Любовь зла...

Любовь  зла…


                Женщины очень любят,
                когда их называют жестокими.
                Бомарше.




ПРОЛОГ

…Ненависть и любовь – два противоположных чувства – боролись во мне, и ни одно из них не могло одержать верх…

…Раны от пуль кровоточили и причиняли боль, но эти страдания не шли ни в какое сравнение с тем, что творилось в моей душе…

…Сердце разрывалось на части…

…Я хотел крикнуть: «Будь ты проклята!», а получалось: «Я не могу без тебя!» А вместо «люблю» вырывалось…

Что тут скажешь?!

Любовь зла…



Часть  первая

В паутине совпадений!

                – Удивительное совпадение!
– Совпадение?.. Нет, нет,мой                дорогой Уотсон, эти два
 события связаны между собой,
                несомненно, связаны...
А.К. Дойл  « Второе пятно».


ГЛАВА  1

НАКАНУНЕ   СОБЫТИЙ

Всему есть предел, даже моему терпению.

– Парень, а ты не наглеешь? – не выдержал я. – Тут делов-то и на «Гамильтона» не тянет, а тебе «Джексон» понадобился. Может еще «Гранта» подогнать? Ты говори, не стесняйся. Или «Франклина»?

– Скажу – и подгонишь! – обиделся охранник и вернул мне купюру в десять долларов. – Либо по-моему, либо никак. Сам, небось, за такие фотки штук пять сотенных хапнешь.

– «Пять сотенных»? – Я усмехнулся. – Ты в какой стране живешь, приятель?

Он не ответил. Казалось, еще секунда – и он захлопнет передо мной дверь. Пришлось подстраховаться:

– Погоди-погоди. – Я взял его за рукав. – Как тебя зовут?

Охранник нахмурился:

– А тебе что за дело? 

– Ну, обычно вы носите бейджики, на которых...

– Андрей, - перебил он. – Меня зовут Андрей. – И, освободившись: – Что теперь?

Я, изобразив радость, соврал:

– Значит, тезка! Я тоже Андрей!

Охранник с чувством, с расстановкой произнес мое полное имя:

– Дмитрий Николаевич Уваров.

Потом добавил:

– Теща «Пригород» выписывает.

Меня раскололи.

– Ладно. Я не Андрей. Я – Дима. Но родители склонялись к имени «Андрей». Когда они…
 
– Короче, - снова перебил он. – Или двадцать баксов, или отваливай, журналист.
 
Преисполненный достоинства, я поправил:

– Корреспондент!

– А мне до лампочки, - прокомментировал охранник мою поправку.

Я решил не спорить, протянул ему две зелененькие купюры, по десять баксов каждая, и сказал:

– Извини, Андрей, целикового «Джексона» нет. Два «Гамильтона» подойдут?

– Подойдут.

Он взял деньги и, аккуратно свернув их пополам, положил во внутренний карман куртки.

Мне захотелось немного поиграть в патриота.

– Эх, Андрей, - начал я, укоризненно покачав головой, - ты любишь американские тугрики больше, чем кровные рублики. 

– «Кровные рублики» я вообще не люблю, - невозмутимо ответил он.

– И не стыдно?

– Нет.

– Все с тобой понятно. – Я вздохнул. – И дым отечества не сладок, не приятен…

Баксы были уже отданы, а я по-прежнему мялся у двери склада.

– Андрей, ты мне позволишь пройти или как?

Парень отошел в сторону и пробасил:

– Велком ту зэ склад!

Я гордо прошествовал в названное заведение, заметя, между прочим:
 
– С черного входа это звучит как издевка.

– Подай на меня в суд, - послышалось за спиной.


До чего же я докатился: я – корреспондент криминальной хроники еженедельника «Пригород» –  должен тайком проникать на продовольственный склад, чтобы сфотографировать недавно обворованные контейнеры. Воровство, конечно же, криминал, но криминал криминалу рознь. Похищение партии жевательной резинки без сахара – это смех и слезы! Вот если бы обчистили филиал какого-нибудь московского банка или, на худой конец, умыкнули что-нибудь из музея оружия, тогда другое дело. Под статьей, освещающей подобное преступление, мне не стыдно было бы поставить свое имя. А тут...

Я всегда специализировался на работе с материалом  об особо тяжких преступлениях, произошедших в городе и по области. Всякими мелочами (к примеру, похищением партии жвачки) обычно занимался Олег Липатов, мой коллега. Однако сейчас в нашей провинциальной жизни в сфере громких преступлений царил полный штиль. Парадокс: казалось бы, все полумиллионное население должно было бы быть довольно, но нет: большинство простых обывателей жаждало крови. Граждане хотели почитать о чем-то жутком, случившимся неподалеку, лучше всего с соседом, живущим этажом выше. Позевывая от скуки, они открывали очередной номер «Пригорода» в надежде обнаружить там леденящую душу историю. А вместо этого им подсовывали статьи об отравившемся денатуратом слесаре, о просроченных сосисках и о похищенной партии жевательной резинки. Обыватели разочарованно вздыхали, вынимали телевизионную программу, а саму газету отбрасывали в сторону. Или, что вероятнее, пускали своим домашним любимцам под хвост.
 
Я их понимал, но поделать ничего не мог. В конце концов, не совершать же мне самому преступления, чтобы позабавить скучающих сограждан. Во-первых, я по натуре не склонен к нарушению закона. Почти не склонен. Во-вторых, в случае моего ареста, я лишился бы многих радостей, без которых не мыслю своего существования. В их числе  вкусная еда, общение с девушками, вождение автомобиля, бильярд и любимый «Парламент».
 
Нет, если мне и суждено когда-либо преступить закон, повод, послуживший этому, должен быть невероятно весомым. Настолько весомым, что я даже не представляю, чтобы это могло быть.

Однако мои слова не относятся к мелким правонарушениям, которые приходится совершать по нескольку раз на дню. Чаще всего по работе: тому свидетельство – взятка, данная мной охраннику пять минут назад. Но это жизнь, тут уж ничего не поделаешь. Как говорится, «человеческий фактор».


Сделав фотографии обворованных контейнеров, я немного пошатался вокруг да около в поисках сам не знаю чего; обшарил каждый угол – все напрасно. Кроме нескольких окурков и использованного презерватива, я ничего не обнаружил. Если искомое «сам не знаю что» на складе и находилось, мне не посчастливилось его найти.
 
«Время потрачено впустую», - решил я и направился к выходу.

Охранник был на месте. Я с прежней гордостью прошел мимо, даже не взглянув на него.
 
– Эй, - окликнул он меня, когда я уже тормозил приближающуюся маршрутку. – Почему здесь написано «десять баксов», а не «десять долларов»? Фальшивки?

Парень заторопился ко мне, энергично размахивая купюрами. Его побагровевшее лицо не предвещало ничего хорошего. Что касается сощуренного взгляда, то он характеризовал охранника, как человека, склонного к рукоприкладству.

Во мне тут же проснулся пацифист.

– Просил «баксы» – получил баксы! – ответил я, запрыгивая в газель. – А вообще: можешь подать на меня в суд.

И перед тем, как захлопнуть дверцу, я широко улыбнулся и по-приятельски помахал охраннику рукой.

Поездка на склад была для меня все-таки не совсем бесполезной. Еще в редакции я решил, что на обратном пути заскочу к Вовчику Белякову  в автосервис: узнать, как обстоят дела с бампером на моей «приоре». Третий день без колес – это невыносимо. Невыносимо и накладно. На маршрутных газелях за свой счет особенно не накатаешься.

Автосервис располагался неподалеку от стадиона. Там, попросив водителя притормозить, я и вывалился из газели, споткнувшись о ступеньку.

– Чтоб тебя! – выругался я, встряхнулся и посмотрел на установленные ко дню города щиты с часами. – Полчасика в запасе есть.

Кратчайший путь к автосервису проходил мимо построенного недавно торгового центра (развелось их!), но я не искал легких путей и пошел через дворы, опасаясь встречи с кем-нибудь из своих коллег. Они то и дело бегали в центр, а мне не хотелось никому объяснять: куда и зачем я направляюсь в рабочее время.

На улице стояла прекрасная, редкая для начала октября солнечная и теплая погода. На голубом небе не было ни тучки, и легкий ветерок мягко обвевал лица прохожих. Кроны деревьев, не по-осеннему густые и зеленые, перешептывались и еле-еле поигрывали отбрасываемыми на солнце тенями. Под ними, как под невидимыми куполами, скрывались от посторонних глаз влюбленные парочки. Веселый стук прыгающих мячей дополняли взрывы детского смеха, доносившиеся со стадиона.

– Все, Диман, можешь забирать свою красавицу, - обрадовал меня Вовчик. – Сделал в лучшем виде. Ни одна сволочь не увидит, что тачка «поцелованная». А? Посмотри. Разве заметно? По совести скажи: заметно?

Машина выглядела как новенькая.

– Все отлично. Спасибо, - поблагодарил я Белякова и потянулся за бумажником. – Сколько…

Он остановил меня:

– Даже и не думай. Обидишь. Год назад ты мне помог – будем считать, что мы в расчете.

– Вовчик, чисто символически? Ведь не удобно…

– Не удобно у соседа без соседа ночевать! – протараторил он. – А вот заезжай как-нибудь часикам к девяти сюда, привози пивка, попьем, поговорим, короче, отдохнем после трудового дня.

Я пообещал, сел в родную «приорку» и, включив зажигание, с наслаждением покатил в сторону редакции.

«Все-таки великое это дело – взаимовыручка, - думал я по дороге. – Там юрист знакомый, тут автомеханик. Ты что-то сделаешь кому-то, он тебе поможет чем-то. Хорошо».

Год назад Владимир Петрович Беляков, уже тогда работник автосервиса, чуть не оказался за решеткой по обвинению в непредумышленном убийстве. Возвращаясь с работы, уставший и голодный, он переехал одного бедолагу, лежащего на дороге. Вся суть происшествия, как посчитали и милиционеры, и работники ГИБДД, лежала на поверхности: несчастный случай. Потерпевший, переходя дорогу, споткнулся и упал. В этот момент и появился Беляков на своем автомобиле. Не успев затормозить, Владимир Петрович на всей скорости переехал несчастного.

Доказывать ничего не надо было. Беляков полностью признавал свою вину. В оправдание говорил, что не видел лежащего человека до последнего момента. Разумеется, и признание вины, и раскаяние суд учел бы, однако, скорее всего, Владимир Петрович все равно оказался бы за решеткой. Но тут в дело вмешался я…

Буквально через час после наезда я уже был на месте происшествия. Осматривал, фотографировал, опрашивал, собачился с властями – вообщем, все как всегда. Кроме одного факта: за полчаса до этого я преспокойно сидел дома в кресле и пил пиво. Именно за этим занятием меня и застал звонок от Сергея Борисовича, главного редактора «Пригорода». Шеф сообщил о наезде и велел немедленно отправляться туда.

– Информация точная? – с тоской в голосе спросил я. У меня не было ни малейшего желания куда-либо отправляться.

– Точнее не бывает, - ответил шеф. – Один знакомый гаишник позвонил.

– А кто будет фотографировать?
 
– Ты и будешь. Нечего там вдесятером толкаться.

И вот, оказавшись на месте происшествия и выполнив свою работу, я вдруг почувствовал, что хочу в туалет. Причем, это самое «хочу» очень быстро переросло в «больше не могу».
Поодаль от дороги росли довольно высокие кусты. Туда я и направился. Именно под ними, но немного правее от того места, где я расположился, и лежал кусок железной трубы, один конец которой был испачкан кровью. Этой трубой, как выяснилось в дальнейшем, и оглушили жертву, прежде чем положить на дорогу. Понятия «несчастный случай» и «непреднамеренное убийство», благодаря моей находке, стали неуместными.

Потом было следствие, освобождение Белякова, поимка настоящего преступника, серия моих статей, благодарность от Владимира Петровича, ставшего с тех пор для меня просто «Вовчиком», а также… бесплатные услуги автосервиса.
   
Довольный собой, весь в воспоминаниях, я завернул на парковку для сотрудников редакции.

– Блудный сын вернулся, коллеги–автовладельцы! – прокричал я, вылезая из машины.


– Ну, какие у тебя дела? – поинтересовался Липатов, стоило мне переступить порог нашей с ним общей комнаты.
 
– По жизни нормальные. – Я плюхнулся за свой стол и закурил. – По работе хреновые. Обворованный склад – полная туфта! Владелец – этакий самодостаточный орел кавказского разлива – молчит, дежурившая в тот день охрана молчит, милиция молчит – все словно воды в рот набрали. Орут только закупщики жвачки, но это пустой ор. – Я с удовольствием затянулся и только после этого закончил: – Вот, пожалуй, и все! Да: подход к контейнерам опечатан, поставлен охранник по имени Андрей. Хмурый тип.

– Ну, я думаю, он не был тебе помехой.

Не ответив Олегу, я выпустил три колечка дыма. И снова затянулся.

– Неужели ты не проник за ограждение? – удивился Липатов. – Стареешь!

Я его разочаровал: 

– Проник, проник. И даже фотографии сделал.

– Выходит, развеселил охранника? Развеял его хмурое настроение?

– По началу может быть, но потом он стал еще угрюмее.

– Почему?

– Купюры не понравились, - ответил я, погасив сигарету.

– Старые? Рваные?

– Скорее наоборот.

Олег непонимающе смотрел на меня, а я держал паузу.

– Сколько потратил? – спросил он. – Баксов десять?
– Угадай.
Липатов почесал нос, размышляя, и, наконец, выдал:

– Не меньше десяти. Парень рисковал работой, если не хуже. – Он еще немного подумал. – Я считаю: ты потратил не меньше десяти баксов.

– Олег, вы скоро чокнитесь все со своими баксами, - возмутился я. – Баксы! Баксы! Баксы! Я потратил всего пять рублей. Пять российских рублей. Между прочим, рубль – это тоже конвертируемая денежная единица. А пять рублей – пять таких единиц!

– Не верю. – Липатов закачал головой. – В кризис? Рубли?

Я заговорил пафосно:

– Не все такие меркантильные, как вы, Константин Сергеевич. Андрей не ставит деньги превыше всего. Я дал ему символические пять рублей, и он был доволен. К тому же его теща – заядлая читательница «Пригорода». В целом вся их семья – сплошь одни мои поклонники. Просто фан-клуб какой-то. – Я сощурился. – И потом, доллар падает. Многие стали предпочитать отечественную валюту. 

Минуты две Липатов переваривал услышанное, а потом повторил:

– Не верю.

– Спроси у аналитиков.

Он фыркнул:

– Я не о том. Я не верю, что ты отделался пятью рублями.

Выражение его лица было настолько растерянным, что я поспешил успокоить коллегу:

– Я дал охраннику две купюры по десять долларов, на которых написано «десять баксов».

Его лицо прояснилось:

– Это те, которые продаются в оптовке по два пятьдесят за штуку?
 
– Да.

– И он купился?

– Ненадолго. Но мне этого времени хватило.

Липатов, и не пытаясь сдерживаться, закатился заразительным смехом.

– Расскажи, Дим, - попросил он. – Расскажи подробно.

Что скрывать, о своих победах я мог рассказывать часами, поэтому с удовольствием выполнил просьбу Олега.

Говорят, юмор продлевает жизнь. Если так, то я продлил жизнь коллеги больше чем на десять минут.

– Ну и насмешил ты меня, - успокоившись, сказал Липатов. – Правда, теперь для нашего брата вход на склад закрыт. По крайней мере, в дежурство Андрея.

– Да и делать там нечего. Тоже мне – преступление века! Похищена жвачка! Мобилизуйте армию! Подключайте Интерпол!

– Что хоть за жвачка?

– А тебе не все равно?

– В принципе все равно. Просто интересно.

Я достал блокнот и, раскрыв его, удовлетворил любопытство Липатова.

– «Орбит». Классический. Без сахара.

– У кого-то пунктик по поводу кислотно-щелочного баланса, - предположил Олег.

Моя мысль была объемнее:

– Не мудрено: сейчас у каждого какой-нибудь пунктик имеется.

– Точно, - согласился Липатов, постучав указательным пальцем по столу. – Шеф, например, решил стать писателем.

– Да что ты? – Я подался вперед.

Липатов кивнул:

– Клянусь. Вызвал меня сегодня в кабинет и прочитал небольшой отрывок из будущего романа.

– Детективного?

– Философского. 

– Ну, на этом в наше время особых денег не заработаешь. Хотя… И как тебе строки бестселлера?

– Попытаюсь процитировать по памяти. – Липатов напрягся. – «Меня вторую ночь терзала бессонница. Постоянные мысли о бесполезности существования гнетут меня. Они, как черви, потихоньку сгрызают яблоко моей жизни…» Ну?

Отсчитав про себя до десяти, я развел руками:

– Сказано, конечно, с размахом. Вселенским. Однако, не нам, приземленным, судить о высоком искусстве.

Тут Олег сообщил:

– Есть кое-что и для нас – «приземленных»: тебе звонил Губанов часа полтора назад. Или около того. 

Я так и подпрыгнул на месте. Капитан милиции Евгений Андреевич Губанов заслуженно слыл одним из лучших оперов в убойном отделе и, само собой разумеется, пустяками не занимался.

– Что он хотел?

– Свободное местечко в следующем номере. В рубрике «Следователь просит помочь».
 
Почувствовав, что назревает что-то интересное, я потянулся к телефону.
 
– Подробности не сообщил?

– Нет.

– Перезванивал?

– Пока нет.

– Черт! У него же сменился номер. – Я повесил трубку. – Совершенно не помню, где записал новый.

– Попробуй по служебному, - посоветовал Липатов. – Хотя он сказал, что до завтра никаких комментариев не будет.

– Черт! – снова выругался я. – Если он так сказал, значит так и поступит. К сожалению!

Олег успокоил меня:

– Не переживай, завтра все станет известно. Может быть, ерунда какая-нибудь.
 
– А может и нет. – Мои глаза заблестели. – Крови! Я жажду крови! И читатели тоже.

– Потерпите! – отмахнулся Липатов. – Только недавно писали об убийстве Смоленкова. Того скупщика.

– И что толку, Олег?! Расследование, насколько мне известно, не сдвинулось ни на шаг. Вывод: ни преступники, ни милиционеры работать не хотят.

– Но Смоленкова же кто-то зарезал!

– Вот именно что кто-то!

– И жвачку кто-то спер!

– Не напоминай!

Мы оба замолчали, и в комнате повисла тишина. Я первым нарушил ее, вспомнив о своей машине:

– Да! Я снова за рулем. Вовчик достал новый бампер, все починил, и по старой памяти не взял с меня ни копейки.

– Отблагодарил. Ты же его от тюрьмы спас.

– Все равно неожиданно, - слукавил я. – Даже неудобно как-то. Хоть бы символически… я не знаю… хоть сколько-нибудь.

– Ничего, сочтетесь еще. – Липатов уткнулся в кипу бумажек на своем столе.

– Сочтемся, - не спорил я. – Земля круглая и, благодаря китайцам, тесная.

– Угу, - поддакнул Олег.

Я посмотрел на часы: до конца рабочего дня было еще так же далеко, как до границы этих самых китайцев.

– Поработать что ли для приличия? – спросил я вслух сам у себя.

– Вариантов нет, - вклинился в мой разговор с самим собой Липатов.


Я считаю себя психически нормальным человеком, поэтому работать не люблю. Однако как нормальный человек  вполне осознаю необходимость работы. И это не только зарабатывание денег. Это зарабатывание денег плюс, если хотите, эстетическое удовольствие. Я убежден в этом и не боюсь быть осужденным в использовании банальных истин. Чем работа приятнее, тем продуктивнее ее результаты.

Пришлось бы согрешить против истины, если бы я стал утверждать, что нынешнее мое дело – пресловутая жвачка – удовлетворяло меня. Но, как выразился Олег, «вариантов не было», и я принялся за работу.

Отчет о посещении склада я составил легко и быстро, следуя своему, выработанному годами, правилу: разбавлять ложку фактов бочкой вымысла. При этом старался не переступить еле ощутимой черты  – никого не оскорбить своей бурной фантазией. Народ-то ведь сейчас пошел легкоранимый и вспыльчивый. Еще не зажила до конца красноречивая отметина у меня на спине: как-то по весне двое добрых молодцов с дубинами наперевес поиграли со мной в лапту.

– Отчет готов! – Я с хрустом потянулся. – Пойдем, Олег, пообедаем?

Липатов признался, что и сам хотел это предложить.

Мы заперли комнату и отправились в столовую. А когда через сорок минут вернулись, Олег продолжил прерванную работу, я же решил разобраться с кипой бумаг на столе, накопившейся у меня за несколько месяцев. Это занятие растянулось до конца рабочего дня.

 
– Утро вечера мудренее. – Я встал из-за стола. – Шеф у себя?
 
– По-моему, собирался в типографию, - ответил Липатов, минуту назад вернувшийся от Сергея Борисовича. – Но он в плохом настроении. Я даже забыл сказать ему о звонке Губанова.

– Хорошо, я скажу. После того, как обсудим мою поездку на склад. – Я протянул Олегу руку. – До завтра!

Он ответил на рукопожатие и сказал:

– А я еще минут двадцать поработаю.
 
– Над чем?

– Всякая бытовая фигня. – Олег поморщился. – Гораздо хуже твоего продовольственного склада.

– Понял. Сочувствую.

Я спустился в вестибюль, вышел на улицу и направился в типографию. Мне не терпелось доложить шефу о своих  результатах и поехать домой. Однако все оказалось не так просто.
В типографии меня заверили, что Сергей Борисович в отделе рекламы. В отделе рекламы сообщили, что он в корректорской. В корректорской не сказали ничего, потому что там уже никого не было. В результате я обнаружил шефа в его же собственном кабинете. Он пытался попасть правой рукой в рукав пальто (с левой уже справился). Я помог ему.

– Шеф, вы просто неуловимый мститель, - буркнул я и, не сдержавшись, улыбнулся. Последнее объяснялось очень просто: Сергей Борисович был человеком тучным и мало подвижным. Невозможно было не улыбнуться, представив его бегающим сломя голову по коридорам редакции. 

– Что у тебя? – несколько отрешенно спросил он.

– Сергей Борисович, я по поводу обворованных контейнеров. Принес отчет.

– Давай. – Он бросил его на стол, даже не взглянув. – Пропавшие резинки?

– Жвачки.

– И что с ними?

– С резин… со жвачками? – не понял я.

– С контейнерами, черт тебя побери! – По всей видимости, у шефа и впрямь было скверное настроение. Возможно, кто-то вывел его из себя.

Засиживаться не стоило, поэтому я сразу приступил к сути дела: 

– Фотографии имеются, но ничьих комментариев раздобыть не получилось.

– Плохо.

– Согласен. Однако есть один положительный момент: вряд ли еще какое-нибудь издание раздобудет такие фотографии.

Сергей Борисович насторожился:

– Ты, как всегда, что-то напортачил?

– Не более чем обычно. – Я был сама скромность.

Шеф посмотрел на часы.

– Дим, мне обязательно знать о твоих сегодняшних похождениях? – Его брежневские брови сдвинулись. – Мне это как-нибудь аукнется?

– Вряд ли.

– Тогда я не предлагаю тебе присесть. – Он потер пальцами виски. – Где фотографии?

– Пленка у меня. Завтра отдам на проявку.

– И сразу ко мне, - приказал шеф. – Как будет готово, сразу же ко мне.

– Хорошо, Сергей Борисович.

– Что-нибудь еще? 

– Да. Звонил капитан Губанов. Просил оставить местечко в ближайшем номере. В рубрике «Следователь просит помочь».

Шефа это заинтересовало. Он, уже застегнувший пуговицы на пальто, принялся их расстегивать.

– Губанов объяснил, что хочет туда поместить?

Я покачал головой:

– Сказал: все подробности завтра. С ним разговаривал Липатов.

– А ты где был?

– На складе. – Я выдержал паузу. – Олег взял на себя смелость пообещать капитану колонку. Думаю, это правильно. Мы ничего не теряем. Завтра уже завтра, а ничего серьез-ного у нас все равно нет. Жертвовать ничем не придется.
 
Шеф согласился со мной. Потом спросил:

– Хотя бы предположения какие-нибудь есть? Чья фотография появится в нашей рубрике? Кого ищет Губанов?

Я снова покачал головой:

– Все ответы отрицательные. Может у капитана новое расследование, а может… не знаю…

– «Новое расследование, новое расследование»! – Раздраженный шеф стал вновь застегивать пуговицы. – Он бы лучше поведал, как движется расследование убийства Смоленкова!

– Это тайна, покрытая мраком, - печально заметил я. – Уверен, Губанов и компания уже считают это дело «глухарем». Неофициально, конечно.

– А официально?

– А официально они еще на что-то надеются. Ведь сверху-то давят!

– Хм. Надеются?

– Больше ничего не остается.

– Попробовали бы поработать!

– Надежда – хорошее состояние, Сергей Борисович, - сказал я. – Самое подходящее. Губанов и его люди сделали все возможное. Все, чему их учили в их школе милиции. Когда же это «все» не сработало, осталась только надежда. Неплохое, повторюсь, состояние.

– «Надежда – наш компас земной», - пропел шеф.

– Ага. «А удача – награда за смелость», - подпел я.

Продолжения со стороны шефа не последовало, поэтому на «смелости» наша вечерняя эскапада закончилась.

Вместо третьей строчки песни он сказал мне:

– Дим, как тебе фраза: «Может, не так уж и глупо быть глупым человеком?»

Я не понял:

– А к чему вы ее сказали, Сергей Борисович?

Он протянул ко мне руку ладонью вверх.

– Сам подумай: глупый человек живет одним днем, не переживает о будущем, не волнуется. С такими нервными клетками, как у него, можно и до ста лет дожить.

– Можно. – Я улыбнулся. – Но нам это не грозит. И потом, но это мое личное мнение, лучше ярких пятьдесят лет с умом, чем нудных сто с дурью.

Шеф глубокомысленно вздохнул.

– Как знать, как знать! Иди, Дим. До завтра!

– До свиданья, Сергей Борисович.

Уже стоя у лифта в конце коридора, я услышал позади себя голос шефа.

– Не забудь завтра принести мне фотографии со склада. Сразу же, как получишь.

– Хорошо, Сергей Борисович, - ответил я.

– И как с Губановым поговоришь, тоже сразу же ко мне. Понял?

– Да.

– Что?

– Понял.

Подъехал лифт и раскрыл предо мной двери.

   
ГЛАВА  2

НЕМНОГО  О  ЛИЧНОЙ  ЖИЗНИ

Некоторые мужчины женятся в раннем возрасте и проживают со своей избранницей всю жизнь. Другие женятся по нескольку раз и все время по большой и чистой любви. Я же, видимо, отношусь к третьей категории: как бы много не было избранниц и как бы они не были любимы, до брака  дело не дойдет никогда.
 
Я не боюсь серьезных отношений и, разумеется, не против рано или поздно подарить родителям внуков, однако свою свободу и независимость я ценю больше всего. По крайней мере, так я привык считать.

А вот у моей мамы были иные взгляды на мое холостяцкое положение. По ее словам, если мне не поторопиться с женитьбой в ближайшие пару лет, то я могу на всю жизнь остаться  «одиноким и несчастным». Отчим, дядя Толя, был сдержан в высказываниях, но в его глазах читались сходные суждения.

Я же тем временем не напрягался по этому поводу и встречался в среднем с двумя-тремя девушками в год. Самые долгие отношения были у меня с одной кассиршей из супермаркета, расположенного напротив дома. Они продлились семь месяцев. Меня даже как-то посетила бредовая мысль сделать кассирше предложение, но суровая действительность расставила все на свои места. Она всегда корректирует намеченные человеком планы. Через неделю мы поссорились из-за какого-то пустяка и вскоре расстались. «Не судьба!» - помнится, подумал я и принялся за поиски новой любви.

Следующая девушка, с которой я встречался, была любительницей цветастых фраз и малопонятных слов. У нее все было «индифферентно» и «перманентно». Общаться с ней приходилось исключительно с помощью толкового словаря товарища Ожегова. Но в один прекрасный момент мне это дело надоело, и я понял, что больше не нуждаюсь в обогащении своего словарного запаса. Умница–заумница  тут же стала для меня индифферентна, и я вернулся к своему почти перманентному состоянию, то есть к жизни холостяка.
Была еще одна поэтесса, от которой не осталось никаких ярких воспоминаний, кроме двух первых строчек ее «концептуальной поэмы»:
                Я люблю ночной покой,
                Вечность звезд, хранящих тайну…

Потом последовал целый калейдоскоп девушек, разных по характеру, по цвету волос, по комплекции и, наконец, по социальному статусу. Одних содержал я, другие, краснею, но сознаюсь, содержали меня. У некоей Светланы Заупокойной, например, я работал дворецким по найму и параллельно по зову сердца наставлял ее мужу рога.

После Светланы была, охмуренная мной, дочурка влиятельного в нашем городе чиновника. Тот в конце концов встал перед выбором: закопать меня (в прямом смысле) или от меня откупиться. Я, ясное дело, настаивал на втором варианте, моя возлюбленная тоже. Хотя прекрасно понимала, что никакой любви я к ней не испытывал и не испытываю.
 
Выйдя из больницы (третий вариант: два в одном), я получил однокомнатную квартиру (правда, на окраине) и машину (правда, отечественную). Дочурка чиновника укатила во Францию (я узнал об этом позднее), а я сам, как только зажили синяки, устроился работать в еженедельник «Пригород» корреспондентом криминальной хроники. В последнем мне тоже кое-кто помог. Кое-кто женского рода. Кое-кто, предпочитающий, кстати, белье красного цвета. Я помнится, от этого просто с ума сходил.

Нет, я никогда не стремился стать этаким Дон Жуаном начала ХХI века. И уж тем более содержанкой. Наоборот: я мечтал встретить ту единственную, с которой смог бы прожить (желательно, в гражданском браке) до конца своих дней. Но, увы, она мне не попадалась, а жить в одиночестве не хотелось. Нам –  мне и моему коту Арчи – периодически требовалось женское общество. Пригласить для него девочку по вызову я, разумеется, не мог, поэтому отпускал его погулять во двор, а сам… Сам искал новое увлечение. Для симпатичного мускулистого молодого человека с квартирой и машиной это не было большой проблемой.
   

Вернувшись домой, я почувствовал себя тоскливо и одиноко. Мяуканье кота у ног было приятно, но не целительно. Неделю назад я расстался с Лизой из бухгалтерии, однако нехватку женского тепла и внимания ощутил только сегодня.

– Надо позвонить Ане, - сказал я своему зеркальному отражению. И оно меня целиком и полностью поддержало.

Аня была учительницей младших классов, кое-чему научившая и меня, хотя я полагал, что за свои тридцать с лишним лет перепробовал в постели все, что только можно и нельзя. Исключая, разумеется, всяческие извращения.

Эта миниатюрная длинноволосая бестия с офигительными формами была неисправимой оптимисткой и не теряла надежды поменять свою фамилию на «Уварова». Я же этим бесцеремонно пользовался.

Набрав ее номер, я закурил и стал терпеливо ждать, когда прервутся гудки.

– Привет, Дим, - послышался в трубке милый Анин голосок.

– Здравствуйте, Анна Сергеевна! С вами говорит Димочка «ХочуВсеЗнать» Уваров. Ваш самый прилежный ученик.

– И самый любимый, - засмеялась она.

– Надеюсь. Чем занимаешься?

– В данную минуту разговариваю с тобой. А ты?

– Курю, - честно признался я.

– Все легким «Парламентом» балуешься?

– Ага. Сигаретами с легким никотиновым содержанием. В целом, иду по жизни налегке. Вот хочу пригласить тебя на Лимпопо.

– Что такое «лимпопо»?

– Приедешь, и расскажу и покажу.

– Извини, Дим, но сегодня я никак не могу. Я у родителей. До конца недели.

– Но неделя только началась? – ужаснулся я.

– Отец приболел. Я отпросилась в школе.

– Значит, Лимпопо тебе не видать!

– Мне самой жаль. А нельзя его перенести на потом?

Я хватался за соломинку:

– Ань, давай я приеду за тобой, а завтра отвезу назад. Я снова с машиной. Согласна?

Она несколько секунд помолчала. Затем ответила категорически:

– Нет, не могу. Правда, не могу. Если приеду пораньше – на выходные – позвоню. Обещаю.

– Клянешься?

– Да.

– Хотя бы на денек пораньше?

– Хорошо.

– А лучше на два.

– Я постараюсь.

– «Верю в тебя, в дорогую подругу мою...» – пропел я и повесил трубку.

Я не знал, как провести вечер и чем занять себя. Поработать над интересным материалом, как мне иногда доводилось делать по вечерам, я не мог, ввиду отсутствия такового. Выходить из дома просто не хотелось, а значит оставались только три способа скоротать время. Во-первых, я мог бы посмотреть что-нибудь по телевизору или поиграть на компьютере... Во-вторых, вынуть из запасов бутылочку коньяка и от безысходности в одиночестве употребить его. Кстати, первое и второе занятия можно было запросто со-вместить. И все-таки, несмотря на заманчивость предыдущих способов, я избрал третий, решив пораньше лечь спать и как следует выспаться.

«Спать! Спать! И еще раз спать! – мысленно провозгласил я. – Вместо ночи любви – ночь покоя и отдыха!»

Так я и поступил. Вернее, с таким твердым намерением забрался под одеяло и закрыл глаза. Но мне не спалось. Я ворочался с бока на бок, то включал, то выключал телевизор, курил… Сон не приходил ко мне. Прошло не меньше часа, прежде чем я наконец-то заснул.


Будильник звонил долго и настойчиво.
Я ждал, когда он замолчит, а он ждал, когда я встану. Из нас двоих правда была на его стороне – я это знал, но поделать ничего не мог. Наученный горьким опытом опозданий, я ставил будильник на шкаф, подальше, так, чтобы невозможно было дотянуться до него рукой с дивана.

Он звонил, не переставая, уже целую вечность, когда я нехотя поднялся с кровати. В квартире, наконец, воцарилась тишина. Стоя посередине комнаты, я прикидывал, что сделать сначала – умыться или покормить кота, как всегда вертевшегося у моих ног. Наверное, все-таки следовало покормить кота, иначе мог включиться еще один писклявый  будильник.


Утро.

Утро – начало нового дня.

Утро – пора открытий, достижений, подвигов. Просыпается надежда на будущее. Несмотря на то, что утро – часть замкнутого круга: утро – работа – вечер – ночь – утро – работа… И так далее по кругу.

Утро.

Из окон разносится перезвон будильников и какофония многообразных радиостанций. Полуграмотные дикторы, сдерживая зевоту, стараются придать своим голосам максимум бодрости, воодушевляя покорных полусонных слушателей на предстоящую работу.


Через полчаса я был одет, причесан и выбрит. Позавтракал плотно, и, видимо, в связи с этим у меня появилось приотличнейшее настроение. Задев плечом косяк двери, я не выругался, как обычно, а только пробурчал: «Хрущевские гробы». Я – среднестатистический житель среднестатистической пятиэтажки одного из среднестатистических провинциальных городов Российской Федерации. Я давно догадался, зачем нас в свое время расселяли в гробы-ульи: с рожденья готовили к загробной жизни. В таких квартирах, как моя, расслабляться нельзя ни в коем случае – необходимо всегда быть начеку, чтобы остаться целым и невредимым: стены, двери, косяки, ванна, форточки несут в себе опасность (может и не смертельную, но весьма болезненную).

Обув свои любимые кроссовки, я подошел к зеркалу и критически осмотрел крепко сложенного кареглазого брюнета в сером пиджаке поверх свитера. На работу брюнет не торопился. Он был спокоен, так как в запасе имелось более двадцати минут, а на стоянке ожидал отремонтированный железный конь – «приора» цвета кварц.

Я потрепал за уши Арчи на прощание и, накинув куртку, вышел в свет.


По дороге на работу у меня запиликал мобильник. Звонила мама: она напомнила, что у отчима в пятницу день рождения, и поинтересовалась, купил ли я подарок. И приду ли вообще.

– Мам, конечно же, я приду. Обещаю. А что подарить? От души или практичности для?.. Никаких намеков! Я серьезно!.. Нет, правда, дядя Толя мне дорог и близок… Ни капли иронии… И без сарказма… Бритвенный станок так бритвенный станок… Да, я себя прекрасно чувствую; ем регулярно, сплю, как убитый, работаю, как проклятый… Шучу, мама, шучу… Нет, я приду один… У меня сейчас никого… Обсудим при встрече… Я веду машину… Да, прямо сейчас… Я не одинок, мама: у меня есть ты, кот, компьютер, диски, книги… Да, и дядя Толя есть… я не забыл!.. Нет! Он шел сразу за книгами. Ты мне не дала закончить предложение. Честно!.. Все! Батарейки садятся. Пока! До пятницы! Целую!.. Грязное белье я привезу отдельно, разумеется… На днях… Да, погода хорошая… Я работаю сегодня, но, если захочу, - найду с кем погулять вечером… Нет, не с котом… Не утешаю – так и есть… Внуки будут… Обещаю, что когда-нибудь… Клянусь! К пятнице, извини, не успею...  Я не издеваюсь, а ты не старая и не больная... Нет, спроси у дяди Толи… Хорошо! Пока! Целую!... Ага, часам к семи… Постараюсь не опоздать.

Я отключил телефон и закурил. К пятнице необходимо было запастись терпением: мне некого предъявить в качестве якобы будущей супруги, следовательно, нотаций и упреков не избежать.


ГЛАВА  3

ЮЛЯ   ЛАСТОЧКИНА

Когда я приехал на работу, конверт от Губанова уже ждал меня. Позднее капитан и сам позвонил, чтобы внести кое-какие пояснения. Поговорив с ним по делу, я заодно узнал и его новый номер сотового.

То, что Губанов мне передал, было сенсацией!  Убийство в Центральном  парке!  В ночь с воскресенья на понедельник там был обнаружен труп некоего Кравцова Сергея Юрьевича. Мужчину убили ударом ножа в спину. К краткой биографии убитого и  описанию внешности была приложена фотография. Губанов просил поместить ее в газете и опубликовать следующий текст: «Всем, кто видел этого человека в воскресенье вечером или ночью в районе Центрального парка, просьба обратиться в редакцию или позвонить по следующим телефонам...».

Я отнес все эти материалы шефу, и он, просмотрев их, дал зеленый свет.

– Наконец-то хоть что-то интересное, - удовлетворенно произнес Сергей Борисович, потирая ладони. – Делай все, как хочет капитан. Если же объявится какой-нибудь свидетель, сначала поговори с ним сам, потом доложи мне и только после этого свяжись с Губановым.

– Будет сделано, - пообещал я.

– А где фотографии обворованных контейнеров?

– Липатов обещал за ними сходить. Занесет их вам минут через пятнадцать–двадцать.

– Хорошо. – Шеф все еще потирал ладони. – Не хочешь пообщаться с соседями Кравцова?

Мне не хотелось:

– Не вижу смысла. Там сейчас люди Губанова днюют и ночуют. Пару дней нужно выждать.
 
– Ты прав, - согласился шеф. – Не забудь: информировать меня постоянно.

– Я все понял, Сергей Борисович.

– А пока помоги Олегу с его материалами.

– Конечно.

 
– Тебя желает видеть какая-то Юля Ласточкина, - сообщил мне Липатов. – Она внизу, на проходной. Сказать, чтобы ее пропустили? Я как раз иду в типографию, а за одно и за твоими фотографиями.

– Юля Ласточкина? – переспросил я, не веря своим ушам. 

– Старая знакомая?

– Да уж! Еще какая... старая.

– По голосу не скажешь.

Я достал из пачки сигарету, но прикуривать не стал.

– И она хочет меня видеть?

– Ну, ты же Дмитрий Уваров, корреспондент криминальной хроники! – нетерпеливо выпалил Липатов. – Так что ей передать?

Поборов переполнявшие меня эмоции, я, как мне кажется, вполне спокойно сказал:

– Пускай заходит.

Олег недвусмысленно подмигнул мне.

– Я вам мешать не стану. Погуляю полчаса.

– Как хочешь.

– Счастливо!

– Не забудь занести шефу снимки, - напомнил я. – Он ждет.

Липатов, уже находившийся в дверях, кивнул и вышел.

– Юля Ласточкина! – вырвалось у меня. – Кто бы мог подумать!
 
Я убрал в стол документы, присланные Губановым, встал и, подойдя к окну, закурил. Я мысленно убеждал себя в том, что должен предстать перед Ласточкиной преуспевающим и уверенным в себе мужчиной, что и думать забыл о нашем бурном, но коротком романе, что обязан отнестись к ней, как к обычному посетителю.

Раздался стук в дверь.

– Войдите, - пропел я фальцетом и, ужаснувшись своего голоса, грубо закашлял.

Дверь раскрылась, и чуть уловимый аромат духов опьянил меня.

– Привет, - несколько скованно поздоровалась Юля и улыбнулась.

– Привет, - откликнулся я. – Классно выглядишь.

И вовсе не польстил ей: девушка действительно была прекрасна, впрочем, Ласточкина была такой всегда. Та же очаровательная улыбка, те же голубые глаза и ласкающий слух голос. Изменился только цвет ее роскошных волос – они стали каштановые. Но это нисколько ее не портило. Скорее, наоборот. По локонам ее волос хотелось провести ладонью. Хотелось раньше и захотелось сейчас.

Я помог Юле снять плащ и повесил его на вешалку. А про себя отметил, что и отличный вкус у нее тоже сохранился. Все, от одежды до макияжа, было подобрано со знанием дела.

– Спасибо, - поблагодарила она меня за галантность.

Предложив гостье стул напротив своего стола, я сел сам, и некоторое время мы молча глядели друг на друга. Потом почти одновременно улыбнулись.

– Сколько же мы не виделись? – не выдержал я. – Года два?

– Почти три, - не задумываясь, ответила Юля. – Ты не говорил мне, что ты журналист.
 
– Корреспондент, - вежливо поправил я.

– Разве это не одно и то же?

– Для меня нет. Когда мы… э-э-э встречались, я им еще не был.

Мы снова помолчали. Я заметил, что Юлю что-то беспокоит, и она хочет поделиться этим со мной, однако никак не может решиться начать разговор.

– Замуж не вышла? – поинтересовался я, проявив инициативу. 

Ласточкина приподняла правую руку и показала мне свои пальчики. Кольца не было.

– Как видишь, нет. А ты не женился?

– Нет.

– И не собираешься?

Я потер ладонью лоб и вздохнул.

– Надо посмотреть в записной книжке. Жизнь сумасшедшая, всего не упомнишь. – И перелистал несколько страниц ежедневника. – В ближайшие дни не собираюсь.

Она рассмеялась, и мне на минуту показалось, что она смотрит на меня так же, как и три года назад. Наверное, показалось.

– А я собираюсь замуж, - сказала она негромко. – Через два месяца, в декабре.

– Поздравляю от души. – Я попытался изобразить на лице полное равнодушие, но, думаю, получилось не очень. – Кто счастливчик?

Ласточкина хотела ответить, но я сам не дал ей этого сделать.

– Впрочем, зря спросил. Мне все равно. Убивать его из ревности я не собираюсь.

Шутка не удалась, и я перевел разговор на другую тему:

– Где работаешь?

– В салоне-парикмахерской. Называется «У Ирины».

– По имени хозяйки? 

– Да. Ирины Станиславовны Ефимовой, - ответила Юля с явной неприязнью.

– Стерва?

– Вдова Котовского.

– То есть? – не понял я.

– Она лысая, - объяснила Юля. – Носит парики.

Я вскинул брови:

– И за это ты ее не любишь? Наш главный редактор тоже лысый, но, между тем, замечательный человек. Ну, по меньшей мере, хороший.

– А она плохой человек, - твердо заявила моя гостья. – Относится к нам, как к неграм на плантации.

– К вам?

– К своим сотрудницам.

– Что же ты там работаешь? Почему не уволишься?

Юля пожала плечиками.

– Привыкла. К тому же зарплата устраивает.  И салон  недалеко от дома.  Если  бы  не эта  жертва  радиации...

Уголки моих губ невольно раздвинулись.

– Ты всегда была остра на язычок. Но шутки иногда рискованное дело.
 
– Остроумие всегда рискованно. – Юля вздохнула. – Какой была, такой и осталась... к сожалению. От дурных привычек не так легко отделаться.

– Согласен. – Я кивнул в сторону пачки сигарет, лежащей на столе. – Я все еще бросаю курить. Держался полтора года, а потом снова сорвался.

Ласточкина по-прежнему не готова была рассказать о причине своего прихода. У меня появились опасения, что этого так и не произойдет.

– Как родители? – спросил я, не давая затягиваться паузам.

– Нормально. Спасибо. – Она провела ноготком указательного пальца по краю моего стола. – А как твоя мама?

– Хорошо. – Я бросил взгляд на календарь. – У отчима в пятницу день рождения.

Ласточкина натянуто улыбнулась и сказала:

– Значит, жизнь бурлит.

– У меня-то? – Я усмехнулся. – Так слегка кипятится. Вот у тебя бурлит: замуж выходишь! Надеюсь, по любви? Хотя это не мое дело. Уже два года, как не мое.

– Почти три.

– Как летит время?!   

В дверь постучали.

– Войдите, - сказал я, повысив голос. 

В комнату заглянул Липатов.

– Прошу прощения, - вежливо начал он, - там Лена из корректорской принесла банку соленых огурцов. Давай, Дим, возьмем напополам. Недорого.

Липатова, разумеется, волновала не банка огурцов, а моя гостья. Не удивлюсь, если узнаю, что он вообще никуда не уходил.

– Так что? – спросил он у меня, глядя при этом на Ласточкину.

– Возьми. – Я был невозмутим. – Ты, кстати, отнес Сергею Борисовичу фотографии?

Он нехотя покосился в мою сторону:

– Какие фотографии? А, со склада! Отнес.
 
– Молодец. – Я выразительно посмотрел на него, но он как будто не понял значения моего взгляда. – Олег, возьми у Лены банку огурцов. Немедленно.

Липатов почти пропел, что так и поступит, еще пару раз извинился и, наконец, исчез.
 
– Холостяки, - объяснил я. Хотя Липатову это определение не подходило. – Огурчики любим, а солить их не умеем. А иногда так хочется. Вот позавчера, в воскресенье, нажарил я себе картошки, сижу и думаю: «Эх, сейчас бы еще огурчиков соленых! Да к ним грамм сто водки!» Как-никак законный выходной.

– А я работала, - еле слышно произнесла Юля. Потом, проглотив в горле комок, четко добавила:

– На меня напали в то воскресенье.


– Я, собственно, поэтому и пришла. Не знаю, что мне делать.

Я увидел в глазах Ласточкиной растерянность, и даже страх. В этих голубых, таких лучистых глазах. Наш легкий разговор ни о чем ненадолго отвлек ее от тягостных мыслей.
Но сейчас они снова овладели ею.

– Двух мнений быть не может: ты должна идти в милицию, - сказал я предельно серьезно.

– А если... если... Если бы Сергей, мой жених, - начала было она, но, сделав отчаянный жест рукой, не закончила мысль.

Я нахмурился:

– Он напал на тебя?

– Нет! Господи, нет! – запротестовала Юля. – Сергей сейчас в Москве, по работе. Вот я и не знала, с кем мне поговорить. Вчера целый день думала, как поступить, а потом увидела твою фотографию в газете. Это знак судьбы, решила я. Может быть, это глупо, но, как видишь, я пришла.

– И правильно поступила. Милиция в общем-то никуда от нас не денется. Рассказывай все подробно: что и как.

– Только ты меня не перебивай, - попросила она. – Я расскажу тебе еще и об одном странном клиенте. Он пришел в наш салон в то воскресенье, незадолго до нападения. И был действительно странный. Очень странный.

Я слегка подался вперед.

– Я весь внимание. Рассказывай. Постараюсь не перебивать.

Ласточкина вдруг опустила глаза:

– Надеюсь, я не слишком отвлекаю тебя от работы... Дима? – И сжала губки, ожидая ответа.
За всю нашу беседу она первый раз назвала меня по имени.

– Совсем не отвлекаешь, - успокоил я ее. – Рассказывай... Юля.

– Хорошо. – Она собралась с мыслями и начала рассказ.

– В то воскресенье мы вообще не должны были работать, но миссис Плешь заставила нас выйти: мол, начало октября, стригутся люди часто, надо работать. Я Свете... Свете Панариной, моей напарнице, сразу сказала: «Кому нужны прически в такой туман! Никто не придет». Все почти так и вышло.

А туман, вспомни, был густой, ужасный. Просто сплошная грязно–желтая пелена. Если какие-то фонари и работали, то от них было мало толку. – Юля посмотрела в окно. – Как порой переменчива погода! Позавчера непроглядный туман и холод, а сегодня и ясно и тепло…
Так вот, за первые три часа у нас побывал только один клиент: молодой человек попросил сделать ему полубокс. Света справилась минут за пятнадцать, и, когда молодой человек ушел, мы продолжили скучать. Слушали музыку, перемывали косточки нашим общим знакомым... Короче, делать на работе было нечего. Вдова Котовского звонила пару раз: узнать, как идут дела. Мы отвечали, что никак, но она требовала, чтобы мы обе оставались в салоне.
Наконец я не выдержала и, зная, что хозяйка сама сегодня уже не заявится, предложила одной из нас пойти домой. Дура! Инициатива всегда наказуема.

Мы бросили жребий. Выиграла Света, так что то воскресенье изначально было не моим днем. Она ушла, а я осталась ждать у моря погоды. Я была уверена, что больше посетителей не будет, но ошиблась.

Второй клиент, если его, конечно, можно назвать клиентом, появился в салоне приблизительно через сорок минут. Он почти вбежал, озираясь по сторонам, и спросил:
«Это парикмахерская?»

Дим, ты представляешь!? Я даже не нашлась, что ответить.

Затем он, пошатываясь, подошел к свободному креслу, во втором сидела я, и, глубоко вздохнув, завалился в него. Он был явно чем-то взволнован.

– Минутку, - остановил я рассказ, - опиши мне этого мужчину. Может быть, пригодится.
Юля сосредоточилась.

– Ему лет сорок – сорок пять, он среднего роста, брюнет, одет был в серое пальто, с заметной дыркой на полах. На воротнике рубашки не было пуговицы.

– А лицо?

– Обыкновенное: без шрамов и огромных родинок. Я точно запомнила ямочку на подбородке, как у Дугласов.

– Дугласов? Актеров?

– Да. – И уточнила: – Керка и Майкла.

– Ясно. Что было дальше? – Как выяснится позже, мне не все было ясно и я не был предельно внимателен.

– Так вот, - продолжила Ласточкина, - он завалился в кресло и уставился в потолок. Как же я мысленно ругала себя за то, что отправила Свету домой!

«Как вас постричь?» – спросила я. И встала.

Он проигнорировал мой вопрос. И задал свой:

«Во сколько вы закрываетесь?»

Естественно, я была шокирована. И он, заметив это, поспешил объясниться:

«Не поймите меня неправильно. Я просто недолго посижу у вас: мне нужно спокойно подумать».

Я робко поинтересовалась: о чем, но он не ответил.

Тогда я ему заявила:

«Между прочим, здесь не государственная дума».

Он как-то чудно посмотрел на меня, затем полез в карман пальто и достал кошелек.

«Я дам вам сто рублей, - сказал он. –  А через полчаса уйду». – И положил на стол купюру.
Я, поразмыслив немного, взяла деньги.

«А что? На маньяка не похож, - решила я. – Да и щупленький какой-то». Но на всякий случай садиться в кресло не стала и даже отошла от незнакомца подальше.

Я пыталась заговорить с ним, предлагала постричь его (он в этом явно нуждался), но все впустую.

И как назло, время тянулось медленно. Очень медленно. Я слушала музыку по радио, а «мыслитель» думал, сидя в кресле. Это продолжалось так долго, что иногда я просто забывала о нем. Видимо, «клиент» настолько примелькался, что уже воспринимался мной, как… часть мебели. Тем более что в своей позе он был практически неподвижен.

Итак, каждый из нас занимался своим делом: он думал, я слушала музыку, и  никто не отвлекал нас от наших занятий.

«Мыслитель» так погрузился в свои раздумья, что, когда раздался телефонный звонок, даже подпрыгнул в кресле.

Помню, я сказала ему:
«Не бойтесь! Это всего лишь телефон. – И прибавила: – Какой вы нервный».

Снова звонила миссис Плешь, но на этот раз, узнав о плачевном результате работы, она милостиво разрешила нам со Светой идти домой.

«Наконец-то!» - обрадованно подумала я и, повесив трубку, повернулась к «мыслителю».
Однако его и след простыл. Я не слышала ни шагов, ни скрипа двери – ничего. Он просто испарился.

Я заглянула в подсобку, выглянула на улицу, но нигде его не обнаружила. И так как в салоне я осталась одна, получалось, что он очень тихо встал и ушел через входную дверь, пока я разговаривала по телефону.

Возможно, к тому, что произошло потом, этот визит и не имеет отношения, но согласись, Дим, это был странный незнакомец.

– Очень странный, - подтвердил я.

У Юли от долгого рассказа пересохло в горле, и она попросила стакан воды.

– Теперь собственно о том, из-за чего я здесь, - продолжила она после того, как я выполнил ее просьбу. – Я говорила, по-моему, что салон находится недалеко от моего до-ма, минут десять идти пешком. Тебе, скороходу, вообще минут пять. Однако тогда я воз-вращалась домой несколько дольше. Я шла осторожно: на мне были новые сапожки с высоким каблуком. – Она помрачнела. – Эх, мне не следовало обувать их в тот день! Кто оценит, если вокруг сплошной туман?! Хотя нет, Света оценила...

Итак, я была уже почти около дома, когда меня ослепил свет фар автомобиля. Я ос-тановилась. Послышался рев мотора, скрежет колес, и затем машина вдруг рванула на меня с бешеной скоростью. Выронив сумочку, я застыла на месте. Мои ноги словно окаменели. Так бывает в детских ночных кошмарах: тебя преследуют, ты должна бежать, а ноги не идут.

– Как же ты спаслась? – не выдержал я.

– В последний момент пришла в себя и отпрыгнула в сторону. Потом, забыв обо всем: о сумочке, о сапожках, – пулей полетела к своему подъезду. «Только бы была открыта дверь!» – молила я. Ключи ведь остались в сумочке, а сумочка – на тротуаре. Мне повезло: я влетела в раскрытый подъезд и захлопнула за собой дверь.

– Ты запомнила номер машины?

– Нет.

– А марку?

– Нет. Я была ослеплена.

– Может быть, цвет машины?

Она отрицательно покачала головой и сказала:

– Я вернулась на то место с соседом, дядей Степой, которого встретила в подъезде.

– Дядей Степой?

– Его действительно все так зовут.

– Сумочку нашла?

– Да.

Я кивнул на ту, что была у нее с собой:

– Эта?

– Да, - ответила Юля.

– Из нее что-нибудь украли? Деньги?

– Нет. Все осталось на месте. Но в сумочке кто-то пошарил.

– Ты уверена, что ничего не пропало? Пойми, это важно.

Ласточкина наклонилась поближе ко мне.

– Я понимаю, Дим. Все было на месте. Поэтому-то я и не пошла в милицию. Я была напугана, а дядя Степа сказал, что меня чуть не сбил какой-то пьяный лихач.

– Да-а-а, - протянул я.

– Подскажи, что я должна делать. – В ее голосе звучала мольба. – Ты обещал помочь.
 
– Стараюсь, стараюсь, - неторопливо произнес я. – Ты уверена, что в твоей сумочке кто-то рылся? Может быть, там все перевернулось само собой, когда сумочка упала на тротуар?

Ласточкина не задумалась ни на секунду:

– Ты знаешь, я не образец для подражания в плане… как это слово? Вообще у меня не всегда все на своих местах, но не до такой же степени!

Я заметил:

– Все женские сумочки – бездонные пропасти. – И спросил: – То есть ты уверена, что в сумочке кто-то покопался?

– Да. Абсолютно. 

Честно говоря, версия дяди Степы казалась мне вполне правдоподобной.  Но чтобы Юля не подумала, что мне просто хочется избавиться от нее, я предложил: 

– Вот как мы поступим: позвоним моему приятелю – капитану милиции Губанову, он мне кое-чем обязан, пусть разберется.

Вспомнив, что утром записал его новый номер на одном из листов, что лежали тогда у меня на столе, я открыл нужный ящик и достал оттуда все бумаги.

– Где-то здесь, - пробормотал я. – Сейчас найду.

И стал методично перекладывать листы один за другим. «В конце концов, мне неудобно ей отказать, - думал я. – А Губанов – человек рациональный и не щепетильный. «Странный клиент», «неудавшийся наезд» - пока нет трупа, он и из кабинета своего не выйдет. Выслушает ее по долгу службы, успокоит, может быть, даже отправит к кому-нибудь званием пониже написать заявление… хотя вряд ли… и все!»

– Это он! – воскликнула вдруг Юля.

Ее взгляд был направлен на фотографию, находившуюся среди бумаг.

– Это мой странный воскресный клиент!

Посмотрев на лицо мужчины с фотографии, на ямочку на подбородке, я сухо сказал:

– Приехали!


Как же я сразу не догадался, чье лицо описывала мне Юля?! Ведь я разглядывал эту чертову ямочку все утро!

– Дима, что с тобой? – Юля не на шутку растерялась.

Я прикинул про себя, стоит ли ей говорить правду, и решил, что все-таки стоит.
 
– Мужчина на фотографии – Кравцов Сергей Юрьевич, чей труп был обнаружен в ночь с воскресенья на понедельник в Центральном парке. Так-то. Я как раз собирался подготовить материал в рубрику «Следователь просит помочь».

На Юлю в этот момент просто жалко было смотреть.

– Труп! – пролепетала она. – Кошмар! Я даже фильмы такие не смотрю, ты же знаешь. А чтобы убийство наяву! Ужас!

Как обыватель, я был с ней согласен:

– Да, Юль, все это неприятно. Однако… Подожди, а с чего ты взяла, что Кравцова убили?
Она с удивлением заморгала ресничками:

– Ты сказал.

Это было не так!

– Нет, я сказал, что обнаружили его труп. Но убийство это было или несчастный случай, я не говорил. Неужели болтун Липатов…

– Нет, мне никто ничего не разбалтывал, - перебила она. – Просто я подумала… – Моя гостья слегка занервничала. – Так как он умер?

Я ответил:

– Его убили.

– Как? – И сразу: – Нет, не говори!

Я не сказал.

– Значит, я оказалась права. –   Ласточкина закатила глаза. – И повторю: это ужасно!
Наши мнения совпадали:

– Я вновь соглашусь. Однако один плюс все-таки есть.

– Какой?

– Убийством Кравцова занимается как раз капитан Губанов – мой приятель. А вот и листок с его номером телефона.

Юля умоляюще смотрела на меня.

