Река времени 24. Встреча Нового 1962 года

Река времени 23.http://proza.ru/2010/09/13/90

Первую экзаменационную сессию я проходил довольно успешно. До Нового Года я сдал три экзамена и  получил две пятерки и  одну четверку по Истории КПСС. Всё по билету я ответил безошибочно ( один из вопросов был о первой  русской революции 1905-1907 года) . А  «срезался» на дополнительном вопросе о  дате начала войны с Японией. Я назвал 1905 год.

 Преподаватель сказал, что снижает оценку за неумение анализировать, иначе бы, зная, что первая русская революция началась  в январе 1905, я мог бы  догадаться, что спровоцировавшая революцию война должна была начаться раньше. Почему я так ответил, не подумав, до сих пор не знаю.  Но считаю, что преподаватель был прав.

Первой четверкой я отрезал себе возможность получить золотую медаль и, в некотором смысле, облегчил себе жизнь. Не было необходимости так уж тщательно контролировать все свои оценки. Следующий рубеж, «диплом с отличием», позволял получать до 25 процентов хороших оценок, что, конечно же, много легче, чем не допускать четверок вообще.

 Надо сказать, эти формальные признаки иногда приводят к абсурду. На кораблестроительном факультете одновременно  с нами учился курсант Пешенков, окончивший с медалью Нахимовское училище. Он и в Дзержинке  тоже учился отлично. Но в одну из сессий  получил у непредсказуемого профессора Муру тройку по строительной механике.

Поскольку оценка в диплом выставлялась на основе оценки другого семестра, то результирующей отметкой ему была выставлена пятерка. Но раз в одну из сессий он не был назван «отличником учебы и воинской дисциплины», то, несмотря на круглые пятерки в дипломе, ему не дали не то что медаль, а даже красный диплом.

 Праздник Нового Года приходился почти на середину сессии, и мне предстояло сдать еще два экзамена. Ближайший – 4 января.
Встречать праздник  я решил в клубе Училища. Вечер должен был начаться в 20 часов и закончиться, насколько я помню, в 3.

 Но мы с Любой договорились сказать ее родителям, что вечер начнется в 22,  а закончится в 6 утра. Родители поверили и разрешили Любе прийти домой утром 1 января. Всё складывалось, как нельзя, лучше.

Мама 31 декабря уходила к 20 часам  на  ночное дежурство к своим кроликам в Ветеринарный институт и должна была возвратиться  в десятом часу первого января. Прошедшей осенью моя соседка Галя вышла замуж за водителя такси и переехала жить к нему.  Я знал, что её мать и тетка  будут  встречать Новый год у неё.

  Так, что мы с Любой рассчитывали  успеть и в клубе потанцевать, и продолжить у меня дома «романтический вечер при свечах» и без свидетелей.
Мама, уходя на работу, обещала, зная, что я приду ночевать, приготовить праздничный ужин. А уж бутылку шампанского я сам заранее  купил и поставил в холодильник.

 31 декабря в восемь часов я звонил в дверь Любиной квартиры, чтобы еще раз уверить родителей, что она идет со мной в приличное место, а сразу после Новогоднего бала я отведу девушку домой.

Родители Любы уходили на Новый Год к родственникам, а в их квартире собирала вечеринку Таня, Любина сестра. Должны были быть на празднике три пары, Танины подружки и их ухажёры  с первого курса училища  Макарова. Люба предложила остаться и нам. Предложение поддержала Таня, но как-то неуверенно. Я подумал, что лучше не менять так хорошо спланированную диспозицию, и отказался, сославшись на договоренность с приятелями.

На Новогодний вечер Любаша оделась, как в первый день нашего знакомства. Черная плиссированная юбка с широким поясом на тонкой талии обнимала девичьи бедра. Узкую спину обтягивал, в тон юбке, короткий жакет, ворот которого украшал отложной воротник белой шелковой блузки.

