Плач по снегу

Я северный человек. Может быть, нанайских кровей, а может, и норвежских. Заманчиво предположить, что корень моей родословной вмёрз в ледяной панцирь Гренландии, но! – маловероятно. Ах, какой бы вышел, если вдруг да, романтизм – Это я, Господи,
Как и для любого эскимоса, снег для меня – целый мир. Многоцветный, многотекстурный, многосмысленный.
Однажды я даже статью о снеге написала. Была единственной женщиной среди авторов номера. Редакторы онлайн-версии издания, чтобы не нарушать мужскую монолитность авторского коллектива, убрали из моей фамилии женское окончание.

Подруга Катя подарила мне на день рождения «Снег» – недавно вышедшую в издательстве «Амфора» (в серии «читать модно») «белую» книгу турецкого писателя Орхана Памука. Предполагаю, что это Катин бессознательный, не лишённый иронии ответ (бессознательное ведь вполне может быть ироничным?) на мой подарок двухлетней давности к её дню рождения. То была – опять же Орхана Памука – но «Чёрная книга», своего рода художественный путеводитель по Стамбулу и истории Турции. Характер такого путеводителя придавали роману фыкра – гирляндой нанизанные на сюжетную нить, словно цветки гибискуса на шнурок, «волшебные» рассказы. Я их все называю волшебными, по заглавию одного, едва ли не самого любимого мною: в нём описывалось волшебное зеркало, отражаясь в котором всё-всё – люди, дома, деревья, небо, земля, собаки – становилось красивее. Эти рассказы якобы сочинял для газеты двоюродный брат главного героя романа, журналист Джеляль; он пропал, а вместе с ним и жена героя Рюйю. Их розыски – основа сюжета. У рассказов не было обстоятельно и заранее продуманной идеи, они возникали из ничего, из импульса, из какой-то мелочи, мимолетного ощущения, наблюдения, но разрастались до глубоких исследований толщ жизни, упрятанных в невидимое. (Вообще же фыкра означает статьи в ежедневной газетной колонке, которую ведёт один и тот же автор. Пишет он в ней обо всем на свете – о высоком и низком, существенном и ничтожном.)
Катя тогда только-только вернулась из Стамбула и бредила этим городом.
У «Чёрной книги» великолепный перевод. В 1999 году лучший российский специалист по тюркской культуре и литературе, лучшая переводчица с турецкого Вера Борисовна Феонова получила за него премию журнала «Иностранная литература». В 2001 году – еще одну премию, за перевод другого романа Памука – «Меня зовут Красный».

А сейчас начнется плач.
В 2003 году Веры Борисовны не стало. И когда возник вопрос о переводе «Снега», решили его в пользу некой Аполлинарии Сергеевны Аврутиной. Чёрт возьми! Более чудовищного текста, нежели этот, напечатанным на бумаге я не видела. Проза.ру на 80% – великолепнейшая проза в сравнении с ним. Если бы «Снег» был у меня первой книгой Памука, знакомство и тем более любовь не состоялись бы. Пусть турки читают – так бы я заключила. Мне интересно, каким образом издательства нанимают переводчиков? Как проверяют их на профпригодность? Почему при выборе претендента главреды издательств упускают из виду простую вещь: переводчик художественной литературы, кроме глубокого знания и понимания иностранного языка, должен еще обладать достаточно развитым литературным вкусом, хоть каким-то слухом в отношении родного языка и минимальными писательскими способностями? Пусть минимальные, но чтобы это были способности!

От текста остаётся ощущение квадратного колеса, которое едва проворачивается, – так он груб, туп, лексически беден, забит не подлежащими пониманию конструкциями. Это не художественный перевод – подстрочник. Я в совершенном шоке – такое возможно?