– Дима, я боюсь, - тихо произнесла она. – Я не хочу... Убийство!.. Что же мне делать? – Она замолчала, а через несколько секунд выдавила из себя: – Наша парикмахерская находится рядом с парком. Буквально в двух шагах.

Голос Юли дрожал. Я снова попытался ее успокоить.

– Губанов – хороший опер. Опытный. Сообразительный. Он распутает это дело. Обязательно распутает. Я позвоню ему и предупрежу, что мы сейчас приедем. Ведь ты готова поехать к нему со мной? Сейчас же?

Ответ прозвучал незамедлительно, хотя и несколько обреченно:

– Да.

Я уже начал набирать номер капитана, когда одна мысль заставила меня повесить трубку.

– Что? – Ласточкина непонимающе смотрела на меня.

– В милицию мы пока звонить не будем. – Я демонстративно отодвинул от себя телефон. – Ехать – тем более.

– Почему?

– Все очень просто: если мы откроемся Губанову, тебя тут же привлекут как важного свидетеля, затаскают по кабинетам и т. д. и т. п. А вдруг... я повторяю, вдруг и вправду нападения на тебя не было, а был... была глупая шутка. Однако, попав в милицию в качестве свидетеля в деле об убийстве, ты можешь вляпаться по самые уши.

– Что же мне делать? 

– Я так понимаю, у тебя сегодня выходной?

– Я попросила Олю Ивалькову из другой смены подменить меня на пару дней. Сказала, что неважно себя чувствую.

– Правильно, - одобрил я. – Ты на машине?

– Нет. У меня нет машины. У Сергея есть, но ведь он... 

– Ты пришла одна?

– Да.

Я достал сигарету, закурил и только после этого попросил Ласточкину:

– Дай мне минутку подумать.

Она встала и подошла к окну. Секунд десять я любовался ее точеной фигуркой, прежде чем переключился на обдумывание плана действий.

Конечно, скрывать от милиции свидетеля в деле об убийстве – поступок рискованный. Однако мне очень не хотелось подставлять Юлю под удар. Пусть в прошлом, но мы были с ней достаточно близки. К тому же, если появится такая необходимость, я всегда успею предоставить свою экс-пассию на растерзание представителей закона. Ведь по долгу службы мне приходится довольно регулярно общаться с капитаном Губановым. А так, может быть, удастся не впутывать Ласточкину в расследование... по старой памяти.

Надо отметить, что я попал в весьма щекотливое положение. Одно дело скрыть имеющегося свидетеля от Губанова, другое – от собственного шефа. Сергей Борисович приказал явиться к нему немедленно, если появится что-то новое. «Что-то новое» появилось. Но вести Ласточкину к шефу я не спешил. Он, в отличие от меня, с Юлей не спал и никаких моральных обязательств перед ней не имеет. Выжав как лимон, он тут же, без зазрения совести, отдаст ее на съедение Губанову. А это как раз то, от чего я хотел бы ее уберечь.

– Вот как мы поступим, - я потушил сигарету и, встав из-за стола, подошел к Юле, - сейчас я отвезу тебя домой. Ты должна будешь...

Меня прервал стук в дверь.

– Кто там? – грубо спросил я.

– Это я. – Олег заглянул в комнату. – Можно? Не помешал?

Мое разрешение имело условие:

– Можно, но минут через пять.

– Я, к твоему сведению, тоже здесь работаю. – Липатов состроил гримасу. – Эта комната не твой личный кабинет.

Я был холоден:

– Пять минут.

– Нет, нет, нет! – запротестовал Олег.

– Пять минут, - пообещал я и выпроводил его в коридор. После чего вернулся к разговору с Юлей.

– Ты будешь безвылазно сидеть в своей квартире, - инструктировал я ее. – По крайней мере, до завтрашнего утра. Поняла?

– Да.

– Никому не откроешь дверь? Я имею в виду из незнакомцев?

– Да, - скорее машинально, чем осознанно, отвечала Юля.

– Кстати, когда приезжает Сергей?

– Да… Ой! Через несколько дней.

– Ладно. – Я убрал в стол бумаги. – Я сейчас съезжу к Губанову, разузнаю, как идет расследование. Он, правда, вряд ли что скажет, но попробовать все равно стоит. Милиция больше любит получать информацию, чем делиться ею.

– А что будет завтра утром? Что изменится за одну ночь? – Она сделала паузу, чтобы тяжело вздохнуть. – Я думаю, ничего.

Мои прогнозы были оптимистичнее:

– Как знать. Утро вечера мудренее. Подожди меня здесь, я скоро.

Я вышел в коридор и, проигнорировав топтавшегося у двери Липатова, направился в кабинет  шефа. Тот был на месте. Я предупредил его, что хочу съездить в управление к Губанову для конфиденциального разговора.

– По поводу? – Сергей Борисович воззрился на меня поверх очков, съехавших на кончик носа.

– И недавно обнаруженного Кравцова, и уже, наверное, позабытого Смоленкова, - ответил я. – Там на месте разберусь.

– Попробуй.

– Постараюсь, Сергей Борисович. Я мигом туда и сразу обратно. Кстати, Липатов занес вам фотографии обворованного склада?

– Да. – Шеф пренебрежительно махнул рукой. – Ты о нем не думай, работай над убийством. Работай спокойно и вдумчиво. Ерундой займутся другие.

– Хорошо.

– Иди, нарой что-нибудь интересное!

– Благословляете?

Шеф поправил очки:

– Как всегда.

Я вернулся к себе в кабинет. Юля по-прежнему стояла у окна, но уже в плаще, а проникший в комнату Липатов сидел за своим столом.

– Загрузила я тебя своей проблемой, - тихо сказала Ласточкина. – Может, мне и не стоило приходить. Я думала, что…

Мне захотелось обнять ее, но я сдержался.

– Перестань, Юль, у меня профессия такая – загружаться чужими проблемами. А насчет «зря – не зря» – поглядим. Главное, не хочу, чтобы с тобой что-нибудь плохое случилось.
 
Она приподняла одно плечико:

– Я тоже не хочу, чтобы со мной что-нибудь плохое случилось.

– И я, - поддакнул Липатов. Он искоса наблюдал за нами.

Мне пришлось грозно посмотреть на него.

В ответ – ни тени смущения.

– Ну, что, идем? – спросил я у Ласточкиной.

Она утвердительно кивнула и направилась к двери. Я, пожелав Липатову творческих успехов, последовал за ней.


– Купил машину? – спросила Ласточкина, когда мы вышли из редакции и подошли к моей «приоре».

– Подарили за заслуги.

– Какие?

– Сомнительные. – Распространятся на эту тему мне не хотелось.

– И давно?

– Тринадцатого ноября будет год.

Мы сели в машину.

– Ты же всегда хотел иномарку?

– Как в фильме: имею желание, но не имею возможности. – Я включил зажигание. – В целом, мне грех жаловаться – не машина – птица! Летает, как ласточка.

Ласточкина улыбнулась.

– «Как ласточка»?

Я осознал свой нелепый каламбур и извинился.

– Ничего страшного, - ответила она. – Мужчины всегда так говорят.

Несколько минут мы ехали молча. Тишина не становилась тягостной только благодаря включенному радио.

– Юль, музыка подходит?

– Да. Я люблю нашу попсу. Ты забыл?

– Нет. Но вкусы меняются.

– Не у меня.

– Значит, твой нынешний похож на меня. – Я расправил плечи. – Ведь я был в твоем вкусе, правда?

– Был.

– А он похож…

Ласточкина не дала мне договорить:

– Ни капли.

– Выше? Красивей? Сильней?

– Не сравнивала.

Чем лаконичней была она, тем я все больше и больше жаждал общения.

– А у твоего жениха машина есть? – поинтересовался я, сделав музыку потише.
 
– «Лексус».

– Неплохо. – Я сделал изящное маневрирование, объехав яму. – Новая?

– Да.

– Он работает в банке или он банки грабит?

– Ни то ни другое.

– Значит, третье.

– Да.

По всему было видно, что за «да» ничего не последует. Юля не собиралась говорить, где и кем работает Сергей. «У каждого человека есть свои тайны, о которых он предпочитал бы умолчать», - подумал я.

– И кем же работает твой Слава? – Изобразить безразличие у меня не вышло, и любопытство одержало сокрушительную победу.

– Сергей, - на выдохе поправила Ласточкина. – Его зовут Сергей.

– Запомню, - пообещал я. – Так чем Слава занимается в свободное от отдыха время?

– Ремонтирует оргтехнику.

– Мастер широкого профиля?

– Хозяин мастерской, - спокойно ответила Ласточкина.

Диалог снова прервался, не успев толком начаться. Искать тему для разговора было бесполезно: еще один поворот, еще один перекресток – и мы на месте. Этот район города мы с Юлей когда-то исходили вдоль и поперек. Здесь мы гуляли, обнявшись, до темна, целовались, сидя на укромных лавочках. Здесь я придумал один трюк, который с успехом выполнял потом с другими девушками.

Дело было так: однажды поздним вечером мы, как обычно, прогуливались по близлежайшим улочкам и дворам. Юля спросила у меня: который час. Я, не глядя на часы, поднял голову и посмотрел на небо.

– Десять минут двенадцатого.

Юля тоже взглянула на небо, затем достала из сумочки телефон и посмотрела на часы. Они показывали «23:08».

– Как ты узнал? – искренне удивилась она.

– По звездам, - соврал я. – Неужели ты никогда не слышала, что по звездам можно определить время? Правда с небольшой погрешностью.

Юле было стыдно сознаться в своей неосведомленности, поэтому она ответила ут-вердительно:

– Слышала. Просто забыла. Ты мне напомни, как это делается.
 
– Понимаешь, - начал было я, но тут меня разобрал жуткий смех.

Девушка растерялась:

– Что?

– Да так…

– Говори! – потребовала она. – Иначе обижусь!

– Мы только что прошли мимо здания, на котором висят электронные часы, - признался я, продолжая смеяться.

– Ах ты! – Юля наигранно возмутилась и начала мутузить меня своими кулачками. А после и сама засмеялась.

Казалось, это было недавно, а на самом деле прошло уже… сколько-то лет. 

– Итак, - сказал я Ласточкиной вместо прощания, - будь дома, никуда не ходи. Я, как что-то разузнаю, сразу позвоню. Или заеду. Хорошо?

– Да.


ГЛАВА  4

ТИПА  ПРИЯТЕЛЬСКАЯ  БЕСЕДА

Спустя минут двадцать–двадцать пять я вошел в кабинет капитана Губанова. Он разговаривал по телефону, поэтому кивнул мне и жестом предложил присесть. Я от предложения не отказался и даже имел наглость без спроса закурить.

– Ты бы еще ноги мне на стол положил, - проворчал Губанов, повесив трубку.

Я выпустил струйку дыма и заметил:

– Да брось, Жень, у тебя и так здесь туман сплошной. Ты же дымишь, как паровоз.

– Но это мой кабинет!

– И ты, как гостеприимный хозяин…

– Кончай чушь нести.

Красноречиво посмотрев на него, я не сказал ни слова в ответ.

– Ладно. Что тебя принесло? – Капитан откинулся на спинку кресла и выжидающе уставился на меня. – Не тяни. У меня мало времени.

– У тебя всегда мало времени.

Он произнес вопрос медленно, с расстановкой:

– Что тебе от меня надо?

Я потушил сигарету и отрицательно закачал головой.

– Нет, Жень, так дело не пойдет. Я пришел не поделиться информацией, а, по возможности, получить ее. Не забывай, за тобой должок и...

– Что? – грубо перебил он.

– Да-да, - настойчиво продолжил я, - за тобой должок. Если забыл, я тебе напомню...

– А не закрыл бы ты дверь с другой стороны, - предложил он. – Я думал, у тебя что-нибудь важное образовалось, а ты...

Хоть я и уважаю людей в погонах, но пришлось стукнуть кулаком по столу. Я знал, с кем имею дело: мы с Женей Губановым были давними приятелями, общались по работе больше года и просто так уже лет восемь, поэтому вели себя друг с другом почти на равных. Однако неделю назад от него ушла жена, и это самое «почти» начало расти как снежный ком. Если не осадить Губанова сегодня, завтра он обзовет меня «лживым журналюгой» и выкинет из своего кабинета, дав на прощание хорошего пинка.

Пока капитан решал, как отреагировать на мое поведение, я выпалил:

– По Кравцову никакой информации еще просто не может быть! Рано ждать урожая – номер выйдет, тогда посмотрим. И потом: я никогда и ничего от тебя не утаивал. Тебе это хорошо известно. Как только у меня будут какие-либо новости, я тут же сообщу их... тебе. – Я закончил монолог риторическим вопросом. – Жень, разве ты меня первый день знаешь?!

– Вот именно, что не первый! Но следовало бы тебе напомнить об ответственности за сокрытие улик.

– Будем считать, что напомнил.

Губанов хотел вспылить, но взял себя в руки и спросил:

– А вот объясни мне, Дим, как тебя сюда пропустили? Я, помнится, тебе на сегодня пропуск не выписывал и никаких распоряжений не давал. Как? Здесь, между прочим, не филармония какая-нибудь. Сюда кого попало не пускают.

Он встал из-за стола и сделал круг почета вокруг стула, на котором я сидел. Потом оправил рукава на свитере, подаренном ему бывшей тещей, закурил и снова оправил сбившиеся рукава. При этом взгляд его был направлен на меня. Он, видимо, хотел прочи-тать мои мысли. Однако все, что делал капитан, было глупой и напрасной тратой времени. И сил. Я в данный момент ни о чем крамольном не помышлял, рукава снова сбились, а курить «Альянс» способен только самоубийца.

– Как же ты сюда проник? – Он снова уселся в свое кресло.

Я хлопнул в ладоши и весело затараторил:

– Да перестань, Жень! Мы же с тобой друзья не разлей вода. Как Винни-Пух и Пятачок, как Карлсон и Малыш, как Иван-царевич и серый волк, как…

Капитан поморщился:

– Слушай, Пятачок, заканчивай свой треп! После разговора с тобой у меня весь оставшийся день голова болит.

– Досадное совпадение, - возразил я. И закончил предыдущую мысль: – Я только хотел сказать, что всем известно о нашей с тобой крепкой дружбе.

Мой хмурый собеседник прикусил губу:

– Всем, кроме меня.

– Возможно, - согласился я. – Это, видимо, последствия травмы, полученной тобой в детстве. И, как результат, некоторая отсталость в развитии…

Он, воздев руки к потолку, взмолился:

– Дим, как ты сюда вошел? Скажи, пожалуйста.

Когда со мной по-хорошему, я тоже могу себе позволить быть вежливым и правдивым:

– Стоило мне сказать, что я пришел к тебе по важному делу, и – о чудо! – меня тут же пропустили. И без всяких формальностей, отнимающих драгоценное время. Надо, Жень, знать, что именно говорить людям. И когда именно.

– Правильно. – Мои наставления были услышаны. – Сейчас самое время сказать мне: зачем же ты пришел?

Я облегченно вздохнул.

– Хотелось бы поподробнее узнать об этом Кравцове.

– Зачем?

– Я корреспондент криминальной хроники. В Центральном парке найден труп мужчины с ножом в спине. Это же сенсация! Здесь премией попахивает. Для меня, разумеется, не для убийцы. И можно подзаработать. Шеф меня премирует, и я в долгу перед тобой не останусь...
 
– Все, что я считал нужным сообщить, я сообщил тебе утром.

– Все ли?

Губанов просто проигнорировал мой вопрос.

– Товарищ капита-а-а-ан! – позвал я, будто мы находились на разных берегах одной реки.

– Нет.

– Что «нет»? Ничего мне не расскажешь?

В ответ тишина.

– Я все еще здесь, - напомнил я Губанову.

– Вижу, - пробурчал он. – К сожалению.

– Так поведай мне что-нибудь интересное, и я тут же уйду, улечу, испарюсь. Мо-ментально. 

Капитан откашлялся и предложил:

– Услуга за услугу.

Я не возражал:

– Что угодно. В пределах разумного, конечно.

– Я поделюсь с тобой кое-какой информацией, а ты больше никогда не будешь врываться ко мне в кабинет и сводить счеты.

Я встал со стула и торжественно поклялся. Затем снова сел и спросил:

– Жень, ты доволен?

Губанов ухмыльнулся:

– Не сказал бы.

Иногда людям так хочется поверить в то, что им обещают. Однако здравый ум, как правило, не спит. 

– Ладно, кое-что расскажу, - милостиво начал Губанов, - тем более что большая часть информации, которой мы располагаем, тайной не является. Ты бы мог заполучить ее и сам, без моей помощи. Правда, тогда тебе пришлось бы побегать.

– Да, - кивнул я, - а побегали твои люди.

– Это их работа. – Губанов кашлянул в кулак. – Вообщем, слушай.

В целом рассказ капитана был довольно скуп: Кравцов жил один в двухкомнатной квартире на улице Оружейная. Постоянной работы не имел и, будучи по образованию историком, зарабатывал на жизнь репетиторством. Когда-то в советские времена Сергей Юрьевич преподавал историю в одной из тульских школ, но это было давно. В перестроечный период он уволился из школы и попробовал свои силы в коммерции – торговал на рынке. Дело не заладилось – долги росли, а прибылью и не пахло. Возвращаться в школу Кравцову не хотелось, и он занялся репетиторством. В последнее время его существование, судя по всему, было чрезвычайно скудное: никаких сбережений, никаких ценностей.

– И кругом книги, - прибавил Губанов. – Море книг.

– Исторические, наверное?

– Ты знаешь, мне некогда интересоваться литературой, но я сразу заметил: некоторые книги старинные, прошлого и позапрошлого веков. Думаю, достаточно дорогие, однако… однако это вряд ли может быть мотивом для убийства.

– А что может быть мотивом? – «на дурочка» спросил я.

– Ну, есть один вариант... – Губанов осекся и перепасовал вопрос мне. – Интересно, что ты думаешь? Каков мотив убийства?

– Мне кажется, это месть, - невозмутимо предположил я.

Брови Губанова поднялись.

– То есть?

– Кравцов занимался репетиторством. Так? Так. Он плохо подготовил какого-то молодого бедолагу к вступительным экзаменам. Тот, само собой, в университет не поступил и загремел в армию. Дембельнувшись, паренек отловил горе-репетитора и прикокнул его.

– Болтун! – Губанов махнул рукой.

Я не обиделся, а продолжил:

– Версия номер два. Члены общества книголюбов...

Капитан пренебрежительно прервал меня:

– Хватит, без твоих путаниц все запутано.

– Я ничего не путаю! – наигранно возмутился я. – Обладатели раритетов тоже люди. Ничто человеческое им не чуждо. И они могут убить и быть убитыми.

– Обладатели… раритетов, - задумчиво пробубнил Губанов.

Я насторожился.

– Жень, а откуда у бедного историка дорогие книги?

Капитан молча пожал плечами.

– А машина у него была?

– Нет. У него и прав-то не было. – Пришел черед Губанова насторожиться. – А почему ты спросил про машину?

– Да так, - я развел руками, - дорогие книги, машина, женщины... Классический набор.

Губанов фыркнул:

– У этого только книги.
Пусть со скрипом, но я получал кое-какую информацию.

– До сих пор не известно, что Кравцов делал в парке? – задал я следующий вопрос, не теряя зря времени.

– Нет.

– А что он делал до этого?

– Нет – Капитан покачал головой.

 «Хорошо, - подумал я, - про Юлю они не знают». И спросил:

– А содержимое карманов? Деньги?

– Только носовой платок и расческа.

– И все? А ключи?

– Только то, что я назвал, - недружелюбно ответил Губанов.

Поинтересовавшись, откуда такая враждебность, я получил в ответ угрюмый взгляд и недоброе посапывание.

– Мне надо работать. – Капитан демонстративно уставился на часы. – Я тебе помог. Надеюсь, и ты поделишься со мной информацией... когда-нибудь.

Я подкорректировал:

– Если буду ею располагать.

Губанов оскалился:

– Не удивлюсь, если ты ею уже располагаешь.

– Евгений, я вас умоляю, - пропел я на одесский манер.

– Не умоляй, я слишком хорошо тебя знаю. И многое не забыл!

– Я тоже.

– Вот и прекрасно. – Капитан откинулся на стуле и закурил.

Я достал свой любимый «Парламент» и последовал его примеру. Губанов не сказал ни слова. Даже не удостоил меня посапыванием.

Минуты три мы молча курили, поглядывая друг на друга.

– Кстати, о Смоленкове, - вдруг осенило меня. – Он ведь тоже был зарезан. Жень, вы тут не забыли о нем?

– Если бы и хотели, - он показал пальцем на потолок, - там не дадут забыть. Под-полковнику в главке всю плешь проели… – Капитан осекся. – Ты сказал «кстати»? Почему?

Я разыграл удивление:

– Я сказал?

– Не придуривайся.

– Ну-у-у… Просто вспомнил о нем. Значит: «глухарь»?

– Ты это у меня как журналист спрашиваешь, или как?

– Как простой обыватель.

– Тогда… – начал было Губанов.

– Работающий корреспондентом.

– Ни слова больше, - обиженно буркнул капитан. – Как говорится: без комментариев.

– И так всегда.

– Именно. А вообще, катись отсюда. У меня много работы. И не забудь о нашем договоре!

Уже подойдя к двери, я уточнил:

– О каком?

Губанов покраснел, как рак:

– «О каком»? Чтобы ты не вры…

– Расслабься, Жень. Я помню. Это была дружеская шутка. Пока. Пиши. Не пропадай.

– Не смешно. – Он приподнялся в кресле. – Дим, я сто раз у тебя спрашивал, но ты все время увиливал от ответа. Может, ответишь сейчас?

– Смотря, какой вопрос?

Он выругался и с легким презрением спросил:

– На черта ты подался в эти… папарацци? Не мог найти другую работу? Почище?

Я сделался задумчивым:

– Как бы тебе объяснить… Начнем с того, что работать вообще когда-то следовало начинать…
В этот момент дверь распахнулась и отбросила меня в сторону. В кабинет буквально ворвался старший лейтенант Субботин, этакий неотесанный громила, не знакомый со многими изобретениями цивилизации. Такими, как: мыло, зубная паста и прочие средства индивидуальной гигиены. О существовании хороших манер в семье Субботиных, видимо, и вовсе не знали. И при этом дурнопахнущий громила был женат. Мне, правда, посчаст-ливилось ни разу не повстречаться с его дрожащей половинкой. Но воображение у меня богатое.   

– Кравцов имел дела со Смоленковым, убитым скупщиком, - с порога выпалил старший лейтенант. – Мы его тогда уже проверяли…

– Молчать, - гаркнул Губанов.

Субботин опешил и только тут заметил меня.

– Привет! – поздоровался я со старшим лейтенантом и быстро направился к двери, искоса поглядывая на багровое лицо капитана.

– Уваров, стоять! – заорал Губанов и вскочил из-за стола.

Все-таки в России, на местах, еще наблюдается антидемократическое поведение со стороны власть имущих. Меньше чем через секунду я снова сидел на стуле. Плечи мои были сжаты ручищами Субботина, стоящего позади, а от лица Губанова, грозно склонявшегося надо мной, можно было прикуривать.

– Ты уже знал, что убийства связаны между собой! – шипел капитан.

Я заморгал:

– Чаво?

– Таво! Откуда ты об этом узнал?

– Ась?

Капитан брызнул слюной:

– Не умничай! Тебе ясно?

– Ясно, - кивнул я. – Не буду умничать.

– А может в КПЗ его? – подал голос Субботин, моментально создав вокруг себя зловонную атмосферу несвежего дыхания. – Пускай отдохнет.

Вот за что я люблю старшего лейтенанта, так это за оригинальность идей.

Губанову идея понравилась:

– Неплохая мысль.

– Стоп! Стоп! Стоп! – запротестовал я. – Плохая мысль. Очень плохая мысль. Просто хуже не придумаешь!

– Молчи! – Губанов являлся олицетворением злости.

Однако я не замолчал:

– Жень, у нас в редакции есть несколько симпатичных незамужних...

У капитана взгляд стал таким, что я понял: с шутками пора завязывать. И начал с другого бока:

– Я не знал про связь этих двух убийств. Честно.
Губанов напомнил:

– Но ты спросил о Смоленкове. Сказал «кстати».

– Это случайность. Совпадение.

– Теперь-то ты в курсе, что это так.

– Может, будем считать, что я ничего не слышал? – спросил я.

– Типа, ты оглох, журналист?

– Типа, корреспондент, - вежливо поправил я Субботина.

– По мне – один черт! 

Я решил, что для пущей убедительности нужно повторить мою реплику, но уже не в форме вопроса. Поэтому неторопливо продекламировал:

– Я ничего не слышал. Впрямь оглох. И память у меня так себе.

Капитан смотрел на меня не моргая.

– А я не прочту ничего ненужного в следующем номере вашей газетенки?

Со стороны Губанова было не корректно подобным образом отзываться  о периодическом издании, с которым он уже несколько лет плодотворно сотрудничал. А сотрудничать с «Пригородом» он начал задолго до моего прихода в еженедельник.

Я проглотил обиду, решив, что все счеты потом, и ответил:

– Нет. Не прочтешь.

– Ты ему веришь? – спросил Губанов у старшего лейтенанта, не отводя от меня взгляда.

– Не верю, - прорычал тот.

Вот за что я опять же люблю старшего лейтенанта, так это за его прямолинейность.

Капитан поразмыслил с минуту, затем сказал:

– А я верю. Ему без нас никуда. Так ведь, Дима? Корреспондент криминальной хроники должен с нами дружить.

Я утвердительно кивнул.

– И понимать, что он может потерять в случае конфликта с нами, - продолжил Губанов. – Потерять очень многое!

Я снова утвердительно кивнул.

– Что ты молчишь? – Капитан по-прежнему не сводил с меня взгляда. – Скажи мне что-нибудь. Что-нибудь такое, чтобы я успокоился. Чтобы отпустил тебя и не считал потом, что совершил большую ошибку.

Пришлось удовлетворить его желание:

– Буду молчать, как рыба. Буду даже еще молчаливее.

Губанов жестом велел Субботину убрать руки с моих плеч. Тот нехотя повиновался. Оба представителя закона смотрели на меня и молчали. Последнее слово было за капитаном, а он неторопливо курил свой «Альянс».

Не дождавшись вердикта, я скромно поинтересовался:

– Можно идти?

– Свободен, - разрешил Губанов.

– Пока свободен, - подредактировал Субботин.

Вот за что я люблю старшего лейтенанта, так это за... Нет, пожалуй, не люблю я его. Совсем не люблю.

Уязвленный и поверженный, я, уходя, проявил недюжинную выдержку и самообладание, не хлопнув на прощание дверью как следует.


Выйдя на улицу, я по сотовому позвонил Юле.

– Да, - послышался ее милый голосок.

– Юль, привет еще раз. Это Дима. Ты дома?

– Конечно. Как ты и велел.

– Хорошо. У меня к тебе пара вопросов.

– Слушаю.

– Знаком ли тебе кто-нибудь, собирающий раритеты?

– Я не расслышала: собирающий что?

– Ну, например, редкие старинные книги.

– Нет, я таких не знаю, - через паузу ответила она.

– А какие-нибудь ценные книги в последнее время приобретала?

– А что значит «ценные»? Дорогие? Старинные?

– Да.

– Только Рекса Стаута в «Букинисте». Он считается ценным?

– Для меня – конечно. А еще?

Она задумалась.

– Вроде бы нет.  К чему эти вопросы? Ты что-то узнал? – В ее голосе звучали уже привычные для меня нетерпение и тревога. – Ты сейчас приедешь?

Мне бы очень этого хотелось, но именно поэтому, памятуя о женихе, я ответил:

– Нет.

– Вечером?

Как же трудно иногда произнести одно короткое слово! У меня все же получилось:

– Нет.

– Когда же ты мне расскажешь о том, что узнал?

– Завтра утром, - заверил я ее.

– Расскажи сейчас. По телефону. Пожалуйста.
 
– Завтра, - отрезал я. – И помни: никуда не выходи из дома. Это на всякий случай. Хотя в целом тебе вряд ли что-то угрожает.

– Может ты все-таки… Впрочем, ладно. Я все поняла.

Я уже хотел отключить телефон, но она опередила меня вопросом:

– Значит, сегодня ты не приедешь?

– А надо? – вырвалось у меня.

После непродолжительной паузы послышалось четкое «нет». 
 
Вот и пойми после этого женщин.


ГЛАВА  5

НОСТАЛЬГИЯ  И  ПРЕРВАННЫЕ  РАЗМЫШЛЕНИЯ

Вернувшись в редакцию, я сразу же отправился к шефу и дословно передал ему свой разговор с Губановым. Скрывать ничего не пришлось: в кабинете капитана имя Ласточкиной не было произнесено ни разу. Получалось: я уберег Юлю от  нежелательного контакта с милицией и полностью отчитался перед шефом, как он того и требовал.

– Выходит убийства Смоленкова и Кравцова могут быть связаны? Интересно, - задумчиво произнес шеф. – Не исключено, что их убил один и тот же человек. Ведь так?

– Не исключено, - согласился я. – Только, Сергей Борисович, обнародовать эти факты сейчас нельзя. Губанов взбесится.

– Испугался?

– Не за себя, - ответил я несколько обиженно. – За наше дело. За рейтинги. Нам с милицией сотрудничать надо, а не конфликтовать. Это капитан правильно сказал. Обманем его сегодня, завтра он вообще слова не скажет. А какое скажет, то печатать не разре-шается.

Шеф отмахнулся:

– Сейчас все разрешается.

– Не скажите, Сергей Борисович; сейчас, если захотят, запрессуют похлещи тридцатых годов прошлого века.

– Ладно-ладно. Ты прав. – Шеф заерзал в кресле. – Однако мы можем пока накапливать материал для будущей статьи. И при этом не разглашать того, о чем просил умолчать Губанов.

Я подтвердил:

– Это мы можем.

– Значит, тебе необходимо узнать все об этом Кравцове, - продолжил Сергей Борисович. – Все, что удастся. Потом сравнить его биографию с биографией Смоленкова… Надеюсь, жизнеописание скупщика у тебя сохранилось?

– Конечно. Не так много времени прошло.

– Прекрасно, Дим. Сопоставишь все факты и интересные моменты. Два знакомых друг другу человека, умерших насильственной смертью, да еще сходное оружие – это не может быть простым совпадением. За этим что-то обязательно должно быть. Я чувствую это, а мое чутье за тридцать лет меня подвело лишь однажды.

– Наверное, еще в молодости? – предположил я. – Мы все тогда совершали ошибки. 

Сергей Борисович насмешливо посмотрел на меня.

– «В молодости»? А сейчас ты кто – старик?

– Ну, не мальчик уже, - уверенно ответил я. – О какой ошибке вы говорите?

– Какая разница, о чем я говорю? – Шеф вздохнул и посмотрел на фотографию жены, стоящую в рамочке на его столе. – Впрочем, я говорю о своей женитьбе.

Сергей Борисович на мгновение вошел в какой-то ступор. Затем, очнувшись, произнес с выражением:

– Пространство между этажами – мизансцена, на которой не однажды разыгрывались человеческие драмы.

Он замолчал, а я спросил:

– Откуда это?

– Сильная фраза?

У меня не было слов, поэтому я ответил:

– Глубокая.

Шеф воодушевился.

– А как тебе такая цитата. – Он открыл один из блокнотов, лежащих на столе, и прочитал: – «Вы не замечали, что у большинства людей есть одна общая любопытная черта: куда нельзя или невозможно попасть, туда нестерпимо, ну просто очень-очень хочется. Схожая ситуация: лежит у вас дома, например, диск, который вы сто лет не смотрели и еще сто лет не захотите посмотреть. Однако стоит кому-нибудь из ваших знакомых позаимствовать этот диск на недельку-другую, как вам самому хочется немедленно посмотреть его. Вопрос жизни и смерти». – Шеф отложил блокнот. – Дим, не правда ли, так оно и есть?

– Безусловно, - согласился я. – Это для романа?

Сергей Борисович насторожился:

– Липатов проболтался?

Я кивнул и сказал:

– Но он восхищен тем, что слышал.

– А ты?

– Я… более искушенный слушатель. И все-таки и мне…

Шеф дружелюбно проворчал:

– Подхалимы.

– Что делать? – Я развел руками.

У шефа зазвонил телефон. Он снял трубку, наотрез кому-то в чем-то отказал и, продолжая говорить по телефону, бросил мне:

– Иди – работай. Задание у тебя есть.

– Есть, - эхом согласился я и вышел.


– Ну, как, пообщался?

Я молча снял куртку, повесил ее на вешалку и сел за свой стол. Потом, не спеша, со смаком закурил, даже не глядя на Олега, ожидающего ответа.

– Она супер! – не выдержал он. – Замужем? Кольца вроде бы нет.

– Ты о ком? – Я сделал вид, что не понимаю его.

– Да брось ты! – Липатов встал из-за своего стола и, подойдя к моему, присел на край. – Я бы такую не упустил.

– Правда? – Я стряхнул пепел в пустую банку из-под кофе. – А я вот упустил.

Глаза Липатова загорелись:

– Так вы уже...

– Олег, ты огурцы купил?

Я так резко сменил тему разговора, что Липатов растерялся:

– Какие огурцы?

– Соленые, - напомнил я. – От Лены из корректорской.

Липатов заулыбался.

– А-а, это. Извини, Дим, нам не хватило.

И почему это меня не удивило?!

Я коленками приподнял стол, слегка наклонив его. Липатов вынужден был встать.

– В двух словах, - попросил он. – Что между вами было?

– Иди – работай, - сказал я ему тоном человека, не расположенного к беседе. Или тоном вечно занятого начальника. Например, нашего Сергея Борисовича.

– Да брось! – взмолился Олег.

– Что? И куда?

– Я же тебе говорю: в двух словах!

– А я тебе отвечаю: иди – работай!

– Я-то пойду, - пробубнил Липатов, возвращаясь за свой стол, - но учти: так друзья не поступают.

Я пообещал учесть.

– Скажи хоть: что она хотела?

– Не того, чем постоянно забита твоя голова, - сухо заверил я его. Затем достал из стола папку с надписью «Убийство Смоленкова» и раскрыл ее.

Иногда Липатов просто раздражал меня своим чрезмерным любопытством. Однако в целом он был неплохим парнем, и я искренне считал его своим приятелем.

До конца рабочего дня мы больше не возвращались к разговору о моей дневной гостье, но, наверняка, оба думали о ней. Уж я-то – точно.

Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы настроиться на рабочий лад. В голове то и дело возникали воспоминания – избранные отрывки из нашего с Ласточкиной романа. Они представлялись в моем возбужденном мозгу клипами. Я реально слышал музыку. То веселую, задорную – и вспоминал наши счастливые совместные моменты; то печальную, задумчивую – и передо мной вставали грустные картины наших с Юлей ссор и обид.

Под впечатлением от этого своего ностальгического настроения я выкурил почти половину пачки. Липатов метал в меня недоуменные взгляды, но нарушать драгоценную тишину не решался.

Между тем, я все-таки освежил в памяти краткое жизнеописание Павла Андреевича Смоленкова. Прочитал содержание папки дважды (Ласточкина не давала сосредоточиться!) и выяснил, что среди прочего Смоленков скупал и старинные книги. Ранее я не обратил на этот факт никакого внимания, теперь же все изменилось: скупка книг являлась прямой связью с Кравцовым, обладателем редких экземпляров. Потом и того, и другого убили одним и тем же оружием – ножом.

Я подумал:

«Эх, если бы на короткое время стать невидимым, беспрепятственно проникнуть в кабинет Губанова и узнать, есть ли у милиции доказательства того, что обоих мужчин убил один и тот же человек?»

Раз это предположение пришло в голову мне и моему шефу, то до него додумался и Губанов.
«А может, - продолжал размышлять я, - капитану известно что-то другое, что пока неизвестно мне. Тогда мы с ним на равных: у меня имелась в запасе козырная дама – сви-детель, видевший Кравцова в день убийства, Юля Ласточкина».

Мне не сиделось. Я встал и подошел к окну.

Ласточкина, сама того не подозревая, вывела меня на потрясающий материал, особенно, если убийца в обоих случаях один. Получалась история почти про серийного убийцу. Я уже представлял себе заголовки: «Мясник за работой», «Кровавое лезвие» или «Проклятие коллекционеров». Все они красовались на первой полосе, и под каждой статьей стояло мое имя.

Читатели «Пригорода» визжат от восторга, сметают свежие номера с прилавков, а коллеги-конкуренты рвут на себе волосы! Тираж еженедельника вырастает настолько, что в пору отчислять убийце комиссионные!

Соответственно и моя карьера не стоит на месте, мной заинтересовываются столичные СМИ.
Честолюбие – не порок, и я видел себя – молодого, но многообещающего корреспондента Дмитрия Уварова, – стоящим перед выбором: на предложение какой московской газеты ответить, какому столичному периодическому изданию отдать предпочтение.

Настоящие умницы и красавицы предпочитают успешных парней, а не увальней, напрочь лишенных амбиций. Ласточкина в моих мечтах оставляет бесперспективного жениха и уезжает вместе со мной покорять столицу.

Москва! Мегаполис! Город амбиций и предел желаний провинциальных мечтателей! Город, где сбывается самое невероятное, если только его бытовая рутинная мощь, обрушившись на тебя, не похоронит все твои планы под обломками… Однако о плохом думать не хотелось…

А мечты… Как они сладостны! Как давно я не погружался в них. Очень давно. Видимо, это и называется «зрелостью».

Вот и сейчас она брала надо мной верх. Я вернулся на грешную землю. Ласточкина попросила меня о помощи, и я обещал выполнить ее просьбу.

«Сначала помощь Юле, потом сенсационные статьи», – решил я.

Конечно, было бы замечательно, если бы воскресный наезд на Ласточкину оказался чьей-то глупой пьяной шуткой. Я бы тогда с чистой совестью принялся собирать материал по убийствам Смоленкова и Кравцова. Но пока не выяснено, что к чему, следовало действовать осторожно.

«Скорей бы Юлин жених возвращался. Было бы спокойнее за нее, - поймал я себя на мысли. – Но ведь, с другой стороны…»

С другой стороны, неплохо было бы попробовать начать с Юлей все сначала. Я чувствовал, как во мне назревает эта, возможно, безумная идея. Назревает, и рано или поздно неизбежно накроет меня.

«Ведь это она пришла ко мне, а не я к ней, - оправдывался я перед собой. – К тому же, жених, который в отъезде, – это еще не муж!»

С подобными мыслями, результатом моего вынужденного одиночества, я вернулся к своему столу и сел.

«Вот если бы Аня не уехала к родителям…»

Мои размышления прервал внезапный вопрос Липатова:

– Как дела с найденным трупом? С тем – из Центрального парка.

Я встряхнулся и ответил Олегу достаточно резко:

– Позвони в морг.

– Что с тобой? – возмутился он. – Заболел что ли?

– Нет. – Я понимал, что был с Липатовым последнее время несколько грубоват. Но он и сам виноват: нельзя быть таким любопытным! – Извини, Олег. Понимаешь: шеф велит покопаться в этом деле, узнать, что к чему. Губанов – наоборот: не соваться. Вот и поди разберись, что мне делать.

– Губанов же сам просил о помощи?

– Это было до моего разговора с ним тет-а-тет. К тому же он только просил поместить в газете фотографию Кравцова. И все. О том, чтобы я вел расследование, речи не было. Потом еще Субботин кое-что раскопал, а я узнал об этом. Я сейчас, как слуга двух господ, стараюсь угодить обоим, не забыв и свою выгоду… – Я скорчил гримасу. – Олег, не буду загружать тебя своими проблемами.

– Ага. За тебя это делает шеф.

– Что? – Я не понял. – В каком смысле?

Липатов показал мне фотографии обворованных контейнеров, сделанные мной.

– Написать статью о  похищении жвачки поручили мне, – обреченно сказал он. – Вот изучаю твой отчет.

Мне стало жаль сослуживца:

– Сочувствую.

Он кивнул:

– Аналогично.

Мы театрально вздохнули и вернулись к своей работе: он к фотографиям и к отчету, я – к противоречивым мыслям.


Вечером, по пути домой, я восстанавливал в голове хронологию событий, произошедших в минувшее воскресенье. Картина получалась следующая. Ласточкина по собственной инициативе осталась на работе одна, а ее напарница ушла домой.  Незадолго до закрытия в парикмахерской появился «странный клиент» – Кравцов. Он попросился посидеть в кресле и «спокойно подумать». Юля разрешила и взяла у него за это предложенные им сто рублей. Спустя приблизительно двадцать пять минут позвонила хозяйка парикмахерской Ефимова Ирина Станиславовна и разрешила своим сотрудницам идти домой. Юля повесила трубку, повернулась к Кравцову, но того и след простыл...

Какой-то горе-водитель на старенькой «ауди» пролетел перед моей машиной, не обращая внимания на красный свет.

– Куда ты прешь, осел! – вырвалось у меня. – Напокупали прав!

В свой мысленный анализ событий я снова погрузился только проехав перекресток.

Итак, что дальше? Ах да, недалеко от дома на Юлю чуть не наезжает машина, а в парке в ту же ночь находят труп Кравцова.

Какие выводы из этого следуют?

Во-первых, наезд действительно может оказаться глупой шуткой, психов сейчас хватает. Во-вторых, безработный человек, перебивавшийся репетиторством, вряд ли позволит себе дорогие книги. Да и купюрами в сто рублей разбрасываться не станет. Выходит, его беспокоило что-то по-настоящему серьезное. Ну и в-третьих, убийца, обшарив карманы Кравцова и забрав ключи, наверняка уже побывал в квартире репетитора. Преступник что-то искал, а нашел или нет – это задачка для Губанова.

Мне же нужно было по возможности помочь своей бывшей возлюбленной и насобирать материальчик на хорошую статью.

«Но с чего начать? – соображал я. – Вечный вопрос: что делать?»

Еще не найдя ответа, я был точно уверен в одном: действовать необходимо с предельной осторожностью – Губанов разбушевался не на шутку. Он никогда не любил, когда я лез в его дела, а сейчас, после ухода жены, стал просто невыносим.

Шеф предложил пообщаться с соседями Смоленкова и Кравцова. Я однозначно не собирался этого делать. Процент того, что выяснится какой-нибудь интересный факт, был минимален, а попасть в поле зрения Губанова ничего не стоило. К тому же подчиненные капитана сто процентов прошерстили оба эти дома. И не по одному разу. Идти по  их стопам без малейшего намека на удачу – не мой стиль.

Оставалась «козырная дама». Однако как использовать Ласточкину, не причинив ей вреда, я пока не знал. Наобум действовать не хотелось – всегда есть опасность получить по рогам. Не от тех, так от этих.


Как я оказался возле «пятиэтажки», в которой жила Ласточкина (мне было совсем не по пути), известно одному Богу! Я осознал, где нахожусь, уже на месте. Автомобиль был припаркован напротив ее дома, я не отрывал глаз от окон четвертого этажа, одна сигарета сменяла другую, а из приемника, как по заказу, звучал голос Александра Абдулова:
 
«Только мне не нужен,
Слышишь, мне совсем не нужен
Мир, где мы с тобой друг другу не нужны».

Свет горел в первом окне. Это была кухня. Юля что-то готовила – скорее всего, салат. Это единственное из еды, что она позволяла себе по вечерам. Плюс еще фрукты.

Когда мы стали жить вместе, Ласточкина честно призналась, что терпеть не может готовить. Однако к моему приходу меня всегда ждал вкусный ужин. И практически каждый вечер это было что-то новенькое. Я всегда с приятным предвкушением спешил сюда. Съедал все до последней крошки, и, как правило, помогал Юле с ее салатом. Ничего удивительного: я всегда любил тягать железки, а мышцы требуют регулярного питательного пополнения своих ресурсов.

Абдулова сменил его тезка – Александр Иванов:

«Я постелю тебе под ноги небо…»
Кто-то наверху хотел, чтобы мое сердце, итак щемящее до нельзя, разорвалось в клочья ко всем чертям!

Я потушил очередную сигарету, выключил магнитолу и вылез из «приоры». Прохладный вечерний воздух немного привел меня в чувство. Я бы даже сказал, отрезвил меня.

Смейтесь надо мной, называйте слюнтяем и слабаком, кидайте в меня камни, но не пойти туда, где горел свет, я не мог. Ноги сами несли меня во двор, когда-то такой любимый и родной. К подъезду, который когда-то я считал своим.

Не могу и представить, что произошло бы со мной и с моей судьбой, если бы я вошел тогда в тот самый подъезд и поднялся на заветный четвертый этаж.

Мне помешали, и я благодарен этому стечению обстоятельств. Помешал пьяный бугай с мутными глазами. Он задал вопрос, состоящий из пяти слов. Из них, кстати, лишь одно было цензурным.

Я сразу же пришел в себя. Отработал пару приемов, изученных когда-то на рукопашке, проверил, что бугай дышит, закурил и вернулся к машине.

Комка в горле я уже не ощущал, с сердцем все было в порядке, руки не дрожали.
Даже не глядя на окна четвертого этажа, я включил зажигание, врубил радио на тридцать три (звучало что-то зажигательное, латиноамериканское!) и, забыв о поворотнике, помчался по городу в сторону окраины, где находилась подаренная мне «однушка».

Я, еще недавно ругавший остолопов, не соблюдающих правил дорожного движения, летел на своей «приоре», в упор не замечая ни знаков, ни светофоров. Как я хотел очутиться сейчас на трассе, гнать что есть сил вперед, просто лететь, не думая куда и зачем я спешу. Лететь всю оставшуюся жизнь, лететь, пока не кончится бензин, понимая, что остановкой может быть только смерть…


Я чудом добрался до дома...


«Первый ход! Первый шаг! – терзался я, оставив машину на стоянке. – Каков он? Как мне помочь Ласточкиной?»

Эти вопросы донимали меня всю оставшуюся часть пути. Я бился над ответами, когда заходил во двор, я думал об этом, поднимаясь по лестнице на свой пятый этаж. Я думал, думал, думал...

Мой мыслительный процесс продолжался бы и дальше, если бы его беспардонно не прервали, когда я открывал входную дверь. Из-за косяка двери, ведущей на крышу, мелькнула тень и быстро переместилась ко мне. Я почувствовал резкую боль в затылке и, как спиленное дерево, рухнул в коридоре собственной  квартиры.


Когда сознание вернулось, была уже ночь. Страшно болела голова, я хотел дотронуться до нее, но оказалось, что руки у меня связаны за спиной. Тут только и вспомнились:
мелькнувшая на площадке тень и оглушающий удар.

«Если свет не горит, значит напавший на меня ушел», - решил я и с трудом встал на ноги. Потом, пошатываясь на полусогнутых, переместился к красному огоньку выключателя.

Свет пришлось зажигать носом. Сделав это, я осторожно прошелся по квартире и убедился, что, кроме меня, здесь действительно никого нет. Однако поработал незваный гость (или гости) на славу: все было перевернуто вверх дном. Шкафы были раскрыты, вещи валялись, где придется, книжные полки пустовали. Моя скудная библиотека была бессовестным образом разбросана на полу.

– Могли бы спросить у меня? – вслух посетовал я. – Может, я бы без вопросов отдал то, что искали. Если оно, конечно, у меня есть!

Зачесался нос. Я потер его о краешек журнального столика. Затем, вздохнув, про-возгласил: 

– Свободу рукам!

Когда началась операция по распиливанию веревки о дверной косяк, будильник показывал пять минут первого; когда же руки были освобождены – все те же пять минут. Объяснялось это просто: будильник лежал на полу разбитый, и, по всему было видно, работать не собирался.

Единственный, кого не пугал и не расстраивал бардак в квартире, был кот. Арчи спокойно, по-хозяйски обходил владения, оценивая ущерб. Все время, пока напавший на меня находился здесь, кот, наверняка, прятался где-нибудь за шкафом. Теперь же он не осторожничал, он знал, что мы с ним в квартире одни. Окружающий хаос вполне его устраивал: какие ни есть, а перемены! Мое же предпочтение всегда оставалось на стороне уюта.

Я потрогал затылок: крови не было, но к моей родовой шишке добавилась еще одна.

«Да, иногда вопрос «с чего начать действия» отпадает сам собой, - думал я, сидя посередине зала на перевернутом кресле. – Однако отпал ли этот вопрос?! И имеет ли мой квартирный  погром отношение ко всему, что занимает меня последние сутки? Такое чув-ство, что вопросы плодятся и множатся, а ответов как не было, так и нет. Что искали у ме-ня? Нашли или нет? Деньги, паспорт, другие документы – все это валялось на полу, а зна-чит, для преступника ценности не представляло. Что же ему было нужно? Или им? Если это способ запугать меня, то хотелось бы знать: кого мне надлежит бояться? Хоть бы намек какой-нибудь оставили. Нет, по голове стукнули – и все! Теперь думай, гадай!»

Я закурил и в который раз обвел хмурым взглядом свою квартирку. Даже перед переездом сюда и во время капитального ремонта она выглядела гораздо уютнее.

Силы были на исходе. Часы на мобильнике показывали три часа ночи. Я, проверив, заперта ли входная дверь, плюхнулся на диван и моментально вырубился.



ГЛАВА  6

СТАРЫЙ  ДОБРЫЙ  ШКАФ  И  ПРОКЛЯТЫЙ  МОБИЛЬНИК

Утро.

Утро – начало нового дня.

Утро – расплата за вчерашние прегрешения.

Первый раз я проснулся оттого, что кто-то ходил по мне. Приоткрыв глаза, вернее один глаз, я увидел своего кота. Арчи, усевшись на моем животе, пристально смотрел на меня чистыми бездонными глазами. 

– Ты что-нибудь поесть дашь или как? – спросил он.

От удивления у меня приоткрылся второй, немного заплывший глаз. Я приподнялся на локтях и с удивлением обнаружил, что все мое тело ноет и решительно отказывается функционировать. Так бывает, когда перезанимаешься спортом или выпьешь лишнего. А еще так бывает… когда кто-нибудь треснет тебя по голове, повалит на бетонную площадку и протащит  по полу, держа за ноги.

В состоянии полнейшего транса я дополз до кухни, положил Арчи еду, тем же способом вернулся обратно к дивану и через секунду снова погрузился в сон.

Снилась мне Юля Ласточкина.

Она появилась из тумана неожиданно.

– Что с тобой?

Я обернулся на голос. До чего же мал наш город и до чего тесен. Возможно, за это я его и люблю.

– Чего тебе? – спросил я, сам удивившись своему грубому тону.

– Что с тобой? – повторила она.

Несмотря на боль во всем теле, я распрямился и оглядел себя с ног до головы. Белые брюки перестали быть белыми, теперь их цвет был весьма неопределенным: местами серый, местами красный. Одна брючина оказалась разорванной надвое. Пиджак… я его так любил! Теперь же ему оставалась одна дорога – в мусорный мешок.

А лицо! Хорошо, что я не мог видеть своего лица!! Представляю, на что оно было похоже!!!
 
Закончив осмотр, я развел руками и с плохо сыгранным удивлением спросил:

– Разве я выгляжу, как человек, у которого что-то случилось?

– Думаю – да, - ответила она. И снова: – Что с тобой?

Я знал, что со мной происходит, но боялся произнести вслух. Да что там вслух – я боялся признаться в этом самому себе. Черт возьми, я уже давно не прыщавый мальчик-максималист!
Юлю вновь поглотил туман. Казалось, навсегда, но, с другой стороны, мне повсюду стали мерещиться ее стройная фигурка, синее вязаное платье, вьющиеся каштановые волосы. Она появлялась повсюду на мгновение и тут же исчезала, стоило мне ее заметить. Я постоянно слышал ее нежный голосок, чувствовал запах ее духов, ловил ее взгляд в толпе.

Я больше не мог носить это безумие в себе, поэтому забрался на крышу шестнадцатиэтажки и заорал оттуда что есть мочи:

– Я влюбился! Я-влю-бил-ся!

Я сошел с ума!!!

Я стал наркоманом, так как влюбленность – это зависимость!!!

Когда я не видел предмет своего обожания, я нервничал, раздражался…

– Вы представляете, - докладывал я каждому мало-мальски знакомому человеку, - у нас фонарь перед подъездом… безобразие… Ночью его не включают – спотыкайся, попадай в лужу – всем до лампочки… Зато днем солнце светит, на небе ни тучки и… фонарь горит… Взять бы того, кто такое придумал, и поставить к стенке… Или хотя бы обеспечить собственным фонарем…

Однако оставшись наедине с собой, я потихоньку успокаивался, размышляя о любви…


Меня разбудил требовательный звонок в дверь. Непрекращающийся ни на секунду.
 
Я нехотя поднялся. Который час? На будильнике все те же пять минут первого, а сотовый телефон почему-то отключен. Наверное, я сделал это непроизвольно.

Сквозь щели в шторах пробивались лучи солнца, прорезая в полутьме зала светящиеся туннели.

Который час?

Я распахнул шторы и понял, что за окном давно уже день.

Перешагивая через разбросанные вещи, я добрался до двери. В нее по-прежнему настойчиво названивали.

– Что случилось? – с порога накинулся на меня Липатов. – Домашний телефон не отвечает, сотовый тоже. Шеф, между прочим, интересовался: почему тебя нет на работе.

Я впустил гостя и закрыл дверь. Потом поплелся в зал. Олег за мной.

– Ты меня отмазал? – спросил я.

– Да, - ответил он, - хотя с твоей стороны... стороны… – Липатов осекся, увидев разгромленную квартиру. – Дим, у тебя всегда бардак, но не до такой же степени. Какой ураган здесь пронесся? А? Или ты заначку искал? В кресле не забыл посмотреть? Шеф как-то говорил, что в кресле лучше всего прятать.

– Обычная генеральная уборка, - пошутил я, почесывая затылок. – Ее первая стадия.

– А если серьезно: это из-за работы или опять кому-нибудь рога наставил? – Липатов пристально осматривал меня, видимо, в поисках ссадин, ожогов и синяков. – Врачебное вмешательство не понадобится? Жить будешь?

– Думаю, буду. – Я зевнул. – Пуля прошла навылет, а отверстия я  заштопал. Сколько сейчас времени?

Олег ответил, не глядя на часы:

– Почти полдень. Долго спишь.

Я продекламировал:               
                Спал ли, нет ли, бредил, может,
                И не вспомнить, не понять!
                Кто ответит? Кто поможет?
                Воедино факты сложит,
                Чтобы их растолковать…

Липатов вяло поаплодировал мне. Я же поклонился и, как гостеприимный хозяин, поинтересовался:

– Чай будешь?

– Нет, - отказался Олег.

– Кофе?

– Нет.

– Какао?

Мой капризный коллега опешил:

– С каких пор ты пьешь какао?

Я пожал плечами:

– Я и не пью. Так, пошутил. Может, все-таки кофе? За компанию.

– Нет. – Теперь Липатов взглянул на часы. Демонстративно. – Нам нужно в редакцию.
Одевайся и погнали. На кофе нет времени.

– Эй-эй-эй, - заартачился я. – Что ты на меня накинулся? Видишь, что у меня тут творится?
Олег раздраженно ответил, что видит, но продолжал настаивать на своем.

– Я тебе говорю: шеф интересовался, где ты. Нам нужно немедленно… Дим, ты меня слушаешь?..  Нам немедленно нужно …

Устав от словесного обстрела, я подошел к столу, взял мобильник и включил его. Почти сразу же раздался звонок.

– Дима, ты где? – услышал я голос Ласточкиной. – Ты приедешь?

– Минутку, - я прикрыл телефон ладонью и обратился к Липатову. – Олег, отмажь меня еще на часок-другой.

Тот аж затопал ногой:

– Нет.

– Это все по работе, - соврал я.

– Нет. Спорить буду, это звонит твоя вчерашняя «старая знакомая». Она и на работу звонила.

Мне не хотелось спорить. Я утвердительно кивнул и сказал:

– Да, это она. Мне нужен всего один час. Олег, прекрати все время повторять «нет» и «нет». Скажи хоть раз «да». Для разнообразия.

– Нет.

– Смени пластинку!

– Говорю: нет! Шеф…

Я стукнул по перевернутому креслу:

– Прекрати, Олег! Шеф – это не аргумент. Что ты хочешь? Станцевать тебе лезгинку или протереть салон автомобиля?

Он хмыкнул, а я попросил:

– Помоги, Олег, я в долгу не останусь.

– Хо-ро-шо, - по слогам произнес Липатов. – Я тебя отмажу. Но с одним условием.

– Говори.

– Потом ты мне все про нее расскажешь. Про «старую знакомую».

– Расскажу.

– И про причину этого погрома.

Я согласился: обещать кому-то что-то и выполнить обещание – это не одно и то же.

– Один час, Димон! Один час! – заявил Липатов, направляясь к двери.

– Спасибо, - крикнул я ему вдогонку. Потом подождал, пока захлопнется дверь, и только после этого вернулся к телефонному разговору.

– Юля, я сейчас... Не перебивай. Я говорю, что сейчас приеду. 

– Плохие новости?

– Нет. Все в порядке. А у тебя?

– Тоже. Но ты обещал приехать утром, а уже полдень. Может быть, действительно, все напрасно и мне не стоило…

Я прервал ее:

– Сиди дома и никуда не выходи. Я еду.

Юля хотела еще что-то сказать, но я отключил телефон.

Десять минут на умывание и бритье (для меня это рекорд!). Пять на то, чтобы одеться (почти рекорд!). Плюс еще пара минут на то, чтобы с более-менее свежей головой  проверить: все ли документы и деньги остались на месте.

– Я – человек-метеор! – заверил я Арчи.

Кот что-то промурлыкал в ответ, но это было непереводимо.

Кстати, документы и деньги оказались нетронутыми – интереснейший факт! Вечерний непрошеный гость не был обыкновенным вором.

– Занятно, - пробубнил я, выходя из квартиры.


Огромная фура перегородила все подъезды к дому, где жила Юля, поэтому въехать во двор не было никакой возможности. Пришлось припарковаться неподалеку. На прежнем вчерашнем месте…

Мы познакомились с Юлей в кафе. Я что-то отмечал с друзьями, а она одиноко сидела за столиком у окна. Я был навеселе, и меня тянуло на приключения.

В тот вечер в кафе играла живая музыка. Я заказал певцу «Сибирские морозы» Владимира Кузьмина и попросил посвятить песню очаровательной девушке у окна.
 
– Разрешите пригласить вас на танец, - обратился я к незнакомке.

– Мне не хочется танцевать, - ответила она. – Извините.

– Извиню, если скажите, почему вы одна. Ждете кого-то?

– Да. Подругу.

– Так давайте ждать вместе, - предложил я. – Танцуя.

Она вежливо отказалась.

