Все его долги. Часть1

                «Все его долги…»

                Часть 1

«Вернулся  целым, но
Больна душа…»
/Надежда Ширяева/



Предисловие от автора

   80-е годы ХХ века.  На них пришлась война в Афганистане, калечившая судьбы и отнимающая жизни. Тысячам советских людей пришлось пройти дорогами этой войны.  Но на это время пришлась и другая катастрофа планетарного масштаба – авария на Чернобыльской АЭС. Эта авария тоже калечила судьбы и отнимала жизни. И  этому испытанию радиацией  многим и многим  пришлось подвергнуться.  А были и те, на чью судьбу выпал и Афганистан, и Чернобыль.  Кто-то  с честью выдержал эти «подарки» судьбы. Но были и жертвы. 

  В рассказе, написанном в форме очерка, автор рассказал об одной такой истории, в основу которой положена реальная судьба человека. Все фамилии изменены.



                Глава первая

                1

        Свой первый долг он исполнил в Афганистане. Война только начиналась, называлась «братской помощью», и части формировались в основном из представителей восточных республик, остальных было гораздо меньше.

     Шёл второй месяц его пребывания в воюющей стране.  Так получилось, что рядовой Вениамин Сенько остался один на один с душманами…

     Утром 18 декабря ему сказали, что надо ехать к Герату – там, в окрестностях города подбиты  БМР (боевая машина разминирования) и БТР (бронетранспортёр).  Стало быть, надо их вытаскивать. Дело привычное. Завёл Веня свой тягач, пристроился следом за «бэтээром» с мотострелками – поехали. Тягач – он как танк, только без башни. Вместе с Веней были лейтенант, сержант  и два  солдата.

    Не доезжая до города, свернули с шоссе налево и дальше двинулись по просёлку. Место было плохое: слева, почти вплотную к дороге, тянулись глиняные дувалы, справа бежал заросший кустами арык. В таких местах только засады и устраивать.

   Подъехали к подбитой технике. Развернулись. БМР наполовину утонула в арыке. Зацепили её тросом, стали тащить. Но едва стронулась, как семитонные катки увязли в глине – и ни с места.  Что делать? Решили до подхода подмоги пока с «бэтээром» управиться. Вытащили его, вернулись, сели обедать. Тянулись лицами к нежаркому ясному солнышку. Тишина, только птицы щебечут.  Хорошо! Тут ещё танк подошёл с сапёрами на броне, а они ребята хозяйственные – наломали сухих веток, костёр разожгли, скоро и каша поспела.

    Рядовой первого года службы Вениамин Сенько тщательно выскреб свою миску, запил нехитрый обед чаем и с удовольствием осмотрел окрестности.  В Афганистане он находился недавно, пороху покуда не нюхал, но и страха особо не испытывал, было ему всё любопытно -  и арыки эти, и дувалы, и птицы диковинные. После танковой «учебки» оставляли его механиком-инструктором в Союзе, но он хотел сюда, а потому слукавил. «Да я, - говорит, - в танках так ничего и не соображаю, отпустите меня «за речку». Отпустили. Ему интересно тут. Хочет понять, на что способен.

   Стрельба началась сразу и со всех сторон. Ахнули гранатомёты, бешено забабахали пулемёты. Веня и его спутник сержант  Сапар  Бегматов прыгнули в тягач, остальные укрылись внизу – за гусеницами, стали отстреливаться. Веня, придя в себя, взобрался на броню, сел за ДШК (крупнокалиберный пулемёт), открыл ответный огонь.

    А обстрел всё плотнее, кольцо стягивается, и в пулемёте кончаются патроны. Левую руку осколком обожгло. Бегматов бросил ему снизу мешочек с патронами, тут же и его ранило, он застонал и через нижний люк выбрался из тягача на землю к остальным ребятам.  Веня увидел: все они отползают к танку. Но тут внимание его было отвлечено тем, что на броне загорелся запасной бак с маслом: видно, зажигательная пуля попала в него, горящее масло потекло вниз, а это было очень  опасно, и ему пришлось нырять в люк и гасить огонь собственным бушлатом. Потом снова припал к пулемёту, его броневой щиток аж звенел от прямых попаданий.

   Стало темнеть. Когда патроны у ДШК кончились,  он спустился вниз.  Услышал: танк завели, он тронулся с места, но далеко отъехать ему не удалось, потому что дорогу перегородила подбитая БМР.  Веня Сенько перелез на место механика-водителя и тоже попытался завести мотор, однако ничего у него не вышло. 

