Неотправленные письма. Пьеса для чтения и постанвк

Вадим Усланов

НЕОТПРАВЛЕННЫЕ  ПИСЬМА
Мистерия

                УЧАСТНИКИ  ДЕЙСТВИЯ

Отец, Петр Васильевич  -   мужчина пенсионного возраста, выше среднего роста, худощавый
Сергей  -  его сын,  молодой человек лет 30
Ирина  -   жена Сергея,  вызывающе модно одетая девица
Нина  -  стройная, высокая, знающая себе цену женщина неопределенного возраста
Петров  -  однокашник Отца, с виду угрюмый, медлительный в движениях и речи
Лариса  -  подруга Ирины, внешне похожая на Нину, лет 20
Администратор  -  сотрудница крематория
Директор  -  руководитель похоронного бюро
Заказчик - 1  }  - посетители крематория
Заказчик – 2
Милиционер – 1  -  участковый милиционер
Прохожие  -  отдыхающие на Набережной
Милиционер – 2  } -  милицейский патруль на Набережной
Милиционер - 3

ПРЕДИСЛОВИЕ

    Занавес опущен. На авансцену выходит Н и н а.  В руках у нее плохо сложенная пачка бумаг (писем).
Н и н а (перебирает письма, недовольно).  Страницы не пронумерованы, нет оглавлений. Попробуй теперь разберись, где начало, где конец. Хотя, нет, порядковые номера писем, кажется, указаны…кое-где. Вот и первое (читает): «Письмо первое». (Бегло просматривает страницу, себе) Преамбула… Обо мне, конечно, ни слова. (Перебирает страницы) Опять ни даты, ни номера. Но вот, кажется, то, что мне нужно. (Читает) «Здравствуй, Сережа! Наконец я решился-таки открыть тебе свою, как бы точнее выразиться… Тайну? «Тайна» - здесь не совсем подходящее слово». (В зал) Любовь? Надо полагать, речь пойдет о ней самой… Ну-ка, ну-ка… (Читает) «Не все то, о чем лучше помалкивать, тайна. Просто знать это кому-то еще, кроме тебя, совеем необязательно. Опять же, если вдруг возникло непреодолимое желание поделиться с кем-то очень важным для тебя, надо учитывать, что, то, что тебя сильно волнует, другим может быть вовсе не интересно.
   Понимаешь, Сережа, чтобы не выглядеть в твоих глазах старым козлом»… (отрывается от чтения, в зал) все вы мужики… сами знаете кто, и старые, и молодые (читает) «… в твоих глазах старым козлом,  не должен я тебе об этом говорить. Не красит мужчину болтовня о делах сердечных. А тут подумал: чего хожу все вокруг да около, извиваюсь как червяк на крючке? Все равно ведь эти письма тебе не видать. Потому что сожгу». (В зал) Рукописи не горят, их не жгут. Жалко ведь.
   (Читает) «Это случилось два года назад, в конце марта. Днем я был на даче. Поехал туда на автобусе, чтобы очистить от снега отмостки, заполнить им емкости под воду – бочки, ванны, прокопать тропинку к бане и туалету. День был чудесный. Ярко светило солнце, сосульки сверкали бисером капели, щебетали щеглы. На душе было радостно и как-то сладостно тревожно, как бывало в детстве в ожидании праздника, подарка. Душа томилась в предвкушении того, будто сегодня должно произойти что-то особенное, приятное. Я связывал это с тем, что вот-вот приедут соседи, Ольшанские. Будет с кем пообщаться, порадоваться друг другу и тому, как оживает природа, а вместе с ней и мы сами. Но они не приехали.
   Однако душевная благость меня не покидала. Талая вода струйками стекала с крыши дома, я подставлял ведра, тазики носил их в баню, сливал воду в бачки, фляги и пел. Да, да, напевал арии Ленского и Каравадоси. «Куда, куда, куда вы удалились весны моей златые дни…». И дальше: «Что день грядущий мне готовит? Ее мой взор напрасно ловит…». (Себе) Петр Васильевич, ну что ты распелся, кому это надо? Ближе к делу, ближе. Златые ему дни!
   (Читает) «Мой взор поймал ЕЕ позже. После полудя. И уже не на даче, а на автобусной остановке». (Себе) Кого это, ее? Интереснько! Ее… Видали его, старого?...
                Появляется О т е ц, останавливается поодаль от Нины.
О т е ц. Я пришел на остановку много раньше, за полчаса до прибытия 108-го автобуса. Вскоре, минут через пять стали подходить другие пассажиры, в основном рыбаки со своими зимними снастями – ледорубами, рюкзаками. Стало холодать, подул ветерок. Я спрятался от ветра за стенку остановочного павильона. И тут мимо меня прошла… ОНА».
Н и н а.  Она? Черт побери, о ком это он? Ясно, не обо мне. В то время… кстати, когда это было? (Заглядывает в начало и конец письма)… Два года назад? Меня тогда здесь вообще  не было. Да и за городом я никогда не бывала. Вот дура! Вообразила чего… возомнила…
О т е ц.  Впрочем, сначала прошла не ОНА. Прошла просто молодая женщина. Мало ли их молодых и красивых проходят мимо. Мне в моем-то возрасте заглядываться на молодых? Это просто глупо и ненормально. Согласись.
Н и н а.  Не знаю, не знаю.
О т е ц. Она остановилась у края площадки. Так что мне, чтобы  следить за дорогой, по которой должен подойти автобус, невольно пришлось обращать внимание и на НЕЕ. Она стояла спиной ко мне.
Н и н а.  В самый раз безнаказанно любоваться привлекательными местами.
О т е ц.  На ней были черные замшевые сапожки на высоких, гвоздиком каблуках, короткая мехом наружу куртка с капюшоном, болотного цвета и, наконец, то, что более всего обращало на себя внимание – бело-голубые джинсы. Собственно, ничего особенного в них самих не было. Джинсы как джинсы, с изящными кармашками на бедрах. Особенным было то, как они ладно обтягивали красивые ноги, подчеркивали женственность, хрупкость и мягкость фигуры.
Н и н а.  Боже мой! Это же мой наряд! Черные замшевые сапоги, мерлушковая куртка болотного цвета, зауженные джинсовые галифе. Мне на эту стилистическую несуразицу указывали подруги. Черный, голубой и болотный… Говорили, таким разнобоем в цветах я режу себя на три части. А я им еще отвечала: «Ничего вы не понимаете, бабы. Мужики на нас и смотрят как раз по частям. Сначала на ноги, потом на попу, только затем на все остальное. Им надо помогать оценить все соответственно и по достоинству, не путая одно с другим». Но почему?.. Почему именно этот наряд носила та женщина? Случайное совпадение? Поверить в это невозможно. Но она не могла носить то, что носила я. Хотя бы потому, что такую же точно куртку ей не удалось бы где-то купить, если бы она даже захотела - мне ее сшила наша костюмерша, по моему эскизу. Но и я не могла там оказаться, на какой-то неизвестной мне загородной остановке автобуса. Не могла. Нет, нет и нет. Это однозначно. Однако, что же дальше?
О т е ц.  Где-то я читал, кажется, у Ремарка: «Она была умеренной полноты». Не знаю, как выглядит умеренная полнота, но мне кажется, ОНА была чуточку умеренней умеренной полноты. В ней была и изящная худощавость модели, и мягкость сформировавшейся, познавшей любовь женщины. Я не видел ее лица. И, надо сказать, не очень того и хотел. Боялся разочароваться. Я все больше и больше увлекался видом сзади. Время от времени ОНА переминалась с ноги на ногу. Стыдно признаваться, но у меня захватывало дух от движений ее слегка округлых ягодиц. Давно я так плотоядно не смотрел на женщин. Мне казалось, что я утратил уже способность хотеть женщину и, главное, мочь ею обладать.  Эротические сны перестали посещать меня. Это говорит о многом. И вдруг… такое наваждение!
   ЕЕ лицо я увидел в автобусе, мельком, когда выходил у «Юбилейного». ОНА оставалась на месте, ехала дальше, сидела у окна, с опущенным капюшоном. Белокурая. Молодая. Красивая. Богиня!
Н и н а.  Чертовка! Свела с ума мужика. Она  - богиня, а кто я? Я тоже умереннее умеренной полноты. Тоже белокурая. Почему та не вышла за ним следом? Неужели не почувствовала своим бабьим сердцем, что он заинтересовался тобой? Мы же всегда знаем, когда мужик тебя хочет, чувствуем. Такому мужчине отказывать нельзя. Я бы вышла из автобуса. Глядишь, насмелился бы, подошел, заговорил.
О т е ц.   Думал, забуду о ней сразу, как ступлю на землю. Но не забыл ни в тот день, ни на следующий. Впервые за многие годы я пожалел, что мне уже столько лет.
Н и н а.  Пожалел он. Ладно, прибедняться-то. Дай бог каждому выглядеть так. Молодым бы, особенно «плечистым» в животе, такую фигуру! Лучше бы пожалел о том, что схлюздил, не подошел к ней и не познакомился.
О т е ц.  Думал о ней, да. Однако, скажу тебе, то не были мечты, какие бывают у  прыщавых мальчишек, слюни не пускал, воображая, как бы я ее обнимал, целовал и пр. Другие мысли приходили на ум. В основном, вопросы. Кто она такая? Как оказалась там, за городом? Приезжала на дачу? В марте? Зачем? Снег расчищать? В таком наряде? Отдыхала на турбазе химиков? Одна? Новенькая, недавно устроилась работать на турбазу? Вряд ли – своих, поселковых девать некуда, тем более, весной, когда работы нет.
   Вопросы, вопросы… Чем их больше, и все без ответа, тем больше забуриваешься в тину параноических подозрений. Вспомнил,…  когда я шел по обочине автотрассы к остановке, навстречу мне с большой скоростью двигался джип, Х – 5 БМВ, который, не доезжая до меня метров пятьдесят, вдруг резко затормозил, развернулся, какое-то время постоял на месте, потом медленно поехал в обратном направлении. Я сначала не придал значения этим странным маневрам. Обратил на них внимание, когда джип снова вдруг остановился, оставив позади себя в метрах тридцати автобусную остановку. Пока я шел к остановке, из машины никто не выходил. И выходил ли из нее вообще кто-то потом, не знаю. Я стоял к ней спиной. Когда автобус проезжал мимо того места, где стоял джип, машины там не оказалось. Вот я и подумал (потом, дома), а не привезли ли ЕЕ на джипе сюда специально? Не подстава ли это?
    Сергей! Только не смейся. В последнее время я снова стал замечать за собой слежку. Кому и зачем это понадобилось, ума не приложу. Маниакальная паранойя, скажешь? Нет, Сережа. В прошлый раз мои подозрения оправдались. Да, я и сам догадывался о том, что послужило поводом для слежки. Теперь же…
Н и н а.  Та-ак, кажется, начинается тягомотина провинциального детектива. Мне это надо? И, вообще, устала я читать (направляется к кулисам). Стоп! Вспомнила. Однажды мне приснился сон, будто меня завербовали спецслужбы - не то КГБ, не то ФСБ, не то какая-то религиозная секта. (Задумалась) Ерунда! Не может быть. (Уходит).
О т е ц.  Ту историю можно было бы занести в разряд не то, чтобы обыденных, но не столь уж редких, если бы она приключилась с кем-то, - не со мной. Когда такие истории случаются с нами, о них лучше никому не рассказывать. Не поверят. (Уходит).

С О Б Ы Т  И Е  П Е Р В О Е

                Эпизод первый
   Офисное помещение, напоминающее гостиничный рессепшен. Стены задрапированы черной тканью. На стенах висят и стоят на полу венки. Справа – входная дверь. Слева – застекленная стойка администратора.
  Из-за стойки видна голова администратора. Пригнув голову к окошечку, стоит О т е ц. За ним в очереди еще несколько человек, среди которых находятся З а к а з ч и к и 1 и 2.

О т е ц.  Будьте любезны, скажите, пожалуйста, какие нужны документы для кремации. И, вообще, какой существует порядок для этой малоприятной процедуры.
А д м и н и с т р а т о р (вздыхает).  Господи! Как я устала отвечать на этот вопрос! Кто бы знал?
О т е ц.  И все же…
А д м и н и с т р а т о р.  Гражданин! Вот вы выстояли очередь, а могли бы время зря не терять, и у меня его не отнимать. Вон на стенде все указано: и какие документы нужны, и каков порядок. Почитали бы.
О т е ц.  Пытался, - не получается. По дороге сюда у меня похитили футляр с очками. А без них… И темно у вас тут.
З а к а з ч и к – 1.  Что вам трудно ответить? Я вот тоже без очков не вижу и с собой их не ношу.
З а к а з ч и к – 2.  Слушайте, давайте не будем здесь базар устраивать. Тут и так хлопот полон рот.
З а к а з ч и к – 1.  Да. Хоть на части разорвись.
А д м и н и с т р а т о р  (Отцу).  Давайте ваши документы.
О т е ц.  Какие?
А д м и н и с т  р а т о р (раздраженно).  Господи! Свидетельство о смерти, паспорт…
О т е ц.  Паспорт покойного?
А д м и н и с т р а т о р.  Вы в своем уме? Какой паспорт у покойного? Ваш паспорт давайте.
О т е ц (суетливо).  Мой? Вот… пожалуйста.
А д м и н и с т р а т о р.  Свидетельство о смерти?..
О т е ц.  Но я еще не умер.
А д м и н и с т р а т о р.  Вижу.
З а к а з ч и к – 1.  Вот чудик!
А д м и н и с т р а т о р.  Вы кого собираетесь кремировать?
О т е ц.  Видите ли, у меня не совсем обычный вопрос.
Ад м и н и с т р а т о р.  Какой?
О т е ц.  Не вопрос, - пожелание.
А д м и н и с т р а т о р.  Какое?
О т е ц.  Точнее сказать, не совсем обычная просьба.
А д м и н и с т р а т о р.  Какая?
З а к а з ч и к – 2.  Слышь, дед. Кончай мозги окучивать.
О т е ц.  Мне хотелось бы оплатить кремацию заранее.
А д м и н и с т р а т о р.  Как это?
З а к а з ч и к – 1 (смеется).  Что тут неясного? Человек привык за все платить сам. За свой пепел – тоже.
О т е ц (Заказчику -1). Вы напрасно смеетесь. Именно это я имел ввиду.
А д м и н и с т р а т о р (возвращает Отцу паспорт).  С этой просьбой вам нужно обращаться не сюда. (Громко) Следующий
О т е ц.  А куда?
А д м и н и с т р а т о р.  К Мазуру.
О т е ц (под общий хохот).  А кто это?
З а к а з ч и к – 2.  В дурдом тебе надо, дед.
О т е ц.  Послушайте. Существуют же фирмы, которые продают живым людям готовые гробы, причем, на выбор.
А д м и н и с т р а т о р.  Вот к ним и обращайтесь.
О т е ц.  Но мне гроб не нужен.
З а к а з ч и к – 1. Ему нужна шкутулка.
З а к а з ч и к – 2. Ага, музыкальная. С траурным маршем Шопена. (Через голову Отца протягивает в окошечко свои документы). Вот мои документы.
О т е ц.  Я могу переговорить с Мазуром?
Общий смех
З а к а з ч и к – 2.  Полный лох. Мазур – это главный врач психушки. К тому же давно сам дуба дал.
О т е ц.  Да? Я не знал. Я хотел переговорить с вашим руководством.
   За спиной Администратора появляется Д и р е к т о р.
Д и р е к т о р.  Что за шум? Что тут у вас происходит?
А д м и н и с т р а т о р.  Вот, Александр Николаевич, этот гражданин хочет, что бы его кремировали.
Д и р е к т о р (иронично). Прямо сейчас?
А д м и н и с т р а т о р.  Не знаю. (Отцу, ехидно) Вам когда лучше?
О т е ц.  Точно сказать не могу. Но полагаю, минут десять можно подождать. Не меньше.
Д и р е к т о р.  Вижу, наш клиент вполне адекватно реагирует. И с чувством юмора у него все в порядке. А вы его к Мазуру. Нехорошо.
О т е ц.  Александр Николаевич! С вами можно поговорить серьезно. И, главное, спокойно?
Д и р е к т о р. Почему нет? Пройдемте сюда.
   Д и р е к т о р выходит из-за стойки, указывает рукой на укромное место, где установлены два кресла и журнальный столик. О т е ц следует за Директором. Оба усаживаются в кресла. Далее их разговор идет под тихие переговоры Администратора и клиентов.
Д и р е к т о р.  Слушаю вас.
О т е ц.  Я приехал к вам из Кемерово.
Д и р е к т о р.  Вот как?
О т е ц.  Потому что в Кемерово еще не построили крематорий.
Д и р е к т о р.  Да, печально и непростительно для столица Кузбасса. Вы действительно хотите, чтобы вас непременно кремировали?
О т е ц.  Да.
Д и р е к т о р.  Почему?
О т е ц.  Можно задать вам один простенький вопрос?
Д и р е к т о р.  Простенький? Что ж, попробуйте.
О т е ц.  Скажите, вы как относитесь к Пантеону на Красной площади? Лично вы, как?
Д и р е к т о р (поперхнулся).  Ничего себе вопросик? Простенький.
О т е ц.  Если что-то смущает, можете не отвечать.
Д и р е к т о р.  Смущает? Естественно. Вы же предлагаете мне высказаться по поводу своего отношения к  Мавзолею и тому, кто в нем лежит.
О т е ц.  Меня больше интересует, как вы относитесь к другим захоронениям, у кремлевской стены.
Д и р е к т о р.  К другим? А, знаете, я вам отвечу. Да. И отвечу так: к Пантеону на Красной площади я отношусь так же, как и к строительству специального кладбища, Мемориала в Мытищах для высокопоставленных чиновников, вернее, для их останков.
О т е ц.  То есть отрицательно?
    Д и р е т о р пожал плечами. Пауза.
О т е ц.  Понятно. Тогда вы должны понять и меня.
Д и р е к т о р.  Ну-ну.
О т е ц.  Однажды я пришел к выводу, что мы хороним людей неправильно, - не там.
Д и р е к т о р.  Вот как? Ну-ну.
О т е ц.  О том же самом говорил мне мой друг Коля Петров.
Д и р е к т о р.  Что вы говорите? Он тоже хочет…
О т е ц (перебивает).  Нет, он нет. Он в Кемерово родился.
Д и р е к т о р (иронично).  Что вы говорите? Это имеет какое-то значение?
О т е ц.  Да. И очень существенное.
Д и р е к т о р.  А вы где родились?
О т е ц.  В Артемовске. В Красноярском крае.
Д и р е к т о в.  В Красноярском?... Тогда это другое дело.
О т е ц.  Иронизируете? Что ж, вынесу и вашу иронию. У меня другого выхода.
Д и р е к т о р.  Извините. Я не хотел вас обидеть. Давайте продолжим. Вы сказали, что мы неправильно хороним людей. Так?
О т е ц.  Не всех. Я бы не сказал, что всех неправильно хороним.
Д и р е к т о р (иронично).  Кое-кого все же хороним правильно?
О т е ц.  Да.
Д и р е к т о р.  Уже хорошо.
О т е ц.  Вы продолжаете иронизировать, а между тем, вопрос этот требует серьезного к нему отношения. Вы же, полагаю, не случайно сами, первый заговорили о Мемориале в Мытищах. Наверное, знаете, что депутаты Госдумы и другие, приближенные к власти, пользуясь своим положением, пытаются застолбить себе местечко на будущее поближе к великим покойникам.
Д и р е к т о р.  Ну да. Чтобы и там оказаться в кругу избранных.
О т е ц.  Это же черт знает что.
Д и р е к т о р.  Почему? Лично я не вижу тут какого-то криминала. Обычная мышиная возня карьеристов.
О т е ц.  Для них эта возня плохо кончится.
Д и р е к т о р.  Там? На том Свете? Попадут в Ад?
О т е ц.  Того Света не бывает. Не бывает ни Ада, ни Рая?
Д и р е к т о р.  Вот как? Интересно. А что же бывает?
О т е ц.  К сожалению, не могу однозначно сказать, что «ничего». Хотя в каком-то смысле это так оно и есть.
Д и р е к т о р.  Мудрено. Может быть, поясните?
О т е ц.  Видите ли, все в мире циклично: день – ночь, зима – лето. Все повторяется. Весной природа оживает,  осенью – засыпает.
Д и р е к т о р.  И мы не умираем, мы просто засыпаем?
О т е ц.  Не смейтесь. Не все так просто и примитивно.
Д и р е к т о р.  А стоит ли усложнять?  Мне кажется, можно вполне конкретно и коротко объяснить, почему у тех, кто будет похоронен в Мытищах, будут неприятности? И какие именно?
О т е ц.  Для них этот цикл на Земле будет последним.
Д и р е к т о р.  Да-а. Действительно коротко, конкретно, но не понятно.
О т е ц.  Вы не торопитесь?
Д и р е к т о р.  В каком смысле? На тот Свет?
О т е ц.  Того Света не бывает.
Д и р е к т о р.  Ах, да, я забыл.
О т е ц.  Мне нужно время, чтобы вам все объяснить. Минут пять, десять.
Д и р е к т о р.  Хоть пятнадцать. Я не тороплюсь.
О т е ц.  Понимаете, ученые материалисты, которые отрицают существование Бога, не могут вразумительно ответить на вопросы, связанные с бесконечностью Пространства и Времени. И тайна мироздания продолжает оставаться тайной. Этим с успехом пользуются религиозные фанатики, для которых все просто и ясно: Мир создал Бог.
Д и р е к т о р.  А вы как считаете? Догадываюсь, вы отрицаете существование Бога.
О т е ц.  В том понимании, в каком представляется нынче Бог, да отрицаю. По Библии Бог создал человека по своему образу и подобию. То есть он имеет все те же внешние и внутренние признаки гомосапиенса: голову, руки, ноги, туловище с сердцем, легкими, печенью, почками и гениталиями. Такого Бога я отрицаю. Но считаю, что Творец всеже существует.
Д и р е к т о р. И вы знаете, кто ОН?
О т е ц.  Да, я готов назвать его. И у него есть свое имя.
Д и р е к т о р.  Даже так?! Кто же он?
О т е ц.  Я назову. Но сначала нам нужно разобраться, что же такое есть Пространство и Время в физической сути этих понятий.
Д и р е к т о р.  Да, да, действительно, пора бы уж с этой неопределенностью кончать. Давайте разберемся.
О т е ц.  Я сделаю вид, что не замечаю вашей иронии.
Д и р е к т о р.  Не делайте вид, не надо. Никакой иронии. Просто я так разговариваю…
О т е ц.  Со всеми?
Д и р е к т о р.  Почти. С начальством разговариваю по другому, - приходится, знаете.
О т е ц.  А – а… Понимаю. Вы когда-нибудь пытались представить, как выглядит космическое Пространство?
Д и р е к т о р.  В общем-то, да, пытался. В школе еще, когда изучали астрономию.
О т е ц. И что?
Д и р е к т о р.  Что «что»? А ничего.
О т е ц.  За одной галактикой следует другая? Так, да? И расстояние между ними?..
Д и р е к т о р.  …измеряется не километрами, а световыми летами.
О т е ц.  Да, худо-бедно бесконечность Пространства мы представить как-то можем. А Время?
Д и р е к т о р.  Что «Время»?
О т е ц.  Как вы представляете бесконечность Времени?
Д и р е к т о р.  Как «как»? Так же, как и Пространство.
О т е ц.  Тупиковое объяснение.
Д и р е к т о р.  Почему тупиковое?
О т е ц.  Пространство можно начинать отсчитывать с любой точки. Например, начать «танцевать» от солнечной системы, с нашей Земли, наконец. С какой точки начать отсчитывать Время?
Д и р е к т о р.  А это еще проще. С данной минуты, например. В обе стороны: вперед и назад.
О т е ц.  Линейно?
Д и р е к т о р.  Ну-да, как же иначе?
О т е ц.  Похвально. Сами обратили внимание на то, что у Времени всего два направления, тогда как у Пространства же бесчисленное множество самих направлений. В сторону Сириуса – это одно направление…
Д и р е к т о р.   … а в сторону Альфа-Центавра совсем другое.
О т е ц.  Именно. А вот, представьте, - нет нас с вами…
Д и р е к т о р.  Это представить нетрудно.
Д и р е к т о р … нет этой минуты, нет Земли, нет нашей Галактики, нет, наконец, части Пространства? А Время? Его там тоже нет?
Д и р е к т о р (задумался).  А черт его знает. Куда ему деваться?
О т е ц.  Вот. Время независимая ни от чего субстанция и…
Д и р е к т о р.  И…
О т е ц.  … оно, как и все в этом Мире, циклично. В этом суть бесконечности.
Д и р е к т о р.  И что это значит?
О т е ц.  А вы представьте (изображает рукой полный круг),  вот здесь, в этой точке мы с вами, вот тут наши родители, а тут – дети, внуки…
Д и р е к т о р.  Вы хотите сказать, что все повторяется: что мы уже жили? И будем жить? В другом цикле? Все предопределено?
О т е ц.  С вами удивительно легко общаться, хоть вы всерьез меня не воспринимаете, иронизируете. Вы живо и легко реагируете на сказанное собеседником. Как говорят, схватываете суть на лету.
Д и р е кт о р.  Спасибо! Польщен, однако мы отвлеклись. Теряем время, которое хоть и бесконечно…
О т е ц.   Да, простите… Мы на чем остановились?
Д и р е к т о р.  Все повторяется циклично. Все предопределено.
О т е ц.  Практически да, с незначительной погрешностью.
Д и р е к т о р.  Кажется, я догадываюсь, какую погрешность вы имеете ввиду. Некоторым из нас  не найдется места в новом временном цикле.
О т е ц.  Как и не все ветки на деревьях оживают очередной весной в жизни дерева. Не все. 
Д и р е к т о р.  И вы знаете, что нужно делать, как себя вести, что бы заново родиться?
О т е ц.  Догадываюсь.
Д и р е к т о р.  Вы можете поделиться со мной своей догадкой?
О т е ц.  А вы перестали иронизировать. С чего бы?
Д и р е к т о р.  Что-то есть в ваших рассуждениях достойного внимания.
А д м и н и с т р а т о р (кричит).  Александр Николаевич!
Д и р е к т о р (недовольно).  Да. Что еще случилось?
А д м и н и с т р а т о р.  Вам звонят из городской мэрии. По городскому.
Д и р е к т о р.  Иду. (Отцу) Извините. Я скоро вернусь. Подождите. Я, кажется, могу удовлетворить вашу просьбу.
О т е ц. Хорошо.
         Д и р е к т о р  поднимается, уходит. 

