Как Вася Любе отрезал нос

Рапорт его благородию Невьянских заводов заводскому исправнику Солонину в деятельности частного пристава Ермилова от 20 июня 1836 года: «В версте от заводского пруда, в лесном месте, нос найден близ сосны под щепкою. Отрезанная часть носу длиной около дюйма, и справа нарезано  на полдюйма.  Отрезан нос отступя ото лба до окончания оного у верхней губы, поперечные хрящи с ноздрями отрезаны. Ножа, которым был отрезан оный нос, не оказалось. Нос был отрезан жене крепостного крестьянина Любови Цепелевой 22-х лет от роду ее мужем Василием Цепелевым, крепостным крестьянином Невьянского завода 26 лет от роду.»

Неделей раньше, 13 июня того же года в два часа ночи смотритель Невьянского завода Александр Рогожин  шел с Сухологовского золотосодержащего прииска в свой дом. Неожиданно он увидел, как беременная жена Василия Цепелева Люба стучится в дом Афанасия Поганичева. Люба увидела Александра и подошла к нему «вся облившаяся кровью» и сказала, что муж ей отрезал нос: «Она попросила приохранить ее от него, дабы он не лишил ее жизни», - потом расскажет Рогожин уряднику. Перепугавшийся смотритель немедленно отвел Любу Цепелеву к отцу. Затем они ее препроводили в заводской госпиталь для оказания ей надлежащей помощи.

Тем временем Афанасий Поганичев, крепостной крестьянин Невьянского завода 63 лет от роду отворил дверь, но Цепелевой не обнаружил.  Тогда он отправился вместе со своей женой Парасковьей ее искать. Не первый раз призывала Цепелева соседей на помощь. И раньше случались у ее мужа приступы жуткой злобы, во время которых он ее зверски избивал и  даже пытался убить.

Позже Парасковья объвила, что искала Любу, а нашла  Василия. Она увидела его тем утром на краю села. «Говорил Цепелев о жене с произношением сквернословия, что он задал ей, но, по крайней мере, отрезал нос в знак того, чтобы она была без него, без носа и знала бы, что такое есть с мужем обращение». 
 
А ведь еще 12 дней назад  1 июня 1836 года, по настоянию Любиного отца, уже определяла полиция Василия в стражную палатку за то, что обращался с беременной вторым ребенком женой своей  с «различными жестокостями».  Тогда выяснилось, что Василий Цепелев только наедине с беременной Любой был героем. А в полиции  даже  очень быстро раскаялся,  дав «особую расписку» Главной Невьянской заводской конторе: «Жене своей Любови Цепелевой с сего времени никаких обид и притеснений, а паче того телесного наказания, без ведома местного заводского начальства производить не буду.  Отныне и навсегда стану обращаться с нею сколь возможно благоприлично и снисходительно. В чем и доверяю вместо себя учинить рукоприкладство (расписаться - Авт.)».

И вернулся Василий к терпеливой жене своей.  Люба, судя по всему, не очень мужу поверила,  попросила у них в доме хотя бы до родов пожить свекровь Матрену Цепелеву.

Ненадолго хватило Васиного слова. В ночь на 13 число заманил беременную жену в лес – якобы, коня, находящегося на вольном выпасе, растреноживать. Свекровь не пускала Любу, просила сына ее  с собой взять вместо невестки. Но Василию не нужна была мать для того, что он задумал.

«В лесу по приказанию его я легла с ним отдохнуть, - расскажет Люба, уже находясь в госпитале, -  тогда когда легла, он вынул неизвестно откуда нож, сложил руки мои вместе и придавил коленками ноги и вдруг отрезал мне нос. После всего, когда уже отрезан был оный, он отпустил ли меня, или сама я ушла, совершенно не упомню». 

Прочитав все вышеизложенное, возникает единственный вопрос: за что? За что можно было подвергнуть такой боли и страданиям, изуродовать мать своего уже рожденного и второго, только еще собиравшегося родиться ребенка?

«Отрезал за то, что прежде частовременно мне не повиновалась, и всегда делала против меня грубости. Хоть я сильного жене повреждения и не сделал, но, по крайней мере, отрезал у нее нос и положил в лесу под щепку за ее противоречие»,  -   утверждал Цепелев. И, конечно же, лукавил. 

«Я переносила и переношу от мужа моего, вероятно, по настоянию жены государственного крестьянина Трифона Полимонова Матрены, ибо муж мой с давнего времени, как мне известно, имеет прелюбодейную связь».   

«По прошествии недели после освобождения, к означенному мужу моему пришед неизвестный мне человек для заполучения себе денег, – скажет в Екатеринбургском уездном  суде Любовь Цепелева. -  Муж за неимением себе оных обратился ко мне, и тогда, когда не даны были ему деньги, то он за это избил меня совершенно бесчеловечно».

Тем не менее,  прошло не так много времени после ужасного события, не родился еще даже младший Цепелев, а уж написала Люба в Санкт-Петербург прошение, адресованное лично Государю Императору.

«Всепресветлейший Державный Великий Государь Император Николай Павлович, Самодержец Всероссийский, Государь Всемилостивейший! Просит Пермской губернии   
Екатеринбургского уезда Невьянского господ наследников Яковлева завода крепостная крестьянка Василия Цепелева жена Любовь Цепелева.

Муж мой в отрезании носа извел меня раскаянием своим. И прощения убедил. И потому я ни в какое присутственное место с претензией на него никогда входить не буду и предаю Вечному забвению, и потому всеподданнейше прошу, чтобы к суду указом Вашим повелено было  мое прошение принять».

Но прошение не возымело действия. А, может быть, судьи учли, что Василий однажды уже раскаивался, когда писал расписку во время нахождения в стражной палатке?   Приговор был вынесен суровый: «Наказать плетьми 10 ударами и сослать в Сибирь на поселение, где предоставить духовному начальству заботы о нем. Содержать под стражей».

Василий уже на суде, под воздействием мерзопакостной своей натуры да некоторых пересказанных суду соседских умозаключений, прелюбодейную связь с Матреной Полимоновой признал.  Сама Матрена стояла насмерть: «никаких любодейных связей не имела и не имею намерения, в чем может подтвердить муж мой, о том, чтоб бил свою жену бесчеловечно, ему не говаривала никогда».  Поведение Полимоновой было велено представить «на ревизию в Пермскую палату уголовного суда».

Уже 5 декабря 1836 года, отведавший плетей Василий Цепелев посредством этапной команды был отправлен в Сибирь. Благо, что у нас с Урала до нее «рукой подать».