Наклонившись к ней, я доверительно поведал:

– Я очень вас прошу. Мои друзья вот за тем столиком сказали, что такая красивая девушка, как вы, ни за что не согласится танцевать с таким неуклюжим парнем, как я. Это огорчило меня, и я заказал одну из самых душевных песен на нашей эстраде. Если вы не согласитесь потанцевать со мной, я буду несчастнейшим человеком на земле. А когда я несчастлив, я совершаю разные глупости. И иногда они печально заканчиваются… Нет, для меня. Вот однажды я получил отставку от девушки, в которую был безумно влюблен… Я понимаю, что вам не очень интересно об этом слушать… пусть даже совсем неинтересно, но я закончу: в конце того вечера я оказался на больничной койке со сломанной ключицей. Так-то… А вы такая милая и красивая, что наверняка еще и добрая, и никогда не простите себе, если со мной что-нибудь случится… Как вы об этом узнаете? Из газет. Может быть даже из рубрики «Их разыскивает милиция». Вы улыбнулись? Желания нельзя сдерживать, это вредно для здоровья. Если хотите улыбнуться – улыбайтесь!.. 

Я говорил без остановки. Преимущественно врал, но ложь моя была льстива, красочна и изобретательна. На «Сибирские морозы» мы в результате моего пространного монолога опоздали, но «Хрусталь и шампанское» не упустили.

Танец с молодой обворожительной девушкой – величайшее наслаждение на земле. Разумеется, после секса. Легкие прикосновения, пьянящий аромат духов, ее дыхание у твоего плеча, волнующий хруст распускающихся крыльев...

Через три дня у нас с Юлей завязался роман.

Она мечтала жить у моря. Она бредила им. Она твердила о море с утра до вечера. Просто помешалась на нем.

Через неделю после нашего знакомства я пошел в ближайший книжный магазин и скупил всю литературу, касающуюся моря. Я и сам полюбил его, проглатывая одну книгу за другой…
Черт возьми, неужели еще недавно я был таким ребенком?!


Я прекрасно знал этот дворик, знал бабушек, что перемывали косточки прохожим, знал укромные уголки, знал…

«Вот опять! – будто щелкнуло у меня в голове. – Снова эта ностальгия! Заканчивай с ней, Диман!» 

Мне удалось взять себя в руки и прервать новую волну воспоминаний. Какими бы приятными они не были – жить надо днем настоящим. Иначе прошлое лишит тебя будущего.

Я вошел во второй подъезд и поднялся на четвертый этаж, но нажимать на кнопку звонка не стал. «Что я здесь делаю? – думал я. – Что собираюсь сказать Юле? Поведать ей о нападении на меня? Нет, хватит: пугать я ее больше не буду. Тогда зачем я приехал? По-тому что обещал? Чтобы передать ей разговор с Губановым до появления старшего лейте-нанта?  Или сообщить о том, что милиции про нее ничего не известно?.. Все это я мог ска-зать и по телефону. Зачем же я здесь? Защитить Юлю? От кого? Как?».

– Авантюра, - пробормотал я и позвонил.
 
Ласточкина открыла почти сразу же: она действительно ждала меня. На ней был бежевый халат с длинными полами. «Симпатичный, - отметил я про себя, - но чересчур строгий».

– Привет. – Юля пропустила меня в квартиру и с порога засыпала вопросами: – Ну, что? Что ты узнал?

Она закрыла дверь и с нетерпением ожидала ответов.

– Можно кофе? – попросил я. Дома я так его и не попил.

– Да, конечно. Проходи в зал. Я все принесу.

Ласточкина направилась на кухню. Я же разулся, снял куртку, повесил ее на вешалку и, побрезговав тапками жениха, в носках прошел в зал.

– Так что ты узнал? – послышался Юлин голосок.

– Милиции про тебя ничего не известно, - ответил я. – То есть про посещение Кравцовым вашего салона.

– Ты уверен?

– Да.

Я стоял посередине зала и блуждал взглядом по окружающей обстановке. Все казалось мне одновременно и знакомым, и незнакомым. По большому счету, с тех пор, как я был здесь последний раз, мало что изменилось. Лишь новое покрывало на диване, новые шторы на окне, фотокарточка другого мужчины за стеклом серванта, а в остальном все осталось, как и прежде. Например, на месте был сувенирный амурчик, мой подарок. Бог любви, как всегда, держал тетиву своего лука натянутой, а сам выбирал очередную жертву. Похоже, этой жертвой стану я.

Многообразные ракушки на полках, аквариумы и курортные снимки говорили о том, что ее восхищение бескрайними водными просторами сохранилось и по сей день.

Как весело мы проводили здесь время. Как хорошо нам было вдвоем. Интересно, цела ли ее гитара? Концерт в постели! Я играю, она поет. У Юли был красивый голос. Хотя, почему был?

– Что ты не присядешь? – спросила хозяйка, войдя в зал с подносом, на котором стояли две чашки кофе, сахарница и тарелка с бутербродами.
 
– Спасибо, - поблагодарил я, со скрипом садясь в уютное кресло. – Особенно за бу-терброды. Я не успел позавтракать.

– Все для тебя. Я уже ела. – Юля поставила поднос на журнальный столик. – Сахар клади сам.

Я принялся за еду, а Ласточкина терпеливо ждала, пока я закончу трапезу.

– У тебя были какие-то дела утром? – спросила она, когда я отставил в сторону опустевшую чашку.

– Да.

– И поэтому ты не смог приехать?

– Да.

– Работал?

Это была проверка. Она прекрасно знала, что в редакции я не был. Она звонила туда, и Липатов сообщил мне об этом. 

– Нет, не работал, - ответил я. –  Должен был кое-что сделать по дому. Срочно.

– И не включал мобильник?

– Юль, что за допрос? – Я поерзал в кресле. – Ты прямо как ревнивая жена.

Мое сравнение ей не понравилось:

– Извини, Дим, просто у тебя вид какой-то потрепанный. Я подумала, может, что-то случилось.

Я подтвердил:

– Конечно, случилось. Ностальгия! Ехал к тебе домой. Волновался по старой памяти. Все такое знакомое и незнакомое. Два года – срок не маленький!

– Почти три.

– Тем более. – Я по привычке после еды захотел покурить и достал сигареты.

– Мы не курим, - остановила меня Юля.

– Мы?

– Я и Сергей.

Я бросил взгляд на снимок за стеклом серванта:

– Бледнолицый тип с мешками под глазами и оттопыренными ушами не курит? Я в шоке! Что ж он это так?! Как в кино: болеет?

– Нет, занимается спортом. И в кино речь шла не о сигаретах. Кстати, ты же сам спортсмен, пора бросать курить.

– Пора. – Я встрепенулся: – Юль, я только сейчас об этом подумал: что скажет твой жених, если узнает, что в его отсутствие у тебя в гостях был незнакомый мужчина?

Ласточкина махнула рукой:

– Ты – знакомый мужчина.

– Так иногда знакомый еще хуже, чем незнакомый, - заверил я ее.

Она кивнула и сказала:

– Согласна. Но ты – не тот случай.

– Вот даже как?! – Я почесал затылок. – Он про меня знает?

– А зачем?

– Верно, незачем. И все-таки?

– Мы говорим не о том, - вдруг с расстановкой произнесла Ласточкина. – Совсем не о том.

– Со Славой?

– С тобой, Дим, с тобой! Ты же не в гости пришел. – Она побарабанила ноготками по столу. – И не Слава, а Сергей.

– Запомню, - пообещал я.

– Постарайся.

– Что-нибудь еще?

– Да. Ответь мне на вопрос…

– Что тебе делать? – предугадал я.

– Именно: что мне делать?

Я высказал свою точку зрения:

– Ну, во-первых, особенно не переживай, хотя и не слишком расслабляйся. Кравцов никому уже не сможет причинить вреда, если вообще когда-нибудь мог. А наезд, скорее всего, был действительно глупой пьяной шуткой. Мне кажется, что в этом твой сосед прав. Знаешь поговорку: беда не приходит одна. С тобой просто произошла цепочка неприятных совпадений: плохой рабочий день, да еще и в воскресенье, странный клиент, пьяный лихач…

– Который зачем-то покопался в моей сумочке!

– Да мало ли что пьяному взбредет в голову! 

Конечно же, я многое не договаривал. То, что произошло в моей квартире прошлым вечером, красноречиво доказывало: кто-то что-то ищет. Этого что-то у Юли в сумочке не оказалось, у меня просто не могло быть, следовательно, поиски будут продолжаться. Я бы мог это сказать, но зачем пугать девушку?!

Умолчал я также и о том, что за ней, скорее всего, велась слежка. Юля приходила в редакцию, теоретически вполне могла передать искомое мне. Поэтому меня впоследствии и навестили незваные гости.

Про связь Кравцова и Смоленкова говорить не стоило в принципе.

– Это было «во-первых»? – спросила Юля. – Что же тогда во-вторых?

– Все просто, - ответил я. – Во-вторых, ты могла не знать об убийстве Кравцова.

– И что?

– Допустим, милиция каким-то (невообразимым!) образом вычислит, что накануне смерти Кравцов приходил в салон «У Ирины» и разговаривал с тобой. Допустим?

– Допустим.

– Ты тогда можешь правдиво рассказать им все так, как оно было на самом деле. Ничего криминального в этом нет. Ты не знала, что твой странный воскресный клиент убит. Поэтому у тебя не было повода идти в милицию самой. Свежий номер «Пригорода» ты не покупала. В худшем случае тебя несколько раз допросят и… отпустят восвояси. Обвинить тебя они ни в чем не смогут, да им это и в голову не придет.

Юля крепко сжала мою руку.

– Это если нет связи между убийством Кравцова и наездом на меня. Правильно?
 
– Правильно. – Я утвердительно кивнул.

Юля убрала руку и подытожила:

– Значит, я осторожно существую, ни во что не влезая. Если же милиционеры спросят меня о Кравцове, я могу смело им все рассказать.

– Точно, - подтвердил я. И немного подредактировал: – Только не упоминай о наезде и о визите ко мне. Не надо. А если уж снова кто захочет тебя задавить, сразу звони капитану Губанову. Правда, тогда нам обоим мало не покажется.

– То есть?

– Да так, мысли вслух.

Я достал из кармана бумажку с номером телефона капитана и положил ее перед Ласточкиной.

– Занеси номер в записную книжку своего сотового. На всякий случай, который, я надеюсь, никогда не настанет.

– Хорошо бы. – Юля принялась за дело, а мне снова захотелось «поговорить не о том».

– По-прежнему обожаешь море? – жизнерадостно спросил я.

Юля погладила ладонью свои каштановые волосы и кивнула.

– Он тоже?

Она подняла на меня глаза, и я взглядом указал на фотокарточку в серванте.

Ее ответ прозвучал лаконично:

– Да.

– Сергей, кажется? – осведомился я.

Ласточкина отодвинула от себя бумажку с номером Губанова и иронично поинтересовалась:

– Проблемы с памятью?

– О чем ты говоришь, - я закатил глаза, - в моем-то возрасте – конечно!

Казалось, мы поговорили обо всем: и «о том» и «не о том». Мне нужно было отправляться на работу, но я не хотел уходить. А Юля не выпроваживала меня: не знаю из благодарности или из каких других соображений.

Вообщем я продолжил беседу, спросив:

– А Слава… тьфу! Чтоб его!.. Сергей умеет плавать?
 
Мои нападки не раздражали Юлю, но поддерживать разговор о женихе она не собиралась.

– Больше не о чем поговорить?
 
– Тебе неприятно вспоминать о нем? – удивился я.

– Приятно.

– Но ты в смущении?

– Не более чем ты, когда я пришла к тебе в редакцию, - парировала Ласточкина.

Разговаривать с девушками как бы обо всем и ни о чем одновременно я мог часами, пока меня кто-нибудь или что-нибудь не остановит. На этот раз беседу прервала мелодия дверного звонка.

Юля испугалась:

– Кто это?

Я пожал плечами:

– Это, между прочим, твоя квартира. Может быть, как в анекдотах, муж раньше времени вернулся. Из командировки.

– Вряд ли. – Она хотела задать свой привычный вопрос, однако я опередил ее, предложив:
 
– Посмотри в глазок.

Ласточкина взяла меня за руку и попросила:

– Дима, пойдем вместе. Пожалуйста.

Мы на цыпочках вышли в коридор и подкрались к двери. Первой в глазок посмотрела Юля.

– Двое мужчин, - растерянно прошептала она. – Я их не знаю.

– Зато мне они очень хорошо знакомы, - тоже шепотом, посмотрев в глазок, констатировал я. – Это капитан Губанов собственной персоной и его подчиненный, старший лейтенант Субботин. Открой им, но не говори, что я тут. Я пока спрячусь в шкафу.

К мелодии дверного звонка присоединилось требовательное постукивание кулаком. Уверен, это Субботин проявил фантазию.

– Юля, про Кравцова можешь рассказать все, - быстро напомнил я, сняв с вешалки куртку и забрав кроссовки. – Только подожди, пока они про него спросят.

– А если не спросят?

Я заверил ее:

– Обязательно спросят. Для чего же они пришли?!

Вернувшись в зал, я предусмотрительно захватил свою чашку и спрятался в шкафу. Потом на мгновение вылез и забрал с журнального столика бумажку с номером телефона Губанова.

«Черт! – выругался я про себя, утрамбовавшись под вешалками. – Как они так быстро ее вычислили. Вот непруха! И приперлись, главное, когда я здесь».
 
Все, что происходило дальше, до определенного момента, я слышал, притаившись за Юлиными юбками и блузками, стараясь дышать через раз и ничем себя не обнаружить.

– Почему вы так долго не открывали? – послышался грубый бас старшего лейтенанта Субботина.

– Я была не одета.

– Классический отмаз.

Юля возразила:

– Это не «отмаз», как вы выразились. Я, действительно, была не одета.

В разговор вмешался Губанов. Он представился.

– Капитан милиции Губанов. Убойный отдел. Это – старший лейтенант Субботин. Оттуда же. А вы – Ласточкина Юлия Игоревна? Не так ли?

– Да, это я, - ответила девушка.

– И работаете в салоне-парикмахерской «У Ирины»?

– Да.

– И в прошлое воскресенье там работали?

На этот раз Юля ответила не сразу:

– Да.

– Можно нам войти? – спросил Губанов.

– Есть разговор, - добавил Субботин.

– Проходите, - вяло согласилась Юля.

Опера вошли в квартиру, и я услышал, как за ними закрылась дверь.

Капитан с места в карьер приступил к делу:

– Юлия Игоревна, посмотрите: к вам в салон в воскресенье не заходил этот человек? Или в другой день? Или, возможно, он ваш постоянный клиент?

– Или, может быть, он вам просто знаком? – прибавил Субботин.

Было не трудно догадаться, что они показывали Ласточкиной фотографию Кравцова.

– Я... я видела его, - слегка дрожащим голосом проговорила Юля. – В воскресенье.

– Отлично! – Губанов, вероятно, светился от счастья. – Где мы можем поговорить?
 
– Проходите на кухню, - безрадостно предложила Юля. – Нет, лучше в зал. Проходите в зал. – Она вздохнула. – А что собственно случилось?

– Мы вам сейчас все объясним, - пообещал Губанов.

В коридоре послышалась возня. «Неужели разуваются? – Я был в шоке! – Они что – прошли ускоренные курсы хороших манер?»

Затем я услышал приближающиеся шаги и тихий голосок Юли.

– Присаживайтесь.

Скрипнул диван.

– Дело в том, Юлия Игоревна, - начал Губанов, - что этот человек с фотографии был убит в минувшее воскресенье в Центральном парке... Причем здесь вы? Все очень просто: вы признались, что видели его и как раз в то воскресенье, когда он был убит. Где вы его видели?

– На работе. Он заходил в наш салон.

– Во сколько это было?

– Часа в два. Приблизительно.

– Не похоже, чтобы он стригся, - как обычно встрял Субботин.

– Он и не стригся, - не спорила Юля. – Посидел в кресле и ушел.

Субботин издал звук, смутно напоминающий хихиканье.

– Интересное кино! – недоверчиво пробормотал он.

Ласточкина возмутилась:

– Я говорю правду!

– И правильно делаете, - похвалил ее Губанов. – Расскажите нам все, что произошло между вами и Кравцовым. Поподробнее, пожалуйста.

– Между нами ничего не происходило.

– Не придирайтесь к словам, Юлия Игоревна. О чем вы с ним говорили? Во что он был одет? Нас интересует все. – Обычно немногословный и косноязычный Субботин сегодня был в ударе. Он упивался своим красноречием. – Планчик я вам набросал – рассказывайте.

Ласточкина так и поступила. Она, следуя моим наставлениям, поведала все, что произошло в салоне-парикмахерской «У Ирины» в воскресенье. Рассказала и про молодого человека с полубоксом, и про звонки Ирины Станиславовны, и про жребий – кому идти домой, и про сто рублей, полученных от Кравцова, и про дырявое пальто последнего. Она утаила только историю о чуть не сбившем ее автомобиле и умолчала об одном знакомом корреспонденте, прятавшемся в ее шкафу. Впрочем, к воскресным событиям я не имел никакого отношения.
Юля поступила именно так, как я ей и советовал. Когда же она замолчала, на нее обрушился шквал вопросов: довольно уместных (от Губанова) и не очень (от Субботина). К примеру, старший лейтенант интересовался, где сейчас находятся те сто рублей, которые дал Кравцов.

– В кошельке, - ответила Юля.

– Покажите.

Выяснилось, однако, что купюр достоинством в сто рублей у Ласточкиной аж шесть штук, и этот ход ни к чему не привел.

– Кстати, еще одну купюру я потратила, купив кое-что в аптеке, - вспомнила Юля.

– Что именно? – полюбопытствовал «дуболом» Субботин.

– Кое-что необходимое для женской гигиены, - раздраженно бросила Ласточкина. – Вы что заберете это у меня, чтобы приобщить к делу в качестве вещественного доказательства?

– Нет, - смутился старший лейтенант. – Успокойтесь, Юлия Игоревна.

– Я-то спокойна. Совершенно спокойна. А вам надо бы постричься! Вы ведь не панк какой-нибудь?!

На некоторое время в зале воцарилось молчание, которое, в конце концов, нарушил Губанов:
– А молодой человек, тот, что делал полубокс, вам не знаком? 

– Нет, - ответила Ласточкина.

– И раньше не видели?

– Нет.

– Можете описать его?

Юля фыркнула:

– Молодой человек как молодой человек. Серая толстовка на механичке, голубые джинсы.

– А особые приметы?

– Свежепострижен.

– Это все, что вы нам можете сообщить? 

– Да. – Юля выбрала правильную модель поведения. Чем ты немногословнее с милицией, тем лучше. Вне зависимости от того, виновен ты в чем-либо или нет.
 
– Знаете, Юлия Игоревна, - с присущей ему подозрительностью начал капитан, - вы как-то чересчур спокойны для девушки, услышавшей про убийство. Убийство человека, с которым, между прочим, недавно общались.

– Но я же не знала его. И общались мы меньше получаса. Если это вообще можно назвать общением.

– Все равно, - настаивал Губанов.

Ласточкина (уж мне-то было известно!) тоже иногда могла быть настоящим крепким орешком!

– А вы ждали, что я устрою истерику или упаду в обморок, - ледяным голосом сказала она. – По телевизору каждый день разные ужасы показывают. У нас, живущих в России, на преступления давно иммунитет.

– Иммунитет? – Старшего лейтенанта заинтересовало незнакомое словечко.

Юля повторила:

– Да, иммунитет. – И добавила: – Пока неприятности не коснутся нас самих.

– Интересная точка зрения, - задумчиво произнес капитан.

– Нормальная, - отрезала Ласточкина. – Что-нибудь еще?

– Это кто в серванте? – подал голос Субботин. – Чье фото?

– Это мой жених, - ответила Юля. – Он сейчас в командировке. В воскресенье его в городе не было.

– А мы об этом не спрашивали.

– Значит: вопросов больше нет?

– Только один. – Губанов выдержал паузу. – Вы «Пригород» выписываете?

– Нет.

– А свежий номер покупали?

– Нет.

– И ни у кого не брали почитать?

– Нет. Ваш один вопрос растянулся на три!

– Ну, что ж: спасибо за помощь, - поблагодарил капитан. – Это все, что мы хотели знать.   

Диван заскрипел – милиционеры собрались уходить. У меня затекли ноги, поэтому я с нетерпением ждал, когда же незваные гости, наконец, уберутся. Услышанный скрип прозвучал для меня как музыка. «Спасение», - решил я.

– Да, Юлия Игоревна, - вспомнил Губанов, - вам случайно не известен некто Смоленков Павел Андреевич?

– Нет, - настороженно ответила она. – А кто это?

– Скупщик старинных вещей. Вот его фотография.

– Нет, я его не знаю, - сказала Ласточкина после небольшой паузы. – Почему вы о нем спросили?

– Да так, знаете ли. – Губанов, по-видимому, топтался на месте. – Юлия Игоревна, если вы что-нибудь вспомните, позвоните мне. Мой номер...

«Пронесло», - подумал я.

Но не тут-то было. У меня зазвонил мобильник.

– Опа! – воскликнул Субботин. – Что это?

Он бесцеремонно распахнул шкаф, и меня буквально вынесло оттуда, словно на волнах.

– Стучаться надо, - ворчливо заявил я и, кое-как поднявшись на ноги, ответил на звонок. – Да. Это ты, Олег? Я в час не уложился. Так получилось... Передай шефу...
 
– Что за черт! – Это уже был Губанов.

Я прикрыл трубку ладонью и с укором сказал капитану:

– Женя, тише! Я говорю по телефону.

Его глаза расширились:

– Дико извиняюсь. – Он подошел ко мне и вырвал телефон. – Потом поговоришь. – И отключил его.

Субботин же был в своем репертуаре: от его толчка я пошатнулся, замахал руками, стараясь сохранить равновесие, и в результате плюхнулся на диван.

– Что здесь происходит? – Губанов переводил взгляд с меня на Юлю и наоборот. – Вы знакомы? Давно ли?

Ласточкина растерялась и поэтому молчала. Пришлось отдуваться мне одному.

– Да, мы знакомы, - признался я. – Уже несколько лет. В то, что я очутился здесь случайно, поверил бы лишь… – и глядя на Субботина – полный кретин! Ему я мог бы ска-зать, что ожидаю такси. Или, к примеру, вероломные пришельцы…

Лицо Губанова побагровело.

– И ты мне вчера втирал, что у тебя нет никаких новостей по делу Кравцова? – прошипел он.

Кое-что от себя добавил и старший лейтенант, но его оскорбительные комментарии я пропустил мимо ушей.

– Женя, я никогда тебе не врал! – воскликнул я так, словно моему возмущению не было предела.

– Что? – Губанов не находил слов.

Зато они были у Субботина, но на него я упорно не обращал внимания.

– Юля... Юлия Игоревна – моя давняя приятельница, - объяснил я. – Она через два месяца выходит замуж и пригласила меня на свадьбу. Я по старой дружбе заехал к ней... Жень, дай мне закончить! Это правда!.. Мы сидели, пили кофе, – я показал свою чашку, – вдруг звонок в дверь. По чистой случайности я был ближе к двери и первым посмотрел в глазок. Разумеется, увидев вас, я испугался...

– Почему это «разумеется»? – прервал меня капитан. – С каких пор ты стал нас бояться?

– Со вчерашнего дня. Ясно же, что вы сюда пришли по делу. А дело у вас сейчас – убийство Кравцова. Представляете: вы заходите и видите меня! Что же получается – я знал какую-то информацию и скрывал ее от вас?

– Об этом я и говорю, - подтвердил Губанов.

– Так оно и есть, - поддакнул Субботин.

Я запротестовал:

– Мне нечего от вас скрывать. Юля, подтверди, скажи, зачем я здесь. Ну? Ты же выходишь замуж за своего Сергея?

Юля кивнула, но не произнесла ни слова.

– Жень, - я снова повернулся к Губанову, - поверь мне, я... Слушай, а как вы узнали о том, что Кравцов заходил в парикмахерскую? Он убит, а, как я понял, Юля была в салоне одна. Есть свидетель?

– Не твое дело! – Субботин смотрел на меня, словно удав на кролика. Губанов же соображал, как ему следует поступить, но бешенство, переполнявшее его, мешало трезво мыслить.

– Вот, что я решил, - голос у капитана был тверд, - сейчас вы оба поедете с нами. Я добьюсь того, чтобы вы во всем признались.

Мое лицо олицетворяло собой абсолютную невинность:

– В чем «во всем»?

Субботин не купился и уточнил:

– Не понял, что ли? Во всем!

Меня это не устраивало, и я прямо высказал свое мнение:

– У меня  вообще-то есть работа, и я должен быть в редакции. Чем быстрее, тем лучше.

– Должен быть в редакции, а будешь в отделении, - безапелляционно заявил Губанов. – У меня вообще-то тоже есть работа, и  я ее выполняю. Так что тема закрыта, едем в отделение. – Он повернулся к Ласточкиной и приказал ей: – Одевайтесь.

Я продолжал отстаивать свою точку зрения:

– Жень, я тебе клянусь…

Губанов прорычал:

– Я тебе не «Жень», а капитан милиции.

Пусть так!

– Капитан милиции, я тебе клянусь, что до настоящего времени мы с Юлей не виделись целых два года…

– Почти три, - поправила Юля.

– Почти три, - согласился я. – Почти вечность.

– И вдруг она приглашает тебя на свою свадьбу? – Губанов не верил ни одному моему слову. – С чего бы это так? Что у вас за отношения?

– Дружеские. Теплые. – Я отвечал с лету.

– Почему вы пригласили его на свою свадьбу? – спросил капитан у Ласточкиной.

– И в качестве кого? – прибавил Субботин.

– Ей нужна была дополнительная машина со знакомым шофером, - нашелся я. – Жизнь дорогая стала, кризис в стране, на такси особо не накатаешься. А у меня новенькая «приора». Летает, как ласточка. Мечта автолюбителя! Высший класс! Только из ремонта! Ты же знаешь, Жень. То есть, товарищ капитан милиции.

– Я не у тебя спрашивал, - бросил мне Губанов и снова обратился к Юле. – Почему вы пригласили его на свадьбу? А, Юлия Игоревна?

– Дима вам уже все сказал, - отозвалась она.

– И вы подтверждаете его слова?

– Да.

– Отлично. – Капитан почесал подбородок. – Подробнее мы обо всем поговорим в отделении. А, кстати, кто ваш жених? Как его зовут?

– Зачем вам…

– Отвечайте!

За Юлю ответил я:

– Его зовут Сергей.

Губанов замахнулся рукой, чтобы стукнуть меня. Но сдержался.

– Замолчишь ты, наконец!

Я виновато прикусил губу.

– Его зовут Сергей, - сказала Юля.

– Это я уже слышал. – Губанов нахмурился. Он не выносил, когда его не понимали с первого раза. – Мне нужно имя полностью. Я имею в виду: имя, фамилию, отчество. Неужели не понятно?

Ласточкина поняла:

– Молоканов Сергей Иванович.

Субботин достал блокнот и записал. Да-да, это чудо, но старший лейтенант умел писать!

Губанов подождал и задал следующий вопрос:

– Кто он?

– Бизнесмен. – Юля отвечала с недовольством.

– Торгует?

– Нет. У него своя мастерская. Ремонт оргтехники.

– Адрес мастерской?

Юля назвала. Губанов выразительно посмотрел на Субботина. Тот записал. 

– Где ваш жених сейчас? И когда вернется?

– Он в Москве. Приедет через несколько дней.

Капитан небрежно заметил старшему лейтенанту, что тот может убрать блокнот.

– Ладно. – Губанов хлопнул в ладоши. – Остальное обсудим в отделении.

– Отделение, отделение! – возмутился я. – Как попугай, заладил. Я тебе уже сказал: мне нужно на работу. А тебе – домой, чтобы сменить свитер. Второй день мучаешься с рукавами. Сразу видно: подарок тещи.

Губанов поправил рукава, посмотрел на меня испепеляющим взглядом и сказал:

– Лучше не зли, Дим. Лучше не зли. Если ты знаком с ней два года…

– Почти три, - поправила Юля.

– …два года, - упрямо повторил капитан, - почему я ни разу не слышал о ней от тебя?

Я нахохлился:

– А с чего это я обязан обо всем тебе докладывать? У каждого есть свои секреты. Право на частную жизнь, наконец! Потом мы не такие уж близкие друзья…

– Как Винни-Пух и Пятачок? – сгримасничал Губанов.

Ласточкина и Субботин с недоумением посмотрели на него. Я тоже сделал вид, что не понял намека.

– Товарищ капитан, о чем это вы?! У вас температуры нету? Со здоровьем шутки плохи! Может быть, градусник дать? Может быть, у вас жар? Бормочите что-то странное. И не разобрать и не разобраться!

– Разберемся вместе, - угрожающе заявил Губанов. – В отделение.

Субботин повернулся к Ласточкиной и приказал:

– Одевайтесь.

Она взглянула на меня, и я кивнул. Нам ничего не оставалось, как только повиноваться милицейскому беспределу.


ГЛАВА  7

ПОСЛАНИЕ  МЕРТВЕЦА

Нас забрали в отделение около двух часов дня, а отпустили после семи вечера, когда уже стемнело, а язык во рту еле ворочался. В течение этих пяти часов нас допрашивали то поодиночке, то вместе, то снова поодиночке, задавая на девяносто девять процентов одни и те же вопросы.

«Страшно представить, что они делают с преступниками, - невольно подумал я, - если нас, даже не подозреваемых, а просто свидетелей, мурыжили целых пять часов».
 
– Кошмарный день! – высказалась Юля, когда мы наконец оказались на улице, возле отделения милиции.


Я был с ней согласен – день ужасный, но не прошедший впустую. Мне удалось-таки выяснить, как милиционеры узнали о Юле. Дело в том, что на пальто Кравцова, когда он сидел в кресле парикмахерской, попало несколько волосков, ему не принадлежавших. Дотошные подчиненные Губанова обошли три близлежащих к Центральному парку парикмахерских и таким образом вышли на салон «У Ирины», то есть на Ласточкину. Операм просто повезло. Субботин, допрашивая меня, невольно проболтался об этом. А когда понял, что напортачил, принялся бешено расхаживать по комнате.

В единственной паузе между допросами мне чудом удалось стибрить у молодого рассеянного сержанта тормозок, да еще и позвонить Липатову. От Олега я узнал, что гроза в лице шефа мне не страшна. У его тещи случился инсульт, и ему сейчас было не до меня.
– Хоть в чем-то повезло, - сказал я на прощание Липатову.

Я не в коей мере не считал везением инсульт тещи Сергея Борисовича, просто радовался тому, как это отразилось на мне. Шеф терпеть не мог прогулы. Даже по уважительным причинам.


Вечер.

Вечер – философ!

Что еще сказать о нем?

Он – предвестник страстей!

Он – самое плодотворное время суток!

Кто-то в предвкушении вкусного ужина спешит домой, поближе к теплу и телевизору…

Кто-то после тяжелого рабочего дня устало плетется знакомыми улицами, мечтая о кровати: упасть на нее и погрузиться в глубокий сон без сновидений…

Кто-то, как никогда прежде, не хочет возвращаться в холодную одинокую квартиру… А кто-то мчится сломя голову под крылышко к молодой жене: он считал минуты в ожидании встречи… Первый, проводив взглядом второго, продолжает не спеша идти. Он надеется на чудо, которое не даст ему войти в подъезд. Ведь когда захлопнется входная дверь, еще один день будет перечеркнут. Впереди долгая ночь размышлений. Чем меньше пути остается до подъезда, тем все больше и больше он замедляет шаг…

Вечер!

Свои занятия по вечерам я уже описывал. Если попадается интересный материал, я лихорадочно работаю над ним не только в редакции, но и дома. Если же работать не над чем, играю на компьютере или иду в кафе. 


– Юль, пойдем пропустим по стаканчику, - предложил я Ласточкиной, - здесь за углом есть приличное кафе.

Она в знак протеста замахала руками:

– Душ и постель.

У меня не было сил, чтобы настаивать на своем:

– Хорошо. Провожу тебя и воспользуюсь твоим примером. У себя в квартире, разумеется.

Она сказала, что доберется сама, но я убедил ее, что нам по пути: моя «приора» осталась стоять неподалеку от ее дома.

Мы поймали такси и через минуту уже летели по вечернему городу.

– Слушай, а до которого часа работает ваш салон? – поинтересовался я у Юли, когда мы почти уже приехали.

– До девяти.

Я посмотрел на часы.

– Без двадцати восемь. Значит у вас еще открыто.

Ласточкина искренне удивилась:

– Хочешь постричься?

– Нет... Да. Давай зайдем туда ненадолго?

– Зачем?

Я и сам не знал.

– Ну-у-у...

– Зачем?

– Надо. – Исчерпывающий ответ! 

Попросив таксиста остановиться, я расплатился и вылез из машины. Юля нехотя последовала за мной.

– Что ты задумал? – недовольно спросила она.

– Не знаю. – Я закачал головой. – Просто все пути ведут в ваш салон. Нужно зайти туда на минутку. Я хочу увидеть кресло, в котором сидел Кравцов. Хочу, чтобы ты сказала – в какую сторону он глядел. Вот и все. Обещаю, зайдем на пару минут, не больше.

– То на минутку, теперь уже на пару минут!

Юля не горела желанием идти в салон. Это было видно по кислому выражению ее лица.

– Не хочешь встречаться с вдовой Котовского? – предположил я.

– Не в этом дело. – Ласточкина нахмурилась, что ей совсем не шло. – К этому времени Ефимова уже забирает выручку. Если, конечно, есть что забирать. Ради мелочевки она не приходит.

– Тогда в чем дело?

– Я устала и неважно себя чувствую.

Я смотрел на Юлю преданно и умоляюще, как верный пес.

– Всего лишь на минутку, - протяжно произнес я.

Ласточкина сдалась.

– Ух! – выдохнула она и расправила плечи. – Пойдем. Все равно не отстанешь.

Салон-парикмахерская «У Ирины» действительно находился недалеко от ее дома. Мы прошли мимо моей припаркованной машины, мимо Юлиного подъезда и спустя пять–шесть минут подошли к кирпичной пятиэтажке, на первом этаже которой и располагался салон.

Клиентов не было: ни странных, ни нормальных. Во вращающихся креслах сидели Оля Ивалькова и Света Панарина, Юлины напарницы. Они скучали. Как их зовут и кто из них кто, я выяснил позднее, когда Ласточкина представила нас друг другу.  Я оказался старым знакомым, почти другом детства.  Света и  Оля с нескрываемым любопытством принялись разглядывать меня.

– Сергей все еще в Москве? – Голос Ивальковой источал патоку.

– Да, - сдержанно ответила Юля.

– А на работу завтра выйдешь? 

– Разумеется.

– Юль, тут без тебя из милиции приходили, - сообщила Панарина. – В воскресенье...

– Я знаю. – Ласточкина расстегнула плащ. – Пять часов провела в отделении.

– Добрались до тебя?

– Ну, да.

Панарина, не сводя с меня глаз, сказала Ласточкиной:

– Юлек, мне нужно показать тебе кое-что в подсобке.

– Да ну? -  как бы удивилась та.

Света встала с кресла, приобняла Юлю и куда-то ее потащила. 

– Я с вами, - выпалила Оля, хихикнула и устремилась за ними.

– Какое кресло? – только и успел спросить я у Ласточкиной.

Юля указала мне на то, что стояло у стены, и исчезла в подсобке, влекомая подругами.


Кресло было мягким и удобным. И еще вращалось. Поэтому я, не вставая, осмотрел помещение. Зеркала, расчески, ножницы, одеколоны, фены... «Типичная парикмахерская, - думал я. – Зачем же Кравцов приходил сюда, если не собирался стричься? Неужели, правда, для того, чтобы просто подумать? Тогда возникает вопрос: о чем?»

Из подсобки слышались голоса девушек, в частности, хихиканье Оли Ивальковой. Однако это мне не мешало.

«Допустим, Кравцов опасался кого-то и решил укрыться здесь. Но тогда почему он не вызвал милицию? Сидел в кресле и размышлял, как ему следует поступить? А вдруг… вдруг убийца наблюдал за ним через окно. Или, наоборот, Кравцов видел убийцу и понимал, что нужно… нужно… »

– Чем черт не шутит! – сказал я вслух и поднялся с кресла. У меня возникло одно предположение, и его необходимо было проверить.

Сначала я осмотрел стол, стоявший перед креслом, и даже заглянул в его ящики. Затем, не найдя ничего подозрительного, посмотрел за зеркалом. Там тоже не оказалось ничего любопытного. Оставалось кресло. Между спинкой и сидением имелась небольшая щель – единственное место, куда можно было спрятать какой-нибудь маленький предмет. Например, ключик. Именно, маленький серенький ключик, который я и извлек оттуда. Он был совсем непримечателен, если не считать выбитых на нем цифр «1210».

Не успел я спрятать находку в карман, как из подсобки вернулись девушки.

– Может быть, пойдем? – спросила у меня Ласточкина. – Девочкам скоро закрываться.

– Да, конечно, - охотно согласился я, попрощался с «девочками» и вышел на улицу. Через полминуты ко мне присоединилась Юля.

– Ну как, месье Пуаро, - поинтересовалась она, - что-нибудь выяснили с помощью серых клеточек?

Я показал ей ключ и сказал:

– Был спрятан в том кресле. Знаешь, что он открывает?

Ласточкина заверила меня, что в салоне ни к одному замку этот ключ не подходит.
 
– На нем выбиты цифры «1210», - доверительно произнес я, подведя Юлю к освещенному окну салона. – Что они могут означать?

Юля пожала плечиками:

– Очень просто: номер абонентского ящика на главпочтамте. У меня был похожий с номером «1254».

«Абонентский ящик Кравцова! – пронеслось у меня в голове. – Там скорее всего и находится то, что ищет убийца!»

Я едва не захлопал в ладоши. 

– Юль, а мы можем вместо настоящего хозяина ключа залезть в ящик? Посмотреть, что в нем находится?
– Да, в общем-то, можем. – Ласточкина дотронулась до моей руки. – Ты думаешь, там лежит что-то важное?

Я взял ее руку в свою:

– Уверен в этом.

– И ты поедешь туда один? Без милиции?

– Не один, - ответил я. – С тобой. Ведь ты со мной поедешь?

Она отстранилась и несколько секунд пребывала в раздумье. Потом покачала головой и отказалась:

– Я устала и хочу спать.

Это поразило меня:

– А как же общеизвестное женское любопытство?

– С ним все в порядке, - улыбнулась Юля, - однако оно стоит после общеизвестного женского желания принять душ и выспаться.

Она направилась в сторону своего дома. Я пошел за ней.

– Если хочешь знать, - продолжила она, когда мы поравнялись, - мне очень даже любопытно, что прятал Кравцов. Я надеюсь, что завтра ты скажешь мне, что это за таинственная вещица. Ты же помчишься на главпочтамт сейчас же, не так ли? Общеизвестное женское любопытство не идет ни в какое сравнение с мужским «хочувсезнать».

– Пусть так, - я не собирался спорить по пустякам. – Ты мне лучше скажи: зачем тебе был нужен абонентский ящик номер «1254»? Хотела с кем-нибудь познакомиться?

– Была такая мысль.

– С мужчиной без в/п и м/п?

– Без в/п, м/п и т.п.

– И давно это было?

– Сразу после того, как мы расстались.

– Два года назад?

– Почти три.

Я сощурился:

– К чему такие сложности – просто вернулась бы ко мне.

Юля красноречиво промолчала.

– Ну и как, познакомилась?

– Нет.

– А Слава? Пардон, Сергей?

– Это из другой пьесы, - сдержанно ответила Ласточкина. – Я смотрю, Дима, ты за день не наговорился.

– Когда разговариваешь, дорога кажется короче, - весело объяснил я.

– Здесь итак недалеко.

– Будет еще ближе. – Я подмигнул. – Последний вопрос: из комедии или трагедии?

Юля остановилась и с недоумением воззрилась на меня:

– Не поняла?!

Я, по инерции пройдя немного вперед, вернулся:

– Ты сказала, что Сергей из другой пьесы; вот я и спросил: из комедии или трагедии.

– Эти жанры больше подходят тебе. – Юля ткнула в меня пальцем. –  Я помню, что иногда не знала, чего хочу больше: посмеяться над тобой или прибить тебя.

Она снова заторопилась в сторону своего дома.

Я нагнал ее и сделал вывод:

– Зато тебе не было со мной скучно!

– Куда уж там, - усмехнулась она.

– А с Сергеем?

– Что?

– Тебе не скучно с ним?

Ласточкина ответила серьезно:

– С ним я чувствую уверенность в завтрашнем дне. И защищенность.

– Прямо как с рекламного плаката! – воскликнул я. – Так не бывает!

– Бывает.

– В кино! – кивнул я.

– В жизни!

Ласточкина ускорила шаг.

Я чувствовал, что еще мгновение – и мы поссоримся; это снова навеяло мне ностальгические воспоминания. Но заговорил я о другом.

– Скажи, Юль: о чем вы болтаете в ожидании клиентов? Смелее! На рынке, как правило, говорят о торговле; в поликлинике о здоровье; а вы о чем? Не целый же день о прическах?
 
Ласточкина остановилась.

– О моде... – начала она перечисление.

– Не подходит, - отверг я.

– ...о косметике...

– Вряд ли.

– ...о мужчинах...

Мне осталось только беспомощно развести руками:

– Раньше мы находили общие темы для разговора.

– Это было раньше. А сейчас давай помолчим. – Ласточкина вздохнула. – Не о погоде же разговаривать! И потом я устала.

Остаток пути мы провели в молчании.

Я довел Юлю до двери ее квартиры и пожелал спокойной ночи.

– Ты мне завтра позвонишь? – спросила она.

– Обязательно, - пообещал я. – Пока.

Выйдя из подъезда, я бросился к машине. Мне не терпелось узнать, что лежит в ящике под номером «1210». Нет, это не было обычным любопытством, это было чутьем неплохого журна... корреспондента. Не люблю слово «журналист».

По пути на главпочтамт мне посчастливилось снова пообщаться с капитаном Губановым. Ради этого разговора я даже припарковался у бордюра.

– Соскучился? – ответил я на его звонок.

– Что ты делал в салоне? – прорычал капитан в трубку.

– В котором? 

– Прекрати! – рявкнул он. – В салоне «У Ирины».

Я возразил:

– Я не любитель салонов. У меня нормальная ориентация. Традиционная. Вот в парикмахерскую раз в месяц захожу. Не чаще. Хотелось бы реже, но мои волосы очень быстро отрас…

Меня перебили:

– Живо назад ко мне в кабинет!

Мое возмущение было неподдельным:

– Жень, ты что – следишь за мной? Забыл про такое понятие, как «право на частную жизнь»? Ты нарушаешь гражданские права! Вторгаешься…

– Черт возьми, я не следил за тобой, - уже во второй раз перебил Губанов. – Субботин ездил в салон. Приехал через пару минут после того, как вы оттуда ушли. Вы, я думаю, еще и…

Теперь я не дал ему договорить:

– Если решил обращаться ко мне на «вы», то напоминаю мои имя и отчество: Дмитрий Николаевич!

Он вскипел:

– Да пошел ты!  Я имел в виду тебя и твою подружку.

– Ласточкина мне не подружка!

– А мне плевать!

Я промолчал. Губанова же распирало:

– Ты где? Дома? Я сейчас пришлю кого-нибудь за тобой. Никуда не уходи! 

Мне пришлось его разочаровать:

– Я не дома.

– У Юли своей?

– Она не моя, - снова разочаровал я капитана.

– Где ты?

– В черте города.

– Где?

– В черте…

– Попадешься мне! – Губанов издал какой-то агрессивный звук и пропал с линии.
К сожалению, мое вежливое прощание услышали только телефонные гудки.
 

Главпочтамт был еще открыт, хотя посетителей практически не было. Я спокойно прошел к абонентским ящикам и найденным в парикмахерской ключом открыл ящик номер «1210». Никто не помешал мне это сделать. Никто даже не обратил на меня ни малейшего внимания.

«Уф! – выдохнул я про себя. – Полдела сделано!»

Внутри ящика не оказалось ничего страшного. Никаких отрубленных человеческих конечностей, ни бомб, ни змей, ни кока-колы, ни шаурмы. Только запечатанный конверт. Без адресов и имен.

Закрыв ящик, я положил находку во внутренний карман куртки и спешно покинул помещение главпочтамта.

– Что там? Что там? Что там? – бормотал я уже в машине, вскрывая конверт. Двери были заблокированы, свет включен – тайна абонентского ящика вот-вот раскроется.

И…

Что бы ни рисовало мне мое богатое воображение, наяву все оказалось прозаично: два сложенных вдвое исписанных листа, вырванных из обычной школьной тетради в клетку. Однако содержание листов было очень увлекательно и многое объясняло.

Я привожу то, о чем там говорилось, по памяти, но почти дословно:

«Я, Кравцов Сергей Юрьевич, пишу эти строки, находясь в здравом уме и ясной памяти. Данные записи – мои показания в деле об убийстве Смоленкова Павла Андреевича.

К сожалению, если вы читаете их, это означает, что меня уже нет в живых. Я не считаю, что моя жизнь не удалась, просто где-то в пути я свернул не на ту дорогу. А в целом: что случилось, то и случилось.

У меня неплохая библиотека. Она досталась мне по наследству от родителей. Время от времени приходится расставаться с некоторыми книгами – я их продаю, чтобы хоть как-то существовать. Репетиторство, которым я занимаюсь, вещь сезонная и не особенно прибыльная, а есть надо постоянно. Даже такой человек, как я, абсолютно равнодушный к деньгам, иногда довольно сильно в них нуждается.

Итак, в четверг, 16 октября 2009 года, я понес одну из своих книг Смоленкову. Павел Андреевич занимался скупкой раритетов, и я уже не раз обращался к нему. Книга, что была со мной, - вещь уникальная – второе издание «Героя нашего времени» (СПб., 1841). В него было включено предисловие к роману, написанное Лермонтовым в том же печальном году. Я знал, что Смоленков занижал цены, и мысленно готовился дать ему отпор. «Пусть по дешевке берет ворованное, - настраивал я себя, - а книги из моей библиотеки в принципе бесценны».

Я уже собирался позвонить в дверь, как, к своему удивлению, обнаружил, что она не заперта. Это было странно, Павел Андреевич всегда был человеком осторожным, иногда даже чересчур… А тут такое легкомыслие…

Мне бы следовало уйти и вызвать милицию, но я, вопреки благоразумию, все-таки вошел в квартиру. Любопытство это было или безумие – не могу сказать.

Я несколько раз окликнул Смоленкова, но мне никто не ответил. Я заглянул в зал – там не было ни души. Ни в ванной, ни на кухне тоже никого не оказалось.

Ужасная находка ждала меня в кабинете Павла Андреевича. Смоленков лежал на полу в луже крови, неестественно подогнув ноги. Его остекленевший взгляд был направлен прямо на меня.

Я вскрикнул и почти тут же ощутил тяжелое дыхание позади себя. Обернувшись, я увидел человека с ножом, стоящего в коридоре. Должно быть, он вышел из хозяйской спальни.
 Сколько раз потом я пытался вспомнить его лицо, но мне это не удавалось. Одно лишь лезвие ножа, приближающееся ко мне, четко запечатлелось в моем мозгу.

Кажется, я поднял руки, чтобы книгой загородиться от убийцы. Меня всего трясло. Удивительно, что я не потерял сознание – ведь страх полностью овладел мной.

Вдруг, когда я уже мысленно попрощался с жизнью, убийца странно задергался и уронил нож. Затем упал и забился в судорогах. Его лицо исказилось жутким оскалом, на губах выступила пена. Зрелище было настолько ужасающее, что я со всех ног бросился бежать из проклятой квартиры.

Все дальнейшее в тот день смазано так же, как и лицо убийцы. Помню лишь, что напился до бессознательного состояния и только утром, скорее к обеду, понял, что человек с ножом был эпилептиком. Мне следовало позвонить в милицию, но я опять этого не сделал. Я боялся, боялся всего.

В субботу вечером в недельном дайджесте телевизионных «Криминальных новостей» сообщили об убийстве Смоленкова и о том, что убийцу по горячим следам поймать не удалось. Сказанное шокировало меня: выходило, что эпилептик очнулся и ушел прежде, чем кто-то обнаружил тело Павла Андреевича. Из этого следовало, что моя жизнь, жизнь невольного свидетеля, теперь находилась под угрозой. У Смоленкова была записная книжка, куда он вносил все осуществляемые им сделки. Последним его клиентом, не считая убийцы, должен был стать я. И никто не мог дать гарантии, что моя фамилия не была занесена в эту книжку: мы с Павлом Андреевичем заранее договаривались о встрече. Значит, убийца мог вычислить меня, используя записи Смоленкова.

Я долго думал, как мне поступить, и в результате решил написать признание, чтобы использовать его как страховку. Убийца не тронет меня, если я скажу ему, что имеются подобные записи. Еще я скажу, что они надежно спрятаны, но в таком месте, где их вскоре после моего исчезновения обязательно найдут. Мне кажется, что в этих записях мое единственное спасение. Правда, если вы их читаете, это означает, что я ошибался. Или не все предусмотрел».

Далее стояло число и подпись.


«Странное послание, - подумал я. – Многое объясняет, но и кое-что запутывает». В целом получалось: чем дальше в лес, тем больше дров. Воскресный наезд на Ласточкину перерос не только в нападение на меня, но и в дело о двойном убийстве.

– Болото! – выдохнул я и положил тетрадные листки обратно в конверт.

«Завтра же утром передам признание Кравцова Губанову, - думал я по дороге домой. – Вот уж он обрадуется. Пусть после этого посмеет еще хоть раз заявить, что я от него что-то скрываю. Кстати, надо будет не забыть высказаться по поводу их сообразительности, и Губанова и Субботина. Не они, а я додумался обыскать кресло, в котором в воскресенье сидел Кравцов. Не они, а я нашел в кресле ключ. Не они, а я, правда, с помощью Юли, узнал от чего этот ключ. Вообщем я почти раскрыл дело об убийствах Смоленкова и Кравцова. Милиционерам осталось только найти близкого к скупщику человека, больного эпилепсией. Затем проверить его алиби на день убийства Смоленкова и на воскресную ночь убийства Кравцова. И все!»

Я торжествовал. За такую информацию можно смело рассчитывать на то, что правоохранительные органы позволят мне опубликовать эксклюзивный материал.

Но так уж устроен человек, что мечтами, посланиями мертвецов и ворованными тормозками он сыт не бывает. Вот и я почувствовал, что сильно проголодался.

Мой путь домой лежал через близлежащую пиццерию. Там я с большим удовольствием умял два куска пиццы с ветчиной и грибами и еще два с колбасой и помидорами. Выпив стакан сока в процессе еды и чашечку чая после, я блаженно вздохнул, улыбнулся официантке и, довольный, отправился домой.

Уже на подъезде к стоянке запиликал мобильник.

– Да, мам, - сказал я в трубку. – Бритвенный станок куплен. Дорогой и хороший… Я помню: в пятницу в семь часов…


ГЛАВА  8

ДЕЖА  ВЮ

Говорят: нельзя войти в одну и ту же реку дважды. Говорят: снаряд в одно и то же место два раза не попадает. Говорят... И все же, подходя к своей квартире, я невольно покосился по сторонам. Мне не хотелось снова получить удар по голове. Она у меня одна и, между прочим, не казенная.

К счастью, сегодня никто не подстерегал меня. Я, облегченно вздохнув, вошел в квартиру и захлопнул за собой дверь. Выключатель щелкнул, но свет не зажегся.

– Чертова лампочка! – выругался я и направился по темному коридору в зал.

Однако стоило мне потянуться к другому выключателю, как из темноты раздался хриплый мужской голос:

– Свет зажжется – вы умрете.

Я так и замер на месте с протянутой к выключателю рукой. Бросаться назад в коридор не имело никакого смысла: пока я буду возиться с замком, меня сможет настигнуть и черепаха.
 
– У меня пистолет, так что не рыпайтесь, - предупредил хриплый голос. – Я пришел раньше, и мои глаза успели привыкнуть к темноте.

– Ладно, не рыпаюсь. – Я почувствовал, как холодок пробежал по спине.

– Молодец, - похвалил незнакомец.  – Я смотрю, вы так и не прибрались в квартире после моего последнего посещения.

– Это было вчера, - напомнил я. – Мне же для уборки необходим месяц. Минимум.

Незваный гость хмыкнул:

– У вас есть чувство юмора. Прекрасно. Но чего у вас нет, так это чувства самосо-хранения. – Он откашлялся. – Мне казалось, вы поймете мой намек.

Я не нашелся, что на это ответить, поэтому промолчал.

– Хм! На вас нападают, переворачивают вверх дном вашу квартиру, – что бы это могло означать? Поработайте головой, вы же как-никак журналист.

Тут я вставил реплику:

– Корреспондент.

– Тем более.

– Объясните же, что означал ваш намек, - попросил я. – Может быть, вы просто что-то искали у меня?

– Да? – заинтересовался «гость». – И что же?

– То, чего здесь никак не могло быть. Впрочем, если я не прав, я попрошу снова: объясните, что означал ваш намек.

Незнакомец, чувствуя мое желание разглядеть его, отодвинулся вместе с креслом, в котором сидел, подальше в темный угол зала.

– Это было предупреждение – не соваться в дела, которые вас не касаются, - выполнил он мою просьбу. – Пока только предупреждение!
 
– И что дальше? – сдерживая внутреннюю дрожь, поинтересовался я. 

– Я слежу за вами. Я знаю о вашей поездке в милицию. У меня там неплохие связи. Я знаю все. А вот что теперь известно вам?

– Ничего.

– Совсем ничего?

– Совсем, - соврал я.

– Вы забыли про конверт. Надеюсь, он по-прежнему у вас?

Я, насколько мог, постарался изобразить удивление:

– Какой конверт?

– Думаете, что умнее пули?

Честно говоря, я был в этом убежден. Соревноваться же с ней в быстроте, я не стал бы.
 
– Вы больше не пользуетесь ножом? – продолжил я марафон вопросов. Когда мне страшно, я всегда наглею: веду себя развязно, шучу без перерыва. Такой уж у меня характер. – От пистолета много шума. Вдруг еще кто-нибудь услышит. На всех может не хватить пуль.

Убийца не оценил мой юмор.

– Отдайте конверт, - холодно произнес он.

– У меня его больше нет. – Я вновь соврал ему. Вдруг прокатит.

– А где он?

– Я… я его потерял.

– Советую найти, - мой гость тяжело задышал, - или потеряете жизнь.

Поразмыслив над своим нелицеприятным положением, я повиновался: достал конверт и протянул его в сторону «гостя».

– Бросайте, - приказал он.

Я снова повиновался.

– Вы его открывали? – спросил убийца, поймав конверт.
 
– Нет. Он был открыт.

– Читали?

– Нет.

– Вы не в том положении, чтобы врать. Читали?

– Ну-у-у… Так, пробежал глазами, - сознался я.

– И что узнали обо мне?

Понимая, что моя жизнь висит на волоске, я честно признался, что ни его имя, ни его внешность мне не известны.

– Вы убили и ограбили Смоленкова Павла Андреевича, - тихо прибавил я. – И вы больны эпилепсией.

– Это все, что написал Кравцов?

– Да.

– Только обо мне?

– Еще о Смоленкове, - ответил я. – О трупе.

– И все?

– И все. Кравцов от страха не запомнил вашего лица.
 
– Тогда, Дмитрий, я у развилки двух дорог, - значительно произнес убийца. – В конце одной – счастливая безоблачная жизнь – и моя, и ваша. Моя, к тому же, безбедная. В конце другой дороги моя судьба неопределенна, а для вас уготована могилка с надгробием. На нем написано: «Он был слишком любопытен». – «Гость» выждал паузу. – Внимание, вопрос: какую дорогу выбираем?

– Первую, - не задумываясь, ответил я.

– Правильно. Мне она тоже более симпатична. – Теперь его голос зазвучал по-деловому. – Условия следующие: вы больше не принимаете никакого участия в расследовании. Вы должны забыть и обо мне, и о скупщике, и о… Кравцове. При соблюдении этих условий я гарантирую вам жизнь.

– И Арчи?

– Кто такой Арчи? – насторожился убийца.

– Мой кот.

«Гость» издал звук, отдаленно напоминающий смех.
 
– С Арчи все в порядке. Прячется где-то здесь. Я люблю животных. Но предпочитаю собак. – Он повторно издал странный звук. – Итак, при соблюдении названных мной условий, я сохраню жизнь и вам, и коту. Ясно?

– Да. Но...

– Никаких «но»! – категорически заявил убийца. – Я не маньяк. Убийства не доставляют мне удовольствие. Однако если мне угрожает опасность, я готов на все.
 
Я не отступал:

– А если милиция не отстанет от меня? О Кравцове уже вышла статья. В рубрике «Следователь просит помочь». Этого я не могу изменить. Если...
 
– Вы умрете, - спокойно ответил он. – Каждый, кто решит помочь следствию – умрет. Понятно?

– Да. – Спорить не стоило – бессмысленно. Я все еще не был уверен, что встречу ближайший рассвет.

Мой «гость» встал с кресла.

– Сейчас вы ляжете на пол лицом вниз и закроете глаза, - приказал он. – И будете так лежать, пока я не уйду.

Мне его план не нравился.

– Я не лягу на пол. Ни за что! Я, конечно, не Эйнштейн, но и не дурачок. Так под-ставляться под ваш нож я не стану.

– У вас нет вариантов. Подумайте: если бы я хотел вас убить, я бы это уже сделал. Вы знаете, мне это не трудно.

– Знаю.

– Ложитесь.

Мне его план по-прежнему не нравился. Но, немного пораскинув мозгами, я решил, что вариантов действительно не было, поэтому медленно и осторожно лег на пол.

Честно признаюсь: когда убийца проходил мимо, я так и ждал, что он пырнет меня ножом или пристрелит, недолго думая. Страх отступил лишь после того, как захлопнулась дверь.

Я тут же поднялся и включил свет. Затем, щурясь, отыскал припрятанную бутылку коньяка и, откупорив ее, сделал внушительный глоток.

«Бросишь тут смолить», - подумал я, закуривая.

Так как мне нужно было обдумать сложившееся положение, а это лучше делать на трезвую голову, больше пить я не стал.

Отставив бутылку, я второй вечер подряд начал с проверки документов и денег. Все было на месте.  «Отлично. Не хочется таскать их все время с собой. – У меня отлегло от сердца. – Однако, если, не дай Бог, он заявится в третий раз, он точно чего-нибудь сопрет».

Убийца сказал мне, что знает все. Это чистой воды блеф! Все знать нельзя; и следить за мной постоянно – дело не простое. А следить и за мной, и за Ласточкиной одновременно – вообще что-то из области фантастики. Конечно, у него могут быть соучастники, но это кажется маловероятным. Даже если один и имеется, уследить за всеми нашими с Юлей передвижениями трудновато.