Конечно же, я прочту книгу, потому что ни турецкого, ни любого другого языка не знаю столь хорошо, чтобы свободно читать и получать удовольствие. А Памук умный и глубокий писатель. Кроме того, это Катин подарок, я представляю, как она радовалась, обнаружив нечто подходящее для меня – то, что мне точно понравится. И она угадала!
Но чего мне будет стоить это чтение?! Я разорюсь на краске для волос и креме против межбровных морщин!

К примеру вот:
Герой из окна автобуса рассматривает «окраинные кварталы Эрзурума, крошечные и нищие (*зачем тут «и»?*) бакалейные лавки, пекарни и (*внимательно! дальше следует перл!*) внутренние залы ветхих кофеен...». Именно залы в ветхих кофейнях – на меньшую торжественность соглашаться нельзя.

Герой двенадцать лет был в эмиграции. «...вернулся в Стамбул из-за смерти матери, пробыл там четыре дня и отправился в эту поездку в Карс, которая совершенно не была запланирована. Он чувствовал, что этот сверхъестественно красивый снег делает его счастливее даже больше, чем Стамбул, который удалось увидеть долгие годы спустя». Ставлю пять против одного, что «сверхъестественно красивый» – это беспомощность переводчицы. На турецком звучало иначе. Это первое. И второе. Снегу легко соперничать со Стамбулом в делании героя счастливым. Все же в Стамбуле герой оказался из-за смерти матери. Стоит ли вообще говорить о счастье?

«Спустя какое-то время он сделал то, чего не делал давно, и что ему даже не приходило в голову, он просто заснул в кресле».

«Вот уже двенадцать лет он вёл в Германии жизнь политического ссыльного... Главной его страстью была поэзия, занимавшая все его мысли». Такая вот тяжелая жизнь политического ссыльного – гореть страстью к поэзии. Наверное, тут стоило говорить о статусе ссыльного.

Ага... Автобус с героем двигался сквозь метель. И герой время от времени «показывал пропущенные, не протёртые места пассажиру, который из огромного желания помочь шофёру протирал запотевшее лобовое стекло...; а когда снежная буря усиливалась и вытирать моментально белеющее стекло не успевали, пытался понять, в какую сторону тянется шоссе...». Мне, к примеру, не совсем понятно, почему из-за усиления бури снаружи увеличивается скорость запотевания стекла внутри.

«Когда буря разыгралась не на шутку, водитель выключил дальний свет, и дорогу в полумраке стало видно лучше, а в автобусе стало темно». Какая связь? Между выключением фар дальнего света и темнотой внутри автобуса?

«Испуганные пассажиры, не разговаривая друг с другом, смотрели... на не видные теперь ведущие к деревням дороги и на пропасти, освещённые бледными огнями». Смотрели на то, чего не видно...

«Из покрытых льдом окон автобуса Ка увидел бетонные жилые дома..., предвыборные афиши, развешанные на верёвках над улицей, натянутых с одной стороны на другую». Какова конструкция! Насколько я понимаю, имеются в виду растяжки.

«Как только он вышел из автобуса и коснулся ногами невероятно мягкой земли, под брюки пошёл резкий холод».

«Старые русские каменные здания, пробуждавшие в его мыслях о Карсе нечто особенное, и пусть хоть на некоторое время, но успокаивали Ка». Я не могу понять согласования в этом предложении.

«Отель «Снежный дворец» был одним из элегантных русских зданий, выполненных в стиле петербургской архитектуры». Очень по-русски!

«В двухэтажное изящное здание, с длинными высокими (*это как?*) окнами, можно было ВОЙТИ, через арку, ВЫХОДИВШУЮ во двор. Когда Ка ПРОХОДИЛ под сводами арки, построенной сто десять лет назад, довольно высокой, чтобы здесь могли проезжать телеги с лошадьми...» Наслаждаюсь стилем переводчицы. Зато она красивая.

«Он смотрел, как идёт снег, не останавливаясь, падая большими снежинками».

