно нет. Неоткуда ей взяться. Часть наша особенная,  свежесформированная, народ подобрался примерно одного призыва. Некому тут дедовать. А что будет дальше – это уже от вас, сержантов, зависит. Захотите – никто вам не помешает следующий призыв под «шконари» загнать. Не захотите – так и пойдет… гм… по уставу. Вот ты Сташенко ударил – это ведь тоже дедовщина, если вдуматься. Ладно, не дергайся. Его уже внесли в список на перевод в другую часть. Бывший уголовник, как оказалось. Такой воин нам не нужен.

- А что это за буквы на наших погонах? – окончательно осмелев, спросил Андрей. – Как расшифровывается «СВ»? Спецвойска какие-нибудь?

Его так и подмывало спросить прямо, куда это он попал. Но еще неизвестно, как отреагирует и что ответит на такой вопрос старшина роты.

- Можно и так сказать. – прапорщик помолчал, рассеянно листая толстенную конторскую книгу. – Можно и так сказать…

- Нет, если это секретно, то я же понимаю… - начал было Андрей.

- Да нет тут никакого секрета, сынок… - неожиданно мрачно ответил старшина. – Санитарные войска. Санчасть.

* * *

Эта война должна была закончиться совершенно иначе. Кто бы мог сомневаться в победе украинских «лыцарей», поддержанных и обласканных Западом, снаряженных и оснащенных лучшим в мире оружием, распропагандированных и настроенных на «реванш»? Только вперед, только наступать, вперед, до самой Москвы, а там… Там клятые москали ответят, наконец-то, за годы унижений.

Однако вышло иначе. Олег Добровольский, последний Президент России, сумел нанести несколько упреждающих ударов. Незаметная череда отставок и перемещений прокатилась по штабам, стирая в пыль проукраински настроенных генералов и полковников. Вместо них к рычагам неповоротливой военной махины встали ярые националисты, ненавидящие «проклятых хохлов» лютой животной ненавистью. В затерянные среди тайги научно-исследовательские центры Министерства обороны проследовали тщательно охраняемые эшелоны. Прекрасно понимая, что на полную переподготовку армии уйдут годы, Добровольский отдал всего несколько, но важных распоряжений.

В России каждый чиновник себе на уме, даже военный. Все давным-давно привыкли игнорировать приказы дрессированной обезьяны, невесть кем посаженной на трон. Но как-то так вдруг оказалось, что на всех ключевых постах оказались нужные люди, а с ненужными случилось множество неприятных случайностей, вроде падения из окна двадцатиэтажного здания Генштаба (окно оказалось на последнем этаже, почему-то) или грузовика с пьяным водителем, размазавшим по асфальту генеральский «мерседес».

Еще поливали друг друга помоями российские и украинские информационные каналы, еще слышались робкие голоса здравомыслящих, призывающие «братьев-славян» опомниться, еще здесь и там проходили митинги за объединение двух стран под одним знаменем, но уже начались невидимые пока приготовления, которые понимающему человеку сказали бы о многом. Олег Добровольский для виду провел несколько переговоров, сделал вид, что готов пойти на уступки (что было, разумеется, проигнорировано  официальным Киевом), а сам уже держал за спиной пистолет с взведенным механизмом.

Так что когда два дурака, подталкиваемые в спины своими невидимыми хозяевами, все-таки схватились за дубины, все решил превентивный удар. Олег, которого теперь за глаза называли не иначе как Вещим, не побоялся принять это решение. Тактические ядерные ракеты смели готовящиеся к выступлению танковые колонны и загружающиеся десантом самолеты. По позициям врага стреляло все, что могло стрелять. И кое-какие секретные разработки, не предусмотренные международными конвенциями, тоже были пущены в ход…

Оценив потери Украины за первые несколько часов войны, Запад решительно включил заднюю скорость. Напрасно генералы в роскошных папахах с трезубыми гербами ждали военной помощи – ее не последовало. Несколько самолетов с гуманитарной помощью, отстреливая тепловые ловушки, промчались над пылающей страной и плюхнулись на гражданских аэродромах. Их демонстративно никто не обстреливал – Добровольский словно бы говорил западным странам: смотрите, мы с вами не воюем, это наше дело, разберемся по-соседски…

Может быть, эта позиция, а может быть, позиции стратегических подводных ракетоносцев, выведенных в положение атаки, решили дело. Своя рубашка ближе к телу – и войска Объединенного Евроконтингента остались в казармах. Украина могла не ждать подмоги. И вот тогда российская армия перешла в наступление по всему фронту. Кто его знает, как так получилось, но во всех последних локальных заварушках эта армия успела отметиться – не всегда получая победу, но всегда бесценный боевой опыт. И остановить эту армию украинские войска не смогли. Не смогли, несмотря на лучшие танки, новенькие турецкие бронетранспортеры, купленные в Германии истребители. Война, покачавшись в нестойком равновесии на границе, быстро перемахнула ее и покатилась вперед, наращивая темпы. Европа отстраненно следила за ее ходом.