Я потушил дотлевшую сигарету и принялся размышлять о шагах, которые собирался предпринять. Они в общих чертах представлялись мне очевидными. Я решил, что однозначно сообщу обо всем  Губанову. Однако не знал, как сделаю это. Рисковать собой (и уж тем более Юлей) не хотелось, поэтому просто поехать в милицию я не мог. Звонить капитану на сотовый и рассказывать все по телефону вообще глупость – он тут же захочет увидеться со мной и вряд ли сразу организует охрану для Ласточкиной. Оставалось одно: встретиться с Губановым где-нибудь на нейтральной территории, так, чтобы не попасться на глаза посторонним лицам. Вот только кто бы мне сказал, где эта территория находится.

Решение пришло, когда уже давно перевалило за полночь, а в зале было накурено не хуже, чем у Губанова в кабинете.

Первым делом я все-таки позвонил капитану на сотовый.

– Да, - послышался в трубке его сонный голос.

– Жень, это Дима Уваров. Есть дело.

Губанов выругался и проворчал:

– До утра не подождет?

– Тебя, Жень, не поймешь! – возмутился я. – То ты обвиняешь меня в сокрытии улик, то не желаешь слушать важную информацию.

Он фыркнул:

– Ну, что у тебя?

– Я сейчас не могу рассказать, но если ты...

Он фыркнул два раза.

– Издеваешься?

– Нет. – Я объяснил: – Если ты приедешь ко мне на работу завтра часам к семи и подождешь меня в моей комнате, я скажу тебе, как найти убийцу Смоленкова и Кравцова. Это, кстати, один и тот же человек.

– Что? – Губанов окончательно проснулся. – Скажи сейчас!

– Завтра.

– К семи утра?

– Точно.

– Ты же сам, когда там не ночуешь, приезжаешь к восьми? Не раньше.

– Так надо, - заверил я его. – За мной могут следить. Но они не будут знать, что ты уже у меня на работе.

– Кто за тобой следит?

– Все завтра, - пообещал я. – Да, и не забудь: никаких милицейских машин возле редакции. Хорошо?

– Я приеду к тебе сейчас, - решительно заявил капитан.

На что я твердо ответил:

– А я не открою дверь. До завтра! И, личная просьба: не надевай тот страшный свитер. Поправлять рукава будет некогда.

И я, очень довольный собой, отключился. Бессонная ночка Губанову обеспечена.

Следующей я разбудил Ласточкину, извинился, что звоню так поздно, и дал ей некоторые руководящие указания:

– Юля, запри входную дверь на все замки. Тоже с окнами и форточками... Я не шучу по ночам... Я знаю, что четвертый этаж! Делай, как велено. Далее. Завтра на работу поезжай на такси... Я знаю, что недалеко... Перестань меня перебивать! Обязательно сделай так, как я говорю. Еще: немного запоздай, чтобы твоя напарница была уже на месте. Ясно? Что? Не сбивай с мысли... Когда будешь вызывать такси, передай диспетчеру просьбу, чтобы водитель поднялся за тобой на площадку. Да, так обычно не делают, а ты сделай. Доплати ему. Обещаю, я возмещу все расходы. Заеду завтра к тебе либо на работу, либо вечером домой. Все поняла?

Ласточкиной понадобилось секунд шесть, чтобы ответить «да». Затем она с опаской спросила:

– Что-нибудь еще?

– Кое-что. – Я нарочно выдержал паузу. – Спокойной ночи, Юля!


Заснуть не получалось. Сознание того, что у убийцы имелись ключи от моей квартиры, не позволяло расслабиться. Да и чертов Губанов названивал до тех пор, пока я не отключил телефон.

Пролежав без толку какое-то время, я поднялся с дивана и без особого энтузиазма принялся наводить в квартире порядок. «Рано или поздно это в любом случае надо будет сделать, - решил я. – Почему же не сейчас, если все равно не спится?»

Мне всегда казалось, что я располагаю минимальным набором необходимых вещей. Я никогда ничего не накапливал впрок. Прочитал журнал – в помойку, посадил на рубашку пятно – туда же. Библиотека же моя насчитывала не более двух сотен книжек. И все же, несмотря на это, расстановка по местам  этого самого  необходимого минимума заняла часа полтора.
 
– Спать! Теперь уж точно спать! – удовлетворенно произнес я, стоя посреди убранного зала. Все вещи лежали на местах, и это радовало глаз.

Я плюхнулся на диван и свернулся под одеялом калачиком с твердым намерением наконец-то уснуть. Однако… 

«Два часа ночи... не спится... А надо бы заснуть, чтоб завтра рука не дрожала...», - вспомнилось мне. Когда-то давно, в студенческие годы, я играл Печорина в институтском драмкружке. Профессия актера никогда не прельщала меня, но те студенты, которые участвовали в самодеятельности, были на хорошем счету. Монолог из «Княжны Мери» я до сих пор помнил практически наизусть. «... Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? для какой цели я родился? А, верно, она существовала,  и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные...» Я готовился к тому, что завтрашний день преподнесет мне новые испытания. Я чувствовал себя героем своего времени. Я ждал чего-то неизвестного, ужасного, но такого манящего. «... И, может быть, я завтра умру!.. Одни скажут: он был добрый малый, другие – мерзавец. И то и другое будет ложно... Смешно и досадно!»
В полудреме я встретил рассвет.


ГЛАВА  9

ОХОТА

В восьмом часу утра наконец-то появился Арчи, всю ночь прятавшийся где-то в укромном месте. Примерно в то же время позвонила Ласточкина. Она интересовалась двумя вещами: выполнять ли ей весь тот бред, что я наговорил ей ночью, и что находилось в абонентском ящике Кравцова. На первое я ответил, что все в силе и даже повторил свои распоряжения. По поводу абонентского ящика сказал, что в нем, увы, ничего не оказалось.

– Совсем ничего? – удивилась она.

– Абсолютно. Забудь о нем.

– А про убийство Кравцова и про нападение на меня – тоже забыть?

– Постарайся.

– Ты уверен?

– Да. Нападений больше не будет, - успокоил я ее.

– Зачем же все эти твои указания?

– Береженого Бог бережет. Это в последний раз. Сегодня все закончится.

И я прервал разговор, не дожидаясь новых вопросов.

Мне уже пора было отправляться на работу, но я все-таки задержался на минуту у зеркала. Из него на меня смотрел молодой человек лет тридцати пяти, одетый в парадно-выходной костюм и белую рубашку. Он выглядел слегка невыспавшимся, но его это, на мой взгляд, не портило.

Кисть правой руки молодого человека была погружена в карман брюк – Сергей Борисович называет это «непринужденным гламуром». А вот обе руки в карманах брюк, по мнению шефа, – «вульгарное пижонство».

– Ни пуха, ни пера! – пожелал я «непринужденно-гламурному» отражению.

– К черту! – ответило оно мне.


На улице я внимательно осмотрелся по сторонам. Если убийца или его соучастник следили за мной, они должны были быть где-то здесь. Но либо я не заметил их, либо они решили сегодня взять выходной.

Тем не менее, я пытался обнаружить за собой слежку на протяжении всего пути от дома до работы. Один раз завернул в какую-то подворотню, которая в принципе была мне не по пути, другой раз проскочил перекресток на желтый знак светофора. Казалось, слежки не было, но ручаться я бы не стал.

«Возле редакции машин с синими номерами нет, - отметил я про себя, заезжая на парковку. – Если Губанов ждет меня, значит он выполнил все предписания».

И точно: когда я вошел в нашу с Липатовым комнату, выяснилось, что мой коллега еще не появился, а вместо него, развалившись на стуле Олега, восседал, позевывая, старший лейтенант Субботин. Губанов тоже был здесь. Он стоял у стены, уставившись на часы, и курил свой неизменный «Альянс». Вместо свитера на нем был потертый на локтях пиджак. И настрой у капитана, судя по лицу, был решительным.

– А вот и Буратино! – воскликнул Субботин, моментально среагировав на мое появление. Уверен, он приготовил это приветствие заранее. – Ишь, как принарядился! Деревянный мальчик, поведай нам свою тайну.

– Перестань, - цыкнул на него капитан. Затем обернулся ко мне. – Мы ждем тебя уже больше часа. Если ты не скажешь нам ничего важного, клянусь, мы...

Мне было непонятно, почему Субботин назвал меня героем толстовской сказки. У меня не длинный нос, и я не деревянный. Но раз он хотел поиграть в детство, я тоже воскликнул:

– И тебе, Дуремар, большой привет! На вот, дарю! – И протянул старшему лейтенанту ключик от абонентского ящика Кравцова. – С виду не золотой, но ты за его находку отказался бы от всех своих премий, вместе взятых. – Я осекся. – Хотя за что тебе давать премии?! Это я погорячился.

Субботин встал, подошел ко мне и взял ключ. Потом осмотрел его и передал Губанову.

– Что это? – спросил капитан.

– Ключ. – Старший лейтенант поражал своими умом и сообразительностью.

– Ключ от абонентского ящика номер «1210» на главпочтамте, - сказал я. – Арендовал этот ящик Сергей Юрьевич Кравцов. Там он хранил, как страховку, свои показания. Он видел убийцу Смоленкова. За это и поплатился жизнью.

И Губанов и Субботин вытянулись, как по струнке. 

– Где эти показания? – Губанов сделал шаг в мою сторону. – Они точно написаны Кравцовым? Что ты молчишь?

Я сел за свой стол и, оглядев аудиторию в лице двух оперов, начал рассказ.

Говорил я долго: и о наезде на Ласточкину, и о нападении на меня, и о вчерашнем вторичном визите убийцы. Пересказал, как можно точнее, послание Кравцова и даже высказал некоторые свои соображения.

Мой монолог пару раз прерывали; в частности, пришедший Липатов хотел занять свое рабочее место. Милиционеры грубо выставили его из комнаты и обрушили на меня град вопросов, упреков, угроз и оскорблений. Я не скрыл от них  ничего, поэтому к концу рассказа прослыл и «вруном», и «преступником».

– Ты должен был с этим конвертом сразу же приехать ко мне! – орал Губанов. – Даже домой!
 
– Ты должен был взять эту Ласточкину за шиворот и привезти к нам! – вторил ему Субботин. – Сразу же!

– У тебя в квартире могут быть отпечатки убийцы! – Губанов.

– Мы опечатаем твою квартиру! – Субботин.

– Клянусь, если я не поймаю эпилептика, ты у меня задергаешься, - грозился капитан.

– Посадим тебя вместе с твоей подружкой! – тявкал старший лейтенант, брызгая слюной. – В одну камеру.

– Было бы неплохо, - еле слышно пробормотал я.

Губанов повернулся к Субботину:

– Знаешь, что меня больше всего возмущает? 

– Меня – все! - безапелляционно ответил тот.

– Он с самого начала скрывал важную информацию, - продолжал свою мысль капитан. – И при этом клялся в том, что честен со мной до конца.

– Жень, давай не будем все драматизировать, - предложил я. – Из-за моего молчания никто не умер. И не забывай, что я помог вам. И еще как помог!

– Но убийца пока не пойман.

– Неоперативно работаете.

Капитан наморщил лоб:

– Как можем, так и работаем.
 
– Это видно, - согласился я. – Если бы не мои ум и сообразительность…

– Благодарности хочешь? – проскрежетал зубами Субботин. 

Я кивнул:

– Достаточно простого человеческого «спасибо».

– Не дождешься. – Губанов даже закашлялся, подавившись едким дымом «Альянса». Потом протянул мне свою чрезмерно волосатую руку ладонью вверх:

– Ключи от квартиры.

– Где деньги лежат?

– Пошути у меня, - мрачно процедил он. – Убийца и правда мог пальчики оставить. Надо проверить.

– Только умоляю, Жень, без энтузиазма, - попросил я, протягивая ключи. – Вчера полночи все по местам раскладывал. Ты же знаешь: уборка квартиры не входит в число моих увлечений. – Я щелкнул пальцами. – Да, и не пугайте Арчи. Повежливее с ним.

Губанов повернулся к старшему лейтенанту:

– Свяжись… хотя бы с Алехиным. Пусть получит ордер на обыск и дует с экспертами на его квартиру. – Он кивком головы указал на меня. – Мы их там встретим.

– Понял. – Субботин бесцеремонно заграбастал телефон со стола Липатова.

– И еще, - продолжал свою инструкцию Губанов, - пусть Маркин выяснит: кто из клиентов Смоленкова болен эпилепсией. Пусть поговорит с вдовой. Особенное внимание необходимо уделять тем, у кого имеется уголовное прошлое.

– Этих мы уже проверяли, - напомнил Субботин.

– Да, но теперь у нас есть больше сведений об убийце: у него есть машина, он обладает хриплым голосом. Да и, конечно, эпилепсия. К тому же раньше он орудовал ножом, а теперь откуда-то достал ствол.

– С украденными деньгами это не проблема, - вставил я словечко.
 
– Эй, - обратил на меня внимание Субботин, - выйди отсюда. Видишь, у нас совещание.

Я даже не шелохнулся.

– Как бы не так! Во-первых, эта комната – мое рабочее место. Во-вторых, я вам не Олег Липатов – меня так просто не выставишь.  А, в-третьих, у меня есть план, как заманить убийцу в ловушку.

– Что за план? – недоверчиво спросил Губанов. Однако жестом велел Субботину отложить намеченный звонок.

– Все очень просто, - ответил я. – Можно использовать меня в качестве наживки.

– То есть?

Я объяснил:

– Вы вычисляете ряд подозреваемых по вашим спискам. Я каждому из них посылаю письмецо, в котором требую денежки за молчание. Кто не виновен, ничего не поймет, а убийца решит расправиться со мной. Мы устроим засаду, например, у меня дома, и, когда он придет, вы его арестуете.

– Без тебя обойдемся, - возразил Субботин. – Проверим алиби подозреваемых, обыщем их квартиры. Если убийца будет в нашем списке, мы его вычислим. Потом еще эксперты у тебя в берлоге покопаются. Глядишь, повезет.

– А если нет? Если он спрятал и деньги, и пистолет в потайном месте. Он наверняка достает оружие только тогда, когда идет на дело. А ко мне он, разумеется, приходил в перчатках. Не думайте, что он глупее вас.

Мне казалось, что мое предположение было достаточно убедительным.

– С каких это пор ты решил стать героем? – В глазах Губанова читалась все нарастающая подозрительность. – Ты должен понимать: если что-то пойдет не так, ты прославишься посмертно.

Я махнул рукой и сказал:

– Жень, не пугай меня. Я, может быть, и не супергерой, но и не трус.

Губанов перевел взгляд на Субботина и неторопливо произнес:

– Здесь что-то не так. Он потребует что-то взамен.

Старший лейтенант спросил у меня напрямик:

– Что ты хочешь? – При этом, не моргая, уставился на меня.

Я бесстрашно выдержал его взгляд. Побеждать в этой игре я научился еще в детском саду. Помню, однажды с дружком Ваней из-за кудрявой Любы с голубыми бантиками… А впрочем, о том почти получасовом поединке я расскажу как-нибудь в другой раз.

Прогнав воспоминания детства, я ответил:

– Пока убийца на свободе, ни я, ни Ласточкина не можем чувствовать себя в безопасности где бы то ни было. Поэтому я хочу, чтобы на время операции и к Юле, и ко мне была приставлена охрана, - признался я. – И нам спокойнее, и вам может повести.

Капитан ухмыльнулся:

– Это ведь не все? Ну, колись?

У Губанова был прекрасный нюх, и я раскрыл перед ним все карты.

– Я хочу, чтобы у нашего еженедельника было право на эксклюзивный материал о раскрытии двойного убийства.

Губанов захохотал.

– Это за два дня первые твои стопроцентно правдивые слова.

Не размениваясь на обиды, я поинтересовался:

– Ну, так что, как будем действовать?

Капитан покачал головой:

– Начнем с того, что я самостоятельно такое решение принять не могу. Мне нужно переговорить с начальством. Думаю, сегодня к вечеру дам тебе точный ответ. А ключи от квартиры тебе завезут через несколько часов.

– Все равно ты целый день на работе, - прибавил старший лейтенант.

Губанов зашагал к двери. Субботин последовал за ним. 

– Стойте! – Я обогнал их и загородил собою дверь. – Есть телефоны. Звоните. Требуйте. Объясняйте. Мне нужен ответ немедленно. Я настаиваю. Помните: время – деньги, а жизнью буду рисковать только я.

Субботин хотел отстранить меня, но Губанов остановил его.

– Ты настаиваешь? 

– Да. – Я был тверд.

– Безопасности на сто процентов мы тебе гарантировать не сможем. Даже если будем рядом двадцать четыре часа в сутки.

Похлопав Губанова по плечу, я заметил:

– Если что, избавитесь от меня навсегда. Беспроигрышный вариант.

– Да уж. – Капитан вернулся к телефону и набрал номер подполковника Роднина.


В нашей с Липатовым комнате образовался штаб действий. Сергей Борисович возражать не стал. Губанов лично пообещал ему, что у «Пригорода» будет приоритетное право осветить это расследование.

– Естественно, после его благополучного завершения, - добавил при этом капитан.
 
Он сделал несколько звонков: подполковнику Роднину, своим сотрудникам, экспертам и какому-то следаку из прокуратуры. Колесо завертелось, и нам: мне, Субботину и самому Губанову – оставалось лишь ждать новостей. Мы сидели на телефонах, отбегая только по неотложным нуждам.

Слет экспертов в моей квартире решено было отложить. Мне удалось убедить Губанова, что сейчас это лишнее. Если отпечатки после моей уборки сохранились, они будут  и завтра, а убийцу можно спугнуть. 

Одного из своих подчиненных – не примелькавшегося еще стажера Груздьева – капитан отправил вести наблюдение за салоном-парикмахерской «У Ирины». В задачу стажера входило следить за теми, кто входит и выходит из салона. Если бы Ласточкина по какой-либо причине покинула парикмахерскую, милиционер должен был стать ее «тенью», как выразился Губанов.

Первоначальный план с письмами был отвергнут. Опера решили, что лучше, если я встречусь с подозреваемыми лично и каждому предложу раскошелиться: мол, у меня возникли некоторые денежные трудности. Опасность того, что убийца заподозрит ловушку, конечно, существовала, но в любом случае он должен будет занервничать и что-то предпринять.
Мы предположили пять вариантов его возможных действий. Первый состоял в том, что убийца может попытаться устранить меня как явную угрозу для него. К этому мы были готовы. Второй – убийца попытается скрыться от правосудия, что само по себе подтвердит его причастность к преступлению. В таком случае милиция подключит все свои силы и возможности для скорейшей его поимки. Третий – убийца попытается устранить Ласточкину, чтобы тем самым запугать меня и заставить отказаться от намеченных планов. Здесь все надежды возлагались на Груздьева. Я считал, что это наиболее уязвимый для нас вариант. И признался в этом Губанову. Он пообещал приставить к Юле еще одного человека, если позволит подполковник. Четвертый вариант состоял в том, что убийца согласится выплатить мне определенную сумму за молчание. Это было маловероятно. Однако, если он так поступит, сам факт согласия передать мне деньги будет свидетельствовать против него. И, наконец, пятый вариант: убийца никак не отреагирует на меня и мое требование денег. Этот вариант предложил Субботин, и я привожу его из вежливости, и, пожалуй, ради полной достоверности тех событий. Большей глупости придумать было бы трудно, если среди подозреваемых действительно окажется убийца.

С известной долей героизма должен признаться, что всех, включая и меня, устроил бы в большей степени первый вариант. При хорошей работе оперов он сулил не только поимку преступника, но и мог стать значительной ступенью в моем карьерном росте.

К часу дня выяснилось, что подозреваемых, подходящих под характеристику убийцы, было всего двое. Первым оказался сорокавосьмилетний Хоранин Олег Сергеевич, реставратор, у которого эпилептические припадки начались в результате ДТП. Вторым – бывший сотрудник милиции – сорокадвухлетний Артаев Виктор Викторович, у которого эпилепсия возникла в результате тяжелого ранения.

– Мне кажется, что это Хоранин, - сказал я милиционерам. – И не только из уважения к вашему бывшему коллеге. Просто Хоранин – реставратор. Это очевидная связь со Смоленковым, скупщиком. Серьезная связь. К тому же, он, я думаю, человек интеллигентный, а убийца обращался ко мне на «вы».

– «Интеллигентный»! Режет людей, как свиней, направо и налево, - проворчал Губанов. – Хорошо, если ты прав, но твои доводы – не аргументы. И Хоранин, и Артаев – околокриминальные персоны. И один и второй имели общие дела со Смоленковым. Потом убийца упоминал о «неплохих связях» с милицией. У кого они могут быть, как не у бывшего сотрудника?!.. Короче, надо встречаться с обоими. Ребята проверили: Хоранин сейчас на работе, Артаев у себя дома. С кого начнем?

Я выбрал Хоранина. И спросил:

– А как у них с алиби? Вы же, наверняка, их проверяли.

– Никак у них с алиби. Правда, и улик против хотя бы одного из них нет. Оба, до твоего вмешательства, были вне подозрений. Про эпилепсию убийцы мы узнали от тебя. – Капитан взглянул на часы. – Хоранин так Хоранин. С него и начнем.

У меня возникла одна мысль, и я не удержался, чтобы не поделиться ею с Губановым.
 
– Жень, вот смотри: один подозреваемый дома, другой на работе – кто же следит за мной?

Капитан потер кончик носа:

– Не факт, что убийца один из них.

– То есть вся мной придуманная конспирация напрасна?

– Я чувствовал это, - встрял Субботин.

Но у Губанова была иная точка зрения:

– Нет, конспирация не напрасна. Во-первых, у одного из подозреваемых, если он убийца, может быть сообщник. Он-то и следит за тобой. Во-вторых, если и Хоранин, и Артаев невиновны, настоящий преступник вполне может следить за тобой.

– А за Ласточкиной?

– Вряд ли. – Капитан покачал головой. – Если ему что-то и может угрожать, то только с твоей стороны.

– Но, я надеюсь, этот ваш стажер не даст маху при встрече с убийцей? Я волнуюсь за Юлю.

– У нее есть жених, - буркнул Субботин. – Тебе ничего не светит.

Я не счел нужным реагировать на всякие глупые выпады.

– Груздьев будет охранять ее, пока я не дам отбой, - успокоил меня Губанов.

– Тогда за дело. – Я был преисполнен решимости.

Дальше все происходило, как в заправском шпионском романе. Губанов и Субботин вышли через черный ход, ведущий к типографии, и сели в «москвич» капитана, оставленный там утром. Затем позвонили мне на сотовый, что означало: мы на месте, спускайся.

Я покинул редакцию через парадный вход и сел в свою «приору». Типография была мне не по пути, но я специально проехал мимо нее, чтобы милиционеры могли определить: есть ли за мной хвост. Мы не боялись потеряться, так как все прекрасно знали конечный пункт моего следования. Приехав раньше, я по договоренности должен был подождать оперов на месте.
Так и вышло: оказавшись возле магазинчика Хоранина первым, я припарковался и подождал отстающий «москвич» Губанова. Когда же он показался из-за поворота, я вылез из машины и направился в магазин.


Олег Сергеевич Хоранин, как я узнал от Губанова, занимался реставраторским ремеслом для души. Магазин к его увлечению не имел никакого отношения и назывался незатейливо – «Спорт». Товар вполне соответствовал названию: здесь продавалась спортивная одежда, обувь, сумки, тренажеры и прочие сопутствующие спорту вещи. На витрине стояли безликие манекены, облаченные в футболки, спортивные костюмы, бейсболки и тому подобное. В своих пластмассовых руках они держали клюшки, ракетки и мячи.

Еще по дороге сюда я решил, что буду говорить Олегу Сергеевичу, и вдобавок постарался  предугадать его реакцию и возможные ответы на мои вопросы. «Если даже он накинется на меня, что маловероятно, - думал я, - мне необходимо будет всего лишь продержаться до прихода помощи в лице оперов».

И все-таки, как бы я себя ни успокаивал, в магазин я вошел, находясь в некотором волнении.

Посетителей было мало, ими занималась невысокая девушка с приклеенной улыбкой и услужливыми манерами. Ее терпению можно было позавидовать: перед разборчивыми покупателями уже возвышался довольно приличный ворох разноцветных футболок.

Наличие посетителей порадовало меня: если Хоранин убийца, он не набросится на меня прямо здесь, при свидетелях.

Я оглядел магазин. Как оказалось, вычислить Олега Сергеевича не составляло никакого труда. Солидный мужчина с бейджиком и повадками хозяина о чем-то разговаривал с пышногрудой кассиршей.

Глубоко вздохнув, я мысленно перекрестился и направился прямо к нему. Ошибки быть не могло – на бейджике значилось: «Хоранин Олег Сергеевич. Продавец».

«Продавец»! – отметил я про себя. – Видимо, экономит на сотрудниках».
 
– Извините, - обратился я к нему, - можно с вами поговорить?

– Вам что-нибудь подсказать? – поинтересовался он без хрипоты в голосе. И наклеил на лицо улыбку.

– Нет, - ответил я. – Нужно просто поговорить.

Улыбка тут же исчезла.

– О чем?

– Давайте отойдем. Я все объясню.

– Что вам нужно?

– Лучше все-таки отойти, - заговорщицки прошептал я. – В ваших же интересах.

Пышногрудая кассирша презрительно хмыкнула.

– Видите ли, ваше лицо мне знакомо, - сказал я Хоранину, когда мы на несколько шагов отдалились от кассы, - однако никак не могу вспомнить, где мог вас видеть? – Я уже упоминал: если мне становится страшно, я начинаю наглеть. Так произошло и сейчас. – Вы понимаете, если я не вспомню, где вас видел, то так и буду об этом думать. Такой у меня характер.

«Продавец» Хоранин хмуро смотрел на меня и молчал.

– У вас так не бывает? – воодушевленно продолжал я. – Смотрите  фильм, видите  лицо  актера, знаете, как его зовут, вы точно знаете, как его зовут, вы даже знаете, как зовут его жену и детей, но в данный момент его имя словно стерлось из вашей памяти. Это же мука! У вас так не бывает?

– Нет, - процедил сквозь зубы Хоранин. – Что-нибудь еще?

Я собрал волю в кулак и, наконец, сказал то, что было задумано изначально:
 
– Что вы сделали с конвертом? Уничтожили? Не делайте вид, будто не узнаете меня. Вы говорили… хрипели о безбедной жизни, так вот у меня тут возникли некоторые финансовые трудности...

Мой собеседник выглядел крайне недружелюбно.

– Уверен, вы могли бы мне помочь, - закончил я.

– Ты сам выйдешь из магазина или мне милицию вызвать? – угрожающе пробасил Хоранин, искоса поглядывая на редких посетителей.

Кассирша, следившая все это время за нами, вдруг громко подала голос:

– Олег Сергеевич, что-нибудь случилось?

Хоранин, грозно наступая на меня, ответил:

– Да, Оксаночка, вызови-ка сюда наряд милиции. Да поскорее. У нас тут то ли псих, то ли рэкетир образовался.

Я понял, что план не сработал, но на всякий пожарный предупредил Хоранина:

– Я уйду, Олег Сергеевич, однако помните, что мне все известно и молчать я не собираюсь. Резона нет.

Хоранин заорал на меня, чем очень напугал посетителей. Те в спешке и без покупок покинули его магазин.

– Что тебе известно? – орал он. – Что тебе известно, а? Ну, говори!

– Все, - ответил я и, ретировавшись к двери, гордо удалился.

Он выскочил вслед за мной, но преследовать не стал. И, к моему величайшему удовольствию, ограничился лишь сквернословием.

«И то хорошо, - подумал я, садясь в машину. – Обошлось без рукопашной!»

Зазвонил сотовый. Губанову не терпелось узнать, что к чему.

– Ну? 

– Похоже, Жень, я был не прав на счет Хоранина. Он чересчур нервный для  убийцы. Давай второй адрес.


В подворотне дома №127 по проспекту Ленина мы – я, Губанов и Субботин – поджидали второго подозреваемого – бывшего сотрудника милиции Артаева Виктора Викторовича. По сведениям внештатных сотрудников правоохранительных органов – старушек, Виктор Викторович должен был с минуты на минуту выйти во двор выгуливать свою собаку.

– Что за собака? – спросил я у Губанова по телефону.

Его «москвич» стоял в нескольких метрах от меня, но мы по-прежнему вынуждены были играть в шпионов.

– Я не знаю, - ответил капитан, десять минут назад ходивший на разведку. – Я старался поменьше болтать языком.

– Конечно, не тебе рисковать, - упрекнул его я.

Он попробовал оправдаться:

– Со старушками надо быть начеку. Они итак слишком любопытные. Я осторожно поинтересовался: живет ли в их доме мой армейский приятель – Артаев. Они сказали, что живет. Дома ли он? Они ответили – дома. Он, оказывается, в это время выходит гулять с собакой. Одна старушка назвала Артаева по имени – Витей. Я удивился: какой, мол, Витя, моего приятеля Петей зовут. Пришлось извиниться – мол, дом перепутал. Согласись, Дим, спрашивать о породе собаки было бы ни к селу, ни к городу.

Его оправдание меня не устраивало:

– Если Артаев убийца, он, может, и не набросится на меня прилюдно, а вот собака... Стой! Помнишь, Жень, я рассказывал, что мой ночной гость – любитель собак? Совпадение?
 
– Вполне возможно. Собаки у многих есть. У Субботина, например. Что ж он теперь – маньяк?

Я бы не удивился. Поэтому сказал:

– Не исключено.

– Перестань: может Артаев и не убийца, - успокоил Губанов. – А собака – пудель какой-нибудь. Все! До связи! Не будем попусту тратить деньги.

Мы закончили разговор как раз в тот момент, когда я увидел мужчину, выходящего из нужного подъезда. На поводке он вел пса породы эрдельтерьер.

Тут же заиграл мобильник.

– Это он, - послышался голос Губанова. – Скорее всего, он. Иди. А пес добрейший! Сериал про Электроника смотрел?

– Ага, - ответил я. – В детстве. Пес добрейший, но очень слюнявый.

– Тогда не целуйся с ним, - пошутил капитан. И пожелал: – Ни пуха, ни пера!
 
– К черту! – Я вылез из машины и направился к мужчине с собакой.

Первым на меня среагировал пес. Он отбежал от деревца, облюбованного им ранее, и приблизился ко мне. Я машинально погладил его и поздоровался с хозяином:

– Добрый день, Виктор Викторович!

Артаев обернулся и, увидев меня, выронил только что прикуренную сигарету. Его дыхание участилось, а глаза сузились. Ему стоило огромных усилий сохранить самообладание.

– Мы знакомы? – тихо спросил он, побледнев.

– Само собой: вы мой ежевечерний гость. Забыли?

Зло поглядывая по сторонам, Артаев вынул из пачки новую сигарету. Несколько раз попытавшись прикурить, он заметил, что засунул ее в рот не той стороной.

– Что вы хотите? – Он бросил испорченную сигарету.

– Так вы узнали меня?

Артаев закашлялся.

– Вы узнали меня? – настаивал я на ответе.

Он еле заметно моргнул. Это означало «да» и было красноречивее любого слова.

– У меня к вам дело, - начал я. – Поговорим здесь или вы, как обычно, вечерком в гости заглянете? Если так, то…

– Ты один? – перебил он. В голосе появилась хрипота.

– Надо же, а вчера вы обращались ко мне на «вы», - с сожалением отметил я.
 
Артаев выжидающе молчал.

– Да. Я один, - солгал я. – Даже без Арчи. И помню ваши предупреждения. Но у меня возникли некоторые финансовые проблемы.

– Как ты узнал, кто я? И мое имя?

– Сейчас не об этом, - отмахнулся я. – Мне нужны деньги. 

– Твой номер сотового, - потребовал он.

– Разве он вам не известен? Вы же знаете все.

– Твой номер!

– Зачем?

– Твой номер!

Я обдумал требование убийцы и не нашел причин не выполнить его.

– Записывайте.

Он прохрипел:

– Запомню. 

Я назвал номер, старательно произнося цифры и стараясь скрыть дрожь в голосе.

– Оставайся здесь, - приказал Артаев. – Я позвоню через пять минут.

Он направился к своему подъезду. Пес, влекомый поводком, нехотя потащился за хозяином.
 
Уверенный в том, что убийца станет наблюдать за мной, я остался стоять на месте и ждать звонка. Он раздался через четыре минуты и пятьдесят шесть секунд. Артаев прохрипел всего лишь одну фразу:

– Ты совершил ошибку и будешь жалеть об этом всю свою недолгую жизнь.
 
Больше мне ждать было нечего, и я поспешил к машине. Однако, подойдя к «приоре», садиться в нее не стал. Вместо этого я зашагал дальше – к «москвичу» капитана и через мгновение присоединился к операм.

– Что? – спросил Губанов.

– Это он, - ответил я. – Сто процентов.

– Оружие при нем?

– Не знаю. Пес при нем. – И я рассказал капитану о своей беседе с Артаевым, о его звонке и угрозах.

Губанов засуетился.

– Ты можешь на суде подтвердить, что голос Артаева и того, кто напал на тебя, – один и тот же? 

Я утвердительно кивнул.

– Вызывай подкрепление, - приказал капитан Субботину. Потом достал из кобуры пистолет, передернул затвор и сказал: – Лишь бы не ушел!

– Может быть, попробуем вдвоем? – предложил старший лейтенант. – Не впервой!

– Придется. – Капитан нахмурился. – За мной!

Опера выскочили из машины и побежали в сторону подъезда, в котором жил Артаев.

– Оставайся в машине, - на ходу, обернувшись, скомандовал мне Губанов.

С моей стороны возражений не последовало:

– Слушаюсь и повинуюсь.

Моя задача была выполнена; убийцу сейчас арестуют и весь этот трехдневный кошмар закончится. Можно было расслабиться и спокойно покурить. Однако мои сигареты валялись в «приоре», а здесь не оказалось даже «Альянса». Решив, что не принципиально важно, где дожидаться развязки, я выбрался из «москвича».

За последние дни я мог бы уже привыкнуть к разным неожиданностям, но, увидев перед собой Артаева, вздрогнул. В мой живот уперлось дуло пистолета.

– Где твоя машина? – прохрипел он.

Я начал молниеносно соображать, что мне делать, но убийца сам увидел мою «приору» и велел идти к ней. Гад знал, на чем я езжу.

– Заводи! Живо! – гаркнул он, когда мы сели в машину. – Поехали!

– Куда? – спросил я, включив зажигание.

– За город. На шашлыки, - зло усмехнулся он.

Мы выехали на проспект.

– Здесь поверни налево.

Повернув, я вдруг с ужасом осознал, что мы направляемся в сторону района, где жила Ласточкина. Там же находился и салон-парикмахерская «У Ирины».

«Это не предвещает ничего хорошего, ни мне, ни Юле, - лихорадочно соображал я. – Артаев вооружен, зол и, кажется, готов на все».

У меня заиграл мобильник.

– Кто это? – Убийца весь напрягся.

– Мама, - соврал я. – Забыл к ней заехать.

Артаев вырвал аппарат и прочитал имя звонившего:

– Губанов! Твою маму зовут капитан Губанов?

«Какого черта я вчера внес его номер в телефонную книжку!» – мысленно ругал я себя.

Артаев выключил телефон и бросил его на заднее сидение.

– Значит финансовые проблемы у тебя? – Лицо убийцы перекосилось от бешенства. – Ничего: скоро у тебя не будет никаких проблем. Никогда.

– Но и тебе конец, - не сдержался я. – Лучше сдайся и тогда...
 
– Следи за дорогой! – перебил он. – Мне приятно будет думать на зоне, что такой кретин, как ты, не топчет эту грешную землю.

– Ты же бывший мент, Витя! Ты же давал присягу...

Артаев оскалился:

– Никакой присяги я не давал! Я отдал свое здоровье государству, которому на меня наплевать! Так что заткнись, а то я тебя прямо здесь пристрелю.

Мне пришлось напомнить:

– Я за рулем. Погибнем оба.

– Но ты будешь первым.

– Пусть так. Пусть. – Я заерзал на сидении. – Понятно, за что ты хочешь убить меня, а Юлю за что? Она не читала те листы, не видела тебя, не слышала твоего голоса. Я клянусь тебе!

Артаев помрачнел:

– Почему ты вспомнил про Ласточкину?

– Ведь мы едем к ней на работу. Разве не так?

– Догадливый! – Артаев снова явил мне свою зловещую усмешку.

Я попросил:

– Не трогай ее. Она ничего не знает.

Он возразил:

– Все она знает. Все.

– Клянусь, я ничего ей про тебя не рассказывал!

Покачав головой, Артаев сказал:

– Ты – кретин! Наивный кретин!

«Его не переубедишь! – подумалось мне. – Он убьет нас обоих! Черт возьми, - обоих!»
Меня такое положение дел не устраивало: если мне все равно суждено было умереть, зачем тащить за собой Юлю. Я решил действовать немедленно. Кровавую баню, которая могла произойти в парикмахерской, необходимо было предотвратить.

Впереди нас красовался великолепный темно-синий джип с затемненными стеклами. Я дождался красного сигнала светофора и вместо того, чтобы затормозить, резко вдавил педаль газа в пол. «Приора», словно торпеда, протаранила джип. Артаев, не ожидавший такого маневра, впечатался лицом в лобовое стекло. При этом он нажал на курок, но промахнулся. Я же, не дожидаясь повторного выстрела, покинул машину и бросился в сторону салона.

(Несработавшую подушку безопасности водителя оставим на совести отечественного автопрома. К тому же, в той ситуации брак сыграл мне только на руку!)

На мгновение обернувшись, я увидел, как открылись дверцы джипа, и из машины выпрыгнули трое молодых людей в черных кожаных куртках. Один из них направился к Артаеву, а двое других погнались за мной. Заметив это, я тут же «нырнул» в спасительный лабиринт переулков и дворов.

Затылком я ощущал, что преследование продолжается, поэтому не бежал, а летел, перепрыгивая через скамейки и заборчики. Я обещал себе завязать с курением, если пове-зет и останусь цел.

Скорее по инерции, чем от большого ума, я заскочил в какую-то арку и, к своему ужасу, обнаружил, что она непроходная. Бросившись назад, я лоб в лоб столкнулся с одним из своих преследователей. Тот замешкался, и мне этого оказалось достаточно. Я врезал ему кулаком в челюсть так, что он взвыл от боли. Затем, не давая ему опомниться, нанес второй удар. В итоге парень закрыл ладонями лицо и упал передо мной на колени.
 
Из-за угла выскочил второй преследователь. Он, не сбавляя оборотов, тут же налетел на меня и сбил с ног. Однако, сделав в воздухе впечатляющий кульбит, сам растянулся на асфальте.

Я, поднявшись первым, не стал дожидаться своих спарринг партнеров и побежал прочь.


– Юля!

Ласточкина уронила стопку полотенец и удивленно воззрилась на меня, как ураган, ворвавшегося в салон.

– Дима? Что случилось?

Оля Ивалькова отвлеклась от затылка сидящего перед ней клиента, и, как обычно, хихикнула.

– Артаев здесь? – выпалил я глубоко дыша.

– Кто? – Юля побледнела. – Как ты сказал?

Я провел ладонью по вспотевшему лбу:

– Неважно. У вас все в порядке?

– Да. – Ласточкина подняла полотенца. – Ты как с поля битвы.

– Пустяки. – Я осмотрел свой костюм и прибавил: – Просто меня зовут Бонд. Джеймс Бонд.

Появились, не запылились, мои преследователи – молодые люди в кожаных куртках.

– Что, сволочь, попался? – тяжело дыша прорычал один из них.

Другой, облизывая языком кровоточащую губу, перешел сразу к делу: начал махать своими кулачищами перед моим лицом.

Хихиканье у Ивальковой сменилось визгом. Клиент  в кресле сполз и превратился в манекен. Ласточкина потянулась к телефону.

– В-в-всем с-с-стоять! – послышался в дверях дрожащий голосок. – С-с-стрелять буду!

Все замерли на месте и посмотрели на вновь прибывшего.

Я до настоящего момента ни разу не встречал губановского стажера – Груздьева. Это был невысокий рыжеволосый парень со смешной небритостью над верхней губой. Назвать эту растительность усами было бы чересчур самонадеянно.

– Я из ми-милиции! – нервно прокричал стажер и слегка трясущейся рукой достал удостоверение. – Моя ф-ф-фамилия Г-г-груздьев.

Не скажу, что он спас мою жизнь, но от визита к лору и хирургу точно уберег. Я представился ему и попытался объяснить, что здесь происходит, но меня то и дело пере-бивали ребята в кожаных куртках. Неизвестно, сколько бы еще продолжались эти дебаты, если бы к нам не присоединились капитан Губанов и старший лейтенант Субботин.

Я обрадовался им, как родным, даже Субботину.

– Все целы? – Губанов осмотрел присутствующих.
– Да, товарищ капитан, - ответил Груздьев.
Парень с разбитой губой недоуменно посмотрел на своего товарища и спросил:
– Что здесь происходит?
Тот молча пожал плечами.
– Где Артаев? – задал своевременный вопрос Субботин.
Этого не знал никто.


ГЛАВА  10

И  ВАМ  УБИЙЦУ?  В  ОЧЕРЕДЬ!

– Жаль. Честно, жаль. – Я вздохнул. – Она, как новенькая, была.

Я сидел напротив Липатова и оплакивал свою машину. Мне пришлось снова отдать ее Белякову, и на этот раз ремонт влетит мне в копеечку. Это было тем более печально, что я итак занял приличную сумму, чтобы расплатиться с ребятами из джипа. Хорошо еще, что Губанов заступился за меня, и обошлось без мордобоя.

– Ты же читал Карнеги, - ободряюще заговорил Липатов, - помнишь: сделать из лимона лимонад.

Я посмотрел на него, как на умалишенного:

– Олег, ты бредишь?

– Нет, - ответил он. И объяснил: – Во всем нужно искать что-нибудь оптимистическое.

– Чушь! – отмахнулся я. – Что в моей ситуации может быть оптимистического? В меня стреляли! Хотели избить! Порвали парадно-выходной костюм! Машина в ремонте!

– Но ведь не убили, не избили, а машина и костюм… Костюм новый купишь. Машина же в кризис больше роскошь, чем средство передвижения. От нее убытки одни. Бензин, стоянка… Проще иметь велосипед.

– Замечательно, - кивнул я, - уступи мне свою. На время. Избавь себя от хлопот.

Липатов развел руками.

– Не могу: у меня дача, старики-родители, живу далеко от работы…

Я прервал его перечисление:

– Не продолжай, Олег. Не напрягайся.

Он обиженно фыркнул:

– Я и не напрягаюсь. А говорю правду.   

С тех пор, как пропал Артаев, прошло два дня. Он был объявлен в розыск, но пока все попытки поймать его результатов не дали. Мы с Ласточкиной жили, как на пороховой бочке. Я поменял в квартире замки, вздрагивал от каждого шороха и заходил в собственный подъезд, словно в реку с крокодилами. Юля взяла отгулы и безвылазно сидела дома, ожидая приезда своего жениха.

Эксперты в моей квартире все-таки побывали. Артаевских «пальчиков», как выражался Губанов, они там не нашли и, должно быть, поэтому оставили многочисленные свои. То есть наследили порядочно. Однако я не злился и не обижался. «Беда не приходит одна, - разъяснял я себе причину своих невзгод. – Все, как нарочно. Уж если пошла черная полоса, то только держись! А одной уборкой больше, одной меньше – какая разница». По сравнению с угрозой для жизни хаос в квартире – несущественный пустячок.
 
На время пришлось забыть о карьерном росте: преступник не был пойман, и я старался не попадаться шефу на глаза. К тому же у него что-то не клеилось с его философским романом, и он в связи с этим ненавидел весь мир. На орехи доставалось даже таким любимчикам, как я. «Чертов Артаев! – практически постоянно думалось мне. – Словно сквозь землю провалился».

На допросах свидетелей устроенного мной ДТП выяснилось, что Артаев последовал моему примеру – убежал. Некоторые утверждали, что он направился – не поверите! – в ту же сторону, что и я. Но сказать точно никто не мог – преследования не было. Третий молодой человек в кожаной куртке, оставшийся на месте аварии, заявил, что Артаев обещал убить каждого, кто пойдет за ним.

Губанов же поведал мне о том, как они с Субботиным очутились в парикмахерской:

– Когда мы ворвались в квартиру Артаева, мы обнаружили там лишь собаку. Убийца, видимо, почувствовал западню и скрылся. Мы вернулись к машине, но тебя в ней не оказалось. Более того, не было и твоей «приоры». Я попытался позвонить тебе на сотовый, но никто не отвечал. Тогда я сразу же объявил машину в розыск и отправил наряд на твою квартиру. А сам вместе с Субботиным поехал в парикмахерскую к Ласточкиной. Уже по дороге позвонил Груздьеву и приказал ему быть предельно внимательным.

Получалось, что все сработали чуть ли не суперпрофессионально, однако это не помешало Артаеву ускользнуть.

Я спросил:

– По мобильнику не пробовали его найти? Он ведь звонил мне. Его номер есть в моем телефоне.

– Он выбросил свой. И мы его уже нашли.

– Записную книжку, конечно, просмотрели?

– Разумеется.

– Проверили номера знакомых? Вдруг он у кого-то из друзей прячется.

Губанов огрызнулся:

– Дим, мы не глупее тебя. Все проверили и ничего не нашли. Номера удалены. А телефон, между прочим, краденный.

– Черт!

Капитан, сам хмурый, на прощание успокоил меня:

– Не бойся, Артаев сейчас не нападет ни на тебя ни на Ласточкину. Не в том положении находится. Забьется, скорее всего, в какую-нибудь нору и будет там отсиживаться, пока мы его не возьмем. А мы его по-любому возьмем.

Утешение было слабое, так что в эти два дня настроение у меня было препаршивое. Избавиться от него не получалось, поэтому кислая физиономия красовалась на моем лице даже на дне рождения дяди Толи. Ни водочка, ни песни родственников, ни обязательные мамины наставления не могли отвлечь меня от мысли об Артаеве. Он был на свободе, он был убийцей, он был зол, а причиной этой злости был никто иной, как корреспондент газеты «Пригород» – Уваров Дмитрий Николаевич. То есть – я!

Даже при всем моем желании, я не смог бы забыть о том факте, что моя жизнь постоянно находится под угрозой. Буквально на следующий день, в субботу, мне напомнили о существовании Артаева без моей на то просьбы. Причем, дважды.

В первый раз это случилось, когда я возвращался с работы домой...


«И как только люди здесь ездят?!» Я протолкнулся к выходу и буквально вывалился из троллейбуса на своей остановке. Я давно не ездил на общественном транспорте и почти забыл всю прелесть этой экстремальной езды.

– Эй, ты – журналист Уваров?

Я медленно обернулся. По моему телу пробежали мурашки. Черная машина. Шевроле-тахое. Затемненные стекла. Одно было опущено, и в нем красовалась коротко стриженная бандитская морда. Ее обладатель смотрел прямо на меня.

– Ты – Уваров?

Я бросился к своему дому, но споткнулся и упал. Четыре здоровенных ручищи подхватили меня и зашвырнули в салон машины.

– Куда это ты собрался?

– Ребята, я же отдал деньги, - возмутился я. – Мы же в расчете. Разве нет?

Необъемный качок, севший рядом, больно пнул меня в правый бок.

– Молчи, журналист, пока не спрашивают.

Дважды повторять не пришлось – я парень не глупый.

– Нам плевать, кому ты что отдал. Нам нужен Артаев. 

«И не только вам», - подумал я, но вслух не сказал ни слова.

– Смоленков работал на нас. Его смерть большая потеря для всего нашего... бизнеса, - сказала коротко стриженная морда. – Мы хотим, чтобы козел, его замочивший, ответил перед нами, а не перед судом. Он же не у Смоленкова деньги забрал, он нас обчистил.

– А я здесь при чем? Мне неизвестно, где он, – робко произнес я.

Морда ответила:

– До нас дошел слух, что ты принимаешь активное участие в его поимке. Так вот: надо, чтобы Артаев попал не к ментам, а к нам. Ясно?

– Не совсем.

Новый удар, и только после этого объяснение.

– Если тебе, журналист, станет известно, где находится Артаев, ты должен будешь позвонить по этому номеру. – Мне в карман сунули  бумажку. – Сделаешь, как говорим, получишь денежное вознаграждение. Не сделаешь…

– Не получу? – по-прежнему робко предположил я.

– Получишь. Цветочки на могилку. Понял?

Я кивнул.

– Тогда гуляй, журналист.

Меня вытолкнули из машины.

– Корреспондент, - пробормотал я, стоя в клубах пыли и провожая взглядом удалявшуюся машину. «Лучше бы тебе, Артаев, попасться Губанову. Хоть живым останешься. Может быть».


Аня, моя учительница младших классов, еще не приехала. Находясь во взвинченном состоянии, я вошел к себе в квартиру и первым делом набрал ее домашний номер. Но мне никто не ответил. На сотовый же я звонить не стал, подумав: «Приедет, сама позвонит».
 
Я закурил. Мне предстояло решить важную задачу: рассказать Губанову о том, что произошло со мной этим вечером или нет. А может позвонить Ласточкиной и предупредить ее... О чем? За последние несколько дней я так устал от этих вопросов без ответов, от этих задач без решений… Мне необходимо было отвлечься от всего этого, сделать что-то такое, что привело бы меня и мои мысли в порядок. Но что?

Решение оказалось простым и очевидным: я достал из холодильника бутылку водки и отвинтил крышку.

От первой рюмки меня всего передернуло. «Не пошла, - пронеслось в голове. – Ничего. Вторая пойдет». Однако я ошибся: не пошла ни вторая, ни третья, ни четвертая.

«Напиться не судьба». – Водка вернулась в холодильник, а я переключился на просмотр телевизора.

Получасовые новости ввели меня в транс: я тупо пялился на экран, не вникая в суть. Из этого «летаргического сна» меня вывел телефонный звонок.

– Алло?

– Игорь, это ты? – спросил гнусавый мужской голос.

– Нет, - ответил я. – Вы ошиблись.

Связь прервалась.

Я взглянул на определившийся номер – он не был мне знаком. «Действительно ошиблись или проверяли мое местонахождение?»

– Паранойя! – произнес я вслух. – Разговор с самим собой и вздрагивание от каждого шороха – прямой путь к неврастении.

Поднявшись с кресла, я выключил телевизор и потянулся за сигаретой. Пачка оказалась пустой.

«Черт! Сидеть весь вечер без табака, да еще после спиртного, - будет не просто. Шеф в своем романе прав: чего нет, того и хочется. Притом все сильнее и сильнее».

Снова включив телевизор, я попытался отвлечься от мысли о сигаретах.  «В конце концов, у меня есть сила воли, могу потерпеть до утра. Выходить сейчас ради этого на улицу глупо и безрассудно. Во-первых, на улице темно и холодно. Во-вторых, за мной охотится убийца. В-третьих… Вполне достаточно и первых двух причин!»

Но курить хотелось все нестерпимее. Курили герои сериалов, курили музыканты, дающие интервью – курили все. Создавалось впечатление, что и дикторы в новостях торопятся закончить чтение, чтобы поскорее покинуть студию и насладиться ароматным дымом хороших сигарет.

Это становилось невыносимо. Я обшарил все карманы и закутки, покопался в пепельнице, но не обнаружил ни одного приличного окурка.

Арчи молча наблюдал за мной, лежа на книжной полке.

– Что? – обратился я к нему. – Посмотрел бы я на тебя, если бы твое блюдечко с едой опустело!

Кот зевнул и повернулся на другой бок.

«Собственно, чего я страдаю! – осенило меня. – Палатка находится в двух шагах от дома. Я не трус и… быстро бегаю. Одна нога там, другая – здесь! Минут пять–шесть от силы. Как говорил Оскар Уайльд: «Лучше поддаться искушению, чем…» Не помню точно, что он там говорил, но уверен, писатель одобрил бы мой поступок».

Я моментально обулся и надел куртку. Потом, посмотрев в глазок, убедился, что меня никто не поджидает. Далее для конспирации напялил бейсболку, максимально надвинув ее на глаза.

– Пулей! – приказал я себе и вышел на площадку.


До палатки мне удалось добраться быстро и беспрепятственно. Учащенное сердцебиение почти прекратилось. Я купил две пачки «Парламента» и сразу же распечатал одну из них. Всегда приятнее покурить на свежем воздухе, чем в душном помещении.

Сделав внушительную затяжку, я не спеша побрел назад к своему подъезду. И уже там с наслаждением докурил сигарету, восхищаясь своей храбростью. Я был настолько поглощен этим, что не заметил подошедшего мальчишку.

– Дядя! – гаркнул он. – Это вам.

Я вздрогнул.  «Правда, нервы ни к черту! Одно дело вздрагивать от убийцы с пистолетом, другое…»

– Чего тебе? – грубо спросил я у него. – Почему ты не дома? Поздно уже.

Мальчишка протянул мне записку и тут же убежал.

– Стой! – крикнул я, но его и след простыл. – Что за новости?!

Фонарь возле подъезда, как всегда в темное время суток, не работал, освещение из окон первого этажа было тусклое, поэтому я выкинул окурок и достал зажигалку. На листке ужасным почерком было накарябано два слова: «Где деньги?».

– Какие деньги? – пробубнил я и быстро вошел в подъезд.

Что произошло потом, я не могу в точности припомнить до сих пор. Мне чем-то брызнули в лицо (скорее всего, это был газовый баллончик), и вывели обратно на улицу. Затем затолкали в машину и куда-то повезли. «Тесновато, - успел сообразить я. – Видимо, авто отечественное».

Припоминается, в джипе было уютнее.


– Где деньги? Говори!

– Какие деньги? – в который раз вопрошал я, сплевывая кровавую слюну.
 
Мы – я и двое моих похитителей – находились на одном из заброшенных складов, где-то на окраине города. Меня допрашивали уже около двадцати минут. И двух зубов уже не доставало. Я прикинул: получалось по десять минут на зуб. Следовательно, часов пять в запасе у меня было. Я ведь, в отличие от Субботина, всегда следил за собой и вовремя обращался к стоматологу.

– Где деньги?

Я сидел на стуле с завязанными за спиной руками. Глаза по-прежнему слезились: то ли от газа, то ли от боли.

Последовал новый удар. Я вскрикнул. Капли крови брызнули на пол.

Белобрысый парень был мастером своего дела. Бил, как следует, но так, что сознания я не терял.

– Где деньги? – тупо повторял вопрос коротышка, стоящий неподалеку. Он первым «работал» со мной, но быстро уморился. К тому же, бедный, отбил себе костяшки. Теперь ему оставалось только задавать вопрос, потирать ладони и курить мой «Парламент».

– Какие деньги? – тупо повторял я.

– Которые оставил у тебя Артаев, - наконец-то объяснил коротышка.

Я откашлялся и прошепелявил:

– Он ничего у меня… и мне… не оставлял.

Похитители не верили:

– Ты врешь, журналист, ты врешь!

Признаюсь, убеждать их, что я не журналист, а корреспондент, не было никакого желания. Журналист так журналист.

– Я говорю правду, - выдавил я из себя.

Белобрысый хотел продолжить экзекуцию, но коротышка остановил его.
 
– Хорошо, допустим, - сказал он мне. – Тогда другой вопрос: где Артаев сейчас?
 
Я снова не соврал:

– Не знаю. 

Коротышка вздохнул:

– Допустим. Когда ты видел его в последний раз?

Я сплюнул и ответил:

– Три дня назад. Он хотел убить меня. А вы?

– Что?

– Вы убьете меня?

Белобрысый ухмыльнулся.

– Убьем, - спокойно ответил коротышка. – Но смерть смерти рознь. Бывает раз и готово. А иногда… И говорить не хочется.

Мне стало не по себе.

– Милая беседа. – Я вдруг услышал вдалеке какой-то шум и, собравшись со всеми оставшимися силами, закричал. – Помогите! Сюда!

Белобрысый среагировал мгновенно: сначала ударил меня, а потом закрыл мне рот огромной потной ладонью.

Бандиты затаились, но шум снаружи не повторялся.

– Последний шанс, - полушепотом сказал мне коротышка, - или ты отвечаешь на вопросы, или… – Он достал из кармана складной нож.

Белобрысый убрал руку от моего лица. Но недалеко: доверия-то ко мне у него не было.
 
– Я не знаю ничего о деньгах. Я не знаю, где сейчас Артаев. Честно. – Я перевел дыхание. – Вам незачем убивать меня. Я никому не скажу о вас. Я не знаю, кто вы.

– Ты хочешь знать, кто мы? - спросил коротышка.

Мне было больно это делать, но я все-таки покачал головой:

– Нет. Меньше знать, крепче спать.

– Тебе уже должно быть все равно, - успокоил коротышка. – Так что, слушай.

– Нет!

– Мы – товарищи Артаева, которых он кинул.

– Нет-нет, - я даже зажмурился, - не хочу ничего знать.

Однако мой ликбез продолжился:

– Он и его девка должны нам деньги. Мы следили за ним и видели вас вместе. Так что лучше скажи, где деньги.

– У девки спросите, - посоветовал я. – У меня их нет.

– Видишь ли, мы не знаем, кто она. Не видели ни разу. Ты случайно не подскажешь, как нам ее найти?

– Нет. – Я сплюнул.

– Выходит, ты для нас бесполезен. – Коротышка покосился на напарника.

Белобрысый пнул меня в лоб, и я вместе со стулом опрокинулся на спину. Из кармана выпала бумажка с номером телефона. Та самая, которую дала мне коротко стриженная бандитская морда несколько часов назад.

– Это еще что? – Коротышка нагнулся и подобрал ее. – Чей-то номер. – Он повернулся к белобрысому. – Не знаком?

Тот заглянул компаньону через плечо и отрицательно затряс головой.

– Мне тоже. – Коротышка нагнулся надо мной. – Чей телефон?

У меня пропала всякая охота общаться с этими грубиянами. Перед смертью ни к чему утруждать себя разговорами.

– Может быть, новый телефон Артаева? – продолжал допрос коротышка.

Белобрысый нервно потирал кулаки.

– Поднять его? – гнусаво спросил он напарника. – Или сломать ему что-нибудь?

Я невольно ухмыльнулся. Такой противный голос мне приходилось слышать лишь однажды: час назад в собственной квартире. Именно белобрысый звонил мне тогда и спрашивал какого-то Игоря. Сейчас в этом не было никаких сомнений.

– Не надо ничего ломать, - ответил коротышка. – Хватит твоих глупых инициатив.
Достаточно мальчишки с запиской. Пусть журналист полежит. Попривыкает. Ему в будущем еще лежать и лежать. – И, убрав нож, достал сотовый телефон. – Проверим.

Он принялся набирать номер с бумажки, изредка поглядывая на меня. Потом, нажав на «вызов», поднес телефон к уху.

– Что передать Артаеву? – бросил он мне. – Привет?

