Три ступени в Ад и обратно. Часть 2

                3

  Следующий день Майоранка провела  уже в тюремной камере. Завистники и Инквизиция  среагировали неожиданно быстро, и уже в двенадцать часов она была арестована по обвинению в колдовстве и доставлена сюда. Ганс пытался протестовать, бросался  на солдат, закрывал Майоранку  своим телом. Но ему быстро дали понять его место, грубо отпихнув к стене.
  - Спокойно, Ганс,- шепнула ему Майоранка,- все будет хорошо, я выкарабкаюсь. Я им никогда ни в чем не признаюсь. Я сильная, ты же знаешь, Я выстою, во имя Человека.
   Ганс ничего не ответил  и лишь тяжело вздохнул.
  И вот она уже здесь, в тюремной камере, полная злости на церковь и решимости бороться с ней до конца. В камере холодно и противно. Со стен сползают капли грязной воды, промозглый пол обвивает ознобом все  тело. Но Майоранка не обращала на все это никакого внимания. Это все только временные трудности на пути к великой цели,  ради которой можно многое стерпеть.
  В два часа был первый допрос подсудимой. Майоранку привели в огромный каменный зал Дворца правосудия, и судья красивый  стройный мужчина средних лет произнес:
- Итак, подсудимая, ваше имя?
- Майоранка,- твердым ровным голосом ответила девушка. Она  была невозмутимо спокойна и сосредоточена, ни один мускул не дрогнул на ее красивом юном лице.
- Ваш возраст?- продолжал судья.
- Я родилась  21 апреля 1503 г, следовательно, нынче мне  15 лет.
- Хорошо, чем вы занимаетесь?
 -Людей лечу.
- Чем лечите?
 - Травами.
- Значит, вы верите в то, что некоторые травы обладают целебным свойством?
- Конечно верю,- твердо ответила Майоранка,- и оспаривать это глупо.
  - И, конечно же, никакого медицинского образования вы не имеете?- вновь обратился судья к подсудимой.
- Если под образованием вы имеете в виду колледж или университет, то нет, ничего этого я не посещала.
-И  тем не менее вы утверждаете, что вы способны лечить людей?
- Да, я это утверждаю. Поверьте, господин судья, у меня  есть кое-какие знания и даже очень неплохие.
 -Откуда же они у вас?
- От моей матушки.
-Она тоже была знахаркой?
 -Да.
- И, кажется, она  была признана виновной в колдовстве?
- Не знаю,- проговорила Майоранка, твердо глядя в глаза судье,- вам это лучше известно.
- Что вы имеете в виду, подсудимая?- спросил удивленный судья
- Ничего особенного. Всего лишь то, что я лично не считаю ее виновной, но вы, т.е. Инквизиция,  считаете. Да и вообще, вы же лучше понимаете в подобных делах,- говоря это, Майоранка  в упор смотрела на судью прямым гордым взглядом. Судья смутился.
-Ну, хорошо,- сказал  он.- Перейдем к сущности дела. Скажите, подсудимая, у вас есть враги?
-Нет,- ответила Майоранка. Конечно,  она могла назвать всех своих конкурентов, всех тех, кто, по ее мнению, и донес на нее Святой Церкви. Но по своему опыту она прекрасно знала, что этот  вопрос пустая формальность и даже, перечисли она  здесь имена всех своих врагов, ей это ничем бы не помогло.
- Значит,- подвел итог судья,- вы отрицаете, что кто-либо  мог приписать вам несуществующие деяния из-за нелюбви к вам
-Отрицаю.
-Хорошо. Перед тем, как я оглашу обвинение, хочу напомнить, что вы имеете право на адвоката
-Мне он не нужен,- твердо заявила Майоранка.- я буду защищаться сама.
 Опять - таки из своего прежнего опыта присутствия на других заседаниях Майоранка знала, что адвокат для подобных процессов тоже был пустой формальностью. Он назначался самими инквизиторами из числа наиболее яростных ревнителей веры и вел процесс так, чтобы не дай Бог самим не быть заподозренным в сочувствии ведьме, т.е.  собственно никак. Подсудимой он уже ничем не мог помочь. Да и потом, Майоранка была абсолютно уверена в своей силе, силе Человека и ни в чьей другой помощи не нуждалась.
- Хорошо,- кивнул судья, который был рад, что избавился от пустых никому не нужных  формальностей,- Начнем дело. По всему городу о вас ходит дурная молва. Люди говорят, что вы промышляете колдовством. Многие свидетели сообщили нам, что после того, как они отказались покупать ваши зелья, вы пошептали им вслед: «Смотрите, будет хуже!» и через некоторое время им, действительно, становилось хуже.