   Стал смотреть в триплекс: видит – ребята у танка дали дымовую завесу и под её прикрытием уходят.  Первым растворился в  тумане  бронетранспортёр, за ним медленно двигался танк. Стрельба стала стихать.  И Веня Сенько вдруг понял, что остаётся один. Наверное, его посчитали погибшим.



                2

    Стало почти темно.  Он тщательно задраил люки и приготовился… Умирать? Драться? Вступить в переговоры с врагом? К чему приготовился 18-летний парень, оставшийся один против множества очень злых людей в чужой ночи? Что испытывал он? На что надеялся?

   Задраив себя в броневой коробке, рядовой Сенько первым делом произвёл ревизию арсенала. В тягаче оставалось три автомата, два магазина к ним по 45 патронов каждый, десять гранат и цинк запалов. Веня повеселел: жить было можно.  Он нащупал в подсумке консервный нож, вскрыл  им цинк и завернул во все десять гранат запалы.

   Услышав возбуждённые крики на чужом языке, понял: подошли вплотную, празднуют победу.  Стал смотреть в триплекс. Духи почти в упор стреляли из гранатомёта по удаляющемуся танку. Танк загорелся, горький запах дыма проник даже к нему под броню.  Сейчас наступит очередь тягача, подумал Веня отрешённо, будто и не сидел сам в этом тягаче.  Смотрит в триплекс, решил смотреть до конца, чёрт с ним, страшно, конечно, но и интересно тоже.

   Человек тридцать окружили его машину – все в чалмах и шароварах, только двое в европейской одежде, у одного на голове спортивная шапочка с помпончиком. Вооружены до зубов. Есть молодые  и седобородые. Вот они рядом, тычут стволами в стекло триплекса, гогочут, размахивают руками. Но не стреляют что-то. Ага, вон почему. Достали откуда-то кувалду, взобрались на броню, лупят по крышке люка. Всё ясно, понял он, решили добыть живым.

  Рядовой Сенько взял гранату, отогнул усики чеки – так, чтобы при желании легко можно было вырвать кольцо, крепко сжал ребристую «лимонку» в кулаке. Затем взял ещё одну гранату, зубами отогнул чеку и сжал  гранату в другой руке. А до этого ещё пяток гранат распихал по разным карманам. И у ног разложил. Вскроют они тягач – он им такой фейерверк устроит… Так и сидел.

   А те беснуются. С кувалдой у них ничего не вышло, броня крепка, тогда от злости стали из пулемёта в упор стрелять. Звон пошёл, грохот.  А уши не заткнёшь, руки-то заняты. Лишь зажмурился крепко Вениамин и от окуляра отпрянул: хоть и устроен триплекс так, что пуля сквозь него не залетит, а всё равно страшно.

   Но и пулемёт не взял нашу броню. Тогда они снова за танк принялись: ещё жахнули по нему из гранатомёта и попали, видно, в боекомплект, потому что там, внутри, сильно рваться начало, потом совсем ужасный раздался взрыв – такой, что даже танковая башня с места съехала.  А когда там утихло, на танк взобрался один в чалме. В руках  он держал верёвку, но тот, который в спортивной шапочке, что-то недовольно закричал, и малый с верёвкой споро прибежал к тягачу, полез на него. Видно, повесить меня хотят, подумал Веня.

   Но странно, страха не испытывал.  Все мысли его постоянно возвращались к ребятам своим:  «Неужели все  погибли: и лейтенант Тулкин Атажанов, и рядовые Шермат Ахатов и Ботир Аликулов, да и   раненый сержант  Сапар Бегматов? Но в любом случае они не могли все поместиться в танке, хоть там из всего экипажа и был только один механик-водитель. Кажется, он его помнил ещё по учебке  - Сеня Юраш. Значит, кто-то оказался на бронетранспортёре вместе с сапёрами. А они прибудут с помощью непременно.  Только бы ночь продержаться!»

  С приходом ночи духи вроде угомонились. Надолго ли?  Он был один. Броня, ещё недавно казавшаяся такой надёжной, делала его невидимым, но не могла гарантировать спасение.  Машину можно было облить горючим и поджечь. Её можно было взорвать фугасом. Просечь насквозь выстрелом из гранатомёта. В любом случае – верная гибель. В любом.

