Мосты

               

     Пора свыкаться с мыслью, что жизнь идёт к закату. И во всём многообразии лет и калейдоскопе событий, прошедших за это время, всплывают в памяти два мгновения, которые разделяет более четверти века. Но при этом есть и что-то общее между ними: тоска, безысходность и полнейшая неясность в будущем. И ещё, по странному стечению обстоятельств, объединяет их то, что неведомо откуда вдруг нахлынувшее  на меня беспросветное уныние с неудержимой силой охватило на мостах. Быть может, и в этом тоже был подтекст происходящего, так как мосты предназначены для соединения, а в моей жизни, как раз произошёл сбой равномерного, плавного перехода из настоящего в будущее.
     Ещё старый Велозаводский мост. Московская февральская стужа, готовая высечь глаза мелкими крупицами изморози. При этом лицо испытывало ощущение, что в него бросают пригоршню за пригоршней снопы сварочных искр. Я брёл по мосту с чемоданом, наполненным школьными учебниками и различными пособиями для поступающих в вузы. После армии, с лёгкой руки дяди Пети, я приехал в Москву и устроился по лимиту на завод ЗИЛ. Первое в моей жизни общежитие находилось в полуподвальном помещении, что на улице Машиностроения, особенностью которого было то, что постоянными жильцами его были чёрные шустрые нагловатые тараканы, величиной с грецкий орех. Таких неприятных нахальных насекомых я потом ещё однажды встретил в захудалой гостинице на юго-востоке Турции.               
     Промаявшись два месяца во временном пристанище, я, с согласия коменданта общежития, что на улице Трофимова,  брёл со своими нехитрыми пожитками на новое место жительства. И вдруг несусветная тоска обуяла мою душу на этом промозглом, как будто, всеми ветрами продуваемом мосту, у которого, казалось, не видно было конца. Такая безнадёга и гнетущая  печаль заполонили всё моё существо, проникая, по-видимому, вместе с морозным стылым ветром сквозь осеннее не по сезону пальто. Внезапное разочарование поселилось во всём моём теле, усугубляясь тягостным душевным состоянием необъяснимого надрыва и крушением мерцающих надежд. Какое-то чувство неудовлетворённости от чего-то несбывшегося сквозило в каждом движении замёрзшего тела. И казалось, что это не я плетусь с тяжеленным чемоданом, балансируя в летних туфельках по скользкому, обледенелому  мосту, а  какая-то сомнамбула бредёт, не видя ничего вокруг себя, кое-как переставляя ноги, сгорбившись от навалившихся невзгод и  гнетущей безнадёжности. Надлом и отупение поселились рядом с душевной тревогой, вызывая во всём теле  полнейшее безразличие к происходящему. И лишь только воспоминания о родителях, оставленных в забытом Б-гом посёлке и их надежда на то, что я смогу найти себя в этой жизни, заставляли это полуживое, от нахлынувшей щемящей жалости к самому себе, безвольное тело, брести в заданном направлении….
     Много лет спустя я испытал похожие чувства, когда стоял на мосту в Потсдаме, ожидая городской автобус, чтобы доехать, как оказалось, до очередного общежития в своей жизни. Полгода эмигрантских скитаний были уже за плечами, кое-как обустроились, и, главное, я начал свыкаться с мыслью, что не напрасно был сделан этот шаг, который в зависимости от сложившейся ситуации можно было рассматривать как роковой, или вещий. Всё в очередной раз зависело от иллюзорного будущего. И это ощущение настороженности и полнейшей неизвестности дополнялось тем же февральским вечером, казалось, тем же пронизывающим ветром, который усиливал свои коварные происки за счёт рядом протекающей реки. Река нехотя  несла свои медленные тёмные воды, безучастно фиксируя неизбежность и непоправимость случившегося, и эта напускная безучастность ещё больше подчёркивала полнейшее безразличие к происходящему в моей душе. Низко плывущие уродливые, косматые тучи касались городских фонарей, свет которых равнодушно освещал пространство не дальше собственного фонарного носа. Серость и безысходность, вместе с перенасыщенным влажностью воздухом, обволакивали всё вокруг. Промозглость и пустота, как сёстры-близнецы, дополняли и сопровождали друг друга. Тягостное настроение и непоправимость произошедшего настраивали всё существо на волну сомнений в правомерности содеянного. Вчерашняя убеждённость в правильности кардинального поворота всей жизни, сменилась неуверенностью в завтрашнем дне, совершении роковой ошибки, за которую будет расплачиваться всю оставшуюся жизнь сын. Но огромная ответственность за будущее семьи, как дамоклов меч, зависший на конском волосе, не позволяла расслабиться ни на минуту. То состояние безысходности, по сравнению с этим, не шло ни в какое  сравнение. Тогда я отвечал лишь за себя, да и родительская любовь ощущалась даже кожей, помогала поверить в свои силы и не пасть духом. Единственное, что удерживало сейчас от нервного срыва и непредсказуемых поступков - это годами выработанная привычка надеяться только на себя. И ещё врождённый оптимизм, который даже в критических ситуациях, всегда пытался найти вокруг себя что-то приемлемое….
     В этой жизни предстоит одолеть ещё один мост, вернее даже не в этой жизни, а на незримом рубеже между жизнью и смертью, когда патологический страх неизвестного судорогой перекосит всё тело. Агония вместе с уже затухающим сознанием будут пытаться хоть на доли секунды задержать в умирающем теле привычку жить в этом мире. И может быть не мост, а туннель, о котором говорят те, кого коснулась клиническая смерть, и кого, как в аэродинамической трубе поток сверхъестественных сил влекли к мерцающему вдали необыкновенному дисперсионному свету, под божественную музыку, доселе никогда ранее не слышанную, предстоит преодолеть. Предстоящее неизведанное будущее своей завораживающей неизвестностью вырвет нас из пут этой полной грехов и соблазнов жизни, увлечёт освободившуюся душу за собой в прекрасное далёкое, навстречу лишь с изумительным. Этим и живём.