Телефон доверия

Глупое это выражение, и слишком уж самонадеянное: «Я себя не на помойке нашёл!».
Дорогие читатели, а вот я нашёл себя на помойке. Я проснулся рано утром, солнце возвышалось над мусорными баками бледным мандарином, помои в ящиках были пёстрыми и сверкающими, словно новогодние конфеты, и вы знаете – мне даже стало не хватать Деда Мороза. Голуби, эти серые птицы мира, ворковали вокруг меня чудесными звуками сдерживающего позывы рвоты пьяницы, ветер трепал рваные газеты, а запах мусорки щекотал мои небритые щёки. Было так неприятно чувствовать себя опустившимся, вкушать ароматы своего же перегара, шарить в карманах недавно купленного пиджака в поисках своих «Мальборо» и не находить их…  Я сел, отряхнул рукав. Огляделся по сторонам, погладил лежавшего рядом пса. Тот пискнул во сне, его веки подрагивали, и я ощутил какую-то неведомую эйфорию. Такое иногда бывало со мной – похмелье в обличии адской муки заставляло меня жалеть себя, успешного психолога с большой заработной платой, чувствующего ужасную головную боль, тошноту, вызванную суррогатным алкоголем, стыд, всепоглощающий стыд за то, что я спустился столь низко, что я спал на помойке, и что я не помню с кем пил вчера и что делал. Мне было ужасно жалко себя, ужасно стыдно и ужасно плохо морально и физически, но, тем не менее, я ощущал блаженство, я ощущал великое могущество и власть над собственной жизнью. Ничто не заставит меня жить по правилам. Я могу заработать себе на кусок хлеба, но я не привязан ко всем материальным благам, я сам себе хозяин, могу идти, куда глаза глядят, пить с кем хочу и делать всё, что хочу. Во внерабочее время, разумеется.
Рядом со мной лежал бычок, я поднял его, отряхнул. Мальборо. Мой вчерашний, наверное. Зажёг спичку. АААптека. ИИИшак. Два слова, которые ассоциируются у меня с первой затяжкой. Так меня учил курить в детстве старший брат. Набираешь дым в рот, и в себя – аааптека. ИИИшак. Каждый раз, подходя к аптеке, чувствую во рту горечь сигарет.
Посмотрел на часы. Пять пятьдесят утра. Надо пойти домой, хорошенько вымыться, выпить кофе и садиться за работу. Я психолог в службе «Телефон доверия». С восьми у меня рабочая смена. Мне домой звонят отчаявшиеся люди, попавшие в беду. Наркомания, суицидальные наклонности, психические расстройства – все эти помои льются на меня с восьми утра до восьми вечера, тягучие и намного более противные, чем те, в которых я спал. Мне порой кажется, что мне самому чертовски нужен психолог. Но ничего, в нашей стране это на каждом шагу – сапожники без сапог, повара-анорексисты и астено-депрессивные психологи.