Я помог ей надеть белую шубку из входившего тогда в моду нейлонового меха. В такой же шапочке, белой,  и с красным шарфиком, она выглядела, как снегурочка. Предновогодний вечер был как на заказ. Небольшой морозец и легкий, пушистый снежок, идущий с почти чистого неба. На пустынном в этот час Новочеркасском проспекте мы сели на седьмой троллейбус и через 45 минут вышли на остановке между Зимним Дворцом и Адмиралтейством.

На Дворцовой площади  была установлена огромная елка, украшенная игрушками и сверкающими гирляндами. Из репродукторов гремела музыка и возбужденные преддверием Нового Года толпы гуляющих еще не разошлись по местам встречи праздника.

 Вход в клуб училища, находящийся в западном крыле Главного Адмиралтейства, был заметен с Дворцовой площади  по толпе девушек, стоящих у билетной кассы, организованной  в одной из половинок входной двери.
Было видно, что народу на праздничном вечере  будет много. Подружек, сопровождаемых курсантами, пропускали по пригласительным билетам,  и мы прошли в клуб, сопровождаемые завистливыми взглядами   девушек  очереди.

 Из просторной прихожей, минуя мраморную лестницу, ведущую в актовый зал, мы прошли в фойе перед гардеробом.   В фойе с высокими зеркалами в простенках  было многолюдно. Большинство девушек пришли самостоятельно, поэтому, сняв верхнее платье и переодев сапоги на  изящные туфли, они становились с вещичками  в недлинную очередь в гардероб.

 Часть гардероба была выгорожена для курсантских шинелей, которые мы вешали без номерков и самостоятельно. В другой части гардероба заправляла всем женщина, работник клуба, в помощь которой были даны курсанты из дежурного взвода.

Среди них выделялась атлетическая фигура Сереги Цветкова, моего однокурсника с Первого факультета.  Некоторые из гостей приходили в дорогих шубках, и поэтому прием и выдачу номерков  у девушек производила, как правило, гардеробщица, а   курсанты  дежурного взвода были «на подхвате».

Те, кто относился не  трепетно к своим вещичкам, могли сдать их на хранение через курсантов дежурного взвода, однако шанс, что вещь повесят не на свой номер, и потом придется дожидаться, пока все не разберут свою одежду, был достаточно велик.

 Претензии принимались, только если номерок проходил через руки гардеробщицы, поэтому к ней всегда была небольшая очередь. Я помог Любе снять шубку и переобуться и, чтобы не стоять в очереди, попросил Сережу Цветкова повесить вещи.

Цветков был моим соседом,  он жил  на улице Фрунзе, недалеко от моего дома. Мы часто вместе добирались до нашего района  на втором номере троллейбуса, который тогда ходил от Адмиралтейского проспекта до Московского парка победы.   

Сергей, двухметровый красавец и умница, на четвертом курсе будет выполнять почетную обязанность знаменосца. Он станет первым из нас, получившим звание мичмана, положенное ему по штату знаменосца.

 Первым же из нашего выпуска,  в июне 1973 года, Сережа погибнет на АПЛ К-56, которая столкнется  в подводном положении с научно-исследовательским судном "Академик Берг". Но, к счастью, человеку не дано знать свою судьбу.

Из двери, ведущей в буфет клуба, раздавались оживленные голоса, среди которых я расслышал смех своего приятеля, Сани Игнатова.
«Подожди меня здесь пару минут», - сказал я Любе,  - «схожу на разведку к приятелям». Оставив девушку  у зеркала копировать прическу Марины Влади из кинофильма «Колдунья»,  я пошел на знакомый голос.

 Буфет был полон и все столики заняты. За одним из них сидели Саша  и Володя Дорожинский с девушками. На столе стояли стаканы и бутылки с лимонадом. Но, судя по оживлению, с каким они беседовали, лимонад был разбавлен  чем-то более существенным.