* * *

- Смотрите внимательно, товарищи бойцы. – Командир роты извлек из открытого деревянного ящика (только Россия, пожалуй, еще могла себе позволить роскошь использовать дерево в качестве одноразовой упаковки) длинную пластиковую трубу защитного цвета. Снизу трубы виднелась пистолетная рукоятка с коричневой клавишей на ней. – Это огнемет специальный пневматический. Стреляет зажигательными капсулами на сто метров, может стрелять осколочно-зажигательными гранатами на сорок метров. В последнем случае используется только из-за укрытий. Применяется против живой силы противника, защищенной строениями, полевыми укрытиями, автомобильной техникой и легкобронированными машинами. Принцип действия…

Довольно скоро Андрей освоил принцип действия нового для себя оружия. Задняя часть трубы имела съемную крышку, куда закладывался баллон со сжатым газом размером с небольшой аэрозольный дезодорант. При помощи этого газа и выбрасывался снаряд. Сама капсула тоже ничего особенного из себя не представляла – металлический наконечник, внутри которого скрывался взрыватель-воспламенитель, и пластиковое тело капсулы, заполненное чрезвычайно горючей смесью неизвестного состава. При ударе о любой предмет капсула разрывалась, распыляя огнесмесь, а потом срабатывала мощная «зажигалка». На переднем торце трубы находилось специальное устройство, подсвечивающее зеленым траекторию полета капсулы. Никаких прицелов, таким образом, не требовалось – направил зеленый лучик в окоп противника или окно захваченного дома и нажал на кнопку. И все, правки не требуется: огнесмесь выжигает все живое и не защищенное термостойкой танковой броней. Хотя – если попадет внутрь танка через открытый люк… Горела эта адская смесь так, что к подожженному выстрелом Андрея полуразвалившемуся сараю подойти было невозможно еще четверть часа.

Андрей вместе со своим вторым номером (Стас Щеглов, родом из Питера, инженер-недоучка, отчисленный из университета) старательно жгли разные учебные цели на батальонном стрельбище, этим же занимались еще несколько огневых расчетов, остальная рота тренировалась в захвате зданий, автомобилей, осваивала приемы уличного боя, и все это решительно не вязалось с понятием «санитарных войск». В представлениях Андрея, санитарная служба была чем-то вроде полевого госпиталя. Конечно, санитар должен уметь хорошо стрелять, чтобы отбить нападение прорвавшегося врага или высадившихся диверсантов, но причем тут огнеметы и уличные бои? Старшина на дальнейшие попытки «поговорить о личном» отвечал вежливо-уставным «Кругом, марш» и вообще, кажется, забыл напрочь тот разговор.

- Слушай, Птица, вот как ты думаешь, чем мы вообще должны заниматься на войне? – спросил Андрей, когда рота отдыхала после ужина. До вечерней «строевой» с песней оставалось полчаса. – Санитарные войска, бля… Ну надо же.

Солдаты лениво валялись поверх застеленных коек. Если бы это увидел сержант-наставник Махнев, его бы немедленно хватил удар: никто из взвода не перешагнул еще за первые полгода службы.

Второй номер потянулся и сыто погладил себя по животу. На ужин опять были котлеты.

- Ну и на кой черт мне думать? Вечно ты, Гольян, голову себе забиваешь разной хренью. Кормят хорошо, «дедов» нет, не гоняют особо, а если гоняют – то по делу. Два года – не двадцать пять, отслужу и домой. В универ вне конкурса, надо все же диплом «добить»…

- А все-таки?

- А что «все-таки»? Нас, между прочим, воевать пока не зовут. Глядишь, пока то да се – война и кончится. Да и какая это война – тоже мне, хохлы-вояки… Курам на смех. Ты скажи, ты хоть одного «щирого» видел, который бы воевать умел? Нет, прапорщики из них отменные, хозяйственные. Вот кстати, моли Бога, что наш старшина не из таких. У тех зимой снега не выпросишь.

Андрей помолчал.

- Нет, Стасик, я думаю – в нашем батальоне и те служили бы как положено. Ты заметь, у нас снабжение по первому классу. Логично было бы, если бы так передний край снабжали, а мы где? У черта на рогах, в тыще верст от фронта… Нет, тут что-то не так, поверь моему чутью. Оно меня еще в учебке не раз выручало. Что-то будет. Не завтра, так послезавтра.

- Ну будет и будет, достал ты уже, старшой, ныть… Так кайфово было после жрачки, и все обломал… Прикажут – пойдем и навешаем «панам», делов-то!

- Смирно, рядовой! – шутливо рявкнул Андрей. – Пошли, сейчас роту строить будут.

На батальонном плацу уже стояла четвертая рота – тот же самый осенний призыв, не разбавленный против обыкновения старослужащими. Часть была особенная, факт. Кстати, Андрей не раз задумывался, где находятся первая и третья роты, но ответа не знал. В казармах хватило бы места еще на три-четыре таких же роты, но эти помещения пустовали и были заперты.

Кто-то из сослуживцев что-то такое рассказывал про кадрированные полки, в которых тоже в мирное время имелось менее половины личного состава. Остальных предстояло мобилизовать в случае войны. Правда, о таких полках ходили самые нехорошие слухи – скверная кормежка, лютая дедовщина и полное бессилие офицерского состава с этим справиться. Одним словом – беспредел. Попасть в кадрированный полк было равнозначно попаданию в ад. Батальон ничем не напоминал эти мифические кадрированные полки.

- Равняйсь, смирно! С места, строевым, с песней… Шагом – марш!

Дружно грохнули о вытертые бетонные плиты солдатские ботинки. Фокус строевого шага в том, чтобы опускать на землю всю ступню одновременно. Если бить о плац каблуком, не напасешься каблуков. Да и для здоровья это крайне вредно – можно запросто отшибить себе внутренности.