Эпизод  второй
    Гостиная. Мебель, аксессуары - из «застойного» периода ХХ столетия.  Обшарпанный диван-«раскладушка» установлен слева, над ним – ковер с изображением  Кремля и мавзолея Ленина, сбоку от дивана – кресло с высокими спинками и деревянными подлокотниками, перед ним - ассиметричный в виде неправильного треугольника журнальный столик. О периоде борьбы с излишествами говорит также стенка из ДСП (древесно-стружечной плиты), строгих форм,  с открытыми полками для книг, застекленными шкафчиками для посуды, нишей под телевизор, глухим пеналом. «Стенка» установлена справа. В глубине комнаты – типовое для «хрущевок»  окно с  застекленным выходом на балкон.
  Из боковой двери входят И р и н а  (впереди), за ней С е р г е й.

И р и н а  (деловито осматривает комнату, подходит к  ковру). Ба! И сердце Родины моей тут! (Смеется).
      С е р г е й  проходит вдоль стенки, заглядывает в шкафы.
И р и н а. Смотри-ка, Сергей. Солдатик приколот к мавзолею. Бумажный часовой. Видел? (Пауза). Что молчишь? О-о! И звездочка стеклянная на башне! На этой,.. как она называется? (Пауза). Сергей!
С е р г е й.  Что?
И р и н а.  Как называется эта башня? Я забыла.
С е р г е й (оборачивается, смотрит на ковер).  Спасская.
И р и  а.  Ага, на ней. На Спасской. Тут какая-то шишка на голове у одного солдатика. Каска такая? Стеклянная. Да? Зачем? Вон у второго солдатика фуражка, нормально, а у этого…
С е р г е й.  У него головка распухла.
И р и н а.  Надо же?! Простудился?
С е р г е й.  Честь отдавал. Шишку и набил. Ты пожалей солдатика. Погладь его. По головке.
И р и н а.  Солдатика? Зачем?
С е р г е й.  Погладь, погладь.
И р и н а.  Что, стрельнет?
С е р г е й.  Боишься, - тогда не трогай.
    И р и н а  дотрагивается до солдатика, загорается звездочка на Спасской башне. Ирина вскрикивает. Звучит Гимн Советского Союза: «Союз нерушимый республик свободных…»
И р и н а.  Обалдеть! Он что  у тебя, папаня твой, на старости лет того?..
С е р г е й.  Это я.
И р и н а.  Ты?
С е р г е й  (достает из шкафа картонную коробку, вынимает из нее бумажный танк, ракету).  Да. Когда я был маленький, мы с отцом проводили военный парад на Красной площади. Потом он с Игорем также играл.
И р и н а  (иронично). Патриотическое воспитание. Выключи ты эту музыку.
С е р г е й  (дотрагивается до солдатика, лампочка гаснет, музыка прекращается).  Напрасно иронизируешь. Между прочим, ковер он не покупал.
И р и н а (в ироничном тоне).  Ему вручили от имени Центрального Комитета КПСС.
С е р г е й.  Комсомола.
И р и н а.  Не поняла.
С е р г е й.  ЦК комсомола поощрял ударников всесоюзных строек.
И р и н а.  Твой отец строителем был? Ты этого мне не говорил.
С е р г е й.  Он им и не был.
И р и н а.  А как же ковер, да еще такой? (Пауза). Молчишь? За подарок стыдно или за отца?
С е р г й.  Я им горжусь.
И р и н а.  Отцом или ковром?
С е р г е й.  И ковром тоже.
И р и н а.  А как это было?
С е р г е й.  Что именно?
И р и н а  (иронично).  На стройках не работал, а наградили. За что?
С е р г е й (прячет коробку в шкаф). Расскажу как-нибудь, когда это станет тебе действительно интересно.
И р и н а.  Да, сейчас, пожалуй, не стоит. Сейчас меня интересует другое.
С е р г е й.  Догадываюсь, что именно.
И р и н а.  Уверена, на сей раз ты ошибаешься.
С е р г е й.  Вряд ли.
И р и н а  (игриво).  И о чем же я думаю? Скажи. Скажи.
С е р г е й.  Отстань.
И р и н а.  Думаешь, меня интересует, что мы будем делать с этой квартирой?
С е р г е й.  Думаю, этот вопрос ты решила для себя уже давно.
И р и н а.  Верно. Тогда, о чем же я думаю сейчас?
С е р г е й.  Точнее сказать, что ты хотела бы сделать сейчас?
И р и н а.  Ну да. И что же?
С е р г е й.  Ты хочешь снять ковер и положить его на пол.
И р и н а.  Бесподобно! Но сначала солдатика убрать и звездочку. А дальше?
С е р г е й.  Послушай, неужели ты можешь думать об этом самом сейчас?
И р и н а.  Да, признаюсь честно, думаю. Совершить половой акт на Красной площади, перед входом в Мавзолей  - экстрим! Но я, хоть и баба вздорная и верх циничная, как ты считаешь, но понимаю, придти в дом человека после его похорон, вернее, погребения шкатулки и… это да,  кощунство. (Пауза). Я иногда думаю: тебе, Сергей, наверное, очень трудно живется.
С е р г е й.  С тобой?
И р и н а.  Нет, с самим собой. Я бы с ума сошла, если бы могла, как ты, читать чужие мысли. Ведь далеко не всегда о тебе думают хорошо. Ты часто не спишь по ночам. Тебя в это время склоняют по падежам твои недоброжелатели?
С е р г е й.  В это время они спят.
И р и н а.  Тогда почему ты не спишь?
С е р г  е й.  Перевариваю то, что обо мне думали днем.
И р и н а.  Это ужасно.
                Пауза.
И р и н а.  Не понимаю, зачем мы ездили такую даль, в эту сонную глушь. У людей – ни работы, ничего. Как люди живут? А мы зачем-то поперлись туда, закопали шкатулку не на кладбище даже, а на горе. Зачем?
С е р г е й.  Так он просил в своем завещании.
И р и н а.  Старческий маразм это, блажь, а не завещание.
С е р г е й.  Тебе не все равно?
И р и н а.  Да, чего это я? Чужая душа – потемки. (Пауза) А, вообще, знаешь, Сергей, я бы, пожалуй, сама, как твой отец, не стала здесь ничего менять. Разве что убрала бы этот нелепый столик о трех ногах. На него пачку сигарет положить нельзя, - свалится на бок бедняга. А раньше с этим мирились, потому что было модно. Да?
С е р г е й.  А ковер? Его бы оставила?
И р и н а.  О-о, что ты, конечно?! Все мои подружки тащились бы от него и в стонах помирали бы от зависти!
С е р г е й.  И во спасение просили бы его на прокат?
И р и н а.  Фиг им, озабоченным! Нет, правда, здесь по-своему уютно. И чисто. Он что, уборщицу нанимал?
С е р г е й  (вздыхает ).  Нет. Сам, он все сам делал.
И р и н а.  Мыл? Стирал?
С е р г е й.  И стирал тоже.
И р и н а.  М-да. Денег жалко было на уборщицу?
С е р г е й.  Какие у пенсионера деньги?
И р и н а.  Выходит, не все мысли ты можешь читать. Я про сына его говорю.
С е р г е й.  Предлагал. Он наотрез отказывался.
И р и н а (платком проверив, нет ли пыли, садится в кресло).  И все же, что мы будем с ней делать?
С е р г е й (просматривает книги, отрыто лежащие на полках, заглядывает в пенал стенки).  С кем?
И р и н а.  С кем, с кем. Притворяешься? С квартирой.
С е р г е й.  Раньше она тебя почему-то совсем не интересовала.
И р и н а.  Потому что была занята.
С е р г е й (скептически).  Ты была занята?
И р и н а.  Квартира была занята.
С е р г е й.  А-а, ну да, отцом была занята. Моим.
И р и н а.  Он меня не любил.
С е р г е й.  Неправда. Он относился к тебе вполне дружелюбно.
И р и н а.  Этого мало… для красивой женщины.
С е р г е й.  (Себе, вполголоса) Погоди, погоди. (Открывает дверцу пенала, вынимает и рассматривает разные вещи – старые будильники, лабораторные весы, бритвенные приборы, какие-то коробки, обнаруживает еще одну полку с книгами). Ты, что же… О-о! «Библия»… «Православие от А до Я»…«Славянские веды»…Эдурд Шуре «Великие посвященные»… Асов «Русские веды, книга Велеса». Ни себе хрена! Религиозные все. С чего бы?  К Богу потянуло? Но почему положил эти книги отдельно? От кого-то прятал? Интересно, от кого – от посторонних или от меня?… (громче, Ирине) ты смотрела на него как на мужчину?
И р и н а.  На кого?
С е р г е й.  (Себе) У него были посторонние? Почему бы и нет. (Громче, Ирине). На моего отца, старого человека. (Тише, себе). «Коран»?! « Бхагават-гита как она есть»?! Заявочки!
И р и н а.  Это неважно.
С е р г е й.  Вот как?
И р и н а.  Женщине неважно, кто ею восхищается, старик или…
С е р г е й.  Или сопляк?
И р и н а. А сопляк - вообще прикольно.
С е р г е й.  То-то ты Игорю глазки строишь.
И р и н а.  Да, жаль, что он совсем еще зеленый и что твой сын. Красивый мальчик.
С е р г е й.  Скажи, ты случайно не замечаешь, что в последнее время я стал меньше тобой восхищаться?
И р и н а.  Замечаю. Но это тоже не столь важно, уже не важно.
С е р г е й.  Понятно. Я для тебя - пройденный этап, потому что стал мужем в законе, то  бишь твоей собственностью, с личным клеймом. Сходи на кухню, посмотри, может, какие продукты уже испортились.
И р и н а.  Наверняка испортились. И что с ними делать?
С е р г е й.  Обычно их выбрасывают в мусоропровод.
И р и н а.   Что-о? Уж не…
С е р г е й  (перебивает).  Не думаю, не думаю, никто тебя не заставляет выносить чужой мусор, я  сам вынесу. На пол хотя бы  выставить можешь?
И р и н а  (иронично).  Допустим. А с теми, что не испортились? Что с ними делать? Домой повезешь?
С е р г е й (укоризненно).  Ирина…
И р и н а.  Ладно, ладно. Иду. Мне самой интересно, чем питался твой отец (уходит).
   С е р г е й  обнаруживает среди книг, поверх пустой папки неряшливо сложенные, исписанные листы, внимательно осматривает то и другое.
С е р г е й (читает надпись на папке).  «Сережа. Если я почему-то не успел уничтожить эту папку до того, как… сам знаешь до чего, ты сожги ее со всеми моими записями. Не читай. Ладно? Я тебя очень прошу. Сам пытался не раз сжечь ее, да думал, еще успеется, может, еще поживу. Сделай это за меня. Еще раз прошу, не читай, а то я ТАМ переживать буду. Прощай. Не поминай лихом, твой любящий тебя отец. Шестого июля две тысячи…» (отворачивается от папки, задумчиво) Давненько ты, батя, себя на тот свет начал спроваживать.
И р и н а (ее голос слышится издалека).  Сергей, у него в холодильнике пусто, Представляешь? Немного кефира в пакете. И сырок. Плавленый.
С е р г е й  (кричит).  Кефир вылей, а сырок оставь.
И р и н а  (появляется в дверях). Зачем?
С е р г е й.  Что «зачем»?
И р и н а.  Зачем оставлять сырок? Будешь его кушать?
С е р г е й (вздыхает). Еще скажи «будешь трапезничать» сырок. Кушают, вкушают апостолы на тайной вечере, еще… клиенты общепита в столовой. Сырок, хлеб, кашу едят.
И р и н а  (укоризненно). Начинается…
С е р г е й.  Знаешь, что Даль по поводу «кушать» писал?
И р и н а.  Даль еще писал?
С е р г е й.  Ты артиста имеешь ввиду, Олега Даля?
И р и н а.  Кого же еще?
С е р г е й.  А я говорю о Владимире Дале, составителе справочника русского языка. Оказывается, на Руси бытовало такое выражение: «Кушают свиньи, а люди едят».
И р и н а.  Да? Имела ввиду я твоего Вову - составителя, вместе с его справочником. Ты откуда о нем знаешь? Справочники читаешь?
С е р г е й.  У меня секретарша грамотная.
И р и н а.  А-а, хорошо тебе. Так куда ты сырок денешь?
С е р г е й.  На могилки отнесу.
И р и н а. На могилки? Глупости какие. Зачем? Ворон кормить?
С е р г е й.   Вандалов.
И р и н а.  Кого?
С е р г е й.  Не знаешь, кто такие вандалы?
И р и н а.  О-о! О-о! Умник. Еще один Даль выискался. Гнать надо в шею твою секретаршу (уходит, тут же возвращается). Погоди, погоди… На какую могилку собираешься сырок положить? Поедешь опять туда, где закопали шкатулку?
С е р г е й.  У меня здесь мама похоронена и Надя.
И р и н а.  Прости. Я забыла (уходит).
   С е р г е й   кладет пустую папку на журнальный столик, с пачкой бумаг садится на диван.
С е р г е й  (читает).  «Письмо первое». (Себе) Пронумеровал, красным карандашом пометил. Для кого? (Читает дальше). «Здравствуй, Сережа! Удивляешься? Удивляться есть чему, согласен. Живем в одном городе, созваниваемся иногда. Случается, и видимся даже, - раз в месяц, уж точно, а то и чаще. Вот и вчера на пяток минут ко мне заскочил, - в туалет приспичило. Может, и грешно, но я и поносу твоему рад». (Себе) Ага, было дело. Ехал из Новокузнецка, по дороге пирожки купил у деревенской пьянчужки. (Читает дальше). «Летом вообще благодать… банька на даче, рыбалка – мои союзники. Почти каждую субботу ты с Игорем, иногда с друзьями своими приезжал. Что и говорить, на скуку времени не оставалось. Дел там хватало. Жаль, Ириша чурается дачи. Так ведь, понятное дело: на даче работать надо, морковку полоть, а у нее, красавице твоей, ногти, сам знаешь, три сантиметра.
   Она, верно, не на ногти кивает, - чаще на погоду жалуется. В погожие дни ей жарко. В ненастье – что тут скажешь, самому впору волком выть. Помню, в прошлом году дожди как зарядили! Какая там рыбалка, тем более прополка?! И вы редко ко мне наведывались. А нынче, нынче грех жаловаться. И на тебя грех обижаться. Частенько с внучонком моим меня проведывали, водичку родниковую, продукты привозили. Вот и спроси меня, старого, чего еще письма-то писать?
   Я тебе отвечу, Сережа. Все очень просто. Осень настала. Чего-то грустно на душе. А, главное, я не знаю, чем себя занять. Пойти погулять? На улице, сам знаешь, что творится. Ночью выпал снег, а утром потеплело, хлябь. Ноги промочить, - дважды два. А зачем это мне? Да и что-то не гуляется в такую погоду, ветреную и сырую».
   В дверях появляется И р и н а.  Некоторое время наблюдает за Сергеем.
И р и н а.  Давно не читал? Что за роман? Отец твой, поди, чего-то там накатал?
С е р г е й.  Отец. Он, оказывается, мне письма писал.
И р и н а.  Письма? Да-а? И не отправлял?
С е р г е й.  Выходит, так.
И р и н а.  Замечательно.  Пачка целая. Одно письмо такое?
С е р г е й.  Нет, судя по всему, их тут много.
И р и н а.  И ты ни одного из них не читал?
С е р г е й.  Раньше нет, не читал.
И р и н а.  Писал, чтобы накопить, а потом разом их тебе выдать?
С е р г е й.  Скорее всего, нет. Он собирался их сжечь.
И р и н а.  Откуда ты знаешь?
С е р г е й.  На папке написано.
И р и н а.  Написано, что собирался сжечь, но не успел? Ерунда какая. Писать, писать, чтобы сжечь? И что он там пишет? Дай почитать.
С е р г е й.  Не могу.
И р и н а.  Почему? Секрет?
С е р г е й.  Не в этом дело. В письмах он, хотя и ко мне обращается, но они, похоже, не для меня писаны. Не знаю даже, можно ли мне самому их читать
И р и н а.  Как это? К тебе обращается, но не для тебя. Ничего не понимаю.
С е р г е й.  Тем не менее… иначе не просил бы меня сжечь их, не читая.
И р и н а.  Как погляжу, вы оба друг друга стоите. Каждый с прибабахом (вертит пальцем у виска). Слышь, Сергей, а что с крупой делать. В шкафу ее несколько пакетов. Там и гречка, и рис, и пшенка, и твоя любимая овсянка. Их тоже - на могилку? (Пауза). Что смотришь на меня? Я, правда, не знаю, что с ними делать.
С е р г е й.  Тайсона чем кормишь?
И р и н а.  Этим самым… все забываю, как называется.
С е р г е й.  Педигри?
И р и н а.  Да, ими, педиками. А вообще, не знаю. Баба Валя кормит Тайсона. Я его боюсь, твоего Тайсона, китайца рыжего с синим языком. Он меня почему-то не любит. Рычит, паразит.
С е р г е й.  Собака – не мужчина, твоя красота ему ни к чему. Опять же, собаку не обманешь.
И р и н а.  Что? Что ты хочешь этим сказать?
С е р г е й.  Вот ей, бабе Вале, крупу и отдай. Пусть собака путную пищу поест – кашу с мясом.
И р и н а.  Может бабу Валю сюда привезти, пусть она сама с крупой разберется. Заодно и пол здесь помоет.
С е р г е й.  Ладно, поезжай за ней. Впрочем, нет. Завтра займемся уборкой. А сейчас… у тебя когда занятия в фитнес-клубе?
И р и н а.  У меня нет жесткого графика. Могу и сейчас поехать туда.
С е р г е й.  Отлично, поезжай.
И р и н а.  А ты здесь останешься? Читать будешь… чужие письма?
С е р г е й  (набирает номер на мобильном телефоне).  Андрей, отвези…
И р и н а  (перебивает).  Не надо. Я же на своей машине приехала.
С е р г е й.  Ах, да!... Отбой, Андрей. Ты обедал? (Пауза). Вот и поезжай, часика на два. Заодно и перекуси. (Ирине) Ты все еще здесь?
И р и н а.  Ты меня гонишь?
С е р г е й.  А ты хочешь остаться?
И р и н а.  Нет-нет. Я побежала (направляется к двери).
С е р г е й.  Слышь. Ира.
И р и н а (останавливается). Да.
С е р г е й (смущенно).  Ты это… не вздумай моего пацана совратить.
И р и н а.  Ты с ума сошел? Он же еще совсем ребенок. А я? Что я дура конченная? Соблазнять – одно, совращать и изменять – другое. Под чужого мужика, - все равно, что под танки бросаться. Опасно (уходит).
   С е р г е й  удобно усаживается на диван, раскрывает тетрадь, углубляется в чтение.
С е р г е й.  Да, на это у тебя, слава богу, ума хватает. (Читает)  «Скучаю о тебе, Сережа, и об Игоре. Не хватает мне вас. Но дело, наверное, не только в этом. Было бы чем заняться, меньше бы, пожалуй, скучал». (Себе) Нечем ему заняться. Книги бы читал. Вон один дед, знаю, картины стал писать, стишками балуется. Другой, по ТВ показывали, резьбой по дереву увлекся. Скучает он. Не сидеть же мне с тобой с утра до вечера, - не грудной ребенок. (Пауза). Прости, батя, накатило что-то на меня. Думаешь, мне легко сейчас без тебя, с этой… Когда ты был жив, как-то не думал, нужен ты мне или нет. Не испытывал желания встречаться, говорить. О чем говорить? У тебя свои проблемы, у меня свои. А ушел… как опоры лишился. (Читает).  «Пришлось прерваться, Сережа. – сосед приходил, хлеба спрашивал. Не хватило ему. Не охота, говорит, из-за одного куска хлеба на улицу выходить. Видишь, как получается?
И р и н а (входит с конвертом в руках).  Сергей!
С е р г е й (недовольно).  Ты еще не ушла?
И р и н а.  Смотри, что я нашла.
С е р г е й (поднимается, подходит к Ирине).  Нашла? Где?
И р и н а (протягивает Сергею конверт).  На столе, под хлебной вазой. Посмотри, что тут написано. На конверте.
С е р г е й (читает).  «Сережа! Вскрой этот конверт 28 июля 2010 года. Очень прошу, отнесись к моей просьбе серьезно».
И р и н а.  Что еще за шутки?
С е р г е й.  Не знаю, что там, но это не шутки.
И р и н а.  Точно с прибабахом. Оба.
С е р г е й (зло).  На фитнес не опоздаешь?...
И р и н а.  Но… (вопросительно показывает на коверт). 
С е р г е й.  Что?
И р и н а.  Я могу не дожить до 2010-го года. И не узнать, что там.
С е р г е й.  Девушка? Вас это не касается. Вы это понять можете?
И р и н а.  Да пошел ты… (уходит).
   С е р г е й  усаживаетна на диван, вертит в руках конверт, кладет его в портфель, берет в руки пачку писем, листает, ищет глазами то место, где закончил чтение.
С е р г е й. А вот, нашел. (Читает) «Не охота, говорит, из-за одного куска хлеба выходить на улицу. Видишь, как получается? Его тоже на улицу гулять не соблазнишь. Да, осень, золотая бабья, и дождливо стужная, уже позади, но и зима еще не вступила в свои права. Снег местами уже не тает, лежит белый такой и чистый, в основном под деревцами. А там, где ходят люди, - серая неприглядная каша из грязи и соли, а под ними кое-где прячется и коварный ледок. Старикам в такую погоду лучше не высовываться из дому, можно лодыжки себе сломать или чего похуже. Гололеда я особенно-то не боюсь. Хожу медленно, - куда мне торопиться? А вот осенний ветер – враг мой. Ты же знаешь, Сережа, у меня слабые уши».  (Себе) Знаю, отец, знаю. Помню, как ты однажды отказывался  надевать мою бейсболку, все говорил: «Седая борода и спортивная шапочка – вещи несовместимые. Нонсенс». Да, если ты хворал, то только осенью. (Читает). «Чуть продуло, - все, голову потом будто кто тисками сдавливает. ЛОР - врач говорит: «Это у вас не уши слабые. Это у вас остеохондроз». Может, так оно и есть - остео самый хондроз. Только сейчас у меня не хондроз, а хандрос. И уши у меня ломит по другой причине. Зимой вон форсить не приходится, надел шапку – ушанку, поднял воротник повыше и ходишь себе кум королю и сват министру. В сию же пору… в сию пору шапку надевать как-то неудобно. Сосед смеется надо мной, говорит: «Все молодишься». Какой там к черту «молодишься», а сам себе думаю: пожалуй, он прав, - выкобениваюсь не по летам. Только ведь и он, сосед,  почему-то шапку не носит пока, хотя моложе меня на три года всего.
      Раздается сигнал мобильного телефона. С е р г е й  вынимает из футляра трубку.
С е р г е й.  Да, Ольга Ивановна, слушаю. (Пауза). Нет, не звонил. А что случилось? (Пауза). А – а… Я в курсе. Ничего страшного. Выставите им счет, - оплатят, никуда не денутся. (Пауза). Не берите в голову. До свидания.  (Пауза).  К концу дня появлюсь (складывает мобильник, прячет в футляр).
   С е р г е й  откладывает папку на диван, подходит к окну, раздвигает шторы.
С е р г е й.  Что-то ты, батя, топчешься на месте, размазываешь предисловие, как манную кашу по краю тарелки, не спешишь с ответом на свой же вопрос, что заставило тебя взяться за эти письма. Наверное, и впрямь, ты не мне, а кому-то другому пишешь. Уж, не к Богу ли обращаешься в письменной форме? Вон и Библию, судя по всему, проштудировал. Только, есть ли он, Бог-то. Если и есть, то не Иисусом его звать. (Пауза).  А на улице действительно мерзко.
   С е р г е й  возвращается к дивану, садится, берет в руки папку, оглядывает комнату, оглаживает диван.
С е р г е й.  Я виноват перед тобой, отец. Знаешь в чем?
О т е ц  (голос извне).  В чем?
С е р г е й.  Я не должен был перевозить тебя в эту квартиру. Она не стала тебе родной.
О т е ц  (голос извне).  Это верно.
С е р г е й.  И для меня она не стала отчим домом. Я никогда не подходил вон к тому окну, никогда не смотрел на то, что творится во дворе этого дома. Никогда не валялся на этом диване.
О т е ц (голос извне).  Как не валялся?
С е р г е й.  Валялся, но не здесь, не в этом бетонном могильнике. Здесь ничто не напоминает мне мое детство и юность. Здесь все чужое. Даже ковер и солдатик.
О т е ц  (голос извне).  Это верно.
С е р г е й.  Но ведь тебе было очень тяжело жить там, где умерла твоя родная жена, моя родная мама.  Там все напоминало о кровавой расправе над ней и моей Надей. Подонки. Их так и не нашли.
О т е ц  (голос извне). Да, было тяжело, но надо было жить, нести свой крест дальше. Крест легким не бывает. Мы предали нашу маму и твою Надюшу. Я не осуждаю тебя за то, что ты нашел себе другую, но не надо было бросать наш дом. Однако не кори себя, мы оба виноваты. Ты предложил переехать, я согласился.
С е р г е й.  Ты не знаешь всей подоплеки, отец. Я говорил, что нам будет очень тяжело находиться в доме, где все будет напоминать маму и Надю…
О т е ц (голос извне).  Так оно и есть.
С е р г е й.  Да, только думал я о другом. (Пауза). Почему ты не спрашиваешь, о чем?
О т е ц (голос извне).  Говори.
С е р г е й.  Мне нужны были деньги. Подошел срок гасить банковский кредит, а…
О т е ц (голос извне).  Я знал, что тебе нужны были деньги.
С е р г е й. И молчал?
О т е ц (голос извне).  Не банкирам ты был должен, а другим кредиторам. Банки не могли тебе дать ссуды – в то время у тебя не было ничего, чтобы ты мог предложить под залог. Твоя жизнь им была ни к чему. А те, кто давал тебе деньги, знали, на что шли. Они и убили наших женщин.
С е р г е й.  Ты и это знал?
О т е ц (голос извне).  Ничего я не знал и ни о чем не догадывался. Слава богу, и умер  в неведении.
С е р г е й.  Убийца я! Убийца!!! Дерьмо собачье! Шкуру свою спасал, загоняя тебя, отец, сюда, в эту сырую конуру, купленную по дешевке. А разницу  от продажи той нашей квартиры отдал этим шакалам.  Успокаивал себя, думая, что хоть тебя спасу. Подонок! Себя спасал. Такой вот я «герой».
   С е р г е й  ложится на диван, закрывает лицо несколькими листами бумаги, оставшуюся часть пачки кладет на пол. Плечи его слегка содрогаются. Проходит какое-то время, он успокаивается. Не убирая с головы листы, вынимает из футляра мобильный телефон, отключает его, кладет также на пол.
   Спустя еще какое-то время в комнату входит О т е ц. Подходит к окну, долго смотрит в окно, отворачивается, ходит по комнате, садится на кресло, включает телевизор, там кривляются юмористы, выключает телевизор, долго сидит неподвижно, опустив голову. Встает, подходит к окну, но тут же отворачивается от него, выходит из комнаты. Через некоторое время возвращается, одетый в пальто. Поправляет шарф, застегивает пуговицы. Стоит в нерешительности, не зная, что делать дальше.
   Поднимает с пола бумаги, кладет их на журнальный столик, пододвигает к столику кресло, вынимает из кармана пиджака ручку.
О т е ц.  Однажды ты спросил меня, Сережа, читаю ли я чего. Конечно, читаю, в основном газету – «Аргументы и факты». Другим газетам перестал верить. Другие ради тиража  безбожно врут, или сплетни собирают. Впрочем, не знаю, не берусь судить всех, я давно в руки не брал другие газеты. Может, что и изменилось в печатных СМИ. (Пауза). Книги? От книг я быстро устаю. Глаза устают. Наверное, очки надо менять. Вот завтра и схожу в оптику. Недавно с трудом, но одолел детектив Дена Брауна «Код да Винчи». Обидно – сюжет захватывающий, хочется читать дальше, а не могу. Голова начинает болеть. Медленно, в день с десяток страниц, но тоже с интересом перечитываю Алексея Черкасова, земляка - красноярца. Попутно заглядываю в Библию. Прав все же Валентин Пикуль: фабрики Богов действительно находятся на земле. Что обидно? Всего каких-то год – полтора я довольно лихо работал над книгой, собирал литературу, конспектировал, писал, а теперь…
С е р г е й.  Для того и Библию приобрел? А я думал, что ты на старости лет, как многие другие, за отпущением грехов к Иисусу решил обратиться, чтобы в ад не попасть. Ты у нас почти святой, даже водку не пил. Так что рай тебе обеспечен.
О т е ц.  Теперь регулярно покупаю рекламные газеты: «Из рук в руки», «Уместный торг», «С тобой». В них меня интересуют объявления о найме. Хочу устроиться куда-нибудь сторожем. Названиваю, - пока безуспешно. Сегодня сторож – самая дефицитная профессия (или должность, не знаю, как правильно сказать). Куда не позвоню, ответ один: «Уже приняли».
   Вот такие пироги, сынок.
   Вчера у меня день был особенный. Знаешь, чем я занимался? Икру готовил, самую настоящую, не поверишь, лососевую. Сходил на губернский рынок, купил горбушу, а она оказалась с икрой. Представляешь? Редкая удача. Сэкономил кучу денег. Из одной рыбины можно приготовить три, а то и четыре полноценных ухи. Приправлю ее  зеленью – петрушечки добавлю да побольше, сельдерея, лучку, укропчику. Посыплю сверху еще красного перчику. Дней на десять хватает этого объеденья.
   Не сочти, Сережа, сей пассаж за намек. Ты же знаешь, денег я все равно не возьму. И не гордыня это вовсе. Просто я в состоянии пока сам себя обеспечивать. И не хочу быть   обвинителем. Человек с протянутой рукой –  укор всем имущим, немой судия.
С е р г е й.  Какой укор? О чем ты говоришь, отец? Я никогда не видел в тебе обвинителя. Это гордыня, отец, как бы ты не открещивался.
О т е ц.  У меня опять глаза устали. Прервусь, пожалуй. (Встает, разминает спину, протирает глаза, подходит к окну, облокачивается на подоконник, возвращается к столу). Что случилось с нашей детворой? Сейчас долго смотрел в окно. На улице ни души. Да, погода скверная. Ну и что. Мы, бывало, в любую погоду футбол гоняли. А сейчас, чем дети занимаются? За компьютером сидят? Пойду я, пожалуй, прогуляюсь. Заодно куплю карту для мобильного телефона – срок оплаты подошел. Вот скажи, пожалуйста, почему я должен тратить деньги за телефон, если я сейчас им не пользуюсь? Он на даче мне был нужен, а дома я и городским почти не пользуюсь. Ты, поди, скажешь: «Что ты, дед, все о деньгах да о деньгах». Не о деньгах я, - о кабале. Любят наши политики трезвонить о свободе личности, а куда не ткнешься, всюду указательные знаки, грозные предупреждения. Вот не выкуплю вовремя карту, не активирую ее, телефон отключат. И, что вообще ни  в какие ворота не лезет, не вернут деньги, те, что заплатил раньше.
С е р г е й.  Смени оператора. Я тебе сто раз об этом говорил.
   Раздается звонок. С е р г е й  убирает с лица листы бумаги, приподнимает голову, прислушивается. Звонок звенит вторично. Сергей встает с дивана, заглядывает в записи.
О т е ц.  Ладно, я потопал. Приду – допишу.
  С е р г е й  выходит из комнаты. Вслед за ним уходит О т е ц.
С е р г е й (спиной появляется в дверях).  Проходите (пропускает  Н и н у).
Н и н а  (входит, оглядывается по сторонам, в руках у нее целлофановый пакет). Вы, наверное, Сергей?
С е р г е й.  Да.
Н и н а.  Я вас таким и представляла. Мне о вас Петр Васильевич много рассказывал. Но вы, Сережа… ничего, что я вас так называю?
С е р г е й  (уклончиво).  Меня чаще в детстве так звали.
Н и н а.  О! Тогда простите. Не сказала бы я, что вы очень любезны. Хорошо, я буду звать вас по имени и отчеству. Сергей Петрович, вы так и не ответили на мой вопрос. Так, Петр Васильевич скоро появится или нет? Есть смысл его подождать или нет? По вашим глазам  вижу, что скорее «нет», чем «да». Да?
С е р г е й.  Вы почти угадали.
Н и н а.  Что значит «почти»? Не поняла. Впрочем, это неважно. Я просто оставлю то, что обещала привезти ему из Москвы (вынимает из пакета небольшую коробочку, протягивает ее Сергею). Вот, передайте ему.
С е р г е й.  Что это?
Н и н а.  Семена ремонтантной земляники.
С е р г е й.  Боюсь, что они ему не понадобятся.
Н и н а.  Сергей Петрович, я чувствую, вы, как говорят, не в духах. Что ж,  не буду вам докучать. Всего доброго (кладет коробочку на журнальный столик, уходит).
С е р г е й.  Простите, я не хотел вас обидеть – вы не дали мне договорить. (Кричит вслед) Но вы так и не представились.
Н и н а (громко, из коридора).  Передайте Петру Васильевичу, что приходила Нина Сергеевна и что я очень хотела бы его видеть.
С е р г е й.  Но… (пауза). Ладно, все, что не делается, делается к лучшему.
   С е р г е й  бесцельно ходит по комнате, зачем-то вертит в руках принесенную Ниной коробочку, кладет ее на место, берет в руки листы бумаги, углубляется в чтение.
С е р г е й (читает).  «Все, - освободился. Карту купил, активировал. Знаешь, Сережа, а я вовремя вышел на улицу. У хлебного магазина неожиданно встретил своего однокашника Петрова. К стыду  своему, начисто забыл, как его звать. Насколько я помню, в школе никто не называл его по имени. Наверное, поэтому я и не могу вспомнить, как его зовут. Мы не виделись с ним вечность. После девятого класса он куда-то исчез, не то работать пошел, не то в техникум поступил. Встретились лишь однажды, случайно. Нам тогда было лет по двадцать. И где? На какой-то железнодорожной станции. Я возвращался тогда из Москвы, а Петров… не знаю, куда ехал Петров, но в обратном направлении. Я стоял на перроне и курил, встречный поезд уже начал набирать ход, вдруг слышу, кто-то кричит: «Петька! Петька!» Я поначалу не обратил внимания на этот крик. Мало ли Петек на свете. И тут до боли знакомое: «Святой!». Петров, высунувшись из окна, махал мне рукой, радостно, во весь большой рот улыбался. Той встречи я не забуду никогда, потому что впервые увидел улыбающегося Петрова. Раньше он ничем и никак не выражал свои эмоции. Почему меня называли Святым, как-нибудь объясню, если повод будет.
   Да, встретились вот, через столько лет. Поговорили с ним малость. Выяснилось, живет он один. Родителей схоронил давно. Холост, и я ничуть не удивился, когда он сказал, что никогда и не был женат. Не было у него и «приходящей» женщины. Впрочем, о женщинах он даже не заикался. На счет «приходящей» я уже сам домыслил. Потому что другого и не могло быть. Он и в школе не обращал внимания на девчат, будто они не существовали для него вовсе. Почему-то и девчата к нему не липли. Мы тогда не знали и даже не подозревали о существовании «голубых». Но даже если бы знали, никто бы и не подумал, что он «голубой». Просто его никто и ничто не трогало, не испытывал он повышенного интереса к чему либо, был ровен в отношениях со всеми: и ребятами и девчатами.
   Я ему даже завидовал, его спокойствию, выдержке. Находясь рядом со всеми вместе, он в то же время находился как бы вне, как принято сейчас говорить, тусовки. От физкультуры не отлынивал, сдавал все нормативы, но спортом не увлекался. В наше время считалось: парень – не парень, если не имеет хотя бы третьего спортивного разряда по какому-либо виду. В организованных диспутах, равно как и в стихийных спорах он не участвовал. Мог присутствовать при этом и молчать. Меня же всегда заносило, будто больше всех знал, лучше всех разбирался в тех или иных вопросах. Надо – не надо, лез со своим особым мнением. Нередко потом сожалел об этом, плевался и, как правило, вспоминал всегда молчащего Петрова. Каждый раз, в минуты самобичевания обещал себе не поддаваться соблазнам, не вмешиваться ни во что, брать пример с Петрова, но всякий раз, когда кто-то где-то касался интересной темы, я забывао о своем обещании.
   Обычно такие тихони, как Петров, служат мишенью для насмешек, а то и физических издевательств. Но Петрова никто не трогал. Ни у кого не возникало даже мысли как-то его обидеть, тем более поднять на него кулаки. Его добрые серые глаза, казалось, говорили: «Ребята, я вас всех люблю. Мне с вами хорошо. И вы посмотрите на меня, разве я вам мешаю?»
   На прощанье я пригласил Петрова к себе домой. Он ответил не сразу. Подумал, потом просто и честно сказал: «И что мы у тебя будем делать? На свои болячки жаловаться?»
   На том и расстались.
   Эта встреча со старым школьным товарищем совсем выбила меня из колеи. Если бы ты знал, Сережа, как мне захотелось вернуться туда, где я был молод, а, главное, нужен. Нужен всем. И молчаливому Петрову, и тем, кто жаждал схватиться со мной  на беговой дорожке на короткие и длинные дистанции, поспорить в жарких дискуссиях.
   И почему я решил поработать сторожем? С моим беспокойным характером эта работа мне противопоказана. Не смогу я, пожалуй, сидеть сиднем на месте. Может, дворником устроиться? Газету «Из рук в руки» я все же прихватил после случайной встречи с Петровым. Сяду сейчас почитаю, выпишу объявления и начну названивать.
  До свидания, Сережа». (Себе) Дату не поставил. Когда писал? Попробуй теперь догадайся. На папке указан июль, а в письме жалуется на осень. Видимо, это не первое письмо. Или замыслил писать еще раньше. Нина Сергеевна, Нина Сергеевна. Кто такая Нина Сергеевна? О ней он никогда ничего не говорил. Но я где-то ее видел, определенно видел. Но где? И когда?
   (Читает). «Письмо второе. Короткое». (Себе) Опять дату не указывает. (Читает). «Сережа! Привет! Мое безнадежное дело начинает, кажется, сдвигаться с мертвой точки. Сначала было как обычно. Звоню, спрашиваю: «Вам дворник нужен?» Отвечают: «Приняли», «Уже приняли». Но мне все-таки повезло. На рынке, который почему-то называется «Новый»,  будто он всегда будет новым, одно место дворника оказалось вакантным. С администратором рынка договорились встретиться завтра в 10 утра. Оклад – 3000 р. Находится рынок за восточной трибуной стадиона «Химик». Ты знаешь это место, раньше там какой-то заводик был. До моего дома – 15 минут ходу. Здорово, да?!
   Сергей, а я ведь не отправил тебе свое первое письмо. Помешало одно непредвиденное обстоятельство.
   Шел мимо филармонии нашей, а там на моем пути… афиша: «И. Скляр, Н. Усатова, А. Михайлов в комедии «Любовь – не картошка, не выбросишь в окошко». Михайлов… Меня так и резануло по сердцу. Сашу Семилетова вспомнил. Они с Михайловым очень похожи друг на друга. Не только внешне. Оба настоящие русские мужики, честные, порядочные, надежные. Оба служили на Дальнем Востоке. Саша Семилетов подводником был. Ты его должен помнить. Он тебя маленького на коленях держал. В больнице. Помнишь, вы с мамой пришли навестить меня, а у меня гости - Саша Семилетов, приехал из другого города, из Белово и Сережа Баранов из Кольчугино, твоей родины».
   (Себе) Нет, не помню. Помню, мама тогда много плакала, наверное, думала, что ты не выживешь. Еще помню, как ты повышал на нее голос, говорил, что не любишь, когда тебя жалеют. (Читает). «Каким-то образом он узнал, что я перенес тяжелую операцию на печени. До этого мы с ним не виделись несколько лет. А я, свинья, не навестил его, когда он оказался в нашей областной больнице по поводу рака желудка. Не знал. Узнал только о смерти, когда в газете появился некролог. На похоронах  просил у него прощения, но легче от этого мне не стало.
   Жизнь идет своим чередом, забываются свои промахи, неприглядные поступки, но всякий раз, когда я вижу А. Михайлова в кино или читаю о нем, меня мучают угрызения совести. И вот он, Михайлов, оказался у нас в городе, я могу, если смогу купить билет, увидеть его живьем. Я подошел к кассе филармонии. Билеты остались только очень дорогие, мне не по карману. И я решил написать ему письмо, повиниться перед ним, как повинился бы перед Сашей Семилетовым.
   Не смейся, Сережа, и не качай головой. Я пока еще в здравом рассудке. Мне надо покаяться. И за то, что в свое время ничего не сделал, чтобы просто узнать, как живется другу, которого направили работать в другой город, с праздником поздравить, с днем рождения. Повиниться и за многие другие неблаговидные поступки, порожденные благодушием сытого успешного человека. Вопрос в том, кому, перед кем покаяться? Кто меня выслушает теперь? Бог? Но я не знаю, кто он, мой Бог, и есть ли он вообще. Впрочем, о Боге разговор особый, оставим его до другого раза.
   Конверт, который я купил для письма тебе, решил оставить для письма Михайлову. Так что теперь и не знаю, что делать с тем письмом, - первым, коль скоро появилось уже другое.
   До  свидания, Сережа».
   (Себе) До свидания, батя, до свидания. Я, кажется, начинаю догадываться, кому пишешь ты эти письма.   
   (Читает). «Письмо третье. 12. 11. 04 г.» (Себе) Наконец сподобился, дату проставил. Ох, как давно это было! (Читает). «Здравствуй, Сережа! Вчера я написал письмо А. Михайлову, собирался передать ему через кого-нибудь, кто сопровождает группу артистов или охранников, что стоят у служебного входа, но не передал. Передумал.
   Со мной так часто бывает. Загорюсь вдруг желанием сделать что-нибудь такое – эдакое, в горечах начинаю проигрывать в уме, как воплотить «гениальную» задумку. Даже предпринимаю кое-какие действия, но проходит время, и все то, что еще недавно казалось таким важным и злободневным, предстает вдруг таким по детски примитивным, не достойным серьезного внимания, а то и вовсе позорным, вызывающим лишь стыд. К вящей радости, переживания эти скоротечны. Быстро успокаиваешься от сознания того, что вовремя остановился и не дал делу ход.
   Короче говоря, и с первым письмом тебе, и с письмом А.Михайлову теперь не знаю, что делать. Порвать и выбросить? Жалко. Оставить их тебе? А тебе они зачем? В общем, пусть пока полежат тут, а там видно будет. Порвать никогда не поздно».
    Сергей бегло просматривает другие страницы,  бормочет что-то «про себя».
С е р г е й (уверенно).  Все ясно. Теперь уверенно могу сказать, не мне одному адресовано все это…
    С е р г е й  кладет на стул бумаги, уходит. Появляется  О т е ц, садится на диван. Раздается телефонный звонок. О т е ц  нехотя подходит к аппарату, поднимает трубку.
О т е ц.  Алло, слушаю… Кто?.. Петров?.. Вот не ожидал! Привет, дорогой!.. Прогуляться? Вообще-то, я не против.. С удовольствием.. Во сколько?.. (Смотрит на часы). Годится. На набережной?.. Лады.
   О т е ц  возвращается на место, поднимает со стула бумаги, садится, просматривает последние записи.
О т е ц.  Сережа! Только что позвонил Петров, пригласил меня прогуляться по набережной, за что признателен ему весьма. Я бы сказал, благодарен вдвойне. Во-первых, за то, что вынуждает выйти все же на свежий воздух. А, во-вторых, и это, пожалуй, главное, своим звонком он прервал мое, как я теперь понимаю, никому ненужное, кроме меня самого, словоблудие. Хотя в письме все правильно, но очень уж длинно и НЕСКРОМНО.  Собирался написать о Семилетове, а получилось больше о себе. И зачем это все Михайлову знать? Да еще «надсажаться» читать, время терять.
   Короче говоря, решил не передавать  письмо Михайлову. Лучше съезжу еще раз на могилку Саши и повинюсь перед ним лично, до того как встретимся ТАМ. А пока пойду на встречу с Петровым. Заодно узнаю, как его звать.
   До  свидания, Сергей.
   О т е ц  вынимает ручку из кармана пиджака, что-то пишет, затем поднимается, оставляет бумаги на стуле, уходит.
   Входит С е р г е й, поднимает со стула письма. Какое-то время ходит по комнате, читает «про себя».
С е р г е й (читает вслух).  «… узнаю, как его звать. До свидания, Сергей». (Себе) Темнишь, отец. Ведь не порвал письмецо-то, не разделался со своим «словоблудием». (Читает). «Пост скриптум. Письмо Михайлову я не дописал, не рассказал, как казнил себя за то, что не побывал в больнице у Саши. Но это неважно, коль скоро  решил не передавать его адресату. Но вот всеже одну мыслишку мне хочется высказать. Теперь уже тебе.
   Мне кажется, не случайно то, что Александр Михайлов и Саша Семилетов так похожи друг на друга внешне. Мир устроен по закону симметрии, иначе он будет неустойчив, как журнальный столик, на который я обычно кладу недочитанные газеты, и который почему-то до сих пор не могу решиться выбросить. У всякого живого существа попарно и симметрично расположены глаза, уши, руки, ноги, лапы. И только рот (пасть) с гортанью и заднее проходное отверстие не имеют своей пары. И это правильно, так нужно, как нужна симметрии ось, как начало и конец, как вход в мир живой и выход из него. Стержень симметрии.
   Александр и Саша родились в одно время, их судьбы во многом схожи, они похожи внешне, их реакция на происходящее одна, потому что их внутренняя суть, характеры мало чем отличаются, то есть практически все у них, как у двойняшек. Они даже в одно время слегли в больницу. Только один выкарабкался, второму повезло меньше. Видимо, Саше меньше этого хотелось. Потому что поддержать его некому было. И я, скотина, не пришел».
   (Себе) Я понял тебя, батя. Понял, почему ты не порвал письмо. (Читает дальше). «Интересно, есть ли у меня двойник. Хочется верить, что есть. Жив ли он? Если жив, неужели ему, как и мне, не хватает общения с людьми, детьми и внуками? Неужели так же страдает от того, что никому не нужен?»
    Раздается телефонный звонок, С е р г е й  нехотя поднимает трубку.
С е р г е й.  Слушаю… Нина Сергеевна? Какая Нина Сергеевна?.. Ах, да, прошу прощения… Не передал… Не приходил и придти не может, я же вам объяснил: он умер… Так. Как умирают люди?.. Лег спать и не проснулся… Хотя нет, с ним вышло несколько иначе. Шел, шел, упал и… все. Но какое это имеет значение? Человек умер, и назад его не вернешь… Да, ничем не болел… Именно так, лег, шел, сидел и… все,  и не проснулся (кладет трубку, смотрит на часы, прячет бумаги в шкаф, включает мобильный телефон, нажимает кнопку, ждет ответа).  Андрей, ты где?.. Внизу, ждешь меня? Хорошо, я спускаюсь, едем в контору. (Производит манипуляции с кнопками телефонной трубки, ждет ответа). Ольга Ивановна,  как там обстановка?.. Да, через двадцать минут буду (отключает мобильный телефон, направляется к выходу, раздается сигнал мобильника, прижимает его к уху).  Да, Ирина… Уже ухожу… На работу… Не знаю. Как получится… Ну, все, пока (уходит).