Поговорив с приятелями, я узнал, что в клубе есть еще несколько человек из нашего класса, в том числе Саша Сысоев, тоже  с девушкой. Мы договорились, что ближе к двенадцати соберемся на хорах актового зала и там пригубим за Новый год «чем бог послал», ибо в буфет нам, первокурсникам, будет не пробиться.

 Подружки Саши и Володи оказались догадливыми  и кое-что с собой захватили. Я не стал уточнять про "кое-что".  У меня  самого была припасена плоская двухсотпятидесятиграммовая бутылочка  коньяка, которую я предусмотрительно засунул в сумочку Любаше.

Обговорив с приятелями предстоящий маневр, я вышел из буфета в фойе. Отсутствовал не более пяти минут, а моя девушка уже стоит и мило беседует с моим однокурсником Валерой Шапошниковым, курсантом  Первого факультета.
« Привет! Не успел отойти, как девушку охмуряют!»  - сказал я, здороваясь с ним за руку.

«Никто никого не охмуряет», - не принимая шутливого тона, ответил он, - «мне показалось, что девушка одна и  растерялась в этой толчее».
«Нет, девушка со мной, а зовут её Люба».
«А мы уже познакомились», - сказала Люба с улыбкой.
«На ходу подметки режут!», - подумал я, но не стал продолжать, чувствуя, что Валере мой шутливый тон не нравится.

Через много лет, будучи преподавателем кафедры корабельной электроэнергетики, я привез пятикурсников-электриков на преддипломную стажировку  на подводных лодках в Гремиху, где Валера  Шапошников был заместителем командира дивизии АПЛ по электромеханической части.

Надо сказать, что из всего нашего выпуска самую высокую должность сумел занять он. У него в кабинете мы вспомнили за стаканом «шила»  этот краткий разговор и он сказал, что моя девушка ему тогда приглянулась.

В 1991 году капитан 1 ранга Шапошников, служа в адмиральской должности начальника электромеханической службы  флотилии АПЛ,  погибнет, руководя ликвидацией аварии на кислородной станции.

Но тогда, в ночь на Новый, 1962 год, ни он, ни я не знали, как сложится наша судьба, и в предвкушении праздника направились к мраморной лестнице, застеленной красной ковровой дорожкой, ведущей в актовый зал, где уже шел праздничный концерт.

Поднявшись по первому пролету, мы остановились на лестничной площадке, украшенной двумя большими мраморными досками, на которых золотыми буквами были выбиты фамилии выпускников, окончивших училище с золотой медалью.

Последними  на доске в  то время были фамилии Вадима Кулешова, который через пятнадцать лет будет моим научным руководителем кандидатской  диссертации, и Валентина Продченко,  к которому, по прошествии еще 6 лет, я приду заместителем начальника кафедры.

 Остановились на площадке мы не потому, что хотели ещё раз рассмотреть фамилии, а потому, что во время концерта в зал не пускали, а верхняя площадка перед входом в зал была заполнена, такими же, как мы, опоздавшими. На верхней площадке я заметил Саню Рябчеева, моего приятеля со второго курса нашего факультета, в сопровождении удивительно красивой девушки Наташи, его обычной партнерши на танцевальных вечерах.

Через год  у них что-то  в отношениях разладится, как, впрочем, и у нас с Любой. Я один раз  выступал  посредником Сани, передавая, Наташе, что он на дежурстве. А когда, казалось, они совсем разбежались, то предложил себя  в роли кавалера  на танцах. Пару раз провожал Наташу после вечера домой и с радостью перешел бы к более серьёзному ухаживанию. Но, чувствовалось, что  Саня запал этой красавице в душу, и я решил, что у меня  нет шансов.