В этот момент за дверью склада раздалась задорная мелодия телефонного звонка. Белобрысый и коротышка оба как по команде повернулись в ту сторону и чуть отступили назад.
Последний от неожиданности даже выронил телефон.

Дверь распахнулась, и на склад ворвались несколько человек под предводительством коротко стриженной бандитской морды.

– Лежать, суки! – приказала морда. – Кому сказал: лежать!

Коротышка и белобрысый плюхнулись на пол возле меня.

«Что будет, то и будет», - подумал я, услышав, как несколько раз щелкнули затворы. И закрыл глаза.

– Этих с собой, - между тем распоряжалась морда. – Забирайте.

– А этого?

У меня перехватило дыхание. Речь, несомненно, шла обо мне.

– Журналиста не трогай, - ответила морда. – Пускай живет.

– Освободить его?

– Валяй.

Я почувствовал, как меня довольно грубо перевернули набок и освободили от веревок. Потом послышались удаляющиеся шаги. 

Настало время приоткрыть глаза. Что я и сделал.

Вокруг не оказалось ни души.

– Уф! – Я поднялся на ноги и сделал несколько шагов. Это было непросто. Ноги подкашивались, и меня слегка штормило.

Я пошарил по карманам в поисках сигарет. Из двух купленных пачек не осталось ни одной.
«Ах, да! – вспомнил я, вытирая платком окровавленное лицо. – Конфисковали». Как и деньги.
Держась за стену, я вышел на улицу и вдохнул полной грудью холодный воздух позднего вечера.

– Чтоб они оба пропали! – в сердцах воскликнул я, имея в виду белобрысого и коротышку.
Так и случилось: за всю свою дальнейшую жизнь я больше их ни разу не встретил.
 

Домой я вернулся, когда уже было далеко за полночь. В дверях меня встретил сонный Арчи. Укоризненно мяукнув, он перекусил остатками корма в блюдечке и улегся спать дальше. Я же залпом допил водку и, обессиленный, рухнул на диван.


ГЛАВА  11

ВЕЧЕРКОМ  НА  ДАЧКУ!

В понедельник утром Липатов с любопытством разглядывал мое лицо, комментируя:
 
– Синяк на лбу. Распухшая губа. Шрам на подбородке. – Он прищурился. – По-моему, у тебя не хватает зуба.

– Двух, - уточнил я. – К трем иду к стоматологу.

За прошедший выходной мое лицо, кажется, распухло еще больше.

– Какая насыщенная у тебя, оказывается, жизнь! – съехидничал Липатов.

– Ага, - согласился я. – Врагу не пожелаешь. Ко всему тобой перечисленному добавь упадок сил и психическую неуравновешенность.

– Упадок сил? – удивился Олег. – Но вчера ведь был выходной?

Я горько усмехнулся:

– Скорее, небольшая передышка.

– Тогда тебе надо напиться и выспаться, - посоветовал Липатов, сочувственно глядя на меня – потрепанную и жалкую копию былого Дмитрия Уварова. – Нельзя, чтобы нервы были постоянно напряжены. Я не шучу и не придумываю: надо напиться и выспаться.

То же мне – доктор Малахов!

– Уже пробовал, - признался я. – Все напрасно. Пьешь, пьешь, а не пьянеешь. Позавчера бутылку водки выдул, а результат: ни в одном глазу. – Мне было трудно говорить, и я сделал паузу. Затем образно закончил: – Думал найти ответы на дне стакана, а нашел все больше и больше прогрессирующую депрессуху.

«Доктор» заключил:

– Это потому, что ты пытался напиться в одиночку.

– Больше не с кем. С тобой если только.

Липатов и глазом не повел.

– Тебе сейчас не друг нужен.

– А кто?

– Твоя Аня, например.

Я начал раздражаться:

– Думаешь, Олег, ты умнее всех? Аня уехала к родителям.

– Соскучилась?

– Я не в курсе.

– Тогда… Как ее... – он делал вид, что позабыл Юлину фамилию, - Ласточкина, по-моему. Так вот: возьми вина, водочки и навести девушку.

– У нее со дня на день жених приезжает.

Липатов смотрел на меня с наигранным возмущением:

– А я тебе ничего антинравственного не предлагаю. Выпьете, поговорите.

– О чем?

– О прошлом. У вас же есть общее прошлое.

– Что было, то прошло, - возразил я.

– Прошло-то оно прошло, но не забыто ведь! Под водочку, знаешь, как память оживает?!

Я сказал, что может быть когда-нибудь и последую его совету. Например, завтра. А сам сразу же после работы решил отправиться к Ласточкиной, предварительно с ней со-звонившись. И был почти счастлив, когда вешал трубку.


В половине третьего, отпросившись у шефа, я поехал к стоматологу. Сергей Борисович отпустил меня без лишних вопросов. Все оправдания и аргументы красовались на моем лице.
 
– Ты бы так работал, как отдыхаешь! – проворчал он, любуясь моей физиономией. – Воскресенье прошло не зря.

Крыть было нечем.


Несмотря на то, что мне назначили по телефону на три, я попал в кабинет лишь без двадцати четыре. Все общественный транспорт! Зато врач обрадовал меня, сказав, что зубы не выбиты, а то ли сломаны, то ли надколоты. Короче говоря, их можно восстановить. Причем за вполне приемлемую сумму.

Процедура оказалась совершенно безболезненной и довольно-таки быстрой. В половине шестого я поблагодарил доктора за работу и, довольный, покинул поликлинику.

Из-за событий последних дней, я стал осмотрительнее на улице и старался избегать безлюдных мест. Мне не улыбалась встреча с Артаевым, или с коротко стриженной мордой, или еще черт знает с кем. Поэтому, выйдя на улицу, я тут же остановил маршрутку и отправился домой.

У меня было мало времени. Я должен был в ускоренном темпе привести себя в более или менее сносное состояние, чтобы не предстать перед Ласточкиной неряхой с разукрашенным лицом. Разумеется, с синяками ничего поделать было нельзя, но принять душ и надеть свежую рубашку было просто необходимо. Кто знает, чем закончится наш с Юлей вечер?!
Однако он не заладился с самого начала.

Выходя из подъезда при параде, я нос к носу столкнулся с капитаном Губановым.

– Куда-то торопишься? – спросил он.

– Да, Жень. Есть одно дельце.

Он присвистнул:

– Что с лицом? Подрался?

– Типа того, - уклончиво ответил я.

– Надеюсь не с Артаевым?

– Нет, с ним я пока не дрался. Так, потолкался только. Ты в курсе. Я имею в виду тот день, когда мы с тобой поиграли в охотников. Неудачно.

Губанов не оценил мой юмор.

– Снова что-то от меня скрываешь? 

– Нет.

– А что за дельце? То, на которое спешишь?

– Это дело не по твоему делу, - скаламбурил я. – У меня намечено на сегодня кое-что личное. Понимаешь, Жень: убийства убийствами, а о личной жизни забывать нельзя.

Капитан покачал головой:

– Смотри, Дим, будешь скрытничать, мы в следующий раз не сможем тебе помочь. Не успеем. Или просто не будем знать, где тебя искать.

Я демонстративно посмотрел на часы.

– Извини, Жень, спешу. У меня, как ты знаешь, временно нет своего автотранспорта, а на общественном легко опоздать.

– Согласен. Хочешь подброшу?

Я поблагодарил, но отказался.

Губанов что-то недоговаривал, и я это чувствовал.

– Ладно, Жень, колись: зачем приехал?

Он почти вплотную приблизился ко мне и заговорил вполголоса:

– Кто-то еще, кроме нас, ищет Артаева. Землю роет. Тебе, случаем, не известно, кто бы это мог быть? Нет предположений?

Одно было:

– Точно не я.

Капитан оставался серьезным:

– А кто?

– Может быть, его подельники.

– Не уверен. – Губанов уставился на меня своим фирменным, рентгеновским взглядом. Долгим, бесконечным.

Мне удалось мужественно выдержать этот взгляд.

– Может ты и прав, - сдался капитан.

Я же спросил:

– А откуда такая информация, что Артаева еще кто-то ищет?
 
– Есть такая информация, - протяжно ответил Губанов. – Наступает нам кто-то на пятки.
 
Снова посмотрев на часы, я понял, что уже могу опоздать по-настоящему.
 
– Все, Жень. Побежал. Честное слово, нет времени.

– Последний вопрос, - остановил он меня, взяв за локоть. – Кто-нибудь отреагировал на фотографию Кравцова в газете?

– Пока нет.

– Если что будет, не забудь мне позвонить.

– Не забуду, - пообещал я.

– И больше не дерись!

– Не буду. Клянусь!

 
В троллейбусе у меня разболелась голова. Во-первых, водитель курил что-то наподобие «Примы», и весь дым попадал в салон, а, во-вторых, у сидящей неподалеку женщины безостановочно плакал ребенок. Я подошел к кабине и прикрыл дверь. Однако ребенок продолжал плакать.

«Веский аргумент в пользу абортов», - раздраженно подумал я, выходя из троллейбуса.
Возле остановки, очень кстати, располагался продовольственный магазин, так что все: фрукты, конфеты, шампанское и водка, - было куплено там. «Удобно», - подумал я, не подозревая, что и в магазине будет уготовано небольшое испытание для моих нервов.
Уже расплачиваясь на кассе, я услышал позади себя хлопок и резко обернулся на звук.

– Вот так и становятся эпилептиками! – пробубнил я, видя растерянную женщину, стоящую у прилавка с маринадами. На полу у ее ног лежала расколотая банка с помидорами.

Глубоко вздохнув, я вышел из магазина.

Вечер, между тем, был чудесный. Не было ни ветра, ни осадков, ни заметного холода, зачастую присущего октябрьским вечерам. «Просто подарок от природы, - подумалось мне. – До чего же хорошо на улице!»

Юлин дом находился неподалеку, и я, закурив, неторопливо зашагал в нужном направлении. 
Предвкушение вечера в обществе красивой девушки немного расслабило меня. Я перестал осторожно поглядывать по сторонам и предался сладким мечтам. Во мне вдруг воцарилась полная душевная гармония, казалось, утраченная за последнюю неделю. Я почти забыл обо всем негативном, что окружало меня: об Артаеве, о коротко стриженной морде, о Субботине, о коротышке и о его подельнике. Я шел и наслаждался спокойным, тихим вечером.

Но гармония, к сожалению, длилась не долго.

У меня заиграл мобильник.

– Дим, это Юля. Я на даче.

– На какой даче? – не понял я. – Я подхожу к твоему дому. Мы же договорились…

– Мне позвонили соседи по даче. Они весь год здесь живут, - перебила она. – Сказали, что какой-то мужчина влез ко мне. Вот я и поехала.

Мое сердце бешено заколотилось:

– Ты сдурела! Не заходи внутрь. Вызови милицию. Это может быть Артаев! Убийца! Слышишь, иди быстрее к соседям. И запритесь там до приезда милиции.

– Я уже вошла к себе. Здесь никого нет. Ты можешь приехать сюда. Мне не хочется возвращаться. Купи только что-нибудь, что можно по-быстрому приготовить. Хорошо?

– Пельмени подойдут? – отдышавшись, через паузу, спросил я.

– Подойдут, - одобрила она. – Помнишь, где моя дача?

Я помнил.

– Все, Дим, я тебя жду.


Дачный поселок, включающий и уютный домик Ласточкиной, находился в двадцати минутах езды от города. Купив пельмени, масло и кетчуп, я уже через полчаса сидел в автобусе, отправлявшемся от автовокзала. Чтобы удостовериться, что с Юлей все в порядке и она ждет меня, я позвонил ей.

С ней все было хорошо, и она ждала меня.

– Скоро буду, - пообещал я и снова почувствовал предвкушение чудесного вечера.

Всю дорогу я глядел в окно на довольно хмурые пригородные пейзажи, но они не могли испортить мне настроения. Я представлял стройную девушку с каштановыми волосами, ожидавшую меня, и от счастья хотелось петь. 

Теперь уж я окончательно забыл о всех неприятностях, с которыми пришлось столкнуться в последнее время.

– «Как прекрасен этот мир! Посмотри!» – забывшись, пропел я вслух.

Мрачный тип, сидевший рядом со мной, явно сельчанин, покосился на меня, потом в окно, поднял воротник пальто «Ультра мода – 1970» и проскрипел:

– Чего смотреть-то?! Ничего прекрасного! Осень – она и в Африке осень!

И отсел от меня.

Я был не согласен с ним, но спорить не стал.


ГЛАВА  12

ИСПОРЧЕННЫЙ  ВЕЧЕР

– Быстро добрался. – Юля, одетая как всегда безупречно, женственно и привлекательно, стояла на пороге дачи и улыбалась мне. Однако глаза выдавали волнение. И не мудрено: ей сообщили о том, что к ней на дачу кто-то влез. И пусть это не подтвердилось, понервничать все равно пришлось. – Проходи, Дим. Я сделала салат и сейчас поставлю воду… Ты купил пельмени?

– Да. – Я протянул ей пакет.

Она взяла его и зашла в дом, предупредив, что разуваться не надо.

– Кетчуп взял шашлычный, - сказал я, войдя следом.

Меня похвалили:

– Молодец. – Ласточкина поставила пакет на стол рядом с плитой. – Что-нибудь новое выяснилось про убийцу? Как его там… Артаев?

– Пока нет, - признался я. – Ничего нового.

– Значит, мы все еще в смертельной опасности. – Юля прикусила нижнюю губу. – Когда же этот ужас закончится?!

– Губанов говорит, что скоро.

Девушка скорчила гримасу:

– Он бы побольше работал, а говорил поменьше.

Я присел на стул:

– Юль, хорошо еще, что вызов оказался ложным. Наверное, соседям просто показалось, что кто-то к тебе влезает.

– Показалось? Нет. – Юля зажгла конфорку и поставила кастрюлю с водой. – Самое интересное, Дим, что они мне не звонили. Я спрашивала у них. Получается, кто звонил – не известно.

– Ты сохранила номер?

– Звонили на домашний. Номер не определился.

– А голос? Ты не узнала его?

– Нет. Я очень мало общаюсь с соседями.

– То есть незнакомый голос?

Юля задумалась. Затем ответила утвердительно:

– Да.

– Мужской или женский?

– Мужской.

– Ты осмотрела дом? Есть следы проникновения?

– Да. Нет. – Она сжала ладонями виски. – Я хотела сказать: осмотрела. Здесь никого не было.

– Странно. – Я не знал, что и подумать. А когда подумал, мне стало страшно. – Может быть, это ловушка?! Нас заманили сюда и…

Я не договорил. Вид счастливой Юли, вынимающей фрукты и сладости из пакета, отвлек меня.
 
– Груши, апельсины, виноград, конфеты, - перечисляла она. – Супер! – Радость внезапно сменилась разочарованием: – Шампанское?! Водка?! Извини, Дим, но тут я компанию тебе не составлю.

– Почему?

– Мне нельзя спиртное.

– Слава запрещает? Прости, Сергей? Так он далеко, и мы ему не скажем. Я точно не скажу! Юль, одному пить – плохая примета. Шампанское с конфетами и фруктами – объедение. Я помню, раньше ты это любила.

– И сейчас люблю. Но мне нельзя.

– Закодирована? – пошутил я.

Ласточкина молчала.

– Юль, в чем дело?

– Я беременна, - тихо произнесла она.

– Что? – Я поднялся со стула.

– Я беременна. – Ласточкина, не глядя на меня, клала пельмени во вскипевшую воду.

– Но… – Меня словно огрели дубиной по голове. – Как же это?! Кто отец? Сергей?

– Да.

У меня случился какой-то припадок, вызванный, видимо, переизбытком фантазий, которые я напредставлял себе в последнее время. Я уже реально считал, что у нас с Ласточкиной может получиться начать все сначала. Так сказать, возобновить наш роман. И тут…

Я, вышагивая по комнате, принялся уговаривать Юлю бросить Сергея. Нес какую-то ахинею о счастье, о близости душ и так далее. Сравнивал наше с Сергеем благосостояние (я навел о нем справки!) и доказывал Юле, что я благополучнее. Например, «Лексус» Сергей взял в кредит, дела в его ремонтной мастерской в последнее время шли не лучшим образом, а жилье – та же «однушка», что и у меня.

Апофеозом моего бреда была совершенно идиотская фраза:

– Я усыновлю твоего ребенка.

Юля горько усмехнулась:

– Ты хотел сказать: удочерю. Прогноз, конечно, ранний, не точный, но врачи уверены, что будет дочка.

Я распалился не на шутку:

– Да, удочерю. Непременно! – Я взял ее ладошки в свои. – Одно твое слово, и нам никто не сможет помешать! Никто!

Она затягивала с ответом, и я почувствовал, что мне необходимо подышать свежим воздухом.

– Пойду покурю. – Я отпустил ее руки и поплелся к двери.

– Дим! – окликнула она. – Подожди!

– Скоро вернусь, - пообещал я и распахнул дверь. За ней оказался Артаев.


Иногда совпадение – чудовищная вещь! Иногда – потрясающая! Порой – губительная! Зачастую – спасительная! Сейчас же первый эпитет подходил больше всего.
 
– Вот мы и встретились! – прохрипел Артаев. В правой руке он держал пистолет. – Вернись в комнату!

Ласточкина вскрикнула, увидев вошедшего. Я же, воспользовавшись тем, что Артаев перевел взгляд на Юлю, выбил у него пистолет и ногой отшвырнул оружие в сторону.

– Передай привет Кравцову! – Артаев вынул из-за пояса нож и бросился на меня.
 
Я увернулся от лезвия и схватил убийцу за грудки. Мне удалось развернуть его на сто восемьдесят градусов и толкнуть обратно к двери. Падая, Артаев уронил нож, и тот отлетел к противоположной стене.

– Юля, беги отсюда! – прокричал я Ласточкиной. – Беги к соседям и звони Губанову!

Убийца не успел еще подняться, как я набросился на него, и мы, сплетясь в клубок, кубарем покатились по комнате. Словно торнадо, мы сносили все, что попадалось нам на пути.  Артаев вцепился мне в горло и сдавливал его все сильнее и сильнее. Я бил, царапал, кусал противника, но никак не мог освободиться от захвата. Я начал задыхаться и попытался позвать на помощь, однако изо рта вырывались только жалкие хрипы. И вот когда я уже решил, что  мне конец, судьба сжалилась надо мной. Захват Артаева ослаб, а тело за-дергалось так, будто через него пропускали ток.

– Опять, - проскрежетал убийца, запрокинув голову. Лежа на спине, он тряс руками и ногами и с нарастающей силой стучал зубами.

Я вскочил на ноги и принялся искать оброненный в потасовке телефон. Юля, разумеется, вызовет оперов, но лучше и самому для подстраховки позвонить им.

Телефон, однако, никак не находился, а меня лихорадило не хуже Артаева, словно и я был болен эпилепсией. В связи с этим моим состоянием поиски мобильника затянулись. И не увенчались успехом.

– Черт! – Я выругался и помчался на улицу.

«Справляться с убийцами – не моя профессия! – рассуждал я. – И, разумеется, не Ласточкиной! Пусть Губанов приезжает и забирает Артаева. Мы же с Юлей пока пересидим у соседей».

Но до них я не добежал. Меня остановил звук выстрела, раздавшийся на даче Ласточкиной.

Я без раздумий и колебаний побежал обратно и на пороге столкнулся с Юлей. Она была в слезах и дрожала еще больше, чем я.

– Что произошло? – спросил я.

– Я… я… я  убила его, - всхлипывая, призналась она. – Я не хотела… Я только угрожала… Я предупредила… Я…пистолет…

Не говоря ни слова, я вошел в дом.

Артаев лежал на полу неподвижно. Взгляд остекленел, а на груди расплывалось кровавое пятно. Пощупав пульс, я убедился, что он мертв.

Пистолет лежал у двери. Я не тронул его и вышел на порог к Юле.

– Зачем ты вернулась в дом? – спросил я.

– Я… я… – Она прижалась ко мне и зарыдала. – Я убила его…

– Ничего, - успокаивал я, - ты защищалась. Все будет хорошо. Обещаю.

– Дим, я… я убила человека…

Я погладил ее по голове:

– Ты вынуждена была...

Она подняла на меня заплаканные глаза:

– Вынуждена?

– Конечно. С убийцами всегда так: или ты, или тебя. – Я сжал ее в своих объятиях. – Ты позвонила Губанову?

Юля кивнула:

– Сразу же. Как ты и велел.

В доме что-то зашипело. Должно быть, пельмени превратились в кашу, которая сбежала из кастрюли.


– Можно ехать, - доложил Субботин Губанову. – С местными я все уладил.

– Хорошо. – Капитан повернулся к нам с Ласточкиной. – Вы оба едете с нами. Юлия Игоревна, у вас десять минут на то, чтобы собраться.

На этот раз мы с Юлей не отделались пятью часами. Нас допрашивали в тот день до поздней ночи, а потом, дав небольшую передышку на сон, начали с утра все по новой. Особенно изощрялся Субботин. Он придирался к каждому слову в поисках зацепок, сам не понимая каких. Да и к чему они могли привести? И зачем они вообще были ему нужны?

Как я выяснил позднее, нас продолжали вызывать на допросы даже тогда, когда Губановское начальство, спустя несколько дней, официально признало выстрел Юли необходимой самообороной. Получалось, эти издевательства были не типичной бюрократией, а местью со стороны капитана. Он нарочно изматывал нас, не жалея ни времени, ни своих людей. За то, что мы постоянно от него что-то скрывали, за то, что обманывали его и, наконец, за то, что самостоятельно поймали убийцу. И не просто поймали, но и наказали.

На третий или четвертый день моих ежеутренних посещений отделения милиции я поймал себя на мысли, что хожу туда, как на работу. Знакомая привычная дорога и до отвращения знакомые лица, ожидающие меня. Казалось, что в редакции я бываю реже, чем в отделение.

Несмотря на то, что и Ласточкина, как и я, ежедневно приходила туда, нам редко удавалось пообщаться. Мы перекидывались с ней общеизвестными фразами, типа «как дела», и расходились по разным кабинетам. Потом, когда «Субботину и компании» надоедали наши недовольные физиономии и нас отпускали, я отправлялся в редакцию, а Юля – в парикмахерскую.

Я постоянно чувствовал некоторую неопределенность в отношениях с Юлей и искренне полагал, что нам с ней есть о чем серьезно поговорить.

Однажды вечером я подкараулил ее, когда она возвращалась с работы домой.

– Привет, Юля!

Я появился из подворотни внезапно. Почти выскочил, как черт из коробочки.
 
– Боже! – Ласточкина схватилась за сердце. – Дима, ну ты и напугал меня.

– Извини, не хотел.

– «Извини», - передразнила она. – Нельзя так на людей наскакивать!

– Правда, извини! Не подумал о твоем положении…

Юля с непониманием посмотрела на меня:

– Каком положении?

Я ответил ей схожим взглядом:

– Я о беременности.

Ласточкина нахмурилась:

– Да, мне сейчас тяжело. Но я выдержу. – Она поправила челку, чтобы лучше меня видеть. – Дим, ты говорил милиционерам о моей беременности?

– Конечно. Что они к тебе прицепились? Тебе сейчас стрессы ни к чему.

– Лучше б ты промолчал, - с досадой заметила она.

– Почему? – удивился я.

– По кочану. – Ласточкина тяжело вздохнула. – Извини, Дим, я устала, и мне все нервы вымотали.

Я через паузу сказал:

– Понимаю.

Она смотрела на меня, я смотрел на нее, а котенок на лавочке неподалеку, позевывая, - на последний осенний листок, секунду назад упавший с дерева.

– Но Губанов от тебя отстал, – начал я издалека, – и это главное. Я не сомневался, что так оно и будет.

– Да, - безрадостно согласилась Юля.

Я продолжил:

– Значит, у тебя настал первый день покоя. – И улыбнулся. – А вот мне еще с пра-воохранительными органами общаться и общаться. Работа такая.

– Конечно, ты же журналист.

– Корреспондент, - поправил я ее. – Не люблю слово «журналист».

– Не любишь? – без особого интереса в голосе спросила Юля. – А причина?

– Длинная история, - отмахнулся я. – Может быть, я даже тебе ее рассказывал.

Ласточкина покачала головой.

– Ты забыл: когда мы встречались, ты еще не работал в газете.

– Точно. – Я вздохнул. – Тогда вкратце: слово «журналист» не люблю с детства. Это связано с моим отцом. Если зайдем в какое-нибудь кафе, расскажу подробнее. Пойдем?

– В другой раз. 

– Почему не сейчас? – Я не понимал, отчего Ласточкина холодна со мной. – Мы так давно с тобой не виделись!

Юля напомнила мне о нашей позавчерашней встрече в кабинете Губанова.

– Это не в счет, - запротестовал я. – «Привет» и «пока». Ничего общего с разговором.

– Я сегодня не могу. Мы с Сергеем…

Она не договорила, но одно это имя вернуло меня с облаков на грешную землю.

– Он вернулся? – спросил я, понимая очевидность ответа.

– Да. – Она не была предсказуема, просто я не был оригинален. – Я, кстати, хотела тебе позвонить… Мне нужно было тебе сказать… Слушай, Дим, а что ты здесь делаешь?  Вечером?

Она тоже не была оригинальна.

– Так, мимо шел.

Странно, как иногда не вовремя произнесенное имя меняет все вокруг. Или многое объясняет…

Мы потоптались на месте и разошлись в разные стороны.

Юля пригласила меня на свою свадьбу. Разумеется, в качестве гостя. Я обещал подумать.

«А может быть имя «Сергей» было произнесено очень даже вовремя! – созрела во мне мысль по дороге домой. – Философия! Шефу бы понравилось. В духе его романа».


ГЛАВА  13

ВСЕ  НА  СВОИХ  МЕСТАХ

– Отличная серия статей, - похвалил меня Сергей Борисович несколько недель спустя. – Это фурор! Для нашей провинции такое дело – преступление века!

Я смущенно краснел, опускал глаза, но терпеливо выслушивал поздравления. Что скрывать, я действительно неплохо поработал в последнее время. Сразился с преступником, написал несколько захватывающих статей, навел порядок в своей квартире, пристроил знакомым собаку Артаева и... не пошел на свадьбу Ласточкиной и ее бизнесмена Сергея. Хотя собирался пойти, даже взял напрокат дорогой костюм, купил большой букет роз, но… так и не пошел. Передумал в последний момент.

– А где твой приятель – журналист? – вполне возможно, из приличия поинтересовался Сергей у Юли.

– Корреспондент, - быть может, вежливо поправила Ласточкина без пяти минут мужа и пожала плечиками. – Не знаю. Работает, наверно.

Она ошибалась: я в тот день напивался с Липатовым, и меня с каждой рюмкой все меньше и меньше раздражало его чрезмерное любопытство.

– Дим, а как ты думаешь, почему Артаев убил Кравцова? Он же знал о его письменном признании. Репетитор, я думаю, грозился им. И защищался.

Я ответил Олегу:

– Артаев рассчитывал, что найдет и уничтожит признание. Так и вышло, однако тут уже в дело вмешались мы с Ласточкиной.

– Молокановой.

– Нет, - возразил я, – тогда она была еще Ласточкиной. – И отчего-то повторил. – Ласточкиной. – Затем подмигнул Липатову. – Твоя память, я смотрю, идет на поправку.
Мы от души рассмеялись.

– Да. Понемногу, - весело подтвердил Олег. – А почему Артаев не убил тебя? Еще тогда, в твоей квартире. Упустил такую возможность.

Я пожал плечами:

– Не знаю. Может быть, потому, что я не видел его в лицо. Или ему надоело оставлять за собой трупы. Один, второй, третий… Не могу ответить.
 
В детстве Липатов, я в этом уверен, обожал телепередачу «Хочу все знать». И остался любопытным по сей день. Его вопросам не было конца.

– Слушай, Дим, а как он оказался на даче, где вы дрались?

– У Ласточкиной?

– Да.

– Он вызвал туда Юлю телефонным звонком. Хотел расправиться с ней. Сначала с Юлей, потом со мной. Я так мыслю, он в какой-то момент превратился в машину-убийцу. Способную, между прочим, уничтожить любого человека, вставшего на пути.

– В терминатора? – усмехнулся Олег.

– Ага. В него.

– Как же ты – спаситель человечества – оказался там?

– Совпадение, - вырвалось у меня, - совпадение. Честно говоря, все это дело – сплошные совпадения! Просто какая-то паутина совпадений!

Теперь Олег расплылся в улыбке.

– Не верю, Дим! Не верю!

Я наполнил наши рюмки.

– Скажу тебе вот что: черта с два поймал бы Губанов убийцу, если бы не я.
 
– Не только ты, - возразил Липатов, - но и, к примеру, Ласточкина.

Мы выпили, и я признался Олегу:

– Тогда уж и ты. В этом и твоя заслуга. – И напомнил ему о недавнем совете не напиваться в одиночку и сходить к Ласточкиной.

– Так это ты к ней пить направлялся?

Мой ответ звучал по-джентельменски сдержанно:

– Там было бы видно, зачем я к ней направлялся. Ну, уж, конечно, драться я ни с кем не собирался.

У меня заиграл мобильник.

– Да, Жень. – Я прикрыл ладонью трубку. – Губанов.

Липатов понимающе кивнул и прижал указательный палец к губам.

Разговор вышел недолгим: капитан сообщил мне, что обезвредили одну банду, которая напрямую была связана со Смоленковым.

– Уверен, это те ребята, что параллельно разыскивали Артаева, - подытожил Губанов. – Помнишь, я говорил, что его еще кто-то ищет?

Я помнил.

– Считай, Дим, что этот звонок – мое тебе одолжение, - добавил напоследок капитан и тут же повесил трубку.

Спросить, что он имел в виду под «одолжением», я не успел.

– Что там? – поинтересовался Липатов.

– Коротко стриженная морда попалась в капкан.

– Какая морда?

– Неважно, Олег. – Я наполнил рюмки. Меня потянуло на серьезные размышления. – Правосудие находит каждого. Хотя иногда вершится руками, недостойными этого… Или, наоборот, достойными… Словоблудие! Короче: давай выпьем.

– Что-то ты, Дим, погрустнел?

Я молча выпил и потянулся к пачке сигарет.


На следующее утро, часов в пять, проснувшись от жуткой жажды, я стоял у окна и огромными глотками поглощал из графина прохладную воду. На подоконнике рядом со мной лежали розы, предназначавшиеся Ласточкиной. Нет, уже Молокановой. Однако на свадьбу, как известно, я не пошел, а вчера вечером звонила Аня. Сегодня  она придет ко мне, и я встречу ее этим восхитительным букетом. Красиво!
Жизнь продолжается...


За окном хлопьями падал первый снег. Все казалось нереально прекрасным, как в сказке: звездочки-снежинки блестели в свете фонаря, деревья стояли пушистые и нарядные, дорога между домами походила на чистый белый лист...



Часть  вторая

Ищите  женщину!

                – И все же для него существовала
                одна женщина… особа весьма и весьма
                сомнительной репутации.
                А.К.Дойл «Скандал в Богемии».


ГЛАВА  14

СПОР

Я никогда не против поучаствовать в споре, особенно если уверен в своей победе. Так было и на этот раз.

– Олег, ты не прав!

Но Липатов продолжал упорствовать:

– Бывает материал, из которого путной статьи никогда не получится. Тебе, Дим, везет: ты пишешь о грабежах и убийствах. Это читателю само по себе интересно. А попробуй написать о пьяном учащемся машиностроительного техникума, который нечаянно (или умышленно!) разбил витрину супермаркета. Разве об этом можно написать так, чтобы это было интересно читать? Не смеши меня!

– Можно, - спокойно возразил я. – Супермаркеты сейчас плодятся и множатся. У каждого под боком есть супермаркет. Цивилизация! Внешне живем, как в Сан-Франциско. Так что про разбитую витрину можно влегкую написать захватывающую статью.

Липатов заладил свое:

– Нельзя.

– А как же сам парень, - настаивал я. – Расскажи о его тяжелой жизни, о первой не-счастной любви, о желаниях, не совпадающих с возможностями. Стоит только покопать, - и раз... джек-пот! Может быть, этого учащегося девушка бросила?!

– Ерунда!

– Вовсе нет! Прояви фантазию. В конце концов напиши о дорогостоящей витрине – причуде хозяина супермаркета. Мол, эту витрину доставили из самого… Самарканда. Причем на попутных верблюдах и ишаках.

Мой коллега провел языком по губам и спросил с укоризной в голосе:

– То есть, сделать из мухи слона?

Я развел руками:

– Олег, а что делать? У нас слоны не водятся. Мы провинция.

Липатов фыркнул. Затем сказал:

– Другой пример: в трамвае избит кондуктор. Как тебе?

– Сильно избит? – заинтересовался я.

– Попал в больницу.

– Кем избит?

– Разумеется, пассажирами, - раздраженно ответил Липатов. – Кем же еще?! 

– Потрясающая тема! – воскликнул я. – И актуальная.

Липатов нахохлился:

– Издеваешься?

Я был серьезен:

– Ты знаешь, я долго был без колес, пока искал деньги на ремонт машины. Ездил, естественно, на общественном транспорте. Избитый кондуктор – это злободневно. Мне самому порой хотелось не то, чтобы избить, а убить иного кондуктора. – Для наглядности я рассек кулаком воздух. Но по столу стучать не стал. – С другой стороны, у них работа тоже не подарок. За день, наверное, столько психов попадается. – Я провел воображаемую черту над головой. – Олег, повторяю: это актуально и злободневно. Об этом не статью – роман надо писать. А лучше роман-эпопею! «Война и мир – 2, или избитый кондуктор». Бестселлер будет не в пример другим! Чтоб мне всю жизнь на трамвае ездить, если вру!

– Я слышал, роман «Война и мир – 2» уже существует, - проявил эрудицию Олег. – Продолжение книги Толстого, написанное нашим современником. Правда, насколько мне известно, там нет ни слова о кондукторе.

– Ну, и Бог с ним! – Я улыбнулся. – Будет «Война и мир – 3». Надо шефу предложить. Он у нас романист известный. Философия не поперла – первый блин комом; а тут, может, что-нибудь и получится. 

Липатов выслушал меня с мрачным выражением лица. Затем проворчал:

– Тебе бы все шутки шутить.

– Почему нет?! – Я побарабанил по столу. – Если есть минусы, есть и плюсы. Все в природе пока еще гармонично.

Липатов и с этим был не согласен:

– Гармонично? Зимы как таковой не было. Середина марта на календаре, а впечатление – конец апреля. С ума сошел весь мир, и природа тоже.

Я посмотрел в окно и остался доволен увиденным:

– Всего лишь временная аномалия. Потом весна – это всегда приятно. Ранняя тем более.

Мы немного помолчали. Наш спор был абсолютно не типичен по части распределения ролей. Обычно оптимистически настроенный Липатов, начитавшись какого-нибудь Карнеги, уверял меня, что, по большому счету, мир прекрасен и совершенен; полагал, что во всем есть что-то хорошее; с пеной у рта доказывал, что сплошной черной линии в жизни не бывает и быть не может. Так было всегда, так было обычно. Но в этот раз все перевернулось с ног на голову.

Липатов выглядел хмурым и подавленным. У меня в связи с его хандрой возникло два предположения: или у него что-то случилось, или мы антагонисты по сути. В первом случае оставалось только ждать, когда он расколется и сам скажет, что произошло. Во втором – немедленно погрустнеть самому. Тогда мой контрастный коллега повеселеет. Однако с утра я пребывал в превосходном настроении, и насильно прогонять это состояние было бы глупостью. Даже ради своего сослуживца.

– Я не так легко смотрю на жизнь, - трагически произнес Олег. – Попробуй поработать с подобным материалом. – Он пренебрежительно отодвинул от себя несколько папок. – Кошмар!
Я в ответ только хмыкнул.

– Мне доставался и похуже. И я готов хоть сейчас доказать, что из любого пустяка можно состряпать отличную статью. Над чем ты работаешь?

– Ты хочешь доказать мне свою правоту? – Липатов схватился за мою идею: – На любом материале, что я тебе предоставлю?

– На любом. – Я утвердительно кивнул. – Предлагай.

Со злорадством Олег перечислил:

– Уникум фром техникум, поколоченный кондуктор и неудачный самоубийца.

О последнем я слышал впервые:

– Неудачный самоубийца? Это еще что? Почему я не в курсе? Расскажи, что к чему.

– Полная туфта! – Липатов скорчил гримасу. – Парень выпрыгнул в окно и повис на ветках дерева. Так и висел до приезда спасателей. Их вызвали соседи.

– И? – Я чувствовал, что это не все.

– Он был пьян и, пока висел, матерился на весь двор.

Я захохотал.

– Чем не криминал, Олег?! Сквернословие на весь двор!

– Ха-ха! – огрызнулся Липатов. – Перспективная тема.

– Еще бы! Как я такое пропустил?!

– Ты занимался ограблением и перестрелкой в центре города. Тебе было не до кондукторов и самоубийц.

– Ясно. – Я откинулся на спинку стула и пропел: – «Пусть людям крыльев не дано, но как легко…».

Липатов не дал мне допеть:

– Дим, я назвал тебе три темы. Выбирай сам.

– Даже так?

– Угу.

– Кондуктора, - не раздумывая, выбрал я.

Олег ухмыльнулся.

– Разумеется. Это самая стоящая тема.

– Хорошо, - я был податлив, как никогда, - предоставляю выбор тебе.

– Уникум с витриной, - назвал Олег. И тут же передумал. – Нет, самоубийца. Нет, уникум. – Он сдвинул брови и что-то пробубнил себе под нос. – Нет, все-таки самоубийца. Нет, уникум. Точно, уникум! Все, уникум!

– Это твое последнее слово? – посмеиваясь, спросил я.

– Да, - твердо ответил Липатов

– Да «да», или да «я еще подумаю»?

– Да означает «да». Хотя…

– Самоубийца?

Липатов никак не мог решить, каким из этих двух дел он наверняка поставит меня в тупик. Что скорее обречет меня на провал: самоубийца–неудачник или хулиган? В первом случае все-таки попытка суицида. Из этого еще может что-то получиться. Но и во втором, если покопаться, можно нарыть что-нибудь интересненькое …

– Заметь, Олег, тебя никто не торопит, - позевывая, сказал я коллеге. – Зафиксируй это в голове. Не хочу, чтобы потом ты говорил, что я на тебя давил. Потом – это когда ты проиграешь спор. А ты его обязательно проиграешь.

Липатов стиснул зубы и выдавил из себя:

– Не проиграю!

– Уверенность – великая вещь! Лишь бы она не переросла в упрямство, достоинство… Помнишь, чье?

– Помню.

Не знаю, сколько бы еще продолжались размышления Липатова, если бы к нам не зашел Сергей Борисович, наш шеф, редактор еженедельника «Пригород». Он, сам того не ведая, определил выбор темы, над которой я должен был потрудиться.

– Олег, - обратился он к Липатову, - забудь о пьяном студенте и разбитой витрине! Теперь это нас не касается, и писать об этом мы не будем.

– Почему? – удивился Олег. – Это же мелкое хулиганство.
 
– С большим грохотом, - добавил я.

Сергей Борисович заговорщицки оглядел нас и полушепотом спросил:

– Вам известно, кто у этого мальчика дядя?

Нам не было это известно.

– Ну и хорошо. – Шеф перешел практически на шепот, чем вызвал у меня определенные подозрения. Я подумал, что сейчас последует, как минимум, предложение изменить родине.
 
– При желании он легко может прикрыть нашу газету, - добавил Сергей Борисович. – Раз – и мы в бюро по трудоустройству. Мне сейчас звонили… Дело улажено. Владельцы супермаркета претензий к мальчику не имеют.

– Договорились полюбовно, – подытожил Олег.

Шеф издал звук, похожий на кряканье охрипшей утки. И только.

– А мне вот интересно, что парень с такими связями делает в простом техникуме? – поинтересовался я.

– Машиностроительном, - уточнил Липатов.

– Вот именно. – Я вопросительно уставился на шефа. – В кошмарном будущем будет проектировать для нас автомобили? Они и без него далеко не фонтан!

– Это не наше дело, что этот мальчик делает в машиностроительном техникуме. – Сергей Борисович все еще не решался говорить в полный голос, предпочитая полушепот. – Ни его настоящее, ни его будущее нас не должно волновать. Пусть этим занимаются его родители.
 
– Пусть, конечно, - согласился я, - но при таком дяде… Кстати, вы так и не сказали – кто он? Губернатор?

Шеф был беспрекословен:

– Не сказал и не скажу! Вам больше нечем интересоваться? Работы мало?

– Мэ-э-эр? – вкрадчиво спросил я.

Нахмурив косматые брежневские брови, Сергей Борисович повторил свой фирменный и типичный для начальства вопрос:

– Работы мало?

Мы с Липатовым ответили, что работы достаточно, посмотрели друг на друга и хором произнесли:

– Самоубийца.

А я добавил:

– Без вариантов. Избитого кондуктора ты отмел сразу.

– Что самоубийца? – заинтересовался шеф. – О чем речь? Какой самоубийца? Это тот придурок, что повис на дереве?

– Да, Сергей Борисович, он. – Липатов похлопал ладонью по папке с материалом. – Хотел покончить с собой.

– У него крутого дяди не было? – подстраховался я.

– Нет. Только тебе это зачем? – Сергей Борисович облокотился о мой стол. К нему вернулся его прежний голос. Тот, к которому мы привыкли. – Дим, ты, надеюсь, закончил статью о перестрелке на проспекте?

– Да.

– И где она?

Я протянул шефу два отпечатанных листа. Он пробежал по ним глазами и поджал губы. Между собой мы с Олегом Липатовым называли эту гримасу «загадочной удовлетворенностью». 
 
– Молодец, - похвалил меня Сергей Борисович и направился к двери. – Помните: разбитая витрина нас больше не интересует. У вас и без этого паренька найдется, чем себя занять. Работайте.

Когда за шефом закрылась дверь, я спросил у Липатова:

– Самоубийца?

– Он самый, - подтвердил Олег, всем своим видом показывая, что я уже потенциально проигравший. – И из этой глупой и безынтересной истории ты собираешься состряпать захватывающую статью?

Я был уверен в себе:

– Не собираюсь, а состряпаю.

– Спорим – не получится?   

– На что?

Липатов пожал плечами.

– Давай, на коньяк, - предложил я, закуривая свой любимый «Парламент», - самый дорогой в «Мире вин».

– Согласен.

– Значит, по рукам? – Я встал и подошел к нему.

– По рукам.

Мы скрепили договор рукопожатием.

– Рассказывай, что к чему. – Я вернулся на свое место и приготовился слушать. – Подробно рассказывай.

– Зачем язык нагружать? – Липатов достал из красной папки листок и перекинул его мне. – Ознакомляйся. Но только учти: это вся моя помощь, на которую ты можешь рассчитывать.

– Добавить к написанному нечего? – уточнил я.

– Нет, ну, конечно, кое-что есть. – Мой коллега был как никогда  лаконичен. – Возникнут вопросы – задавай.

– Отлично.

Я сделал две внушительные затяжки и потушил сигарету.

– Приступим.

– Да, - спохватился Олег, - а кто будет арбитром?

Ответ представлялся мне очевидным:

– Разумеется, наши ум, честь и совесть – читатели. Плюс Сергей Борисович.

– И я буду объективен, - пообещал Липатов.

– Тогда можешь заранее купить коньяк.

Олег откинулся на спинку стула:

– И не подумаю. Подожду, что покажет время. – И, подняв указательный палец, прибавил: – Сроку у тебя три дня.

Меня это не испугало: статья о перестрелке была закончена еще вчера. Поэтому я невозмутимо кивнул и приступил к чтению.

Честно говоря, развернуться на таком скудном материале было действительно трудновато. Бывший бизнесмен, не сумевший перенести все тяготы работы в кризис, одинокий мужчина тридцати восьми лет проживал в однокомнатной квартире, по словам соседей, тихо – мирно и не производил впечатление человека, склонного к суициду.

В тот день, вернувшись с новой работы (контролера в супермаркете), он напился до поросячьего визга. Потом… О дальнейших событиях говорилось как-то расплывчато: то ли он случайно выпал в окно, то ли намеренно выпрыгнул. Точно указывалось одно: никаких серьезных повреждений экс-бизнесмен не получил.

И все! Таковы были вкратце обстоятельства дела, которое Липатов окрестил «Неудачное самоубийство».


ГЛАВА  15

ШОК!

– Ну, что? – поинтересовался Липатов, когда я закончил чтение. – Вопросы есть?

– Разумеется! – Я недоуменно уставился на него. – Олег, а с чего ты взял, что выпавший из окна – самоубийца? Перебрал парень, сел на подоконник покурить и упс!..
 
– Я подумал: бизнес не заладился, вот он и прыгнул. 

– Ты с ним разговаривал?

– Еще нет. 

– А со спасателями?

– Нет.

Я усмехнулся и воскликнул:

– Откуда ты вообще о нем узнал? Участковый услужил?

– Да, - честно признался Липатов.

– А где сейчас этот… пусть самоубийца? В психушке?

Липатов задумался:

– Вроде нет. Кажется, дома.

Покачав головой, я сложил руки на груди:

– Олег, ты что первый год на свете живешь? Если его не забрали в психушку, выходит, он случайно из окна вывалился. Кстати, а на каком этаже он жил… живет?
 
– На-а-а… третьем.

Иногда Олег поражал меня своей невнимательностью.

– И ты полагаешь, что, если бы не ветви деревьев, он бы разбился? – спросил я у него. – Упав с такой высоты? Не смеши мои коленки!   

Липатов опустил кончики губ:

– То есть несчастный случай?

– Однозначно.

– И ты отказываешься писать о нем потрясающую статью?

Я показал ему фигу:

– Не мечтай! Еще как напишу! 

Олег помолчал, а потом сказал:

– Ты только отремонтировал машину, а тебе придется еще и самый дорогой коньяк покупать. Где деньги возьмешь? Дим, мне жаль тебя – ты проиграешь.

Я не стал переубеждать коллегу. Пусть торжествует до поры до времени. Сейчас же мне необходимы были некоторые уточнения:

– Олег, у меня есть еще несколько вопросов. Например, имеются ли у «летчика» родственники? Где живут? Как живут? Ты это выяснил?

Липатову ничего не было известно о родственниках самоубийцы. Он, насколько я понял, и не собирался это выяснять.

– Но хотя бы как его самого зовут, ты знаешь? И еще мне нужен адрес.

– Переверни листок, - ответил Липатов. – Там адрес. Фамилию я не успел узнать. Только имя. Сергей. По-моему, Сергей Иванович.

– Хоть что-то. – Я постучал костяшками пальцев по столу. «Сколько раз зарекался спорить! Никак не оставлю эти детские забавы». И невольно вслух проворчал: – Скудноватенько и неинтересненько.

Олег злорадно улыбнулся.

– Ты можешь отказаться от статьи. Но тогда тебе придется признать, что я был прав, когда говорил, что попадается материал, из которого ничего путного выйти не может. Признаешь это?

– Да ни за что на свете! – воскликнул я. Никто не любит проигрывать. – Встречусь с соседями, поболтаю с самим «летуном», а там видно будет.

– Выкинешь из жизни три дня. Впустую.

– Мои три дня. Что хочу, то с ними и делаю.

– Вперед, - только и сказал на это Липатов. – Прямо сейчас начнешь?

– А что зря время терять? – Я сложил листок с адресом горе-самоубийцы пополам, сунул в карман и встал из-за стола. – Если шеф меня спросит, скажи: скоро буду.
 
– А ты скоро будешь?

Бросив взгляд на электронные часы на стене, я ответил:

– До завтра вряд ли появлюсь.

– Предлагаешь соврать?

Сегодня Олег, как никогда, поражал меня. Создавалось впечатление, что он стукнулся головой. Причем, сильно. Его повторный вопрос окончательно меня в этом убедил:

– Предлагаешь соврать шефу?

– Авось не в первый раз, - ответил я. Накинул куртку и, забрав со стола зажигалку и сигареты, вышел из комнаты.


Как я люблю раннюю весну! Нет, я ее не просто люблю, я ее обожаю! Пение птиц, журчание ручьев, набухание почек – все это предвестники долгожданного тепла. А какой прекрасный, ароматный, пьянящий воздух в эту пору! Невозможно надышаться. Просто стоишь и жадно глотаешь его.

Мне кажется, предвкушение всегда намного сильнее по ощущениям, чем собственно то, чего ожидаешь. В данном случае, теплого времени года. Поэтому я всегда больше любил и люблю весну, нежели само лето.

Все эти мысли посетили меня во время моей минутной прогулки от здания редакции до парковки, где томился в ожидании хозяина мой отремонтированный «железный конь» – «приора» серо-зеленого цвета. Окружающее природное обновление буквально окрылило меня, и я, весь такой возвышенно-окрыленный, замешкался с посадкой в салон, чтобы еще раз вдохнуть в себя глоток прелестного весеннего воздуха. В этот момент меня и окатил из лужи какой-то лихач, пролетающий за формальным ограждением парковки. Цензурный перевод того, что я подумал в следующую секунду, гласил: «На разных людей весна действует по-разному».

Что же касается слов, сказанных вслед удаляющемуся лихачу…

Пришлось перед началом своего независимого расследования заехать домой переодеться.


Ани дома не было (она последние полтора месяца жила у меня) – наверное, задержалась на работе. Соответственно, никакой еды не было тоже. Однако я решил, что, раз уж попал домой, поесть чего-нибудь по-быстрому не помешало бы. Да и покормить вечно голодного Арчи. Он крутился у моих ног и безостановочно мяукал.
 
Я положил ему в блюдце консервы, а себе сварганил холостяцкий перекусон – яичницу. В один присест переместил ее со сковородки в желудок, переоделся и отправился восвояси с твердым намерением выиграть у Липатова спор.
               

Сходу проникнуть в квартиру, из которой сваливаются пьяные контролеры, у меня не получилось. На продолжительный звонок в дверь никто не ответил. Чтобы не терять времени, я пробежался по соседям и выяснил, что Сергей, бывший предприниматель, жил до того случая тихо, скромно, всегда со всеми здоровался, короче говоря, был милым образцово-показательным соседом. Даже дистрофик снизу, которого Сергей однажды залил, ничего плохого про него сказать не мог. И это не удивительно: Василий Иванович оказался алкашом первой степени, называвшим себя «уставшим от жизни человеком», и ему по большому счету было на все плевать. Ну, залили его – не утопили же!

– Я тогда болел, - рассказывал он мне, - похмельем. Что поделать – пью я... А как по такой жизни не пить?! Я в тот день и не выходил никуда... Нет, вру, за сигаретами вы-ходил. У меня еще одна девушка спросила, какой это номер дома. Тридцатый, говорю. Ей тридцать первый был нужен. Я кое-как объяснил и… О чем я? Ах, да! Утром смотрю – пятно на потолке. Ну, думаю, труба прорвалась. Поднимаюсь наверх. Открывает мне этот... Серега. Хотел я ему пару ласковых сказать, а на нем... это... как говорится, лица нет. Девушка его бросила. Прямо за день до свадьбы. Вишь как? Он тогда, не в пример, бизне-сом занимался. Деньжата водились… А один хрен бросили его. Я ему – так, мол, и так, что делать будем?.. Он извинился и тыщу дал. Одной бумажкой. Ну, я же не зверь, деньги взял и пошел себе. У человека горе, а я с пятном... Совесть всегда надо иметь. Вот.

– А где сейчас Сергей, не знаете? – спросил я.

– Как же, не знаю, знаю: на работе. Он теперь контролером работает в «Латравке». Супермаркете. Тяжело ему. Платят там копейки, а дрючат – на миллион. Сереге особенно трудно. Предпринимателем ведь был!

Я с пониманием кивнул.

– Такие дела, - закончил разговорчивый сосед.

– Далеко этот супермаркет? – поинтересовался я. И подумал: «Не там ли паренек из технаря витрину вынес».

Василий Иванович напрягся и попытался мимикой, жестами и бессвязными репликами объяснить местонахождение «Латравка». Однако я скоро осознал, что понять это – бесполезняк, как выражается племянник одного моего знакомого.

– А во сколько Сергей обычно возвращается с работы?

Василий Иванович выпятил нижнюю губу и покачал головой:

– По-разному. От смены зависит.

Не знаю, ждал ли он и от меня «тыщу», мне известно одно: мой кошелек не оскудел даже на копейку. Я не скупердяй, просто, на мой взгляд, давать деньги таким людям – это все равно, что торговать наркотиками.

Уже спускаясь по лестнице, я обернулся и спросил у Василия Ивановича, провожавшего меня взглядом:

– А как фамилия Сергея?

Тот задумался:

– То ли Сгущенкин, то ли Кефирный.

– Связано с молоком?

Василий Иванович от радости хлопнул ладонью по лбу:

– Молоканов! Точно! Сергей Иванович Молоканов! – Он одарил меня беззубой улыбкой. – Знаю, что Сергей. Помню, что по отчеству мы тезки. А вот фамилия молочная какая-то…

Выражение радости на его лице сменилось испугом. Он даже собрался захлопнуть дверь, но не успел этого сделать. Я, буквально взлетев на площадку, схватил его за грудки и потребовал повторить имя, отчество и фамилию соседа сверху.

Растерявшийся и напуганный Василий Иванович проблеял:

– Молоканов Сергей Иванович.

– У него была ремонтная мастерская?

– Была.

– И он недавно женился?

Глаза «Чапаева» расширились:

– Серега? Нет.

– Может, ты не в курсе?

– Не, не женился он. Точно.

– Но он встречался с девушкой по имени Юля?

Василий Иванович сглотнул:

– Имени не знаю. Видел пару раз. Еще в том году. Такая… с цветными волосами.

– Цветными волосами? – Я встряхнул его. – Каштановые волосы?

– Похоже.

– В этом году она здесь была?

Он не знал. И попросил:

– Опустите меня, пожалуйста.

Последнее время мне не часто приходилось посещать тренажерный зал. Я, конечно, делал это, но не так регулярно, как хотелось бы. Однако силы пока меня не оставили.
 
– Опустите, прошу-у-у!

Я посмотрел на пол и увидел, что ступни Василия Ивановича, обутые в дырявые тапки, болтаются в воздухе. Сам того не замечая, я разговаривал с ним, держа его на весу.

– Извините. – Я вернул его на грешную землю. Дверь передо мной сразу же захлопнулась.

Немного не в себе от услышанного, я поднялся на третий этаж и принялся вновь названивать в квартиру горе-самоубийцы. И делал это бесконечно долго – до того момента, пока от продолжительного нажатия не заболел указательный палец.


По-прежнему в шоковом состоянии я спустился во дворик. Подошел к лавочке у подъезда, закурил, но присаживаться не стал. Мне не терпелось поговорить с Молокановым, женихом Ласточкиной. Тем мужчиной, который в конце прошлого года незримо встал между мной и Юлей. С тем, от которого она ждала ребенка. Дочь. С тем…

Я несколько раз пытался созвониться с Ласточкиной в ноябре и начале декабря прошлого года. Но она ни разу не подняла трубку. В конце концов я успокоился: у нее новая жизнь, новая семья, - и отступил. Просто постарался стереть из памяти все, что было связано с Ласточкиной и Молокановым. Но похоже удалось забыть только домашний адрес Сергея.

И вот спустя почти полгода я от какого-то алкаша узнаю, что Юля не вышла замуж. Что они с Молокановым не поженились. Что все это время они… они не были женаты. НЕ БЫЛИ ЖЕНАТЫ!!! То есть Юля была свободна все эти проклятые месяцы, но не отвечала на мои звонки и не звонила сама!

– Боже! – Я выкинул окурок и сразу же закурил следующую сигарету.

Если когда мое самолюбие и было уязвлено до предела, так это именно в те минуты, проведенные на лавочке перед домом  Молоканова. 

Я ждал в нетерпении: то ненадолго присаживался на лавочку, то снова вставал и прохаживался вокруг нее. Секунда пролетала за секундой, минута сменяла минуту, окурок ложился к окурку. Второй час ожидания подходил к концу.

Я совершенно забыл про спор с Липатовым, сейчас мне было не до него. На подсознательном уровне я, должно быть, понимал, что у меня в запасе есть еще двое суток. В принципе, между нами, работниками СМИ, говоря, хорошую статью можно написать и за одну ночь, при наличии кофе, сигарет и неординарного воображения. Первые два ингредиента достать было проще простого, а третий всегда находился при мне.

Мое нервное ожидание скрасили два обстоятельства. Во-первых, я не без любопытства осмотрел дерево, на ветви которого свалился пьяный Сергей. Во-вторых, мне довелось снова пообщаться с Василием Ивановичем. Как бы пообщаться. Он вышел из подъезда походкой… летящей, что ли. Правда, планеризм у этого летуна получался по большей части из стороны в сторону. И все же это не помешало ему заметить меня и даже помахать мне рукой. Оставаясь при этом на безопасном расстоянии. «Вечерний променад», - промямлил «Икар». Затем его круто занесло вправо, и он, не сопротивляясь порыву, полетел в соседний двор.
 
 «Приобрел интересного знакомого, - мысленно возрадовался я. – День прошел не зря».


Когда начало темнеть, я, практически обезумевший от нетерпения, бросился к машине. Включив зажигание и не дожидаясь прогрева двигателя, я выехал на проспект и покатил к дому Ласточкиной.

Мне необходимо было ее увидеть и все прояснить. Самым худшим в тот момент для меня было оставаться в неведении.

Я ехал и представлял, как она открывает дверь, смотрит на меня; я что-то говорю ей, она – что-то в ответ. Вопросы, ответы, объяснения, признания…

Думаю, я осознавал, что Ласточкина – это моя болезнь, зависимость, похуже никотиновой, однако поделать с собой ничего не мог.


ГЛАВА  16

«ГДЕ  ЖЕ  МОЯ  ЧЕРНОГЛАЗАЯ?  ГДЕ?»
 
Во второй подъезд дома, в котором проживала Ласточкина, я попал не сразу. Виною промедления был новенький замок. Кода к нему я не знал.
 
– Черт! – выругался я и, достав мобильник, позвонил Юле.
 
Она, как обычно, не ответила.

«Что теперь?» – спросил я сам у себя, продолжая топтаться у двери.

Как назло, никто не подходил к подъезду, чтобы войти, и никто не выходил из него. Со стареньким кодовым замком я бы справился легко. Достаточно обратить внимание на наиболее стертые цифры. После этого вычислить комбинацию не трудно. (А как вы думаете я проник в подъезд к Молоканову?!) Но тут замок был новый, и я со своей сообразительностью оказался абсолютно бессилен.

– Ждешь кого, сынок?

Старичок, подковылявший ко мне, вопросительно смотрел на меня.

– Нет, батя, - улыбнулся я ему. – Пришел в гости, а код забыл.

– Ай-ай-ай! Как же ты так?! Молодой, а память дырявая. Я вот все коды помню. На всех подъездах этого дома. – Дед лукаво подмигнул мне. – К кому пришел-то?

– В тридцать вторую, - наугад сказал я. – К приятелю. К дяде Степе.