Эпизод третий
   Опускается экран, который закрывает вид на квартиру Отца. На экране -  набережная реки. Просматриваются: на заднем плане - часть водной глади, высокий скалистый обрыв, поросший хвойным лесом; на переднем – ажурный парапет. На авансцене установлена скамейка, какие обычно устанавливают на бульварах и в парках.
   Вдоль «парапета» прохаживаются по-осеннему одетые О т е ц  и П е т р о в.  Молчат.
О т е ц (кивает на скамейку).  Может, присядем?
  П е т р о в  молча достает из внутреннего кармана пальто газеты, расстилает их на скамейке, усаживается. Его примеру следует О т е ц.  Молчат.
О т е ц.  Анекдот.
П е т р о в.  Что?
О т е ц.  Хочешь, расскажу анекдот?
П е т р о в.  Валяй, если нечего больше сказать.
О т е ц.  Анекдот - в тему. Точнее – в ситуацию.
П е т р о в.  Давай-давай, я - весь внимание.
О т е ц.  Жаль, конечно, что у нас с тобой разговора не получается.  Однокашников вспомнили, выяснили, кто где сейчас. И все, темы исчерпаны. (Пауза). Да-а. Слишком много времени прошло с тех пор. Теперь как бы заново знакомимся. (Пауза).  Да, воспоминания не из веселых. В живых-то остались ты да я, да мы с тобой. Почти.
П е т р о в.  Анекдот обещал рассказать.
О т е ц.  Обещал, - расскажу. (Пауза). Два докера Бил и Джон, два закадычных друга, имели обыкновение проводить вечера в пабе за пинтой эля. Однажды Джон привел с собой Тома, старого приятеля. Сидят втроем, потягивают эль. Том говорит: «Да-а». Вот как я сейчас. Проходит какое-то время, Том снова говорит: «Да-а». Наутро в порту Бил говорит Джону: «Ты больше не приглашай Тома». «Почему?» - спрашивает Джон. Бил отвечает: «Болтун твой Том».
                П а у з а
П е т р о в.  Ты по-прежнему водку не пьешь?
О т е ц.  Не пью.
П е т р о в.  И пиво?
О т е ц.  И пиво. И вино.
П е т р о в.  Святой. Не надоело в святых ходить?
О т е ц.  А ты, неужели попиваешь? Помнится,  в школе ты тоже не пил.
П е т р о в.  В школе не пил. А дома по праздникам с родителями бражку попивал. Сладенькая, газированная. Мне нравилась.
О т е ц.  Врешь, поди?
П е т р о в.  Вот и тему нашли.
О т е ц.  И то ладно.
П е т р о в.  И все же не понимаю я тебя. Откуда такая категоричность – ни грамма в рот? Это с чем-то связано? Ты же вроде ничем не болел, и сейчас выглядишь дай бог каждому.
О т е ц.  Слово дал.
П е т р о в.  Не пить? Кому?
О т е ц.  Себе.
П е т р о в. Себе – это серьезно. И что же тебя подвигло на такую кару?
О т е ц.  Мама у меня была пьющая. Пила часто, почти ежедневно и умерла от водки.
П е т р о в. И ты, убоявшись умереть…
О т е ц.  Да нет. О смерти я тогда совсем не думал. Мне было тогда двенадцать лет. Понимаешь, я стыдился своей матери. На людях старался не быть с ней рядом. В школу на родительские собрания ее не пускал. Старался вести себя так, чтобы ее не вызывали в школу.
П е т р о в.  А ты не святой. Ты знаешь кто?
О т е ц.  Знаю, – засранец, дерьмо собачье.
П е т р о в.  Сейчас знаешь. А тогда?
О т е ц.  Я и тогда понимал, что это меня не красит. Однако оправдаться перед самим собой – плевое дело.
П е т р о в.  Да уж.
О т е ц.  Не хотелось, чтобы и дети мои стыдились меня, своего отца, тоже стали подонками, поневоле.
П е т р о в.  Не верю. Не верю, что в двенадцать лет ты думал о своих будущих детях.
О т е ц.  А я и не думал. Более четко с выбором, так сказать, линии жизни определился позже, - могу даже дату вспомнить
П е т р о в.  Даже так?
О т е ц.  Ага. Возвращался как-то домой после первого свидания с девушкой. Она, как нарочно, все спрашивала меня, кто у меня родители. Я отшучивался. Иду домой и думаю, как же я буду знакомить ее с пьяной матерью. А закрепил клятву катерогичным «нет алкоголю» после одного анекдотичного случая. Как-то я задержался на тренировке, пришел домой поздно, часов в одиннадцать вечера. Стучусь. Звонка у нас не было, жили в общежитии на первом этаже. Правда, вход в квартиру был отдельный. Стучусь сильнее – не открывает. Подошел к окну, стал стучать в окно. Долго стучал. Наконец она появилась в окне, растрепанная, с мутными ничего непонимающими глазами, и стала стучать мне в ответ. Я ей постучу, она мне постучит. Я – ей, она – мне. Так перестукивались минуту, другую. Она так и не открыла. Смешной случай, но мне было не до смеха. Я ночевал на вокзале.
П е т р о в (ежится).  Что-то холодно стало. Выпить хочу.
О т е ц.  Выпить? Пошли ко мне. У меня есть отличное вино, Бордоское. Настоящее, не паленое.
П е т р о в. Откуда оно у тебя, «алкаша» конченного?
О т е ц.  Сам привез из подземелья Бордо. Был в командировке в Париже, организаторы поездки свозили меня туда.
П е т р о в.  Когда же это было?
О т е й.  Давно, лет десять назад.
П е т р о в.  И оно до сих пор стоит у тебя не тронутым.
О т е ц.  Да, три бутылки, в заводской упаковке. Пойдем?
П е т р о в.  Как сказал герой одного телефильма: «Не могу сказать нет». Пошли.
         О т е ц  и  П е т р о в  медленно поднимаются, разминают ноги.
П е т р о в (прислушивается). Слышишь?
О т е ц.  Что?
П е т р о в.  Ничего не слышишь?
О т е ц.  Катер сигналит?
П е т р о в (иронично).  Ага. И колесами о железнодорожные рельсы стучит. Неужели не слышишь?
О т е ц.  А что я должен слышать?
П е т р о в.  Перестук колес.
О т е ц.  Нет, не слышу.
П е т р о в.  Глухня.
О т е ц.  К сожалению, ты прав. В последнее время стал замечать, что слух у меня садится. Свистку в чайнике уже не доверяю. Сижу на кухне, пока чайник не закипит. А что такое? Тебя чем-то смущает перестук колес?
П е т р о в.  Смущает? Не то слово!
О т е ц.  Даже так? Ну-ка, ну-ка, расскажи.
П е т р о в.  Потом, в другой раз. Пошли, что ли.
О т е ц.  Пошли.
          О т е ц  и  П е т р о в  уходят.