Восемь. Будь проклят этот час. Натягиваю на лицо маску благополучия (сам для себя, клиенты меня всё равно не видят). Наливаю елей в голос. Я – успешный мужчина слегка за тридцать – в годах, слегка за семьдесят – в килограммах. Весь мой успех – в моей работе. Личной жизни нет, хобби – пьянство на помойке. Проводя самому себе психоанализ, я понял – «записочки» убили мою личную жизнь. Когда мне было четырнадцать, в нашем городе выходила газета с рубрикой «записочки». Это что-то вроде нынешних интернет-чатов, только газета выходила раз в неделю. Люди писали туда свои мысли, стихи, каждую неделю отвечали друг другу на прошлонедельные сообщения. Там было полно стихов, душещипательных рассказов о личных взлётах и падениях, просто комментариев насчёт музыки, книг. Люди делились мнениями. Я очень заинтересовался девушкой, которая писала под ником «Тень ветра». Она постоянно отправляла в газету свои стихи, чудесные и глубокие, намного более проникновенные, чем «наше всё» в лице Пушкина и Лермонтова. Я всегда мечтал пообщаться с ней, с этой девушкой, увидеть её, или просто узнать, сколько ей лет. Я часто думал о том, что мы ходим с ней по улицам одного города, возможно, даже учимся вместе, я смотрю в её грустные глаза и даже не ведаю, что это она… Часто человек знает сотни людей, их имена, даты рождений, любимые блюда, но из всего этого множества он не в курсе никаких событий, происходящих внутри этих людей. Мы видим котелок, но что в нём варится – нам неизвестно. А вот Тень Ветра… Я знал её личность, её внутренний мир, чувствовал её, каждое её слово подобно смычку отыгрывало мелодии на струнах скромненького контрабаса моей души… Но кто она, где она живёт, как её зовут  – эти простые формальности мне не было дано узнать никогда. Я часто думал о ней, представлял, какого цвета у неё глаза, волосы… Потом в моей жизни появилась Валя, моя первая любовь и первое разочарование. Я забыл о газете, о глупых «записочках» и о волнительной Тени Ветра, моя Валя была простовата и глуповата, но тогда я этого не замечал, или просто не хотел заострять на этом внимание. Не глядя, поменял музу в мешке на вполне явственную резиновую куклу. Однажды Валя превзошла сама себя и решила меня удивить. Поздним вечером мы сидели у моего подъезда, держась за руки, я был в сентиментальном настроении, наговорил Вале кучу платонической пахлавы, от которой слипался рот, и Валя прочла мне стихи. Я оторопел. Это были очень красивые стихи, многомерные, сверкающие. В тот момент мне было очень стыдно, что я считал её недалёкой. Она сказала, что посвятила их мне, что я вдохновил её на их написание.
Окрылённый, я прилетел домой, выпил чай, стал раздумывать о нашем с ней светлом будущем в нашем тёмном посткоммунистическом пространстве. Схватил свежекупленную мамой газету, автоматически открыл её на «записочках», Валя летала вокруг моей головы, будто кольца Сатурна вокруг самого Сатурна. Валя, Валя, Валя!
Ник «Тень Ветра». А ниже – Валины стихи… Или не Валины?! Господи, ведь не Валины же! Как я вообще мог поверить, что это написала Валя?! С её простотой, с её «куды» и «ложи»!!! Валя хотела сделать мне приятное и выучила для меня стихи из малоизвестной газеты, надеясь, что её обман никогда не вскроется… Но как она могла… Как она могла украсть их у Тени Ветра?! Она же не знала, я никогда не говорил ей о своей тайной «здрасте»…
Я никогда больше не звонил Вале, сам на её звонки не отвечал, попросил маму сказать, что «Юра переехал». Много лет спустя мне пришло в голову, что может быть, это Валя и писала под ником «Тень Ветра» в газету. Но я понимал, что эта мысль постучалась ко мне лишь потому, что прошло много лет, и я забыл, какова Валя. Стоило мне вспомнить её мужские брови и смех с открытым ртом во время еды, её свеклу из винегрета, размолотую вместе со слюнями на её крупных зубах, я понимал – она просто не может быть Тенью Ветра. А если это и так – то-я-даже-и-знать-ничего-не-хочу, оставтье-мне-мой -детский -идеал, разочарование-в-Вале-пережил, а в Тени Ветра разочаровываться не то что не хочу - не могу. У меня было много женщин после Вали, но я закрылся, зачехлил свой контрабас в кофр, струны полопались от времени и разочарований, и ни одна женщина больше не сыграет на них симфонию. Личная жизнь – это случайные связи, бесчувственные поцелуи и безболезненные разрывы. С кем не бывает.
Восемь утра. Помятый пионервожатый готов отвечать на звонки. Звоните, дети.
Раздался первый звонок.
- Здравствуйте, служба «Телефон доверия», Юрий.
В трубке мне ответили женские рыдания. Это очень частый случай. Нужно набраться терпения и обхаживать эту истеричку, пока она не начнёт говорить (что хочет прирезать мужа, что её голова во включенной духовке, что у неё ломка, и я срочно должен достать для неё героина….).