- Все впереди, а ныне, за метром метр, идут по Украине солдаты группы «Центр»! – рявкали в унисон десятки молодых глоток.

Злая песня, которая, в общем-то, и не имела никакого отношения к Третьему рейху, а была придумана поэтом Высоцким для какого-то кинофильма про войну, далеко разносилась над плацем.

* * *

Камуфлированный МТЛБ* прополз по улице еще немного и замер. Где-то далеко впереди, за много десятков километров отсюда, слышалась артиллерийская канонада. Бои шли там, за горизонтом. А здесь, в небольшом поселке, было тихо. Дома мрачно оскалились выбитыми кое-где стеклами, полувывалившимися рамами, но в большинстве своем окна были целы. За окнами стояла темнота – ни огонька, ни шевеления. Непонятно было, почему не слышно никаких звуков привычной Андрею деревенской жизни. Не лаяли неистребимые деревенские жучки, не мычали в хлевах коровы. Угнали скот? Но собаки-то где? Ну и кур, гусей всех просто не могли угнать, хоть что-то да осталось бы. Но поселок был безжизнен.

Первая и третья роты уже выдвинулись назад, к границе. Они отправлялись на отдых. Андрею и его сослуживцам так и не довелось пересечься с солдатами предыдущего призыва, и это тоже настораживало. Впрочем, теперь настал черед работать им, и думать о странностях бытия было не ко времени.

- Слушай приказ. – взводный возник рядом, словно из воздуха. Шлем его был сдвинут на затылок, комбез расстегнут. – Огневая группа берет на себя эти две улицы. В каждый дом – по капсуле, больше не надо. И сразу уходить. Остальной взвод прикрывает подходы. В дома не входить, опасно. Зажигать и уходить.

- А что там, товарищ лейтенант? – осторожно спросил старший второго расчета, ефрейтор Зубцов.

- Чума. – отрезал лейтенант. – Все, выполнять, быстрее!

Они были на войне, и это была очень непонятная война. Никто не стрелял в них, никто не пытался напасть на колонну, пересекающую границу, и вдоль вырытых и огороженных мешками с песком окопов торчали исключительно шлемы российских солдат. Не было видно местных жителей, хотя в одном из поселков Андрей заметил небольшую толпу мирно выглядящих людей возле дома, над которым развевался флаг с двуглавым орлом. По обочинам дороги кое-где попадались знакомые по учебным плакатам танки Т-84Б и совершенно незнакомые колесные бронемашины. Насколько мог оценить Андрей, особых повреждений на них не было. Техника выглядела брошенной, но не подбитой, из чего он заключил, что везут их в обход мест настоящих боев.

Однажды из густых зарослей хмеля (Андрей мысленно отметил густоту и сочность плетей, несравнимых с выращиваемыми на родине) в колонну полетели камни. Кто-то из солдат получил по каске увесистым куском известняка и едва не свалился с машины. Зашелестели сумки с огнекапсулами, щелкнули затворы, но тут же раздался окрик ротного «Не стрелять», и колонна двинулась дальше. Никто не обратил внимания, что одна из машин притормозила ненадолго у хмелевника…

Зеленый луч скользнул между осколков выбитого стекла, бесшумно проник в дом. Андрей задержал дыхание и, как на полигоне, мягко, плавно вжал клавишу пуска. Огнемет негромко чмокнул, посылая снаряд следом за лучом-указателем. Капсула вонзилась точно в зияющее отверстие, а спустя секунду из всех окон выбросилось яростное пламя. Дом вспыхнул весь и сразу, огонь рванулся по деревянным стенам на крышу, с ревом охватил стропила. Стас немедленно подбежал с новой огнекапсулой, вложил в открытый затвор. Со следующим домом получилось почти так же, только на этот раз капсула угодила в оконную раму, взрыватель включился еще снаружи, но смесь все равно пролилась в обреченное строение и там вспыхнула.

«Чума» - думал Андрей, перебегая от дома к дому. – «Ну конечно, я о ней слышал. В Средние века чума уничтожала целые города, лишала населения целые страны… Откуда в наше время возьмется чума? А, неважно… Главное, я помню – против высокой температуры она бессильна». Струи огня вырывались из очередного окна, Андрей отбегал в сторону, Стас заряжал огнемет, и все повторялось. Один раз, когда капсула уже влетела в широко распахнутую дверь дома, Андрею почудился слабый стон внутри, но все тут же утонуло в торжествующем реве пламени. Мало ли что может почудиться на войне? Впрочем, какая это война? Фронт ушел далеко вперед. А здесь – санитарная зона, подлежащая очистке. Нет населения, нет войск, но есть территория, подло зараженная отступающим врагом. Брошенные продукты инфицированы, колодцы отравлены, предупреждали командиры. Воду им подвозили специальные автоцистерны – громадные, сверкающие нержавеющей оцинкованной сталью и ярко-оранжевой краской, КамАЗы, настолько не похожие на уже примелькавшиеся защитного цвета военные машины, что Андрей каждый раз смотрел на них, как на привет из прошлой, гражданской жизни. Впрочем, номера у них были армейские.

- Дикость какая, травить колодцы… - сплюнул однажды Стас, провожая взглядом отъезжающий водовоз. – Правильно наш замполит говорит – дикари они, «щирые». Да и воевать без своего НАТО не мастаки – вон куда уже их загнали и все еще гоним. Это они от злости уже. И от бессилия.