А вот... На стр. 10 говорится, что пошёл снег – героя «наполнило чувство чистоты и безгрешности, которое он годами страстно искал...». Я опускаю вопросы о страстном поиске чувства безгрешности, но «годами искал» чувства, а сейчас вот оно «наполнило» – я понимаю как «наконец-то, впервые в жизни»... На стр. 16 читаем: «Снег обычно пробуждал в нём чувство духовной чистоты...». Или в первом случае герой сам чувство чистоты искал и поэтому никак найти не мог, а здесь снег в нём его пробуждает – и это легко получается, по нескольку раз на дню в особенно снежные зимы? Но продолжим предложение! оно прекрасно! «Снег ... пробуждал ...чувство духовной чистоты, покрывая собой грязь, нечистоты и темноту города, позволял забыть их, но в первый же день, проведённый в карсе, Ка утратил чувство безгрешности, навеянное снегом».

О! Вот еще! «Виды заснеженных улиц... сейчас уже много лет как представлялись ему той границей, за которой начиналась жизнь среднего класса...» Сейчас уже много лет... Виды улиц – граница... Стильно!
А вот еще про границы – не менее стильно. «В детстве бедность для Ка была рубежом, где заканчивались границы и их «дома», и жизни среднего класса..., жизни, состоявшей из отца-адвоката, домохозяйки-матери, милых сестёр, верной прислуги, мебели, радио, занавесок, и начинался другой, внешний мир». Рубеж, где заканчивается граница... Мне всегда казалось, что рубеж – это и есть граница.

«...сильное ЧУВСТВО одиночества, которое он... будет ЧУВСТВОВАТЬ повсюду в городе, в пустых витринах фотомастерских, в заледеневших окнах чайных домов...» Чувствовать в витринах, окнах. Залезет в витрины и окна и будет там чувствовать.

«Утром судьба Ка стала складываться удачно...»

«Утром, выйдя из отеля, Ка первым делом разыскал этого старого журналиста в дверях редакции его газеты». Разыскал в дверях...

И наконец я завершаю обзор первых десяти страниц перевода. Трудно придумать предложение, которое бы сравнилось по великолепию с нижеследующим:
«Словно это было забытое всеми место, и снег здесь шёл безмолвно, долетая до конца мира».
Тада-да-там!!!

Памук, развивая сюжет (герой – до недавнего времени эмигрант – оказался в провинциальном турецком городишке, где недавно убили главу муниципалитета и много девушек за короткое время покончили жизнь самоубийством), вплетает в него и поэтическое описание снегопада, повторяя рефреном «медленно, крупными хлопьями, падал снег...», и безрадостные картины нищей провинциальной жизни. Поэзия белого, чистого снегопада и проза грязи – рядом.
Увы, у переводчицы ни поэзии, ни прозы. Нечто неловкое, убогое, натужное, вызывающее зубовный скрежет несчастного читателя (кто ему оплатит услуги дантиста? восстановление истёртых зубов нынче дорого стоит!).
Такая она – новая школа питерского перевода.

Вообще, это издание представляется мне терактом – против турецкого писателя, против русского языка, против всего человечества (опосредованно: колоссальные лесные массивы изводятся на нужды книгоиздательства, не будет лесов – придёт в упадок планета Земля, вымрет человечество). "Амфору" нужно незамедлительно призвать к ответу! Согласно закону "О противодействии терроризму".

И, кстати, зря начинающих писателей уверяют: пишите, как бог на душу положит, не следите за словами, главное – мысль, для слов в издательствах полно редакторов. Вот, к примеру, в «Амфоре» штат литредакторов явно не укомплектован.

Впрочем, литредактор данному тексту что мёртвому припарка. Редактировать бесполезно (невозможно). Надо переписывать, желательно, чтобы это делал другой человек, а не А. Аврутина. Этой девушке я бы пожелала успешной научной карьеры. Пусть спокойно занимается своим делом.

9 августа 2006