- Спокойнее, сделайте вздох. Успокойтесь. Ещё раз, дышите глубже.
- Здравствуйте, меня… (всхлип)… Меня зовут Рита.
- Вот мы и познакомились, - самому становилось противно от наигранности в собственном голосе. - Что у вас случилось?
- У меня… У меня такая трудная ситуация!!!
- Рита, мы с вами всё решим! Успокойтесь, продолжайте. Я обязательно помогу вам, просто расскажите мне о своей проблеме.
- Мой молодой человек… Как бы… Он хотел со мной встречаться по вечерам… У меня дома. А мама была против…
- Так. Хорошо, а почему? Почему она была против? – головная боль то и дело накатывала волнами, но я терпеливо слушал девушку.
- Не важно! Не важно… И его друг, он очень хотел, чтобы мы встречались. И он… дал мне снотворные таблетки, сказал, что если я подсыплю их маме в чай, она уснёт очень крепко, и мы сможем провести  ночь у меня дома… - рыдания снова сдавили девушке горло. Она долго боролась с собой, потом продолжила. – И вот я так и сделала. И моя мама… Она умерла! А потом…
- Рита, постойте. Вы уверены, что ваша мать мертва? Может, вы ошибаетесь? Вызовите скорую помощь! – я понимал, что этой психопатке, мучаемой угрызениями совести, могло померещиться что угодно, тем более не так сложно спутать крепко спящую женщину с умершей.
- Она умерла! Её похоронили почти год назад… Все подумали, что она сама выпила слишком много снотворного…
«Да уж… Криминала мне только не хватало» - подумал я.
- Рита, успокойтесь. Это было очень давно, поймите, может, вы и вовсе не виноваты в её смерти!
- И ещё, ещё мой парень, он… убил моего брата!
- Как это произошло? – я заволновался. Меня очень раздражали разговоры подобного рода – когда не знаешь, выдумывает человек или говорит правду. Если выдумывает – это плохо, потому что я зря трачу своё время. Если не выдумывает – ещё хуже, потому что я не имею право разглашать врачебную тайну, следственно невольно разрываюсь между собственной совестью и этическим долгом.
- В баре… Он не знал, что это мой брат… Он пришёл ко мне, и сказал, что убил человека в баре… поссорившись из-за чего-то. А потом… выяснилось, что это был мой брат.
- Вы заявляли в милицию, Рита? Я думаю, что вам следует обратиться в милицию.
- Погодите, я ещё не договорила… Юрий? Юрий?!
- Да, я слушаю вас. Сделайте глоток воды, вам будет легче продолжать.
- Он пропал сразу после смерти моего брата. Я одна похоронила брата – представляете?! Я осталась совсем одна… А потом узнала, что жду от него ребёнка… И …
- Вы беременны? – Я понял, что, скорее всего, у этой девушки сильнейшая депрессия на фоне потери любимых людей, усугубленная гормональными выбросами вследствие беременности. Надо сосредоточить её на будущем ребёнке, даровать ей новый смысл жизни…
- Нет, Юрий. Я родила девочку, и я… Я.. (она снова разразилась рыданиями).
- Что?
- Я убила её!
Я понял, что, вероятно, имею дело с душевнобольной. Я понял, что ей должен помогать не психолог, а психиатр, потому что такого изощрённого бреда я ранее никогда не слышал. Я понимал, что если бы она на самом деле была замешана в трёх убийствах, её давно бы уже посадили по крайней мере в СИЗО, и она не разговаривала сейчас со мной по телефону. Надо выяснить, где она находится, её адрес, и отправить к ней своих коллег из «дурки».
- Успокойтесь, Рита. Скажите, где вы находитесь? Вы сейчас дома?
- Я в тюрьме, и ко мне вот-вот войдёт стража! Меня сегодня казнят, а он, он…Он сегодня приходил ко мне ночью… Он хотел забрать меня, вытащить отсюда, но я не пошла с ним. Я сказала, чтоб после казни он похоронил меня, положив мне дочку на грудь… в могиле…
- Рита, в какой тюрьме? Как же вы мне звоните, если вы в тюрьме? Скажите, где вы территориально находитесь?