- Ну так партизаны в войну поезда под откос пускали, а эти колодцы травят. Чума еще эта, будь она неладна…

- Так то же партизаны… - протянул Стас. – То же наши были, а эти… Тьфу, мерзость. Знаешь, старшой, ребята говорят, в четвертой роте огневики старуху нашли в доме – мертвую. К кровати привязана. Кто-то ее ножом исполосовал всю. Пытали, наверное.

- Так в дома же запрещено заходить? – не поверил Андрей. – Был же приказ.

- Ну, приказ приказом, а мало ли что там внутри может ценного оказаться? Украина же, тут не твоя нищета рязанская, богатые деревни… Можно сказать, кулаки да подкулачники. По домам, небось, еще царское золотишко спрятано. Да и от советской власти кое-что осталось, уж как пить дать.

- А чума? – Андрей даже не обиделся за «нищету рязанскую».

- А что чума? Ты, старшой, как с луны свалился. Не трогай трупы и не пей воды, не ешь ничего – и никакая холера тебе не страшна. – Щеглов поморщился. – Хотя с нашим взводным особо не пошаришь: бдительный. Эх, а не помешало бы кое-чего привезти, да девкам в Питере подарить!

- Ты, Птица, им чего другого не привези… Ходок, бля. Сколько тебя за ту самоволку в роте гоняли?

Самоволка и впрямь вышла сказочной по своему идиотизму. Щеглов тогда умудрился за одну ночь попасться сразу двоим – старшине роты и замполиту. Старшина Птицу пожалел, и, выругав для порядка, отправил «бегом – в казарму». Щеглов, однако, не принял знака судьбы и продолжил поиск приключений. И налетел на замполита батальона. Злые языки говорили, что замполит и сам искал того же в спящем городке, но Птице влетело по полной программе. Да и Галанину досталось – за подчиненного.

- Типун тебе, Гольян… Да и нет тут баб в округе. Ни одной нет. Эх, жизнь…

* * *

Оба МТЛБ взвода стояли в поле – лейтенант строго запретил останавливаться на ночлег в деревнях, даже после санации. Слово это – «санация» - тоже было из мирной, гражданской жизни, правда, напоминало оно о зубоврачебном кресле и бесцеремонной тетке с толстенными ручищами, ковыряющейся в больном зубе маленького Андрея. После пятого класса зубы у него больше не болели, и встречаться со стоматологом приходилось лишь на медосмотрах. Но отношение осталось неприязненное.

Эта санация была уже седьмой по счету, и все шло по накатанной. Выжженный дотла (или до пустой кирпичной коробки) дом, за ним еще один, и еще – пока деревня не останется позади. Затем остановка в поле, лагерь, обед или ужин из сухих пайков – вот где пришлось досыта отпробовать тушенки (хотя пайки, в общем-то, были хорошие) – один раз в два дня подвозили горячее питание в походной кухне, и снова вперед. Взвод исправно выставлял караулы возле стоянки, но огневую группу к ним не привлекали. Автоматы первых номеров вообще ездили внутри транспортеров, упакованные в чехлы. Они здесь были просто-напросто не нужны.

Зубцов лениво выскребал прямоугольную жестянку алюминиевой ложкой – хотя в каждом сухпайке присутствовал полный набор пластиковых «орудий труда», солдаты по традиции таскали с собой индивидуальные ложки. Командиры на это смотрели косо, но пока не вмешивались. В жестянке наверняка еще оставалось немного фруктовой витаминной пасты, и Зубцов старался ее извлечь, царапая дно банки. Неприятный скрип царапал нервы, и Андрей уже хотел было сказать Зубцову, чтобы тот воспользовался вместо ложки языком.

Выстрелы ударили неожиданно, откуда-то из темноты полыхнули огненные снопы, по броне с визгом стегнуло чем-то мелким, словно пригоршней гороха. «Дуплет» - машинально подумал Андрей, падая и перекатываясь под прикрытие транспорта. Совершенно автоматически рука сцапала ремень огнемета, подтягивая оружие к себе.  Снова грохнуло, за шиворот посыпалось какая-то горячая дрянь, обжигая шею. Потом темноту факелами разорвали две длинные, щедрые очереди – и все стихло. Послышался громкий мат взводного – Андрею еще не приходилось слышать, чтобы тот ругался при солдатах ТАКИМИ выражениями. Залязгали затворы, из второго транспортера полезли проснувшиеся бойцы. Но выстрелов больше не было. Чтобы это ни было, оно закончилось.

Расстегнув комбез, Андрей наклонился и потряс его. Что-то выкатилось и пропало в темноте, в наспех подставленную ладонь ничего не попалось. Пошарив по земле и не нащупав ничего, Андрей плюнул и отправился посмотреть, что там произошло.

На траве лежал, уронив голову на все еще сжимающие охотничью двустволку (Андрей понял, что слух не обманул его) руки, какой-то человек в старом китайском пуховике и джинсах. Ткань пуховика на спине была порвана в клочья, оттуда лезла перепачканная темным синтетическая вата. Рядом с телом валялась зеленая стеклянная бутылка, наполненная жидкостью, из горлышка торчал бумажный жгут. Андрей наклонился и поднял ее. Резко пахнуло бензином.

- Дай сюда! – рявкнул взводный, отнимая бутылку. – Не дай Бог, взорвется что!

