LIFT UP

Я пульнул бычок в сторону, и уж было занес ногу, чтобы повернуть за угол из красного кирпича, как вдруг услышал громкое:

- Дяденькааа!!! Дяяядяяя!

Вокруг никого не было. Детский голос раздавался где-то в стороне и вверху. Я обернулся назад, потом поднял взгляд вверх, и на крыше старого производственного здания, без единого окна, увидел пацана. Совсем мелкого. Лет пяти, от силы…

Он хватался за искореженные металлические поручни, надежды на прочность которых было мало. В «старом городе» вообще все осыпалось со страшной силой. Первое, что промелькнуло в моей сонной с утра голове, это то, что дома, вместе с Юлькой у меня остался точно такой же, только не белобрысый как этот, а рыжий и кучерявый как я.

- Я здесь! Я здесь! – махал он мне пухлыми ручонками, и притопывал от нетерпения по краю крыши ногой в сером сандалике.

- Послушай! – заорал я ему наверх, пытаясь говорить с как можно спокойной и безразличной интонацией, - не трогай эти железки, мальчик, и отойди от края на три шага назад, я сейчас заберу тебя отсюда.

- Иди, иди сюда! Потерял… потерял… Помогиии! - продолжал он прыгать у самого края крыши и с упрямством осленка хвататься опять за кривой железный поручень.

- Вот, срань малая, - буркнул я себе под нос, и уже нервничая сильнее, пошел быстрым шагом за угол в надежде найти вход в здание с обратной его стороны. Вход, как и ожидалось, был по-старинке нелогично спрятан с другого торца, так что мне пришлось оббежать весь этот красный куб практически полностью вокруг. Я влетел в темный лестничный пролет, и стал покорять осыпающуюся лестницу, ступеньку за ступенькой, украдкой переживая и за свою не ахти какую ценную шкурку тоже. «Вот, идиоты, оставили еще один сарай открытым. Надо выяснить кто собственник. Идеальный аттракцион для сумасшедших, бомжей, самоубийц и маленьких мальчиков, у которых особенно активно работает шыло в попе».

Лестничные пролеты между площадкой и площадкой были намного длиннее, чем в обычных жилых домах, кое-где ступеньки с углов обвалились полностью. Слева и справа каждой площадки шли широкие коридоры, на некоторых этажах были сразу видны пустые огромные цеха. Я дошел до лестницы, ведущей на крышу, посмотрел в пройденную шахту вниз и мысленно зафиксировал высоту. Высота была не маленькой. Мысленно попытался уложить ее в количество стандартных этажей, да отмахнулся от этой идеи, потому что, судя по топоту наверху и активному пищанию – пацан был еще жив, и весьма активен. А этот экстрим надо было срочно прекращать.

Оказавшись наверху, и увидев, что неугомонный малец также и крутиться на самом краю крыши, я подхватил его за помочи джинсового комбезика, потянул на себя, и усадил на свое колено. От неожиданности он испуганно вздрогнул и заплакал. Видимо пока я бегал вокруг дома и поднимался наверх, он решил, что я ушел и его бросил.

- Не реви, – приказал я, - Мужики никогда не плачут. По крайней мере, друг перед другом - точно нет. Ты кто?

- Я Ванька, - пролепетал мальчик, еще икая от остатков плача, но уже успокаиваясь.

- Ты зачем сюда залез? Где твоя мама? – продолжал я допрос.

- Потерял, потерял, - заныл он опять и показал рукой в сторону открытого круглого люка прямо посреди крыши.

- Что потерял? – не понял я.

- Потттеееерррряяяяяллл, - заныл он, повышая интонацию, и захлебываясь плачем еще громче. Зажмурил глаза и по пухлым щекам покатились в три ручья горючие слезы. Ручки его задрожали.

Да-с. Так рыдать умеют только некоторые бабы, и вот такие вот козявки. Ну, все. Хватит! Это уже капризы, а с ними тоже пора закругляться. И я хлопнул его слегонца чуть пониже спинки. Он тут же замолчал и пристально уставился на меня огромными серыми глазами, полными слез. Толи мне показалось, толи в их глубине промелькнуло какое-то совершенно недетское выражение, заставившее меня почувствовать себя неуютно, как будто бы я хлопнул по причинному месту не маленького мальчика, а солидного господина, едущего со мною в лифте. Эта мысль показалась мне настолько нелепой, что я немедленно выдавил ее из головы.

- Ладно, - говорю я ему, - показывай где потерял. А что ты потерял  - мы еще выясним.