- За мной пришли! За мной пришли, прощайте, Юрий, прощайте! – я услышал суматоху, сдавленные рыдания, и короткие пугающие гудки. Мне стало жутковато, я навёл себе кофе и погрузился в размышления. Моя работа ожесточила меня, сделала меня намного менее чувствительным, чем раньше. Эмоциональное очерственение – это профессиональное заболевание всех медиков. Когда видишь боль каждый день – она входит в твою жизнь и занимает козырное место, перестаёт быть болью и становится данностью. Я сочувствовал Рите, будь её рассказ правдой или страшной галлюцинацией. Всё равно произошедшее доставляло ей невыносимые страдания, а я так и не смог помочь ей…
Я вспомнил, как я впервые познакомился со смертью. В детстве я имел такое представление, что смерть – это лишь более сложная форма болезни, что-то вроде комы, последующей за потерей сознания. У меня и в мыслях не было, что жизнь – это не навсегда, что это конфета, которую тебе дали подержать в руках, и тотчас отберут – дай только повод: неаккуратно перейди дорогу, напорись на маньяка в подворотне или же состарься, в конце концов. Мне было четыре года, и я лечил игрушечных зверей, делая им уколы шприцами без игл. Самым тяжелобольным был зелёный крокодил, которому я оказывал помощь, вслух комментируя свои действия: «Тааак, выпей-ка таблетку, дружок. Чёрт возьми, теряет сознание! Ну ничего, сделаю ему укол. Нет, нет, он умер! Держись, крокодил, я поставлю тебе капельницу!». Моя бабушка, наблюдавшая за реанимационным процессом, подошла ко мне сзади и погладила меня по голове.
- Юра, - ласково сказала она, - если он умер, он больше никогда не будет живым крокодилом, и ему не поможет капельница, малыш.
- Кааак? – шокировано прошептал я. – НИКОГДА?
- Никогда.
Тогда я отбросил свои игрушки, уткнулся в бабушкино шерстяное платье и зарыдал. В тот день я потерял неживого крокодила, а через несколько лет и живую любимую бабушку, которая никогда уже не будет живой. Со мной остался только её тихий голос и запах шерстяного платья, впитавшего тем страшным утром мои солёные слёзы.
Раздался телефонный звонок.
- Здравствуйте, служба «Телефон доверия», Юрий.
- Здравствуйте, - грустный мужской голос.
- Что у вас случилось?
- Я очень любил свою гражданскую жену, - голос затих, мужчина несколько раз набирал воздух в лёгкие, пытаясь заговорить, затем снова выдыхал. – Я так и не успел на ней жениться официально.
- Говорите, вы можете рассказать мне всё.
- Я очень любил её, её звали Кэтрин. Она боялась дождя, потому что ей казалось, что она умрёт в дождь… - это показалось мне очень подозрительным. Где-то я уже слышал про этот дождь… - И, вы знаете… У нас должен был быть ребёнок. Она была беременна, и… Сегодня она умерла в родах, и ребёнок умер, а я… остался совсем один, у меня больше нет моей Кэтрин, и будь он проклят, этот чужой мёртвый мальчик, который убил мою жену.
Я выглянул в окно, на улице шёл дождь.
- Успокойтесь, я обязательно вам помогу, - сказал я. Кэтрин, Кэтрин…. Что же это такое? Мысль бегала по моим волосам, оступилась и соскользнула в мозг. Господи, да ведь это из книги Хемингуэя! Это… «Прощая, оружие»! Мужчина, чья жена умерла в родах. Кэтрин, её звали Кэтрин. И дождь, которого она боялась. Она умерла в дождь! Я не знал что сказать, мне казалось, что надо мной кто-то жестоко пошутил.
-Как мне жить дальше? Зачем?? – прошептал мужчина на том конце провода.
- Вы… читали книгу «Прощай, оружие»? – я и сам поразился своему ва-банк ходу.
- Нет, но разве это важно?