Однако Андрей кое-что успел заметить. На светлой этикетке, поверх полустертой надписи «…ускат Крым…й», виднелась нанесенная черным фломастером другая надпись. «Смерть карателям!» Надпись была совсем свежей, а значит, скорее всего, и бутылку наполнили недавно.

II

Каратель. Это слово, почти забытое с одна тысяча девятьсот сорок первого года, вновь гремело по Украине. Им вновь пугали детей в еще не задетых войной районах, но еще больше пугала людей невидимая смерть. Каратели приходили потом. Сначала приходил мор.

Начиналось все всегда одинаково. Короткий артиллерийский обстрел, паника, постепенно стихающая по мере того, как становилось ясно: ни один снаряд не задел поселок. Только в небе что-то оглушительно рвалось, выпуская белесые облачка дыма. Это выглядело не более страшным, чем праздничный салют, и люди потихоньку возвращались к своим делам. А потом с ясного неба на землю начинал падать мелкий дождь. Обыкновенная на вид вода капала и капала сверху вниз. Как рассказывали те немногие, кто успел прыгнуть за руль автомобиля и умчаться прочь, сначала начинали выть в голос собаки. Затем они падали на землю, словно подрубленные. У них отнимались ноги. Яд действовал очень быстро, и вскоре начинали падать люди. Некоторые умирали там, где их застигла невидимая смерть. Другим хватало сил заползти в дом или хлев, и они погибали внутри. Умирали, впрочем, не все – некоторые просто лежали, не в силах пошевелиться. Яд парализовал спинной мозг, но далеко не всегда убивал сразу. Такие умирали от истощения и обезвоживания. Поначалу.

А потом появились каратели. На своих низких и длинных бронированных транспортерах с желто-красной эмблемой они шли следом за невидимой смертью и жгли дома с лежащими внутри людьми. Зачастую еще живыми, но обездвиженными. Кто мог двигаться – давно сбежал подальше от страшных пятнистых машин с крестами на броне. То, что эти кресты были не белыми, а красными, ничего не меняло. Память одного человека коротка, но память поколений, передаваемая на генном уровне, хранила многое. В том числе и транспортеры с крестами на броне, угловатые каски и горящие избы.

И постепенно, потихоньку, исподволь, стало зарождаться на украинской земле глухое сопротивление. Где-то рука тянулась за булыжником, чтобы метнуть вслед проезжающему военному грузовику. Где-то уже в полный голос заговорили о партизанах – тоже полузабытое слово. Но не было – поначалу – оружия, не было взрывчатки, чтобы пускать под откос поезда захватчиков. Да и самих поездов не было. Только тяжелые транспортные вертолеты то и дело проносились под самыми облаками. Далеко, высоко. Из охотничьего ружья не достать…

* * *

Зуб задумчиво вертел в руках нож с красивой зеленой рукояткой, торец которой был прикрыт куском прозрачного пластика. Под пластиковой крышкой бегала стрелка миниатюрного компаса, растерянно металась от одного транспортера к другому. Не рассчитан был компас на такое количество железа. На длинном хищном клинке ножа были выгравированы буквы латиницей.

- Ю-сэ ма-ри-нес*… - прочитал Зуб, водя пальцем по блестящей поверхности клинка.

- Ну-ка, дай глянуть? – заинтересовался Андрей, поднимаясь с земли. – Где надыбал?

- А, так… Нашел в одной деревне. Видать, потерял кто-то. – махнул рукой Зуб.

- Китай… - разочарованно произнес Андрей, повертев нож в руках. – Ничего особенного. Пародия на нож выживания. Был бы настоящий – не бросили бы.

- Вечно ты умничаешь, Гольян! – взвился Зуб, выхватывая нож из рук Андрея. – Тут же написано – юсэ, то есть США. Какой, в задницу, Китай?

Вместо ответа Андрей снова забрал у него нож, резким движением крутанул рукоятку, которая легко распалась пополам. Внутри нож оказался пустотелым. На ладонь выпал узкий прозрачный пакетик, в котором виднелись несколько спичек, моток лески с крючком и какие-то крошечные таблетки. Андрей молча повернул половинку рукоятки к Зубцову, чтобы тот увидел отпечатанную внутри надпись «Made in China». Затем собрал нож и вернул владельцу. Тот нахмурился и хотел что-то сказать.

- Взвод, выйти к месту построения! – команда дневального заставила обоих забыть о ноже.

Собственно, никакого места для построений не было. Строились обычно перед транспортерами, там, где останавливались на отдых. Взводный пересчитал людей, привычно отметил тех, чей внешний вид не соответствовал его представлениям о солдате (автоматическое попадание в следующий наряд) и неожиданно скомандовал:

- Смирно! Слушай приказ. Несколько военнослужащих четвертой роты нарушили прямое распоряжение не заходить в зачумленные дома, поставив тем самым под угрозу жизнь и здоровье своих сослуживцев. Неповиновение приказу в военное время карается отдачей под трибунал со всеми вытекающими последствиями. Этих… - тут взводный замешкался, словно проглотил какое-то слово. – Этим повезло. Их ждет всего лишь отправка домой и гарнизонный военный суд. Это – месяцев шесть дисциплинарной воинской части, не более. В связи с этим приказываю – пресекать любые попытки вступать в контакт с населением в зараженных районах, а также любые попытки местного населения вступить в контакт с военнослужащими, приблизиться, передать какие-либо вещи, продукты питания, напитки. Нарушителей приказа задерживать. При неповиновении – открывать огонь на поражение. Вольно. Вот так вот, товарищи солдаты… Это не шутки, это – чума. А мы – санчасть. Провороним – мало не покажется никому.