- Конечно,- язвительно заметила Майоранка,- Они же были больны и отказывались лечиться.
-Но  почему все-таки плохо им становилось именно после ваших слов?- настаивал судья,- Хотя до этого, как они утверждают, они были совершенно здоровы.
- Здоровы?- удивленно переспросила Майоранка,- Если они были здоровы, то для чего тогда пришли ко мне?  Я врач, ко мне здоровые не ходят.
Судья смерил Майоранку неодобрительным взглядом.
- Продолжим,- сказал он,- Один из свидетелей утверждает, что вы сильно повздорили с его матерью, вашей пациенткой и тоже пригрозили ей, а на следующий день она умерла.
- Она и без того бы умерла, у нее была оспа, с ней нынче долго не живут.
- Так,- судья раздражался все больше и больше,- а что вы делали на поле во время грозы?
- Ничего. Гуляла, как  и все.
 -То есть вы отрицаете, что это вы вызвали грозу своими  магическими способностями?
- Отрицаю,- твердо заверила судью Майоранка,- нет у меня никаких магических способностей
- И то, что вы злонамеренно причинили вред всем вышеперечисленным лицам отрицаете?
 -Отрицаю.
   - И то, что вы варите колдовские зелья?
- Отрицаю. Я изготовляю снадобья на  травах для лечения людей. Никаких колдовских зелий я не варю.
- И, конечно же, вы отрицаете, что находитесь в сделке с Дьяволом?
 - Отрицаю,- твердо проговорила Майоранка,- все отрицаю.
Судья, молча, поднялся со своего места и  торжественно произнес финальную фразу, которой почти всегда заканчивался первый допрос:
- В виду прискорбного запирательства подсудимой я  вынужден применить пытку!


                4

 При этих словах Майоранка осталась абсолютно спокойной. Она не боялась пытки. Это было всего лишь одно из испытаний на пути ее борьбы с церковью, к которому она, как ей казалось, была нравственно готова.
   Но как только ее ввели в застенок, где повсюду по углам были расставлены страшные орудия пытки, а в центре горел ослепительный огонь, освещая все эти инструменты, Майоранке сразу стало как-то нехорошо, и сердце защемило в груди. Ее подвели к палачу, здоровому, плечистому дядьке, который смерил ее презрительным взглядом и торопливо начал раздевать. Мпйоранка смотрела, как быстро бегают по ее телу его мясистые руки  и не смела даже шелохнуться. Ей тут же вспомнился тот священник, с которым она провела свою первую ночь семилетней девочкой. Он  так же торопливо сдирал с нее платье. А она так же стояла и удивленно, непонимающе смотрела на него. От этого внезапно нахлынувшего воспоминания стало совсем тошно и как-то нудно застучало в висках. Неужели же это может когда-нибудь повториться?
 Впрочем, палач вовсе не собирался глумиться над телом несчастной и раздевал ее только с одной целью - найти  Дьявольские знаки, т.е. те места на теле, в которых боль совершенно не  чувствовалась. Для осуществления этой цели он водил по обнаженному телу Майоранки иголкой. Наверное, любую другую девушку задело бы то обстоятельство, что  какой-то неизвестный грубый мужчина созерцает ее совершенно голой, да еще совершает над ее  телом какие-то странные манипуляции. Но Майоранка не обращала на это никакого внимания. Над ее телом   уже глумились неизвестные грубые мужчины. Да и потом она дала себе слово терпеть все.
    Никаких неуязвимых мест на теле Майоранки не нашли, и судья,  чрезвычайно довольный  этим обстоятельством, окинул всех сияющим взглядом и  сел в углу комнаты. Рядом пристроился протоколист, готовый записывать показания.
    Принесли орудие пытки, так называемый жом. Майоранку посадили на скамью, скрутив ей руки  тяжелыми веревками, а на большой палец правой ноги надели это странное приспособление. Палец оказался защемленным между винтами.  А двое помощников палача, все здоровые и бравые ребята, принялись с азартом закручивать винт, создавая страшное давление на зажатый между ними палец.
   У Майоранки сразу все  поплыло перед глазами,  тошнота подступила к горлу, страшно закружилась голова. Она  беспомощно уставилась вперед, пытаясь сфокусироваться на чем-нибудь, но ничего не оставалось у нее перед глазами. Все уплывало, уходило куда-то вдаль. Она ничего уже не различала и не понимала. Единственное,  что ей удалось уловить в этом хаосе был грубый голос палача: «Ты сознаешься во всех преступлениях?». Этот голос, словно, вернул Майоранку к действительности, которая так сказочно уплывала от нее всего несколько  секунд назад. Она вспомнила,  что должна бороться, должна быть сильной и мужественной, и поэтому коротко ответила: «нет», хотя голос ее дрожал. И тут же до ее слуха донеслись слова судьи:
- Это слишком слабо для нее, она упертая. Давайте « Испанский сапог»!