Он тут же спрыгнул на ноги, и потянул меня в сторону люка:

- Потерял.. упал… сюда… - кивнул он в глубину открытой шахты. Внутрь нее как-то странно, винтом, уходили вниз короткие ступеньки.

- Ок, - обреченно выдохнул я, понимая в глубине души, что главное мое приключения на сегодня еще только  начинается, - жди меня здесь, и ни в коем случае не подходи к краю крыши, ты меня понял? Малыш охотно кивнул белой макушкой, и опять в его глазах промелькнуло тень того взрослого всепонимающего выражения, заставив мою ногу застыть в сомнениях, прежде чем она опустилась на первую ступеньку узкого прохода.

Мы, горожане, до ужаса беспечный народ. Мы живем с полной уверенностью, что именно с нами – ничего такого не может случиться. Сама жесткая запрограммированность городской жизни заставляет нас расслабиться однажды и в это поверить. Мы доверяем словам человека, заговорившего вдруг с нами в метро, и только через 5 минут после его нелогичных вопросов и наших конструктивных ответов до нас начинает доходить, что перед нами стоит или сидит типичный городской сумасшедший. Мы изо дня в день, из года в год, перебегаем дорогу в одном и том же неположенном месте, а потом ахаем и охаем от удивления, когда вдруг узнаем, что вчера там сбили кого-то на смерть. Мы смело покупаем в магазинах еду непонятного качества и вида, и отважно ее пожираем без надлежащей тепловой обработки, не додумавшись взглянуть даже на срок годности. Мы совершенно потеряли свой природный инстинкт самосохранения. За ненадобностью он в нас мутировал, и начал проявляться в таких извращенных видах – как фобии и странные привычки. За неимением других врагов в окружающей жизни, наш нереализованный инстинкт самосохранения превратил во врагов – наших ближних. Абсурд, но это так. Мы верим в великих «героев» внутри себя, и верим в то, что в нужный момент этот «герой» выскочит из нас и спасет всех вокруг. Но при этом мы не можем гарантировать безопасность даже собственной жизни. И если чужой совершенно мальчик нам сказал, что нужно лезть в темный люк здания, находящегося в аварийном состоянии, то мы, позабыв про страх и осторожность, обязательно в него полезем. Ну что собственно ТАКОГО со мной может случиться в этот обычный серый будний день? Ни тебе пророчества, ни тебе предчувствия, ни тебе предзнаменования… Ничего же подобного с утра не было. И, пардон, даже «очко» не дергается в нервном порыве. Что заставляет нас верить в собственную неприкосновенность в глубине мегаполиса, и почему эта уверенность улетучивается, если мы вдруг попадаем в темный дремучий лес, или оказавшись посреди бескрайней пустыни, где нет ни единой души? Это наличие или отсутствие рядом с нами себе подобных. Которым можно всегда крикнуть: «На помощь!» И даже если ты самый распоследний циник, и уже не веришь в то, что люди сохранили способность помогать друг другу просто так, то все равно это по привычке выкрикнешь, если почуешь, что все, что это полный трындец. Или как просто взять "сотовый" и набрать 911, и к тебе немедленно приедут специально обученные дяди и тети, которые вытащат тебя из этой страшной жопы, из которой в глухом лесу бы – тебя никто и никогда бы не вытащил. Все-таки наличие общества вокруг нас расслабляет и делает нас беспечными до безумия.

Вот так и я, спускаясь по лестнице в глубину этой шахты, ни капельки ведь не боялся, глупо вглядываясь в пасть наступающий на меня из глубины темноты. И так и шел вниз смело и самозабвенно, периодически щелкая зажигалкой, пока не услышал, как сверху кто-то захлопнул единственно известный мне выход отсюда, чугунной крышкой. Первая здравая мысль, которая мелькнула у меня в голове, после того как внутри меня улеглась животная паника – это то, что скорее мальчишка был приманкой в чьем-то хитроумном плане. Потому что поднять и закрыть тяжелую крышку люка способен был только взрослый человек. Но бежать обратно, биться головой в холодный металл и кричать от возмущения я не стал. Хватило ума понять, что единственная реальная угроза находиться сейчас вверху, а не внизу.