Взводный некоторое время помолчал, потом неожиданно вскинул голову и ожег строй пронизывающим взглядом, от которого многие поежились как от холодного ветра:

- Не забывайте, что мы находимся на вражеской территории. То, что по нам не стреляют, не сбрасывают бомбы, еще ничего не значит. Если что-то валяется под ногами – не надо это поднимать. Даже если это пачка сторублевок или новенький автомат. Смотрите!

Лейтенант достал из бокового кармана брюк маленькую коробочку, блеснувшую хромированными боками. Он поднял ее над головой, и Андрей опознал в коробочке компактный музыкальный плеер. В свое время ему, обычному деревенскому пацану, можно было лишь мечтать о такой игрушке.

- Это плеер. – подтвердил взводный. – А вот это – то, что из него достали саперы.

Он показал строю что-то вроде цилиндрической батарейки, затем вложил ее в аккумуляторный отсек плеера и… отшвырнул его от себя. Как только плеер коснулся земли, раздался глухой хлопок, и осколки корпуса брызнули в стороны.

- Вот так, воины… - устало произнес лейтенант. – Убить не убьет, а без руки оставит. А может и что другое оторвать. Поэтому еще раз – с земли поднимать только то, что уронил сам!

«Это как в Чечне» - думал Андрей, карабкаясь на броню МТЛБ. – «Там, рассказывали, тоже были мины-ловушки. Да что рассказывали – сосед вон вернулся с оторванной ступней, так и жил инвалидом, а в сорок пять – помер… Дела, однако» Он до этого как-то не задумывался, что его могут убить – слишком далеко впереди был фронт. Андрей вспомнил надпись на бутылке с бензином и невольно передернул плечами. «Каратели, ишь ты…»

* * *

Длинная автоматная очередь ударила в спину Щеглова, когда он доставал из сумки очередную капсулу. Дом уже пылал вовсю, разбрасывая дымящиеся головни. Санитарная команда не носила бронежилетов, поэтому Щеглов даже не успел понять, что умирает. Его наискось вспороло пулями, и он повалился в пыль деревенской улицы, заливая ее собственной кровью. Следующая очередь прошла чуть в стороне, и Андрей успел упасть на землю ничком, приникнуть к ней, вжаться. Огнемет он все еще держал за ремень, правда, толку от него уже не было: сумка с зарядами осталась у второго номера. Над головой противно взвизгнули пули – стреляли, кажется, из дома на другой стороне, который они еще не успели санировать. МТЛБ был недалеко, если там услышали стрельбу, то поторопятся на выручку. Но кто мог стрелять по нему из зачумленного дома, где, по словам взводного не оставалось никакой жизни?

- Эй, катюга, ты там не сдох еще? – неожиданный окрик едва не заставил его вскочить.

Шевеление не осталось без внимания – короткая очередь прошла над самой головой и взметнула землю в нескольких шагах. Не слишком меток был стрелок, иначе все было бы уже кончено. Автомат Андрея все еще находился в чехле в «десанте» МТЛБ – все равно, что на другой планете.

- Ну ты, презерватив рваный! Чего замолк, гнида?

Внезапно Андрей заметил кое-что интересное для себя. Огнекапсула, выпав из мертвых рук Щеглова, откатилась на несколько метров, и теперь, если переползти чуть ближе…

- Сволочь москальская, я к тебе обращаюсь! – голос невидимого стрелка звенел от ненависти. – Чтоб вы все перебесились да сдохли, выродки!

Не обращая внимания на вопли из дома, Андрей ужом пополз вперед, туда, где лежала капсула. Прежде чем в доме заметили его движение, он добрался до капсулы и вложил ее в казенник огнемета. Снова загрохотал автомат, пыльные фонтаны пересекли улицу в опасной близости, но зеленый луч уже уперся в высаженное стекло, чмокнула пневматика, выплевывая снаряд… И полыхнуло. Капсула, как всегда, сработала безотказно. Страшный звериный вой раздался внутри, нечеловечески яростный, бьющий по ушам. Андрей бросился к лежащему без движения Щеглову, перевернул его. Второй номер был мертв. Изо рта его стекала кровь, кровь была и на комбинезоне. Автомат лежал рядом. Сумка с капсулами расстегнулась, из нее торчали пластиковые цилиндры с зажигательной начинкой.

Звон стекла и треск раздались одновременно. Андрей обернулся. И замер. Из окна горящего дома на улицу шагнула черная фигура. Человек был объят пламенем с ног до головы, он горел как живой факел, но в опущенной руке его был зажат автомат, и медленно, толчками, эта рука начала подниматься. Замерев, позабыв про оружие Щеглова, которым можно было воспользоваться, Андрей следил взглядом за этим судорожным, конвульсивным движением, которое грозило ему гибелью. Сейчас эта страшная огненная рука нажмет на спуск и…

Автомат так и не поднялся. Горящий человек постоял еще секунды полторы и рухнул вниз лицом, пламя яростнее затанцевало на нем, сжигая, испаряя плоть и обугливая кости. Андрей снял, наконец, с трупа второго номера автомат и, держа оружие наготове, приблизился к горящему дому, насколько позволял бьющий из окон жар. Внутри, разумеется, никто уцелеть не мог. Но откуда там взялся стрелок? Чума. Не бывает выживших. Или?

