Защитник

— Милая, пожалуйста, подожди!
Позади меня раздался его голос, когда все мои мысли и чувства готовы были уже лечь спать… Сонливость — если бы Танатос не отвлекал Гипноса от его привычных забот, я бы давно уже спала… Как же я устала! Как — о боги! — хочу я забыться и уснуть!
Так много лет — веков! — на Олимпе… Царица! да что уж там выдумывать! — Богиня! Мое имя Гера — разве нужно что-нибудь еще говорить?..
Он, всемогущий Зевс… он изменял мне с Ио, с Эгиной, с Семелой… Как же я была глупа! Я мстила им, этим женщинам, — за то, что он, мой муж, — прелюбодей! Но разве хоть одна из них была в том виновна?
— Милая, пожалуйста, постой!!!
Я оглянулась… Иксион, этот юноша… Высокий, красивый и сильный… как скульптура, которых у нас на Олимпе было огромное множество. Но мне не было дел до его прекрасных голубых глаз — моя любовь погрузилась в сладкую боль отчаяния…
— Гера, позволь мне обратиться к тебе! — сказал он. — Я видел, как скоропостижно покинула ты собрание богов.
Я отвечала:
— Я была там лишней. Разве ты не видишь? — Откинув густую, обшитую золотом вуаль, я обнажила бледность своих щек: — Я давно уже не та женщина, о которой мечтали многие.
— И что с того, Гера? — навязчивый юноша схватил меня за запястья. — И что с того, милая, что твои щеки сейчас так бледны!? В этом мире нет и никогда не будет женщины прекрасней и милее тебя, мой друг!
— Ты называешь меня своим другом, — я отвечала, — но разве твои слова — не подлые происки врага? Ведь ты отвращаешь меня от любимого мною мужа!
— Но кто? — сказал он. — Кто он, твой муж? Как не человек (прости меня, милая, бог), который причинил тебе так много страданий и боли? Разве он не заставлял тебя в мучениях лить слезы ревности, разделяя ложе со смертными женщинами, недостойными даже самой тонкой пряди твоих волос?
— Пусть так, Иксион, — я отвечала, — но все же он мой муж и мой защитник.

Еще раз пережить то, что было… Всплески эмоций, равносильные гибели… Подонок! Он заставлял Луну замедлять свое движение, а царя неба, священное Солнце, прозябать в Тартаре в своей колеснице! И все, чтобы продлевать ночи своих утех, — сладких утех измен!
— Гера… — юноша дал волю моим запястьям. — Милая… я хочу сказать тебе… Я тебя люблю!
Я пошатнулась… и молчала. Быстротечность Кроноса никогда не была одной из моих стихий.
— Гера, я люблю тебя! — повторил он.
— Но, Иксион, я несвободна! Зевс — мой муж! — воскликнула я, медленно приходя в себя.
— И ты готова простить ему все? Переступить ради него через все? — спросил он. — Даже через то, что он сейчас ласкает этого фригийского мальчишку, презрев тебя?
Одержимость его лица — его безумие… Гримаса боли на моем лице — как ее скрыть?..
Он сказал:
— Ты думаешь, Гера, что я только зря отнимаю у тебя время? Ты полагаешь, что моя любовь тебе не нужна?
Качая головой и не понимая в отрицание ли или в подтверждение, я почти произношу это вслух: «Отпусти!»
Бедный юноша, он думает, что отвергнут. Он говорит:
— Я докажу тебе, Гера, что ты ошибаешься! Даже от такой никчемной вещи, как моя любовь, — и то может быть польза.
Догадываюсь к чему он ведет… Приблизившись ко мне вплотную, он шепчет:
— Если я скажу Зевсу о том, что я тебя люблю, он начнет ревновать и вспомнит о том, что ты ему нужна.
Использовать того, кто меня любит, чтобы вернуть того, кого люблю я?.. Это почти что подло. Но я так счастлива, что он согласился мне помочь.
Из благодарности я обнимаю его:
— Мой милый Иксион, спасибо! Спасибо тебе за то, что подарил мне надежду!

Весь следующий день я живу предвкушением. Я представляю, как Зевс входит в мой чертог и, обнимая меня за плечи, говорит: «Каким же глупым и слепым я был!» Я закрываю глаза и вижу, как он, опустившись передо мной на колени, берет меня за руку и шепчет: «Прости»… Но когда вечером я вхожу в пиршественный зал, я понимаю, что ничего не изменилось: в порыве страсти он привлекает к себе и целует… мальчишку, который притворяется, будто может быть нежнее и милее меня. «Кажется, ты хотел сделать его бессмертным? — я думаю. — Посмотрим, не опередит ли тебя припасенный мною кинжал или яд!»
— Гера, — это был Иксион. Его ласковый голос прервал во мне поток мстительных мыслей. — Милая, прошу, давай мы отсюда уйдем.
Смотрю на него и впервые сердцем замечаю, как он хорош собой и красив.
У подножия зевсового дворца разбит парк. Платаны, ели и кипарисы утопают там в цветах. А звезды — на Олимпе они кажутся такими большими, и их так много! — отражаются в озере, по блестящей глади которого медленно плывут лебеди.
— Иксион, теперь, когда мы одни, поведай мне, что он тебе сказал, узнав о твоей любви.
Юноша протянул с иронией:
— О, он был так любезен. Он сказал, что создаст для меня твой образ из облака, чтобы я смог с ним возлечь.
Такого со мной еще никогда не было. Никогда, никогда и никто еще не приравнивал меня к вещи! Он говорил обо мне так, как будто речь шла о мече или о плаще: «Мой дорогой Иксион, тебе нравится мой новый плащ? Что ж, тогда я попрошу Афину соткать тебе такой же», «Хочешь такой меч, как у меня? Легко! Гефест выкует его для тебя», «Влюбился в мою супругу? Да без проблем! Я сделаю для тебя ее копию — и можешь спокойно ее пользовать».
— Что ты ему ответил? — спросила я, чувствуя, что могу вот-вот потерять сознание.
— Я сказал ему, что он мразь, плюнул ему в лицо и ушел.
Его слова меня ошеломили.
— Как? Ты плюнул в лицо самому Зевсу?
— Увы, — юноша горько усмехнулся, — на самом деле нет. Я просто сказал, что не смогу принять такой подарок… И я еще его благодарил. Я трус и слабак, Гера. Я тебя недостоин.
Он пожал мне руку в знак прощания, развернулся, и тут… тут вдруг что-то пронзило мне сердце. Любовь?
— Иксион! — позвала его я. — Это неправда, неправда, что ты меня недостоин! Ты достоин меня гораздо больше, чем кто-либо другой, потому что только тот, кто по-настоящему любит, смог бы отказаться от такого подарка. «И за это ты будешь вознагражден, — подумала я про себя, — отказавшись от ненастоящей Геры, ты получишь Геру настоящую».
Он подошел ко мне. Обняв его, я прижалась к его губам в поцелуе. Впереди нас ждала длинная ночь.