    И никто не узнает, как, при каких обстоятельствах пропал рядовой первого года службы Вениамин Сенько.

    Время тянулось мучительно вяло. Услышит Веня снаружи какие-то звуки – отогнёт чеку, приготовится дать последний бой, а станет тихо – и у него передышка.  Он думал о своём  посёлке, что на севере Урала. Родители писали, зима очень морозная выдалась, снегу много. Ответ им сочинял. Мол, жив-здоров, погода хорошая, сослуживцы нормальные, служба идёт, как у всех. Ещё думал, что с рассветом наши придут, непременно его выручат.



                3

    
    С рассветом увидел: копошатся прямо у тягача, под днище лезут. Ясно: взорвать решили. Потом отошли, и почти сразу грохнуло, машину подбросило вверх. Веня ударился обо что-то головой и потерял сознание. Очнувшись, подумал: ну, гады, так они все катки повыбьют, это же, сколько ремонтировать потом. И сам улыбнулся этой сумасшедшей мысли.

   А радоваться, между тем, причин не было. Уцелел сейчас? Так глянь-ка в триплекс, посмотри, что они сейчас удумали: тянут провод, волокут какие-то ящики. Явно фугас ладят. А против фугаса даже танковая броня не устоит. Всё, Веня. Не дождёшься ты наших.

   «Вертушки» дали залп ракетами, он увидел, как духи разбегаются в разные стороны. Но никакой радости он не почувствовал. Сил для этого не было.

   Спустя полчаса подошли танки. Он открыл люк.
 
    Его окружили и смотрели на него так, как смотрят  на тех, кто является с того света.  Лейтенант Атажанов обнимал его и говорил-говорил, но что именно, Веня не пытался даже понять.  Он, как водится, мало напоминал отважного героя. На его стриженой голове смешно торчали уши, в голубых глазах застыла смертельная усталость. Лоб был в веснушках, а на щеках играл румянец.

   Рядом ударила мина. Все присели, а кое-кто и упал, хоронясь от осколков. Один он остался стоять.  «Ты чего, Веня?» - дёрнул его за руку лейтенант.  Сенько не ответил,   пошёл к шоссе, не оглядываясь, прямиком. Он знал, что теперь до самого последнего дня его службы в Афганистане пули и осколки  его не тронут, с ним ничего не случится. Ни-че-го.

   Так и было. Правда, не совсем.

   За тот бой он был награждён медалью «За отвагу», хотя представляли к ордену, но «на верху» решили, что уж больно фантастическую картину изобразили в наградном листе, ещё и пожурили, мол, «не завирайтесь». Но Веня не переживал. Медаль, так медаль.

    До увольнения оставалась пара месяцев, но Афганистан решил его ещё раз проверить на прочность.  Гепатит в тяжёлой форме сразил Сенько. Отправили лечить в Ташкент.  И он запомнил этот город именно по госпиталю.  И по мертвецкой. Впал в кому, пульс не прощупывался, вокруг солдатского народу  много, все стонут, а этот, решили, отмучился. Хорошо, прозектор заметил: живой, мол, ещё. Вернули в палату.   А сразу после излечения и срок службы закончился, в конце мая 82-го вернулся  на Урал, в родной посёлок Рудничный, что неподалёку от Серова.

  О своей службе в Афганистане ничего никому, даже родителям, не рассказывал, медаль и ту не показал, завернул в тряпицу и  спрятал на дно сундука. И не потому, что строгий офицер инструктировал его об этом при выписке из госпиталя, просто не хотелось вновь возвращаться к пережитому. Молчал, даже когда стало можно говорить об Афгане. Слышал от таких же ребят, отслуживших «за речкой», что начали в военкоматах  выдавать «Свидетельства о льготах» за участие в афганской войне. Махнул рукой. Гордость не позволяла. Воевал там, куда послали. А если паршивой бумажке верят больше, чем человеку…

    Исколесил страну. Заколачивал деньги большие. В Ноябрьске водил трубовоз. В Магадане работал на рыбных промыслах – два  каторжных года по подписке. Огромные чаны с рассолом, бочки на пристани, два лекарства: от цинги – чеснок, от жизни – водка, норма – три нормы. После истечения срока  потянуло домой. Устроился монтажником в Серове. Вроде стало понемногу отпускать душу после Афганистана.

