Sehnsucht. Глава шестая

"Однажды, когда я повзрослею и окончательно потеряю воспоминания о своем прошлом, я достану твой старый ноутбук, который ты отдал мне, чтобы мне не было скучно на больничной койке, и перечитаю всё, что сейчас напишу. Если он, конечно, все еще будет работать. Сейчас, когда я набираю этот текст, мне кажется, будто я говорю с тобой. Не так давно, твои пальцы стучали по этим клавишам, с остервенением вбивая в железный мозг килобайты информации. Я думаю, что кроме тебя, у меня никого не осталось. И я хочу рассказать тебе историю своего одиночества (ничего, если я сделаю это так, а не на самом деле? Не хочу лишний раз напрягать тебя, честно).
Первым, кого я потерял, был отец. Хотя, это, скорее, можно отнести к потерям моей дорогой матушки. Она любила его. По крайней мере, так я слышал. Он ушел от нее, едва узнав о том, что у нее будет ребенок. Точнее, выбор у нее все-таки был. Либо он, либо я. Мать выбрала меня, и я очень ей за это благодарен. Моего отца звали Генрих. Это все, что я о нем знаю.
После потери должно следовать обретение – это закон Вселенной, так что первым моим обретением можно назвать Лотара. Так вышло, что наши матери работали вместе, и, несмотря на полностью противоположные задачи (мать Лотара прокурор, моя – адвокат),  были лучшими подругами. Я был очень болезненным ребенком, Лотар – маленьким бедствием, мы полностью повторяли наших матерей, и, конечно, никак не могли встретиться. Как и многих других, вместе нас свела школа. Помню, как я удивился, увидев его впервые. Мне всегда казалось, что такая внешность бывает только в книжках. Черные как уголь волосы и голубые, небесно голубые глаза. А я был пепельным блондином с зелеными. В средней школе, когда мы только начали познавать прелесть романтизма, Лотар высокопарно заявил, что цвет наших глаз такой, будто мы поменялись душами. Действительно, мне больше подошли бы голубые, а ему -  зеленые глаза. Я не помню, с чего началась наша дружба. Кажется, мы дружили как-то… по умолчанию, что ли. Он всегда приходил мне на помощь (если честно, драться я не очень любил), даже в кружок журналистики записался вместе со мной, хотя к этому делу особого пристрастия не имел вовсе… Наверное, это потому, что Господь действительно перепутал наши души. И мы тянулись друг к другу, чтобы поменять их обратно. Долгое время Лотар был моим единственным другом. И мы уже было решили, что будем вместе всегда, как это свойственно юношескому максимализму, но…
Моей второй потерей была мама. За несколько месяцев до смерти, она начала предупреждать меня о том, что это может случиться. Она говорила: «У меня очень сложное дело, Ларс. Очень, очень сложное. Как для адвоката, так и… для человека». Вечерами она все время с кем-то разговаривала, я слышал, как она плакала после этих разговоров, ее тон вечно был извиняющимся. Я спрашивал, с кем она говорит. Она отвечала – с человеком, что живет неподалеку. Она не посвящала меня в детали дела, надеясь, видимо, таким образом уберечь от собственной участи, которую уже чувствовала. Лотар сказал только, что она защищает убийцу. Моя мама была бесплатным, социальным адвокатом. Она не могла отказаться от этого дела, потому что денег у нас и так было не слишком много. Все, что оставил отец в качестве отступных, уже давно закончилось, и выбирать не приходилось. Она видела, что защищает преступника, что дело ясное, я видел, как она страдает. И вот однажды вечером я услышал, как она договаривается с кем-то о встрече утром. Она снова плакала, снова извинялась, моя бедная мамочка. Она всегда была похожа на маленькую девочку, которую мне почему-то всегда хотелось защитить. Но я не смог. Знаешь, как выглядела моя мама? Она была невысокого роста, очень хрупкая, с нежными руками и длинными волосами, которые всегда пахли ромашкой. У нее-то были голубые глаза, вот в чем дело. А мне достались зеленые. Утром она уехала. И не вернулась больше. Я не успел сказать ей, как люблю ее. А она… Она приходила, когда думала, что я сплю. Я до сих пор чувствую тепло ее рук, нежность ее прикосновения ко мне перед тем, как она ушла. И кляну себя за то, что не дал себе труда сказать, как она мне на самом деле дорога. Дети никогда не ценят своих родителей…  Ее подзащитного все-таки упекли, и я думал, что это его рук дело. Я и сейчас так думаю, но всё равно ничего не сделаю. Отягощать свою душу местью… Моей маме это не понравилось бы.