Эпизод четвертый
     Гостиная квартиры Отца. С е р г е й  сидит в кресле. В руках у него пачка писем.
С е р г е й (листает, тщательно выговаривает слова, что свидетельствует о том, что он довольно пьян).  Та-ак. Интересненько, что еще ты тут оставил мне на память, батяня дорогой, какими мыслишками еще решил поделиться со мной своим каллиграф… фическим почерком.  На чем я остановился? Ага, вот (читает).   «Письмо четвертое. г. Кемерово. 16.11.04 г. Здравствуй, Сережа!» (Себе) Привет, привет. (Читает) «Знаешь, что такое старость?» (Себе) Век бы мне этого не знать. (Читает)  «Немощность, болячки, охи-ахи. Думаешь, только это?» (Себе) Нет, еще маразм бывает всякий. Писательский чес, например. (Читает) «Отнюдь. Я скажу, чем еще характерна старость. Только давай договоримся, мы не будем иметь ввиду стариков, которые в силу каких-то индивидуальных особенностей впадают в старческий маразм». (Себе) О! Подслушал! (Читает) «Одни (нормальные старики) просто от избытка свободного времени,  другие от искреннего желания помочь начинают порой робко, порой навязчиво лезть в дела молодых. Очень уж хочется им быть полезным вам, молодым, неопытным, зачастую слишком торопливым в принятии ответственных решений, в своем стремлении без лишних, как вам кажется, проволочек достичь намеченной цели. Хочется уберечь Вас от неверных поступков, за которые потом расплачиваетесь вы сами, при этом неизбежно достается и другим, вашим близким. А поскольку нас, стариков, зачастую не хотят слушать, потому что не воспринимают всерьез, мы становимся упрямыми в своем порыве давать дельные советы. И тогда такие советы превращаются в нудные поучения, от которых вам хочется бежать куда подальше, потому что становится тошно слушать». (Себе) Да, да. Тут ты прав.
   (Читает) «Понимая это, мы, чтобы сильно уж не докучать вам, начинаем торопиться в изложении своих мыслей. Объясняем сбивчиво, неубедительно. В результате, проку от таких советов всего ничего, больше вреда.
   Мне не хотелось бы уподобляться болтуну-балаболу. Отчасти поэтому, но больше из-за боязни нарваться на неприятности, пишу тебе, сознательно не пытаюсь высказаться устно. Ты болезненно воспринимаешь замечания в свой адрес». (Себе) А кто их любит? (Читает) «Эта нетерпимость к критике проявлялась у тебя еще в детстве. Она же мешала тебе учиться, познавать новое. Теперь то-ли неудачи в бизнесе, то-ли недостаток знаний сделали тебя ершистым, категоричным, даже грубым. Если раньше, когда тебе указывали на твои промахи, ты надувал губы, а порою и слезу пускал, то теперь ты можешь и нахамить». (Себе) Пошел ты…
   С е р г е й  нервно бросает письма на журнальный столик, часть их падает на пол, встает, слегка пошатываясь, подходит к окну, облокачивается на подоконник, долго смотрит в окно. Возвращается на место, садится в кресло. Стараясь быть аккуратным, собирает письма в пачку.
С е р г е й (ворчит).  Неудачи в бизнесе… недостаток знаний… Сам говорил: «Все знать невозможно». (Читает) «Кстати, письмо, что ты сейчас читаешь, фактически не четвертое, как помечено карандашом, а шестое или седьмое. Два других, фактически первых по счету, я уничтожил вскоре после того, как написал. Теперь жалею, - комплекта не будет». (Себе) Вот и пойми тебя: то ты просишь уничтожить письма, не читая, то сожалеешь, что нет комплекта. (Читает) «Но первое сохранил. Его в папке нет. Оно вложено в упаковку презентных бутылок вина, тех, что я привез из Франции в подарок новорожденному внуку - Игорю. Вынуть письмо оттуда, не нарушив упаковку, невозможно. А мы договорились, если ты помнишь, вскрыть упаковку в день свадьбы Игоря или в день рождения его, когда ему исполнится 33 года, если свадьбы по какой-либо причине не будет. Так что, лежать этому письму еще много и много лет в «винном» почтовом ящике». (Себе) Ага, сейчас! Буду я ждать, когда сын женится.
   С е р г е й  подходит к стенке, поочередно открывает дверки шкафов, роется в них. Наконец, на нижней полке антресоли находит то, что искал. И обнаруживает, что картонная упаковка вскрыта, и в ней не достает одной бутылки. Нет и письма.
С е р г е й.  Так и знал. Письма нет, и бутылки одной не хватаепт, Надул ты меня, батя.
   С е р г е й  вынимает из упаковки бутылку. Картонную коробку с оставшейся в ней бутылкой помещает в антресоль. Из той, что осталась у него в руках, безуспешно пытается выбить пробку,  ударяя кулаком по донышку. Выходит, но вскоре возвращается с открытой бутылкой и бокалом. Наливает полный бокал вина, залпом выпивает.
С е р г е й.  Отменное вино. Спасибо, батя. (Садится в кресло, бутылку и бокал ставит на пол). Что же ты письмишка-то не оставил, того самого, первого. Не иначе, побоялся обидеть. Чует мое сердце, досталось мне в нем на орехи. Пойдем дальше? С винишком-то веселее будет. (Читает) «Я написал то письмо много раньше, шесть лет назад, в тот самый день, когда вы с твоим другом, тезкой твоим, проводили меня на пенсию. Помнишь?».
   (Себе) Как не помнить? Помню. Хорошо помню… выставил меня в «лучшем» виде… припозорил… обиженный такой вышел из офиса… поковылял… к автобусной остановке, да направление спутал… в обратную сторону пошел… Серега за тобой в окно наблюдал и меня позвал… полюбоваться. Смеялся гад… Я собирался тебя подвезти, но ты же у нас гордый, блин (передразнивает): «Ничего, ребятки, занимайтесь своим делом, я как-нибудь доберусь».  (Читает).  «Я приехал в офис, как условились, сразу после обеда, в два часа дня. В офисе, кроме тебя и Сереги, находились еще несколько молодых парней, которых я раньше не видел. Нагловатые, коротко стриженные они подчеркнуто меня не замечали, дяденька их не интересовал. А ты и бывшая твоя «крыша», а теперь новый твой компаньон Сергей, тезка, которому я передал свои акции, сидели… (себе) Брр, не понял, (перечитывает заново, членораздельно)… а ты и бывшая твоя крыша, а ныне новый твой компаньон Сергей, тезка, которому я передал свои акции, сидели… (себе) понял, мы, значит с Серегой сидели, ну, закрутил писатель, блин… (читает) перед мониторами новеньких компьютеров, весело переговаривались. До меня вам тоже не было дела». (Себе) А что мы должны были делать? Выплясывать перед тобой камаринскую? Ну да, провожали на пенсию…  не на тот же свет.
  (Читает) «Я сел за свой бывший, пока еще никем незанятый стол, смотрел на вас и думал: «Как быстро все меняется. Еще вчера Серега лебезил передо мной, спокойно переносил мой раздражительный тон, когда я пытался на пальцах объяснить ему, что такое акционерное общество, что значат для него акции, которые я перевел на его имя, но которые по правилам деловые люди обычно выкупают. Подарил, потому что не в деньгах счастье. Куда важнее, что бы у вас, двух Сергеев, удачно складывался бизнес. Он тупо смотрел на меня, чавкая жвачной резинкой. Сегодня я был для него пустое место».
   С е р г е й  наливает еще вина, выпивает.
С е р г е й.  Ну-ну, давай, батя, вешай на меня всех собак. (Читает) «Но бог с ним, с тисульским воришкой, меня начало удивлять твое поведение. Мне показалось, что ты вполне адекватно оцениваешь сложившуюся ситуацию, но тебе было за падло, стыдно, что ли, вести себя перед отцом иначе, более любезно. Ты боялся выглядеть приветливым, подыгрывал им, услужливо показывал, что ты свой, такой же крутой в этой стае волчат-переростков». (Себе) Ничего я не боялся… мы заняты были… привезли новенькие компьютеры и загружали их… программами. (Читает) «Но не это выбило меня из колеи. Доконал меня пустой конверт». (Себе) Какой еще пустой конверт? (Читает) «Ближе к вечеру, когда Лидия Андреевна, главбух, все же собрала нас всех у себя в кабинете, и была распита бутылка шампанского, все закончилось довольно чинно. Лидия Андреевна выдала мне все документы для оформления пенсии, а с ними тот самый злосчастый конверт. Вообще-то, конвертов было два. В одном лежала открытка с поздравлениями и пожеланиями здоровья, как водится, и долгих лет жизни, в другой… Я не сомневался, что в нем лежали деньги. Так уж принято, когда стариков провожают на пенсию. И мне вдруг ужасно захотелось узнать, сколько же вы мне «отвалили». В принципе особого значения не имело, сколько именно, и все-таки… Меня раздирало любопытство. Я заглянул в пакет. Он был пуст». (Себе) Как пуст?! Почему пуст?! Серега меня заверил, что все в порядке. Наличка у нас была.
   (Читает) «В глазах у меня потемнело. Я не мог поверить своим глазам. Зачем конверт? Наличных денег могло не быть – находились в обороте. Это понять можно. И банковский счет был заморожен.  Да, в то время по бартеру велись взаиморасчеты. Ладно. Допускаю мысль, что кто-то из акционеров был против денежного презента. Это с трудом, но понять как-то можно. Но зачем вручать пустой конверт? Я этого понять не мог. Поиздеваться решили над стариком? Но это же так жестоко! За что?!»
   С е р г е й  залпом выпивает третий бокал.
С е р г е й.  Батя, почему ты ничего не сказал мне тогда? (Читает) «Когда я шел с автобуса домой, на перекрестке меня не пропустил наш джип. За рулем сидел Серега. На переднем сиденье – Лидия Андреевна. Она тревожно и с жалостью посмотрела на меня. И я понял, она знала, что конверт пуст».
    С е р г е й  опустил руки на колени, угрюмо уставился в одну точку.
   Входит  И р и н а.
И р и н а.  Привет. Я так и знала, что ты здесь. Зачем выключил мобильник? (Проходит, поднимает пустую бутылку, читает этикетку). Франция. Бордо. Застрелиться и не встать! Она же больше штуки баксов стоит! И ты пьешь один?
С е р г е й.  Ты как сюда попала?
И р и н а.  Здрасте. Ты же сам мне ключи дал, чтобы я передала их бабе Вале. Нет, ты мне скажи, по какому случаю сей королевский запой?
С е р г е й (тихо).  Пошла вон.
И р и н а.  Что? Что ты сказал?
С е р г е й (громче).  Пошла вон.
И р и н а.  Сейчас! Побежала, не запылилась.
С е р г е й (в крик).  Пошла вон, говорю, шлюха! (Кидает в Ирину пачку писем. Письма разлетаются по гостиной. Сергей вскакивает, бросается с кулаками на Ирину).
И р и н а (бежит к выходу). А за шлюху ты мне ответишь (уходит).
   С е р г е й  укладывается на диван лицом к стенке, сворачивается калачиком.
   Входит Н и н а.  Растерянно смотрит на разбросанные бумаги, на Сергея. Молча начинает собирать листы писем.
С е р г е й  (не оборачиваясь).  Вернулась?
Н и н а (пожимает плечами).  В общем, да.
С е р г е й.  Удивительно! Думал, закусишь эти… удила. Простила что ли? (Пауза) Ирка! Я – дерьмо. А ты… ничего баба, умеешь прощать. Прости. Понимаешь, устал я (садится, низко опустив голову). Надоело мне думать о них.
Н и н а.  О ком?
С е р г е й.  Не о ком, а о чем. О деньгах. О зарплате… каждый месяц выдавать надо… работничкам. Надоело воевать… с ментами… налоговой полицией… санитарной милицией… пожарниками… каждое утро почти… тут как тут на пороге… как кукушата с разинутыми клювами. Ненасытные твари. Тут батя еще  сыпет соль на рану. Прости (поднимает голову, удивленно смотрит на Нину). Стоп. Вы кто такая? Как здесь оказались?
Н и н а.  Дверь была открыта. Услышала шум, - зашла. Я Нина Сергеевна, соседка ваша. Я сегодня была уже здесь, приносила семена для Петра Васильевича. Вы забыли?
С е р г е й.  Забыл…не забыл.  А где она?
Н и н а.  Кто?
С е р г е й.  Ирка. Ирина.
Н и н а.  Не знаю. Она куда-то спешила, бежала. По лестнице.
С е р г е й.  Да? А вы ее знаете?
Н и н а.  Нет. Видела впервые.
С е р г е й.  А меня?
Н и н а.  Вы – Сергей Петрович, сын Петра Васильевича, который…
С е р г е й. Правильно. Который умер и оставил… Что это вы в руках держите?
Н и н а.  Не знаю. Письма какие-то, кажется.
С е р г е й. Правильно. Это его письма. Он их мне оставил. Он их мне писал, но просил их сжечь, не читая. Какой фарисей! Ой, какой фарисей! Дайте их сюда.
Н и н а (протягивает Сергею письма).  Петр Васильевич хороший человек. Очень хороший. Зря вы на него так.
С е р г е й (иронично).  Хороший, очень хороший. А мы его письма возьмем и… (пытается разорвать пачку, но это ему не удается). Ладно, черт с ними, потом сожжем (бросает письма на пол). У вас спички есть?
Н и н а.  Нет. У меня есть зажигалка. Она дома. Но я вам ее не дам.
С е р г е й.  Правильно. У вас есть зажигалка? Вы курите?
Н и н а.  Иногда.
С е р г е й.  А я не курю. И никогда не курил. Папа никогда не пил, а я никогда не курил.
Н и н а.  Замечательно.
С е р г е й.  Но пью,  когда мне плохо. А плохо мне почти всегда. С тех пор, как похоронил Надю и маму. Хотите выпить?
Н и н а.  А я уже выпила. Дома, когда вы мне сказали, что Петр Васильевич, ваш папа, умер. Я его… он мне очень нравился. Пойдемте ко мне.
С е р г е й.  К вам? А это далеко?
Н и н а.  Нет, моя квартира этажом выше.
С е р г е й.  Недалеко. А зачем?
Н и н а.  Что «зачем»?
С е р г е й.  Зачем пойдем к вам?
Н и н а.  Выпьем, помянем вашего папу.            
 С е р г е й.  Да? Хорошая мысль. Пойдемте (с трудом поднимается).
   Н и н а  помогает С е р г е ю  встать. Уходят вдвоем. Нина держит Сергея под руки. В другой руке у нее свернутые в рулон письма.

