Тридцать четыре

рассказ

 
- Так тебе тридцать четыре?
- Да.
- Так это круто.
- Почему?
- Ну... Три плюс четыре - это семь. А семь - это такая цифра!
- Да-а-а, семь - это мощная цифра.
- А вот ты знаешь - почему?
 - Ну знаю... Наверное, потому, что семь - это почти восемь.

Из разговора

И отвечал Иов и сказал: доколе будете мучить душу мою и терзать меня речами?

Книга Иова, XIX, 1-2


 

1. "Суарэ"

       В сущности, это не был день рождения, а так, встреча друзей по поводу. Дни рождения были раньше, - когда Малахитин приглашал друзей домой, накрывал стол, угощал их, они пили и слушали музыку допоздна. В этом году денег на такое мероприятие не хватило. И они решили просто встретиться в ресторане, который назывался "Суарэ". Нельзя сказать, чтобы Малахитин особенно переживал из-за этого - никто не мог бы осудить главу семейства, которому нужно было кормить своих детей.   
       Около пяти часов вечера в субботу Малахитин стоял на улице на выходе со станции "Площадь Восстания". Это был высокий крепкий чуть полноватый мужчина, его открытое красивое лицо обрамляли длинные темные волосы, одет он был в джинсы и коричневую куртку с черным капюшоном. Во всем внешнем виде Малахитина и в его лице была какая-то неуловимая неопределенность. То ли он до смерти боялся этого мира, то ли - наоборот, восхищался им, то ли то и другое вместе.
      Было начало апреля. Весна уже обосновалась в городе, асфальт был сухим, а воздух - приятно теплым. Горожане, почувствовав это, высыпали на Невский. Народу было много и всё, в основном, праздного. Малахитин стоял напротив выхода из метро, сунув ладони рук в джинсы, и принимал парад весенних людей - это были и офисные джентельмены, одетые с иголочки, и дамы в вечерних платьях, и девушки в коротких юбках, и готы с готессами... Все они входили и выходили, встречались, разговаривали, звонили по телефонам, мелькали тут и там, дожидались своих друзей. Малахитин не мог устоять на месте - он постоянно поворачивался, отходил в сторону, уклонялся. Два раза к нему подходили женщины странного вида и предлагали отдохнуть. Малахитин отказывался. 
      Он позвал на встречу семь старых друзей, с которыми учился или в школе, или в университете. Один из друзей не смог прийти, потому что работал. Другой - заболел. Третий сказал, что приедет, но позже; однако потом он позвонил и, извинившись, сообщил, что, все-таки, не сможет прийти. То же самое вышло с еще одним другом. Итак, из семи приглашенных приезжали только трое. При этом Малахитин точно знал, что один из этих троих имел привычку никогда не приезжать во время и вообще любил кочевать по городу на машине с места на место. Ждать его в назначенный час было бессмысленно, это даже не обговаривалось. Таким образом, из семи человек сейчас, к станции метро, приедут только двое. Это была арифметика дружбы.
      А вот и они... Увидев знакомые лица, Малахитин почувствовал, как радость сама собой возникает в сердце, переполняет его, переходит во все тело и, наконец, накрывает его волной. Он пожимал друзьям руки и обнимал их. Друзья были людьми, которых можно было обнимать. Они были светлыми точками в незнакомой и чуждой толпе. И чем больше эта толпа пугала Малахитина, тем сильнее ему хотелось прижаться к друзьям. Самое интересное заключалось в том, что сам Малахитин и его друзья для других людей были частью той самой ненавистной и пугающей толпы. Что же из этого следовало? Из этого следовали две вещи: 1. друзья могли превратиться в толпу и 2. толпа могла превратиться в друзей.   
    