Я оторопел. Я не знал, бросить ли мне трубку, или продолжить разговор. А может, мужчина просто душевно болен? Может, у него шизофрения, и он считает себя главным героем книги Хемингуэя?
- Где вы сейчас находитесь? Может, я приеду к вам, и мы поговорим лично? Я уверен, что смогу вам помочь! – сказал я, рассчитывая на то, что мужчина назовёт мне свой адрес, и я направлю к нему психиатров.
- Не думаю, что сможете. Простите, что побеспокоил, - мужчина повесил трубку.
Я отхлебнул остывающий кофе. Что же это за день такой? Сначала эта Рита с фантастической историей про мать, брата и дочь, теперь этот книжный герой. И все как один не хотят называть адрес, негодяи эдакие! Рита-Маргарита. Вот чёрт! Действительно - чёрт! Сейчас мне пришло в голову, что эта Рита – героиня «Фауста» Гёте… Немного осовремененная, но всё же! Её парень – Фауст, Мефистофель дал ей яд под видом снотворного, дабы она отравила мать… Всё сходится! Я стал сосредоточенно тереть виски. Либо это всё глупый розыгрыш, либо, параллельные миры существуют, либо, я схожу с ума. Скорее всего, последнее. Нет, ну разве это возможно? В обычный рабочий день мне звонят люди из книжек и жалуются на жизнь… Приехали! Может, стоит самому себе психиатров вызвать?!
Я вспомнил, как вчера мы с моим другом – старым алкашом дядей Пашей - сидели за столиком во дворе и пили водку. Изрядно приняв на грудь, я стал щеголять последними прочитанными мной книгами, в неадеквате не понимая, что дядя Паша мне тут не собеседник. Я рассказывал ему о книжных переживаниях, которые давно заменили мне мои собственные, а  дядя Паша всё хмурился и морщил лоб.
- Юрка! – не выдержал он, наконец. – Твои книги – это всё бред собачий и ересь! Ты пойми, людей за книги раньше сжигали, потом расстреливали, сажали и ссылали, поэтому люди и занимались своей жизнью. А вот ты – здоровый мужик, начитался книжек – и что? Есть у тебя жена, дети? Ничего нет, только в книжках своих и живёшь!
Это яркое воспоминание по инерции выхватило из вчерашнего вечера ещё пару воспоминаний, менее ярких. Как дядя Паша допился до белуги и бегал от «серых мышей, прогрызающих ему грудь», и как выскочила из подъезда его жена, схватила его за шкирку и утащила домой, по-боцмански матюкая. Я вспомнил, как я закурил в сгущающихся сумерках,  икая и шепча «аааптека».
Может, дядя Паша был прав, может, я теперь сам живу только книгами? Может, на этой почве у меня поехала крыша, или у меня тоже белуга?
У меня зазвонил телефон. Интересно, кто сейчас заговорит – слон?
- Здравствуйте, служба «Телефон доверия», Юрий.
- Доброе утро. Меня зовут Соня.
«О нет! – подумал я. – Наверное, Мармеладова?».
- Я грешна, очень грешна, - сказала девушка. Мне хотелось крикнуть в трубку, что здесь не исповедальня, но я сдержался, потому что в каком-то роде это всё же было исповедальней. – Юра, я занимаюсь проституцией.
Началоооось!
- Извините, позвоните позже! – быстро гаркнул я и повесил трубку. Что же это, что же!!!! Я схожу с ума, крыша с грохотом катится в пропасть. Так, тихо. Надо сесть и успокоиться. Я плюхнулся на диван, напоровшись на маникюрные ножницы, с досадой отбросил их в сторону. Покрывало, застилавшее срам дивана, было в пепле и пятнах неясного происхождения. Как я докатился до такой жизни? Я строил свой асоциализм собственными руками, и вот, подпитанный любовью к книгам, водкой и прогрессирующим психическим расстройством, я соорудил-таки своё собственное асоциальное государство. Мой дом – берлога, я залёг в спячку, питаясь плодами своего воображения, заменяя все свои первородные эмоции эмоциями рукотворными, и вот результат – потусторонняя, книжная жизнь сама вторглась в моё убогое существование, заставив меня сомневаться в том, что многие называют реальностью. Охотники пришли за медведем, пытаясь пробудить его от зимнего сна.