  Жом неторопливо убрали, предоставив Майоранке несколько минут покоя. Если, конечно, можно назвать покоем те секунды напряженных попыток вернуть себе ощущение своего пальца, вместо которого сейчас висел жалкий обрубок мяса. Все эти попытки были тщетны. Ощущения ускользали от осужденной, не касаясь ее изуродованного пальца.
   Принесли «Испанский сапог». Это были две огромные пилы, между которыми  палач положил маленькую, еще совсем детскую ножку Майоранки.
- Подсудимая,- заговорил судья, и его голос отдавался эхом по всему пыточному залу,- Вы видите эти ужасные клещи и, я думаю, прекрасно понимаете, чем они могу обернуться для вас. Вы еще так молоды и так красивы. Зачем же добровольно уродовать себя! Сознайтесь сейчас, и Святая Церковь обещает вам прощение и жизнь
- Ваша Церковь много чего обещает,- заговорила Майоранка.- Но никогда ничего не выполняет! Я  уже сказала, что ни в чем не виновата, и мне не в чем сознаваться.
 В ее голосе было столько презрения и злости,  что судья почувствовал себя внутренне  уязвленным. И поэтому он со злостью махнул рукой, давая палачу знак о начале пытки. Тот с алчностью поймал этот знак, т.к.  пытка была единственным от чего  он получал истинное удовольствие и с азартом начал закручивать винт. Майоранка видела, как  страшные пасти двух пил буквально всосали в себя ее ножку!
 И в то же мгновение  страшная, щемящая боль, поднимаясь от ноги, прошлась по всему телу пытаемой. Ощущение было такое, как будто стая голодных собак разрывала ее ногу на  части, пытаясь добраться до лакомой косточки.
  Майоранка в ужасе задергалась,  пытаясь уйти от этой адской боли, но прочные железные кандалы, сцепляющие ее руки, крепко держали ее на кожаной скамье, мокрой от пота и крови. И  тут Майоранка поняла, что она  схвачена, поймана в сеть. Она как несчастная мушка, беспомощно бьется  в паутине паука, но липкая  паутина прочно держит ее, ей уже никуда, никогда не деться.  Она обречена.
 Страшное, отчаянное чувство бессилия охватило Майоранку, и вместе с этим бессилием влезла в душу безрадостная щемящая тоска, которая постепенно уносила, стирала ее прежнюю веру в Человека, оставляя в сердце лишь черную дыру пустоты.
 Майоранка полна была еще злости, отчаяния, желания победить  Церковь, убежать от боли, доказать свою силу. Но все эти желания переламывались в страшной мясорубке « Испанского сапога» и выходили оттуда жалкими несчастными пародиями. Она билась, пыталась спастись, убежать от боли, но никуда убежать не удавалось. А наоборот, каждой секундой становилось все гаже и больнее.
- Сознаешься?- зазвучал над Майоранкой уже знакомый голос палача.
  Майоранка подняла на него ничего не выражающие глаза, полные пугающей пустоты. Она хотела было уже сказать: «да», но тот  прекрасный, радостный образ могучего, гордого Человека поправшего церковь, тот образ, за утверждение которого она клялась бороться до конца, внезапно всплыл в сознании Майоранки бледным слабым огоньком. И, повинуясь ему, она смогла найти в себе силы, чтобы выдавить хриплое: «нет».
   Палач чертыхнулся в сторону, судья тяжело вздохнул, и на несколько мгновений в застенке воцарилась тишина.
  А еще через двадцать минут  судебный пристав грубо втолкнул дрожащую Майоранку в камеру. И тьма сомкнулась над нею

                5

   В камере Майоранки не было ни одного окна или хотя бы маленькой щелочки, способной пропускать свет. Это был сплошной каменный мешок. Инквизиторы глубокомысленно рассчитали, что для ведьмы, давно погрузившей свою душу во тьму, видение света будет излишним. Столь благодатны дар Бога, как солнце, напоминающее об нисхождении Божественного Духа, несомненно, слишком большая роскошь для отступницы  веры. Нечего ей созерцать свет своими пустыми темными глазами!
   На улице, по-видимому,  был уже  вечер,  т.к. тьма в каземате стояла ужасная. Медленно расступившаяся бездна приняла  в свои объятия Майоранку, не оставив ей ни одного  огонька. Впрочем, Майоранка не обращала внимания на страшную темень, царившую вокруг. Что ей эта темень! Всего лишь привходящие капризы окружающего мира. Разве  сравнится она с той пугающей черной пустотой, что воцарилась нынче в ее душе? Ее сердце, до того занятое прекрасным образом прекрасного Человека,  вдруг опустело. При первом же сжатии « Испанского сапога»  человек этот как-то беспомощно задергался в предсмертных судорогах, а потом и совсем исчез, поглощенный вышедшим из преисподнии мраком.