Эпизод пятый
   Все та же гостиная. Входят  О т е ц  и  П е т р о в.
П е т р о в (причесывается).  Ты ведь в центре жил. Или я что-то путаю?
О т е ц.  Когда это было? Проходи, не стесняйся. Здесь тоже жить можно. Люди живут, - ничего. И я живу. Пока.
П е т р о в.  Что значит, пока? Собираешься переезжать?
О т е ц.  А ты? Ты не собираешься?
П е т р о в.  А-а, ты вот о чем. Нет, мне туда рано.
О т е ц.  Молодец. Ну, и чего мы встали? Присаживайся. На кресло вон, или на диван. А я… (показывает рукой, что собирается выйти).
П е т р о в.  Один? Живешь, говорю, один?
О т е ц.  Один.
П е т р о в.  Жену похоронил, знаю. А дети? Ты говорил, будто у тебя сын есть и внук.
О т е ц.  И сноха. Они живут отдельно. Почти в центре. Ты давай располагайся, а я пойду на кухню, соображу что-нибудь на стол. Газетки почитай. «АиФ» выписываешь?
П е т р о в.  Нет, покупаю.
О т е ц.  И я тоже. Каждый четверг хожу на бульвар Строителей. Там – ближний киоск печати. Как на работу хожу.
П е т р о в.  Вот и я отмечаюсь у себя каждый четверг. Но у меня киоск под боком.
О т е ц.  Тогда не знаю, что тебе предложить. Других газет у меня нет. Книги посмотри. (Подходит к шкафу, достает несколько книг). Вот Ден Браун. Четырехтомник. Недавно столько шума было вокруг него.
П е т р о в (просматривает книги, расположенные на открытых стеллажах).  Вокруг «Кода да Винчи»?
О т е ц.  Ну да.  Его детективы читал раньше, и «Ангелов и демонов»,  «Точку обмана». С продавцами книжного магазина у меня давняя дружба, не забывают, иногда даже звонят, когда в продажу поступает что-нибудь интересное. Дорогие, правда, книги стали. Особенно энциклопедические. Вот Непомнящий «Энциклопедия аномальных явлений», Вадима Черноброва «Энциклопедия таинственных явлений».
П е т р о в (берет с полки книгу, читает).  «Таинственные явления и чудеса природы». Однако интересы у тебя весьма, я бы сказал, примечательные. Случайно книги Майи Пилкингтон не предлагали?
О т е ц.  Как ты говоришь? Майи…?
П е т р о в.  Пилкингтон. «Кем вы были в прошлой жизни», например.
О т е ц.  Нет, не знаю такую. Есть что в ней почерпнуть?
П е т р о в.  Судя потому, чем ты интересуешься, то да.
О т е ц.  Надо будет спросить у девчат. Если в магазине нет, закажут
П е т р о в. Ты с закуской что-то не торопишься.
О т е ц.  Да, да, ухожу (уходит).
   П е т р о в  прохаживается по гостиной, походит к ковру, внимательно присматривается к Мавзолею, к тому месту, где приколот бумажный солдатик, нажимает на кнопку. Зажигается звездочка на Спасской башне, звучит гимн Советского Союза.
   Быстро входит улыбающийся О т е ц,  в руках у него два бокала.
О т е ц (кивает на ковер).  Как ты догадался? (Ставит бокалы на журнальный столик).
П е т р о в.  Дурное дело не хитрое.
О т е ц.  Почему «дурное».
П е т р о в.  Не обращай внимания. Это я так, - больше нечем аргументировать.
О т е ц.  А – а  (уходит, но тут же возвращается). Что аргументировать?
П е т р о в.  Объяснять спонтанные поступки свои.
О т е ц.  А – а, ну да (уходит).
   П е т р о в  пододвигает журнальный столик к дивану, ставит ближе к столику кресло, садится в него. Входит О т е ц.  В руках у него блюдце с сыром, вазочка с конфетами, вилки. Ставит все на столик.
О т е ц.  Почему не выключаешь?
П е т р о в.  Гимн? Слова хочу вспомнить.
О т е ц.  Понятно (вынимает из шкафа картонную коробку, вскрывает ее, достает из коробки бутылку вина, на пол падает сложенный вчетверо лист бумаги). А я про него уже и забыл.
П е т р о в.  Про кого?
О т е ц.  Да так, маленький секрет (ставит бутылку на столик, коробку возвращает на место, поднимает листок). Я сейчас, штопор принесу (уходит).
   П е т р о в  дирижирует в такт гимна, подпевает. Возвращается  О т е ц.
О т е ц (садится на диван, выключает звездочку и музыку).  Отрывай бутылку и наливай.
П е т р о в.  Почему я? Ты же хозяин.
О т е ц.  У меня это может не получиться. Опыта маловато.
П е т р о в (открывает бутылку, наливает вино в бокалы).  Оттуда у тебя этот ковер. Насколько я понимаю, такие ковры в магазинах не продаются.
О т е ц.  Длинная история. Давай сначала выпьем.
П е т р о в  (вертит в руках бутылку, рассматривает этикетку).  Бордо, 1986 год. А винишко-то ценное. Не жалко?
О т е ц (поднимает бокал).  За что будем пить?
П е т р о в.  А как же твоя клятва?
О т е ц.  Не пить? Мне, может, наскучило блюсти.  Отказываюсь, а сам понятия не имею от чего.
П е т р о в.  Да уж, со скуки чего не натворишь?!
О т е ц.  Давай за выдержку выпьем и терпение.
П е т р о в.  За верность слову и стойкость духа! Давай.
   О т е ц  и  П е т р о в  чокаются. Петров отпивает пару глотков. Отец выпивают до дна.
П е т р о в.  Ничего ты, непьющий, даешь!
О т е ц.  Это я от страха.
П е т р о в.  Видел. Аж глаза зажмурил. Ну и как?
О т е ц.  Не понял пока. Сок, виноградный сок. Чуть кислее и острее, чем обычно.
П е т р о в.  Бешеные деньги стоит эта разница. Слушай, а ты меня заинтриговал своим ковром. Откуда все же он у тебя?
О т е ц.  Если бы ты знал, как мне надоело отвечать на этот вопрос. Кто не придет, все спрашивают.
П е т р о в.  Взял бы да снял его.
О т е ц.  Не могу.
П е т р о в.  Почему?
О т е ц.  И на это вопрос мне надоело отвечать.
П е т р о в. Фу, черт! Ладно, давай сменим тему (пытается налить в бокал Отца вино).
О т е ц.  Э, нет. Хорошего помаленьку. Ты пей, я больше не буду.
П е т р о в.  Боишься? И правильно делаешь. А я выпью с вашего разрешения (допивает вино). О чем, стало быть, будем толмачить? О женщинах? (Заразительно смеется).
О т е ц (смеется).  Ага, в нашем возрасте только и говорить о женщинах.
П е т р о в.  Не скажи. Видел я, как тебе улыбалась и как смотрела на тебя молодая и красивая леди.
О т е ц.  Ты это о ком?
П е т р о в.  О ком, о ком. Будто не знаешь?
О т е ц.  Понятия не имею.
П е т р о в.  Ладно, финтить-то, - не мальчик, поди. В коридоре нам встретилась, мы поднимались к тебе, а она – нам навстречу. Спускалась. Между прочим, я ее уже где-то видел. Где, не могу вспомнить.
О т е ц.  Это, видимо, новая соседка. Я ее пару раз видел. Так же вот, на лестнице.
П е т р о в.  Хороша собой. А духами пахнет! Задохнуться можно.
О т е ц (наливает в бокал Петрова вино).  Петров, с каких это пор ты стал интересоваться женщинами? Фу, я, кажется, начинаю пьянеть. Потолок на меня валится.
П е т р о в. Первый раз когда пьешь, всегда голова кружится.
О т е ц.  Но ты не ответил на мой вопрос.
П е т р о в  (пьет вино).  Какой?
О т е ц.  С каких это пор ты стал… это, интересоваться женщинами?
П е т р о в.  Ни с каких. Не интересовался и не интересуюсь.
О т е ц.  Не юли. Ты же обратил внимание на мою соседку.
П е т р о в.  Я обратил внимание на то, как она на тебя смотрела, но не на нее.
О т е ц.  Да? А, правда, почему ты их, женщин то есть, игнорируешь? Я сейчас пьяный, и мне простительно под... это, подкалывать Верно?
П е т р о в.  Подкалывай. Я ненормальный.
О т е ц.  Не понял.
П е т р о в.  Я ненормальный, потому что умный.
О т е ц.  Понял. Впрочем, нет, - тумана еще больше.
П е т р о в.  Ты, наверное, думаешь, что я голубой?
О т е ц.  Перестань. Этого я никогда не думал. И не думаю. Но не понимаю.
П е т р о в.  Не понимаешь, как можно жить без баб? А я не понимаю, как можно с ними жить.
О т е ц.  Во! Ну ты даешь! Все живут и ничего.
П е т р о в  (подливает себе вина).  Знаешь что, давай сменим тему.
О т е ц.  Ладно, если тебе так хочется. Вернее, если тебе не хочется говорить о женщинах. Налей и мне. Только немного.
П е т р о в.  Тебе же неприятно говорить о ковре (наливает вино в бокал Отца).
О т е ц.  Все, хватит, а то упьюсь. (Отпивает вино, закусывает сыром). Почему неприятно говорить о ковре? Просто…
П е т р о в.  Что «просто»?
О т е ц.  Просто… это, хвалиться не хочется.
П е т р о в.  Даже так? Тогда не хвались.
О т е ц.  А теперь хочу... Это награда за хорошую работу.
П е т р о в.  Догадываюсь.
О т е ц.  Помнишь стройку века – БАМ?
П е т р о в.  Еще бы не помнить. Ты был на БАМе, строил магистраль?
О т е ц.  Был, но не строил.
П е т р о в.  Так, интересно (подливает вино в бокалы). Выпьем за строителей Байкало-Амурской магистрали! (выпивает).
О т е ц.  Они так обиделись на меня! (Хватается за голову). Ох! Как они на меня обиделись.
П е т р о в.  Кто?
О т е ц.  Строители.
П е т р о в.  БАМа? За что?
О т е й.  За то, что я отказался с ними выпить! Простите, ребята (выпивает).
    Оба, О т е ц  и  П е т р о в,  принялись активно закусывать.
П е т р о в.  Рассказывай, рассказывай. Что замолчал?
О т е ц.  В Беркаките дело было. В каком году, уже и не помню. Намечалось торжество…по случаю окончания… пардон, пуска участка дороги Тында – Беркакит. Да. Я тогда работал в областной газете… меня командировали туда… нет, не по случаю этого события, - о нем мало кто знал… Задание было обычное: посмотреть, как живут и это…героически трудятся посланцы нашей области .. весь Союз тогда строил БАМ.
П е т р о в.  Знаю. Треску было много.
О т е ц.  Я посмотрел, посмотрел... И это… отразил…написал.
П е т р о в. Написал правду.
О т е ц.  А то!... Дифирамбов в моем очерке не было.
П е т р о в.  В противотык пошел?
О т е ц.  Ну да.
П е т р о в.  Романтики не увидел?
О т е ц.  Не увидел. Но она была… была только в самом начале, когда люди жили в палатках в пятидесятиградусные морозы. Потом стали биться за талоны… на автомобили, тряпки разные... Почетные грамоты, медали… А они, ты же знаешь, не стыкуются  с… этой… совестью и коммунистической моралью.
П е т р о в.  И очерк твой зарубили?
О т е ц.  Ага. Редактор сказал, что ему нет резона ссориться с Якутской партийной организацией.
П е т р о в. И ты тогда пошел навстречу пожелания редактора, слегка «поправил» свою статейку. В красках расписал, как там все хорошо и замечательно. Так?
О т е ц.  Нет.
П е т р о в.  Не понял. За что же тебя наградили ковром?
О т е ц.  Самолюбие мое было здорово задето, и я… это, отправил статью в «Комсомольскую правду».
П е т р о в. Теперь понятно.
О т е ц.  Тебе понятно, а мне нет. Очерк не был опубликован и в «Комсомолке».
П е т р о в.  Во как! Ну, и…
О т е ц.  И все. Прошло полгода, и 5 мая, в День печати меня пригласили в этот…корпункт «Комсомольской правды»… Там мне и вручили его, ковер. Борька Григоркин вручил…
П е т р о в.  Григоркин? Кто такой?
О т е ц.  Ты его не знаешь. Друг мой.
П е т р о в.  Тоже журналист?
О т е ц.  Да нет. Учились вместе… в институте. Он это… после окончания поехал в Тольятти, устроился на Автоваз… Там его избрали секретарем горкома комсомола, а оттуда… перетянули в Москву, в ЦК.
П е т р о в.  Бесподобно! Ты хоть спросил друга, за что? За что тебе такая честь выпала?
О т е ц.  Нет. Нам было не до этого… столько лет не виделись.
П е т р о в.   Понятно. По блату, значит?...
О т е ц.  Не скажи. В те времена кумавство пресекалось.
П е т р о в.  Но не за красивые же глазки отвалили такой красивый ковер.
О т е ц.  И Почетную грамоту. А в ней… черным по белому: «… за плодотворный труд в средствах массовой информации, объективное освещение событий».
П е т р о в.  Невероятно!
О т е ц.  Невероятно. Слышь, Петров, мне одному вручили ковер. Его…это, специально везли из Москвы. Другим ребятам… из корпункта и обкома комсомола… вручали лишь талоны на ковры. Их еще надо было… это… выкупить в спецмагазинах. Тогда такой  дефицит был. Страшный дефицит. Ну, ты помнишь.
П е т р о в.  Как же, помню. Но при чем здесь комсомол?
О т е ц. Центральному комитету были выделены фонды на дефицитные товары для поощрения… это, ударников комсомольских строек.
П е т р о в.  И они, комитетчики, пользовались ими на свое усмотрение?
О т е ц.  Да, наверное. А как иначе?
П е т р о в. Вот, оказывается, когда еще нынешние олигархи, тогдашние комсомолисты приобщились к фарцовке. Комсомол – школа капитализма. Понятно.
О т е ц.  Хорошо тебе, - все понимаешь. А я до сих пор ломаю голову, за что мне такая честь была оказана.
П е т р о в.  Да тебя просто покупали, чтобы потом в час «Х» включить в свою команду.
О т е ц.  В какой еще час «Х», в какую команду?
П е т р о в. Святой. Недаром тебе в школе эту кликуху дали. Твой друг, как его?..
О т е ц.  Григоркин?
П е т  р о в.  Григоркин. Сейчас, поди, миллиардами ворочает.
О т е ц.   Нет. Умер. Еще в институте на язву жаловался. Желудка.
   Раздается звонок.
П е т р о в.  Сын, наверное?
О т е ц.  Обычно он по телефону предупреждает.
П е т р о в.  Тогда к тебе соседка-красавица в гости просится (смеется).
О т е ц.  Перестань.
   Раздается звонок повторно.
О т е ц (пожимает плечами).  Кто бы это мог быть?
П е т р о в.  Какая разница? Иди, открывай.
О т е ц.  Я же пьяный.
П е т р о в.  А-а, ну да. Как же ты, трезвенник, можешь показаться людям в таком виде? Давай, я пойду, открою.
О т е ц.  Нет уж, за свои поступки самому и отвечать (поднимается, пошатываясь, уходит).
   Извне слышатся приглушенные голоса, мужской и женский. Отчетливо звучат слова «телефон»,  «позвонить». В дверях появляется О т е ц,  берет телефон и выносит его.
О т е ц  (возвращается, «шепотом»).   Телефон у нее неисправен, звонит в… это, бюро ремонта.
П е т р о в (иронично).  А соль не просила?
О т е ц (машет на Петрова рукой).  Умник.
   О т е ц  продвигается в глубь комнаты. В дверях появляется Н и н а.
Н и н а.  Еще раз прошу прощения. Извините за беспокойство. (Раскланивается) Всего доброго.
П е т р о в.  Нет уж, так просто мы вас не отпустим. Проходите, составьте нам компанию. Уважьте хозяина.
Н и н а.  Простите, сейчас не могу, не располагаю временем. Как-нибудь в другой раз. Еще раз извините. До свидания (уходит).
   О т е ц  следует за ней. Вскоре возвращается.
О т е ц. Слушай, я тебя, Петров, не узнаю. Ты какой-то болтун стал. Раньше таким не был.
П е т р о в.  Наверное, умным хотел казаться. Ты зачем ее отпустил? Она же так хотела с нами, пардон, с тобой посидеть.
О т е ц.  С чего ты взял?
П е т р о в.  Телефон у нее неисправен. Могла бы к соседям по этажу сходить или по сотовому позвонить. У нее что, нет сотового?
О т е ц.  Есть. На счету денег, говорит, не оказалось. А ближних соседей дома никого нет.
П е т р о в.  Ну-ну, и ты поверил. Умная баба, все просчитала заранее.
О т е ц.  Откуда у тебя такая неприязнь к женщинам? Что они тебе такого уж плохого сделали?
П е т р о в.  Мне, - ничего. (Берет пустую бутылку). Пусто. Выпить больше нечего. Жаль.
О т е ц.  Можно открыть еще одну.
П е т р о в.  Можно, но не должно. Давай еще послушаем гимн Советского Союза?
О т е ц.  Не надо.
П е т р о в.  Ладно. Нет, так нет.
                Пауза.
П е т р о в.  Ты зря на меня обижаешься.
О т е ц. Я не обижаюсь.
П е т р о в.  Обижаешься. Что я не вижу? Считаешь меня женоненавистником.
О т е ц.  Это твое право.
П е т р о в.  Мое. Только мне от этого не легче. Вот ты с детства дал себе зарок не пить спиртного. Из-за матери.
О т е ц.  Из-за водки.
П е т р о в.  Пила-то она. Выходит, она, не водка, отравила тебе жизнь. Сам же говорил, тебе было стыдно за свою мать.
О т е ц.  И жалко ее.
П е т р о в.  Жалко?
О т е ц.  Да. Что она видела в своей жизни? О! Голова перестала кружиться - хорошо. В шестнадцать лет вышла замуж, родила трех детей, первенец умер. В тридцать седьмом мужа арестовали, осталась с двумя детьми на руках. Только вышла замуж снова, - война. Голод, на руках уже трое детей – я еще появился. А ей и тридцати лет не было. Можешь представить, что она вынесла на своих плечах?
П е т р о в.  Могу. Только зачем горе вином заливать? Моя мать совсем не пила, но она также испортила жизнь, не  мне, - моему отцу. Она его замордовала. Пилила по любому поводу. За то, что поздно приходил с работы, и за то, что рано. За то, что не нарубил дров и за то, что нарубил, но мало щепок оставил. За то, что мало стал зарабатывать, и за большую премию. Ей не понравилось, что он на эти деньги зачем-то купил сома. Короче, помаленьку запил и мой батя. А однажды не выдержал, стукнул ее, да так, что она под кровать улетела. Она, - в милицию. Сутки продержали мужика в обезьяннике. Ей показалось, мало. В суд подала. В партком не ходила, беспартийным он был.
О т е ц.  А ты что? Где ты был?
П е т р о в.  А там, где и ты.
О т е ц.  То есть?
П е т р о в.  Много ты матери говорил, когда она выпивала?
О т е ц.  С пьяной говорить было бесполезно, а трезвой… мораль читать? Неудобно как-то. Язык не поворачивался.
П е т р о в.  А я в ту пору вообще своего голоса боялся.
О т е ц.  А потом что?
П е т р о в.  Отцу дали два года условно. Он из дома ушел.
О т е ц.  А ты?
П е т р о в.  А я, если помнишь, бросил школу в девятом классе, поступил в химический техникум. Мне общежитие дали, ушел в общежитие.
О т е ц.  А отец?
П е т р о в.  Отец потерялся. После окончания техникума пытался его найти. Не нашел. Подозреваю, нашел он свое счастье и могилу на городской свалке. С бомжами.
                Пауза.
О т е ц.  И все же знаешь, наши примеры не показательны. На их основе не стоит делать обобщающие выводы. Нам просто не повезло. Чаще женщины страдают от произвола мужей.
П е т р о в.  Потому что бабы сами являются провокаторами своих страданий.
О т е ц.  Не надо. Среди нашего брата сволочей хватает.
П е т р о в.  Хватает, не спорю. Только сволочами не рождаются, а становятся, под прессингом сварливой бабы. Нормальному, совестливому мужику очень редко  удается найти такую же нормальную, совестливую женщину. Пострадавшие от мужского сволочизма только до замужества хорошими бывают, ласковыми такими, кисочками. Потом с них доброта и любовь, как макияж с лица, смывается. Одни рога наставляют своему благоверному, другие спиваются, третьи, как моя мать, доводят их до того, что жизнь в семье становится невыносимой, - спиваются, уходят к другой, кончают жизнь самоубийством. И только у мусульман или у наших домостроевских тиранов они еще стараются быть покладистыми и благочестивыми.
О т е ц.  Я, по-твоему, мусульманин или похож на тирана?
П е т р о в. Ты хочешь сказать, что был вполне счастлив со своей женой?
О т е ц.  Именно это и хочу сказать.
П е т р о в.  И у тебя никогда не было с ней разногласий, не было конфликтов, сандалов?
О т е ц.  Почему не было? Все было. Но…
П е т р о в.  А вот мне и «но» не нужно. Уж лучше я поживу без конфликтов и скандалов.
О т е ц.  Ты слишком категоричен. Хотя в чем-то ты прав. (Пауза). Я вспомнил Сашу Семилетова. Был у меня такой товарищ, которому я многим обязан. У него жена не пила, не устраивала дома скандалы, как твоя мать. Она любила поспать. Все остальное она не любила. Не любила наводить дома порядок, мыть полы, посуду. Не любила готовить. Детей кормил Саша. Не любила, когда к нему приходили гости. Не любила и его самого. Жаловалась всем подряд, подругам и едва знакомым людям, какой он у нее нехороший. Делилась такими подробностями, вплоть до того, какой он в постели. И это с каждым встречным и поперечным. А он был замечательный человек. Во всех отношениях.
П е т р о в.  Повеситься можно.
О т е ц.  Он не повесился. Ушел от нее. Снял квартиру. Ребята, у него было двое пацанов, к нему перешли жить. Недолго довелось им жить вместе. Постоянные стрессы довели мужика. Слег в больницу – рак желудка. Ну и…
П е т р о в.  Понятно. И ты таких стервозных баб защищаешь?!
О т е ц.  Таких – нет. Другие же ни при чем. Детей поднимают на ноги, работают. После работы бегут по магазинам, готовят мужу и детям поесть, моют, стирают. Крутятся, как белка в колесе.
П е т р о в.  Да, да. Однако при этом почему-то успевают и в фитнес-клубе задницей повертеть, с подружками посудачить на улице или в том же продовольственном магазине. А уж про промтоварный и говорить нечего. Для них он вроде музея. Пока все не пересмотрят, не перещупают, не уйдут. А поликлиники. Ты давно был в поликлинике? Зайди, посмотри. Там же одни женщины. В церквях? Опять они. По телевизору какие мероприятия показывают – собрания, митинги, голодовки, - обратил внимание, мужиков почти не видать. На концертах разных Биланов, Мошенников отпетых кто визжит, плачет в истерике? Кто целует ботинки и машины шоуменов. Какая из них не готова лечь под любого, скособоченного славой ? А ведь у каждой свой парень есть. Бедные, несчастные, затюканные женщины, задавленные непосильным трудом.
О т е ц.  Зато в Госдуме одни умники сидят, судьбу нашу решают.
П е т р о в.  Ага. Ты им, любимым своим, еще и власть отдай. Стоп! Тихо ты!    (Напряженно к чему-то прислушивается). Слышишь?
О т е ц.  Что такое?
П е т р о в.  Неужели не слышишь?
О т е ц.  Холодильник гремит?
П е т р о в (раздраженно). Да нет.
   Явственно слышен перестук колес на стыках рельс, гудок электровоза.
О т е ц.  Во! Вот теперь слышу. Перестук колес.
П е т р о в.  Глухня. Наконец, и у тебя слух прорезался.
О т е ц.  Слушай, Петров, дались тебе эти колеса. Тебя прямо зациклило на них.
П е т р о в.  Вот именно, зациклило.
О т е ц.  С чего бы.
П е т р о в.  А с того. Именно эти звуки просекли меня много лет назад. Я вдруг явственно ощутил физическую сущность цикличности всего, что нас окружает. Да и, собственно,  наша жизнь – это тоже цикл, один оборот между жизнью и смертью.
О т е ц.  Оборот, говоришь? А ведь цикличность подразумевает повторяемость оборотов. Тогда как  мы живем всего лишь раз.
П е т р о в.  Умница. Я и раньше подозревал, что с тобой можно разговор на отвлеченные темы.
О т е ц.  Спасибо.
П е т р о в.  Понимаешь, Васильич, мы уже коптили этот свет. И не раз.
О т е ц.  Про реинкарнацию слышал и читал.
П е т р о в.  И про «дежа вю». Не сомневаюсь, читал. Но все это не то. Все это разговоры вокруг да около. Кто-то увидел себя в прошлой жизни графом, бароном, кто-то медведем. Чушь все это. В прошлой жизни мы были теми же, что и сейчас.
О т е ц (иронично).  Как интересно!
П е т р о в.  А вот этого я от тебя не ожидал.
О т е ц.  Чего этого?
П е т р о в.  Иронии.
О т е ц.  Ну, извини.
П е т р о в.  Пошел ты…
                Пауза
О т е ц.  Зря ты, Петров, губу надул. Мне действительно интересно. Я, например, не могу даже представить, что такое бесконечность Пространства.
П е т р о в (оживился).  А времени? Бесконечность Времени?
О т е ц.  А тут вообще, полный тупик.
П е т р о в.  Вот! А я, кажется,.. да что там?, ничего мне не кажется, я точно теперь знаю: бесконечность Времени заключается в его цикличности.
О т е ц.  И все материальное, то есть Пространство возникает и умирает синхронно с цикличностью Времени? Так?
П е т р о в.  Не совсем. Приятно все же говорить с умным человеком.
О т е ц.  Давно ты пришел к этому выводу?
П е т р о в.  Что ты умный? Минут пять назад.
О т е ц.  О цикличности Времени?
П е т р о в.  Смотря по каким меркам мерить. По космическим, - вчера.
О т е ц.  А по земным?
П е т р о в.  Лет семь назад.
О т е ц.  Что же ты не обнародуешь свое открытие.
П е т р о в.  Ну, ты даешь, старик! Кто же меня слушать будет, выскочку со средне-техническим образованием, не инженером даже? И потом…
О т е ц.  Договаривай.
П е т р о в.  Мне тогда придется сказать, что все ныне существующие религии – туфта.
О т е ц.  В чем же дело? Скажи.
П е т р о в.  Ага. Чтобы взамен предложить свою?
О т е ц.  Ты хочешь сказать, что Создатель все же существует?
П е т р о в.  Да.
О т е ц.  Кто же Он?
П е т р о в.  Попробуй сам догадаться.
О т е ц.  Зачем? Ты сказал «А», тебе и «Б» говорить.
П е т р о в.  Я могу сказать, но тогда мне придется долго и нудно тебе доказывать это. Лучше, если ты сам догадаешься.
О т е ц.  Боишься?
П е т р о в.  Чего? Того, что ты меня не поймешь и подымешь на смех.
О т е ц.  Огласки. Боишься нападок?
П е т р о в.  Истово верующих? Придурков, которые устраивают изнурительные крестные ходы, купаются в ледяной иордани, истязают себя веригами?
О т е ц.  Нет, с теми, кто в золоченых сутанах машут кадилами и дурачат доверчивых.
П е т р о в.  Не боюсь.
О т е ц.  А мусульмане - те, вообще, тебе голову отрежут.
П е т р о в.  Был бы смысл. Вон Ден Браун со своим «Кодом Да Винчи» сколько шуму наделал. И что? Слушай, может, прогуляемся. Что-то на свежий воздух потянуло.
О т е ц.  Как скажешь.

С О Б Ы Т И Е   В Т О Р О Е

   Действие происходит в квартире Н и н ы. Расположение окна, двери точно такое, как и в гостиной Отца. Так же установлена мебель: слева мягкая мебель, справа корпусная. Но она выглядит несколько иначе, чувствуется рука стилиста-дизайнера.

