прошу

Сентябрь. Первый месяц учебного года. Время, которое у многих, если не у всех, ассоциируется с дождем, золотыми листьями и последним теплом.
Март. Первый месяц весны. Последние холода, первое робкое тепло, сварливая старушка погода, которая сама не знает, чего хочет, и апрель с флагом весны и шлейфом звенящих ручьев на горизонте.
Сентябрь. Ряд дат: первое сентября, третье сентября, одиннадцатое сентября. Выберите лишнее. Я не знаю, почему праздники в нашей жизни должны быть лишними. Я хочу, чтобы лишними стали смерти.
Март. Двадцать девятого марта у моей сестры день рождения. Двадцать девятого марта фанатики взорвали вагоны метро, и Москва заполнилась паникой.
К каждому месяцу года можно подобрать хорошие ассоциации. Но навскидку мы вспоминаем то плохое, что происходило. Террор. Смерти. Массовые убийства. Бойня.
С каждой трагедией мы все больше привыкаем к тому, что беда уже почти за спиной, что скоро ее дыхание защекочет шею. Каждый раз, когда по радио объявляют о захваченных заложниках, мы вздыхаем с облегчением: это не я. И каждый выход из дома, поход в театр или на концерт, даже праздник первого сентября, становится испытанием нашей силы воли, паранойи и здравого смысла.
Теракты имеют двойной эффект. Они оказывают парализующее действие на наше сознание, и они забирают наших близких, наших знакомых, друзей знакомых. Мы боимся. Мы начинаем опасаться жить полной жизнью, оступиться, сделать неверный шаг и разозлить того, кто способен на все, лишь бы добиться своего.
Теракты устраивают для того, чтобы мы боялись. Мы будем бояться до тех пор, пока останется возможность их совершения. Замкнутый круг.
Этому нет оправдания. Наверное, можно найти логику; наверное, существуют какие-то причины; пожалуй, существуют даже люди, которые искренне, всей душой верят, что таким способом можно добиться ошеломляющих результатов. Вот только нельзя быть уверенным в нормальном состоянии психического здоровья таких людей, никогда нельзя.
Это страшно. Это действительно страшно – когда не знаешь, останешься жив или нет, умрешь от старости в возрасте ста трех лет –  или завтра из-за самоубийства шахида на площади. Это странно, когда  никто не может иметь уверенности в завтрашнем дне.
Мир тесен. Так говорят, и, наверное, это правда. И если теракт не затронул нас и наших близких, он  затронул наших друзей. Или их друзей. Или тех, кто небезразличен нам, или кому небезразличны мы. Как можно оставаться безучастным?
Но единственное, что мы можем сделать – это пытаться быть осторожнее и пытаться быть толерантнее. Может быть, более понятливыми и предупредительными. Может быть, стоит попытаться воспитать целый штат психоаналитиков, психотерапевтов, аналитиков, политологов и красноречивых людей. Может быть. Вот только пока мы даже по окружности не двигаемся. Пока это даже не замкнутый круг, даже не заполненный прямоугольник, пока мы топчемся на месте, нервно озираясь.
Дети Беслана тенями в парадной форме, с бантами и с букетами цветов, напоминают нам о смертности. Посетители торговых центров башен-близнецов Нью-Йорка купили свою смерть за огромную цену предсмертных мучений. Все остальные выторговали жизнь, заплатив вечной скорбью  и часами напряженного страха, почти безумной надежды и валящего с ног разочарования.
Страшно. Нам страшно. Это страшно.
Почему? За что? Мы этого не заслужили. Террор – это то, что убивает живых людей смертями других. Я против террора. Мы против террора.
Мир – против террора. И надежда мира – на новое поколение, которое будет помнить.
Хотя было бы лучше, если бы помнить было не о чем. Пожалуйста, пусть больше нам не придется ничего запоминать. Пусть нам не надо будет скорбеть.
Пожалуйста. Пусть террор прекратится. Пожалуйста.