       Итак, они сидели в ресторане. "Суарэ" был довольно дорогим местом; Малахитин с друзьями примостились в затемненном углу на диване за одним из столов, на котором лежали пластиковые меню и стояла маленькая свечка. Малахитин заказал себе нефильтрованное пиво "Эдельвейс" и сухарики, Игорь - водку и какую-то странную восточную закуску, Кирилл ограничился стаканом апельсинового сока, пояснив, что он сидит на сырой диете.
       - Ну, давай, рассказывай, - сказал Малахитин Кириллу, закуривая сигарету.
       Кирилл поморщился:
       - Да а что рассказывать? Чего вообще об этом говорить? Говорить об этом не имеет смысла.
       - Нет, почему, имеет. Нам очень интересно, - улыбнулся Малахитин, - как ты попал в секту.
       Они громко засмеялись.
       Кирилл был одного возраста со своим другом и должен был справлять свое тридцатичетырехлетие буквально месяцем позже. Он был высоким, худым, с вытянутым овальным лицом и слегка раскосыми серыми глазами; одет был невзрачно, в черные джинсы и того же цвета теплую рубашку. Судьба у друзей была разной. Отучившись в одной школе, они пошли в разные ВУЗы, Малахитин решил учиться на историка, а Кирилл - на специалиста связи. Малахитин стал преподавателем, обзавелся семьей, у Кирилла жизнь пошла не так ровно - женившись и родив дочку, он вдруг в какой-то момент запил, и очень сильно. Жена его бросила. Но через пару лет друг Малахитина вырулил из этой ситуации, закодировался и с тех пор не пил. Работал он в фирме, которая занималась установкой интернета. Кир, как звали его друзья, постоянно чем-то увлекался, - много читал, ходил на тренинги, рассказывал о восточной философии и психологии. Кажется, в последний год его увлечение стало более конкретным.
       - Да это не секта, - парировал Кирилл.
       - А что? Они вообще как-то называются?
       Кир пожал плечами и отпил сок из своего стакана: 
       - Да никак. Просто - "Школа". Слушайте, первое, что там со мной сделали - это холотропное дыхание. Это - нечто. Я и раньше читал об этом, читал Сталислава Грофа и других. Но когда это все с тобой происходит - это совсем по-другому.
       Малахитин относился к духовным поискам друга скептически, но ему все равно было интересно:
       - Так, слушай, Кир, а зачем вообще нужно это холотропное дыхание?
       - Ты знаешь, что такое перинатальная матрица?
       - Нет, не знаю.
      Кирилл пустился в длинные объяснения. Наконец, он вернулся к дыханию:
      - Так вот дыхание нужно, чтобы... ну как это сказать... прочистить твою перинатальную матрицу.
      - Понятно.
      - Вообще, твоя личность - это совсем не то, что ты о себе думаешь. Твоя личность - это айсберг под водой, а твое сознание - малая часть айсберга. Основную часть - твои желания, фантазии - ты скрываешь. Для этого и нужно дыхание, чтобы ты открыл свою настоящую личность. Это элементарно, Малахитин.
      - Ну и как - ты открыл свою личность?
      - Да, открыл. И стоило мне это всего три тысячи рублей.
     Друзья засмеялись.
     - Дешево, - сказал Малахитин, - учитывая, что личность стоит намного больше.
     Кир улыбнулся и продолжал рассказ:
     - Ты должен это попробовать, Малахитин. Только представь себе, что, когда я дышал часа три - поверь, это очень много - я вдруг увидел самого себя, ученика третьего класса. Я все видел отчетливо - свою тетрадь, свою квартиру, какой она была в то время, - всё...
    