Эпизод первый
   На диване, удобно устроившись, сидит Н и н а.  На ней модный пестрый халат. В руках - знакомая пачка писем.
Н и н а.  Читать чужие письма! Грешно, говорят. Но почему грех так притягателен, черт побери. Некрасиво, неэтично подглядывать в замочную скважину? А, ерунда. Я же актриса. Мне простительно. Та-ак, посмотрим, что вы тут, Петр Васильевич, пишете, какими тайнами делитесь. (Перебирает бумаги). Ни начала, ни конца. Разбросал листы твой пьяный отпрыск. Теперь разбирайся.
   (Читает бегло) «Сергей! Только не смейся. В последнее время я снова стал замечать за собой слежку». (Себе). Стоп! Но это я уже когда-то читала. Где, когда? Читала письма, читала уже. Этого не может быть. Но диван… Да, я лежала на таком же диване. И слова: «… стал замечать за собой слежку». «Слежку». Да, имеено «слежку». (Читает) «Кому и зачем это понадобилось, ума не приложу. Маниакальная паранойя, скажешь? Нет, Сережа. В прошлый раз мои подозрения нашли подтверждение. Да, я и сам чувствовал, сознавал: повод для дешевого детектива был. Но это было когда? В пору далекой юности. Глупость мальчишки, максималиста, была тому виной. Теперь же»… (Себе) Этого я как будто не читала. Не помню. Дальше не помню, ладно, буду читать подряд.
   (Читает) «Ту историю можно было бы занести в разряд не то, чтобы обыденных, но не столь уж редких, если бы она приключилась с кем-то, - не со мной. Когда такие истории случаются с нами, о них лучше никому не рассказывать. Не поверят. В 1954 году, когда заканчивал девятый класс, я стал замечать за собой слежку. Это было столь неожиданно для меня! Я не мог представить, что кто-то может мной интересоваться. Поэтому вначале вообще сильно сомневался, но потом… У меня хорошая зрительная память, на лица в том числе… А они, эти ребята были одеты совершенно  одинаково: темно-синее демисезонное пальто, ботинки фабрики «Скороход», светлая в полоску фуражка. Стараясь быть незамеченными, провожали меня в школу и обратно. Когда я покупал билеты в кино, один из них обязательно стоял у меня за спиной,  нагнувшись, внимательно слушал, в какой зал и на какой сеанс беру билеты, старался увидеть места. Словом, было так: куда я, туда и они. Разумеется, с абсоютной точностью я не мог знать, в чем тут дело. А гадать?... Словом,  вины за собой особой я не чувствовал».
            Входит  О т е ц, присаживается на краешек дивана.
О т е ц.  Все прояснилось позже, вскоре после ХХ съезда партии, когда я учился уже  в институте. Капитан КГБ Коваленко, который сам участвовал в организации слежки за учащимися и студентами, в знак «дружбы» и особого расположения к «хорошим» парням, поведал нам, двум захмелевшим болтунами страшную «тайну. Будто ему из «надежных источников» стало известно,  что спецслужбы КГБ загодя готовились к риперному 1956 году, выявляли потенциальных бунтовщиков. Дело было в ресторане. Мы с Лешкой,  другом-однокурсником, «оплакивали» его уход из института и часы, которые он продал, чтобы с горя красиво напиться. Это был наш первый выход в злачный мир, а для меня, можно сказать, и последний. Как водится, мы перемывали косточки некоторым преподавателям вуза, особенно досталось полковнику Елизарову с военной кафедры, из-за которого Лешке пришлось бросать учебу. А потом, минуя тему девчат, добрались и до политиков, естественно, до авантюрных выходок Хрущева. И тут к нам подсел Коваленко. Наш неожиданный сотрапезник вошел «в тему», стал подливать масло в огонь, подбрасывая в жаркий «костер» интересную информацию. Ну, мы и дали по мозгам нашим правителям.
Н и н а.  Ох, уж эти мужики. Как подопьют, так начинают, так начинают… Болтуны.
О т е ц.  Кем оказался наш собеседник, мы узнали на следующий день, когда наш разовор  продолжился в другом месте – в сером здании на площади Советов, в его кабинете. Тебе, Сергей, напомнить, что было в 1956 году? В тот год состоялся тот самый судьбоносный съезд, на котором был развенчан культ личности Сталина. Фактически это было началом распада коммунистической идеологии, заложена мина под фундамент Советского Союза. Новому режиму нужны были верные  «опричники», набирали новобранцев. Их надо было «натаскивать» на слежке за неблагонадежными. Кто мог таковым стать? А тот, кто посмел иметь собственное мнение, мог сомневаться, верным ли курсом ведут государственный лайнер новый кормчий и партия. Объектом для наблюдения мог стать любой «инакомыслящий».
Н и н а.  Боже мой! Зачем все это? Ну, было, было… да быльем поросло. Что теперь вспоминать?
О т е ц.   Я попал в их число после того, видимо, как на отчетно-выборном собрании отказался входить в состав комитета комсомола школы – заявил о самоотводе. И объяснил, почему. Высказал свое несогласие с тем, что в комсомол стали принимать всех без разбору. Более того, чуть не за рукав тащили в союз каждого. Это могло нивелировать роль комсомола как передового отряда молодежи. Я наивно полагал, что это была просто ошибка высокого руководства. Еще не догадывался, что, напротив, то была хорошо продуманная акция, направленная на дискредитацию молодежной политической организации. Мне и в голову не могло придти, что в наши ряды, в руководство партии могли проникнуть враги.   Еще долго потом, на протяжении ряда лет я витал в облаках. Думал, это просто недоразумение, что руководство страны возглавил малограмотный авантюрист, что достаточно было создать соответствующее общественное мнение о Хрущеве, его уберут, и наша страна, уставшая от бесконечных реформаций и шараханий, наконец, вздохнет полной грудью и пойдет твердой поступью вперед по пути демократического развития и устойчивого процветания.  Зашоренный учением марксизма-ленинизма, не знал я тогда, что демократия – это та же религия, как христианство, ислам, иудаизм, только более демагогична.
Н и н а. О, как! Круто! За такие слова, Петр Васильевич, тебя по головке не погладят. Еще удивляешься слежке за тобой.
О и т ц.  В основе ее – тщательно скрываемое противоречие между провозглашенным и задуманным. Народовластие, свобода, равноправие, братство – красивые, но ничем реальным не подкрепленные, пустые слова. Но они поразительно действенны. На них, как карась на наживку, клюет человек и, попадая в « садок» тоталитарного режима, чувствует себя чуть ли не счастливым.  Свобода! Свобода! Нет ее, Сережа, и не может быть, ибо это противоречит основному закону природы, закону взаимосвязи и взаимозависимости всего сущего на Земле.
Н н и н а.  А с этой сентенцией я, пожалуй, соглашусь. Мы даже от тараканов зависим, что уж говорит о зависимости друг от друга.
О т е ц.  Вслух это я никогда не говорил никому, тебе, Сергей, тем более. Ты у меня слишком прагматичен, чтобы впутывать себя в дебри политической философии. И правильно делаешь. Сейчас я тоже далеко отошел от нее. Отошел не потому, что признал ошибочность своих взглядов. Просто однажды понял: все на свете предопределено. От меня, моих трепыханий ровным счетом ничего не зависит. Если суждено человечеству жить в мире и согласии, то это будет сделано не по воле меня и других оппозиционеров, а по воле Творца. Важно лишь, какой платой обойдется наше процветание. Поэтуму,  главное тут, чтобы люди и в первую очередь кукловоды вовремя поняли и оценили Его предупредительные сигналы. Поэтому, Сергей, я больше не высовываюсь, не пытаюсь, кого-то в чем-то уличать, кого-то учить. Но почему-то снова стал замечать, спиной чувствовать, что кто-то меня постоянно контролирует. Следит умело, скрытно, но… Зачем?
Н и н а.  И я… Не пойму, наваждение это или было со мной когда-то. Шпики, не шпики, какие-то темные личности убеждали меня, будто я дочь Мата Хари, настаивали на том, чтобы я познакомилась с одним видным мужчиной, влюбила его в себя. Зачем, не помню. Сказали, так надо, и все. Стоп! Я ведь соблазнила Петра Васильевича по собственной воле, никто надо мной не стоял. Просто по-соседски, от скуки. В том прошлом или во сне, помнится, мне не удалось достичь цели. А тут все получилось. Получилось даже лучше, чем я ожидала. Думала, старичок быстро выдохнется, а он нет, донял меня и не один раз. Жаль, «сериал» устроить не удалось, - пришлось срочно в Москву возвращаться. Надеялась наверстать упущенное сейчас, а он, видишь что, не дождался. (Вздыхает) Ладно, продолжим чтение. Неужели, обо мне не напишет и двух слов?
          Опускается экран с видом набережной

Эпизод  второй
  Мартовский теплый день. Набережная.  О т е ц  и  П е т р о в  идут вдоль парапета. На Отце легкое демисезонное пальто, на Петрове – яркая спортивная куртка. Останавливаются у скамейки.

О т е ц.  Тепло сегодня. Присядем.
П е т р о в.  Ты садись, я постою. Позагораю (снимает с себя куртку, бросает ее на скамейку, раздевается до пояса).
О т е ц. С ума не сходи.
П е т р о в.  Думаешь, - простыну?
О т е ц.  Прямо, как дитя малое. С милицией давно не общался?
П е т р о в.  Я с ней вообще никогда не общался.
О т е ц.  Пообщаешься. Рублей на сто пятьдесят.
П е т р о в.  За что (подставляет лицо « солнцу»)?
О т е ц.  А то не знаешь?
П е т р о в.  За нарушение общественного порядка?  Какого порядка? Что стоишь? Садись. Кто сказал, где написано, что на берегу реки нельзя загорать?
О т е ц (садится).  На набережной.
П е т р о в.  На набережной. Какая разница? Где указано, что здесь загорать нельзя?
О т е ц.  В театре, в магазинах таких указателей тоже нет. Что с тобой сегодня? На рынке с продавщицей повздорил?
П е т р о в.  Думаешь, я не знаю, что менты могут ко мне прицепится?
О т е ц.  В чем тогда дело? Зачем на рога лезешь, выпендриваешься?
П е т р о в.  Хочу кое-что проверить. Сегодня мой день. Я могу многое себе позволить. И никто меня не накажет. Даже замечание не сделают. Спорим?
О т е ц.  Тебе это зачем?
П е т р о в.  Боишься? Ладно. Правоту можно доказать и без пари.
                Пауза
П е т р о в.  Ты где родился?
О т е ц.  Что?
П е т р о в.  Ты где родился, спрашиваю?
О т е ц. Зачем тебе это?
П е т р о в.  Ладно, можешь не отвечать, если это такой уж для тебя секрет?
О т е ц.  Тебя куда опять понесло?
П е т р о в.  Что, несерьезная тема для разговора? Говорю же, трудно ответить, - не отвечай?
О т е ц.  Ну, хорошо. В Артемовске родился.
П е т р о в.  А где это? Что за город?
О т е ц.  Был такой городок в Красноярском крае. В Саянах.
П е т р о в.  Был? Почему был?
О т е ц.  Умирает. Он и раньше городом только назывался. Так, большая деревня. Прииск.   Во время войны добывали там золото. На него государство покупало у американцев студобеккеры, тушенку, маргарин, тряпки разные. Кое-что перепадало и моим землякам, родителям. Золото кончилось, а с ним и работа у большинства жителей. Молодежь уезжает.
П е т р о в.  Плохо.
О т е ц.  Что плохо? Что умирает город?
П е т р о в.  Это тоже плохо.
О т е ц.  А что еще?
П е т р о в.  Плохо, что не смогу тебя похоронить, кинуть горсть на твою могилу.
О т е ц (поперхнулся).  Что так?
П е т р о в.  «В Саянах». Далековато ехать. Сам помру по дороге.
О т е ц.  С чего ты решил, что меня надо хоронить в Саянах?
П е т р о в.  А как же? Земля, что тебя породила, должна тебя и принять.
О т е ц (иронично).  Следуя твоей теории цикличности?
П е т р о в.  Следуя законам природы.
О т е ц.  Есть такой закон хоронить там, где родился?
П е т р о в.  Есть, не нами придуманный и не внесенный в жилищный кодекс. Сама природа о нем позаботилась и обозначила.
О т е ц.  Поясни.
П е т р о в.  Если повнимательней понаблюдать за растительным и животным миром…. Собственно, за растительным следить особо не нужно. Каждая травинка возвращается туда, откуда вышла. А животные…
О т е ц.  Рыбы нерестятся там, где сами вылупились, там и погибают. Птицы летят на Север туда, где их родители свили гнездо. Знаю. Но ведь многие из них погибают раньше и уходят не в землю, а в наши жилудки.
П е т р о в.  А я и говорю о тех лишь, кто умирает своей смертью, кому предначертано вновь появиться  на свет в следующем цикле. Вне, так сказать, конкурса.
О т е ц.  А те… те, кто погиб?
П е т р о в.  А тем, кто погиб, в следующей жизни надо еще постараться не делать ошибок, которые они допустили в нынешней.
О т е ц.  А те, кого похоронили не «там», не там, где родились?
П е т р о в.  Однозначно ответить за всех я не могу. Не все еще ясно и понятно самому. Смею лишь предположить, что те, кто ловчит, еще при жизни хлопочет о «почетном» месте на почетном кладбище, тот рискует «проехать мимо остановки» в будущем.
О т е ц.  А ты сам не зациклился на своих циклах.
П е т р о в.  Зациклился. И ничуть не стыжусь этого.
О т е ц.  М-да. Представляешь, недавно узнал, что черепахи, едва вылупившись из яйца в песках Австралии, отправляются в плавание к берегам Северной Америки, в Калифорнию. Это 24 тысячи километров. И возвращаются назад, чтобы дать жизнь потомству, а самим умереть.
П е т р о в.  Животные верны своей Родине, а люди, увы…
О т е ц.  А люди  хоронят своих близких, где придется. Где удобней.
П е т р о в.  Где место дадут и дешевле.
О т е ц.  На счет дешевле можно поспорить. По-твоему пантеон на Красной площади в Москве надо ликвидировать?
П е т р о в.  Да, этот тугой узел, которые завязали в лихое время большевики и обрекли души усопших на вечные скитания, надо развязывать
О т е ц.  Ты всерьез в это веришь?
П е т р о в.  Верю. Поэтому особо не переживаю, что нет у меня ни детей, ни внуков. Все равно похоронят меня здесь, в Кемерове, где я и родился. Примешь участие в похоронах, бросишь горсть земли на мою могилу?
О т е ц (смеется).  Не переживай. Мне пообещать легче, чем тебе, - не надо будет никуда ехать.
П е т р о в.  Посмеиваешься? А напрасно. Пора, брат, подумать о смерти серьезно и трезво. Без паники и, я бы сказал, с уважением.
О т е ц.  Даже так?
   Мимо проходят два  м и л и ц и о н е р а,  подозрительно смотрят на Петрова, ничего не сказав, проходят дальше.
П е т р о в.   Даже так. (Кивает головой на милиционеров)  Что я тебе говорил? Ни слова не сказали.
О т е ц.  Другие порядки нынче. Демократия.
П е т р о в.  Порядки те же. Идиотские порядки самые живучие.
О т е ц.  Вот тут ты прав.
П е т р о в (надевает на себя, майку, свитер, куртку).  Прохладно все же, ветерок подул.
                Пауза.
П е т р о в.  Анекдот расскажи.
О т е ц.  Заскучал?
П е т р о в.  За тебя беспокоюсь.
О т е ц.  Не бери в голову. С тобой и молчание не в тягость.
П е т р о в.  Это хорошо. Все жду, когда спросишь.
О т е ц.  О чем?
П е т р о в.  В прошлый раз здесь и час назад у тебя дома я обратил твое внимание на гудки тепловоза и перестук железнодорожных колес.
О т е ц.  Которые по идее мы не должны были слышать?
П е т р о в.  Да
О т е ц.  Ну, и почему же мы их слышали?
П е т р о в.  Я думал, ты спросишь, почему я, ничего не объяснив, дал понять, что не намерен дальше развивать тему.
О т е ц.  Ага, поторопился уйти. Наверное, какать захотел.
П е т р о в.  Нет. Вопрос слишком серьезный. А для меня… Ты дома что делаешь?
О т е ц.  В смысле?
П е т р о в.  Разумеется, не в смысле какать, есть, спать, пол мыть… Чем живешь, что тебя интересует? О чем думаешь?
О т е ц (уклончиво).  Не знаю. О разном.
П е т р о в.  Нельзя распыляться. Надо цель иметь.
О т е ц (иронично).  Что ты говоришь? Как ты догадался?:
П е т р о в.  Чхал я на твою иронию.
О т е ц.  От чиха бацилы и размножаются. На звуковых волнах собираешься плыть к своей цели?
П е т р о в.  Все. Пошел нафиг. Я молчу.
О т е ц.  Зря. Я ведь, кажется, догадываюсь, о чем ты мне хотел рассказать.
П е т р о в.  Да ну?! И о чем же?
О т е ц.  О том, что имееено эти звуки впервые натолкнули тебя на мысль о  цикличности.
П е т р о в.  С ума сойти!
О т е ц.  Попал?
П е т ро в.  В десятку. Ты тоже о ней думаешь?
О т е ц.  Уже не думаю. Пройденный этап. Стоп!
П е т р о в.  Что такое?
О т е ц.  Прошило. Будто это уже когда-то было.
П е т р о в.  Дежа вю?
О т е ц (задумчиво).  О цикличности говорят сегодня все, даже кавээнщики.
П е т р о в.  Да. Но они замечают лишь очевидные вещи: Земля вращается вокруг своей оси – дневной цикл, вокруг солнца – годовой цикл. Но пока никто еще не говорил о цикличности Времени.
О т е ц.  О цикличности времени? Ошибаешься. Недавно один ученый, математик, не помню его фамилию, выступая по телевидению, нарисовал на доске, как выглядит Время в космическом пространстве.
П е т р о в.  И как же оно выглядит?
О т е ц.  В виде круга.
П е т р о в.  Замечательно. Раз я не один такой догадливый, вычеркивай меня из списка придурков. Что же ты молчал, ни словом не обмолвился об этом ученом?
О т е ц.  Слушал тебя.
П е т р о в.  Притворялся, будто ничего не знаешь. Но зачем?
О т е ц.  Чтобы самого себя из этого списка вычеркнуть (оба смеются).
П е т р о в.  Я и сбежал-то в прошлый раз от тебя, потому что именно тогда  меня пронзила мысль о цикличности Времени. Дома сел за расчеты. Неделю не выходил на улицу. Все сошлось.
О т е ц.  Занятно. А я в математике уже ни бум-бум. Если Время циклично, циклично и Пространство, но я еще не могу представить механизм этой цикличности. Не могут же звезды исчезать и появляться вновь. Ведь сама по себе цикличность не предусматривает исчезновение, а лишь видоизменение.
П е т р о в.  А черные дыры?
О т е ц.  А что «дыры»? Ученые утверждают, что черные дыры «поедают» звезды. Они там уплотняются.
П е т р о в.  И ты этому веришь?
О т е ц.  Нет, конечно. Но… но тут у меня срабатывает «стоп-кран». Не хватает собственной фантазии. Просто перестаю домысливать, и на этом успокаиваюсь.
П е т р о в.  А ты представь Пространство в виде подушки,  еще лучше – в виде наволочки к этой подушке. Через черные дыры идет «выворанчивание» Пространства. Так что звезды никуда не исчезают, они переходят в иное состояние. В той же фазе, в том же месте Пространства, только «навыверт».
О т е ц.  Нет, черт побери, об этом ты должен куда-то написать. Хотя бы в журнал «Знание  - сила»
П е т р о в.  Я же тебе уже говорил: кто меня воспримет всерьез? Кто я такой? Практик со средне-техническим образованием. А, кроме того,..
                Пауза.
О т е ц.  Что замолчал?
П е т р о в.  Меня уже мало занимает цикличность Времени. Мне кажется, я скоро смогу сказать, кто есть…
     На Набережной появляются И р ин а  и  Л а р и с а.  Отец вдруг хватает за руку Петрова.
О т е ц.  Не может быть.
П е т р о в. Что не может быть? Что Творец…
О т е ц (перебивает, шопотом).  Погоди ты!
   И р и н а  замечает Отца. Девушки подходят к скамейке, где сидят Отец и Петров.
И р и н а.  Здравствуйте, Петр Васильевич!
О т е ц (заметно волнуясь).  О! Ирочка! Здравствуй, дочка. Гуляете?
И р и н а.  Да. Познакомьтесь. Это моя подруга, Лариса.
О т е ц (смущенно).  Очень приятно.
И р и н а (Ларисе).  А это папа моего Сережи Петр Васильевич.
Л а р и с а.  Очень приятно. Мне кажется, я вас уже где-то видела.
О т е ц.  Да, мне тоже так кажется. А это (кивает в сторону Петрова) мой школьный товарищ Петров…
П е т р о в.  Николай Иванович.
И р и н а  и  Л а р и с а (вместе).  Очень приятно.
О т е ц.  И мне тоже.
П е т р о в  (Отцу). А тебе-то почему?
О т е ц.  Наконец узнал, как тебя звать-величать.  (Ирине)  Сережа на работе?
И р и н а.  Где же ему быть. На работе. Конечно. А мы вот с Ларисой после занятий в фитнес-клубе решили подышать свежим воздухом.
О т е ц.  Замечательно. А Игорь?.. Один дома?
И р и н а.  Вы все печетесь о нем, Петр Васильевич? Он же взрослый парень. Четырнадцатый год пошел. Сегодня тренировка у него.
О т е ц.  Хорошо.
                Неловкая пауза.
О т е ц.  Ириша
И р и н а.  Да.
О т е ц.  Ты поговорила бы с Сергеем…
И р и н а.  На предмет?
О т е ц.  Не пора ли нам открывать дачный сезон? Съездили бы туда всей семьей, вон какая замечательная погода, баньку бы истопили. Я бы товарища своего (указывает на Петрова) пригласил.
И р и н а.  А я Ларису. (Ларисе) Не возражаешь?
Л а р и с а (пожимает плечами, Отцу).  Я, кажется, вспомнила, где вас видела.
О т е ц.  Но вы…
Л а р и с а.  Что я?
О т е ц  (смущенно).  Нет, ничего. Вы соглашайтесь. Приезжайте.
Л а р и с а.  Ладно.
                Пауза.
И р и н а.  Ну, мы пойдем?
О т е ц.  Да, да, Ириша. Погуляйте.
И р и н а.  До свидания.
О т е ц. Всего доброго.
Л а р и с а (многозначительно).  До встречи.
П е т р о в.  До скорой.
                И р и н а  и  Л а р и с а  уходят.
П е т р о в.  Ну, ты как красная девица! Покраснел. Заикался. Влюбился что ли?
О т е ц.  Я видел ее там.
П е т р о в.  Где?
О т е ц.  Где она не могла быть.
П е т р о в.  Исчерпывающий ответ. А я вот их видел здесь на Набережной. Вдвоем.
О т е ц.  Да?
П е т р о в.  И даже разговаривал с ними. Странно, что они меня не узнали.
О т е ц. Разговаривал?
П е т р о в.  Они пытались обработать меня.
О т е ц.  Обработать?
П е т р о в.  В секту евангелистов пытались затянуть.
О т е ц.  Не может быть. Ирина…
П е т р о в (перебивает).  Еще как может. Но они потерпели фиаско.
О т е ц.  Фиаско?
П е т р о в.  Послушай, друг, ты сейчас где?
О т е ц.  Где? Что значит, где?
П е т р о в.  Похоже, одно полушарие мозга, правое,  все же здесь, а левое следует за этими красотками.
О т е ц. Брось ерунду пороть.
П е т р о в.  Ничего у них не вышло. Плохо натаскали их поводыри. Бедняжки заучили лишь несколько стихов из Библии. А я-то эту книжонку почти на зубок знаю. Было время, основательно изучал. Ушли красавицы ни с чем.
О т е ц.  А с чем они должны были уйти?
П е т р о в.  Говорю же, пытались меня завербовать.
О т е ц.  Зачем это им?
П е т р о в.  Им это надо постольку, поскольку… Их хозяевам нужны мои накопления, квартира.
О т е ц.  А-а, ты об этом? Но Ира, она не могла… Она же живет, как у Христа за пазухой.
П е т р о в.  Вот-вот, за пазухой. А за уютные места надо платить.
О т е ц.  Не верится мне.
                К скамейке приближается Н и н а. Она прихрамывает, морщится от боли.
Н и н а.  Добрый день, Петр Васильевич. Отдыхаете?
О т е ц.  Добрый. Простите…
Н и н а.  Я ваша новая соседка. Вы, наверное…
О т е ц.  Да, я вас видел, но, извините, не знаю вашего имени-отчества.
Н и н а.  Нина Сергеевна.
О т е ц.  Очень приятно. А это мой однокашник. Петров…
П е т р о в.  Николай Иванович.
Н и н а.  Очень приятно.
О т е ц.  И мне.
П е т р о в.  Юморист. Ты это уже говорил.
О т е ц (смеется).  Да? Забыл. Извини, Николай. В школе у нас у всех кликухи были. Тебя Петровым звали, по фамилии. Так что я и не помню твоего полного имени. Спасибо, напомнил. (Нине) Что же вы стоите? Присаживайтесь.
П е т р о в (отодвигается от Отца, освобождая место Нине).  Вот сюда. Я вам место пригрел.
Н и н а.  Спасибо. Я вам так признательна! (Садится). Поскользнулась вот, подвернула ногу. Не знаю, как дойду до дому.
О т е ц.  Мы вам поможем.
Н и н а.  Знаете, мне хоть и неудобно вас затруднять, но я не откажусь от помощи. Спасибо. Вы о чем-то так оживленно говорили. Я вам помешала?
П е т р о в.  Напротив. Вы подошли, как нельзя, вовремя. Я сегодня что-то разболтался. Мне бы самому прикусить язык, а тут вы. Как будто Он вас к нам послал.
Н и н а (кокетливо).  Бог?
П е т р о в.  Нет. Творец.
Н и н а.  Какая разница?
П е т р о в.  Большая.
Н и н а.  Разве?
П е т р о в.  Бог на Луне сидит и пальчиком нам грозит.
Н и н а.  Почему на Луне?
П е т р о в.  Это неважно, на Луне или где-то там еще. Важно, что пальчики имеются у него на ручках и ножках, седая бороденка.
Н и н а.  Вы так нелестно о Боге отзываетесь.
П е т р о в.  Почему ж нелестно. Напротив, ласкательно.
О т е ц.  Николай, может, хватит?
Н и н а.   А что или кто такой Творец?
О т е ц.  Я что-то замерз. Не пойти ли нам домой, а, Нина Сергеевна?.. Коля?
П е т р о в.  Я что? Я – за. Как вы, Нина Сергеевна? Отдохнули?
Н и н а.  Да, пожалуй. Так вы мне поможете.
   О т е ц,  П е т р о в поднимаются, помогают Н и н е  встать. Придерживая ее за предплечья, направляются за кулисы. Слышны приглушенные их голоса.
Н и н а.  Так кто же все-таки Творец?
П е т р о в.  Кто, кто? Кое-кто.
                О т е ц,  П е т р о в  и  Н и н а  уходят. Появляются И р и н а  и  Л а р и с а.
Л а р и с а.  Ты этого Петрова не помнишь?
И р и н а.  Нет. Я его в первый раз вижу.
Л а р и с а.  Ошибаешься. Мы обе с тобой его видели.
И р и н а.  Когда.
Л а р и с а.  Забыла, когда он нас отбрил. Неужели не помнишь?
И р и н а.  Мы его обрабатывали?
Л а р и с а.  Да. И он тыкал нас носом в Библию, которую мы с тобой толком-то и не знаем.
И р и н а. Вспомнила. Он еще спросил тогда: где откапал себе жену сын братоубийцы?
Л а р и с а.  Да, и ты не поняла, кого он имел ввиду.
И р и н а.  Да, да, ты еще меня выручила, переспросила, не Евнуха ли…
Л а р и с а (перебивает).  … Еноха.
И р и н а.  … ага, не Еноха ли он имеет ввиду, сына Каина, убившего своего брата Авеля?
Л а р и с а.  Это неважно. Главное, что мы прикусили язык, не знали, что ответить на вопрос, откуда взялась женщина, которую познал Енох. Ведь в Библии упоминается только одна - совратительница Адама, - Ева.
И р и н а.  Кошмар!
Л а р и с а.  Что такое?
И р и н а.  Так ведь свекор может накапать  Сергею, рассказать ему, чем я тут занимаюсь.
Л а р и с а.  Сообразила, наконец.
И р и н а.  Что же делать?
Л а р и с а.  Надеяться, что Петров нас не узнал.
И р и н а.  Ага! Тебя, такую красотку, такую яркую, не узнаешь, как же. Что же делать, что же делать?
Л а р и с а.  Думай, девушка, думай.
И р и н а.  Придется тебе меня выручать.
Л а р и с а.  И как это ты себе представляешь?
                И р и н а  и  Л а р и с а  уходят.

Эпизод третий
                Н и н а  сидит на диване в том же положении, в каком она находилась в Эпизоде первом.             
   