А может, я зря так себя накручиваю? Может, кто-то просто решил меня разыграть, а я так серьёзно ко всему отнёсся? Может, это дядя Паша решил так пошутить надо мной, или моя бывшая жена всё ещё брызжет ядом за «похищенные у неё лучшие годы её жизни»?
Я женился в двадцать пять лет на своей однокурснице из института. Она была красивой женщиной, достаточно умной и порядочной, но я никогда не смог впустить её в своё сердце. Я помню, как она была счастлива в день нашей свадьбы, как она старалась мне угодить в каждый из дней нашей совместной жизни, но так и не смогла. Я часто задумывался – а зачем, зачем я женился, если это приносит мне столько неудобств? Зачем женился на нелюбимой женщине? Зачем живу с ней? Я понимал, что это – прикрытие. Меня дёргали родственники, сослуживцы, друзья – «Юра, когда ты женишься? Юра, пора! Когда мы понянчим внуков?». Я отмазался. Женился, пригасив тем самым их бдительность. Через два года развёлся. Жена очень хотела ребёнка, закатывала мне истерики, пыталась добиться желаемого слезами, упрёками, криками. Но своего она всё же не добилась, чему я был несказанно рад. Не хочу бросать в клетку к этому разъяренному миру ещё одного несчастного гладиатора. Хватит с него и меня одного.
Я помню её зарёванные глаза в день нашего развода. Она, наверное, любила меня, и она, в отличие от меня, очень болезненно пережила наш разрыв.
- Юра, но, может быть, мы когда-нибудь ещё сможем…? – спросила она, получив свидетельство о разводе.
- Может быть, - ответил я, проклиная себя за свою мягкотелость, из-за которой дал человеку ненужную надежду. Надежду из разряда «- у меня есть шанс? – ну, если только один из миллиона! – ура, значит, у меня есть шанс!».
Раздался телефонный звонок. Кто это будет на этот раз? Что за героя загадают мне в этой чёртовой книго-викторине?
- Здравствуйте, служба «Телефон доверия», Юрий.
- Здравствуйте! – раздался в трубке детский голос. Кто это может быть, кто? – У меня проблемы, дяденька, большие проблемы. Моя мать мертва, а мой отчим возит меня по стране на машине, каждый день мы останавливаемся в мотелях, и он…
- Лолита?
- Откуда вы знаете?
Я бросил трубку. Когда я читал «Лолиту», перед моими глазами всегда вставала моя деревенская Валя, с пухлыми губами и грязными волосами, облачённая в платье в горошек и загадочно улыбающаяся. Я часто думаю, может зря я так с ней обошёлся? Может, я смог бы быть с ней вполне счастливым и довольным? Ел бы вкусные борщи, ночами терзал бы её добротные прелести. У нас родились бы глупые дети, Валя бы располнела и подурнела, а я как дурачок любил бы её до старости, умер бы с ней в один день, и на гробовой доске написал бы «У Юры была Валя, он её любил, она съела кусок мяса, он её убил». Чем больше об этом думаю, тем явственнее понимаю – не зря я так с ней обошёлся, с этой неотёсанной детиной, вызывавшей во мне самые светлые чувства.