Старичок встрепенулся:

– О как! И когда ж я тебя приглашал? Тридцать вторая – это ж моя! А дядя Степа уже месяц как к брату уехал.

Я боролся с дилеммой: дать старикану по лбу или постараться одурачить его. Видимо, из уважения к его годам, мною был выбран второй вариант действия.

Достав корочку корреспондента, я развернул ее и ткнул любопытному деду под самый нос. Так, чтобы он при всем желании не смог прочесть, что там написано.

– Старший лейтенант Субботин! – представился я, моментально убрав корочку назад в карман. – Милиция. Отдел по расследованию убийств. Мне необходимо попасть в подъезд. Либо вы откроете мне его, либо я сейчас же посажу вас в камеру за препятствие правосудию. – Я сделал вид, будто что-то ищу по карманам. – Куда задевались наручники?
Даже если бы таковые у меня и имелись, я не успел бы их извлечь на свет. Пролетело мгновение, не больше, а дверь в подъезд уже была распахнута.

Проходя мимо старика, я посоветовал ему:

– Будьте начеку. Здесь сплошь расхитители демократической собственности!

– Что? – Он наклонил ко мне правое ухо.

– Стойте здесь и смотрите по сторонам! – приказал я. – Запоминайте всех подозрительных. Потом доложите.

Старик с хрустом в костях постарался вытянуться по струнке:

– Понял. То есть, так точно!


Взлетев на четвертый этаж, я постоял недолго на площадке, чтобы отдышаться. Сердце бешено колотилось, и я чувствовал, что без некоторой передышки мне будет трудно говорить.

Так я простоял минуты три-четыре, затем нажал на звонок.

Открыли мне почти сразу же. Но я не увидел перед собой ни каштановых волос, ни стройной фигурки, ни милого лица Юли.

– Что вам надо? – грубо спросили у меня баритоном. Передо мной красовалась лысина – верхушка уродливого грушевидного мужского тела. Небритая физиономия при этом что-то тщательно пережевывала. – Кто вы?

Я опешил.

– А вы?

Мужик почесал щетинистый подбородок:

– Я здесь живу!

«Не может быть, чтобы Юля предпочла…»

– А где Юля? – спросил я. – Позовите ее на минутку.

Он перестал жевать. Его брови сдвинулись, а ладони сжались в кулаки.

– Зачем вам моя дочь?

Мне ужасно захотелось, чтобы меня кто-нибудь ущипнул. «Это сон, - думал я. – Страшный, кошмарный сон!»

– Простите, - растеряно заговорил я. – Мы никогда раньше не встречались. Дело в том, что я и ваша дочь... – Я запнулся. – Не могу не сделать вам комплимент. Вы выглядите очень молодо для своих лет.

Папашин взгляд стал агрессивным.

– Что ты сделал с моей дочерью, извращенец? – обрушился он на меня. – Тебя только школьницы возбуждают, импотент?

С реакцией, впрочем, как и с эрекцией, у меня все было в порядке, поэтому его кулак пролетел мимо моего лица. Мой же ответный удар усадил драчуна на пол.

– Ох! – выдохнул он.

Я спросил:

– За что вы на меня напали? 

– За чем вы пристаете к моей несовершеннолетней дочери? – промычал мужик, потирая челюсть. – Где она?

Я непонимающе пожал плечами. Потом присел на корточки, чтобы наши глаза были на одном уровне.

– Игорь… Не знаю, как вас по отчеству… У вас с головой все в порядке? Какая школьница? Юле тридцатник скоро.

Он подвигал челюстью, проверяя не сломана ли она.

– Меня зовут не Игорь.

– И фамилия ваша не Ласточкин?

– Нет.

Приоткрылась соседняя дверь, и оттуда выглянуло морщинистое старушечье лицо:

– Что вы тут расшумелись?! Я сейчас в милицию позвоню!

– Не надо, Марья Петровна, - отозвался я. – Мы уже закончили шуметь.

Бабулька хотела посмотреть, кто это с ней разговаривает, но я, поднявшись, бесцеремонно захлопнул ее дверь.

– До меня дошло! – Мужик, держась за косяк, встал на ноги. – Вам нужна Ласточкина Юлия Игоревна? Да?

Я кивнул.

Мужик захохотал:

– Блин, а я дурак… Жена с дочерью задерживаются. Дочка на танцы ходит. Я волнуюсь. Подумал… – Он успокоился. – Ласточкина продала квартиру. Нам. Мы обратились в агентство недвижимости. Риэлтор подобрал нам этот вариант.

– Давно?

– В январе.

Захлопнув приоткрывающуюся дверь Марьи Петровны, я спросил:

– Юлия Игоревна не говорила, куда она переезжает? Где будет жить?

Отрицательно покачав головой, мужик робко поинтересовался:

– А вы ей кто будете?

– Знакомый, - ответил я. – Проездом в городе. Хотел повидаться. Но, выходит, не судьба. Уф! Значит, вы не можете мне помочь?

Тот сочувственно скривил губы:

– Нет.

– Хотя бы скажите, через какое агентство приобрели квартиру.

– Через «Комфорт».

Я не стал дожидаться появления Марьи Петровны – дверь снова приоткрывалась – и начал спускаться вниз. Я был настолько погружен в свои мысли, что даже забыл попрощаться с грушевидным мужиком.

– Кто мне все время дверь закрывает? – послышался позади скрипучий голос соседки.
Может быть, сквозняк?

Старичок, оставленный возле подъезда, был на своем боевом посту.

– Разрешите доложить, - обратился он ко мне. – Витька из пятнадцатой квартиры снова перебрал. Володька…

Я прошел мимо, сел в «приору» и, взглянув на часы, покатил к салону-парикмахерской «У Ирины».


Оля Ивалькова, одна из коллег Ласточкиной, уже собиралась домой. Она стояла у зеркала и приводила в порядок прическу.

– Закрыто. Завтра приходите, - прокричала она, услышав, как открывается входная дверь.

– Здравствуйте, Оля! Надеюсь, вы меня помните.

Она обернулась.

– Я Дмитрий. Знакомый Юли Ласточкиной. Помните, мы вместе приходили в октябре?

– Да, - она хихикнула, - я помню. Очень жаль, но я не могу вас постричь. Я спешу. Приходите завтра. Постригу без всякой очереди.

Я не двинулся с места:

– Нет-нет. Я не за этим пришел.

Ивалькова уже без спешки посмотрела на меня:

– А зачем?

Я подошел к девушке ближе:

– Я ищу Юлю.

– Здесь? – Оля сосредоточено смотрела на меня.

– Не совсем. Она продала свою квартиру и куда-то уехала. Я хотел бы знать, куда. И как с ней можно связаться.

Олины глазки округлились:

– Юля продала квартиру? Я не знала.

«Так, дело становится все загадочнее и таинственнее!» – подумал я. И спросил:

– Когда ее смена? Когда она будет работать?

Меня ждал очередной сюрприз.

– Юля уволилась еще в декабре, - ответила Ивалькова. – С тех пор я ее больше не видела.
Час от часу не легче!

– Оль, но вы созваниваетесь?

– Нет. – Ивалькова покачала головой. – Света Панарина, моя напарница, пыталась, но не дозвонилась. Пыталась несколько раз.

Я пробурчал, что ни она одна. Потом попросил, доверительно перейдя на «ты»:

– Оль, попробуй, пожалуйста, ей позвонить. Может быть, тебе она ответит. Я очень переживаю за нее. Она пропала, и я хочу знать, все ли у нее в порядке.

– Да без проблем. – Ивалькова и забыла, что куда-то торопилась. – Сейчас найду ее номер.
Однако она не стала исключением из правил. Ее звонок также остался без ответа.

Я довольно долго не решался задать Ивальковой вопрос о беременности Ласточкиной, но, в конце концов, все же задал его:

– Оль, а ты знала, что Юля беременна?

Теперь уже девушка точно никуда не спешила.

– Что? От тебя?

– Нет. – Я покачал головой. – От Сергея Молоканова, ее жениха.

Оля непроизвольно опустилась в кресло. Ее чрезмерно округлившиеся глазки уже не меняли приобретенной формы.

– Вот это да! – с чувством произнесла она. – Сергей в курсе?

– Сомневаюсь, - ответил я. – Хотя мне пока не удалось с ним поговорить. Не застал дома. – Я понял, что здесь мне больше делать нечего. – Значит, ты не знала про беременность?
 
– Абсолютно ничего. – Оля подалась вперед. – Дим, а тебе кто сказал?

– Сама Юля.

Девушка надула губки:

– А нам она ни одним словечком!

– Что тут скажешь! – Я протянул Ивальковой свою визитку. – Пожалуйста, если Юля вдруг объявится, позвони мне. Ладно?

– Ладно.

Попрощавшись, я направился к двери. Оля хотела еще что-то у меня спросить, но я извинился, соврал, что спешу, и вышел на улицу. Уже из салона «приоры» я посмотрел на Ивалькову через прозрачное окно-витрину. Она по-прежнему сидела в кресле, задумчиво уставившись в одну точку.

«Юля, Юля, Юля, где же ты? – подумал я. Затем снова посмотрел на салон. – Похоже, что в шоковом состоянии будут все, кто тебя окружал!»


Агентство недвижимости «Комфорт» располагалось в нашем городе по трем адресам. Еще два филиала были где-то в соседних областных центрах. Я знал это потому, что наш еженедельник совсем недавно писал о «Комфорте» хвалебную статью на правах рекламы.
Я прекрасно помнил, что центральный офис агентства находился неподалеку от салона «У Ирины» и работал до десяти вечера. Сейчас было четверть десятого, поэтому я решил по пути к Молоканову заехать в «Комфорт».

Меня встретила дружелюбно настроенная девушка, при каждом слове демонстрировавшая великолепную белозубую улыбку. Узнав, что я из «Пригорода» и даже имею корочку корреспондента и визитные карточки, она прониклась ко мне уважением и попросила подождать, пока обо мне доложат директору.

Кресло, в которое мне предложили присесть, выглядело вполне уютным и… комфортным,  но мне не терпелось разузнать о Ласточкиной, поэтому я предпочел расхаживать по приемной.

– Проходите, - вскоре сказали мне. – Андрей Алексеевич вас ждет.

Директор центрального офиса, обладатель двойного подбородка и дорогого галстука, оказался весьма любезным в общении. Однако наша недолгая беседа, к сожалению, не пролила свет на темную историю с исчезновением Ласточкиной. Да, Юлия Игоревна продала свою квартиру. Да, его сотрудник–риэлтор оформлял сделку. Да, Ласточкина получила деньги. Да, в квартиру въехала семья из трех человек. Нет, Юлия Игоревна не сказала, где будет жить. Нет, дачу она продала еще раньше. Нет, больше не звонила и не приходила. Нет, тот риэлтор сейчас отсутствует.

Вот и все. Узнав на всякий случай контактные телефоны этого самого сотрудника, я, расстроенный, тем не менее поблагодарил Андрея Алексеевича за помощь и вышел из кабинета.

– Все хорошо? – спросила у меня белозубая секретарша.

Я облокотился на ее стол и несколько секунд пристально смотрел ей прямо в глаза.
 
– Что? – засмущалась она.

– Интересно, вы созданы нам в наказание или на радость?

Она не поняла, а я не стал разъяснять.


Не вдаваясь в подробности и забегая вперед, скажу, что тот риэлтор, который оформлял сделку Ласточкиной, тоже ничем мне не помог. Он говорил много, отвечал охотно, а толку оказалось ноль.


ГЛАВА  17

КАК  БЫВШИЙ  БЫВШЕМУ!

Я снова находился под окнами квартиры Молоканова. И снова ждал появления бывшего Юлиного жениха. Или не жениха. Теперь я не в чем не был уверен.

Я вглядывался в каждого мужчину, проходившего мимо. Однако свет в окнах третьего этажа все не загорался.

 Сейчас, по прошествии нескольких лет, я бы сказал, что тогдашнее мое состояние походило на безумие. Выяснить правду о Ласточкиной – это была моя идея-фикс. Все остальное: близкие, работа, друзья – отступило на второй план. Перед глазами стояла ОНА, в ушах звучал ее голос, я ощущал аромат ее духов… Короче, я почти сбрендил!


Трудно сказать, когда, наконец, зажегся свет, но он зажегся. (Я некоторое время не смотрел на окна – онемела шея.) Сначала зажегся в одном окне, потом в другом. «С Бо-гом!», - подумал я и вошел в подъезд.

Дверь мне открыла сухощавая старушка в нелепом халате с хитрым прищуром глаз-буравчиков.
 
«Неужели и Молоканов продал квартиру?! – с ужасом пронеслось у меня в голове. – Просто поветрие какое-то. Когда ж он успел?!»

– Чаво вам? – спросила старушка.

Я подергал себя за мочку уха:

– Я хотел бы поговорить с Сергеем Ивановичем Молокановым. Он дома?

– Дома. А вы кто будете?

– Знакомый. – Я обрадовался тому факту, что хоть Молоканов никуда внезапно не исчез. – Не близкий, но знакомый.

Старушка проворчала:

– У Сергея знакомых тьма, а здоровье одно. Он опосля ночной. Высыпается.

Она не хотела меня впускать. Пришлось сориентироваться и соврать, что я действую по поручению капитана милиции Губанова. Аргумент, не раз меня выручавший. Вот и старушка, поколебавшись,  ретировалась со словами: «Из-за этого несчастного случая, вы нам усе нервы поистрепали!»

Потом с упреком добавила: 

– Пойду разбужу Сергея.

– Простите, - я задержал ее, - а вы кто ему будете?

– Тетка я евонная. Приехала поддержать.

– Откуда?

– С Ефремова. С области. Деревня «Малые свистуны».

– «Свистуны»? – Я присвистнул. – А звать вас как?

– Алевтина Семеновна.

– Вы не переживайте, Алевтина Семеновна, нервы я трепать не буду. Только поговорю с Сергеем. – И, не сдержавшись, добавил: – И усё!

– Тетя Аля, кто там? – послышалось из комнаты.

Через мгновение передо мной предстал сам бывший владелец ремонтной мастерской и бывший жених/не жених Ласточкиной – Молоканов Сергей Иванович.

Я видел его всего лишь раз – на фотографии в Юлиной квартире, но на снимке он был гораздо моложе и счастливее.

На всякий случай я уточнил:

– Молоканов Сергей Иванович?

– Да, - ответил он. Потом вдруг нахмурился и заявил:

– Я тебя знаю.

– Это с милиции, - встряла старушка.

– Не совсем, - поправил я.

– Совсем нет, - возразил Молоканов. И предложил: – Пойдем на площадку, покурим.

Я был только «за». Алевтина Семеновна при нашем предполагаемом разговоре не монтировалась ни с какой стороны.

Мы спустились на лестничную клетку между этажами и закурили. Я – «Парламент», он – «Честер». Я – легкий, он – крепкий.

– Юля говорила, что ты не куришь, - заметил я.

Он огрызнулся:

– Все обо мне доложила?

– В общих чертах.

– Что ж, написал бы про меня статейку. Ты же журналист?

– Корреспондент.

Мы продолжили курить, недобро поглядывая друг на друга.

Разговор по делу следовало с чего-то начать, но с чего? Я, не долго думая, спросил:

– Сергей, когда ты в последний раз видел Юлю?

Он аж выронил сигарету:

– И от тебя сбежала?

Я покачал головой:

– Нет. Юля от меня не сбегала. Она пропала. И, к слову, я только сегодня узнал, что вы так и не поженились.

– Что? – Он тапком затушил оброненную сигарету. И закурил новую. – Я думал, она к тебе ушла.

– Это не так. – Я зажмурился от дыма, попавшего в глаз. – Когда она ушла?

– Одиннадцатого декабря. И у меня все покатилось… разладилось… – Он буквально впился зубами в сигарету, с жадностью делая затяжки. – У меня вообще-то давно дела шли хреново. Все кризис. За два месяца я превратился из предпринимателя в сраного контролера. Станки продал, занял сколько мог – расплатился с банком за машину. А потом и ее почти за бесценок… – Он со злостью уставился на тлеющую сигарету. – Как же я ненавижу супермаркеты эти. Гадюшники! Я похудел, стал нервным, закурил, запил… Знаешь, сколько они платят за эту чертову каторгу?

Я не знал и, честно говоря, не особо и хотел знать. Мне было не до этого, поэтому я опередил его вопросом:

– Сергей, подскажи: как мне найти Юлю?

Он развел руками:

– Без понятия. – И в сердцах: – Да и шла бы она! Подальше!.. Подожди, ты ведь был у нее дома?

– Был, - ответил я. – Но она продала квартиру.

– Да ну? – Он задумался. Потом посоветовал. – Тогда зайди на работу – в салон «У Ирины».
 
– Уже заходил. Юля уволилась.

– Ну да? Черт возьми! И где же она теперь?

– Сам хотел бы это знать! Потому и пришел.

Я положил окурок в жестяную баночку, которая стояла на подоконнике, заменяя пепельницу.
 
– Слушай, - Сергей дотронулся до моего плеча, - скажу, как бывший бывшему: что Бог не делает, все к лучшему.

– И переход из предпринимателя в контролеры?

Это был удар ниже пояса.

– Короче, не знаю я ничего про Ласточкину. – Сергей убрал руку. – И знать не хочу. Не стоит она того. – Он стал подниматься к себе на площадку. – Пока.

– Счастливо! – откликнулся я. И посоветовал: – Не прыгай больше из окна. Не стоит она того. Сам сказал.

Молоканов остановился.

– Я и не прыгал. Котенок сидел на ветке. Маленький. Я хотел его снять. – Спасатель вздохнул. – Да. Если делать нечего, поезжай в Лазарево. Там ее родители живут. Может они знают, где дочка.

Я попросил:

– Напомни, как их зовут.

– Мать, по-моему, Елизавета Степановна. А отец… Игорь. Отчество забыл.


Я сел в машину и тупо уставился в лобовое стекло. Во мне, словно заезженная пластинка, вертелся один и тот же вопрос: «Что происходит?»

Я специально не сказал Молоканову про беременность Ласточкиной. Кто знает, как бы он на это среагировал. (То, что это оказалось бы для него новостью, мне было абсолютно ясно.)
В стекло постучали. Это была Алевтина Семеновна, одетая в поношенное пальто поверх халата.

– Да? – спросил я, опустив стекло.

– Вы ужо больше не присылайте никого, - слезно попросила она. – Измаялся Сергей. Ни телевизер не глядит, ни радиво не слушает. 

Я пообещал.

– Усем вашим скажите, - добавила старушка.

– Нашим?

– С милиции, - уточнила она. – Они ж ваши?

Я кивнул:

– Если «с милиции», тогда – «наши».


Пока я выезжал из двора, она все стояла, дрожа от холода, и смотрела мне вслед.


ГЛАВА  18

СЕРЕГИН  СЕРГЕЙ  СЕРГЕЕВИЧ

Не было логичного объяснения внезапному исчезновению Ласточкиной. Легче было бы, например, ответить на вопрос: зачем жена нашего шефа дарит расчески своему лысому мужу на каждое двадцать третье февраля.  Или: отчего моя Аня работает учительницей младших классов, хотя в совершенстве владеет французским языком и могла бы спокойно…

«Моя Аня! – Меня словно током ударило. – Я совсем забыл про нее, а время уже позднее. Надо ей позвонить!»

Но она опередила меня. Буквально через секунду мой мобильник заиграл. Я припарковал машину и ответил на звонок. 

– Привет, - послышался Анин голосок. – Я звоню предупредить, что сегодня останусь у подруги. Лены. Помнишь, я тебе о ней говорила? У нее сейчас тяжелый период жизни. Я должна поддержать ее.

– А кто меня поддержит? – спросил я.

– У тебя что-то случилось?

– Да… Нет… Ничего страшного. Я сам еще не дома. Замотался. Дела.

– Бедненький. Поезжай домой. Ужин на плите. И ложись спать. Хорошо, Димуль?

– Хорошо. До завтра, Ань!

– До завтра! Я целую тебя!

– Я тоже тебя целую. Лене привет.

С тех пор, как Аня поселилась у меня, в моей квартире царили уют и порядок. Я не сомневался, что дома ожидал вкусный ужин, однако сейчас я физически не мог оставаться в одиночестве. Мне нужна была компания. Да не обидится Арчи!

В ресторан или ночной клуб идти не хотелось. Я не миллионер, а в кризис и миллионеры не больно-то туда ходят. Я решил посетить некое заведение, где всегда с удовольствием можно было провести пару часов. К тому же, существовал один завсегдатай этого заведения, который сегодня мог бы быть мне полезен. Получать и удовольствие, и пользу разом – лучшее в мире времяпрепровождение.


Серегин Сергей Сергеевич был замечателен не только своим потрясающим сочетанием фамилии, имени и отчества. Это был первоклассный специалист в области криминалистики и судебной медицины. Я не однажды слышал от Губанова похвалы в его адрес. Капитан говорил мне как-то, что в постбрежневские времена Серегина хотели переманить в Москву. Но спокойный, не переносивший шума и толкотни, Сергей Сергеевич отказался переехать в столицу.  «Я – провинциал по натуре, до мозга костей, - говорил он. – И очень привязан к тому месту, где родился и вырос».

Около года назад Серегин ушел на пенсию. Я освещал это событие в «Пригороде», брал у Сергея Сергеевича интервью, и выяснил, что у нас с ним есть одно общее хобби: мы оба очень любим играть в бильярд. Затем я случайно повстречал его в бильярдном клубе на Демонстрации. Мы сыграли восемь партий, в пяти из которых Сергей Сергеевич выиграл. После этого наши баталии в «русский» стали регулярными.

Удивительное дело: Серегин был отличным игроком, несмотря на свой невысокий рост, кривые ноги и плотное телосложение. При первой встрече он казался человеком неповоротливым и медлительным. Однако когда было нужно, вмиг становился проворным и подвижным. Откуда что бралось, как говорится.

Бурная романтическая жизнь, которую он когда-то вел, оставила свои отпечатки: на темени красовалась прогрессирующая лысина, виски поседели, взгляд…

Взгляд у Сергея Сергеевича был, истинно, взглядом мудреца. Впрочем, Серегин и являлся для меня мудрецом, во многом примером для подражания.

Он следил за собой, всегда был аккуратно одет, выбрит и не производил впечатление человека, который, выйдя на пенсию, поставил на себе крест. Он любил жизнь и на-слаждался ею, хотя по работе в течение многих лет ему приходилось сталкиваться в ос-новном со смертью.

Нынешняя наша с ним встреча не была запланирована: я просто позвонил ему и попросил встретиться. Он посетовал, что уже поздно, но потом, почти сразу же, передумал.
 
– Хорошо, Дима. В клубе? Через полчаса?


Вечером в бильярдной неизменное столпотворение. Однако один из маркеров, давний знакомый Сергея Сергеевича, всегда находил для нас свободный стол. Я думаю, он был чем-то обязан Серегину.

Так было и в тот вечер. Я немного опоздал, никак не мог найти свободное место для парковки, когда же вошел в зал, убедился, что там действительно аншлаг. Сергей Сер-геевич сидел за небольшим столиком в углу у мини-бара. Увидев меня, он подмигнул маркеру, и через минуту стол для нас нашелся.

– Извините, Сергей Сергеевич, - виновато сказал я. – Никак не мог припарковаться.

– Ничего, Дима. Я пришел всего лишь за минуту до вас.

Этикетные любезности были соблюдены, и мы принялись за игру.

Первую партию я проиграл. Наверное, отчасти из-за урчащего желудка. Впрочем, Сергей Сергеевич всегда играл лучше меня.

– Что вас беспокоит? – Серегин заметил мою некоторую отрешенность.

– Проголодался, - ответил я.

– В чем же дело? Закажите чего-нибудь. Я подожду.

Через пару минут на стойке возле нашего игрового стола уже находился поднос, на котором дымилась чашечка кофе и стояли две тарелки: с салатом и с бутербродами.
 
– Приятного аппетита, - пожелал мне Серегин.

– Спасибо, - отозвался я и принялся за еду.

Сергей Сергеевич терпеливо ждал, пока я поем.

– Мне нужна ваша консультация, - сознался я ему, переходя от салата к бутербродам.
 
– По поводу? – Он подошел ко мне поближе. В зале было шумно.

Я спросил:

– Трудно ли найти человека, который, судя по всему, не хочет, чтобы его нашли?

Сергей Сергеевич улыбнулся:

– Трудно, но можно. Если надо, конечно. – Он погрозил мне пальцем. – Кого вы ищете? Кто он и чем так заинтересовал вас?

– Заинтересовала, - сорвалось у меня с языка.

Глаза Серегина заблестели.

– Значит, речь о женщине. Молодой?

Я кивнул.

– Красивой?

Я кивнул.

– Боже! – в испуге воскликнул Сергей Сергеевич, сложив руки на животе. – Уж не поссорились ли вы с Аней?

Я чуть было не перекрестился:

– Нет. Дело не в ней. У нас с Аней все хорошо. – Я отхлебнул кофе и обжег язык. – Уф! Кипяток! Помните, Сергей Сергеевич, я рассказывал вам о своих приключениях в октябре прошлого года?

– Разве такое забудешь?! – Серегин развел руками. – Как в романе: убийца–эпилептик, погони, перестрелки, драки. И ваша давняя знакомая, работающая в парикмахерской.

– Юля Ласточкина. – Я подул на кофе, но отхлебнуть не решился. – Она и пропала. Бесследно. Уволилась с работы, продала квартиру…

Зная о том, что Серегин человек не болтливый, я рассказал ему все, что произошло со мной сегодня. Лишь о своих переживаниях (так сказать, о лирических отступлениях) я умолчал.
 
Серегин внимательно выслушал меня. Когда же я закончил рассказ, попросил напомнить  подробности прошлогоднего дела. Я без труда исполнил его просьбу: большинство деталей дела Артаева четко запечатлелось в моей памяти.

– Очень интересно, - задумчиво, произнес Серегин. – Губанов, безусловно, грамотный оперативник, но человеку, как известно, свойственно ошибаться. Вам не кажется, что он кое-что упустил тогда? Деньги ведь не нашли?

– Насколько я знаю, нет. – Мимо проходил маркер, и я сделал паузу. – Сергей Сергеевич, вы о чем-то догадались? Пожалуйста, скажите. У меня скоро голова треснет от всего этого. Посоветуйте, как мне действовать?.. Понимаете, я будто стою сейчас на маленьком островке посреди болота. Небольшого, в принципе, болотца. Можно было бы, конечно, изловчиться и перепрыгнуть его (это я о звонке Губанову), но хочется самостоятельно отыскать тропинку. Поэтому я пытаюсь осторожно прощупать всю поверхность топи.

– А если тропинки нет?

– Тогда, однозначно, прыжок. Но прыгнуть я успею всегда.

Серегин возразил:

– Если останутся силы. В целом, Дима, вы меня заинтриговали. И некоторые соображения у меня действительно есть. Однако, боюсь, они вам не понравятся. – Он вздохнул. – С тех пор, как я на пенсии, я очень скучаю по своей работе. А случай, благодаря которому вы избрали стезю частного детектива, весьма занимательный.

Общение с Серегиным всегда доставляло мне огромное удовольствие. В наше время редко услышишь в беседе такие слова, как «заинтриговали», «стезя», «занимательный». Но мой собеседник употреблял их к месту, и они звучали в его речи вполне естественно. Он не красовался и не старался произвести впечатление, он просто так разговаривал.

– И все началось с обыкновенного спора! – в сердцах воскликнул я. – Сергей Сергеевич, помогите мне!

Серегин улыбнулся:

– Слышали ли вы теорию о том, что все, даже самое невероятное, на земле уже когда-то происходило?   

– Да.

– Прекрасно. Капитан Жеглов, если помните, утверждал, что на этом заключении построена вся сыскная работа. Я с ним согласен. Сходство и опыт – краеугольные камни работы оперативника. Под «сходством» я подразумеваю схожесть обстоятельств разных преступлений.

Он замолчал. Эта небольшая пауза была дана мне на переваривание услышанного. Потом Сергей Сергеевич спросил:   

– Дима, выслушаете ли вы меня беспристрастно? Без обид?

Удивленный, я пообещал:

– Разумеется, Сергей Сергеевич.

Серегин указал на игровой стол:

– Давайте для начала сыграем партию. Нехорошо занимать стол и не играть. Время идет, а время – деньги. Ведь таймер включен.

– Давайте, - согласился я без энтузиазма. И со страхом. Железная логика Серегина всегда была неумолима. Он же предупредил меня, что сообщит что-то неприятное!
 
«Неужели Юля… Нет, она жива… Безусловно, жива!» – Я убеждал себя, что с Ласточкиной все в порядке, а сам чувствовал, как силы покидают меня; просто тают, словно снег под весенним солнышком.

– Возвращаясь к теме «Сходство и опыт», должен отметить, что прошлогоднее дело напомнило мне один случай… кажется, семьдесят восьмого года, - сказал Сергей Сергеевич, убрав треугольник и разбив шары. Причем один из них закатился в лузу. – Правда, вместо корреспондента, то есть вас, был молодой криминалист, то есть я. И тоже была своеобразная история любви, кража с убийством – все, как у вас, за исключением одного: оба преступника в конце концов оказались за решеткой. Молодой криминалист был, изви-ните, Дима, либо не так наивен, либо не так уж влюблен. – Он загнал в лузу еще один шар. – Я и сам теперь не могу сказать, что вернее. Но факт остается фактом: преступники попа-ли за решетку.

Я не понимал, к чему Сергей Сергеевич ведет.
 
– Но Артаев тоже поплатился за преступление, - напомнил я. – Что касается подельников, как таковых, то у него их в том конкретном преступлении не было.

Мой собеседник с легкостью загнал в лузу третий шар, намелил кий и, прежде чем снова ударить, возразил:

– Вот здесь вы не правы. Один подельник у него все-таки был. А правильнее – была.
Четвертый шар, повинуясь удару Серегина, очутился в лузе.

Я за ненадобностью отставил свой кий.

– О ком вы говорите?

Тяжело вздохнув, Сергей Сергеевич с тоской взглянул на меня:

– Простите, Дима, но если бы не явное ваше к ней чувство, я бы сразу сказал, что Ласточкина – преступница, заметающая следы. Это для меня очевидно, как дважды два. И если вам в силу ваших чувств слепота простительна, то Губанову – ни в коем случае. 
Сказать, что я был ошарашен, значит, ничего не сказать. Я был просто убит этим сообщением.

– Сергей Сергеевич, вы ошибаетесь! – пролепетал я. – Этого не может быть!

Я никогда не ставил под сомнение трезвость и рассудительность умозаключений Серегина, но тут в какое-то мгновение у меня промелькнула мысль, что у него начался маразм.
 
Бывший криминалист вздохнул еще тяжелее:

– Эх, Дима, я понимаю, что мои слова обернулись для вас ударом. Но посудите сами… Постарайтесь оценить ее поступки непредвзято, так, если бы Ласточкина была для вас совершенно посторонним человеком.

– Я не в состоянии, - признался я.

– Тогда я вам помогу. – Серегин вернулся к своей одиночной игре – и снова ре-зультативно. – Ласточкина изначально была заодно с Артаевым. Не удивлюсь, если узнаю, что и в квартире Смоленкова она была. Просто Кравцов ее не видел. Кстати, именно не-счастному Кравцову вы и обязаны тем, что Ласточкина пришла к вам в редакцию. Правильнее – тому признанию, которое он оставил.

– Почему?

– Она поняла, что рано или поздно Артаева вычислят, и решила подстраховаться. Придумала нападение на себя, визит Кравцова в парикмахерскую. Вы, довольно известный корреспондент, стали ее заступником. Она превратилась в ваших глазах в невинную жертву.
 
– Подождите, - перебил я. – Я нашел в салоне «У Ирины» ключ от абонентского ящика, где хранилось письмо Кравцова. Как вы это объясните?

Он задумался. И даже промазал: шар повертелся у лузы, но так и не свалился в нее.
 
Я, окрыленный появившейся надеждой, взял отставленный кий и умудрился сразу же загнать свой первый шар.

– Возможно, Кравцов, все-таки видел Ласточкину у Смоленкова, - предположил Серегин, - и  пришел предупредить ее, что записал свои показания. А когда она отвернулась, спрятал ключ в кресле. Он посчитал, что ни Артаев, ни Ласточкина там его искать не будут. Или… – он щелкнул пальцами, - или: ключ туда положила сама Юля. Спектакль был рассчитан исключительно на вас. Это, между прочим, объясняет, почему она не поехала с вами на главпочтамт.

– Запутано, - произнес я, но не очень уверенно. И промахнулся.

Сергей Сергеевич не стал спорить.

– Я вам, Дима, одно скажу (с уверенностью!): найдете Ласточкину – найдете деньги скупщика Смоленкова. Настоящие женщины, в особенности красавицы, в любом возрасте умеют дурачить нас и водить за нос. А одного, двух или сразу трех – тут дело опыта и навыка. Вы еще легко отделались, доложу я вам. Артаеву повезло меньше. Да и Молоканову тоже.
В этот вечер нам не игралось. Мы, не закончив партию, расплатились и покинули клуб.
Сергей Сергеевич жил в соседнем доме, поэтому спустя пятнадцать минут, проводив его, я уже шагал в сторону автобусной остановки, где неподалеку оставил машину.

Серегин очень переживал, что расстроил меня. Однако, прощаясь, постарался утешить:
   
– Знаменитый киноперсонаж Женя Лукашин, хирург по профессии, сказал: «Мне часто приходится делать людям больно, чтобы потом им было хорошо». – Он пожал мне руку. – Думается, наш сегодняшний разговор подходит под эту цитату. По крайней мере, хотелось бы в это верить.


Ночью мне привиделся странный сон.

Я будто бы стоял у окна и глядел на улицу. Там лил дождь и гремела гроза. Ее вспышки отбрасывали по комнате ужасающие тени. Мои нервы были напряжены до предела. Я, как обычно, курил, и тлеющая сигарета казалась бесконечной, словно сигара.
 
Внезапно из дождевой туманной пелены вышла обнаженная девушка с распущенными волосами и подошла к окну. Это была Ласточкина.

Юля смотрела мне прямо в глаза, но создавалось впечатление, что она лишь чувствует мое присутствие, но самого меня не видит. Ее руки, вытянутые в мою сторону, доставали до стекла. Ухоженными ноготками она царапала по нему, и на нем отчетливо проступали четыре буквы: «д», «и», «м», «а». Дима.

Ее губы нашептывали что-то. Я не умел читать по губам, но тут на меня словно снизошло озарение. Она шептала: «Найди меня!»

– Где ты? – спросил я. – Где тебя искать?

Ласточкина вдруг захохотала. Вспышки грозы стали еще более пугающими.

Я сделал шаг назад. Еще один. Еще. Еще… Затем, разбежавшись, прыгнул в окно прямо через стекло…


ГЛАВА  19

БЕЛЫЙ  ФЛАГ

– Выспался?
 
Все еще с закрытыми глазами я потянулся и ответил:

– Похоже на то.

– С добрым утром!

Я открыл глаза и чуть было не сказал: «С добрым утром, Юля!». Но передо мной оказалось улыбающееся личико Ани.

– Аня, - немного громковато вышло у меня, - ты вернулась? Давно? Как Лена? Жить будет?

– Будет. А с тобой что?

– Все нормально. – Я поцеловал девушку. – Заработался немного.

– Если много работать, кошмары станут сниться, - со знанием дела заявила Аня.

Я отмахнулся:

– Скорее, глупости всякие.

– Расскажи, - попросила она.

– Я не запоминаю сны.

– Но ты же запомнил, что снились глупости?

– Это только ощущения, - ответил я. – Ничего конкретного.

И, не дожидаясь новых вопросов, я встал с дивана, шлепнул Аню по попке и отправился в ванную.

«Ласточкина – преступница! Бред какой! – думал я, полируя щеткой зубы. – Может быть, разговор с Серегиным мне только приснился?! – Я замер на мгновение. – Вряд ли: я так отчетливо все помню. – Я убрал щетку и принялся полоскать рот. – Поспорил на свою голову! Все – Липатов! Фома неверующий! Нет, пора браться за ум. Что там у меня сегодня по плану? Съездить в Лазарево? Ладно, съезжу. – Я умылся и вытер лицо полотенцем. – Если даже родители не знают, где их дочь, выкину белый флаг и откажусь от дальнейших поисков. Или стоит связаться с Губановым?»

Что касается звонка капитану – я решил оставить этот вопрос открытым. «Видно будет после поездки в Лазарево» – был мой вердикт.


Позавтракав на скорую руку, я быстро оделся и, мимоходом чмокнув Аню, отправился в свой крестовый поход.

– До вечера, - окликнула она меня.

– Если ты не уйдешь к Лене!

– Не уйду.

Я послал ей воздушный поцелуй:

– Тогда до вечера!


– Как продвигается статья? – ехидно поинтересовался Липатов.

– Кое-что любопытное наклевывается, - уклончиво ответил я, но тему развивать не стал.

– Пообщался  с самоубийцей?

– Угу.

– Все-таки суицид? Или несчастный случай?

Я загадочно вскинул брови. Но не произнес ни звука.

Олег напомнил:

– Послезавтра срок истекает.

Мой голос прозвучал уверенно и несколько равнодушно:

– Я помню. Шеф у себя?

– По-моему, да.

Сергей Борисович действительно был на месте. Он размышлял о чем-то, глядя в окно.

– Сергей Борисович, вы бы отпустили меня сегодня, - сказал я напрямик.

Шеф, не поворачиваясь ко мне, спросил:

– С чего бы это? Заболел? 

– Нет, что вы! Здоров, как бык! – Я слегка наклонился к нему. – Мне по делу надо отлучиться. Сгонять в Лазарево.

– На черта тебе эта дыра? – И снова не глядя.

Я помялся на месте:

– Наклевывается дело об исчезновении девушки и довольно крупной суммы денег. Плюс убийство. Правда, не свежее.

– Рассказывай, - приказал шеф. – Только по существу.

– Да пока нечего рассказывать, Сергей Борисович. Все неопределенное. Одни догадки, да фантазии.

Он фыркнул:

– Тогда зачем ехать?

– Но вы же знаете, у меня чутье, как у гончей, - сказал я. – Материальчик может получиться сногсшибательный. 

Шеф глубоко вздохнул и не менее глубоко выдохнул. Потом погладил волосы на своем парике и… так и не повернулся ко мне.

– Ты что-то от меня скрываешь? – спросил он.

Я честно признался:

– Да. Но это и вправду может оказаться сенсационным делом. Есть один шанс против девяноста девяти, что я нарою что-то… стоящее.

Усмехнувшись, шеф воскликнул:

– Один против девяносто девяти! Превосходно!

– Не так уж и мало, - оптимистически заметил я.

– Когда появишься?

– Сергей Борисович, я…

– Иди.

Хорошо все-таки, когда ходишь у начальства в любимчиках.

Вернувшись в кабинет, я разложил перед собой карту области и принялся изучать кратчайший маршрут от города до Лазарева.

Липатов все это время насмешливо поглядывал на меня.

– Не жалеешь ты себя, - как бы сочувственно произнес он.

– Волка ноги кормят, - ответил я, посмотрев на часы. В школе, где работала Аня, сейчас должна была быть перемена.

Я подтянул к себе телефон и набрал номер, один из немногих, которые знал наизусть.

– Привет, – промурлыкала Аня.

– Привет. Не отвлекаю?

– Нет. У нас перемена.

– Отлично. Слушай, Анют, я по делу звоню. Ты говорила как-то, что у тебя есть родственники в Плавске.

– Да.

– А поселок Лазарево по пути, я прав?

– Да. Кажется, да.

– Так – кажется или да?

Она подумала, а потом твердо ответила:

– Да. Просто в определенный момент тебе нужно будет завернуть направо.

– Налево было бы привлекательней, - сорвалось с языка.

Аня весело предупредила:

– Это опасно: заворачивать налево… Хотя подожди… Налево! Если ехать из Тулы, надо поворачивать налево!

– Уверена?

– Ага.

– А вывеска в определенном моменте есть?

– Есть. Дим, зачем тебе это знать?

– Хочу туда съездить.

Учительница младших классов присвистнула. Надеюсь, по близости не было ее учеников. О том, какая она на самом деле хулиганка, в школе знать было совсем не обязательно.

– Что ты там забыл?

– Это по работе, Ань, по работе. Так как там с вывеской?

– Я думаю, должна быть.

– Хорошо. До вечера!

– До вечера!

Я отключил телефон, не сказав Ани, что целую ее. Мне не хотелось говорить это при Липатове. Он и так в курсе моей личной жизни сверх меры.

– Заправский муж сказал бы: «До вечера, дорогая!», - пробормотал он.

«Верно», - мысленно согласился я и вышел из кабинета, не попрощавшись.

На лестнице я позвонил риэлтору, о чем уже упоминал, но от него ничего толкового не добился. Что тут скажешь: риэлтор одним словом!


Денек у меня выдался тот еще. Если бы не спор, сидел бы я преспокойно в редакции и покуривал свой «Парламент». О Ласточкиной в последние несколько недель я уже и не вспоминал – раны затянулись. Помогли два лекарства: время и Аня. Но вот случился рецидив: я носился в поисках этой самой Ласточкиной по всему городу, и даже за его пре-делами. За девушкой, которая, ко всему прочему, могла оказаться преступницей.


Дорожный указатель существовал. Я вовремя заметил его, включил поворотник, сбросил скорость и, пропустив летящего по встречке москвича (далеко не на «москвиче»), завернул налево.   

– Нет, это не Рио-де-Жанейро, - произнес я вполголоса, притормозив в центре поселка. Красоты обветшалых деревенских домов в сочетании с грязно-серым пейзажем полей производили удручающее впечатление. Несколько жалких панельных пятиэтажек совсем не грели сердце такого заядлого урбаниста, как я. На месте Ласточкиной я бы не за что и никогда не вернулся в этот смрадный поселковый мир. Однако, кто ее знает?! За последние сутки Юля преподнесла мне немало сюрпризов.

Оставив машину под присмотром мелкой шпаны, курившей неподалеку, я отправился на поиск Юлиного дома. Сохранность «приоры» гарантировалась, благодаря моему обещанию оплатить присмотр. К тому же, как бы между прочим, мною был упомянут капитан милиции Губанов. В дальнейшем выяснилось, что упоминал я его в поселке не в последний раз.

Все, кто встречался мне по дороге к «родовому гнезду» Ласточкиных, с любопытством разглядывали меня как лицо чужое, незнакомое. Я не обращал на это внимание и использовал аборигенов в качестве проводников.

«Язык до Киева доведет» – гласит  народная мудрость. Ну, не знаю, как до Киева, а до покосившегося домика Ласточкиных язык меня действительно довел.

– Вот там, за поворотом, второй дом слева, - подсказал мне парнишка лет двадцати. – Там баба Лиза и живет.

– А дед Игорь?

Парнишка округлил глаза:

– Так он помер.

– Давно?

– Уж с год.

«Вот так новость, - подумал я. – Преступница Юля или не преступница, а про отца она мне соврала… Нет, просто не сказала. «Все нормально» – был ее ответ. Может быть, она не знала о смерти отца? Хотя, конечно, должна была знать».

Я ожидал встретить у калитки женщину в народном одеянии и в платке, как в старых сказках (поселок все-таки), однако на мой оклик из домика вышел парень, не намного меня моложе. Но гораздо мощнее, за счет свисающих жировых складок.

Я слегка опешил:

– А где баба Лиза?

– Какая она тебе баба?! – огрызнулся он.

– Спрошу иначе, - уже без смущения исправился я, - где тетя Лиза?

– Я за нее. Что надо?

«От тебя – ничего», - подумал я. Вслух же сказал:

– Мне бы поговорить с Елизаветой Степановной.

– О чем?

– Скорее, о ком. О ее дочке, Юле.

Толстяк распахнул калитку и с хрюканьем вывалился на дорогу. Он был настроен решительно, если не сказать агрессивно. Даже начал заикаться.

– Ч-что тебе (хрю-хрю) н-надо? – взволнованно спросил он. – Тетя Лиза и-итак (хрю-хрю) чуть не при смерти. А т-ты...

Я постарался его успокоить:

– Не стоит волноваться. Как в песне: “Don’t worry! Be happy!” – И напел мотив. Что, увы, на собеседника не подействовало благотворно. – Я приехал по поручению капитана милиции Губанова уточнить кое-что, задать один-другой вопросик. И все!

Чудотворное упоминание капитана подействовало на парня, как холодный душ. Он моментально остыл, стал меньше заикаться и хрюкать. Вряд ли ему приходилось встречаться с Губановым, он, скорее всего, и не слышал о нем, но звание «капитан милиции» многое меняет.

– У меня спр-рашивайте. Тетя Лиза совсем плоха.

– Что с ней?

– Нервы. Точно не скажу.

– А вы собственно кто ей?

Он помялся:

– Вообще сосед я ее, а так... с-сын почти. С-сколько себя (хрю-хрю) знаю, помню т-тетю Лизу.

– И Юлю?

Толстяк, как красна девица, опустил глаза.

«Не с проста», - подумал я и достал пачку «Парламента».

– Угощайся, - предложил я, доверительно перейдя на «ты».

– Свои есть, - ответил он и достал «Святой Георгий».

Мы закурили.

– А Юлин отец давно умер? Я слышал, с год уже. Так?

– Так, - подтвердил парень.

– Юля приезжала на похороны?

Мой хмурый собеседник молча кивнул.

«Выходит, кое о чем она все-таки умолчала!» - отметил я про себя.

– Сколько ему было?

– Шестьдесят три.

– Отчего умер?

Парень выпустил дым через ноздри и проворчал:

– От жизни.

Наверное, этот деревенский Платон посчитал, что сказал что-то умное, достойное оваций. Я, для установления дружеского расположения, ограничился многозначительным взглядом сощуренных глаз в сторону фермы. Но смотреть долго там было не на что. Не на поросячьи же хвостики?!

– Слушай, а мы же не познакомились, - как бы опомнился я и, протянув руку, почему-то соврал: – Вася.

– Саша, - представился он и без особого желания пожал мою руку своей желеобразной ладонью.

– Саш, а ты, значит, тете Лизе помогаешь? – спросил я.

– А ей некому б-больше помогать. Одна она (хрю-хрю) осталась. – Он выкинул окурок. – Ладно, мне идти н-надо.

– Последний вопрос, - остановил я его. – Ты говоришь: одна она осталась; а как же Юля? Ведь она дочь? Я думал, Юля здесь.

– Что ей тут д-делать? – Он презрительно сплюнул. – Она город любит.
 
Парень, не прощаясь, повернулся ко мне спиной и направился в дом.

– Неужели не приезжала? – крикнул я ему вслед. – В прошлом месяце или в позапрошлом?

– Нет. Ни в прошлом, ни в позапрошлом, ни в каком!

Толстяк собрался войти в дом, но я снова окликнул его:

– Послушай, Саш, может, она звонила или писала? Мать все-таки!

На этот раз он обернулся.

– Нет. Тетя Лиза бы мне с-сказала. – Он почесал кулаком нос, потом разжал ладонь и хлопнул себя по ноге. – Она с-сильно изменилась с тех пор, как уехала в город. И волосы (хрю-хрю) п-перекрасила.

На этом разговор и закончился. Я же подумал: «Это ты, паренек, далеко хватил! Когда она отсюда свалила? Лет пятнадцать назад. Знал бы ты, как она изменилась за последние два-три года! А если Серегин прав, и Юля – сообщница Артаева, то это… полный абзац!»

Дел в поселке у меня больше не было, следовательно, и причин задерживаться – тоже.

Шпана терпеливо ожидала меня у «приоры», целой и невредимой. Я дал сто рублей самому старшему, подзатыльник самому шустрому, сигарету самому наглому и всем сразу отказал в просьбе прокатиться на машине. Короче, я умею ладить с молодежью!


Обратную дорогу в город, так нелюбимый заикой, я проделал в раздумьях. И пришел сразу к нескольким выводам. Во-первых, этот «хрю-хрю», конечно же, был влюблен в Ласточкину. Возможно, еще со школы. Во-вторых, Серегин, скорее всего, прав: Юля не так проста, как казалась мне. И, в-третьих, она не хочет, чтобы ее нашли, а, следовательно, и искать ее не нужно. Напрасная трата сил и времени.

Из колонок послышался Пупо со своей знаменитой песней «Gelato Al Cioccolato».

Я включил магнитолу погромче и под заводную музыку подытожил для себя: Ласточкина – болезнь, от которой следует поскорее излечиться!

С недугом этим я решил бороться самым действенным и радикальным путем: как можно чаще бывать с Аней. Она – мое экстремальное лекарство, моя панацея!


– Кофе будешь?

Я непонимающе смотрел на Аню. Не поехав на работу, я сразу после Лазарева отправился домой и принялся ждать свою миниатюрную учительницу младших классов. Но к тому времени, когда она пришла, навязчивые размышления о Ласточкиной вновь овладели мной.

– Что ты сказала? – Я словно очнулся ото сна.

Аня указала на кофейник:

– Я спросила: будешь ли ты кофе?

– Нет, - отказался я, - уже поздно. Боюсь, не засну. Чем тогда ночью заниматься?

Аня присела ко мне на колени и раздвинула полы своего халатика.

– Что-нибудь придумаем, - недвусмысленно пообещала она. – Уж точно книги читать не будем.

Я погладил ее стройные обнаженные ножки.

– Что мне было нужно, я прочитал еще в школе.

– Прекрасно. – Она достала из кармана халата пачку сигарет. – Как съездил в Лазарево? Понравилось там?
 
– Не сказал бы.

– А что сказал бы?

Я пожал плечами, забрал у Ани только что зажженную сигарету и от души затянулся.

– Ты была права: указатель там есть. Несколько пятиэтажек имеется. Свиноферма. Свиновоздух. Свинолюди. – Я помолчал. – В целом, хреново там. Думаю, даже хороших сигарет нет.

Аня изящно махнула рукой:

– Я тебе говорила.

– Ты у меня умница! – Я дал ей затянуться и спросил: – Как дела в школе? Дети не баловались? Директор не приставал?

– Наоборот, - засмеялась она. – Дети приставали, а директор баловался!

– Говори правду! – Я наигранно строго смотрел на нее, ожидая ответа.

– Что за допрос?! – Аня демонстративно заморгала. – Я свободная незамужняя женщина! И если бы в свое время физрук не оказался таким увальнем…

Я сдался:

– Все, прости, никаких допросов. Просто хотел узнать, как у тебя прошел день. Устала?

– Да-а-а. 

– И я. Получается, мы оба слегка уставшие?

– Да-а-а.

– Будем отдыхать?

Аня забрала у меня сигарету и затянулась.

– Да-а-а, - ответила она, выпуская дым тонкой струйкой. – И сколько раз тебе повторять, что директор у нас женщина.

Аня встала с моих колен и вдавила сигарету в пепельницу. Потом, поманив меня пальчиком за собой, промурлыкала:

– Пойдем.

У меня и в мыслях не было противиться ей.

И мы начали отдыхать! С шумом, с криками. Так, что заснуть и у нас, и у соседей получилось только в районе трех часов ночи.


ГЛАВА  20

ОДИН  ЗВОНОК,  ВТОРОЙ  ЗВОНОК

Новый рецидив, «возврат болезни» (по Ожегову), произошел со мной на следующий день в одиннадцать сорок две. И всему виной была особа, которой очень нравится хихикать. Оля Ивалькова.

Она позвонила мне на работу и взволнованным голосом сообщила о том, что видела Ласточкину. Я и надеялся услышать это, и боялся этого.

Моя рука с сигаретой повисла в воздухе.

– Где? Когда?

Оля протараторила:

– На Калинина сегодня утром. Я не сразу узнала ее. Юля была то ли в парике, то ли перекрасила волосы и сменила прическу. Они у нее стали черные. Стрижка – «каре». Она Юле не идет. Я сама как-то хотела сделать себе…

Я перебил:

– Ты говорила с ней?

– Я окликнула ее, и она обернулась. Но, узнав меня, скрылась в подворотни.

– Где именно на Калинина ты ее видела?

– Где новый торговый центр. Рядом с ним. Где девятиэтажки.
 
По-моему, я догадался, о каком месте идет речь:

– Там еще ремонт обуви?

– Да! – Ивалькова оглушила меня. – Арка, куда она забежала, прямо возле этого ремонта.

Я взглянул на часы – рабочий день был в самом разгаре.

– Ты уверена, что это была Юля? Может, ты ошиблась?

Ивалькова возмутилась:

– Она! Это была она! Что я, Юлю не узнаю!

– Но ты же сама говоришь, другая прическа? Другой цвет волос?

– А лицо?! А фигура?! Потом она обернулась! Дим, это была Ласточкина!

Пепел с застывшей сигареты упал на стол, и я сдул его.

– Оль, ты сейчас на работе?

– Да.

– Я постараюсь к тебе приехать. Если не получится в ближайшие час–полтора, то тогда в конце дня. Обязательно дождись меня.

Она пообещала:

– Я дождусь.

Меня вдруг осенило, и я прокричал, чтобы опередить Ивалькову, которая в любой момент могла отключиться:

– Оль, ты сказала «фигура»? По ней было заметно, что она беременна?

Ивалькова задумалась и ответила не сразу. Я даже, подождав немного, поинтересовался: на  линии ли она еще.

– Не знаю, что и ответить, - призналась она. – Пытаюсь вспомнить. Вроде бы и стройная фигура, а с другой стороны – распахнутый плащ… Я не успела, как следует, ее рассмотреть. Я не выспалась и могу ошибаться. – И тут же спешно добавила: – Но это была именно Ласточкина.

– А у нее есть знакомые на Калинина? Раз ты там живешь…

Оля поправила меня:

– Я не живу там. Была в гостях. – В трубке послышался отдаленный мужской голос. Затем Ивалькова сказала: – Я больше не могу разговаривать. Клиент.

– Тогда до встречи! – попрощался я. – Я приеду.

– Хорошо.

Моя сигарета истлела полностью. Я достал из пачки новую и закурил.

– Что происходит? – Липатов с любопытством взирал на меня. – Оля? Юля? Беременность? Ты скоро станешь отцом? – Он подмигнул. – Пора-пора! А которая от тебя залетела: Оля или Юля? И мне интересно: Аня в курсе?

Я пальцами побарабанил по столу.

– Олег, много знать вредно для здоровья.

– Не знать – тоже, - не согласился он.

– Первое вреднее. – Я собрал в папку бумаги, над которыми работал, и отложил в сторону.

Мой чрезмерно любознательный коллега хмыкнул:

– У меня еще есть вопрос: как там наш спор? Ты статью написал? Сегодня последний день! Завтра либо…

Я отмахнулся и перебил его:

– Либо завтра статья, либо послезавтра коньяк. Я помню. Хотя мне сейчас, честно говоря, не до споров.

– Еще бы, - он хихикнул не хуже Ивальковой, - понимаю: скоро станешь отцом!

– Ага, - подтвердил я, лишь бы он от меня отстал.

Липатов облизнул губы:

– Предвкушаю вкус самого дорогого коньяка. – И повторил: – Самого дорогого.

Я кивнул:

– Предвкушай.

Выйдя в коридор, я присел на подоконник.

«Конечно, я хожу у шефа в любимчиках, - размышлял я. – Но всему есть предел. Вряд ли он снова отпустит меня. Второй день подряд! Точно не отпустит! Напомнит, что мне нужно готовить статью, материал которой подкинул час назад… Это с одной стороны. С другой, я могу уйти без спроса и обернуться довольно быстро. Заехать к Оле, поговорить с ней – и назад! Разумеется, если не будет пробок и она не окажется занята. Но даже если и так, сколько я буду отсутствовать: час, может, час с небольшим!»

Я уже слез с подоконника и сделал несколько решительных шагов, как одна мысль остановила меня.

«Болезненная страсть к Ласточкиной снова переворачивает мою жизнь с ног на голову. Манипулирует мной. А надо противостоять ей! Не поддаваться!.. Ох, как бы я хотел, чтобы Юля не появлялась на моем пути пять месяцев назад… Нет, вообще никогда! Стоит более-менее наладить жизнь, как эта девушка возникает и разрушает все, что я успеваю построить. Если поддаться этой страсти сейчас, у меня могут испортиться отношения и с Аней и с шефом. И ради чего? Что я получу взамен? Какие из моих желаний осуществятся? Да и желания-то сомнительные! Хотел увидеть ту, которая не хочет, чтобы ее видели? Желал перекинуться с ней парой ничего не значащих фраз?.. Стремился почувствовать себя уязвленным?.. Вот уж нет!»

Я вернулся к подоконнику.

«Я заеду к Ивальковой и поговорю с ней. Только потому, что обещал. Но лишь в конце рабочего дня, - задавал я себе установки. – Я не помчусь на Калинина (делать мне больше нечего!), а поеду домой, где меня будет ждать моя Аня! МОЯ АНЯ! Вечером же я, не упоминая фамилии Молоканова, напишу захватывающую статью о бывшем предпринимателе, который полез из окна третьего этажа на дерево спасать котенка. И выиграю у Липатова спор. Так-то!»

Теперь уже предвкушение самого дорогого коньяка было у меня.


Второй звонок от той же Ивальковой последовал в шестнадцать десять. У нас с Липатовым как раз был перерыв, и мы пили чай с печеньем. Я невольно закатил глаза, увидев определившееся имя.

– Опять она, - пробурчал я.

– Наверное, уже родила, - предположил Липатов. – Поздравляю, Дим, ты стал отцом.

Я швырнул в него надкушенное печенье и ответил на звонок.

– Да, Оль?

– Дим, у меня еще одна новость!

«Должно быть, видела Ласточкину в зеленом парике в районе Первомайской!»

– Что случилось? – спросил я.

– Ко мне заходил Сергей Молоканов.

Весь мой негатив и равнодушие как ветром сдуло:

– Зачем?

– За тем же, что и ты. Искал Юлю.

– И что ты ему сказала? – медленно произнес я, предчувствуя неприятности.

– Ничего…

Я облегченно вздохнул.

– …сначала.

Я напрягся:

– А потом?

Она принялась оправдываться:

– Но он же все-таки отец! Я не смогла скрыть от него такой факт. Ведь если…

«Вот дура! Добрая душа! – Я стукнул кулаком по столу, на секунду отключившись от ее щебетания. – Что теперь взбредет Молоканову в голову?»

Вслух я задал схожий вопрос:

– Как он отреагировал?

В трубке послышались всхлипывания:

– Взбесился. Сказал, что отыщет ее. И убежал.

– Что-нибудь еще?

Она ответила еле слышно:

– Нет.

– Тогда, как договорились, часа через два я подъеду.

Я отключил телефон, мысленно ругая себя последними словами. Не стоило мне говорить Ивальковой о беременности Ласточкиной. Это все равно, как если бы мы преподнесли такую новость на первой полосе «Пригорода». Во всю полосу! Поди теперь предугадай, как поступит этот неуравновешенный спасатель котят – одному Богу известно! Скорее всего, помчится на Калинина и будет названивать во все квартиры подряд. Пока его не заберет милиция.