Присев на ступеньки, я достал пачку, и механично закурил, пытаясь усилием воли себя успокоить. Чего греха таить, я был в растерянности, а мужик в растерянности – это не к добру. Притушив бычок прямо о бетонную стенку, я встал, отряхнул колени и двинулся дальше. Но на каком то витке вниз вздрогнул от неожиданности. Рядом со мною  топал тот пацан и сунул свою ручонку в мою ладонь. Толи мне показалось, толи в этом сумраке он выглядел действительно постарше и повыше. Я его не видел, конечно же, просто понимал, что с тем ростом, с которым я его увидел там наверху – поспевать за мною было бы проблематично. Мой Пашка был одного с ним роста, и даже немного повыше, но постоянно вис у меня на руках, обычно существенно замедляя наши с ним совместные прогулки. А у того маленького злодея – ноу проблем.  Когда я вышел из шока от нелогичности происходящего, то тупо спросил:

- Так это ты люк закрыл?

- Я, - кивнул пацан. Вернее я почувствовал, что он кивнул. У него была такая, едва заметная привычка, свойственная многим суровым и немногословным людям, кивать и махать головой для убедительности при любом ответе.

- Нафига? Не объяснишь? – я заговорил с ним вдруг по-взрослому, как мужик с мужиком.

- Ну, мало ли, - также по взрослому и без малейшего ребячества ответил мне он, - вдруг кто-нибудь туда еще заберется, упадет нечаянно, или за нами решит отправиться… Двери-то в этот сарай открытые же, - произнес он вслух прошлую мысль из моей головы. И тут я вздрогнул и отбросил испуганно его руку в сторону. Я реально испугался так, что захотелось придушить этого маленького «ясновидящего» не пойми кого - голыми руками, чтобы уничтожить возникшую вдруг угрозу человечеству. По-крайней мере «герой» внутри меня так это расценил. Пацан это понял, спокойно обошел меня и продолжил спуск уже впереди.

- А что тебя так удивляет? – донеслось из колодца. Мне или опять показалось, или его голос все-таки забасил глубже, голосом более взрослого мальчика.

- Меня-то? Да меня ВСЕ здесь удивляет! При чем, удивляет – это еще мягко сказано, - психанул я, - Так что ты потерял все-таки? Не поведаешь? Из-за чего я как последний чебуран ринулся в эту авантюру, а?

Я теперь был просто уверен, что на самом деле этот пацан (если ЭТО вообще был пацан, а не пришелец с другой галактики) был гораздо взрослее, чем кажется, поэтому я уже не сдерживал ни слов, ни эмоций. Может быть поэтому, а может быть, потому что в туннелях и замкнутых пространствах звуки всегда слышатся по иному – мой голос стал отчего-то наоборот выше и мелодичнее, и каждая ступенька, уходящая вниз становилась крупнее и выше, а не так как вначале – маленькой и удобной. Кое-где, чтобы ногой дотянуться до следующей ступени, мне приходилось придерживаться рукой за стену вертикального туннеля. Это было крайне неудобно, и я озадачился вопросом, что если уж такому слону как мне с метр восемьдесят девять этот путь дается все сложнее, то, как этот шпендик умудряется так быстро спускаться и не сбиться с шага.

Вдруг впереди раздался голос уже почти взрослого парня:

- А это не я потерял, это ТЫ потерял.

Потом я услышал снизу звук приближающихся шагов, щелкнул еще раз зажигалкой и в контуре ее огонька возник высокий молодой человек, который был гораздо  выше меня. Только по белобрысой гриве волос и спокойным серым глазам, я узнал в нем того малыша. Он поставил правую ногу на ступеньку впереди себя, протянул руку вперед и повторил:

- Это ты потерял.
Себя.
Давай руку, я помогу тебе дальше спуститься.

И я машинально протянул этому парню свою детскую ладонь. Дальше я молчал. Меня душили злость и обида. Я понимал, что он триста раз прав. И что каким-то непостижимым образом он знает обо мне все. Но хуже того, я понимал, что на самом деле сейчас происходит, с каждым шагом, с каждой ступенькой он взрослел и матерел, а я становился все мельче и слабее, постепенно возвращаясь всем своим телом в детское состояние. При этом не менялась моя внутренняя суть.

Вдруг спуск резко закончился, и мы свернули в низкий туннель слева. Мужику, который вел меня за руку, пришлось изрядно согнуться, чтобы пройти по нему. Потом мы вышли на широкую лестницу, которая отчего-то показалась мне знакомой, и по ней, уже с нетерпением, приближаясь к дневному свету внизу, выскочили на улицу.

- Ну. Я пошел, - сказал мне этот белогривый мужик, и по привычке для убедительности кивнул головой, - дай пять, Дим Саныч, ухмыльнулся он и протянул руку ладонью вверх. Я машинально щелкнул в центр этого «совка» своей мелкой ладошкой, а потом вдруг испугался.