     Кирилл рассказывал долго - о том, как он по утрам и вечерам занимается йогой, как это ему помогает, как он ездил в небольшой город Бережок проходить программу духовного развития, каких просветленных людей он там видел... Малахитин пьянел и слушал. Курил сигареты. Слушал рассказ Кира и второй друг Малахитина - Игорь. Он был психологом, преподавал в одной из академий и имел практику. Игорь был хорошо сложен, только его руки и ноги были слегка длинноваты; лицо его было маленьким и круглым, как капитошка, с крупными губами и широкими карими глазами. На Игоре был потертый черный костюм и в нем он действительно был похож на преподавателя. Половину графина водки, которую ему принесли, он уже опустошил, а закуска показалась ему дорогой и невкусной, и он с омерзением тыкал в нее вилкой. 
     - Вот видишь, Малахитин, - наконец, неровным от водки голосом произнес Игорь.
     - Что?
     - Все прут в одну сторону, один ты сопротивляешься.
     Малахитин вздохнул и взял в руку аппетитный темный сухарик. 
     - Я не сопротивляюсь. Я с уважением отношусь к опыту Кира. Если ему это помогает в жизни - почему нет?
     - А ты не думал по-другому - что если это помогает ему, то поможет и тебе?
     - А тебе что - помогло?
     - Да, помогло.
     - Ты дышал?
    - Да.
    - Может, еще и марихуанну курил?
    - Да, курил.
    - Ну и отлично. Я-то здесь причем?
    - Ты здесь притом, - заговорил уже Кир, - что ты боишься открыть свою личность и прячешься за своим жалким разумом.
    - Нет-нет, подождите, - Малахитин улыбнулся, - ну что значит жалким? Человек живет в реальном мире. Он рождается и умирает. И единственное, что у него есть в этом мире - это разум. Вон, евпропейцы на этой неделе смогли столкнуть в коллайдере протоны - вот это реальная тема.
    Кир и Игорь вспыхнули от возмущения. Выразил его Кирилл:
    - Что? Какой, к черту, коллайдер? Его нет на самом деле. Всего этого материального мира - нет.
   Игорь лихорадочно кивал головой в знак согласия. Но Малахитин не отступал: 
   - Ну для тебя, может, и нет, а для меня есть. Да и вообще - что вы мне предлагаете? Вы знаете, что разум - продукт эволюции. Это очень тонкий и хрупкий продукт, которого нет ни у кого, кроме человека. И вот вы мне предлагаете - отказаться от этого разума, от того, к чему эволюция природы шла миллионы лет. А я вам скажу - голос Малахитина был пьяным, - а я вам скажу, да, это, блин, намного легче - отказаться от разума и вернуться к тому, что было до него. Это путь легкий. Удобный. Впасть в полную несознанку и заявить, что ты открыл свою настоящую личность. Стать таким духовным животным, - Кир нахмурился, - да, это решает многие проблемы. Другое дело - не есть ли это просто уход от проблем, а не их решение? И не окажешься ли ты однажды снова один на один со своими проблемами? Только закрыть их будет уже нечем, все закрывалки станут бессмысленными.
    Друзья на минуту замолчали, переваривая тираду. Малахитин заметил, как красивая девушка за дальним столиком с улыбкой смотрит на него. Наверное, она услышала обрывки их разговора или просто любовалась тремя молодыми мужчинами. 
    Игорь, морщась от очередной порции водки, строго посмотрел на друга: 
    - Ты сейчас просто защищаешься, Малахитин. Ты чувствуешь, что мы говорим правду и что именно в этом ты и нуждаешься. Конечно, мы же не говорим, что ты должен стать сумасшедшим, просто - тебе не хватает чего-то иррационального. Ты - несчастный, хотя и не признаешься в этом. Тебе нужно расслабиться и выйти за те границы, которые ты сам себе начертил. Ты в них задыхаешься.
     Малахитин пожал плечами:
     - Не знаю. Может быть. Ну, кстати, второй момент, с которым я не согласен, - с чего вы оба взяли, что в моей жизни мало иррационального? Как вы вообще можете судить? Я не понимаю, почему я должен, чтобы активировать свое иррациональное, куда-то ходить, платить кому-то деньги, что-то делать. Я в это вообще не верю. Да блин, - закричал Малахитин, девушка снова на них посмотрела, - я вот сейчас стоял у метро "Восстания", созерцал этот мир и был иррациональным! Со мной это постоянно происходит - как вы можете судить?
     Друзья снова возмущались. Особенно Кир, который, видимо, был уверен, что он как минимум приобрел на иррациональное авторские права.
     - Слушай, Малахитин, ну что ты нам заливаешь здесь?
     - Почему заливаю? Меня прет постоянно. Выхожу на улицу - и меня прет от улицы!
    - Да ты не можешь так почувствовать единство с миром! 
    - Нет, Кир, нет, именно единство с миром я вот так и чувствую.    
         