Н и н а.  (Читает бегло) «Здравствуй, Сергей. В дворниках я походил всего лишь три дня. Больше не смог». (Себе) Работал дворником? Черте что. (Читает) «Я не уставал, нет. Физически. И даже к плевкам и замусоленным окуркам не испытывал брезгливость. Но не выдержал испытания дружбой со своими коллегами, «братьями по оружию». Знаешь, за свою долгую жизнь, и когда  работал слесарем на заводе, потом наладчиком, главным энергетиком, и когда «трое суток шагал ради нескольких строчек в газете», мне приходилось иметь дело с людьми самого разного уровня интеллекта, воспитания, социальной среды. Со всеми находил общий язык. А в общении с рабочими, селянами  вообще чувствовал себя комфортно. Потому что сам вышел из низов. Корни еще, видать, не подгнили. И работяги относились ко мне с уважением. А тут… не постыжусь признаться, я их, своих новых «друзей», возненавидел. С первых минут знакомства.
    Для   переодевания и отдыха мне выделили место на колченогой лавке в комнатенке размером не больше шести квадратных метров. Практически всю эту площадь занимали стол и по сторонам его, прижатые к стенам, две лавки и стул. Нас было пять человек: еще один дворник, два подростка - подсобных рабочих и их мамаша, по виду пьющая женщина средних лет, старшая над всеми нами. Утро начиналось с того, что старшая кормила детей лапшей быстрого приготовления, поила газировкой из горла по очереди, второй дворник тоже пил чай. Потом пацаны укладывались спать на лавках, их мать уходила курить, мы с напарником шли собирать окурки. А на столе оставались киснуть  остатки пиши, немытые тарелки, мятые пакеты, обглоданные кости куриц, обгрызанные луковицы. Ни чай пить, ни есть  в этих условиях я не мог». (Себе) Естественно. Я бы тоже не смогла. И дня там пробыть.
   Ладно, оставим это письмо. (Перелистывает, читает) «Здравствуй, Сережа». (Себе) Так, так,.. (Читает) «Вчера по ТВ слушал Владимира Познера, точнее смотрел его телепрограмму «Времена». Собравшиеся за круглым столом умные политики обсуждали ситуацию на Ближнем Востоке, сложившуюся после смерти Ясира Арафата, главы Палестинской автономии». (Себе) Так, политика началась, мне она зачем?..(Читает бегло) «Та война унесла десятки миллионов человек». (Себе) Политика продолжается. Что дальше? Ага…(Читает) «В заключение хочу покаяться перед тобой. Встретил утром в хлебном магазине Марину Лобанову, с которой мы не виделись уже несколько лет, лет пять, наверное. Напомню, мы с ней работали одно время в областной газете. Разговорились. Она, конечно, спросила, чем я занимаюсь. Мне почему-то очень не хотелось признаться в том, что бью баклуши и схожу от этого с ума. И тут черт меня дернул соврать, сказал, что пишу книгу. Мне бы честно признаться, пишу, мол, от нечего делать письма сыну, тем и заполняю паузу между сном, приемом пиши, хождением по магазинам, а я… Господи! А я еще пытаюсь внушать тебе и Игорю, что не надо лгать без нужды, что еще лучше вообще держать язык за зубами. Болтовня, ложь наказуемы. Особенно наказуемо хвастовство, а уж если к нему добавляется вранье в красивой обертке, - тем более. Завистливые люди мстительны. Чужие успехи им очень не нравятся, и они, как правило, стараются всячески помешать развитию этих успехов. Но даже, когда они и не прилагают к этому активных усилий, одной завистью они могут навредить, потому что и мысли несут в себе материальную энергетику. Так что учти, прибедняться всегда выгодней». (Себе) Ценный совет, ничего не скажешь.
   (Читает)  «Учить-то учу, а сам… Такой уж сложился у меня характер. Наверное, воевать с ним бесполезно. Особенно на старости лет».
   (Себе) Ладно, это, возможно, и интересно, но не про меня. Пойдем дальше (листает, что-то бормочет про себя, наконец, читает вслух). «Письмо седьмое. 29 ноября, ноль четвертого года». У-у, когда это было? Ладно, посмотрим (читает) «Здравствуй, Сергей. Пишу тебе ночью, не спится. Ворочался с боку на бок, старался думать о хорошем. А что у нас сегодня хорошее? Это наш Игорек, учащийся уже третьего класса. Как здорово, что он у нас есть! Как хорошо, что ты попросил меня встретить его после школы. Знаешь, какой номер он выкинул? В пятницу последним уроком у них идет физкультура. Ну, как водится, я подождал его в школьном фойе, взял у него тяжеленный для малыша ранец, пакет со второй обувью, пошли домой. Он молчит, я молчу. Чтобы совсем уж в молчанку не играть, спрашиваю: «Чем занимались на физкультуре, что делали?» Отвечает: «Об этом лучше не говорить».
   - Почему? – спрашиваю.
   - Одна хрень.
   Таков был ответ третьеклассника. «Славно» поговорили.
                Появился  О т е ц, направился  к окну.
О т е ц.  Иду и думаю, скверно мы живем, если боимся детей одних на улице оставить, в школу провожаем, встречаем из школы. Боимся педерастов и педофилов. Боимся, что наших детей могут умыкнуть и потребовать выкуп за них. А потом убить, причем, неважно, получили выкуп или нет. Раньше такого не было. Бывало, мы и по ночам играли на улице, никого не боялись. Родители были спокойны, лишь сердились, когда не могли загнать нас домой. А сегодня дети больше дома сидят, в виртуальном мире находят себе пристанище, за компьютером. Где же у них будет здоровье? На свежем воздухе почти не бывают. Вот он «медальончик» свободы и демократии.
   Ворчу, а мне даже на руку такое положение вещей. Потому что я стал нужен, так как  не всегда ты можешь отвезти сына в школу и вовремя забрать его. Сегодня Игорек останется на ночь у меня. Это так славно!
   Может быть, по сему этому и не спится. Вспомнил «одну хрень», посмеялся. Вспомнил Тайсона. Удачную кличку дали собаке. Похож на знаменитого боксера. Такой же крепыш, напористый и ест за троих. Попробовал думать о бане на даче, о том, что неплохо бы пристроить к ней небольшой бассейн. Но тут же мысли перекинулись на теплицу, и все мои положительные эмоции улетучились – теплицу надо заново всю перебирать, заново стеклить. А на это столько времени и средств уйдет. Не люблю заниматься ремонтом ни большим, ни косметическим, вообще никаким. Лучше с нуля все делать – строить, монтировать.
   В общем, понял я, что больше не усну. Встал, укрыл Игоря одеялом и пошел писать тебе новое письмо.
   Похоже, дела складываются неважно: теперь вот и ночью приходится маяться от безделья. Если и дальше так дело пойдет, из-за бессонницы могу не получить с Игорем среднего образования.
   У-у, к черту - дурные мысли! Лучше почитаю что-нибудь.
Н и н а.  (Читает) «Пока. Ваш дед». (Себе) Да, Петр Васильевич, своей ипохондрией вы сами себя стали загонять в темный угол. Что же вы себе подругу не завели? Да покруче бабенку подыскали б. Она бы тосковать не позволила. Я бы, пожалуй, могла связать с вами свою непутевую жизнь, честное слово, сама бы, глядишь, утихомирилась. Вы много старше меня, да, но в вас  столько мужской силы чувствуется. Чувствовалось. Боже! Как это страшно! Как страшно произносить слова в прошедшем времени! Да. К сожалению, душа ваша быстрее вас старилась. Она и свела вас Туда. Наверное, она, не знаю.
   (Читает) «Письмо восьмое. 30 ноября, ноль четвертого года». (Себе) Он что, каждый день свой описывать собирается? «Казах едет, песню поет». Когда это я доберусь до самого интересного? (Читает). «Привет, Сергей! Игорек выполняет домашнее задание, срисовывает кроссвордик из книжки. Мы с ним в контрах, не разговариваем. Он рисует, я пишу тебе письмо. Он сегодня какой-то взвинченный, мне грубит, вот-вот расплачется. Наверное, скучает о тебе и маме,  – догадывается парнишка, что с мамой что-то случилось неладное, - уж слишком долго она не возвращается из «командировки». Сделал ему замечание, сказал, что мужчины должны уметь держать нервы в узде, беспричинно не грубить людям, говорить спокойно, нормально. Он нервно ответил: «Я говорю нормально!» Пришлось дать ему слегка по загривку. Теперь вот он пыхтит над тетрадкой, вытирает слезы, ни о чем меня не спрашивает, а я переживаю. Готов сам заплакать.
   Сегодня утром я не стал включать телевизор, радиоприемник тоже, - украинская клоунада раздражает. Вчера были выборы Президента Украины. Кто придет к власти? Виктор Ющенко, которого поддерживает и финансирует Америка, или Виктор Янукович. Эта хитрая бестия идет на выборы, надо полагать, не без финансовой поддержки России? По сути дела идет война между Западом и Востоком, на карту ставится вопрос выживания и Украины, и России.
О т е ц. К сожалению, далеко не все украинцы догадываются об угрозе, нависшей над ними. А я не понимаю другое. Почему западные славяне – сербы считают нас, русских, своими братьями, а украинцы, с которыми вместе строили общее государство, начиная с Киевской Руси, вместе давали отпор внешним врагам, почему они так озлобились на Россию?
   Если честно, я и сам хохлов недолюбливаю. Недолюбливаю за эту самую враждебность к нам, москалям, за латентную склонность к предательству, за вероломство и скрытность. В разные периоды жизни у меня было три друга украинца, и все они, все без исключения, предали меня в трудную минуту. Евреи более надежны в дружбе и более понятны. Понятны, может быть, потому, что считают себя умнее всех остальных и не подозревают, что все их уловки, хитрые комбинации могут быть вполне очевидны тем, против кого они направлены. А украинцы нас за дураков не держат. Потому более изощренны в своих интригах и тонки в действиях. А значит, более опасны.
   Думаю, клоунаду, которую они устроили на Майдане, не есть результат постановки по их собственному сценарию и режиссуры. Просто за деньги они пляшут под чужую дудку. Мне немного жутковато, мне не хочется заглядывать в завтрашний день. Поэтому не включаю радио и телевизор, где только о том и говорят, что творится на Украине.
 Н и н а.  (Читает) «Кажется, у Игорька дела идут к концу. Скоро в школу собираться. Пойду, подогрею супец ему. Неужели опять откажется есть? Прямо беда с ним. Вредный бывает, когда на него находит. С характером парень. Ладно. Пока». (Себе) Надо же, дочитала до конца. Впрочем, что удивляться? Люблю детей. Плохо, Лариска выросла.
  (Читает) «Письмо девятое. 30 ноября ноль четвертого года». (Себе) Третье письмо за один день. Это неспроста. Явно. Тем более интересно. (Читает). «Сергей! Очень тяжко мне сегодня, Сережа. Третий раз пишу тебе. Мы так и не помирились с Игорем. Он едва сдерживал слезы, когда ты приехал за ним. А я сейчас, когда пишу, вытираю глаза платком. Они увлажнились против моей воли. Тошно»!
   Н и н а  поправляет подушку на диване, ложится.
О т е ц.  В конфликт войти просто. Как выйти из него? Чаще всего мы об этом не задумываемся. Твоя мама, царство ей небесное, часто говорила: «В конфликте никогда не надо оставлять ребенка наедине с собой». Она права. А я вот, черт знает, из каких педагогических соображений не протянул малышу руки. Разыграл эдакого строгого из себя наставника. Зачем? По-моему, ребенок просто не выспался.
   Ты сказал, что уложил Игорька вовремя, в десять вечера. Почему тогда он так же вовремя не встал? Почему вы оба не слышали звонка будильника? Наверное, у тебя опять были гости? Друзья и подруги? Снова выпивали? Если так, нечего удивляться, что парнишка лег спать возбужденный, надышавшийся винным перегаром. Ты утверждаешь, что перед сном вы с ним и Тайсоном долго, целый час гуляли на улице. Сомневаюсь что-то.
   Сережа! Мне как-то неловко говорить тебе «не пей». Потребовать, - не могу. Ты сам – отец, глава семейства. Пристыдить? Несерьезно, язык не поворачивается. Вот так же стыдно было  мне поучать мою маму, твою бабушку, которую ты не помнишь. Не помнишь, потому что к тому времени, как ты появился на свет, мы уже жили врозь. Она редко бывала у нас, но, когда она всеже приходила, я скрывал от тебя, что это твоя бабушка – стыдился признаться. Она плохо выглядела, как плохо выглядят пьющие женщины.
   Почему всегда совестно говорить близкому человеку неприятные вещи, указывать ему на его недостатки? Почему стыдно уличать его в поступках, которые он пытается утаить? Наверное, видишь, что человек еще не опустился на самое дно, и надеешься, что он сам понимает неблаговидность и ущербность своих пороков, которые ставят невидимый барьер между ним и тобой, и который лишает обоих счастья простого и непринужденного общения.
   В письменной форме просить тебя о том, чтобы ты не злоупотреблял водочкой и пивом, я могу. А просить то же самое устно, не получается.
   Сережа! Не пей!
   Алкоголем горе не зальешь. Да и редкие радости в нашей жизни – не повод отмечать их выпивкой. Не надо счастье омрачать похмельем, воспоминанием  о том, как неприлично выглядел и глупо вел себя накануне. Пьяный (я однажды в этом убедился), ты – хвастливый болтун. Наверное, тебе самому это хорошо известно. Наибольший ущерб тебе могут принести деловые встречи за круглым столом в злачных местах – ресторанах и трактирах. Не забывай, те, с кем ты встречаешься, вполне могут проверять тебя на надежность как делового партнера. Это нетрудно выяснить потому, как и что ты говоришь. Хвастуны и трепачи – не те люди, с кем можно иметь дело. Трезвый, ты еще, худо-бедно, можешь сдерживать себя, пьяный. – увы…
   С природой (что-то от меня, к сожалению, к тебе перешло), с характером, дурными наклонностями бороться трудно. Но надо!
   До свидания.
   Пойду, лягу. Может, удастся вздремнуть. Хотя бы часик».
    О т е ц  медленно уходит.  Н и н а  долго смотрит ему вслед.
Н и н а (кричит).  Петр Васильевич! (Прислушивается). Что это было? Наваждение? Призрак? Мистика какая-то. А, может, я просто спала? (Поднимает выпавшие из рук бумаги, читает). «Письмо пятнадцатое. 8 марта ноль шестого года». (Себе) Во! В женский праздник! Шестого года?! Уже шестого? А где письма за предыдущий, пятый год? Стоп, какое это письмо по счету? - пятнадцатое. А когда писал четырнадцатое? (Перелистывает страницы) Четырнадцатого где-то нет. Уничтожил или  затерялось? Бог с ним. Меня это не должно волновать. (Читает). «Сережа, здравствуй. Не писал тебе почти два года. Знаешь, не было особой нужды». (Себе) Ага, вот оно в чем дело. Нужда, значит, снова появилась. (Читает) «Все это время я работал дворником в одной частной загородной гостинице. Впрочем, ты это знаешь. Но не знаешь, почему ушел, почему теперь не работаю. Меня уволили. Вынудили написать заявление по «собственному желанию». Поучительная история, между прочим.
   Претензий по работе ко мне не было. Более того, начальство было весьма довольно тем, что новый работник оказался совершенно непьющим, старательным, ответственным, которому не надо указывать, что и как делать, подгонять его понуканием. Подтверждением благоприятного ко мне расположения может послужить факт, что, когда я весной собрался увольняться, чтобы летом мог достраивать дачу, директриса предложила мне взять отпуск без содержания. В общем, все складывалось как нельзя лучше. Ничего худого не ожидалось и далее. Все с радостью восприняли мое возвращение после отпуска. Но вскоре случилось непредвиденное. Пятеро молодых парней, слесарей-сантехников, написали заявления на увольнение. Таким образом они выразили протест хозяину гостиницы. Тот обманул их. Обещал заплатить отдельно за работу во внеурочное время, ребята копали траншею под электрический кабель, но не заплатил.
   В тот день, когда они объявили ультиматум, меня не было на работе – отдыхал, по графику. И я узнал о случившемся лишь на следующий день, когда было уже поздно как-то повлиять на события, не дать разгореться конфликту. Самолюбие директрисы было задето, она, не задумываясь, подписала заявления. В довершение ребята лишились еще части, так называемой «серой» заработной платы, которая не облагалась налогом, и которую выдавали по отдельной ведомости.
   Ребята появились на работе через пару дней, чтобы получить свои гроши. Только тогда  смог с ними поговорить. А сказал я им следующее (это важно, что именно): «Хотите выйти из этой истории победителями?» Разумеется, они хотели. Тогда, говорю, идите и заберите свои заявления. Не все поняли, в чем будет заключаться их победа. Двое поняли, что победить надо прежде всего самих СЕБЯ, научиться управлять своими эмоциями. Жизнь еще не раз преподнесет им  тяжкие уроки, будет испытывать их дух на прочность. И надо смолоду научиться противостоять этим испытаниям. Но эти двое не сразу  пришли с повинной. А когда пришли к директрисе, та их не приняла. И она, казалось бы, умудренная опытом, не смогла одолеть свою гордыню. Наотмашь, можно сказать, ударила по повинным головам, плюнула в душу парням, наплевала и на производственные интересы своего предприятия. Начались дожди, белые «мухи» полетели, надо было срочно заканчивать копку траншеи и прокладывать кабель, а копать было некому.
   И я, ответственный придурок, пошел к ней, надеясь на то, что смогу уговорить ее, пока есть возможность, исправить ошибку. Но она сочла, что я, дворник, слишком много на себя беру, вмешиваюсь в управление предприятием, то есть не в свое дело. К сожалению, эти выводы ее, примитивные по сути, я уразумел не сразу, несколько позже.
   А тут еще, вскоре, нажил себе врага в лице главного инженера, - не желая того, уличил его в технической безграмотности. А дело было так.
   После того, как летом из-за сильной грозы гостиница оказалась почти на сутки обесточенной, главный инженер предложил в качестве резервного источника электропитания установить дизель-генератор. Нормальная идея. Только он почему-то решил, что генератор можно просто поставить на пол и не закреплять на анкерные болты. Я поглядывал со стороны, как ведутся подготовительные работы, все надеялся, что вот-вот начнут бетонировать основание для станины генератора. Но, как потом выяснилось, никто и не планировал эту работу выполнять. И когда  узнал, что генератор куплен и его не сегодня-завтра должны привезти, я спросил у главного инженера, шутя: «А вы не будете за генератором по лесу гоняться?» Все. Я стал для него личным врагом, от которого следует избавиться, причем, чем раньше, тем лучше. Он начал распространять слухи, будто я хочу занять его место. Это де, создает нездоровую атмосферу в коллективе.
   Уже после того, как написал заявление, я пытался убедить директрису, что у меня не было дурного умысла, что не ради того, чтобы показать, какой я хороший, что мне просто не свойственно жить по принципу «моя хата с краю», у меня другой принцип – просто быть полезным, нужным, но она не поверила. Она же была уверена, что я рвусь в начальники. Не убедил ее и убийственный, как мне кажется, аргумент – я спросил ее: «Как вы представляете приказ о моем переводе? Перевести дворника такого-то на должность главного инженера?» Ну, не абсурдно ли? Печально, если она сомневалась, что я не в состоянии понять всю анекдотичность такого приказа.
Н и н а.  (Себе) Надо же?! Меня почему-то заинтересовали злоключения твои, Петр Всильевич.
    (Читает) «Теперь я снова безработный. Ладно, оставим это. Могу сообщить, что буквально вчера случилось нечто, что я внес бы в разряд позитивных событий. У меня в гостях был Петров. Мы встретились с ним на Набережной, какое-то время погуляли, посидели на скамейке, и, хотя было в общем-то тепло – солнышко припекало, все равно замерзли и поехали ко мне. Это был второй его визит. Первый раз он был у меня полтора года назад. Я тебе об этом ничего не говорил и не писал. Боялся признаться тебе, Сережа,  в тот раз я немного выпил вина. Впервые в жизни. Может быть, ты хочешь знать, что я думаю по этому поводу? У меня двоякое  отношение к, прямо скажем, экстремальному своему поступку. С одной стороны вроде как сожалею, что так случилось – нарушил обет, изменил слову, данному себе. А с другой стороны, наконец, познал то неведомое, от чего отказывался всю жизнь, оценил величину, степень собственной жертвы. Она невелика, прямо скажем.
   Не знаю, буду ли писать тебе дальше. Не хотелось бы.
   До свидания. Привет Игорю.
   Да, хотел упомянуть, но забыл: в тот раз, в первую нашу встречу Петров поднял интересную тему». (Себе) Все о Петрове, а обо мне ни слова. Будто я не приходила и не просила телефон, чтобы позвонить в бюро ремонта, и мы не встречались втроем на Набережной и они не вели меня под руки. Ладно, если уж читать, то все подряд, чтобы что-то не упустить.
   (Читает) «Сидели с Петровым, говорили о жизни, спорили. Он вдруг прерывает меня, к чему-то прислушивается, заставляет и меня послушать. Но я ничего особенного такого не слышу. Издалека доносился перестук колес поезда и гудок тепловоза. Ну и что? Обычное дело. Петров спросил, как далеко проходит железнодорожная ветка? Километров в четырех-пяти, отвечаю. Он говорит: «А трамвай? В пятистах метров, не более. Почему тогда мы не слышим стук колес трамвая?» Действительно, почему? Он вдруг вместо ответа спрашивает: «А что такое электрический ток»? Спрашивает у меня, бывшего наладчика, главного энергетика, что такое электрический ток. Представляешь? «Только не говори, - говорит, - что это направленный поток заряженных электронов. Знаю, учил в школе и техникуме. А ты не задумывался, как они могут двигаться, если по другой теории электронам не полагается соскакивать со своей орбиты, вращаясь вокруг ядра атома? А что происходит при коротком замыкании»? Я не стал распространяться на эту тему, понимая, что он и не ждет от меня ответа. Он какое-то время помолчал, потом говорит: «Не поверишь, но эти вопросы, на которые я не находил ответа еще в школе, круто повлияли на мою жизнь». Я попытался выяснить, в чем это выразилось, но он не ответил. Встал и молча ушел. Оставил меня в полном недоумении. Я понял только одно: его мучает какая-то тайна, но он боится поделиться ею с кем-то. Мне захотелось с ним встретиться вновь. Однако он так и не оставил номера своего телефона. Я не знал и где он живет. Оставалось надеяться на случай. И вот только через полтора года мы с ним снова встретились, и снова случайно. На набережной, которую облюбовали пенсионеры. Мне хотелось, чтобы Петров сам, без моего вмешательства вернулся к тому давнему разговору. И он к нему вернулся. Мы заговорили о цикличности Времени и Пространства. Это отдельная большая тема. Я как-нибудь остановлюсь на ней отдельно и подробно. В данный момент мне не дает покоя одна странность. У меня такое ощущение, будто разговор о цикличности Времени у нас с Петровым уже был когда-то. Но когда? Причем, разговор повторился почти слово в слово. Может быть, мы забыли, о чем говорили, когда выпивали? Не знаю. Не думаю.
    Ладно, устал я писать, да и  тебе надо отдохнуть от чтения.
    Еще раз говорю «до свидания». (Себе) Мне тоже надо отдохнуть. Так, позвоню-ка я его сыночку. Узнаю, не обнаружил ли он пропажу этих писем.
   Н и н а  встает, находит сумочку, достает из нее сотовый телефон, набирает номер.
Н и н а.  Не отвечает. Ладно, продолжим дальше. (Читает)  «Сережа! В этом письме я затронул лишь политические вопросы». (Себе) В каком письме? Что это за письмо? Нет даты. Похоже, и начало пропущено. Странно. Впрочем, ничего удивительного. Это я, когда собирала письма, наверно, перепутала страницы. Где-то тут и четырнадцатое и тринадцатое и другие. Найдутся. (Читает) «Извини. Но что делать? Мы живем в такое неспокойное время. Знаю, ты стараешься отгородиться от политики вообще. Считаешь, что общественная жизнь тебя ни коим образом не должна касаться. Однажды ты четко обозначил свою позицию, я это хорошо помню, ты сказал: «Биться на деревянных дротиках за наш многострадальный народ, за порабощенную Родину не имеет никакого смысла. Быдло не заслуживает того, что бы посвящать ему свою жизнь, тем более, ее отдавать. Надо думать о себе и только о себе». (Себе) Круто. Впрочем, я с ним вполне согласна.
   (Читает)  «Не стану отрицать, думать о себе, своих детях, внуках надо. Но ты не прав в другом. Позиция «Моя хата с краю» весьма и весьма ущербна. Ущербна уже потому, что она более уязвима как раз в силу того, что хата твоя крайняя. Ей больше перепадает и от «белых», и от «красных». Нейтральных, то есть, прости меня, хитрожопых»,.. (себе) Фу!, как грубо!. Не похоже это на вас, Петр Васильевич, (читает) … хитро… никто не любит.
   Пушкин прав. Действительно, русские ленивы и не любопытны. Я бы еще добавил, и слишком доверчивы. Они плохо знают свою историю, потому что она им неинтересна, а, главное, чтобы ее знать, надо потрудиться, почитать кое-что, при этом еще и отсеивать наносное, ложное. А как распознать это ложное, угодное лишь политикам-кукловодам? Надо думать, и знать кое-что другое, чтобы можно было сопоставить со сказанным ранее. Это так утомительно! Гораздо проще довериться оракулам, неважно каким, Явлинским или Рогозиным, Жириновским или Зюгановым. К сожалению, мы легко соглашаемся со всякой ложью, а потом удивляемся, почему так плохо живем.
   Мне горько и обидно, что одни, ленивые и нелюбопытные, как блеющее стадо баранов, идут следом за поводырями-фарисеями, а другие, думающие, знающие, чем это всем грозит, ничего не могут поделать, ибо не располагают рупорами глашатаев. Они, эти рупоры, то бишь, средства массовой информации находятся в цепких руках поводырей. Потому думающие и знающие не могут достучаться до сознания каждого оболваненного. И вместе со стадом расхлебывают заваренную кукловодами кашу, вместе с ним, увлекаемые тучной его массой, топают к экономической пропасти, вооруженные бессмысленной верой – поочередно то в коммунистическое светлое будущее, то во благодатные кущи загробного рая, в объятия своего спасителя, от которого однажды отреклись, казалось, раз и навсегда. А там их никто не ждет. Они нужны здесь, на скотобойне». (Себе) О! Очень резко и дерзко, Петр Васильевич! Очень. Что это вас опять расстроило? Что?
   (Читает)  «На Украине творится что-то невообразимое. Митинги не прекращаются. Команда Ющенко блокирует здания правительства, Верховной Рады, Верховного суда. Восточные области во главе с губернаторами собираются провести референдум, с помощью которого хотят объявить об автономии своих регионов и даже о присоединении к России. Вот он образчик действенности спланированной режиссуры закулисья и махрового идиотизма толпы». (Себе) Однако, где конец письма? Его, кажется, нет.
   Раздается звонок. Н и н а  быстро прячет письма под подушку. Звонок повторяется. Нина перепрятывает письма в шкаф.
Н и н а.  Кто бы это мог быть? Не иначе, Сергей пришел за письмами (поправляет прическу, халат, уходит).
С е р г е й  (голос извне).  Я у вас бумаги никакие не оставлял?
Н и н а  (голос извне).  Проходите, что же вы стоите в дверях?
С е р г е й (голос извне).  Я только узнать. Вчера выпил немного.
Н и н а  (голос извне).  Да проходите же вы. Я боюсь сквозняков.
               Появляются  Н и н а  и  С е р г е й.
С е р г е й.  Вы так и не ответили, не оставлял случайно у вас ничего?
Н и н а  (подходит к шкафу, достает письма). Эти что ли?
С е р г е й.  Да, да. Они самые. Прошу прощения. И благодарю вас.
Н и н а.  Что вы? Не за что. Кофе хотите?
С е р г е й.  Кофе, кофе. Не знаю.
Н и н а.  Значит, хотите. Присаживайтесь. Немного придется подождать, Я приведу себя в порядок и заварю кофе. Присаживайтесь. Можно к столу, можно на диван. Где вам удобнее. Можете пока включить телевизор. Пульт на кресле (кладет бумаги на стол, уходит).
С е р г е й.  Спасибо (неуверенно садится в кресло)
    С е р г е й  включает телевизор. На экране появляется юморист и сатирик Петросян со своим «Кривым зеркалом». Сергей переключает канал, но и на нем расплывается в улыбке Петросян.
С е р г е й.  Никогда не думал, что от юмора может так тошнить (выключает телевизор).
Н и н а (выглядывает из дверного проема). Что вы сказали?
С е р г е й.  Это я не вам.
Н и н а.  Разговариваете сам с собой?
С е р г е й.  Да. Приятно поговорить с умным человеком.
Н и н а.  Это верно. Я скоро (скрывается).
   Раздается мелодия мобильного телефона. С е р г е й  достает трубку, включает ее.
С е р г е й.  Слушаю тебя внимательно… Где, где, в квартире отца… Вовсе нет. Зачем мне тебя обманывать?.. Да говорю же тебе, я здесь… Да, читаю его письма… Почему не открываю?.. Ты стоишь у двери?.. Зачем?.. Поговорить?.. Можем поговорить дома?.. Что? Не пустишь меня домой? Не смеши меня… Да, квартира на тебе. Ну, и что?.. Игорь прописан у отца, верно… Вот как ты заговорила?!.
Н и н а (в нарядном платье, входит, протягивает Сергею чашку кофе).  Простите, вам с сахаром или без.
С е р г е й.  С сахаром. Что?.. Это я не тебе?.. Кому? Как кому? Это самое… Не кричи ты. Никого у меня нет… Так, нет… Подожди, я сейчас спущусь и мы договорим. (Выключает телефон, Нине)  Простите. Жена пришла. Ждет внизу, у двери. Так что, кофе, как понимаете, кофе потом… В другой раз. Еще раз простите (направляется к двери).
Н и н а.  Ничего, ничего, я понимаю.
С е р г е й.  Всего доброго (уходит).
     Н и н а  садится в кресло, задумчиво пьет кофе.