Как мне захотелось начать этот день сначала! Как захотелось снова открыть глаза на мусорке, почувствовать свободу помойной ямы, почувствовать запахи отбросов, узнать, что день ещё не начался, что я ещё не попал в эту ловушку, расставленную для меня моими «книгогероями». Как мне захотелось освободиться от последнего оплота, от последней твёрдой опоры, которая прибивала мою жизнь гвоздями к ненавистному социуму – моей работы! Я почувствовал яркое желание стать бездомным алкоголиком, живущем в мире своих фантазий, чья основная забота – найти денег на бутылку водки. Меня так раззадорила эта мысль, что я уже было начал осматривать прощальным взглядом свою квартиру, желая покинуть её незамедлительно, взгляд спотыкался о пыльную мебель, грязные полы, вымытые в последний раз много лет назад моей бывшей женой, которая из жалости убрала у меня в квартире, заходя за какими-то вещами. Комнату заполоняли книжные полки, провисшие под тяжестью книг, старый дисковый телефон, явно не вяжущийся с нынешней эпохой современной японской техники, грязные тарелки и чашки, заполонившие собой и вышекружащимися полчищами мух все поверхности в доме. Я посмотрел в открытую дверцу шкафа, где висели дорогие костюмы, которые я одевал на работу, на загаженное мухами зеркало, в которое я смотрелся перед каждой поездкой в офис, на крем для бритья, оставленный открытым ещё полторы недели назад и засохший… Разве мне жаль покинуть этот шалаш? Конечно, нет, ведь у меня нет милых, которые по доброте душевной устроили бы мне здесь рай.
Раздался телефонный звонок. По инерции я взял трубку, от которой всё ещё пахло моим же перегаром.
- Здравствуйте, служба «Телефон доверия», Юрий.
- Здравствуйте.
- В чём ваша проблема? – едва сдерживая истерический приступ смеха, спросил я. Меня стало ужасно забавлять это сказочное обстоятельство, эти герои книг, звонившие мне, психологу под белой горячкой.
- Я жил с бабушкой и дедушкой, - ответил молодой парень. – Сегодня я вышел гулять, и меня… - парень всхлипнул. – Меня съели!
Колобок!!! Я заржал в голос. ВАШУ МАТЬ! МНЕ ЗВОНИТ КОЛОБОК! Ха-ха-ха-ха… Я не мог остановиться, я схватился за живот и повалился на диван, снова напоровшись на маникюрные ножницы, чёрт их побери. Я допился! Мне звонит Колобок! Видимо, я столь смачно ржал, что Колобку (сохраним серьёзность момента) стало обидно, и он повесил трубку.
Не переставая смеяться, я достал из ящика стола «Мальборо», закурил. Дым окутал меня и немного успокоил. Я всё ещё не знал, что мне делать? Я терялся в вопросах: что же всё-таки происходит, почему именно со мной, и как мне поступить. Может, посоветоваться с друзьями психиатрами? Или действительно докурить сигарету с аптечным вкусом и бежать отсюда, из этой квартиры, в свободный мир жизни на улице, в новогоднюю помойку с добрыми псами и мандариновыми солнцами? Одна часть меня всё ещё продолжала смеяться, а другая начала плакать. Наверное, жуткое было зрелище – небритый мужчина сидит в неблагополучной квартире, рядом с дисковым телефоном, свесившим со стола покоцанную трубку, курит, его тело сотрясается, губы растянуты в стороны, из глаз текут слёзы, и никто не может сказать, плачет он или смеётся, хорошо ему или плохо, самодостаточен он, или чертовски нуждается в вашей помощи? Я бы с удовольствием ответил на все эти вопросы, ибо один я, по идее, мог бы знать на них ответы, да вот не отвечу, к сожалению. Хотя нет, не к сожалению. О чём мне теперь сожалеть?
Зазвонил телефон. И плевать ему было, что его трубка не лежит на рычаге, а висит, покачиваясь, у ножки стола.
- Здравствуйте, служба «Телефон доверия», Юрий.
- Здравствуйте! – до боли знакомый мужской голос отозвался мне из трубки.
- Что случилось? – слёзы подкатили к глазам, во рту стало вязко и солёно.
- Вы знаете… я нашёл себя на помойке. Я проснулся рано утром, солнце возвышалось над мусорными баками бледным мандарином…
- А помои в ящиках были пёстрыми и сверкающими, словно новогодние конфеты? – зарыдал я. Вот он, ещё один герой книги, герой моей книги.
- Да, именно так! – ответил мне мужской голос. – Откуда вы знаете?
 - Я обязательно помогу тебе, Юра.