    - Ну ладно, - сказал Игорь, когда они с Малахитиным допили водку, - я предлагаю попросить счет и поискать какое-нибудь другое кафе. Это слишком дорогое.
     Именинник не возражал, потому что по счетам платили все вместе и он не считал себя вправе настаивать. Киру, поскольку он не употреблял не только алкоголя, но и мяса, кажется, вообще было все равно. Поднимаясь из-за стола и возвращаясь к спору, Малахитин сказал:
      - Я уважаю ваши пути. А вы мой, кажется, - нет.
      - Зато мы уважаем тебя, - нашелся с ответом психолог.
      Девушка за столиком снова улыбнулась, наблюдая, как подвыпившие друзья неуклюже выбираются из-за стола. Малахитин посмотрел в ее широкое красивое лицо и ответил тем же. 

2. Улица Восстания - улица Разъезжая

      Субботний вечер был полностью к их услугам - на улице было светло и тепло, расслабленные люди передвигались по мостовым, машины останавливались на красный свет. Друзья встали на перекрестке Жуковского и Восстания, они ждали еще одного приглашенного, того самого, который никогда не приходил вовремя, и продолжали громко спорить и смеяться. Малахитину было хорошо, потому что, во-первых, он выпил, во-вторых, рядом с ним были его друзья, в-третьих, он увлеченно отстаивал свою точку зрения, не собираясь отступать. Иногда, в самые жаркие моменты спора, он вдруг опирался на плечи Кира и прыгал, крича, что тот его поймал. Веселье нарастало.
      Наконец, Малахитин увидел Сергея - тот шел к их компании с какой-то девушкой под руку. Именинник сорвался с места и бросился обнимать друга. Он был среднего роста, крепкий, но совсем не толстый, с короткими кривыми ногами; на его голове почти не осталось волос, а глаза были живыми и светящимися. На Сергее были модные синие джинсы и "рэперская" рубашка с капюшоном белого цвета. Фитнес, алкоголь, много работы, секс, - вот что можно было понять о Сергее любому прохожему.
       Друг Малахитина был мелким бизнесменом, владельцем фирмы, которая устанавливала кондиционеры. Но, как и Кирилл, он тяготился своей накатанной жизнью и все время находился в поиске - хотел стать кинорежиссером. Правда, это желание он высказывал уже давно, время проходило, но ничего в его жизни не менялось. Сергей был женат и у него была дочь, но, не привыкший к оседлой семейной жизни, в последнее время он жил один. Или, по крайней мере, не с женой. Девушку, с которой он пришел, звали Маша, она была низенькой красивой блондинкой. 
       Так они и пошли - правой рукой Сергей держал ладонь своей девушки, а левой обнимал пьяного Малахитина, остальные шли чуть дальше и смеялись над ними. Куда все шли? Еще на перекрестке Игорь доказывал, что он знает отличную рюмочную на Разъезжей. Но Сергей сказал, что это далеко и что на Пушкинской, 1, есть дешевый бар. Все согласились и пошли на Пушкинскую, правда, позже выяснилось, что в слово "дешевый" разные люди - например, бизнесмен и преподаватель - вкладывают разный смысл.
       - Да, Серый, - вздыхал Малахитин, - они там сейчас в ресторане на меня наехали. Сказали, что я слишком рациональный.
       - Ха, так это правда. Тебе покурить нужно.
       Именинник засмеялся.
       - Ты просто этого не видишь, а со стороны виднее. Тебе все об этом говорят.
      Они пересекли шумный и людный Невский и оказались на обшарпанной Пушкинской; вдали виднелся памятник поэту, которому, видимо, было наплевать, что вокруг него сидели люди и пили пиво. Друзья вошли в бар - тесное уютное пространство с высокими столами и стульями. Еле-еле разместились. Открыли меню. И тут выяснили, что пиво в этом баре стоило 180 рублей.
      - 180 рублей, - удивленно сказал Игорь, посмотрев на Сергея так, словно тот был мальчишом-плохишом.      
      - Что? Это дорого, что ли?
      Кирилл поддержал бизнесмена:
      - Слушай, Игорь, ну какая тебе разница, пройдешь еще десять минут и там будет пиво в два раза дешевле. Неужели это что-то меняет?
      - Но послушайте, - убеждал их психолог, - это ведь пять минут ходьбы.
      Все посмотрели на Малахитина. Тот почувствовал себя неудобно. Причем сразу за все - за то, что он не мог позвать своих друзей в бар и сам оплатить счет, и тогда никаких проблем бы не было, за то, что Игорь был таким прижимистым, за то, что все эти выяснения портили праздник. Самому Малахитину в тот момент было уже наплевать, где пить пиво, но он знал, что Игорь был человеком упрямым, особенно когда выпьет. 
      - Ну что... ну давайте пойдем на Разъезжую...
      Серый, его девушка и Кир траурно замолчали. Все пошли к дверям. На выходе из бара стояла забавная урна из далеких советских времен - два открытых металлических шара на высоких прутьях. Малахитин и Сергей стали указывать на нее пальцами и смеяться.