- Назад! – яростный вопль взводного ударил по нервам, так что Андрей, резко обернувшись, чуть не нажал на спуск. – Галанин, назад, отойти от дома!

МТЛБ, рыча двигателем, подползал со стороны уже санированного квартала. А взводный и несколько солдат, обогнав машину, стояли перед ним. Андрей подошел ближе и молча протянул взводному автомат убитого Щеглова. Тот хотел что-то сказать, но только махнул рукой и пошел, осторожно обходя горящие головни, к тому, что осталось от стрелка.

Не только Андрей, но и другие солдаты стояли и смотрели на мертвое тело, лежащее в дорожной пыли. Пыль припорошила кровь, расплескавшуюся по комбезу Щеглова, но изнутри еще пробивались свежие струйки, хотя сердце не билось. Показалось, что Птица вот-вот шевельнется, вскочит на ноги и радостно заржет по обыкновению: «Как я вас наколол!» Подбежал откуда-то Зуб вместе со вторым номером, вполголоса выматерился, покосившись на лейтенанта.

- Как же это так, а? Да какая же это… Как же так, Андрюха?

- Партизаны… - словно против воли зашевелились губы Андрея. – Партизаны…

- Какие, на хрен, партизаны?! – заорал Зуб, размахивая руками перед лицом Андрея. – Партизаны за нас воевали, за нас, понял, ты? Если это партизаны, то мы тогда кто?

«Каратели» - подумал Андрей. – «Мы каратели» И хотел произнести это вслух, но не успел.

- Взвооод! – рявкнул лейтенант. – Прекратить сопли! Задача не выполнена, санация не завершена. Выполнять! Огневую группу прикрывать автоматчиками! Бегоооом – марш!

Затопали солдатские ботинки. Андрей огляделся по сторонам, ища свой огнемет,  потом вспомнил, что надо забрать у Щеглова сумку с капсулами, но взводный неожиданно мягко произнес:

- Не надо. Садись в машину… Андрей.

* * *

- Может, списать его к чертовой бабушке, а, Валентин? – ротный задумчиво перелистнул несколько страниц лежащего перед ним личного дела. – На кой тебе эти сложности?

- Списать, ага. И его, и всех остальных, кто там был. И ждать новых санитаров полгода. Парень отлично держится. Подумаешь, случайности войны. Зато теперь он наготове, если что, знает, что делать с местными. – лейтенант пожал плечами. – Мы же не говорим им, что мы здесь делаем. Откуда взяться сложностям?

- Ну смотри, Валентин, смотри сам. Парень не городской, деревенский. Как его прошляпил отбор – ума не приложу. Остальные-то, по сути, уличная шпана. То, что доктор прописал. Деревенские – они там, на передке, города штурмуют. Ух, и не любят они городских. А наша шпана – деревенских.

- У нас нет судимых. – голос взводного потяжелел. – И далеко не все они – шпана.

- И это правильно. Нам не нужны блатные с их дурацкими понятиями. И не нужны  разные умники. Но где набрать столько тупоголовых пролетариев разом? Эх, если бы не эта идиотская идея Верховного об отмене дедовщины… Они бы у нас пчелками летали! Не с огнеметами – с ведром керосина выжгли бы все, что прикажешь. Ладно, иди. Посмотрим, как себя покажет твой «капрал»!

* * *

Я – каратель. Я, Андрей Галанин, русский парень из обычной рязанской деревни – каратель. Это не шутка и не ошибка, это исторический факт. Мы все здесь – каратели. Мой прадед перевернулся бы в гробу, узнав об этом. С карателями он воевал в сорок четвертом. Воевал успешно – многие из этих подонков не вернулись со своих «операций». Подонков? Ха-ха-ха.

Санитарные войска – ложь и обман от начала и до конца. Не было здесь никакой чумы. Мы жгли дома, в которых были обычные люди. Живые и мертвые. Наверное, мертвых к тому времени было больше, чем живых, но это слабое утешение. Впрочем, к чему карателю утешение? И я не жду его. Как не жду прощения. Да я и не собираюсь его просить. С того дня, когда был убит Стас Щеглов, я повидал и узнал многое. Узнал, кем мы были для местных, каким пугалом, какими не-людьми. Как корчились в пламени парализованные старики и дети, как сгорали в сельских больницах неподвижные роженицы. Заблаговременно заколоченные двери и сбитые вывески… да мы и не смотрели на вывески. Мы смотрели на зеленые лучи целеуказателей и нажимали клавиши огнеметов.

Те ребята из четвертой роты… не было никакого нарушения приказа, и не было никакой отправки домой. Просто во время очередной санации…ненавижу это слово, напоминающее зубоврачебный кабинет… они решили предварительно осмотреть дом на предмет разных ценностей – и напоролись на человека с ружьем. Полумертвый от голода и обезвоживания, он сумел нажать на спусковой крючок – и два огнеметчика остались лежать внутри предназначенного сожжению здания. Все просто, все предсказуемо. А вот кто забрал их оружие – вопрос. Его так и не нашли. За это упущение кого-то непременно накажут. После того случая перед санчастью стали пускать спецотряд, который наглухо заколачивал двери, чтобы не было соблазнов. А после гибели Птицы огнеметчиков всегда сопровождали стрелки. И тем не менее мы несли потери. Я теперь понимаю, что мы не могли не нести их.