После потери матери я встретил Лину. О ней ты знаешь даже больше меня, и мне вовсе не хотелось бы повторяться, особенно теперь, когда я стараюсь думать о ней поменьше. Но, что более важно, я обрел тебя. Я встретил человека, тоска которого оказалась глубже моей. Который ввел меня в новый мир, от которого я прежде воротил нос. И бесконечно жалел себя".

Ларс закрыл ноутбук и слегка повернул голову, глядя на ливень за окном. Еще утром светило солнце. За час до того, как Фишер должен был прийти, Ларс написал ему, чтобы тот оставался дома. Парень начинал чувствовать неловкость от того, что крутится вокруг Фишера как собачка, а если не может крутиться сам, заставляет крутиться его. Это было отвратительно и слишком эгоистично, ведь, что бы Ингвар ни говорил об одиночестве, от постоянного присутствия другого человека в своей жизни тоже устаешь. Тем более в выходной, который Ингвар мог бы  провести дома, валяясь в кровати в такую отвратительную погоду. Ларс улыбнулся. Глаза у Фишера были почти черными. Непонятными. Нельзя было определить, лжет он или нет, глядя в них. С человеком, у которого такие глаза, не может быть родства душ. Но Ларс чувствовал именно это. С Фишером ему было проще, чем с Лотаром, хотя, казалось, что проще быть не может. Детство проходит. Школьная дружба тоже. Как и школьная любовь, в которой никогда не бывает ничего серьезного.

"Однажды, когда все закончится (а конец уже близок, я чувствую это), я достану свой старый ноутбук, который подарила мне ты в тот день, как я стал редактором, и перечитаю все, что напишу сейчас. Сейчас, когда я набираю этот текст, мне кажется, будто я говорю с тобой. Я еще помню твои мягкие волосы, щекочущие мне лицо, когда ты наклонялась, чтобы поцеловать меня. Я помню твои руки, помню губы, глаза, помню твои маленькие плечи. Ты была такой… беззащитной, Мария. Ты была слишком беззащитной, и это выводило меня из себя.
Я помню, как мы познакомились. Это было еще в школе, я тогда круто подсел на кокаин, ты была старостой нашего класса и проводила со мной воспитательные беседы. Мне очень хотелось тебя ударить. Ты знала это, ты читала это в моих обдолбанных глазах. И вот однажды ты взяла меня за руку. «Разве это может сделать тебя счастливым?» - спросила ты, грустно глядя мне в лицо. Кажется, я кричал на тебя, наговорил тебе кучу гадостей, довел тебя до слез. На следующий день не пришел в школу, и ты пришла ко мне домой. Там меня не оказалось, родители, давно махнувшие на меня рукой, сказали тебе, куда я пошел. И ты отправилась следом. В тот вечер у тебя были все шансы оказаться изнасилованным обезображенным трупом где-нибудь в порту. Если бы в моем обдолбанном мозгу не родилась мысль увести тебя оттуда.
Мы гуляли до самого утра, ты мерзла, и я отдал тебе куртку. Ты показала пальчиком на большой дом недалеко от порта и сказала, что хотела бы жить в таком. Я пообещал тебе, что так оно и будет. Ты устало улыбнулась, появилось солнце, и я понял, что хочу видеть эту улыбку каждый день. И вовсе не хочу больше видеть, как ты плачешь.
