Няня для Марлен Дитрих

Любка проснулась рано. Даже муха ещё спала, а для Любки это был критерий. Муха залетела в избу три дня назад, средней комплекции, зато большой вредности. Будила, зараза, аж до зари. Корову в стадо в пять выпускали, а эта «гангрена» поднимала всю семью в четыре, полпятого. Отец матерился, мать костерила «насекомую» на чём свет стоит, брат вопил, что уже пятый день летних каникул, а он из-за какой-то прощехлыстки должен просыпаться ещё раньше чем в школу. Но, вот убить злодейку никто и не помышлял. В Любкиной семье к природе относились с почтением и любовью, и даже вредоносных её представителей жизни не лишали. В селе и так смеялись, что фраза шутливого монолога из петросяновского « Кривого зеркала»: « Наступил нечаянно на муравейник - извинись  перед каждым!» - это как раз про семью Стесиных.
     Люба вытащила из – под подушки часики: так и есть – 4.20. Вот же охламонка эта муха! Люба встала с постели и в одной сорочке вышла на крыльцо. Прохладно ещё, а за домами, над  Зеленой Горой только – только заалело небо. Люба босиком спустилась по ступенькам крыльца и протянула руки к умывальнику. Студеная вода сразу прогнала сон. Люба осторожно направилась по деревянному тротуарчику в сад. Обогнула сарай со скарбом, цветник, дошла до баньки. Осмотрела всё свое родное и  любимое; и ягодник, и огуречный парник, яблоньки, вётлы, беседку в гуще сада. А за забором раскинулись луга, травяным ковром крытые. Простирались они аж до самой речки Язовки. Там, на песчаном берегу, собирались Любкины друзья всей своей компанией. Купались, загорали, рыбу ловили, а по вечерам, после дойки и полива огородов, жгли костры, ужинали прямо на берегу сваренной ухой, жареной рыбой и  печёной картошкой. А потом Любка с закадычной подругой Лизой плавали в прогретой за день воде, ловя отражения первых звезд.… И вот теперь всё это, такое любимое, спокойное и, казалось, вечное, придётся оставить, чтобы  ехать в Москву из – за этой поганки Райки Кутляковой…!
    Родилась Люба Стесина в селе Крутая Гора и дожила здесь до 21 года. Окончила школу, а потом сразу на работу, на ферму дояркой, где всю жизнь проработала мама. Отец трудился при сельсовете шофёром. Семья Любкина  на селе в почёте была, все простые, трудолюбивые. С соседями в ладу жили. Проживали Стесины на  Зеленой улице. Дома с мансардами выстроились по обе её стороны, а на задах, за дворовыми постройками, сенниками да колодцами, стеной стоял сосновый бор, куда Люба с Лизой бегали за грибами и ягодами. Лиза жила напротив, и по утрам, высунувшись по пояс из окна и заложив два пальца в рот,  свистела, вызывая так подругу на улицу. Слева проживали супруги Дерябины, Нина и Иван. Ругались 23 часа в сутки, на 24-е прилюдно миловались. Справа стоял дом бабы Фени и деда Семена. Так Феня с Сеней молодёжи не уступали и выясняли отношения при помощи предметов крестьянского обихода: вёдер, грабель, лопат да ухватов. То дед Сеня в пылу «задушевного разговора» загонит бабу Феню по лестнице на сушила, то баба Феня погонит деда Сеню прямо  по улице, вооружившись ухватом. Когда в селе газ проводили и многие ломали печки за ненадобностью, баба Феня свою не тронула.  А уж печкины аксессуары, ухваты да лопаты для хлеба, и подавно оставила. И корреспонденту районной газеты, приехавшему на праздник по случаю газификации села, так и заявила: « - Печку не трону – память, а ухваты и лопаты сгодятся для убеждения мужика на семейных советах».  Самым частым предметом семейных разборок  пожилой четы была ревность. Дед Семен, не смотря на плешь и восемь зубов, растущих вразнобой, был предметом вожделения Зины Рябовой  с Первомайской улицы и Татьяны Кручинкиной с Садовой. Первая потеряла мужа в войну, стаж вдовства второй перевалил за 10 лет. Мужчины в селе имелись и даже сватов засылали и к Татьяне и к Зинаиде,  да разборчивые невесты замуж не спешили. А вот к Семёну дышали неровно и не раз давали понять Фене, что и глазом моргнуть не успеет, как уведут мужика прямо со двора. Да и по молодости – знала о том Феня, что похаживал супруг и к одной, и к другой. Правда и Феня себя в обиду не давала, так что визиты стекольщика на Первомайскую и Садовую были не редкими. И не только выбитые стёкла терпели сельчанки после очередного слуха о хождении Семёна на сторону. И порезанные верёвки с бельём, и выпущенные ночью поросята, и двери, навозом вымазанные – всё было авторства Фени.
