Как в деревне Ширино...

     Вы никогда не задумывались, как хрупка человеческая жизнь, от скольких, порой незначительных и случайных факторов зависит подчас вопрос жизни и смерти? По молодости об этом просто не думаешь, поскольку риск является естественной острой приправой пресным будням, тогда-то и совершается большинство несовместимых с жизнью глупостей, и просто диву даешься – с какой стати тебя угораздило дожить до преклонных лет.

     Правда, большинство неразумных выходок тут же и забывается, поскольку риск является частью обыденной жизни, но начинаешь вспоминать, и … Я и сейчас могу навскидку назвать десятка полтора случаев, могущих запросто разлучить дух и бренное тело.

     Детство мое прошло в деревне, в деревне Ширино Сталиногорского (ныне Новомосковского) района Тульской области. Так бы я и забыл счастливо со временем название деревушки, но врезалась в детскую память навечно одна немудреная частушка, популярное на то время в деревне:
               
                Как в деревне Ширино               
                Проживает Тырина –
                Рот до самых, до ушей,
                Хоть завязочки пришей.

Наверное, очень разговорчивая была женщина, поскольку удостоилась такого внимания односельчан, и памяти, пережившей век.

       Насколько помню, жизнь пацанья была как казацкая вольница – игры, да набеги. Первые четыре класса школы не помню напрочь – ни учителей, ни уроков, зато игры и набеги помню ясно, как сейчас. Зимой тоже были свои развлечения, но основная «разгульная» пора наступала по весне, когда на солнышке начинал уже подтаивать снег, а по ночам еще трещали морозы, и образовывающийся от того снежный наст поутру прекрасно держал детский вес. На деревьях набухали почки, расцветала верба, и к вербному воскресенью мы спешили нарвать охапки пушистых ивовых веток.

     В деревне и вблизи не было водоемов – потому не было и вербы, хорошей любительницы поплакаться в воду, а росла она в поле, ближе к лесу по краям огромных и почти никогда не высыхающих толи оврагов, толи воронок. По утрам наст держал, и мы, кто в валенках, кто в сапогах шумной ватагой отправлялись за цветущей пушистой вестницей весны – «увидел на вербе пушок – и весна под шесток». Добирались быстро – два-три километра для истосковавшейся по движению ребятни – это не расстояние.  Снег на южных склонах воронок, как правило, уже стаивал, зеленела травка и мы не отказывали себе в удовольствии развести костер.

     Первый живой огонь на природе – настоящий праздник для пацанов. Уже потом, ближе к лету, мы частенько собирались у этих мини прудов. Сначала катались на льдинах от берега к берегу, и было высшим шиком как можно дольше пробалансировать на этих быстро уменьшающихся в размерах ледяных плотиках. Как правило, затея заканчивалась купанием в ледяной воде, и тогда мы грелись у костра и сушили выжатую одежку.

     Позже, уже летом, когда основательно подсыхало, мы устраивали небольшие войнушки. Оружия не было, но обстановка была максимально приближенная к боевой. В костер клали винтовочные патроны, нацеленные на выставленные мишени, и спорили – кто быстрей попадет в цель. Первый же выстрел нарушал установленный порядок, и все последующие пули летели куда попало – сколько раз и над ухом свистело, но видимо Господь миловал чад неразумных, и никто серьезно не пострадал.

     Вы спросите – откуда патроны? А с воинского стрельбища. Оно было оборудовано по всей форме – с блиндажами, окопами, мишенями, с электрическим освещением и телефонной связью, и располагалось довольно далеко от деревни, но нам, пацанам, семь верст не крюк. Все это хозяйство функционировало во время массовых стрельб, потом техника убиралась, части уезжали в казармы и до прибытия команды «мусорщиков» было наше время. В кучах отстрелянных гильз всегда находилось достаточное количество не отстрелянных патронов. После осечки затвор передергивался и не отстрелянный  боевой патрон выбрасывался из ствольной коробки – он и становился нашей добычей.

     Один такой поход я запомнил навсегда. В тот раз мы пробрались на стрельбище очень даже вовремя – надвигалась гроза и военные поспешили очистить полигон так до конца и не свернув все снаряжение. Нас гроза догнала на подходе и изрядно подмочила, прежде чем мы юркнули в один из блиндажей. Он еще не потерял обжитой вид, был сух и даже уютен. Наверное, это был командный пункт управления стрельбами, поскольку сюда тянулись провода. Провода были разные по толщине, цвету, маркировке. Однако приборов, к которым они могли быть подключены, уже не было. Вдоль стены стоял топчан, посередине дощатый стол и несколько скамей, один из кабелей в темной резиновой рубашке тянулся с «воли» вниз по ступенькам и заканчивался на топчане двумя оголенными медными проводами. Это было очень кстати, поскольку я по пути к блиндажу подобрал на бегу (вот ведь какой в молодости был глазастый) неотстрелянный винтовочный патрон, и очень мне хотелось в качестве трофея вытащить из него большую остроконечную золотистую пулю.
 
     Хоть патрон и не отстрелился, но сделан он был на совесть - пуля из гильзы не выходила,  ни в какую. Под руку попался как раз кабель с оголенными концами, и я ковырнул одним из них пулю. Очнулся я не сразу, ребята говорили потом, что какое-то время провалялся без сознания, и чтобы привести в чувство, меня поливали водой из ближайшей лужи - помогло, однако. Хотя военные и увезли свое снаряжение, но подводящие линии не обесточили. Вот так и наложилось – ребячья глупость и высокое напряжение вкупе с мокрой погодой, и шибануло меня от души. Этот случай надолго отбил у меня охоту ходить на стрельбище.

     Но это летом, а пока мы сидели у костра, подбрасывали время от времени новые ветки,  смотрели, как завороженные,  на  пляшущие языки пламени и мечтали, чтобы поскорее сошел снег.  Домой не тянуло, но и время поджимало. Вербы с великолепными пушистыми соцветиями в больших количествах окружали воронки, и нам не составило труда наломать целые охапки пушистых вестников весны. Домой возвращались долго, и не только от того, что нагрузились пушистыми охапками – наст подтаял и уже не держал наш вес. Тащились еле-еле, проваливались по колено и глубже, и в валенках и в сапогах хлюпало от набившегося снега и талой воды. Домой добирались уже ближе к вечеру в усмерть уставшие, мокрые с ног до головы, голодные, но веселые и довольные, отдохнувшие душой и с чувством выполненного долга. Удивительно, но никто после таких вылазок не получал даже насморка.

     С приближением лета, вылазки к прудам-воронкам мы совершали все чаще и чаще, рискуя здоровьем и жизнью в своих недетских детских играх, а вот летом довелось нам рискнуть всерьез, но это уже совсем другая история.