Ты была тем, кто отучил меня от кокаина, потому что сама стала для меня куда более тяжелым наркотиком, ломку без которого я переживаю до сих пор. Мы поженились довольно скоро, чуть ли не сразу по достижении нами совершеннолетия. Я работал как проклятый, чтобы купить тебе этот дом. Но выходило так, что, сколько бы мы с тобой ни трудились, нам это было недоступно. У нас был свой собственный рай в небольшой квартире под самой крышей с видом на крышу соседнего дома и мусорные баки внизу. В этом раю нам было пусто вдвоем, и вскоре ты сообщила мне, что ждешь ребенка. Это значило, что теперь мне следовало трудиться втрое усерднее. И судьба улыбнулась мне, освободив место редактора в издании, в котором я работал. Знаешь, любимая, теперь у меня есть свое собственное. И я купил тот дом, в котором хотела жить ты. Но без тебя всё это не имеет смысла. Я потихоньку воплощаю наши с тобой мечты, чтобы как-то заполнить свое бессмысленное существование. Я уверен, ты хотела бы, чтобы я жил. Именно поэтому я не последовал за тобой в тот вечер. Я должен переживать каждый бессмысленный день без тебя хотя бы ради нашего сына, следы которого я так и не могу найти, несмотря на все свое влияние. У меня есть догадки, где он может быть. Я даже знаю человека, который мог бы мне помочь. Но я стал отвратительным парнем, любимая, и он никогда не поможет мне, даже если я осыплю его деньгами по самые уши.
Надеюсь, ты не сердишься на меня за то, что я не достаточно верен тебе теперь. Я никогда не позволял себе быть с другой женщиной, пока ты была со мной. И достаточно долгое время после того, как ты покинула меня. Теперь что-то изменилось, я не понимаю, и не думаю, что хочу понять, что именно. Просто так вышло. Я не люблю ее. Я люблю только тебя. Но иногда у нее твои глаза. Твой голос. Это сбивает с толку. Я скучаю по тебе. Мне нехватает твоей поддержки. Именно сейчас, когда мой безупречный план начинает трещать по швам из-за того, что ты всю нашу с тобой жизнь учила меня любить и быть добрым к людям. А теперь выходит, что я никогда не был таким, и старался только для тебя. Но ведь если я делаю все это ради тебя, получается, все остальное тоже соблюдать надо. Я запутался, Мери. Я совсем запутался.
Одно я могу обещать тебе, любимая. Все, кто виновен в том, что тебя больше нет со мной, понесут наказание. А теперь, дорогая, я буду долго и подробно рассказывать тебе о том, как это произойдет.
Итак, начнем, пожалуй, с того, что Магдалина Нойвилль мертва".
Фишер закрыл ноутбук и слегка повернул голову, глядя на дождь за окном. Он уже должен был быть у Ларса, но час назад тот написал ему, чтобы Ингвар оставался дома. Трогательная забота маленькой собачки, которая лижет тебе руки. Это последний день Ларса в больнице, и Фишер поймал себя на мысли, что волнуется за него. За этот его одинокий, серый день. После всего, что парень надумал себе за ночь о женщине, которую любит, возможно, так же, как Ингвар любит Марию. Мужчина покачал головой. Думать об этом было вовсе не обязательно. Хотя бы потому, что Лина отправилась к Ларсу вместо него. Она чувствовала вину за произошедшее, и Фишер с некоторой долей ревности отметил про себя, что теперь Ларс получит всё, что она ему задолжала, даже больше, с поправкой на то, что очень скоро всё это прекратится. Женщины жалостливые существа. Им свойственно платить впрок, чтобы не было совестно за бесстыдно искалеченную судьбу мужчины. С выходом Ларса из больницы начинался новый акт его собственной оперы.
"Я думаю, кроме тебя у меня никого не осталось", - писал Ларс.
"Я был там. Смотрел на кровавое месиво, что от нее осталось, и на искореженную машину. Все-таки Гамбург – прекрасный город. А женщины – отвратительные водители. Мне было достаточно слегка подтолкнуть ее, любимая. Сделать то же, что со мной сделала она. Теперь у моего «Бугатти» подбит бок. Отвратительная женщина. Даже в смерти своей умудрилась мне напакостить", - писал Фишер.