Молодёжи в селе тоже было немало. Из Любкиного класса только две девчонки уехали из Москвы рубли доить, а сама Люба с подругами решили на родине  жизнь устроить. Потому как грандиозных планов не вынашивали, да и места здесь уж больно красивые, глаз не оторвать, не то, что сердце. Даже старец святой на горе жил, потому и энергетика здесь особая. Село большое, не бедное. Местный бомонд собирался вечерами в клубе, а днем  у сельмага. Для молодёжи  развлечения -  дискотека и фильмы, работа тоже имелась. А на высоком пригорке у пруда росли две молодые сосенки, так это место для свиданий предназначалось. И вечерами бабки усердно всматривались ввысь, кто же там нынче амуры крутит и у кого, стало быть, дело к свадьбе идёт. И всё бы было хорошо, пока секретарша в сельсовете Раиса Кутлякова не попросила Любкину мать стать её поручителем для получения ссуды. Райка по селу вертихвосткой слыла, но так, не значительного масштаба. Подумаешь, юбка на 5 см « постарше» трусиков, да макияж « прости Господи». Перегуляла 28-летняя Раиса с половиной села, и с парнями и с женатыми. Особливо скандальные бабёнки и рады бы Райке  кудри белые пощупать, да Раиса умно гуляла, не на вид. По селу её Рефреншей прозвали, по наименованию должности секретарь-референт, которое себе Раиса для «пиару» пристегнула. А бабушка её всем так и говорила, что внучка теперь не просто «секрехтарь», а «рефрен». Ну, так и стала Райка «Рефреншей»… Замуж за местных молодцев Раиса не собиралась. Статус замужней дамы на селе её не устраивал.  Любви не было, да и не нужна она была Раисе в родных местах. Хоть какая любовь, а всё один итог – бытом заканчивающийся. И не всегда устроенным. А перспектива такой жизни у Райки с детских лет на глазах. Пышные и весёлые сельские свадьбы были ярким прологом к довольно скучной жизни, а некогда сияющие невесты потихоньку превращались в толстых тёток с вечной химией на головах к очередному празднику, с выводком детей и стабильно пьяными мужьями. А в качестве развлекательной программы – семейными побоищами. Так летними, тёплыми вечерами летел по селу бабий визг и следом характерное разнообразие звуков: пьяный мужской голос, выдающий матерные перлы, грохот летящих металлических вёдер, детский рев и бешеный лай всего собачьего населения села Крутогорки. На эти звуки нёсся отряд баб со всего села, впереди мальчишки и девчонки от 3 до 15. На бегу, дамы выкрикивали предположения у кого же сегодня драку дают. А, найдя объект, в несколько рядов выстраивались за забором и внимали «супружеской беседе с несдержанной жестикуляцией». А в освещённых окнах метались исполнители. И неважно, что в рядах зрителей стоят те, у кого или вчера было, или завтра будет то же самое. Главное – сегодняшнее событие, которое даст тему для вечерних посиделок. Тут же измышлялись причины скандала, и большинством  голосов принималось решение, что Валька, Манька, Танька (нужное подчеркнуть) сама виновата, потому что: он, Петька, Лёнька, Ванька (опять нужное подчеркнуть), пришёл с работы, а ужин не готов, или жену с соседом у сарая застукал или ещё что-нибудь из серии «деревенские ужасы». Поэтому Райка совсем не желала пополнить ряды почтенных матрон села Крутая Гора, да и местные парни душевного трепета не вызывали. И вот однажды появился на селе добрый молодец со стольного граду, что местечко себе здесь под дачку присмотрел, по наводке знакомых. Очаровал Раису « не отходя от кассы», ну, и кинулась девица себя в порядок приводить со всей силы разошедшейся страсти. Вот и решила взять ссуду для « пыли в глаза». Чтобы не подумал кавалер, будто зазноба его только с материальной точки зрения рассматривает, а и сама при деньгах. А Любкина мать – женщина сердечная, отзывчивая, вот и согласилась не раздумывая. Первые три месяца всё складно шло, а потом началось интересное. Кавалер на природе понежился, с Раисой поразвлёкся, да и  был таков. В Москву по делам отлучился, а потом из столицы звонок: « Прости, любимая, наша встреча была ошибкой!» Ну, Раиса два дня на улицу не показывалась, а потом потихонечку сумку собрала и в Москву, за любимым.  А потому как дева пребывала в душевных терзаниях, то и не сказала куда, к кому и на сколько едет. Вобщем канула, а платить ссуду, стало быть, Любкиной матери надлежит. А как узнали, сколько на самом деле Раиса задолжала, так и осели. А ещё сына – школьника поднимать надо. Тут-то и забегали. Рассрочку в суде испросили, а всё равно когда – никогда выплачивать надо. Уж и в розыск подали, а толку нет. Так и пришли к выводу на семейном совете, что надо Любке в Москву ехать, деньги зарабатывать, иначе и дом, и всё имущество в счёт долга уйдёт. Дома вой стоит: мать убивается, отец матюгается, Любку оторопь берёт, а, ну, как всё трудом нажитое из-за этой стервозы любвеобильной государству отойдёт?!
- Да, за что ж напасть на нас такая, а?! – причитала Любка, сидя на берегу реки с Лизой. – Жили-жили, не тужили и на тебе! Да ладно кабы своя была, а тут?!
- Так ведь разве ж кто знает, где упадёт?!- вздохнула Лиза.
- Да я ж Москву только по новостям знаю! – завыла Любка. – Это ж такая махина, а я в ней песчинка! Ни родных, ни знакомых! К кому пойду – то с вокзала?! А метро?! И на какую работу я там устроюсь? Я ж только доить и умею, а кого я там, в Москве доить – то буду?!
- Олигархов!  Ой, не реви так, сердце рвёшь! – захлюпала и Лиза. – Раньше времени не убивайся.  Сама знаешь, у страха глаза велики. Вдруг, всё получится? А остановишься у Алки или Ленки. Адреса у их родителей возьмём. Чай, не прогонят, ночки две – три поживёшь, а там что-нибудь и наклюнется.
    А и верно. Люба совсем забыла, что две их одноклассницы уже полтора года в Москве, а Ленка так ещё и замуж там вышла.