       В пять минут друзья явно не уложились. Они шли все дальше, мимо старинных, но грязных и мрачных, невысоких бледных домов, солнце скрылось за тучами, стало холоднее. Впереди в полном одиночестве шел сильно выпивший Игорь - он был похож на орла, который весь вобрался в себя, ото всех отгородился и поглядывал на мир хмуро и подозрительно. В какой-то момент он заблудился в одинаковых улицах и всем пришлось отыскивать дорогу к заветной дешевой рюмочной. Кирилл шел за ним, иногда молча, иногда разговаривая с Сергеем. На одной из улиц - Малахитин уже не помнил, какой, - за Киром приехал его приятель на черном джипе. Поклонник йоги начал раскланиваться. "Наверное, - с грустью подумал именинник, - ему с нами стало неинтересно". Сев в машину, Кирилл взял протянутую ему другом пластмассовую бутылку с прозрачной жидкостью. "Что в ней?" - подумал Малахитин и тут же все понял. Он махнул другу рукой.
      Наконец, они добрались до Разъезжей, этой земли обетованной. Рюмочная, в которую с радостью забежал Игорь, была, действительно, дешевой. Слишком дешевой. Сергей и Маша присели на потертую скамью, оглядываясь кругом. Малахитин стоял рядом с Игорем и уже доставал кошелек, собираясь купить себе поллитра пива за восемьдесят рублей. Вдруг психолог повернул голову и с каким-то каменным взглядом, словно сейчас решались судьбы мира, серьезно спросил:
      - О н и  собираются что-нибудь брать?
      Малахитин подумал, что, возможно, именно этот взгляд и эти слова характеризуют его друга больше всего. Обычно он видел Игоря как бы вне жизни, когда они встречались и спорили о всякой ерунде, например, о боге. А здесь получалось, что в реальной жизни его друг просто хотел самоутвердиться, хотел, чтобы все было, как он хочет, и не мог терпеть, когда происходило наоборот. В тот момент все именно так и было. Потому что Сергей и Маша спокойно сидели и не собирались ничего заказывать. Малахитин обессиленно упал на скамейку рядом с ними.
      Вдруг Сергей, ничего не говоря, выбежал из рюмочной и вернулся через минуту: 
       - Слушайте, там через дорогу - "Красный фонарь", отличный китайский ресторан. Он не дорогой, но там уютно, а здесь - как-то не очень. Там "Василеостровское" - восемьдесят рублей.
       Малахитин и Мария посмотрели на Игоря. Тот понял, что ему придется сдаться. Коса нашла на камень. Как только Игорь сел за стол в китайском ресторане и пригубил темного пива, он бессильно уронил голову на руки. И большее ее не поднимал.