   А тут по телевизору: «Авария на Чернобыльской АЭС…»





                Глава вторая


                1


   Свой второй долг Вениамин Сенько исполнил в Чернобыле. В начале мая срочно собирали добровольцев со строительными специальностями. Квалификация высокая – будешь добровольцем.  К тому времени уже кое-что писали в газетах о катастрофе, но больше слушали рассказы от «народного радио», слухи были один страшнее другого.  Из их бригады один, Эдик, на колени перед Веней упал: спаси, трое детей, жена болеет, а ты холостой…

  В «зону» прибыли на десятый день после аварии. Начальник построил, задачу объяснил: делать то-то и то-то, смена – через пять минут. Удивлялись: неужели так опасно? За пять минут немного наработаешь.
 
   Много позже, по возвращению из Чернобыля, стал читать все газетные публикации, книги об этой аварии. Многое узнавал впервые, переосмысливал и переоценивал. Понял, что оказался причастным к подвигу многих и многих «ликвидаторов».

     Столь большой аварии ещё не знала атомная энергетика. И потому потребовались невероятные усилия, чтобы локализовать её в первые же дни. Подвиг совершили десятки вертолётчиков. Они вели свои боевые машины к жерлу атомного вулкана, опускались над ним, зависали в радиоактивном столбе газов и сбрасывали защитные материалы. Они закрыли реактор толстым слоем песка, свинца, бора и глины и тем самым предотвратили распространение радиоактивности в атмосферу.

    Атака на аварийный реактор в майские дни началась и в «лоб». Люди не могли подойти к нему сами, и на штурм отправились машины, управляемые по радио. Нет, пока взбунтовавшийся  ядерный исполин не сдаётся, он ещё опасен. Но стратегия борьбы определена, необходимые средства есть. А значит, победа обязательно придёт. В это верил Вениамин, в это верили и все в тридцатикилометровой зоне.

   Но отдельный разговор – о пожарных. О них Веня мог говорить часами.  И его восхищение ими было искренним,  хотел передать это и каждому собеседнику, с кем заходил разговор о той катастрофе.   Слов порой не хватало. Если видел, что слушают плохо, начинал горячиться, а то и в драку  лез. После возвращения из той «зоны» он стал очень нервным, даже психованным. Некоторое порой пальцем крутили у виска, кивая тайком на Вениамина.

  Отношение к пожарным в Чернобыле особое. К ним относятся не так, как многие из нас привыкли относиться у себя дома, привычно выслушивая абсолютно верные, но скучные истины. Здесь все знают, сколько труднейших задач решила и продолжает решать служба.  Не потуши они в короткий срок огонь на четвёртом энергоблоке, он мог бы перекинуться на другой. О возможных последствиях не хотелось бы думать. Пожарные сделали всё. Всё, что могли: в ту ночь спасали многих из нас.  В числе первых были двадцать восемь, они оказались в первой шеренге. И не дрогнули. Вступили в борьбу с огнём, ясно осознавая, на что идут…

  Хочется повторить ещё раз: пожарные отлично знали, на что идут. Знали, какой объект отбивали у огня. И если бы не их точная и самоотверженная работа, вряд ли можно было бы определить позднее радиус особой зоны существующими размерами.

  Пожарные провели и другую операцию, за которой с волнением следили все: больше суток сменяли друг друга экипажи добровольцев, откачивая заражённую воду из бассейна, расположенного под реактором четвёртого блока. Наконец, показались задвижки, и удалось пустить стационарные насосы. Бассейн осушили. Так угроза взаимодействия раскалённых элементов реактора с водой миновала!

… Пожарные всегда – в экстремальной ситуации. Они идут туда, куда другим путь заказан. У них – навык, у них – добытый дорогой ценой опыт. В Чернобыле им поручали сложнейшие участки. Но специфика службы такова, что пополнять резерв и техники непросто. Конечно, были собраны лучшие специалисты, многие прибыли с других АЭС. Идет двадцать первый день после беды. Через зону вокруг Чернобыля уже прошли более 400 пожарных. Теперь они отдыхают, их сменяют другие, среди которых всё чаще добровольцы. Был среди них и Вениамин Сенько.

    Прибывает и новая техника взамен вышедшей из строя.  Героизм момента уступил место будничной работе. Однако напряжение будней этих такое высокое, что и про обычную работу не грех говорить высоким штилем. Впрочем, на работе разговоры такие – лишние.

= Окончание следует =