 Так мои отношения с Наташей закончилось, по существу,  не начавшись. А их с Саней  вялотекущая связь продолжались до Сашиного окончания училища. Последний раз я ее видел уже на пятом курсе, когда Сани в училище  не было. Девушка была грустна и казалась еще красивее, но в то время  уже  и я не мог ей ничего предложить, так как у меня в завершающую стадию подходил роман с моей будущей женой.

«Что ты уставился на эту девицу!?» - недовольно сказала Люба, когда увидела, что мы с девушкой обменялись поклонами. Я ответил, что её кавалер мой приятель, он меня с ней познакомил, а сейчас я просто поздоровался.

«Пойдем на хоры», - предложил я Любе, чтобы замять неловкость, и мы стали протискиваться через толпу, направляясь к красной плюшевой портьере, отделяющей площадку перед входом в зал  от железной лестницы, ведущей на хоры.

До революции нынешний актовый зал был домовой церковью Адмиралтейства и на  балконе, идущем вокруг всего зала, действительно пел церковный хор.
Дверь, ведущая на хоры, была приоткрыта,  и мы прошмыгнули на полутемный балкон.

 Здесь народа было немного, так как кресел не предусматривалось, и сюда поднялись только те, кто опоздал на концерт и знал про путь на хоры. Сидячие места на хорах были, но пользовались ими только самые догадливые  пары. Хоры со стороны фасада Адмиралтейства и со стороны, выходящей на лабораторный двор, имели невысокие окна, завешенные плюшевыми портьерами, так что посторонний мог и не догадаться, что за каждой портьерой есть оконная ниша с низким, но очень широким подоконником.

 Почти идеальное место, чтобы уединиться с девушкой и проверить её на степень доступности. Знающий человек сразу угадает, что место занято, и из джентльменских соображений не будет мешать уединению влюбленных, а не знающий про эту маленькую тайну просто пройдет мимо, не догадавшись, что там кто-то есть.

По этой причине наиболее ушлые использовали подоконник, как альков, ну а более стеснительные - как садовую скамейку, ограничиваясь жаркими поцелуями и пылкими объятиями. Обычно эти места уединений заполнялись, когда начинались танцы под оркестр, а праздношатающиеся уходили в зал.

Сейчас же, когда шел концерт и часть публики слушала его с хоров, значительная часть «кабинетиков» была свободна. Пока я размышлял, что лучше - послушать конец концерта или уединиться за портьеру - конферансье объявил, что концерт окончен.

Время подходило к 21 часу и артисты филармонии, которые давали концерт, явно торопились домой начать праздник. Зажегся свет и народ повалил из зала.  Нарядная елка, стоящая точно под люстрой,  не давала возможность расставить все ряды кресел. Ими была заставлена только половина зала, примыкающая к сцене, но это позволяло скорее подготовить зал к танцам.

Курсанты дежурного взвода, возглавляемые пятикурсником с синей повязкой  на рукаве,  резво начали растаскивать ряды кресел, устанавливая их вдоль стен по  краям  зала и освобождая место под танцы. Из помещения за сценой начали выходить музыканты джаз-оркестра и расставлять музыкальные инструменты.

В это время я боковым зрением заметил, что из ближайшей ниши, отодвинув портьеру, выходит пара. Это был Саша Сысоев с ладной, длинноногой девушкой с высокой прической, уложенной короной.
«Познакомь меня со своей длинноволосой колдуньей», - подходя к нам, сказал Санек самым светским тоном.

«Девушку зовут Люба, а это мой друг, и в некотором роде начальник, главный корабельный старшина, Саша Сысоев»,  - ответил я.
« Ну зачем так официально, просто Саша, откликаюсь и на Санек. А мою девушку зовут Валя, а как тебя зовут, скажи Вале сам», - проговорил Саша,  повернувшись ко мне.

«Юра», - назвал я себя, и, обращаясь  к Вале, сказал: «Вот всегда так. В чужих руках кусок всегда слаще. Это я по поводу длины волос моей подружки, которые сразу отметил Санек. А ведь, судя по высоте прически,  у его девушки волос не меньше».