И это не худший вариант!

– Проблемы? – робко поинтересовался Липатов.

– Да пошли они! – воскликнул я. – Все: и беременные, и перекрашенные! Есть у меня в конце концов сила воли или нет?

Мой вопрос был риторическим, но Олег, видимо, этого не понял:

– Нет, Дим, у тебя нет силы воли. 

– Это еще почему? – огрызнулся я.

– Сколько раз ты бросал курить?

Сколько? Раз двести.


Вечером, выехав с парковки, я даже не боролся с собой и сразу же направил «приору» в сторону, где располагался салон-парикмахерская «У Ирины». Чтобы разные нехорошие мысли не одолевали меня, я врубил музыку погромче.

– «Эй, ямщик, поворачивай к черту!» – орал я, подпевая Сукачеву.


Уже на месте я обнаружил, что у меня имелся пропущенный вызов. От Ивальковой. Я не стал перезванивать – через несколько секунд переговорю с ней лично.


ГЛАВА  21

ТУПИКИ

– Свет, привет! – поздоровался я с Панариной, напарницей Ивальковой. – Я Дима Уваров, знакомый Ласточкиной.

Панарина улыбнулась:

– Да, я помню. Привет, Дим. Хотел постричься?

– Нет. Мне нужна Оля. Где она?

– Ой! Она ушла минут двадцать назад.

Я оторопел:

– Как ушла?

– Ногами, наверное, - пошутила Панарина.

– Одна?

Девушка развела руками и шепотом поведала мне страшную тайну:

– Меня сегодня целый день не было. У меня дочь заболела. Сейчас должна приехать хозяйка за выручкой, вот я к вечеру и подошла. Будто работала весь день.

– То есть Оля работала одна?

– Ага.

– Ты пришла, а здесь было закрыто?

– Да. Свет горел, Оля знала, что я скоро появлюсь, поэтому просто закрыла дверь и ушла.

– Извини за допрос, но ты не удивилась, что ее нет?

Две тонкие полоски, заменяющие Панариной брови, взлетели:

– А что случилось?

Ее вопрос остался без ответа. Тогда она ответила на мой:

– Нет, я не удивилась. Оля оставила записку.

– Можно взглянуть?

– Пож-ж-жалуйста, - растянуто произнесла Панарина и подала мне записку. В ней значилось: «Свет, убегаю! Срочное дело. Ефимову предупредила».

Послание было написано красивым, каллиграфическим почерком, хотя некоторая небрежность бросалась в глаза. Будто Оля писала в спешке. Впрочем, может быть, это ее стиль письма.

– У вас ведь, наверняка, есть уборщица! – вспомнил я. – Возможно, она была вместе с Ивальковой и знает, куда та спешила? Как ты думаешь?

Панарина усмехнулась:

– Мы уже полгода сами себе и парикмахеры, и уборщицы, и прачки. Наша хозяйка решила в кризис сэкономить на сотрудниках. – Она посмотрела в окно. – А вот и Ирина Станиславовна! Легка на помине.

Я заторопился:

– Свет, ты мне адрес Ивальковой не подскажешь? Очень надо с ней поговорить.
 
– Запросто, только она дома сейчас практически не бывает. – И вторая страшная тайна. – У нее большая любовь. Где-то на Калинина.

Снова на Калинина!

– Так что, если ты в Олю влюбился, ты опоздал, - ехидно заметила Панарина. – Девушка занята.

– Постараюсь пережить, - пообещал я. Затем взял домашний адрес Ивальковой, попрощался и ушел, буквально на пару секунд разминувшись с хозяйкой салона.


Моя поездка на Калинина изначально казалась дохлым номером. Что я там мог найти? Что мог узнать или сделать? Ходить по дворам и выкрикивать поочередно три фамилии: Ласточкина, Молоканов, Ивалькова? Бред! Уповать на то, что все трое сидят возле ремонта обуви и мирно беседуют, ожидая меня, - тоже дичь! Тогда что? Зачем я туда ехал?

Объяснение выходило одно, и оно было верхом абсурда. Перефразировав слова Портоса, я ехал туда, просто потому, что туда ехал.

Еще отъезжая от салона, я дважды попытался связаться с Ивальковой по телефону, но оба раза мне никто не ответил. Вот тогда-то, без серьезных на то оснований, меня и понесло на Калинина.


Всем, кто хочет знать, как я провел следующие два часа, отвечу в рифму: «Как?» – «Как дурак!» Я гонялся за призраками и ни одного не поймал. Ни Ивалькову, ни Молоканова, ни уж тем более Ласточкину мне повстречать за это время не удалось. Хотя я и очень старался их увидеть. Хотя бы одного или, скорее, одну.

«Дурная голова ногам покоя не дает!» – гласит народная мудрость. И пусть я не столько вышагивал ногами, сколько разъезжал в автомобиле, - суть дела от этого мало менялась.
Я порулил по дворикам и подворотням в окрестностях улицы Калинина. Затем отправился по тому адресу, который дала мне Панарина. И, наконец, от безысходности, наведался к Молоканову, где имел пренеприятную беседу с малограмотной, но чрезвычайно говорливой и упрямой Алевтиной Семеновной. Единственное, что мне удалось у нее узнать: Сергей ушел из дома часа в два и до сих пор не объявлялся. И не звонил.

«Енту тетку с Ефремова» интересовало местонахождение только своего племянничка – Молоканова, об Ивальковой и Ласточкиной она мало беспокоилась. Одну не знала вообще, другую –  лишь понаслышке. 

«Тупики!» - подумал я, вернувшись к машине.


– Задумчивый, аж жуть! – Аня колдовала у плиты, изредка поглядывая на меня. – Дим, ты какой-то странный в последнее время. Часом не влюбился?

Я вздохнул и на выдохе заметил:

– От тебя ничего не скроешь!

– И кто она? – невозмутимо спросила Аня. – Я ее знаю?

– Да.

Аня отложила лопаточку и повернулась ко мне:

– Интересно. У нас не так много общих знакомых женщин. Надеюсь, она не из моих подруг?

– Нет.

– Кто же эта женщина?

Я, мечтательно закатив глаза, возразил: 

– Она не женщина – богиня!

– Даже так. – Аня вилочкой взяла из сковородки кусочек мяса и протянула его мне. – Не пересолила?

– Нет, все в норме, - продегустировав, ответил я. – Вернемся к моей блондинке?

– Ах, она еще и блондинка!

Дотянувшись до Ани, я за фартук подтянул ее к себе.

– А ты кто? Разве твои длинные роскошные волосы не светлые?

Она надула губки:

– Во-первых, я – натуральная блондинка. Во-вторых, я – умная натуральная блондинка.

– В-третьих, ты – очаровательная умная натуральная блондинка, - добавил я.

– Тогда зачем тебе еще кто-то? – удивилась она и вернулась к плите.

– Незачем, - признал я.

– О ком же ты говорил?

– О Ким Бессинджер, - признался я. – Своей школьной влюбленности. Помню, я завесил ее фотками все стены в своей комнате.

Аня улыбнулась:

– Это называется любовью.

С моей стороны возражений не последовало:

– Что я и говорил!

Аня спросила:

– И чего ты о ней вспомнил?

Я пожал плечами:

– Сам не знаю. Сумасшедший вечер, безумные мысли, уехавшая крыша… Сплошные тупики… Все запутывается, осложняется, не получается…

– Не получается? – Вопрос прозвучал многозначительно.

Я поправился:

– Если перекусить, то, вполне возможно, что-то и получится. – Затем, оглядев ее умопомрачительную фигурку, добавил: – Может, конечно, и так…

Я встал со стула, выключил конфорку, и, закинув Аню на плечо, направился в зал.
 
– Дурачок, я еще не доготовила, - весело защебетала девушка. – Будет не вкусно.


Но с едой все было в порядке, когда мы, спустя некоторое время, вернулись на кухню.


ГЛАВА  22

С  УТРА  ПОРАНЬШЕ

Когда задолго до рассвета в вашу дверь настойчиво звонят, а вы только-только уснули, на вопрос, способны ли вы кого-нибудь убить, - уместен лишь один ответ: «Да!»

– Все-таки живой! – Субботин одарил меня недружелюбным взглядом. – Одевайся, поехали.

– Что? Куда? У тебя крышу снесло? – спросил я, не пропуская старшего лейтенанта в квартиру. – Ты знаешь, который час?

– Живой все-таки! – повторил Субботин и оскалился.

Его раннее появление и бестактное поведение не на шутку меня возмутили:

– Что ты ржешь? Если не спится, можешь потратить время с пользой. Например, помыться и сменить одежду. От тебя же воняет, как от… загнанной лошади!

– Одевайся! – приказал Субботин. Его оскал бесследно исчез.

Я продолжил гнуть свою линию:

– Ты в курсе, что недавно изобрели очень полезную вещь. Называется «мыло». Не слышал? Тебе оно просто необходимо.

Старший лейтенант получил, должно быть, большое удовольствие, разбудив меня в пять часов утра, но теперь настала моя очередь отыгрываться на нем. Субботину почему-то смена ролей не пришлась по душе.

– Капитан хочет тебя видеть, - хмуро буркнул он.

– Что, прямо сейчас?

– Угу.

– Дим, кто там? – послышался в глубине квартиры голос Ани.

– Никого, достойного внимания. Спи, - ответил я ей. Вполне громко, чтобы она могла услышать, но достаточно тихо, чтобы не разбудить мирно спящих соседей. Потом вернулся к разговору с Субботиным. – Кстати, что случилось? Всемирный потоп? – И срифмовал: – Кто-то утоп?

Его лицо вытянулось от удивления:

– Откуда ты знаешь? – Старший лейтенант ткнул в меня указательным пальцем: – Ты был там! Ведь ты был там?

Я встряхнул головой и пробормотал:

– Наверное, это мне снится! Просто кошмарный сон! Кто бы ущипнул, чтобы проснуться?

Субботин был тут как тут.

– Я могу, - вызвался он.

Кандидатура не подходила, и я отказал:

– Нет, спасибо. Боюсь остаться инвалидом.

– Одевайся! – приказал Субботин, повысив голос.

И я сдался:

– Ладно, дай мне десять минут. Не люблю спешить. – И закрыл перед его носом дверь.

Аня уже приподнялась на диване, собираясь идти мне на выручку, когда я сам предстал перед ней и предупредил:

– Накройся одеялом, мне нужно включить свет.

Она накрылась и спросила:

– Зачем?

– Чтобы одеться.

Аня даже закашлялась:

– Дим, ты куда?

– В милицию забирают. Дело шьют, - пошутил я.

– Ночью? – Из-под одеяла показалось недовольное прищуренное личико.

– Уже почти утро, - пробормотал я. И зевнул так, что чуть скулу не свернул. – У них там то ли потоп, то ли пожар…

– И ты будешь тушить?

Я чмокнул Аню в щечку:

– Как придется.

Несмотря на вялость и желание плюхнуться обратно на диван, мне удалось одеться быстрее намеченных десяти минут.

– Я захлопну дверь, - бросил я на ходу Ане.

Она что-то пробурчала в ответ, типа «нет, я провожу», вылезла из-под одеяла и, набросив халатик, побрела  за мной.


За всю дорогу ни я, ни мой вонючий спутник не проронили ни слова. Я все еще находился в полудреме, а старший лейтенант – в одном из своих обычных состояний, включающих в себя молчаливую агрессию и напряжение каждого мускула его неотесанного тела.

– Постой здесь, - проворчал Субботин, когда мы уже были возле кабинета капитана.
 
– Не торопись. – Я плюхнулся на что-то среднее между табуреткой и стулом.

Сказать точно, к какому виду мебели эта вещь относится, было трудно. Сохранившаяся половина спинки свидетельствовала о том, что предмет под моей пятой точкой когда-то несомненно был стулом. Однако сейчас он больше походил на табуретку. Вы спросите: почему от этого с трудом определимого раритета не спешили избавиться? Мое предположение: в целях экономии. По крайней мере, до приезда какой-нибудь высокопоставленной персоны. Мэра, например.

Вообще, в этом учреждении, я бывал довольно часто и не раз обращал внимание на его мрачный интерьер. Тоска и страх – вот что доминировало здесь. Именно поэтому, чтобы избежать хандры, я обычно пролетал соколом мимо всего этого уныния прямиком в кабинет капитана. Теперь же ситуация изменилась: мне представилась возможность осмотреть все как следует, как бы изнутри.

Я так полагал, но ошибся. Изучением предмета, на котором я гордо восседал, дело ограничилось. В следующее мгновение дверь в кабинет отворилась, и Субботин пригласил меня войти. Причем приглашение сопровождалось мелочным  тычком в спину.

– Полегче, начальник, - театрально прохрипел я и, сложив руки за спиной, вошел в кабинет.

Губанов сидел в своем кресле. Его локти находились на столе, а сложенные лодочкой ладони закрывали часть лица. В пепельнице доживал свои считанные секунды только что приговоренный окурок.

Капитан, не моргая, смотрел на меня. Это был плохой знак. Потом, что еще хуже: убрал одну ладонь от лица и молча указал мне на стул. После чего ладонь вернулась на свое прежнее место.

– Спасибо, - поблагодарил я, присаживаясь.

Субботин припарковал свой зад на подоконнике, в неуютной близости от меня. Его всегда сопровождал неприятный запах немытого тела. Сегодня же к этому запаху добавилось какое-то новое зловоние. Запах тины, что ли. Или водорослей. Вероятно, мой треп про потоп был недалек от истины. 

Оба милиционера молча пялились на меня. Это становилось забавным.

– Пока вы вспоминаете свой текст, можно я закурю? – спросил я у хозяина кабинета. – Аромат хороших сигарет в таком смрадном каземате не помешает.

Капитан, не убирая ладоней, моргнул.

Я достал сигарету, с чувством помял ее и закурил.

– Натощак, словно травка, - поделился я своими ощущениями, выпуская колечки дыма. – Что уж говорить об «Альянсе». Да, Жень?

Губанов убрал ладони от лица и перевел взгляд на Субботина.

– Он точно обещал сам прийти? 

– Точно, - послышалось с подоконника.

– Ты сказал ему, что мы будем ждать в кабинете?

– Да. Так и сказал.

Мне захотелось прояснить ситуацию:

– Парни, может быть, я здесь третий лишний? Если так, то я пойду. Мне скоро на работу.

Капитан покашлял в кулак.

– Где она? – Вопрос был адресован мне.

Я возрадовался:

– Боже, меня заметили! Меня больше не игнорируют!

За спиной послышалось:

– Клоун!

Губанов же прикусил губу и повторил:

– Где она?

Я сбросил пепел и поинтересовался:

– Кто именно?

– Не придуривайся, - посоветовали с подоконника.

Несмотря на то, что ранним утром голова, как правило, соображает туго, я начал догадываться, к чему клонит капитан. Однако решил не высовываться со своими догадками:

– Я действительно не понимаю, о ком идет речь.

– А ты подумай, - почти вежливо попросил Губанов.
 
– Гм, - затянул я, обдумывая возможное продолжение беседы. – Жень, а в чем дело?

Свое выступление Губанов продумал заранее.

– Даже не думай отрицать тот факт, что ты вчера вечером разыскивал Олю Ивалькову. Ты ездил к ней на работу (с Панариной мы пообщались), потом домой (одна любопытная соседка достаточно четко тебя описала)… Надеюсь, не отрицаешь?

Я не отрицал:

– Мне нужно было с ней поговорить. С Олей, не с соседкой.

– О чем?

– О личном. – Я подался вперед и затушил свой окурок в пепельнице. – И чего это Ивалькова вас заинтересовала?

– Ты здесь не чтобы задавать вопросы. Ты обязан отвечать на них.
 
Куда без Субботина и его толковых замечаний!

– Разумеется. – Я не стал спорить и повторил свой вопрос. – Чем же Ольга заинтересовала убойный отдел?

Капитан скривил губы:

– Да нам вообщем-то не она была нужна.

– А кто? 

– Твоя подруга – Юля Ласточкина. Где она?

Я не знал, где «моя подруга», о чем незамедлительно сообщил Губанову, не забыв упомянуть, что она мне не подруга. 

– Оставим пока это. – Капитан на секунду зажмурился. – Мы искали Ивалькову, чтобы узнать у нее, где Ласточкина. Ты, думаю, тоже.

Он налил себе из графина воды и залпом опустошил стакан.

– Жень, что произошло? – Не заметить нервозность Губанова было невозможно. Тем более мне, знавшему капитана не один год.
 
Тот несколько раз тяжело вздохнул.

– Мы уже плюнули на ту прошлогоднюю историю с Артаевым и Смоленковым, - заговорил он. – Ну, не нашлись деньги, и пошли бы они. Жизнь продолжается, работаем потихоньку… И вдруг снова этот сволочной салон «У Ирины», снова ты, снова твоя Ласточкина, снова труп…
 

– Труп? – искренне ужаснувшись, переспросил я. Мое сердце похолодело. «Слава Богу, не Юлин. Это отчетливо следует из беседы. Чей же? Кто умер? – В висках застучало. – Два варианта: либо Молоканов, либо Ивалькова. Кто?»

Губанов, будто прочитав мои мысли, хмуро сообщил:

– Один из подельников Смоленкова найден сегодня ночью в речке под зареченским мостом.

Я почувствовал облегчение.

– Если его зарезали, то это не Артаев. У того железное алиби: он уже пять месяцев, как на том свете.

Губанов даже не улыбнулся:
 
– Я в курсе. У сбежавшего случился сердечный приступ.

– Тогда это не ваш профиль. – Я откинулся на спинку стула. – Никакого криминала.

– Если бы, - мечтательно произнес капитан. – Сердечник и еще двое подельников совершили на днях побег. До нас дошел слушок, что они собираются найти деньги Смоленкова. А у кого они будут их искать? Я уверен: либо у тебя, либо у Ласточкиной. Сам-то как думаешь?

Я пожал плечами:

– Мы с ней причем?

Губанов закурил и, неопределенно махнув рукой, ответил:
 
– Возможно, не причем. Но те ребята – не я. Больные на всю голову. Я решил, что нужно тебя предупредить, и Ласточкину твою. На звонки ни ты, ни она не ответили. Тогда я послал Субботина к тебе, а Груздьева – к ней. – Он сделал паузу, ради мощной затяжки своей отравы. – Представляешь, Дим, что выяснилось: Ласточкина твоя исчезла. Продала квартиру, дачу, уволилась с работы…

– Испарилась просто, - поддакнул Субботин. – Вот мы и спрашиваем у тебя: где она?

Капитан кивнул:

– И еще: почему ты не отвечал на звонки? Оглох или делал это нарочно?

Я вспомнил про блаженные минуты с Аней:
 
– Был занят. Не слышал.

Потом достал телефон и убедился, что Губанов четырежды пытался до меня дозвониться.
 
– О, Жень, четыре пропущенных вызова, - сказал я. – Сейчас перезвоню.

Он насупился:

– Тебе бы все шутки шутить!

В дверь постучали, и следом в кабинет заглянул какой-то курчавый мужчина лет сорока. По-видимому, это был как раз тот человек, которого мы ждали.
 
Губанов тут же встал, потушил сигарету и вышел. А Субботин остался. По мне лучше бы наоборот.

Капитан отсутствовал от силы минуты три. Однако за это время я успел прогнать в голове все события минувших дней. Рефреном во мне то и дело звучал голос Серегина: «Ласточкина – преступница! Ласточкина – преступница!» Я по-прежнему не хотел в это верить, но разум неумолимо подводил меня к этому.

Вернулся Губанов. Не с пустыми руками. Он нес несколько отпечатанных на компьютере листов. А когда сел на свое место, положил их перед собой.

– Так, на чем мы остановились? – спросил он.

Ответил Субботин:

– Уваров не признается, куда спрятал свою подругу – Ласточкину.

Я возразил:

– Я не знаю, где она. И она мне не подруга. Устал вам об этом повторять!

– Может, ты вообще ее не знаешь? – ухмыльнулся старший лейтенант.

У меня есть право не отвечать на глупые и оскорбительные вопросы. Я им воспользовался.
Последовала немая сцена. Или затишье перед бурей.
 
– Рассказывай, - приказал мне капитан. – Шутки кончились. Почему ты принялся разыскивать… черт, и Ивалькову, и Ласточкину? Все рассказывай. Подробно. Можно по минутам. И еще: о чем вы с Ивальковой разговаривали по телефону? Она трижды звонила тебе, и ты несколько раз перезванивал.

Я почувствовал, что в кабинете становится жарковато, поэтому встал, снял куртку и повесил ее на спинку. Потом закурил и снова сел, чуть не промахнувшись мимо стула.
 
– Хорошо. Я действительно не столько Ивалькову разыскивал, сколько как раз Ласточкину. – Я помолчал. –  Я разыскиваю ее уже три дня. А началось все со спора с Липатовым.

– Подробнее, - требовательно пробасил Субботин.
 
– Что за спор? – нормальным голосом поинтересовался Губанов.
 
Я наморщил лоб:

– Я поспорил с Липатовым, что напишу захватывающую статью, исходя из скудного материала. Наш выбор пал на случай с одним якобы самоубийцей.
 
– По фамилии?

– Молоканов.

– Дальше. – Субботин.

– Стоп! – Губанов. – «Молоканов» – знакомая фамилия. Я прав?

Я подтвердил:

– Бывший жених Ласточкиной.

– Они так и не поженились?

– Нет. Удивительно, что вы еще этого не выяснили!

– Просто не успели, - оправдался капитан. – Почему они развелись? Тьфу! Почему они не поженились?

– Ласточкина бросила его.

– Как и тебя, - съехидничали с подоконника.

Старший лейтенант не удостоился с моей стороны даже взгляда.

– Что за история с самоубийством? – спросил капитан.

– Молоканов чуть не вывалился из окна… – И я поведал Губанову все по порядку.
 
Я рассказал о позавчерашнем споре, упомянув даже избитого кондуктора, и все остальное, вплоть до беседы с Алевтиной Семеновной. Я умолчал лишь об учащемся – грозе витрин и обладателе загадочного авторитетного дяди. И не сообщил также истинную причину, по которой разыскивал Ласточкину, ограничившись враньем об обычном человеческом любопытстве. Наличие трупа отметало всякую романтику.

Милиционеры, что было для них не характерно, не перебили меня ни разу. Вопросы последовали потом.

– Значит, Серегин считает, что деньги Смоленкова взяла Ласточкина? – уточнил Губанов. – Честно говоря, такая идея и мне приходила в голову. Если бы не ты…

Я фыркнул:

– А что я?! Виноват, как всегда?! Вы тут чушь городите, а мне… – Я облизал губы. – Я не верю, что деньги у Ласточкиной! Вот так! У кого угодно, только не у…

– Может, у тебя? – перебил Субботин.

Ответить старшему лейтенанту так, как он заслуживал, помешал Губанов, задавший мне вопрос:

– Почему ты не веришь, что деньги у Ласточкиной?

– Просто не похоже на нее… – Я заерзал на стуле. – Не знаю… Она не такая! Я потому вам и рассказал про разговор с Серегиным, что считаю: он ошибается. Может, первый раз в жизни, но ошибается.

Мне необходимо было выпить кофе. Чем крепче, тем лучше. Давало о себе знать сегодняшнее недосыпание. Временами я ощущал, что глаза слипаются, а в голове вместо мозгов каша. В таком состоянии совсем не трудно сболтнуть что-нибудь не то, как например, предположение Серегина. А дело, между тем, получалось серьезное: побег, труп... Тут нужно было постоянно держать ухо востро. Поэтому я попросил у капитана чашечку кофе, прокомментировав просьбу следующим образом:

– Паршиво себя чувствую. Не выспался.
 
Губанов понимающе кивнул:

– Здравая мысль. – И достал из стола три стакана. Но пока готовился кофе, продолжал допрос. Я отвечал с паузами и нерасторопно, с зевотой!

Наконец запас вопросов Губанова иссяк, и он, нахмурившись, проворчал себе под нос:
 
– Интересное выходит кино!

– Интересное? – Я подался вперед. – В каком смысле?

Капитан, ткнув пальцем в отпечатанные листы на столе, сказал:

– Твои слова подтверждаются тем, что мы уже накопали. В общих чертах.
 
– Естественно. – Я величественно задрал подбородок. – Я всегда говорю правду.

– Естественно! – хмыкнул Субботин.

Кофе был готов. Губанов, наполняя стаканы, заметил:

– Ну раз уж все простые граждане пустились на поиски Ласточкиной, нам сам Бог велел. Глядишь, что-нибудь еще найдем. Украденные деньги, например. В конце концов, если бы не ты, она могла бы ответить за убийство Артаева. Ты ведь тогда убедил меня, что это была вынужденная самооборона.

Я возразил:

– Не я! Факты!

Капитан удивился:

– Факты, говоришь? Напомнить, кто меня здесь в кабинете умолял… – Он покосился на Субботина. – Ладно, проехали.

Губанов залпом выпил огненный кофе, словно это была обычная вода, и закурил свой ядовитый «Альянс».

– В любом случае Ласточкину следует найти, - выпуская дым, подытожил он.

Тут у меня возражений не было. Юлю, действительно, следовало найти. Хотя бы для того, чтобы раз и навсегда убедиться в ее невиновности. Убедиться не мне, я и так искренне в это верил.

– Не мешало бы еще отыскать и Молоканова, - посоветовал я. – И того парня с Калинина, с которым встречалась Ивалькова.
 
– Этого адрес у нас уже есть, - проворчал капитан. – Сейчас будет машина. Поедем туда.

– Евгений Андреевич, - ни с того ни с сего обратился Субботин к Губанову по имени-отчеству. До этого он молча слушал наш разговор. И даже отказался от кофе. – Вам не кажется, что рассказывать журналисту о начавшемся расследовании – это не совсем пра-вильно.

Капитан выразительно посмотрел на старшего лейтенанта. Затем перевел взгляд на меня и сказал:

– Дим, без шуток: я надеюсь, что все, что ты тут услышал, останется при тебе. Мне достаточно разноса, который устроит днем подполковник! – Он потер глаза. – Так, что молчи, как рыба.

Мои брови взлетели.

– А я пока ничего не услышал, кроме того, что умер какой-то беглец. Да еще узнал, что вам известен адрес парня Ивальковой. – Я отхлебнул кофе из своего стакана. – Конечно, я не первый год работаю корреспондентом. Конечно, я знаю вас, извиняюсь, как облупленных. Разумеется, могу строить догадки. И не удивлюсь, если они попадут в десятку. Но зачем мне все это? – Я сделал второй глоток. – Я спорил с Липатовым по поводу самоубийцы. Да и то недоделанного.
 
– Но ты же корреспондент криминальной хроники, – с подозрением заговорил капитан, – неужели смерть беглеца – плохая история? Он, возможно, разыскивал тебя, когда ты разыскивал свою Ласточкину.

– Дело прошлое, - сказал я. – Чего повторяться. Я никого больше не разыскиваю. Это не моя обязанность, а твоя.

Губанов кивнул:

– Моя. И я Ласточкину найду. Обязательно. И если деньги Смоленкова при ней, их я тоже найду.

Я пожелал ему удачи.
 
– Жень, мне нужно перед работой зайти домой, - добавил я. – Поесть, принять душ. Попить хорошего кофе. Мне сегодня необходимо иметь ясный ум.

– Только сегодня? – сострил Субботин.

Я пропустил его остроту мимо ушей.
 
– Сегодня истекает срок спора, - объяснил я Губанову. – В конце дня мне нужно написать статью о бывшем предпринимателе, спасающем котенка. Захватывающую статью. Потом торжественно вручить свой шедевр Липатову. И получить заслуженный приз: самый дорогой коньяк.
 
– А тебе не кажется, что теперь «полет» Молоканова из окна – это уже… не актуально? – спросил Губанов. – Побег подельников Смоленкова злободневнее.
 
– Для тебя – да. Для меня – нет. – Я поднялся со стула и снял со спинки куртку. – Можно идти?

Искоса я заметил, что Субботин слез с подоконника и теперь стоял позади меня.
 
– Мы тебя подвезем. – Губанов тоже встал из-за стола.
 
– Зачем? – Я почувствовал подвох. – Я уж как-нибудь уж сам уж.

– Нет уж!

Зазвонил внутренний телефон. 

– Да? – буркнул Губанов в трубку. – Машина готова? Понял. Спускаемся.
 

– Мне, между прочим, сегодня вообще не удалось поспать, - сказал Губанов, когда милицейский «уазик» выехал из гаража.
 
– И мне, - поддакнул Субботин. – Даже не прилег.

Зевнув во весь рот, я поинтересовался:

– И кому от этого легче?

Вася, водитель «уазика», знакомый мне шапочно, повернулся к капитану:
 
– Куда едем, Евгений Андреевич?

– Калинина, 5а, - отозвался тот, как ни в чем ни бывало поглядывая в окошко машины на ранних прохожих.

– Надеюсь, ты просто оговорился? – спросил я у него. – Это не мой адрес.

– Знаю. – Капитан потянулся. – Заедем на минутку к Горчакову, парню Ивальковой. Это по пути.
 
– Это совсем не по пути, - возразил я. – Не забывай, Жень, мне еще на работу надо. Хотелось бы успеть переодеться, принять душ…

Со мной не спорили, но и прислушиваться к моим словам не собирались.

– Ничего себе – по пути! – возмущался я. – Вы еще в Лазарево не забудьте заехать. А потом… Надо еще с Липатовым поговорить! Караваеву навестить! И все по пути!

Губанов усмехнулся:

– Не забудем. Со всеми поговорим: и с Липатовым, и с Караваевой, и с Серегиным. Не переживай за нас. Все успеем. Но после. Без тебя. А сейчас по пути к тебе заедем на минутку к Горчакову. Вдруг там Ласточкину обнаружим. Ты можешь пригодиться. – Он сделал паузу, чтобы затем поставить точку. – И хватит об этом.

Я откинулся на спинку сидения и, скрестив на груди руки, дал себе обет протестующего молчания. И легко сдержал его, так как никто за нашу недолгую поездку ни разу не попытался заговорить со мной. Расстроенный этим фактом, я сам нарушил обет, когда мы уже подъезжали к дому №5а.

– Если нет особой необходимости в моем присутствии, я бы предпочел подождать в машине, - заявил я, ни к кому конкретному не обращаясь. – Подремлю пока.

– Пожалуйста, - ответил на это капитан. – Но учти, что мы здесь не надолго. Пара вопросов – и к тебе. – Он повернулся к Субботину. – Говорить буду я. Ты не встревай. Яс-но?

Старший лейтенант угрюмо кивнул.

– Евгений Андреевич, здесь дорогу перекопали, - Вася указал капитану в лобовое стекло, - я через тот, соседний дворик объеду? С другой стороны вроде траншей нет.

– Валяй, - одобрил Губанов.

Вася взял левее, и «уазик» потащился в объезд.

То, что произошло дальше, повергло в шок даже видавшего виды Губанова. Где-то над нами вдруг раздался истошный крик, с каждой секундой становившийся все отчетливее. Затем на капот «уазика» что-то упало. Что-то, напоминающее человеческое тело.
 
Предположение оказалось верным. На нас действительно «спикировал» человек. Мужчина. Его лицо прочно впечаталось в треснувшее стекло машины и превратилось в кровавую маску.
От чудовищного удара мы все подались вперед.

Вася первым очнулся от шока и пулей вылетел из «уазика». С ошалелым видом он принялся материться и так размахивать руками, что, казалось, еще мгновение, – и они у него оторвутся.

Скудный на эмоции Субботин прорычал «Берегись!» и выхватил из кобуры пистолет. Против кого он собирался применять оружие и кому следовало поберечься – осталось непонятным.
А Губанов изрек такое, что даже мертвецу на капоте стало не по себе. Васины крики не шли ни в какое сравнение!

Кстати, я узнал мертвеца. Не сразу, конечно. Когда наступает шоковое состояние, первые секунды трудно сосредоточиться и разобраться в том, что происходит вокруг тебя. Ты вроде бы и смотришь, но не видишь; слушаешь, но не слышишь; чувствуешь, но не осознаешь.

Меня вывели из транса крики шофера. Я думаю, что Губанова и Субботина тоже. Но взгляды все равно оставались прикованными к лицу мертвеца. Тут я и узнал его.
 
– Жень, а с Молокановым ты не собирался поговорить? – спросил я у капитана. – Он перед тобой. Можешь приступать.

Губанов повторил свое непотребное изречение.


ГЛАВА  23

ДОВЕРИТЕЛЬНАЯ  БЕСЕДА

Есть поверие: «Как Новый год встретишь, так его и проведешь». У меня же получалось: как день начнешь, так он и пройдет. Когда рано утром будит милиция – добра не жди!
 
И правда: сначала меня вытащил из теплой постельки старший лейтенант Субботин, затем допрашивал в своем кабинете капитан Губанов, а дальше… тяжкое утро переросло в жуткое. Мы – я и доблестная милиция – отправились на раннюю прогулку в Заречье. «По пути» к нашему «экипажу» прибавился еще один жаворонок – парашютист без парашюта. С его появлением, а точнее неудачным приземлением, все наши планы накрылись медным тазом. Дальнейшее воспринималось теперь через призму этого события.
 
Домой, само собой разумеется, я не попал. И это не самое худшее! Старший лейтенант Субботин приклеился ко мне, как репей, и сопровождал вплоть до отделения, куда мы вскоре вернулись.

На работе, конечно, я тоже не появился. Однако с Липатовым встретился на перекрестном допросе в кабинете Губанова. Во всем облике моего коллеги и оппонента по трехдневному спору читалось удивление, отодвинувшее на задний план и раздражение, и страх.
 
– Что случилось? – спросил он у меня беззвучно, одними губами.

Я пожал плечами. Объяснить ему все, что произошло этим утром, также беззвучно – операция не из легких.

Липатов, а он был человеком не глупым, понял одно: наш с ним спор больше не уместен. Во всяком случае, мне так показалось.  Я пытался написать захватывающую статью, и результатом стала смерть невинного человека. Куда уж захватывающе?! Однако признавать себя проигравшим Олег не стал бы: статья так и не была написана. В целом, можно было соглашаться на ничью. Лично меня подобная развязка вполне устроила бы.

Часа в два или около того я столкнулся в коридоре отделения с Караваевой. Она была бледна и выглядела заплаканной. Если бы не сержант, сопровождавший ее, стало бы еще на один труп больше. Эта деревенская тетка разорвала бы меня голыми руками. Доказывай потом, что ты не верблюд!

Эх, жизнь – штука непредсказуемая, доложу я вам.


В половине пятого, вымотанные, с красными глазами, мы с Губановым вышли из кабинета подполковника Роднина, прямого начальника капитана. Я сделал для себя вывод, что Роднин здесь выступает в роли основного энергетического вампира. И главной его добычей являются его же подчиненные. На бледного, взъерошенного капитана было просто жалко смотреть. 
– Еще кофе? – почти с омерзением спросил Губанов.
 
– Больше не могу, - признался я. – У меня сегодня на него месячный лимит закончился. Тошнит при одном упоминании.

– Тогда по пиву?
 
– Или покрепче?

– Можно.

Я поправил:

– Нужно!

Через десять минут мы сидели в небольшом уютном кафе. Перед нами стояли графин с водкой, две порции салата «Столичный», два горшочка с горячей закуской и два стакана апельсинового сока.

Мы молча выпили и принялись за еду. Затем, после непродолжительного перерыва, снова выпили и уже тогда завели разговор о сегодняшнем непростом дне.

– Все слишком запутано! – тяжело вздохнув, заметил Губанов. – Я не жалуюсь. Выяснение истины – процесс не простой. Где несчастный случай? Где убийство? Что правда? Что ложь? – Произнося это, он переносил ребро ладони то в правую, то в левую части стола. – Но я еще никогда не сталкивался с подобным делом. Оно то заканчивается, то снова начинается. Полгода назад три трупа – и вроде бы конец, а сейчас – два, и ни конца, ни края. С беглецом все понятно – сердце сдало. Но Молоканов чего прыгнул? Восьмой этаж – не третий, тут без шансов!

Я потер пальцами виски:

– Он говорил, что тогда не прыгал. Случайно вывалился. Я же рассказывал.
 
– Да, о котенке. А сейчас он кого хотел спасти? Воробьенка?! – Капитан сдвинул брови. – Другой вопрос: кто впустил его в квартиру? И еще: почему входная дверь, когда мы поднялись, была нараспашку?
 
У меня ответов не было. Губанов продолжил:

– Один факт не дает мне покоя: все крутится вокруг твоей Ласточкиной.

Я попросил:

– Жень, пожалуйста, не называй ее моей!

– Хорошо, извини. – Он закурил. – Такое впечатление, что над знакомыми и друзьями тво… Ласточкиной висит проклятье. Но я не верю в мистику! – Капитан произнес это с некоторой долей гордости. – Сверхъестественное – выдумка киношников и всяких там писак-фантастов. Я так считаю.
 
– Я тоже. – И я не врал.
 
Губанов одобрительно кивнул:

– Итак, мы отмели всякую мистическую чушь. Что дальше? Мы приходим к выводу, что либо это все трагические совпадения, либо дело чьих-то рук. Согласен?
 
– Угу, - подтвердил я, закуривая.

– У нас с тобой сейчас разговор не в кабинете, - сказал капитан, облокотившись на стол. – И, кроме нас, здесь никого нет. Дим, я всегда ценил твои умственные способности. Ты знаешь. Всегда! И это не шутка! Даже когда у нас были разногласия, я все равно при-слушивался к твоему мнению. И уважал его.

– Кого? – Я улыбнулся.

Капитан посмотрел на меня с упреком:

– Дим, у нас с тобой доверительная беседа, давай обойдемся без хохм.

Я не возражал:

– Давай… Жень. Просто не надо меня одаривать всякими дешевыми комплементами. Обойдемся без лести.

– Договорились, я просто собирался…

У меня заиграл мобильник. Губанов замолчал и откинулся на спинку стула.
 
Я посмотрел на табло. Это была Аня. Беспокоилась обо мне. В течение дня она звонила чуть ли не каждые полчаса. А ответить у меня получалось в лучшем случае на каждый четвертый ее звонок. Также довольно часто названивал Олег Липатов, видимо, отпущенный восвояси. Его я вообще игнорировал.

– Да, Анют?

– Дима, ты где? – послышался ее взволнованный голосок. – Когда ты вернешься?

– Скоро. Уже скоро, - ответил я, выловив из горшочка кусочек вареного мяса и положив его в рот.

– Ты что-нибудь ел?

Я признался, что занимаюсь этим в данную минуту.

– А где ты? В кафе?

– Да.

– Один?

– Нет. – Я покосился на капитана. – С Губановым.

– С капитаном милиции?

– Да.

Аня фыркнула в трубку:

– Привет ему не передавай! – И уже ласково: – Прошу: приходи быстрее.

Я пообещал.

Мы с Аней обменялись вербальными нежностями, и разговор прекратился.

– Аня не передает тебе привет. – Я запустил ложечку в горшочек. – Не стоит ее за это винить. Нечего было с утра пораньше похищать мужчину из ее постели.

– Насколько мне известно, постель принадлежит тебе, - пробурчал капитан. – Продолжим?
 
– Продолжим.

Губанов быстро затянулся и быстро выдохнул дым назад. Ему явно не терпелось высказаться.

– Мне кажется, когда мы разыщем Ласточкину, многое, если не все, встанет на свои места, - сказал он. –  Я просто уверен в этом. Молоканов выпал с восьмого этажа. Из квартиры, которую уже несколько недель снимала темноволосая девушка. Но хозяйка сдавала квартиру именно Ласточкиной.

Об этом я слышал впервые:

– Это точно?

– Да. – Капитан потушил окурок. – Получается, либо Ласточкина действительно преступница, а мы – полные лохи, либо какая-то другая девушка пользуется ее документами. Но зачем? – Он взял вилку и принялся размахивать ею, как дирижерской палочкой. – Да! И где, черт возьми, Ивалькова? Я не удивлюсь, если подполковник прикажет приставить охрану к Панариной. Она единственная из работниц салона, кто еще не исчез.

– Квартиру снимала темноволосая девушка, -  я попытался рассуждать вслух, - а Ивалькова говорила, что Ласточкина перекрасилась в брюнетку. Выходит, Юля распродала всю свою недвижимость, уволилась с работы, перекрасилась, сменила прическу лишь затем… затем…
Мною вдруг овладела такая зевота, что я не договорил. Дурной пример заразителен: Губанов тоже зевнул. Мы оба устали, оба не выспались, выпили…

Я понял, что этим вечером от наших размышлений толку не будет.

– Давай перенесем нашу доверительную беседу на завтра, - предложил я. – Голова отказывается работать.

– Согласен. – Капитан на несколько секунд закрыл ладонями свое обветренное, как у моряков, лицо. – На сегодня болтовни больше, чем достаточно!

– И болтовни, и кофе, - добавил я.

Дополнение Губанова было еще более развернутым:

– И болтовни, и кофе, и вопросов!
 
Я вздохнул:

– Причем, без ответов! Пока без ответов.
 
– Надеюсь. – Губанов делал вид, что внимательно разглядывает что-то в своей пустой тарелке. 

Капитан был огорчен, вероятно, потому, что я не разложил ему все по полочкам. И если имело место убийство, не преподнес ему преступника на блюдечке вместо десерта. Может быть, я бы так и поступил, но меня сегодня подняли с постели ни свет ни заря. Между прочим, по вине самого же капитана.
 
Мимо проходила официантка. Губанов попросил ее:

– Принесите счет.

– Одну минутку, - ответила она.


– Бедный. – Аня с сочувствием смотрела на меня. Выглядел я, должно быть, измученным. – Досталось сегодня?
 
– Угу, - только и проговорил я.
 
– Поспать не дали, допрашивали целый день… водкой в кафе поили.
 
– Угу.

– Садисты!

– Угу.

В полубессознательном состоянии я добрался до дивана. Не разуваясь  и не раздеваясь, плюхнулся на него и почти сразу же отключился. Последнее, что я помнил, это была стоящая надо мной Аня. Она старалась выглядеть сердитой, но у нее не получалось. Ей с трудом удавалось сдерживать улыбку.

– Теперь раздевай тебя, бугая, - проворчала она и вздохнула.

Я хотел сказать ей что-нибудь нежное, а получилось лишь:
 
– Угу.
               

ГЛАВА  24

ОЖИДАНИЕ

Я проспал, наверное, часов десять. Может и больше. Когда, наконец, проснулся, будильник показывал половину восьмого.

О вчерашних злоключениях напоминали лишь легкая головная боль и общее физическое недомогание.

Ани со мной не было. Она пошла ночевать к подруге, чтобы не мешать мне высыпаться.
 
Я это оценил.

– Правильно сделала, - сказал я вслух, прочтя Анину записку. – Молодец!

А вот Арчи ни к какой подруге ночевать не пошел. Он крутился у ног и безостановочно мяукал.

Превозмогая вялость, я вынужден был выполнить весь свой обычный утренний церемониал: покормить кота, принять душ, побриться и сварганить омлет. Кофе я пить не стал. У меня до сих пор сохранилось к нему стойкое чувство отвращения. Не без удовольствия я выпил Анин зеленый чай.

Очень не хотелось одеваться и идти на работу, но, как говорится, «надо, значит надо». Единственное, что я мог себе позволить, это пятиминутный перекур.

– Кто сказал, что жизнь – вечный праздник? – риторически спросил я у Арчи, терзая в пепельнице окурок.

Он что-то промурлыкал в ответ.

Я оделся, и уже в дверях снова обратился к нему:

– Из нас двоих кто-то должен зарабатывать деньги? Не шляться же обоим весь день по двору?!

На этот раз Арчи подмигнул мне, что означало понимание и одобрение.


Олег Липатов, когда я пришел на работу, был уже на месте и ждал меня. Его физиономия олицетворяла собой нетерпеливую озабоченность.

– Что с тобой? – спросил я, снимая куртку. – Америка объявила нам войну?

– Хуже, - ответил он.

– Запустили новую «Фабрику звезд»?

– Еще хуже!

Я развел руками:

– Сдаюсь.

Олег произнес скорбным голосом:

– Я не спал сегодня всю ночь.

– Почему? – С равнодушной физиономией я плюхнулся в кресло.

– Из-за тебя. Все не мог понять, что произошло вчера. Почему меня допрашивали? Что случилось? Я звонил тебе, но ты не отвечал. У меня, как у каждого гражданина Российской Федерации, есть права! Одно из них – право знать, почему меня без объяснения причин мурыжит милиция.

– Ух! – выдохнул я. – И всего-то! Я уж было подумал, что наступает конец света.
 
– Почему их так заинтересовал наш спор? – набросился на меня Олег. – А самоубийца? Кто живет на Калинина? Зачем они спрашивали у меня про Ласточкину? Что происходит?

Я вытянул правую руку, ладонью загородившись от любознательного коллеги:

– Никого нет дома.

Липатов приблизился:

– Я требую ответа!

Требует он!

– Только из уважения к тебе. – Я убрал руку и молниеносно выпалил следующее. – Происходит вот что: милиционеры заинтересовались спором потому, что я кое-что нарыл в деле лже-самоубийцы. Калинина – улица большая, и я, если бы и знал, уморился бы перечислять тебе всех ее жильцов. Ласточкина – красавица. Грех ее не вспомнить. Вот и все ответы. Теперь отстань от меня, мне нужно подумать.

– О чем? – спросил Липатов, переваривая то, что я ему только что выдал.

– Секрет. – Я приложил указательный палец к губам. – Скажу одно: наш с тобой диспут окончен. Согласен на ничью.

Олег закачал головой:

– Ты не написал статью. А срок истек. Мы договорились, что ты напишешь об этом неудачном самоубийце интересную…

– Он все-таки умер.

– …интересную… Что? Кто умер?

– Са-мо-у-бий-ца, - по слогам произнес я.

Олег замер на месте. Если бы он был знаменитостью, его смело можно было бы передислоцировать в один из залов восковых фигур мадам Тюссо.

Он простоял так несколько минут. По крайней мере, я за это время успел поговорить с Аней – она позвонила узнать, как я себя чувствую. Я заверил ее, что прекрасно выспался, потому что под боком никто не ворочался, как это обычно бывает. Аня назвала меня неблагодарным поросенком, но напоследок сказала:

– Все равно целую тебя. До встречи!

Я отложил телефон и взглянул на Липатова. Он по-прежнему находился у моего стола, причем все в том же замороженном состоянии.

– Олег, не пробовал устроиться манекеном в магазин? – Я поводил ладонью перед его лицом. – Мне кажется, у тебя к этому призвание.
 
Его губы зашевелились:

– Значит, этот Сергей все-таки покончил с собой?

Я нанес очередной удар:

– Скорее, его убили. Этим Губанов сейчас занимается.

У Липатова опустились плечи и на лице выступила бледность.

– Что? – только и проблеял он.

Его не возможно было не добить:

– Да, да, Олег. Что слышал.

Развернувшись на месте, Липатов на полусогнутых побрел к своему столу.

– И я отказался от такого материала, - бормотал он. – Дурак! Какой же я дурак!

Больше Олег меня не беспокоил, поэтому я мог спокойно обдумать вчерашнюю беседу с Губановым. Все взвесить, и, может быть, прийти к какому-то решению.

Осенило меня в половине первого. Не считайте, что я – тугодум, просто за прошедшие два часа меня несколько раз отвлекали от моих размышлений.

Во-первых, шеф хотел задать мне небольшую взбучку за вчерашний день. Но это я быстро уладил, сказав Сергею Борисовичу, что тесно сотрудничаю с Губановым.

– И еще, - прибавил я, – наши шансы заполучить потрясающий материал заметно выросли.
 
– Каково же соотношение? – Шеф поправил очки.

– По меньшей мере «фифти–фифти», - ответил я.

Сергей Борисович верил в мое чутье, поэтому оставил меня в покое.

Во-вторых, отвлекали сослуживцы по разным мелочным причинам. С назойливыми коллегами я разбирался еще быстрее, чем с шефом. На некоторых цыкал, другим молча указывал на дверь. В одного даже швырнул ластик. Результативно. Точно в лоб.

И вот в половине первого меня осенило. Нет, я не разгадал все загадки, не выстроил всю цепочку произошедших событий в нужной последовательности, но кое до чего все же додумался. Я понял, что необходимо предпринять, чтобы выйти из тупика.
 
Пришло время связаться с Губановым. Я дождался, пока Липатов куда-то выйдет, и позвонил капитану.

– Алло? – раздался в трубке его недовольный голос.

– Привет! – поздоровался я. – Звоню, как обещал.

– Да? – безразлично отозвался он. – И что?

«Ну и характер!»

– Жень, не делай вид, что ты не ждал моего звонка, - уверенно произнес я. – От меня ничего не скроешь. Ты волнуешься. Я чувствую.

На том конце послышалась возня.

– Ну? О чем-то догадался? – спустя несколько секунд спросил капитан. – Или что-то вспомнил?

– Да. Догадался. Но сначала пара вопросов. Я хотел бы знать…

– Подожди, откуда ты звонишь? С работы? Из комнаты?

– Из нее, но Липатов вышел. Я помню наш уговор. Никто не в курсе вчерашней беседы. Она же была доверительной!

– Ты один?

– Абсолютно.

– Что ты хотел узнать?

Я не терял зря времени:

– Жень, вы что-нибудь нарыли сегодня? Что-то, что мне не известно?

– Нет, черт возьми! – выругался капитан. – Ничего нового.

– Прекрасно, тогда слушай! Поделюсь кое-какими соображениями.

– Валяй.

– У Ласточкиной есть деньги… – начал было я, но капитан перебил меня наигранным смехом:

– Ха-ха-ха!

Пришлось объясниться:

– Нет, не украденные. За проданную квартиру и дачу. Сколько это может быть? Миллиона два–два с половиной. Я прав?

– Ну.

– Не «нукай»! Я продолжаю. Вы осмотрели квартиру, откуда спикировал Молоканов?

– Да.

– Деньги нашли?

– Нет.

– Где же они могут быть? Подумай.

Капитан огрызнулся:

– Только этим и занимаюсь. Уже голова заболела. Не знаю я, где они.

– Никаких идей?

– Никаких. Банки мы опросили. Вкладов от Ласточкиной не поступало.

– Замечательно, Жень. Теперь поставь себя на ее место. Юля – девушка не глупая, и не стала бы таскать с собой толстые пачки с купюрами. Даже переведенные в валюту. Но и класть их в какое-нибудь малодоступное место – рискованно. Лучше все-таки, чтобы они всегда были под рукой. Намек ясен?

– Честно говоря, нет, - проворчал Губанов. – Такую прорву денег в дамскую сумочку не запихнешь.

Я не согласился:

– В дамскую сумочку можно и корову запихнуть. Но сейчас не об этом. Я хочу тебе вот что сказать: искать надо не деньги.

– Что же, по-твоему, надо искать?

Я не ожидал, что Губанов включит тугодума! 

– Сам подумай, Жень, - подводил я его к догадке. – Она девушка. Молодая, эффектная. Что может быть всегда при ней? Дорогое, но не тяжелое. Какая вещь?

Должно быть, многолетнее общение с Субботиным не прошло для капитана без последствий.

– Квартира? – спросил он. – Мы бы узнали об этом. Потом, зачем продавать свою жилплощадь, чтобы затем…

Я прервал его:

– Значит, она купила что-то не громоздкое, однако достаточно дорогое. Из женских причиндалов. Я подчеркиваю: женских!

Теперь, наконец-то, осенило и Губанова:

– Какие-нибудь украшения! Драгоценности!

– Конечно! – воскликнул я. – И она их носит с собой. Постоянно.

Ищейка в звании капитана почувствовала след:

– Ты прав, Дим! Черт возьми, я уверен, ты прав! Но что же это за вещица? Думаю, что-то очень дорогое.

Я был того же мнения:

– Нереально дорогое! И мы можем узнать, что это. Точнее, ты можешь. Бегать по всем ювелирным нашего города не обязательно. Достаточно проверить те, что расположены поблизости от бывшей квартиры Ласточкиной. Это не займет много времени.

– А если не повезет с ближайшими?

– Тогда придется побегать.

Губанов засопел в трубку.

– Надеюсь, что помог тебе, - сказал я. – Больше говорить не о чем. Жень, ты сообщишь мне, если вы чего нароете?

Он пообещал:

– Да. Теперь жди ты. Когда что-нибудь выясню, позвоню. Может быть, получишь эксклюзивный материал.

– Хорошо бы. – Какой корреспондент станет возражать против такой радужной перспективы?! – Это будет твоей благодарностью за мою идею.

– Жди.

Я не надеялся услышать слова признательности, поэтому, когда связь оборвалась, спокойно положил трубку и, закинув ноги на стол, закурил.

«Раньше вечера напрасно ждать каких–либо новостей», - решил я. Значит оставалось только набраться терпения, которого, в принципе, мне было не занимать. (Я как-то выдержал в кинотеатре просмотр «Темного рыцаря»!)


Вернувшийся Липатов сидел напротив, насупившись, и старался не встречаться со мной взглядом. Это развлекало меня и скрашивало часы ожидания. Я нарочно не отводил от него глаз, но он оказался искусным соперником.

Тогда я совершил многократный променад от двери к окну и обратно в проходе между нашими с Липатовым столами. Словом, убивал время как мог.

Когда кислая физиономия Олега мне наскучила, я отправился в крестовый поход по редакции. Настала моя очередь надоедать сослуживцам. Они, однако, в большинстве были людьми чуткими и не злопамятными, поэтому только трое из них грубо послали меня куда подальше. А фотограф Илья запустил в меня пустой тюбик из-под клея. Промахнулся.
 
– Все дело в тренировках, - объяснил я Илье и удалился восвояси.

Абсолютно пустое времяпрепровождение продолжалось до конца рабочего дня.
 
Губанов не звонил. А мог бы, хотя бы для того, чтобы просто спросить, не возникла ли у меня еще одна гениальная идея. Он же не знал, что этого не случилось.

С момента нашего разговора прошло, смешно сказать, столько времени, что его хватило бы на посещение всех ювелирных магазинов и лавок города.

Но Губанов не звонил.

Выходя из редакции, я твердо решил, что дам ему еще часа полтора. Если же за это время он не объявится, буду считать себя оскорбленным и в будущем стану действовать только так, как сочту нужным. Так, как будет выгодно лишь мне.

Я уже мысленно выговаривал Губанову все, что о нем думал. «Эксклюзивный материал, говоришь?! – возмущался я про себя, направляясь к табачной палатке. – Я тебе устрою эксклюзив! Как принимать помощь, так пожалуйста, а чтобы самому помочь… Свинство! Если бы моя догадка оказалась пустышкой, ты бы уже десять раз позвонил! Но нет: тишина! Что это может означать? Только одно – я был прав! Я вывел тебя на след, и теперь стал не нужен. Для того чтобы снова вспомнить обо мне, тебе, товарищ капитан, необходимо снова оказаться в тупике. И ты там рано или поздно окажешься! Вот тогда устраивай доверительную беседу с кем-нибудь другим: понаивнее и поскромнее. Например, с Липатовым».
Проходящая мне навстречу влюбленная парочка пристально посмотрела на меня. Особенно прыщавый молодой человек с бейсболкой на боку.  «Я что – говорю вслух?» - спросил я сам у себя и тут же прекратил свои мысленные возмущения.

– Уваров! – окликнул меня грубоватый мужской голос.

Я обернулся. Слева от бордюра припарковался чудо-автомобиль – губановский «москвич». Из опущенного стекла мне махал рукой сам капитан.

– Опа! – сказал я, подходя к машине. – Это корыто до сих пор плавает?

– И неплохо. – Губанов распахнул передо мной дверь. – Прошу на борт.

Я сел на переднее сидение, рядом с ним.

– Жень, тебе сейчас не икалось?

Капитан усмехнулся:

– Вспоминал меня?

– И еще как! – Я захлопнул дверь. – Какие новости?

– Я только что из редакции, - ответил Губанов. – Хотел застать тебя там, но ты уже ушел. Я поехал к тебе домой, еду, и вдруг вижу: Уваров собственной персоной.
 
– Значит, моя догадка оказалась правдивой? 

– Правдивой?! – воскликнул он. – Это мягко сказано. Она настолько правдива, словно ты знал все наперед. Но ты ведь не знал?

– У меня котелок неплохо варит. Твои же слова. – Я закурил. – Покончим с лирикой. Колись, что Ласточкина купила?

Губанов покачал головой:

– Знаешь, Дим, даже удивительно, что тебе что-то не известно. Честное слово.

Мне пришлось признать горькую истину:

– Я не волшебник. И не учусь на него. Просто в детстве любил читать детективы. Конан Дойля, Агату Кристи, Честертона. – Я стряхнул пепел в окошко на тротуар. – Жень, не молчи. Соображаешь, с чего начать? Давай по порядку. Хочешь, я буду задавать тебе наводящие вопросы?

– Не надо. – Капитан достал из кармана пиджака две сложенные пополам бумажки. Потом развернул одну из них. – Читай. Это выписка из журнала продаж ювелирного, расположенного неподалеку от дома, где жила Ласточкина.

Я не торжествовал только потому, что уже знал, что был прав.

– Обрати внимание на третью фамилию, - добавил Губанов.

Я последовал его совету.

Да, фамилия была известная. Даже, несмотря на корявый почерк Губанова, было ясно, что под третьим номером в списке значилась фамилия «Ласточкина». А дальше были указаны полные инициалы – Юлия Игоревна.

– И когда она совершила покупку? – поинтересовался я, сделав затяжку.

– Через день после того, как продала дачу. Деньги за квартиру у нее уже были. И не только они.

У меня перехватило дыхание:

– Жень, почему ты так сказал?

Он выпятил нижнюю губу:

– Сам прикинь: квартиру она продала за миллион четыреста тысяч рублей. Плюс: почти миллион за дачу. Это в переводе тысяч пятьдесят пять евро. А драгоценностей она купила на семьдесят одну тысячу евро.

Я не поверил своим ушам:

– На сколько?

– Ты не ослышался. – И Губанов повторил на бис: – На семьдесят одну тысячу евро! Теперь вопрос: откуда взялись шестнадцать тысяч евро?

– Не знаю, - пробормотал я.

Капитан наморщил лоб:

– Я тоже не знаю, но очень хотел бы знать.

«Боже, неужели Ласточкина и вправду преступница?! – Эта мысль основательно поселилась во мне. Все попытки прогнать ее оказывались безуспешными. – Неужели она использовала меня?! Использовала Артаева, Молоканова… Может, даже Смоленкова и Кравцова… И они сейчас мертвы! Все мертвы! Все, кроме меня. Я один… один остался в живых!»
 
– О чем задумался? – Капитан, сам скрытный по природе и по долгу службы, в других людях это качество на дух не переносил. – Новая идея?

– Нет, - ответил я. – Гадаю, что можно приобрести на такую крупную сумму?