3. "Красный фонарь" 

      У китайцев было уютно. Интерьер в классическом стиле, в розовых тонах, большие и почти пустые залы. Игорь, потерпевший сокрушительное поражение, спал. Казалось, что мир, который не поверил и не принял его, стал ему не интересен. Малахитин, Сергей и Маша подшучивали над психологом-волюнтаристом, пили пиво и закусывали огромными крабовыми чипсами. Малахитин трепал Игоря по плечу, не понимая, слышит тот или нет, и жаловался на друга:
      - Вот не поверите... С Гариком у нас каждый раз происходит одно и то же... Он часто зовет меня - звонит, блин, давай, приезжай, встретимся, пообщаемся, то да се... Ну я приезжаю - и что? - Малахитин схватил мобильник друга, лежавший перед ним на столе, - вот что! Или - ему звонят, и очень срочно, или он звонит, и тоже очень срочно, а если не звонят - то, конечно, нужно понять, почему это мне, факин, не звонят, и послать SMS-ку. А, когда приезжаем домой, - сразу за компьютер. Нужно выставить новости на сайт, нужно ответить на сообщение в "контакте", или написать сообщение в "контакте". Вот и все. И мы при этом пьем коньяк. И в час ночи - насмотревшись в телефон и в компьютер и наслушавшись музыки, он вырубается. А потом, на следующий день, звонит, и говорит, что мы отлично пообщались и нужно обязательно встретиться еще... Вот я и думаю - бросать тебя, нужно, Гарик! Гарик, ты меня слышишь?
     Гарик не слышал.
     Посидели хорошо. Правда, Малахитин немного нервничал, он боялся, что Сергею и его спутнице будет с ним скучно. Спутнице, которая была на десять лет младше их, кажется, скучно не было. А вот Сергею... Он вообще был человеком, который словно родился на свет для того, чтобы фиксировать скуку бытия. Словно ни на что другое он не годился. Этакий ходячий барометр скуки, который всегда и везде показывал величину больше нуля. Скука была везде. Другое дело, что где-то ее было больше, а где-то меньше, и Сергей старался оседать в последних местах. Поэтому изначальное отношение Сергея к миру было такое, что здесь, мол, делать нечего. Хотя он что-то делает, но не знает, зачем. Это была не поза, не сознательная установка - скорее, наоборот, проклятие, преследовавшее Сергея. Как будто он проживал не первую, а, как минимум, сотую жизнь, и все в ней уже видел. Как будто он был автором "Экклезиаста". Но самое страшное заключалось в том, что, когда ты разговаривал или просто сидел рядом с этим человеком, то ты понимал, что он абсолютно прав, что так оно и есть - все скучно, все слова и все поступки. И что тогда делать, непонятно. То, что казалось тебе важным и интересным, вдруг немедленно превращалось в тупость и банальность. Но, при этом, Малахитина тянуло к этому человеку. Он знал, что все было давно проговорено, - за жизнь, за смысл жизни - и ничего нового они не могли сказать друг другу, и все равно он постоянно хотел с ним общаться. Почему? Может быть, он нуждался в этом барометре скуки? Он сам не мог им быть, Малахитину, наоборот, все было инетересно, даже китайский ресторан, в котором они сидели, вызывал странное восхищение. Но, наверное, Сергей помогал ему понять, что в этой жизни - абсолютно мертвое, а что - еще шевелится. Что в самом Малахитине - еще шевелится.
    Имениник старался их развлечь, не забывая, конечно, и о себе. Пел народные песни. Потом перешел на церковные; в ту ночь была православная пасха и Малахитин басил диаконским голосом "Алиллуйя, алиллуйя, алиллуйя, слава тебе, бо-о-о-о-о-же-е..." или "воскресение твое, Христе Спасе, ангели поют на небеси..." Это были апрельские кощуны. Мария смеялась и просила петь еще, официантки с тревогой поглядывали на пьяных посетителей. Когда официантки - они были русскими - подходили, Малахитин спрашивал их, будет ли ему скидка, если он скажет, как зовут председателя КПК. Женщины натянуто улыбались и отвечали, что нет. Малахитин не отставал от них и кричал им вдогонку: "Ху Цзинтао!" "Да что с них возмешь, - поворачивался он к друзьям и с досадой махал рукой, - я уверен, что они даже не знают, что такое КПК".
    Гарик проснулся и стал собираться домой. На столе он оставил купюру в пятьсот рублей. В голове Малахитина мелькнуло: "Стоило ли так бодаться из-за дешевой рюмочной, если все равно заплатил пятьсот? - и тут же сам ответил на свой вопрос, - Да, но ведь и дело-то было не в деньгах..." Когда Игорь уже развернулся, набросив на правое плечо портфель, Малахитин громко спросил его:
    - Гарик, в чем смысл жизни?
    Друг осветился улыбкой и уверенно произнес, словно подводя итог всему дню и выбрасывая из него все недостойное: 
    - Смысл жизни в любви.
   