«Да уж, скажу без лишней скромности, кое-что есть. Если распущу волосы и  откину голову, то  достану до пола», - с гордостью заметила девушка.
«Не может быть, не верю», - стал подначивать её Санек. Чувствовалось, что он уже этот фокус видел, а сейчас хотел дать посмотреть его и нам.

Валя с готовностью подняла руки к своей высокой прическе, недолго повозилась, вытаскивая шпильки и, откинув голову назад, распустила косу. Целый водопад волос низвергался с головы, доставая пол.

Никогда, ни до, ни после этого эксперимента, я не видел ничего подобного.
Довольная произведенным эффектом Валя сказала :
«Ну что, убедился! С тебя, Сысоев, коробка конфет!»
Санек расплылся в улыбке : « Ну, ты и отчаянная девушка! Не думал, что ты пойдешь на демонстрацию! Считай, что коробка конфет уже твоя!»

«Теперь пойдем опять  на подоконник, будешь ассистировать мне, пока я не уложу волосы»,  - ответила девушка и потянула Сысоева  в сторону ниши. Через секунду они скрылись за плюшевой портьерой.

К этому времени заиграл оркестр, и мы пошли вниз принять участие в общем веселье. Свежий запах хвои от новогодней елки создавал особое праздничное, приподнятое настроение. Мы присоединились к Саше Игнатову и Володе Дорожинскому, со своими девушками , облюбовавшими место почти под самой елкой,  и начали  танцевать, изредка обмениваясь своими партнершами.

Повсюду гремели хлопушками, разбрасывающими конфетти, и кидали разноцветные  ленты серпантина. Так мы танцевали, болтали  и веселились, пока моя подружка не шепнула мне: «Я хочу романтический Новогодний вечер при  свечах!»    Я поглядел на часы. Было половина одиннадцатого.

 Прикинул: «Если уйти по-английски, то мы вполне успеем поднять бокалы с шампанским за праздничным столом вместо того, чтобы глотать разбавленный соком коньяк за пыльной портьерой на холодном подоконнике».

 Продолжая танцевать, мы направились в сторону входной двери и незаметно для приятелей спустились в вестибюль. Через десять минут мы уже ехали на троллейбусе в сторону дома. За полчаса до боя курантов мы  вошли  в квартиру и убедились, что в Новый год будем  одни. Я закрыл дверь на крюк и сказал: «Время пошло, до начала романтического ужина при свечах осталось  двадцать минут».

Мы, не мешкая, разделись  и пошли посмотреть, что мама оставила  на праздничный ужин. Голод уже давал знать о себе,  салат-оливье,  холодец и  набор нарезок нас вполне устроил. Запотевшая бутылка шампанского, купленная мной заранее, ждала в холодильнике. Без десяти минут двенадцать,  включив телевизор, мы сидели за накрытым столом, слушая выступление Хрущева в ожидании  боя курантов.

«Успеем еще выпить за старый год», - сказал я, разливая из плоской бутылочки так и не использованный в клубе напиток.
«За год, в который мы познакомились!» - продолжил я, поднимая рюмки. Мы выпили, и набросились на еду.
«А обещанные свечи?» - вдруг вспомнила девушка. Я побежал на кухню и принес укрепленную в высоком стакане свечу. Только успел зажечь её, выключить свет и открыть бутылку шампанского, как начали бить куранты.

«Пусть этот год будет годом расцвета нашей любви», -  подходя ко мне,  тоном, каким говорят заготовленный текст, сказала Люба. Мы выпили по бокалу шипучего напитка и с первыми  звуки гимна наши губы сошлись.

«Цветистый  тост подходит под гимн», - почему–то подумал я, возбуждаясь от поцелуя и предчувствия  желанного развития событий. Это была последняя рациональная мысль той  Новогодней ночи.

Река времени 25. http://proza.ru/2010/09/13/522