Губанов потряс в воздухе вторым сложенным вдвое листком и сказал:

– Если не брать в расчет всякую мелочевку: кулон, сережки и перстень, то внимания достойна только одна вещица. Называется «Черный кардинал».


ГЛАВА  25

ИСТОРИЯ  «ЧЕРНОГО  КАРДИНАЛА»

– «Черный кардинал»? – переспросил я. – Что это такое?

– Брильянт. – Капитан протянул второй листок. – Я навел справки. Вот информация о настоящем «Черном кардинале». 

– Настоящем? То есть Ласточкина купила фальшивку? Ты это хочешь сказать?

Губанов кивнул:

– Да, фальшивку… Ха! Копию, которая стоит ровно шестьдесят тысяч евро.

Мне стало жарковато:

– Сколько же стоит оригинал?

Капитан отмахнулся:

– Лучше тебе не знать. Да и я не знаю. Какая нам разница – оригинал хранится в каком-то парижском музее. – Губанов потер переносицу. – Плевать на оригинал! Меня интересует, где сейчас копия!

– Стоимостью в шестьдесят тысяч евриков, - добавил я.

– Да! – Капитан задумчиво уставился в лобовое стекло. – Где копия, там Ласточкина!
 
– А где Ласточкина, там копия!

– Вот именно.

Я ткнул пальцем в листок.

– Значит, это история настоящего брильянта?

– В основном. О подделках всего пара строк. Кстати, можешь оставить эти листочки себе, у меня на работе полно ксерокопий.

– А сколько подделок у брильянта?

Капитан пожал плечами:

– Теоретически может быть сколько угодно.

– А практически?

– Сколько угодно. Мне кажется, точное количество копий не знает никто.

– Но, наверняка, они все дорогие, - предположил я. – Более или менее.

– Наверняка, - согласился капитан.

Я развернул лист с историей «Черного кардинала».

– Я прочту?

– Конечно. Валяй.

В наивной юности, под влиянием книг, я мечтал стать Шерлоком Холмсом или на крайний случай Арсеном Люпеном; обожал разгадывать всякие головоломки в журнале «Наука и жизнь» – развивать свои дедуктивные способности. Наверное, даже подумывал о работе в милиции. Однако теперь, повзрослев, твердо уверовал, что для подобной работы я был и есть излишне образован. К тому же – брезглив.

И все-таки я не до конца оставил юношеское увлечение. Я пошел работать в газету, но не в отдел рекламы и не в спортивную колонку, а стал корреспондентом криминальной хроники. Здесь я спокойно реализовывал свои графоманские пристрастия и дедуктивные навыки. Это раз. В отличие от Губанова, мог себе позволить не нырять с головой в ту грязь, о которой писал. Если этого не хотел. Это два. И, наконец, в отличие от того же самого капитана, имел больше шансов дожить до пенсии. Это три.

При каждом удобном случае я старался применять способности, приобретенные в далекой юности, разгадывая головоломки. Так было и сейчас.
 
Содержание бумажки, переданной мне Губановым, было сухим изложением фактов и сведений. Это была перепечатка из какой-то энциклопедии. Но какой именно – указано не было.
«Работенка для серых клеточек!» – возрадовался я.

Включив в себе детектива, я через минуту выяснил, что это была энциклопедия, состоящая приблизительно из десяти–одиннадцати томов, изданная еще в советские времена. Теперь я легко мог узнать название информационного источника. Достаточно было лишь раз посетить ленинскую библиотеку.

«Для внимательного и анализирующего человека нет ничего невозможного», - мысленно похвалил я себя.

– Чего улыбаешься? – спросил Губанов, все это время пристально наблюдавший за мной.

Я не ответил.

Капитан мало подходил для роли доктора Уотсона или капитана Хастингса, поэтому я не стал объяснять ему причину радости и, соответственно, цепочку моих умозаключений. Не стал убеждать его в том, что местонахождение слова на странице говорит о многом, а соседствующие слова – тоже не безмолвные наборы букв. Не стал указывать на факты, свидетельствующие о том, что перепечатка производилась из первого, второго и, предположительно, девятого томов энциклопедии. Из первого про алмазы, из второго про брильянты, а где-то из предпоследнего – про Ришелье.

Кому-то может показаться, что все эти мои размышления – напрасная трата времени. Ведь куда проще спросить у самого Губанова, благо он был под рукой.
   
Проще, но губительнее.

Проще и быстрее проехать остановку на троллейбусе, чем пройти пешком. Проще и быстрее запихнуть в себя какие-нибудь пирожки, чем поесть нормально. Проще и быстрее поздравить знакомого с днем рождения по телефону, чем сделать это лично. Да, все это проще и быстрее, но разве лучше?

А впрочем, я никого не учу и ни к чему не призываю. Я не учитель и не судья. Просто мне было интересно поработать мозгами, и я это сделал.

Итак, удовлетворив свою интеллектуальную жажду, я обратился к содержанию бумажки, переданной мне Губановым. К трем перепечатанным статьям: об алмазах, о брильянтах, где как раз и упоминался «Черный кардинал», и о Ришелье.
 
В первой статье говорилось о том, что такое алмаз в принципе. «Минерал, чистый кристаллический углерод, один из самых драгоценных камней». Перечислялось несколько сортов алмазов: от дешевых до безумно дорогих. Указывались главные месторождения: Южная Африка, Индия, Бразилия и т. д.

В целом, из первой статьи было понятно, что оригинал купленного Ласточкиной брильянта был сделан не из лучшего сорта алмазов. При работе с ним применялись менее качественная шлифовка и полировка камней. Однако, как выяснилось, даже «дешевая» алмазная подделка какого-нибудь известного брильянта тянула на несколько тысяч евро.

«Заполучить бы пару таких подделок! – подумалось мне. – Сто двадцать тысяч евро! Ух! Что бы я с ними тогда сделал! Правда, что? – Ответ напрашивался сам собой. – В том-то и прелесть, что с такими деньгами уже ничего и не надо делать. Я был бы пожизненно упакован и обеспечен. Если бы, конечно, эти деньги по-умному вложил».

Мечты, мечты…

Кстати, именно из первой перепечатки, я узнал, что энциклопедия принадлежит к советскому периоду. Узнал благодаря затесавшемуся заголовку последующей статьи – «Алмазный фонд СССР».

– Дай прикурить, - попросил Губанов, отвлекая меня от чтения. – Моя зажигалка сдохла.

Я выудил свою и протянул капитану:

– Возьми. Только отстань.

– Читай-читай, - милостиво разрешил он.

Самой информационно насыщенной и важной была вторая статья. О ее содержании я хотел бы рассказать подробнее. Но сначала в двух словах о третьей статье, которая казалась мне лишней. Всякий мало-мальски образованный человек знал, кто такой кардинал Ришелье, герцог и французский государственный деятель ХVII века. Но Губанов все-таки сделал распечатку. То ли Женя плохо учился в школе, то ли не читал в детстве Дюма. Единственной ценной и позабытой мною информацией был тот факт, что во время правления Ришелье французы приобрели колониальные владения в Америке и Африке. А Африка, особенно ее южная часть, как указывалось в первой статье, - всегда была месторождением алмазов.

Вот так – не спеша и последовательно – я добрался, наконец, до «Черного кардинала». Ему, как и другим большим брильянтам, была посвящена отдельная колонка.

Сначала, как было и с алмазами, давалась общая характеристика понятию «брильянт». Это «драгоценный камень – алмаз, ограненный в определенную форму». Потом говорилось о том, что «расцениваются брильянты по весу – в каратах, чистоте воды, цветовой игре, форме и т.д.» Также автор статьи указывал на то, что крупнейшие брильянты «считаются достопримечательностями и носят особые названия: «Орлов» - 194, 75 карата, «Регент» - 136, 75 карата, «Флорентинец» - 133, 12 карата, «Полярная звезда» - 125 каратов, «Черный кардинал» - 116 каратов и др.

Пропустив колонки, посвященные первым четырем брильянтам, я перешел непосредственно к «Черному кардиналу».

История его возникновения оказалась простой и короткой. Составители энциклопедии и не подозревали, что несколько десятилетий спустя этот драгоценный камень так заинтересует милицию и еще одного корреспондента.

Алмаз, ставший впоследствии брильянтом «Черный кардинал», был добыт в начале тридцатых годов XVII века в одной из африканских колоний. Потом перевезен в Париж, где над ним потрудились лучшие столичные ювелиры. Они старались на славу, потому что некий вельможа собирался преподнести этот брильянт в подарок самому кардиналу Ришелье.
 
Камень шлифовали алмазным порошком, а полировали тонкой алмазной пылью, растертой с оливковым маслом. Ювелиры трудились не покладая рук. Подмастерья в эти дни даже не допускались на порог мастерской.

И наконец брильянт был готов. И подарен Ришелье. Ходили слухи, что, взглянув на него, на это произведение искусства, кардинал воскликнул: «Этот камень такой же величественный, как и я!» С тех самых пор брильянт и получил название «Кардинал». Позже к нему добавилось определение «черный». В статье упоминались два предположения, откуда оно могло взяться. Первое: алмаз был доставлен из Африки, где, как известно, темно-кожее коренное население. А второе, казавшееся мне более правдоподобным: кардиналу чем-то не угодил вельможа, подаривший брильянт, и Ришелье сгноил неугодного ему человека в тюрьме. Название брильянта сразу же увеличилось на одно слово – «черный». Что означало – «неблагодарный».

Рядом с колонкой была представлена фотография брильянта. «Ничего особенного», - решил я про себя, разглядывая снимок. Но я не являлся знатоком драгоценностей. На меня большее впечатление произвели бы стопки хрустящих бумажек европейской валюты – стоимость брильянта.


Я убрал листок в карман. Губанов выжидающе смотрел на меня.

– Что? – возмутился я. – Я не выдаю по две хороших догадки за день. Мне нужно подумать. Может быть, даже не один час.

– У меня к тебе просьба, - сказал капитан, барабаня пальцами по рулю. – Пока мы все не выяснили, про брильянт ни звука. Хорошо?

– Как обычно! – заметил я.

– Хорошо?

– Ладно. Во имя вселенской справедливости. – Я расправил плечи. – Но у меня тоже есть просьба.

Губанов напрягся:

– Какая?

– Расслабься, - успокоил я его. – Ничего серьезного. Просто когда о брильянте можно будет напечатать, ты сообщишь мне сразу же. Немедля. Договорились?

В его ответе послышались нотки облегчения:

– Без проблем. Но до тех пор терпеливо жди.

Ждать ох как не хотелось. В ожидании могла и вся жизнь пройти.

– Не хочешь ждать? – Губанов сощурился. – Наверное, мечтаешь получить в этом году премию как лучший журналист года?

Я как бы сплюнул:

– Тьфу-тьфу-тьфу! Чур меня!

– Но премии «лучший корреспондент года» у нас в городе не существует! – открыл Америку капитан.

У него зашелся телефон. Заиграл какой-то блатняк.

– Да? – ответил Губанов на звонок. – Я слушаю… – Его глаза вылезли из орбит: – Что?.. Где?..

– Когда? – подсказал я.

Губанов поднял указательный палец, требуя тишины.

– Я еду, - сказал он в трубку. – Через пять минут буду.

Почувствовав тревогу, я спросил:

– Что-то произошло?

Капитан убрал мобильник, включил зажигание и кивнул:

– Ивалькова объявилась. Сейчас она в моем кабинете.

Я попросил:

– Жень, можно я поеду с тобой? Вдруг чем-нибудь пригожусь.

– А где твоя машина?

– На парковке у редакции, - отмахнулся я. – Потом за ней вернусь.

– Что ж, поехали.

В этот момент уже у меня заиграла заводная попсовая мелодия. Я взглянул на табло телефона, и сердце замерло. Звонила Ласточкина.

– Я на минутку. – Я вылез из машины.

Губанов было высунулся за мной:

– Секреты?

– Нет, - соврал я. – Личное.

Он фыркнул и предупредил:

– Давай быстрее. У меня нет времени!

– Понял. Пять сек, - отозвался я.

Юлин голос, как бывало и раньше, подействовал на меня гипнотически. Все обиды забылись. Она просила о немедленной встрече, и я не мог ей отказать. Да и не хотел.
 
– Жень, я не еду, - бросил я капитану и зашагал к парковке, где находилась моя «приора».

Губанов нагнал меня.

– Почему?

– Что?

– Почему ты не едешь?

– Возникло одно дельце, - сухо ответил я.

Он взял меня за руку и остановил.

– Дим, не обманывай! Кто звонил?

– Шеф. – Я освободил руку. – Сергей Борисович. Просил вернуться в редакцию.

– Шеф? – Рентгеновский взгляд капитана вонзился в меня. – Каждый раз, когда ты меня обманываешь, ты во что-нибудь влипаешь. Во что-нибудь паршивое.

Я изобразил на лице улыбку:

– Только не сегодня. Честное слово. Нужно вернуться в редакцию.

Мы оба спешили, поэтому он не стал докапываться до истины, да и я его не задерживал.

– Помни, о чем шефу пока говорить не следует! – сказал мне капитан на прощание, особенно выделив слово «пока».

Я ответил, что склерозом пока не страдаю. И интонационно подчеркнул то же самое слово.


Прогрев машины иногда производится не только ради самого прогрева. Водителю необходимо время успокоиться, собраться с мыслями, особенно если впереди его ждет важная встреча. Так было со мной. Я курил, расхаживал вдоль машины и представлял себе, как увижусь с Ласточкиной, что скажу ей… К своей чести, упомяну, что я не забыл позвонить Ане и  предупредить ее, что сегодня могу прийти поздно. Ласточкина Ласточкиной, а Аню обижать не стоило. Моя учительница посетовала на то, что мы очень мало видимся в последнее время, и мне пришлось пообещать ей, что скоро все изменится к лучшему.

Когда я заканчивал говорить по телефону, мимо меня прошел Липатов, направлявшийся к своей «Дэу».

– Сергей Борисович спрашивал о тебе, - пробубнил он. – Минут через пять после того, как ты ушел.

– Спасибо, - поблагодарил я. – А ты что-то задержался сегодня. У нас теперь ненормированный рабочий день?

Олег проворчал что-то в ответ. Я расслышал только:

– Ивр мыр пыр иш.

Такого языка я не знал, поэтому откликнулся по-русски:

– Тебе тоже доброго вечера! – И доказал, что не он один является полиглотом. – Гуд бай, май френд! Гуд бай!

Липатов не издал ни звука. Видимо, пытался передать мне сообщение при помощи мыслительных волн.

Не получилось.

Насупившись, он сел в свою машину.

Мне было все равно, а правильней сказать: не до этого. Я продолжал настраиваться на долгожданную встречу с Ласточкиной.

Помешал шеф. Он шествовал к своей «Хонде», но, завидев меня, изменил маршрут.

– Что-то ты какой-то возбужденный? – Сергей Борисович оценивающе осмотрел меня. – В чем дело?

Я выкинул окурок в урну и ответил:

– Все в порядке, Сергей Борисович. Просматривал интимную страничку, вот и возбудился.

– Понятно. Я разыскивал тебя. – Шеф по-барски выпятил грудь: – Ну?

И все!

Я принял правила игры:

– А что?

Шеф:

– Каково?

Я:

– Где?

Шеф:

– Соотношение?

Я:

– Чего?

Шеф:

– Процентов?

Я:

– Чьих?

Шеф:

– Наших!

Я:

– Вы о чем?

Возникла молчаливая пауза. Некоторое время мы с недоумением смотрели друг на друга, а потом разразились здоровым искренним смехом.

– Конец рабочего дня, - констатировал шеф.

– Ага, - согласился я. – Крыша едет.

Сергей Борисович достал носовой платок и протер вспотевший лоб. При этом нечаянно сдвинул на бок парик. Но я уже не в силах был смеяться. Мне предстояла важная встреча, и расслабляться не стоило.

– Что за «соотношение процентов»? – успокоившись, спросил я.

Шеф ощутил дискомфорт на голове и моментально поправил парик. Я сделал вид, что не заметил его манипуляций.

– Ты говорил, что наши шансы растут, - сказал Сергей Борисович. – Я об обещанном потрясающем материале. Вчера соотношение было: «фифти–фифти». Каково сегодня?

– Гораздо лучше, - брякнул я, не подумав. – Для нас. – Затем поправился: – На днях все должно решиться. Надеюсь.

– Хорошо. Помни…

– Держать вас в курсе.

– Точно. – Шеф уже вперевалочку пошел к своей машине.

– Помню и обещаю, - сказал я ему вслед.

Я всегда держал слово. Всегда. Особенно перед Сергеем Борисовичем…

Но ровно настолько, насколько это было выгодно мне.


ГЛАВА  26

ДОВЕРИЕ

Возле кафе, в котором мы с Ласточкиной условились встретиться, свободного места для парковки не оказалось. Поэтому мне пришлось проехать пару домов дальше и там  оставить машину.

Возвращаясь обратно пешком, я столкнулся (мне сегодня везло!) с Василием Ивановичем – соседом Молоканова. Он не шарахнулся в сторону, а, наклонив голову, уставился на меня. Кажется, он был трезв. Держался вполне уверенно. Взгляд был… осмысленным. Насколько это вообще было возможно.

Судя по его физиономии, я догадался, что он не узнал меня. Ему было знакомо мое лицо, но откуда – он не помнил. Чтобы освежить память, можно было бы взять его за грудки и оторвать от земли, но я не стал этого делать.

– Добрый вечер, Василий Иванович! – вежливо поздоровался я. – Не узнаете?

Он, почесав затылок, сказал:

– Вроде бы…

Продолжения не последовало, поэтому я взял инициативу в свои руки:

– Да-да, за последние несколько дней я слегка поизносился. Если так можно выразиться. Но я хотел бы поговорить с вами о другом. Я – приятель капитана милиции Губанова… Не пугайтесь, вы ничего не натворили. Мне, во всяком случае, ни о чем таком не известно. – Он достал какую-то дешевую папироску, и я дал ему прикурить. – Помните, я заходил к вам домой, и мы разговаривали о Молоканове. Помните?

Его брови слились в одну линию:

– Когда? 

– Что «когда»?

– Когда мы разговаривали?

Я не назвал точное число:

– Несколько дней назад.

– Подожди, подожди, - он напрягся так, словно собирался сдавать сложный экзамен, - это вы меня… за грудки…

И он сделал шаг в сторону.

– Значит, вспомнили. – Я взял его за руку и успокоил: – Не бойтесь, драться не буду. Наоборот: денег подкину, если поможете. Раз уж вас мне сам Бог послал.

Мой собеседник одарил меня беззубой улыбкой:

– Я с удовольствием помогу.

– Прекрасно. Тыщу, как Молоканов, конечно, не дам, но и не обижу.

– Да-а-а, - горько протянул Василий Иванович, вспоминая ту «тыщу» и понимая, что ее не вернуть. Потом встрепенулся: – Вы знаете, а Молоканов-то… того! Упал из окна. Насмерть.

– Знаю, - кивнул я. – Слышал.

Я уже собирался объяснить «Чапаеву», что от него потребуется, как он опередил меня вопросом, без причины перейдя на «ты»:

– Ты пиво пьешь?

Это было неожиданно, поэтому я немного растерялся.

– А-а-а… пью. Но о пиве в другой раз. У меня мало времени.

– А у меня океан, - философски заметил Василий Иванович. – Денег же – ноль целых ноль десятых.

Я решил, что сегодня не тот случай, чтобы следовать этике и морали. Поэтому сказал:

– Деньги есть у меня. Немного, но на пиво хватит.

Собеседник оживился:

– Я сбегаю.

– Договорились, - не возражал я. – Только сначала дело. Узнаете ли вы девушку, что приходила к Молоканову? Ту, с цветными волосами? Узнаете ее, если она перекрасилась и изменила прическу?

Василий Иванович наморщил свой и без того испещренный морщинами лоб.
 
– Цветные волосы, - бормотал он, - Молоканов… Девушка с цветными волосами…

– Они встречались полгода назад, - напомнил я.

Мыслительные старания «Чапаева» продлились не меньше минуты. Потом он признался, вытаращив глаза:

– Не знаю: узнаю – не узнаю. Надо попробовать.

– Пойдемте. – Я потащил его в сторону кафе.

Он не сопротивлялся. Лишь спросил:

– А если не узнаю? Как насчет пива?

Я свободной рукой достал из кармана купюру в пятьдесят рублей и сунул ее «Чапаеву».

Он почесал щетинистый подбородок:

– Спасибо. Теперь точно узнаю.

Я на мгновение остановился:

– Мне нужна правда. Не узнаете, так и говорите.

Василий Иванович «стал покорным и смиренным», как писал поэт:

– Хорошо.

Мы почти подошли к кафе, когда я обратил внимание на двух мужчин и девушку, выходящих оттуда. Создавалось впечатление, что мужчины конвоируют спутницу. Она шла явно без охоты и то и дело оглядывалась по сторонам, словно ожидала кого-то.

Мое сердце бешено заколотилось. Да, Ласточкина сильно изменилась. Например, что подтверждало слова Ивальковой, стала брюнеткой с короткой стрижкой. Ее было трудно узнать с первого взгляда, однако это несомненно была она.

И одного из мужчин я тоже узнал. Он исхудал, бледное лицо казалось осунувшимся, и все же коротко стриженную бандитскую морду я узнал сразу же.
 
Я остановился. Василий Иванович тоже.

– Пришли? – спросил он.

Я не ответил, наблюдая за троицей.

Бандиты затолкали Юлю в «шаху», припаркованную напротив кафе. (Времена джипов для этих нарушителей закона, по-видимому, прошли!) «Морда» сел за руль, а его подельник остался с Ласточкиной на заднем сидении.

«Черт! – выругался я про себя. – Почему, когда я проезжал, не было ни одного свободного места!»

Решение, как действовать, я должен был принять в считанные секунды. Бежать к своей машине не стоило. Пока я вернусь, «шахи» здесь уже не будет. Звать на помощь или бежать за жигуленком тоже бесполезная трата сил и энергии!.. Что же тогда?

То, что сделал я, может быть, аморально, но я никогда и не претендовал на звание святого. Когда «шаха», набирая скорость, практически поравнялась с нами, я толкнул под ее колеса Василия Ивановича. Машина шла на второй передаче, поэтому столкновение было не сильным, но достаточно эффективным.

– Человека сбили! – заорал я не своим голосом. – Человека сбили!

Моментально собралась толпа. Все обступили Василия Ивановича, сидящего на дороге и растерянно моргающего. «Чапаев» находился в шоке, а в остальном был в порядке. Ссадин и синяков на нем я не заметил.

– Куда ты, козел, прешь! – кричал на него «морда». Ему пришлось вылезти из машины. Все равно проехать через толпу он бы не смог. – Сволочь ты рогатая! Ослеп совсем?
 
– Милицию! – требовала одна расфуфыренная не по годам особа. – Вызовите милицию!

Сама она отчего-то этого делать не хотела.

– В советские времена подобного безобразия не было! – заверил гражданин с тряпичной сумкой, в которой позвякивали бутылки.

За сбитого пешехода вступилось большинство собратьев-пешеходов. Особенно престарелая его часть. Бабушки и дедушки готовы были разорвать «морду» в клочья. Они накинулись на бандита и крыли его такими словами, что останься я там, точно бы покраснел.

Однако я не остался. И Ласточкину, естественно, не оставил.

– Бежим! – крикнул я ей, распахнув заднюю дверцу.

Дважды просить не пришлось. Попытавшегося удержать Юлю бандита я утихомирил ударом кулака в нос.

– Где твоя машина? – на ходу спросила Ласточкина.

Я указал вперед:

– Почти добежали. – И, достав брелок, отключил сигнализацию. – Секунда – и спасены!
 
Мы с Юлей одновременно оказались в салоне «приоры», я заблокировал двери и включил зажигание.

– Поехали быстрее! – попросила Ласточкина.

– Через мгновение. – Я обнял девушку и притянул к себе. Потом, убрав с ее лица челку непривычно черных волос, страстно поцеловал ее в губы.

Она не сопротивлялась, но и взаимности не проявляла.

– Ух! – Я отстранился. – Не мог сдержаться.

– Поехали. – Юля тяжело вздохнула.

– Погнали, - согласился я. Сдав назад, развернул машину и направил ее в противоположную от «шахи» сторону.

– Куда мы едем? – Юля поправляла растрепавшуюся прическу.

Я считал ответ очевидным:

– В милицию. Губанов как раз на месте. И Ивалькова у него. Представляешь, капитан, и не он один, считает…

– Нет, - перебила она.

– Что?

– Заверни здесь.

– Прямо здесь?

– Да.

Я выполнил ее просьбу.

– Мы не поедем в милицию, - сказала Юля. – Через два часа я уезжаю. У меня поезд.

– Куда ты уезжаешь? Домой? В Лазарево?

Она не поморщилась, услышав про историческую родину. Но и счастье на лице не отразилось.

– Нет, - ответила она. – Я уезжаю в другую страну… Я… Дим, остановись где-нибудь. Нам надо поговорить.

– О «Черном кардинале»? – спросил я, паркуя автомобиль. – Стоимостью в шестьдесят тысяч евро?

– Не только о нем. – Ласточкина облизала губы. – Что тебе еще известно?

«Немало», - подумал я. И перечислил вслух:

– Ты не была беременна. Ты не вышла замуж за Молоканова. (Возможно, и не собиралась). Ты продала всю свою недвижимость, уволилась с работы и приобрела брильянт и другие золотые побрякушки. Уверен, они и сейчас при тебе. Все свое ношу с собой.

Ласточкина не стала ни подтверждать, ни опровергать сказанное мною. Лишь задала вопрос:
– Губанову, я так полагаю, это все тоже известно?

Я кивнул.

– И вы с ним решили, что я – преступница?

– Он – да.

– А ты? – Юля безрадостно улыбнулась.

Я пожал плечами:

– Я в полной растерянности. Но многое это подтверждает.

– Исчезла, изменила внешность, сняла квартиру, из которой выпал чело… бывший жених. Я права?

– В общих чертах. – Я потер переносицу. – Ты забыла о том, что врала мне. Про свадьбу, про беременность… Кстати, ведь если бы не беременность, убийство Артаева так просто не сошло бы тебе с рук. А Молоканов? Что произошло с ним?

Ласточкина побледнела:

– Ты хочешь знать, не я ли его столкнула? Отвечу – нет. Думаю, это те двое на жигулях. Они ищут деньги Артаева и считают, что я их взяла.

– А это не так?

Она молчала.

– Это не так? – повторил я вопрос.

– Нет. Ты… ты веришь мне?

Теперь я молчал.

– Дим, ты веришь мне? – Ласточкина сузила глаза. Затем, подождав немного, сказала: – Что ж, не говори ничего.

Я достал сигарету, открыл дверцу и закурил.
 
– Юль, что тебе от меня надо? Зачем эта встреча? – Я выпустил струйку дыма. – Ты так долго не отвечала на звонки, и вдруг… Решила попрощаться перед отъездом? Да? А с Елизаветой Степановной попрощалась? Не забыла, что у тебя есть мать? Ты ее с собой в другую страну заберешь? Или пусть по-прежнему Саша, сосед, за ней ухаживает? Помнишь Сашу? Толстяка, хрюкающего…

– Замолчи! – вдруг закричала Ласточкина. – Прошу, замолчи! Я потому и не еду к маме: боюсь, увижу ее и не смогу никуда уехать. А я хочу другой жизни. Чтобы круглый год солнце, чтобы море, чтобы тепло. У меня теперь новое имя, новый паспорт…

– Зачем ты хотела увидеться? – Я раздраженно выкинул сигарету. – Предложишь поехать с тобой?

Она молча покачала головой.

– Зачем же?

– Мне кажется, ты единственный, кому я могу доверять. – Юля коснулась своей ладонью моей. – Я хотела довериться Ивальковой, но не решилась. Она болтушка и…

– Что ты хочешь?

Ласточкина раскрыла сумочку и достала маникюрные ножницы. Затем немного распорола ими подкладку своего плаща. Я не без интереса наблюдал за происходящим.

– Вот. – Из образовавшегося отверстия Юля изящными пальчиками извлекла небольших размеров коробочку и протянула ее мне. – Открой.

Я открыл. Внутри оказались драгоценности: кулон, сережки и перстень.

– Спасибо, - сказал я, закрыв коробочку, - я такие вещи не ношу. Твой прощальный подарок мог бы быть куда полезней, если бы…

– Этот подарок не для тебя.

– Для матери?

Ласточкина кивнула:

– Не знаю, когда мы с ней снова увидимся. – И всхлипнув: – Не хочу, чтобы она в чем-то нуждалась.

– Она по-любому будет нуждаться, - заверил я. – Нуждаться в дочери. Разве не так?.. Ты не согласна?.. Впрочем, дело твое.

Юля, опустив глаза, сказала:

– Ты должен продать их по одному, а деньги переслать маме. Например, раз в полгода.

– Должен?

Она поправилась:

– Извини, конечно, не должен. Но я рассчитываю на тебя. Можешь взять небольшую часть вырученных денег себе. Сколько сочтешь нужным.

– Может, все? – Я ухмыльнулся. – Юль, ты сплошь и рядом обманывала меня и надеешься, что я не поступлю с тобой так же? Одиннадцать тысяч евро – сумма впечатляющая. Трудно устоять.

– Ты устоишь, я уверена.

«Она уверена! – возмутился я про себя. – Вот возьму и… Хотя, какого дьявола, она права!» 

– Хорошо. – Я убрал коробочку в бардачок. – Но одно условие: ответь, почему ты уезжаешь именно сейчас? Почему раньше не уехала?

– Раньше не были готовы документы, - ответила Ласточкина. – Раньше меня никто не разыскивал: ни милиционеры, ни бандиты. Раньше… Нет, достаточно того, что я уже назвала.
 
– А зачем ты наврала про беременность? И про свадьбу?

– Чтобы ты… - Юля говорила с неохотой, - чтобы ты не питал никаких надежд на наш счет.
 
– Да-а-а. – Я вытащил новую сигарету. – Весело.

Ласточкина наклонилась ко мне и поцеловала меня в щеку.

– Я пошла. Прощай. Спасибо за все.

Я задержал ее:

– С этих пор брильянт следует называть «Черная парикмахерша».

Ласточкина не знала, что ответить на это.

– Показать тебе его? – спросила она.

Я сглотнул:

– Нет. Это на любителя. Иди – опоздаешь.

– А который час?

Я указал ей на часы.

Она постаралась изобразить улыбку:

– А помнишь, Дим, ты определял время по звездам?

Мне не хотелось вспоминать:

– Я больше не смотрю на небо – боюсь оступиться…


Я сидел, курил и смотрел вслед удаляющейся девушки. Я все еще ощущал ее запах, чувствовал на щеке прикосновение ее губ, понимал… Нет, ни хрена я не понимал, честно говоря!


ГЛАВА  27

«А  ПЕРВАЯ  ПУЛЯ…»

Находясь в неком трансе от беседы с Ласточкиной, я не сразу обратил внимание на «шаху», завернувшую в тот же дворик, куда ушла Юля. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать: преступники снова напали на след. Поняв это, я включил зажигание, газанул и помчался за «шахой».

Однако погони не вышло. Жигуленок был брошен прямо за углом. Бандитов рядом не было. Видимо, они предпочли продолжить преследование пешком.

Припарковавшись неподалеку, я тоже на своих двоих отправился на поиски, в первую очередь, конечно же, Юли.

Но нашел я всех троих разом. Они стояли у детского городка. «Морда» зажимал Юли рот ладонью и что-то эмоционально говорил. Второй бандит в серой куртке держал Ласточкину за руки и озирался по сторонам. Хотя никакая опасность им не грозила – двор был безлюден.
Я не стал медлить и раздумывать. Как и в случае с Василием Ивановичем, действовать нужно было сразу и решительно. Тем более что инцидент с «Чапаевым» доказал эффективность такого подхода к делу.

Незаметно подкравшись к троице, я взобрался на детскую горку и оттуда прыгнул на бандитов, для которых мое внезапное появление оказалось полной неожиданностью. 
«Морда» упал на землю, чуть не утянув за собой Ласточкину. Его подельник поначалу устоял, но потом, вторично за вечер получив по носу, рухнул, словно подкошенный. 
– Беги! – прокричал я Ласточкиной и, подняв с земли камень, бросил его «морде» в морду.
Бандит завыл от боли и достал пистолет.

«Мне хана!» – подумал я, оглядевшись в поисках спасительного убежища.

Роль этого самого убежища могли сыграть гаражи в конце двора, но добежать до них за секунду было нереально. А за две я и тем более не добрался бы – помешала бы пуля.

Утешал лишь тот факт, что Юля уже скрылась за ними, а, следовательно, жизнью рисковал только я.

– Есть последнее желание? – спросил «морда», кивком отправив подельника за Ласточкиной.
 
Я, что вполне естественно, попросил:

– Звонок другу.

– В милицию?

– Да, - честно признался я, понимая, что моя просьба все равно не будет исполнена. – Капитану милиции. Можно?

Бандит покачал головой:

– Нет. 

– Тогда своему лучшему другу по фамилии Субботин.

Мне и это запретили:

– Никаких звонков.

– А покурить напоследок? – сдался я. – Последнюю сигарету в моей чересчур короткой жизни. Это не займет много времени.

– Никотин убивает, - предостерег «морда».

Я был согласен, но с некоторой поправкой:

– Убивает, однако не так быстро, как пуля. – Я говорил, а сам потихоньку приближался к бандиту. – Прикурю в последний раз, от души затянусь, выдохну…

Я сознавал, что, если ничего не предприму, я – труп. Направленное на меня дуло не оставляло никакой надежды. В бездействии же помочь могло только чудо. Причем необыкновенное. Которое, как правило, не случается.

В связи с этим уповать на чудо я не стал, а, оказавшись на достаточном расстоянии, прыгнул на бандита. Выстрелы раздались, но уже в следующее мгновение я повалил «морду» на спину и достаточно ловко обезоружил его. Потом со всей дури оглушил преступника по голове его же пистолетом. 

«Морда» затих.

Во дворе по-прежнему, несмотря на выстрелы, не было ни души. И не мудрено: на окраине города, где мы находились и днем-то, кроме местных алкашей, никого не бывает, что говорить про поздний вечер?!

– Поспи, приятель! – не без гордости, как герой из кино, сказал я, похлопав бандита по щеке.

Однако расслабляться было рано. Следовало убедиться, что с Ласточкиной все в порядке. Ведь тип в серой куртке погнался за ней. И он, наверняка, тоже вооружен.

Я поднялся на ноги и заковылял в сторону гаражей. Но не успел сделать и десяток шагов, как меня пронзила острая боль. Затем невероятная чудовищная сила повалила меня на бок и крутанула так, что слезы выступили на глазах. Я расстегнул куртку и оглядел себя. Светлая рубашка наполовину перекрасилась в красный цвет.
 
Кровь закапала на землю.

Я был ранен. «Морда» все-таки подстрелил меня. Это почему-то вызвало во мне недоумение и какое-то безумное веселье обреченного. «Абы какого корреспондента не подстреливают, - подумал я. – Получается, моя карьера идет в гору, опыт растет, словно снежный ком!»
Однако радость омрачал один минус. Минус весомый: я истекал кровью и вполне мог не пережить такого карьерного роста.

Постанывая от боли, я выудил из кармана мобильник, но не смог его удержать, и телефон выпал из рук. Глаза слезились сильнее, так что я не видел, куда он упал.

«Фенита ля комедия! – пронеслось в голове. – Димон, тебе крышка!»

И тут:

– Дим, - эхом отозвалось в ушах, - Дим, держись!

Знакомый голос! Ее голос!

– Юля? – спросил я.

– Да, - ответила Ласточкина. – Я сейчас позвоню в скорую.

– Ты вернулась?

– Да.

– Где второй бандит?

– Убежал.

Я протер ладонью глаза:

– Значит, ты в порядке?

– Да, благодаря тебе!

Я набрался сил и привстал:

– Юль, скажи правду!

Ласточкина помогла мне прислониться к песочнице, возле которой я лежал.

– Правду о чем?

Мне не удавалось сконцентрировать взгляд на ее лице.

– Деньги Смоленкова взяла ты?

Пауза перед ответом длилась вечность:

– Да.

Я застонал.

– Была знакома с Артаевым?

– Мы жили вместе больше года.

– И ты убила его?

Она потупилась:

– Я хотела только припугнуть его. Просила уйти. Но он кинулся на меня, и я нажала на курок. Его вообще в тот вечер не должно было быть на даче …

Мое сердце защемило:

– А Молоканова тоже ты?

– Нет, не я. Поверь, Дим. Это не я. – Она платком отерла мой вспотевший лоб. – Наверное, его убили эти двое. Я тогда была с Ивальковой в парке. Просила никому не говорить о том, что она меня видела. Но она уже разболтала тебе… Ой! Я нечаянно вызвала капитана Губанова!

– Ничего. – Я протянул руку, и Ласточкина вложила в нее телефон. – Уходи, Юль. Уезжай. Твоя мать получит деньги.

– Я останусь с тобой, - неуверенно возразила она. – До приезда скорой или… милиции.

Я глубоко вдохнул и прокричал:

– Убирайся отсюда! Сейчас же!

– Нет, я…

– Проваливай!

Ласточкина погладила меня по волосам:

– Спасибо.

Я снова ничего не видел из-за слез, лишь слышал, как эта… как Ласточкина удаляется от меня. Возможно, навсегда. Надеюсь, навсегда.

– Теперь главное не отключиться, - убеждал я себя. – Не отключиться до того, как поговорю с Губановым.

Капитан, будто назло, долго не отвечал, а когда ответил, чуть не добил меня своим бессердечием.

– Что тебе? – просипел он в трубку. – Давай быстрее, я занят. Еще башка раскалывается от трескотни Ивальковой. И, по-моему, я простыл. – Он демонстративно чихнул в трубку. – Просто помираю.

– Я тоже.

– Что «тоже»? – не понял капитан. – Простудился, что ли?

– Если бы, - простонал я. – Вот, Жень, лежу в каком-то дворике в районе Короленко с огнестрельным ранением. Хотелось бы повидать тебя перед смертью, но раз ты занят…

Должно быть, у капитана вытянулось лицо от удивления:

– Это шутка? Учти, я…

– Нет! – оттачивать остроумие было некогда. – Это не шутки. В меня стреляли. Сбежавшие бандиты. Один валяется рядом, другой… не знаю где. – Я отдышался. – Приезжай или пришли кого-нибудь. Согласен даже на Субботина. Хотя меня больше бы устроил врач.
 
– Ты говоришь правду? У тебя такой голос… Боже! Ты действительно ранен?

Я почти проорал в трубку:

– Пристрелишь, если вру!

Телефон сам выпал из обессиливших рук.


Я впал в бредовое состояние…

…Ненависть и любовь – два противоположных чувства – боролись во мне, и ни одно из них не могло одержать верх…

…Раны от пуль кровоточили и причиняли боль, но эти страдания не шли ни в какое сравнение с тем, что творилось в моей душе…

…Сердце разрывалось на части…

…Я хотел крикнуть: «Будь ты проклята!», а получалось: «Я не могу без тебя!» А вместо «люблю» вырывалось…

Что тут скажешь?!

Любовь зла…


ГЛАВА  28

ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ

Палата мне досталась что надо. Светлая, и даже можно сказать уютная. И медсестрички были все как на подбор. Но, в придачу к ним, был еще и дядька Черномор – хирург, оперировавший меня. Звали его Голышев Виктор Михайлович.

Виктор Михайлович был мужиком суровым и никому спуску не давал. Ежедневно в шесть утра лично устраивал осмотр. Во время тихого часа следил, чтобы никто не болтался по коридорам. Вечером проверял, все ли больные легли спать. И, честно говоря, он поступал правильно, потому что и под таким чутким контролем мы умудрялись по ночам играть в карты. А иногда даже выпивали. Благо, одного из моих сотоварищей регулярно снабжали коньяком. Что же творилось бы в больнице без Виктора Михайловича?! Страшно подумать.
Временами он ловил нас на нарушениях и орал не своим голосом. Мы, как проштрафившиеся школьники, опускали глаза и ждали, когда буря утихнет. В наказание он лишал нас права смотреть телевизор – страшнейшая кара. Мы ворчали, но поделать ничего не могли. Голышев в больнице был безусловным авторитетом, и к тому же хирургом от бога.

Операция по моему воскрешению, как я узнал позже, была трудной и долгой. Но прошла успешно, и меня, на радость человечеству, спасли. Этому особенно были рады моя мама и Аня. Последняя не покидала больницы ни днем, ни ночью. Дежурила получше любой сестры. Даже когда ее не пускали в палату, находилась где-нибудь поблизости, всегда готовая прийти на помощь.

Моего выздоровления ждал и Губанов. Во всяком случае, он оказался первым посетителем, которого допустили к моему потрепанному величеству.

– Привет, - поздоровался он, войдя в палату. – Как самочувствие?

– Привет, - ответил я. – Уже более или менее.

– Врачи говорят: жить будешь.

Я подмигнул капитану:

– Вот, наверное, Субботин расстроился.

Губанов протянул мне увесистый пакет:

– Я тут кое-что тебе собрал. Съестное. Доктора разрешили. – Он помялся на месте. – Как тут вообще-то кормят?

– Кашки, пюрешки, макарошки, - перечислил я основной суточный рацион. –  Правда, я пока еще ничего толком не ел… – Я приподнялся на кровати, чтобы было удобнее разговаривать. –  Слушай, Жень: спасибо, что спас меня! Что быстро нашел и…

Губанов удовлетворенно закивал головой:

– Да ладно. Как иначе?!

– Спасибо! – Я протянул руку.

– Пожалуйста. – Он пожал ее.

– Простуду вылечил? – вспомнив о его недавнем недуге, спросил я.

Губанов улыбнулся и переспросил:

– Простуду-то? Сама прошла после твоего звонка. – Капитан присел на стул возле кровати. – Я тут попросил твоих соседей погулять недолго. Обоих. Чтобы не мешали нам. Минут десять. – Он указал большим пальцем на дверь позади себя. – Там, в коридоре, к тебе целая делегация. Извини, что я первым прорвался. Ты же знаешь, я человек занятой.

– Кто там?

– Родители твои, Аня, Липатов, шеф, - перечислил Губанов. – Еще кто-то с работы. Все хотят тебя видеть. Их там Субботин еле сдерживает.

– Ясно. – Я ощутил себя дефицитным товаром советских времен, скажем, колбасой, за которой выстраивалась очередь граждан-товарищей с порядковыми номерками. Сейчас магазин откроют, и волна хлынет.

– Поговорим? – Губанов в момент стал серьезным. Его деликатность не означала, что у меня есть выбор.

Я, понятное дело, не возражал. Более того, начал первым:

– Преступников задержали?

Капитан кивнул:

– Да.

– Я не пришиб того, что стрелял в меня? 

Губанов потер ладони, словно что-то перекатывал между ними.

– Нет. И даже обошлось без сотрясения.

– А чему там сотрясаться? – пошутил я.

Капитан оставался серьезным. Я еще больше приподнялся на кровати.

– Что? – Я выжидающе уставился на него.

– Имеется у меня к тебе несколько вопросов, - сказал Губанов. – Объяснения твои нужны.

Ничего хорошего я от этих вопросов не ждал, однако, собрав всю свою волю в кулак, спокойно сказал:

– Задавай. Пока мы одни.

Губанов, покосившись на дверь, заговорил:

– Я знаю, что это Ласточкина звонила тебе, когда ты не поехал со мной в отделение. Уверен, вы встречались в тот вечер. Абсолютно уверен, что ты расспросил ее обо всем. Например, о том, почему она соврала про беременность. Она ведь никогда не была беременна. Ты в курсе?

– Да, - признался я.

– Она – преступница? – спросил Губанов, глядя мне в глаза.

Я ответил не моргая и не отводя взгляда:

– Нет. Не думаю.

– Не думаешь?

– Просто не знаю. А врать не буду.

Губанов вряд ли поверил мне, но тем не менее задал следующий вопрос:

– Зачем она отдала тебе драгоценности? Те, что ты положил в бардачок.

Открытая наглость капитана восхищала. Хотя, чему я удивляюсь. Они, разумеется, обыскали мою «приору» так же, как и «шаху» бандитов. 

– Так зачем?

– Чтобы я позаботился о ее матери. – Тут мне обманывать Губанова было не к чему.
 
– А где «Черный кардинал»?

– Остался у Ласточкиной.

Это было мое предположение, но я не сомневался, что оно правдиво.
 
Губанов заерзал на стуле, отчего тот заскрипел:

– Где сама Ласточкина?

– Уехала. – Еще одно мое предположение. И вновь достоверное.

– Куда?

Я аккуратно, чтобы не причинить себе боль, приподнял плечи:

– Не знаю. Она не говорила.

– Допустим. – Капитан прекратил ерзанье. – Как она теперь выглядит и какое у нее новое имя?

– Тебе известно, что у нее новое имя?

Капитан кивнул:

– Известно. И про новый паспорт тоже. Который она, между прочим, не в милиции получила и не в паспортном столе. – Он направил на меня указательный палец. – Вот ты говоришь: она не преступница! Разве использование фальшивых документов – не преступление? Молчишь?! Для чего ей вообще понадобилось играть в шпионов?

– За ней же охотились.

– Пришла бы ко мне, – проворчал Губанов. Потом достал сигарету, но, вспомнив, где находится, убрал ее. – Все это меня очень беспокоит.

Меня же беспокоило другое – мое обещание, данное Ласточкиной.

– Жень, а драгоценности мне вернут? – спросил я. – Не хотелось бы содержать Елизавету Степановну на свою зарплату.

Капитан развел руками:

– Не могу ответить. Не я ими распоряжаюсь. – Он посмотрел на часы. – Слушай, а зачем она врала тебе про беременность? Она объяснила?

Я передал ему версию, изложенную мне самой Ласточкиной. И поведал еще кое-что. Как бы к слову, посоветовал колоть арестованных бандитов на причастность к смерти Молоканова.

– Нет нужды, - отмахнулся Губанов. – Один из них уже сознался. Их работа. Они поджидали Ласточкину, а попался Молоканов. Накинулся на них с кулаками, вот они его и выбросили. Без парашюта.

– Может и деньги Смоленкова у них, - сказал я, прекрасно зная, что это не так.

Губанов снова заерзал на стуле:

– Мне бы поговорить с Ласточкиной. Прояснить кое-что. А? Как мне это сделать? Может, устроишь нам встречу? Ее телефонный номер заблокирован… Что мне делать?

Не хочу плохо отзываться о капитане, но его визит (на мой взгляд, затянувшийся!) был вызван не столько переживаниями обо мне, сколько поисками ответов на мучившие его вопросы.

– Если ты нам не поможешь, мы ее никогда не пой… не найдем, - сказал он. – А без нее точку в деле не поставить.

Я почувствовал недомогание. И даже жалобно постонал.

– Ой, Жень, что-то мне нехорошо. Я бы с радостью помог тебе, но я действительно не сном, не духом, где Ласточкина и как с ней связаться.

Изобразив на лице гримасу страдальца, я сполз с подушки в свое первоначальное положение, показывая тем самым, что беседа закончена.

За дверью послышалась возня и бас старшего лейтенанта Субботина. Теперь я представил себя звездой, к которой пытается прорваться толпа фанатов.

– Ладно, я пойду. – Губанов поднялся со стула. – Обо всем остальном переговорим потом.

– Хорошо, - вяло согласился я.


Он вышел, и через секунду начался сущий кошмар: рыдания и причитания матери, вздохи и воспаленные глаза Ани, красноречивое молчание отчима, сострадающие взгляды остальных. Казалось, этому не будет конца и края. Однако сойти с ума мне не дала подоспевшая на выручку медсестра, моя спасительница. Благодаря ей, я вскоре очутился в блаженном одиночестве.
 
– Да-а-а, - пробормотал я, уставившись в потолок, - нелегко жить на свете дефицитным колбасам и звездам. Того и гляди, накинутся и съедят.
 
Вернулись мои соседи по палате. У одного из них в рукаве была спрятана традиционная бутылка коньяка. Я догадался об этом по его хитрющим глазам.
 
– Разливай, - скомандовал я. – Сегодня закуски, хоть отбавляй!
 
– И Виктор Михалыч куда-то срулил, - довольно заметил второй сосед. Но на всякий случай поплотнее закрыл дверь.


До чего долго тянулись дни моего больничного заточения, тем более, что за окнами палаты вовсю расцветала весна. Ярко светило солнце, радостно пели птицы, а из открытой форточки в хлорированный воздух больницы проникал аромат распустившейся листвы.

Я ждал выписки, как заключенный амнистии. К концу третьей недели уже изнемогал настолько, что кидался на окружающих, словно дикий зверь. И на медперсонал, и на тех, кто навещал меня. Включая Аню.

Доставалось от меня и Липатову, но он особенно не обижался. Мои неудачи немного успокоили и подбодрили его, так что мы снова стали хорошими приятелями.

В очередной свой приход он сообщил, между прочим, что я не стал лучшим журналистом года. «Беда не приходит одна», - решил я. А вслух сказал:
 
– Ну и пусть, Олег, я ведь не журналист, в конце концов, а корреспондент.
 
– И правильно, - кивнул он, - не расстраивайся по пустякам. К тебе сегодня Губанов собирался прийти. Может, поднимет настроение.

Визиты капитана почему-то неизменно совпадали с периодами моего регрессивного недомогания, чего нельзя было сказать про посещения, например, Серегина. Тогда я чувствовал себя превосходно, и мы прогуливались по дорожке вокруг корпуса больницы. Сергей Сергеевич признавался, что скучает по нашим с ним бильярдным баталиям, на что я всегда отвечал, что тоже по ним скучаю. В итоге всякий раз мы договаривались покатать шары при первом же удобном случае.

Что касается Ласточкиной… У меня было достаточно времени, чтобы обдумать каждый ее шаг, каждое сказанное ею слово. И вот к какому выводу я пришел: мы – Артаев, Молоканов и я – были марионетками в ее руках. Двое из нас подобной участи не пережили. Я – только чудом. Хотелось, конечно, верить, что я значил для Ласточкиной больше, чем остальные. Хотелось… Но верилось в это с трудом.

Артаев послужил для Ласточкиной стимулом, толчком к изменению жизни. К тому же принес ей немалую сумму денег. Я выступил чем-то вроде страховки, запасного варианта спасения. А вот кем для нее был Молоканов? Этого я так до конца и не понял. Неужели просто защитой от моих чувств?!

О трагической роли Кравцова во всей этой истории я практически не задумывался. Приходил он в салон или нет, оставлял ключ или нет – это было не столь важно. Ясно было лишь то, что Ласточкина умудрилась запудрить мозги нескольким абсолютно разным мужчинам. Разным по возрасту, статусу и социальному положению.

Все это время я не раз вспоминал слова Серегина: «Настоящие женщины, в особенности красавицы, в любом возрасте умеют дурачить нас и водить за нос. А одного, двух или сразу трех – тут дело опыта и навыка».


Пробыв около месяца в больнице и две недели дома, я, наконец, в начале мая оказался в родной редакции.

– Соскучился по работе? – спросил Липатов, дружелюбно улыбаясь.

– Есть немножко. – Я оглядел комнату. – Что изменилось в мое отсутствие?

Олег пожал плечами:

– Думаю, ничего. – Потом указал на мой стол. – Я положил тебе сводку за неделю. В верхний ящик. Как чувствовал, что ты сегодня придешь.

Я полез в стол и обнаружил нечто поинтереснее сводки.

– Опа! – вырвалось у меня.

– Что там?

– Пачка «Парламента». Нераспечатанная. – Я почти дрожащими руками вынул ее.

– Черт! – выругался Липатов. – Я же собирался выкинуть. Дай, сейчас это сделаю.

Он встал и подошел ко мне.

– Нет. – Я убрал пачку назад в ящик. – Вдруг какой посетитель захочет покурить. Она, между прочим, денег стоит.

Липатов присел на край моего стола.

– Сколько ты уже не куришь?

– Почти сорок восемь дней. И Аня тоже. Из солидарности.

Олег встал и принялся воодушевленно убеждать меня:

– Глупо начинать сначала. Все, чего ты добился, с первой же затяжкой будет пущено коту под хвост. Понимаешь, надо идти вперед! Идти целеустремленно! И я верю в твою силу воли! Готов спорить, что ты сможешь больше не курить!

– Какой слог! – восхитился я.

Липатов не унимался:

– Спорю на ящик самого дорогого коньяка!

Я ответил, не раздумывая:

– Нет, Олег, я больше в спорах не участвую. Завязал.

– В последний раз! Ради твоего здоровья!

– Нет. – Я покачал головой.

Липатов продолжал убеждать меня еще минут пять и добился своего. Я отдал ему сигареты и потом гордился собой до конца рабочего дня.

Гордость вперемежку с силой воли исчерпались возле дома у табачной палатки, где я все-таки купил пачку любимого «Парламента».

– Ты снова куришь? – удивилась Аня. Арчи лишь укоризненно посмотрел на меня.

– Да! И с каким наслаждением! – воскликнул я, одурманенный позабытыми ощущениями. И втянул в себя очередную порцию ароматного дыма.


ЭПИЛОГ

– Не люблю осень, - грустно заметил Липатов. – Холод, дождь, грязь. И зима не за горами.
 
Я посмотрел на желтые листья за окном, хмурое небо и сказал:

– Ничего, переживем.

Конечно, резкий переход от жаркого августа к холодному сентябрю меня тоже не радовал. Однако шла только первая неделя осени, и все еще могло перемениться к лучшему.

– Тепленькие деньки в этом году еще будут, - уверенно заявил я. – Такое внезапное похолодание долго не продержится.

Липатов вздохнул:

– Хорошо бы.

Рабочий день подходил к концу, поэтому мы могли спокойно, без зазрения совести обсуждать погодные аномалии.

– Я помню первое сентября 199… Какого же года? – задумался Олег. – Я еще поступал в университет… Так вот, жарища стояла страшная. Я был в рубашке с коротким рукавом и в легких брюках. И все равно запарился.

– Может, ты просто волновался? – предположил я.

– Так что весь лоб взмок?

– Ага.

Липатов засмеялся:

– Вряд ли. Я так не потел даже в ЗАГСе. – Его физиономия сделалась ехидной. – Дим, а ты когда надумаешь жениться? Или все вспоминаешь эту… Синичкину? Нет: Воробьеву? Нет… Как же ее?

Мне захотелось дать коллеге по башке чем-нибудь тяжелым. Для улучшения памяти.

– Как же ее? – все пыжился он. – Голубкина? Галкина? Воронина? Кукушкина?

– Очень смешно, - сухо заметил я. – Не напрягай мозги, Олег. Я давно не вспоминаю Ласточкину.

Это было неправдой. На прошлой неделе уже во второй раз я отправил ее матери деньги. (Губанов все-таки вернул драгоценности.) Естественно, воспоминания тогда довольно ощутимо нахлынули на меня.

Липатов подался вперед:

– Если так, то почему же ты не женишься на Ане?
 
Своим вопросом он поставил меня в тупик – это была больная для меня тема. Аня никогда не говорила напрямую, что хочет замуж, но я отлично знал, что это так. Особенно в последнее время.

– В этом году погуляем на твоей свадьбе? – не унимался Липатов.

Я проворчал:

– Как придется.

– В смысле? – Олег нарывался. – Что ты тянешь?

– Жду… чего-то.

– Чего?

Лучше всего было бы послать Олега куда подальше, вместе с его любопытством, но я умудрился довольно миролюбиво сказать:

– Если бы я знал, не ответил бы «чего-то».

Липатов встал и принялся расхаживать по комнате.

– Наверное, взвешиваешь все «за» и «против»? – вслух рассуждал он. – Так ты учти: тут как не решай, все равно все склонится к браку. Только зря теряешь время. – Мой коллега самоутверждался, поучая меня. – Вдруг Аня устанет ждать и…

– И что? – отмахнулся я. – Случится вселенский потоп? Или на землю обрушится метеоритный дождь? Что такого ужасного произойдет?

Липатов остановился и ответил: 

– Она тебя бросит. А одиночество похуже потопов. Поверь моему жизненному опыту.

Я не выдержал:

– Олег, не зарывайся. Ты еще мультики смотрел, когда я… их уже не смотрел.

– Я и сейчас смотрю. С дочкой. – Липатов поднял вверх указательный палец. – Семья – главная ценность в жизни!

Все!!! Он достал меня окончательно, и я набросился на него:

– Кто спорит, Олег? – Я встал и сделал шаг к нему. – Я – нет! И что ты ко мне примотался?  Загрузил прописными истинами! Все уши прожужжал! Думаешь, самый умный? Ошибаешься! Я тоже могу часами рассуждать о жизненных приоритетах, моральных устоях и регрессии в прогрессии. Но только спьяну. А когда трезв, лучше не лезь ко мне с этим…
 
– Я же…

– Отвали, Олег!

Он вернулся за свой стол и сел. Потом обиженно заметил:

– По-моему, я задал тебе простой вопрос. Что в этом такого?

Я тоже вернулся к своему столу, но садиться не стал.

– По-моему, я дал тебе на него простой ответ.

– Расплывчатый, - возразил он, - а не простой. Если бы…

Я взял куртку и, не попрощавшись, вышел из комнаты.


«Какого черта! – думал я уже на улице. – Почему все лезут в мою жизнь? Какое кому дело…»
Мне захотелось выпить, однако в кошельке было всего рублей сорок. В раздумьях, где изыскать средства, я отошел к лавочкам и закурил.

Из дверей вышел Липатов. Он потоптался немного на месте, потом виновато приблизился.

– Дим, не обижайся на меня, - сказал он. – Видимо, я соскучился по свадьбам. Давно на них не гулял. Салатики давно не ел. А я их обо…

Я оборвал его на полуслове:

– Олег, дай сотни две в долг.

– Зачем? – спросил он, но в карман за бумажником полез. – Надеюсь, ты не собираешься напиваться в одиночку?

«Экстрасенс задрипанный!» – выругался я про себя.

– Купишь водки? – Липатов нехотя протянул четыре купюры по пятьдесят рублей.

Я, поблагодарив, поклялся, что на выпивку их не потрачу. И не соврал. Мои планы резко изменились.

– Ты обещал, - сказал Липатов таким тоном, словно имел дело с алкоголиком.

Я усмехнулся:

– Не волнуйся, папочка!

Мы зашагали к парковке.
 

Когда Аня открыла дверь, я стоял посередине площадки на одном колене и протягивал ей букет.

– Аня, ты выйдешь за меня замуж? – спросил я. – Конечно, правильней было бы подвести к этому… начать издалека, чтобы…

– Да.

– …чтобы не в лоб, не сразу, - продолжал я по накатанному. – Романтический вечер, кафе, свечи…  – Тут до меня дошло, что ответ уже прозвучал, и я запнулся. – Что ты сказала?
 
Аня улыбнулась, подошла ко мне, взяла букет и промурлыкала:

– Я ответила «да».