Зуб подорвался на мине, спрятанной внутри красивой японской рации, оставленной внутри разбитой легковушки. Ему не оторвало руку – самодельная взрывчатка оказалась довольно сильной, не чета тому муляжу, что показывал нам взводный. Зубу начисто срезало взрывом голову. Сам виноват – предупреждали. Мне дали его второго номера, мрачного детину из Хабаровска. Эвакуированные во время американо-китайской войны, эти земли еще долго останутся непригодными для жизни. У парня попросту не было больше родины, так что унылая физиономия его была легко объяснима. И да, мы теперь ходили с автоматами и в броне. Жизнь научила.

Взводный, сволочь, долго расспрашивал о моем самочувствии: не чувствую ли я за собой вины, не хочу ли я сделать необдуманный поступок, не нуждаюсь ли я в переводе в другую часть. Как я сейчас понимаю – терзался сомнениями, не увидел ли я случайно лишнего в окнах сожженных мной домов. Потом отстал – было не до того, «чума» разрасталась, санации продолжались… В одной деревне МТЛБ забросали бутылками с бензином, но внутри никого из «санитаров» не было, а водитель-механик не растерялся и вывел горящую машину из засады. Пока подоспели остальные, внутри уже все полыхало, начала гореть солярка, а уж если она загорелась, воду лить без толку. В общем, транспорт сгорел полностью. Тех, кто бросал бутылки, не поймали. Ха, зато теперь вот они поймали меня… И не убили. Почему они меня не убили?

Я представляю себе лица сожженных мной заживо людей, и мне становится… Хотя, если честно, нет ни стыда, ни страха, ни отвращения. Мне становится никак. Словно бы меня уже нет. Можно оправдываться, что это не я создавал парализующие аэрозоли, не я сбрасывал их на мирные деревни. К чему? Огнемет направляла моя рука.

Меня не убили. Мне подробно, обстоятельно, в красках рассказали, что такое тактика выжженной земли. Наученные горьким опытом партизанской войны в Чечне, а может быть, вспомнив лихие рейды Ковпака, московские бонзы посовещались и решили, что им не нужно повторения подобного. Поэтому вслед за армией пошли химвойска особого назначения, распыляющие над украинскими селами аэрозоли-паралитики. А следом мы, санчасть. Каратели с огнеметами. Нам, как истинным карателям, даже не давали настоящего оружия. Я только сейчас это осознал. Автомат и игрушечный пневматический пистолет, стреляющий безобидными на вид пластиковыми капсулами – больше у нас не было ничего. Это не армия. Так не воюют. Но от нас и не требовалось воевать…

Мы забыли, как рождаются партизанские движения. Забыли, что не только солдаты умеют держать в руках оружие, а самодельная взрывчатка из обычного удобрения работает немногим хуже штатного пластита. Забыли, в каких условиях появляются вожаки. Мы сами дали повод для войны без правил, начав эту самую войну. Огонь порождает огонь.

Наш взвод попал в классическую засаду на окраине очередного поселка, подлежавшего санации. Мы даже не успели толком спешиться, как передний транспортер взлетел на воздух и перевернулся. Фугас. Кто-то из местных хорошо знал правила минной войны. Мы пошли на помощь своим и угодили под обстрел. Когда в упор – не помогает бронежилет, но меня он все-таки спас… Автоматная очередь угодила в сумку с огнекапсулами, в один миг сгорело несколько человек. Второй МТЛБ забросали бутылками с бензином. Уцелевших добили. Почему не стали добивать меня?

Третий день я лежу в подвале самого обыкновенного дома. Мне сделали перевязку. Мне дают воду и немного еды. Со мной иногда разговаривают, но как-то отстраненно, как с пришельцем из другого мира. Что меня ждет, никто не говорит – не знают или не хотят рассказывать. Впрочем, я – каратель. Вряд ли со мной может случиться что-то хуже этого.


*Лагун – большой чугунный котел для супа или каши. В армейской столовой – один на стол. Как правило, старший по званию (в уставной части) или старослужащий (при дедовщине) сам раскладывает пищу из лагуна по тарелкам.

*Оргпериод – нечто вроде учебного семестра в армии. Во время него происходят занятия по различным видам подготовки, а после – зачеты по стрельбе, физподготовке и знанию уставов. В зависимости от состояния дисциплины в части, зачеты бывают формальными или достаточно сложными.

*МТЛБ – легкобронированный гусеничный тягач, используемый для перевозки раненых, боеприпасов и т.д. на переднем крае, а также разведки. Может нести пулеметное вооружение.

*US Marines – морская пехота США.

Примечание автора:

Заранее отвечая на вопросы критиков, скажу: да, описанная ситуация абсолютно нереальна, абсурдна и невозможна. Да, Россия и Украина никогда не будут в состоянии войны. Да, никогда российские (равно как и украинские) солдаты не станут сжигать из огнеметов дома мирных граждан. Как бы их хорошо за это ни кормили. Все это не более реально, чем избиение российскими омоновцами и солдатами внутренних войск российских же граждан (стариков и молодежи, без разбора) на митингах всевозможных «несогласных» - начиная с 1991 года и до наших дней.

Продолжение, возможно, следует…