    - Ну что, когда кино начнешь снимать? - этот вопрос Малахитин задавал Сергею уже в двадцатый раз.
    И в двадцатый раз тот ответил:
    - Не знаю. Да ладно, зачем суетиться и паниковать? Мы суетимся и паникуем, потому что боимся смерти, боимся времени, боимся того, что оно накроет нас и в сорок четыре нам нечем будет оправдываться.
    - Да, - подхватил Малахитин, правда, без былого энтузиазма - мы боимся, что на нашей могиле не будет памятника. Что мы не станем великими учеными и великими режиссерами. Хотя ведь, на самом деле, это так прикольно - быть просто обычным человеком, неизвестным, невеликим, простым. Может быть, этот день - последний?
    Они чокнулись и выпили.
    Интересно, что обо всем этом думала Мария? Может быть, она думала: "Какие они, все-таки, крутые и умные, эти мужики!" А, может быть: "Какие они все-таки пидоры, всего-то по тридцать четыре, а уже толстые лысые и скучные". Равная возможность этих двух вариантов мыслей Марии говорит о том, как глубока и непредсказуема жизнь.
   
    Собрались уходить. Именинник, терпевший весь день, пошел в туалет, друзья остались ждать в темном коридоре. Выйдя, Малахитин увидел, что Сергей держал Машу в своих объятьях. Он раскинул руки в сторону и обнял обоих.
    Сначала они дошли пешком до метро "Лиговский проспект", провожая именинника. Потом выяснилось, что Сергей оставил машину где-то дальше, в районе метро "Восстания". Малахитин предложил пойти с ними - он очень не хотел расставаться и ехать домой один. Сергей согласился, однако всю дорогу от одного метро к другому он и его подруга проделали быстрым шагом, почти бегом. Малахитин еле поспевал за ними, они почти не разговаривали.
     Скука бытия стремительно нарастала.
     И Малахитин уже ничего не мог с этим поделать.

4. Оргвыводы

    После дня рождения проходили дни, потом неделя, другая, встреча с друзьями оставалась в душе Малахитина странным пятном, то ли светлым, то ли темным, как пиво "Василеостровское". Встреча оставалась неперваренной, словно она о чем-то говорила или заставляла сказать Малахитина, но он не до конца понимал, о чем. Потом эти мысли появились. Он ездил из дома на работу, с работы - домой, смотрел в окна маршруток, слушал музыку в плеере и все время к этому возвращался. 