- Эй!!! Ты куда? А я как же? У меня жена, сын, ты представляешь, если я в таком виде домой заявлюсь, что будет? Да и вообще... Кто мне поверит, что я это Я? – мне стало совсем не по себе...

- Да все очень просто, - улыбнулся виновато он, - Ответы на все свои вопросы ты найдешь, если подымишься по тому же пути наверх, обратно. Но только уже сам. Ладно, бывай! И главное зла на меня не держи. Иначе нельзя было, понимаешь? – он виновато потупил взгляд, опять тряхнул головой и стремительно скрылся за углом.

А я стоял посреди серой моросящей осени, и мне вдруг сильно захотелось плакать. Я вдруг представил себе всю эту картину – маленький, рыжий, конопатый пацан, стоит посреди пустынного двора где-то у черта на куличках и ревет во весь голос. И вдруг кто-то пройдет мимо, увидит меня, отведет вначале в милицию, а потом я попаду в детдом, а потом - страшно подумать, что может произойти потом. И после этой стремительно разворачивающейся в моей башке логической цепочки вероятных событий – плакать мне вдруг резко расхотелось. Я подкатал джинсы, такие же какие мне перед каждым летом шила мать из грубой советской джинсовки, и стремительно кинулся обратно, в распахнутый настежь рот входа. Стараясь не просчитаться в ступеньках и поворотах, и не перепутать коридоры, я свернул вправо и побежал быстрее к тому жерлу бетонного туннеля уводящего меня вверх из этого нереального кошмара, и начал подниматься вверх, так быстро, как только мог перебирать своими коротенькими ножками.

Пока я поднимался, пыхтел и кряхтел на каждой ступеньке, я очень много думал о своем прошлом и настоящем, и много чего вдруг понял. Я вдруг с утроенной силой захотел сделать все, что когда-то по разным причинам откладывал, и проблемы, которые мучили мою душу многие годы напролет, вдруг показались мне смешной, суетливой херней, не стоящей внимания. Я заново полюбил Юльку, и даже гораздо сильнее, чем в первый раз когда мы встретились. Я очень захотел увидеть Пашку, быть с ним все-то время пока он растет. Быть с ним всегда! Я вдруг понял отца, которого всю жизнь не мог понять и простить. И безумно заскучал по матери, которая вот уже третью неделю ожидала, когда я перезвоню ей. Да мне вообще захотелось заново и до спазмов мозга просто БЫТЬ!!! А я уже подзабыл изрядно всю остроту этого молодого желания. И вдруг,  передо мной приоткрыло немного свой покров будущее, в которое я перестал давно верить!!! О котором я не могу сказать вам вслух, потому что оно мое и только мое, и тогда я побежал наверх, стремясь побыстрее вернуться в себя настоящего, в тело отца, в тело мужа и в тело будущего деда, даже не замечая в своих раздумьях того, что от моего подъема вверх я не становлюсь взрослее, и ступеньки не становятся меньше или короче.

С крышкой люка я провозился, конечно, очень долго. Если бы Ванька закрыл его основательно, а не бросил сверху просто чтобы прикрыть дыру, то я бы своими детскими силами так и не выбрался обратно, наверное. Но, наконец, тяжелый чугун поддался моим яростным усилиям, и я потихоньку сдвинул железяку в сторону, приоткрыв небольшую щель в проходе. Выполз на крышу, и кинулся к ее краю, хватаясь за ржавые железные поручни, на которых не так давно висел Ванька. И стал ждать. Время приближалось к обеду. Ждать я очень умаялся, нестерпимо хотелось есть и пить, но я все равно не хотел покидать своего наблюдательного поста, боясь упустить свой единственный шанс. Как вдруг из гущи дворового сквера вынырнул Он. Я увидел черную, коротко стриженную макушку, сутулые плечи в ветровке. И вдруг испугался. Блин, только бы в его ушах не оказалось никаких наушников с какой-нибудь бессмысленной и громкой долботней, извечной спутницей современного пипла. Но делать было нечего, не до вечера же тут куковать и я вдруг крикнул коротко: - Эй, мужик! И свистнул. Потом во время спохватился, вспомнил кто я есть и как сейчас выгляжу, и изо всех сил изображая из себя крайнего придурка, запрыгал на краю крыши, дергая поручень за железяки и с истошностью маленького голодного животного заорал:

- Дяденькааа!!! Дяяядяяя!