  И тогда Майоранка с ужасом поняла, что его никогда по-настоящему и не было, этого  человека, что это иллюзия мираж, фальшь. Все  то, что она считала долгом, своей борьбой была лишь бессмысленная, никому не нужная  агрессия, лишь глупая ненависть обиженного ребенка. А человек-ничтожество. Она - ничтожество. Вот  она  сейчас сидит в полном мраке, голодная, несчастная и смотрит  на свою истекающую кровью ногу, доведенную до состояния живого мяса.  И кто она теперь? Повелитель? Великий Борец, способный уничтожить церковь, как собственное порождение? Нет. Она ничто. Полный ноль. Всего лишь час пытки, и она сломлена, раздавлена уничтожена. Она  готова склонить голову перед великой Церковью в гнусном раболепстве!
  Образ прекрасного человека улетел из души Майоранки  и ничего не оставил ей взамен, кроме  леденящей душу пустоты и бессмысленности.
   Как теперь жить? Зачем теперь жить? И стоит ли жить вообще?-этого Майоранка не могла понять. Она была одна, совсем одна, наедине с болью, адскими клещами терзающей ее ногу, и страшным чудовищем душевной пустоты.
   Погруженная в подобные безрадостные мысли, Майоранка даже не заметила, как к ней в камеру вошел местный священник отец Иаков. Визит святого отца тоже входил в обязательную, но глубоко формальную часть судебного процесса. В практическую эффективность подобных свиданий никто уже давно не верил.
    Когда отец Иаков  погрузился во мрак камеры, он застал подсудимую сидящей в самом углу и машинально водящей по стене своими тонкими пальцами. По- видимому, она о чем-то думала.
- Дочь моя,- заговорил отец Иаков, пытаясь привлечь внимание Майоранки.
Она вздрогнула и как-то напряглась:
- Кто здесь?
-Священник. Я хочу поговорить с тобой.
Майоранка молча из своего угла рассматривала вошедшего. Он казался вполне безобидным стариком и опасения в том, что он может совершить нечто непотребное не вызывал. 
 Священник молча приблизился к Майоранке и положил ей руку на плечо.
-Дочь моя,-  начал он,- я пришел сюда, чтобы убедить тебя добровольно отдаться в руки Господа. Ты согрешила и тебе, должно быть, страшно
- Да, да, святой отец, как вы это хорошо сказали. Мне действительно очень страшно.
- Так ты не бойся. Признай свою вину, покайся, впусти свет в свою душу! Бог милостив, Он простит тебя.
- Впустить свет  в свою душу,- задумчиво проговорила Майоранка,- как это, должно быть прекрасно.
-Бедная девочка,- вздохнул пастырь,- я все понял. Ты продала свою душу Дьяволу и теперь в твоем сердце лишь тьма. Именно  это так тяготит тебя?
-Тьма, прошептала подсудимая,- тьма… нет, вы знаете, святой отец, я начинаю думать, что, когда в твоем сердце лишь тьма и злость-это тоже очень хорошо и даже мило.
- Ты считаешь, что тьма-это мило?! Ах, дитя, твое сердце окончательно забрано Дьяволом. Но еще есть возможность спастись. Покайся! Заклиная тебя, покайся!
- Конечно мило,- продолжала Майоранка, не обращая никакого внимания на слова священника,- тьма-это хотя бы что-то. А вот когда нет ничего, то это страшно, вы даже не представляете, святой отец, как это страшно. Я сама этого до конца не понимала, а теперь понимаю. Вот так сидишь тут ищешь, ищешь, а ничего нет, совсем ничего, понимаете! Парменид*  был молодец, когда сказал, что бытие есть, а не-бытия нет. Он тоже чувствовал, наверное, страшно и правдиво чувствовал, как ужасно это слово ничто! Вы только вслушайтесь, святой отец, как  пугающе оно звучит: НИЧТО!
 Священник казался совершенно потерянным. Они ничего толком не понимал и удивленно смотрел в глаза подсудимой, исповедующейся перед ним. Что ей сказать он не знал.
  Когда Майоранка закончила, отец Иаков бросил ей: «Подумай! Бог милостив! Он простит!» и поспешил удалиться, оставив подсудимую вновь одну со своими мыслями.   
 *  Парменид (ок. 540 до н. э. или 520 до н. э. — ок. 450 до н. э.) — древнегреческий философ