    "Почему я недоволен? Не знаю... Может быть, дело в этом дурацком споре в "Суарэ"? Может быть, я действительно защищался и сердцем чувствовал - и сейчас чувствую? - что они были правы и что я нахожусь в тюрьме разума? Да нет, дело не в этом. Мы постоянно об этом спорим. Да я даже готов допустить, что они правы. Что я - бог - чтобы всё знать и всё понимать? Дело не в этом.
    Может быть, дело в этих хождениях из ресторана в ресторан, в скупости, моей, Гарика? Наверное, Киру все это было наблюдать неприятно, он думал о нас, что мы мелочные. Мы не мелочные - мы просто преподы. Препод - это такой особый вид человека, который постоянно хочет выпить, но при этом не потратить денег. Да и Сергею, наверное, было неудобно перед своей новой подругой. Наверное, приучил ее к дорогим ресторанам, а мы виноваты. Да нет, и на это мне тоже наплевать. Это даже хорошо, что так все прошло - была какая-то интрига, столкновение интересов. А так бы сидели, как идиоты, в одном ресторане, пили бы и жрали - в чем смысл? - Малахитин улыбнулся своим забавным самооправданиям, - Кир думал, вот, какой глупый день рождения. Но, Кир, может быть, - это и есть день рождения. Все в сад. Это и есть комические куплеты.
 
    Правильный ответ - я просто разочаровался. Разочаровался? В своих друзьях? Нет, это не совсем точно. Я разочаровался в своей жизни и в том числе в друзьях. Они - очень хорошие и умные люди, они меня любят и я их тоже люблю. Но... у меня такое чувство, что все мы - как будто пустые скорлупы. От нас ничего не осталось. Мы говорим какие-то слова, обмениваемся мыслями, обмениваемся жизнью, - но, видимо, нам нечем больше обмениваться. Мы встречаемся потому, что мы прочитали в книжках и посмотрели в фильмах, что вот, должны быть у человека друзья. Мы - социальные агенты. Мы "должны быть" и вот мы - "есть". А что там уже дальше - это индивидуальные опции, детали, которые каждый выбирает по своему вкусу. Во всем этом есть что-то запрограммированное, ненастоящее, словно мы играем в компьютерную игру "друзья" или смотрим фильм про друзей. Хочешь горячий спор с друзьями о том, какую роль играет в нашей жизни разум? Пожалуйста. Ты - хозяин игры. Хочешь микроконфликт из-за того, где дешевле выпить? Пожалуйста. Есть и такая опция.
    Но если у тебя день рождения, ты должен встретиться с друзьями. Они для этого и есть. Должен рассказать им о своих проблемах, поплакаться им в жилетки, а они - должны поддержать тебя и поплакаться в твою.
    Но кто знает - чего я хотел на самом деле?
    Может быть, я хотел чего-то совсем другого? Например, отжать в ночном клубе? Но ведь я - препод и мне, вроде как, это "не положено" (какая глупость!).
    Может быть, я хотел уехать в другую страну.
    Или на другую планету.
    С друзьями нужно встречаться на баррикадах. Но где они - баррикады? И где враги? 
    Всю мою жизнь друзья рядом со мной. Мне напоминает это съемки фильма, но в нем почему-то только эпизоды, где я с друзьями пью и гуляю, но ведь должны быть и другие эпизоды - где они поддерживают меня в трудную минуту. Или где мы вместе делаем какое-то важное и опасное дело, в которое свято верим. Но этих эпизодов нет. Друзья как будто всегда наготове, словно актеры, которые сидят за кулисами и уже в гриме, но - ничего не происходит. Фильм моей жизни - мой фильм - не начинается.            
    Друзья не виноваты. Я виноват.
    Настоящая встреча - случайная встреча".

18 - 20 апреля 2010 года,
Колтуши