Эпизод четвертый
   «Набережная». О т е ц  ходит вдоль «парапета», заложив руки за спину. Туда и обратно, туда и обратно. Оглядывается, посматривает по сторонам.
О т е ц (громко).  Лариса! (Пауза). Лариса! Напрасно вы так. Выходите. (Пауза). Лариса! Я давно заметил, что вы следите за мной. Не лучше ли Вам подойти сюда и прямо сказать, что вам нужно. (Пауза). Что за детские игры, честное слово? Лариса!
Л  а р и с а (входит).  Здравствуйте, Петр Васильевич! Прошу прощения, боялась к вам подойти. Пряталась как дура. Наверное, вас напугала, подумали, что за вами шпионю?
О т е ц.  Как вам сказать? Напугать меня чем-то теперь непросто. Но, сознаюсь, слежка сама по себе неприятна - настораживает.
Л а р и с а.  Понимаю. Еще раз простите. Петр Васильевич, мне нужно с вами кое-что обсудить.
О т е ц.  В чем же дело? Я готов вас выслушать.
Л а р и с а.  Да, да, конечно, только…
О т е ц.  Что?
Л а р и с а.  Я вся продрогла, пока пряталась от вас.
О т е ц.  Что ж, пойдемте в кафе, посидим…
Л а р и с а.  Нет, нет. В кафе не могу.
О т е ц.  Почему? Хотя… впрочем, я, кажется, понимаю. Вам не хотелось бы, чтоб кто-то увидел вас с дремучим стариком.
Л а р и с а.  Перестаньте. Не напрашивайтесь на комплимент. Вовсе нет. Просто тема разговора не для посторонних ушей. Я бы пригласила вас к себе, но тут, действительно, я не хочу, чтобы кто-то из соседей видел, что я привела домой мужчину.
О т е ц.  Так, остается, стало быть, один вариант – пойти ко мне.
Л а р и с а (мнется).  Да. Извините.
О т е ц.  Ну, что ж? Пойдемте. Мне не страшно (смеется), что подумают обо мне соседи.
   О т е ц и  Л а р и с а уходят.

Эпизод пятый
   Н и н а сидит у себя в кресле, пьет кофе.
Н и н а.  Как дура, пододелась. Ради чего? Главное, ради кого? Ради напыщенного индюка? Так тебе и надо. Хорошо, хоть письма забыл. (Нехотя берет письма, читает) «Письмо десятое». Вот оно, нашлось и десятое, переложим-ка его на свое место, ближе к седьмому. (Читает) «Ноль пятое, декабрь, ноль четвертого года». (Себе) Посмотрим. В декабре мы с ним, помнится, уже встречались. Хоть сейчас-то обо мне что-то скажет?
   (Читает) «Хочу насмелиться и поделиться с тобой одной… как бы тебе это сказать… Новостью сие назвать нельзя – не вчера это началось, и тайной тоже – слишком громко будет сказано. Случившееся носит сугубо личный характер, о чем мужички должны помалкивать, в общем-то. Но, во-первых, я как бы держу язык за зубами - знаю, это письмо тебе не отправлю. Во-вторых, то, что случилось со мной – событие столь неординарное для моего возраста, столь же, я бы сказал, из ряда вон выходящее, что не придавать ему значение и замалчивать было бы непростительно, потому что оно может иметь далеко идущие последствия». (Себе) Вот, кажется, дождалась. Это обо мне. Чувствую. (Читает) «Но… вот вякнул, отмалчиваться непростительно, а сказать,.. даже писать, рука не поднимается. Насмелюсь, выскажусь в конце письма». (Себе) Ну, Пе-етр Васильевич! Так же нельзя. Травить душу женщине? Нехорошо. Нехорошо.
   (Читает) «Сегодня воскресенье, сижу дома, немного расстроенный. Меня вчера на губернском рынке «облопушили». Не люблю это слово, но оно точнее всего характеризует и меня, и тех, кто меня обманул. Обманули с мясом. Выбирал, выбирал и «выбрал»… кость. Рубщики так наловчились разделывать туши, что диву даешься. Лопатку теленка «упрятали» в мякоть так, будто и кости-то нет совсем. Страшного ничего не случилось, - Тайсону больше достанется, а все равно мне почему-то немного непосебе. Обидно.
   Знаешь, когда вот так окажешься по-мелкому обманутым, особенно остро ощущаешь свою незащищенность. Даже пожаловаться некому.
   Раньше я думал, что одинокий человек – это тот несчастный, который не имеет ни родных, ни близких. Живет один, радуется чему-то один, грустит один, плачет один. Молчит себе один». (Себе) Вот как я - одна в этом задрипанном городе. Готова повеситься на шею любому старику, лишь бы не повеситься на веревке.
   (Читает) «Теперь думаю иначе. У меня есть вы, близкие и родные мне люди. Не все еще ушли в мир иной друзья-приятели, бывшие коллеги. Могу кому-нибудь позвонить, договориться о встрече, покалякать о том, о сем, о той же политике хотя бы. Но я этого не делаю. Больше того, случайно встречаясь со старыми знакомыми, я делаю вид, что не заметил или не узнал. И они, понимая, видимо, мое нежелание с ними общаться, также не рвутся ко мне с распростертыми объятиями.
   Одиночество – это когда многого хочется, но уже ничего не нужно. Это такое состояние  безнадежной отрешенности, когда человек начинает упиваться бессмысленностью прозябания своего в этом мире и чуть ли не радуется сопутствующим тому горестям. Чаще всего он без сожаления и без упреков в чей-либо адрес обрекает себя на страдания изгоя. Я вправе говорить «без упреков», потому что никого не упрекаю, тебя, Сергей, в первую очередь. И было бы неправильно рассматривать мои письма как упрек, потому что я их тебе не отправляю, а, значит, пишу совсем не тебе. Кому? Не знаю. Но речь сейчас не о том. Они, письма, - есть лишь зафиксированное свидетельство самокритичной позиции. Ибо я письменно упиваюсь жалостью к себе родимому. Другие не пишут, но с ними, полагаю, происходит то же самое на закате жизни, клянут себя в этой жизни и саму жизнь, перед тем как уйти ТУДА. Человек чувствует приближение своего часа, и заранее прощается с миром, чтобы прощание это было менее болезненным, без слез сожаления. Тяжело больной физически устает сначала от своей болезни, а потом и от всего, что его окружает. У функционально здорового человека симптомы иные. Вот говорят, кто не курит и не пьет, тот здоровенький умрет.  Шутка, конечно. А я ее принимаю всерьез. И говорю: неправда. Здоровые ТУДА не уходят. Не болит тело, так болит душа.
   Вот расплакался! Расписался в своем слюнтяйстве. И не просто проконючил, а еще и с претензией на философию. Плесень зауми, а не философия. А ведь вначале хотел сказать о новых для меня ощущениях, далеких, между прочим, от уныния. Захотелось вдруг расправить плечи, вздохнуть полной грудью, улыбаться. Но теперь поневоле придется помолчать - слишком уж минорной вышла преамбула. По теме и духу будет более соответствовать  жалоба на то, как мне достается от Игоря. Он использует меня, держит за неутомимого пацана. Я бегаю с ним, в прятки играю, на карачках ползаю, военные парады на Красной площади устраиваю. Мне с ним хорошо, но я устаю. В течение дня, пока он у меня, ловлю себя на мысли, что частенько поглядываю на часы, жду, когда ты приедешь и заберешь своего сорванца. А увезешь его, - страшно скучаю, вот как сейчас. Таковы парадоксы одиночества».
   Раздается звонок.
Н и н а.  Вернулся. Не иначе.
    Н и н а  нехотя поднимается, аккуратно складывает письма, уходит. Вскоре появляется в дверях.
Н и н а (притворно вежливо).  Кофе, правда, уже остыло. Не беда, могу заварить снова. Проходите.
С е р г е й (проходит, напряженно улыбается, в руках у него бутылка вина). Вот (показывает на бутылку), не знаю, понравится это вам или нет, но мне захотелось с вами… как бы это сказать,..
Н и н а.  Сообразить на двоих?
С е р г е й.  Ну – у…
Н и н а.  Что мучиться? Скажем по свойски: кирнуть.
С е р г е й.  Извините. Вы так говорите…
С е р г е й.  Как?
С е р г е й.  Не знаю. Тон ваш, он меня сбивает с толку. То ли вы…
Н и н а.  Вам не нравится мой тон? Письма возьмите (протягивает Сергею письма).
С е р г е й.  Ну вот, то вы кофе предлагаете, то «письма возьмите». Выгоняете?
Н и н а.  Ну что вы?! Это было бы крайне невежливо с моей стороны. Я всего лишь попросила взять эти письма.
С е р г е й (принимает письма). Письма? Вы знаете, что это письма, а не что-то другое. Вы читали?
Н и н а (в нерешительности). Да, кое-что.
С е р г е й.  Ничего страшного. До свидания (намеревается уйти).
Н и н а.  Сергей Петрович, а как же это (показывает на бутылку)? Как на счет «кирнуть»? С е р г е й.  Вы со мной как кошка с мышкой.
Н и н а.  С чего вы взяли?
С е р г е й.  Вы же были против.
Н и н а.  Против вина? Отчего же? Если вино хорошее, почему не выпить?
С е р г е й.  Вино очень хорошее. Бордоское.
Н и н а.  Бордоское? Настоящее?
С е р г е й.  Отец из Франции привез, лет десять назад.
Н и н а.  Его так долго никто не пил?
С е р г е й.  Была одна причина. Отец хотел… Впрочем, это неважно. Теперь.
Н и н а.  Говорите, Петр Васильевич? Тогда все в порядке, вино должно быть настоящее. Вы проходите. Что же стоите? (Достает из шкафа вазу с конфетами, ставит ее на стол).
С е р г е й (усаживается за стол, открывает бутылку с помощью складного ножа). Нож на всякий случай прихватил.
Н и н а (ставит на сто бокалы).  В этом доме много кое-чего нет, но штопор найдется.
С е р г е й (разливает вино по бокалам).  Видите ли, я не очень надеялся, что вы меня пустите с вином за порог.
Н и н а.  Не поняла. Положим, не пустила бы, при чем здесь штопор?
С е р г е й.  Я тогда пошел бы на улицу. Кого-нибудь угостил. Когда на душе кошки скребут, не люблю пить один.
Н и н а.  Так, и не пили бы. Кто вас неволит?
С е р г е й.  Вам нравится подкалывать?
Н и н а.  Нет, в кошки мышки играть. А, если серьезно, я бы не сказала, что мне нравится говорить колкости. Но еще меньше нравится, когда мужчины раскисают. И обманывают.
С е р г е й.  Обманывают? Что вы имеете ввиду?
Н и н а.  Не далее, как вчера вы пили дома один.
С е р г е й.  Попался. Да, такое случилось со мной впервые. Действительно раскис. Что делать? Не раскисают только камни. И то лишь потому, что у них нет на то причины.
Н и н а.  Простите. Я совсем забыла, что вы потеряли отца.
С е р г е й.  Знаете, никогда не думал, что его уход так отразится на моем самочувствии. Я будто оказался в невесомости, будто лишился опоры.
Н и н а.  Это скоро пройдет. Все встанет на свои места.
С е р г е й.  Надеюсь. Но дело не только в этом. Беда, как говорят, в одиночку не ходит.
Н и н а. Пришла беда, открывай ворота. Бывает. А что случилось, если не секрет, конечно?
С е р г е й.  Мне бы не хотелось…
Н и н а.  Понятно. За что будем пить?
С е р г е й.  Не знаю? За знакомство.
Н и н а.  За знакомство? Но, помнится, кто-то уже здесь был однажды, сидел на этом же стуле.
С е р г е й.  Я тогда был пьян, и ничего не помню.
Н и н а.  Сейчас выпьете и освежите память. Давайте выпьем за ваше горе.
С е р г е й. За мое горе? Не понимаю, как можно пить «за горе».
Н и н а.  Вам понятней пить «с горя»?
С е р г е й.  Ну да.
Н и н а.  Пить «с горя» – это расписаться в своей беспомощности. Выпить «за» - значит, без паники принять испытания, которые преподносит судьба. Это проверка на прочность, всего лишь. Она всем нужна, чтобы научить нас противостоять бедам.
С е р г е й.  Однако…
И р и н а.  Что?
С е р г е й.  Странно как-то слышать из уст женщины подобное.
И р и н а.  Это не я. Эту притчу я услышала от вашего папы.
С е р г е й.  От папы? Вы с ним выпивали?
И р и н а.  Грешна.
С е р г е й.  На него это не похоже. Он же не пьет. И потом…
И р и н а.  Что потом? Вы не можете поверить в то, что он может ухаживать за женщиной?
С е р г е й.  Да.
И р и н а.  Выходит, вы плохо знали своего отца. Ну, так что, будем пить или языком бала-бала.
С е р г е й.  Пить за мое горе? Что ж, можно... Впрочем, если честно, я пришел бы к вам и без вина, если бы…
                Пауза.
Н и н а.  Говорите. Что же вы замолчали?
С е р г е й.  «Бы» мешает.
Н и н а.  А-а. Тогда поступим просто. Не будем пить. И все.
С е р г е й.  Согласен.
Н и н а.  Кофе заварить?
С е р г е й.  Не надо.
Н и н а.  Ну-у, это уж совсем никуда не годится. Впрочем, я, кажется, понимаю: вы пришли сюда, чтобы найти здесь утешение. Так? (Пауза) Молчите. Молчание – знак согласия?
С е р г е й.  Скорее нет, чем да.
Н и н а.  Тогда что же?
С е р г е й.  Вы здесь давно живете?
Н и н а.  Смотря, по каким меркам мерить. Для меня давно – почти год.
С е р г е й.  Вы приехали сюда из Средней Азии? Беженка?
Н и н а (смеется).  Нет. Хотя, да, в каком-то смысле беженка. Я приехала сюда из Москвы. Сбежала. От семьи: от мужа и дочери.
С е р г е й.  Бросили дочь?
Н и н а.  Она уже взрослая.
С е р г е й.  И что вы такого хорошего нашли тут?
Н и н а.  А разве ваш папа, Петр Васильевич, вам ничего обо мне не говорил?
С е р г е й.  Нет, ничего.
Н и н а.  Зря спросила, могла бы сама догадаться. В Москве я потеряла работу. Вы меня раньше нигде не видели?
С е р г е й.  Нет. Где же я мог вас видеть?
Н и н а.  На киноэкране или на экране телевизора.
С е р г е й.  Вы актриса?
И р и н а.  Да.
С е р г е й.  Впервые в жизни вживую и так близко вижу кинозвезду. В каком фильме вы снимались? Впрочем, лучше не говорите – бессмысленно. Телевизор я почти не смотрю, встаю рано, прихожу домой поздно. А в кинотеатре вообще не помню, когда был в последний раз. Вас пригласили в наш театр?
Н и н а.  И да, и нет. Я здесь играю в антрепризе. Занята всего в одном спектакле. Так что бываю здесь больше наездами.
С е р г е й.  Понятно. Вам, видимо хорошо платят?
Н и н а.  Почему вы так решили?
С е р г е й.  Снимать квартиру, даже на окраине, - удовольствие не из дешевых. Купить, - вообще нереально.
Н и н а.  Чувствуется хватка бизнесмена. Но гостиница еще дороже обходится. И потом за квартиру я вообще не плачу. За меня расплачивается театр.
С е р г е й.  А в каком спектакле вы заняты?
Н и н а.  «Дуэль дежа вю». Я там играю Аллу Федоровну.
С е р г е й.  Мне это ни о чем не говорит. Но я обязательно схожу на этот спектакль.
Н и н а.  Буду рада вас видеть в гримерке.
С е р г е й.  Спасибо. Непременно воспользуюсь вашим приглашением. «Дуэль дежа вю». Звучит по-французски, но Алла Федоровна…
Н и н а.  Это ремейк на повесть Чехова «Дуэль». Между прочим, автор пьесы кто-то из ваших местных драматургов. Кстати, его никто не видел в лицо. Приглашали его и на премьеру, и просто в театр, познакомиться. Не приходит. И от гонорара отказывается.
С е р г е й.  А как вы с ним общаетесь? По телефону?
Н и н а.  Да.
С е р г е й. Артист по жизни? Играет в инкогнито, интригует?
Н и н а.  Мы тоже так вначале считали. Но однажды он все объяснил режиссеру, сказал примерно так: «Действующие лица в пьесе – не мои дети. Это дети Антона Павловича. Я лишь немного вмешался в их воспитание». Он имел ввиду, что лишь вложил в уста героев повести другие слова, поскольку они наши современники и, естественно, говорят другим языком. Слегка изменил их имена, чтобы Антон Павлович не обиделся, - они, как-никак, чуточку изменились.
С е р г е й.  Любопытно. Однако я его понимаю
Н и н а.  Автора? А я нет. Плохо, что он не считает себя автором. И совершенно напрасно. Из повести сделать пьесу само по себе дело сложное. Рамки сцены обязывают автора втискивать своих героев в ограниченное пространство. При этом действия должны развиваться динамично, чтобы зрители не уснули от однообразия и скуки. И потом, мне кажется, что некоторые образы в пьесе выписаны даже рельефнее и ярче, чем у Чехова.
С е р г е й.  Хорошо.
И р и н а.  Хорошо? Вы согласны? Но вы же не были на спектакле. Как вы можете судить о нем?
С е р г е й.  Я не о спектакле. Я - о другом. Мне в последние годы не удавалось говорить на отвлеченные темы. Говорим больше о делах да о деньгах. О женщинах некогда вспомнить. И я вдруг сейчас забыл обо всем, стало хорошо на душе и покойно. Куда-то все ушло, все потери стали неважными.
Н и н а.  Прямо-таки все?
С е р г е й.  Да. Это не так много: квартира, машина, бизнес.
Н и н а.  Ничего себе пустячок: квартира, машина, бизнес. А вы не утрируете?
С е р г е й.  Не утрирую. Они, правда, перестали меня волновать.
Н и н а. Я - не о квартире и бизнесе.
С е р г е й.  А о чем?
Н и н а.  Беседа у нас только началась, а вы уже забыли о своих бедах и проблемах. Что-то верится с трудом.
С е р г е й.  Знаете…
Н и н а (подсказывает).  Нина Сергеевна…
С е р г е й.  Простите, забыл, как вас звать. Знаете, Нина Сергеевна, я вам признаюсь. Я ведь малообразованный человек.
Н и н а. Вот как?
С е р г е й.  Да. Да, у меня есть диплом о высшем образовании. Я закончил юрфак нашего университета. Но это ни о чем не говорит. Я практически не учился. На занятия не ходил, занимался фарцовкой. Зачеты, экзамены сдавал. Но как? Покупал оценки. Тогда какое время было? В стране хаос. Людям, преподавателям в том числе, не выдавали зарплату. Все выкручивались, как могли.
Н и н а.  Понятно.
С е р г е й.  Я не умею, не могу находить нужные слова, чтобы выразить свои мысли, чувства. Человек я эмоциональный.
Н и н а. Я это заметила.
С е р г е й.  Поэтому вот…
Н и н а.  А ваш отец изъяснялся неплохо.
С е р г е й.  Он журналист.
Н и н а.  И журналисты бывают косноязычными. Однако мы ушли от темы, Вернемся назад?
С е р г е й.  К пьесе? Не знаю. Вряд ли я смогу поддержать разговор.
Н и н а.  Будем молчать?
С е р г е й.  Ладно, давайте вернемся.
Н и н а (смеется).  Итак, машина, квартира, бизнес отодвинулись на задний план, и вы как бы вообще о них забыли? Так?
С е р г е й.  Так. Ну, мы прямо как в первом классе.
Н и н а.  В чем это выразилось? Перестали бояться их потерять?
С е р г е й (усмехается).  Десятка.
Н и н а.  Что это значит?
С е р г е й.  Вы попали в десятку.
Н и н а.  В десятку? Это равносильно победе. Тогда, может, стоит за это выпить?
С е р г е й.  Давно хочу предложить, но не решаюсь. Только давайте выпьем не за мое горе, а за ваши успехи на вашем творческом пути.
Н и н а (иронично).  А также в личной жизни.
С е р г е й.  И в личной жизни.
    С е р г е й  и  Н и н а, не чокаясь, отпивают вино.
С е р г е й.  От меня ушла жена, и меня выгнали из дома.
   Н и н а  вопросительно смотрит на  С е р г е я. Продолжительная пауза.
Н и н а.  О том, что у вас с женой произошел разрыв, я поняла, когда вы появились с бутылкой.
С е р г е й.  Ничего страшного. Как говорят, баба с воза, кобыле легче.
Н и н а.  Квартира тоже обуза?
С е р г е й.  Квартира? Квартиру, если честно, немного жаль.
Н и н а.  Я что-то не понимаю, как можно лишиться собственной квартиры, если терять ее  не хочется?
С е р г е й.  По документам я к ней не имею никакого отношения. Прописан здесь, у отца. И Игорь здесь прописан.
Н и н а.  А в чьей она собственности? Вы записали на имя жены?
С е р г е й.  Нет, тут я подстраховался. Квартира оформлена на Игоря (допивает вино).
Н и н а (следует его примеру).  Так в чем же дело?
С е р г е й.  Во-первых, она там прописана.
Н и н а.  А во-вторых?
С е р г е й.  А, во-вторых, (наливает себе полный бокал, выпивает залпом) во-вторых, Игорь захотел остаться с ней.
Н и н а.  Что?! Но почему? Почему вдруг с ней? Ему сколько лет?
С е р г е й.  Почти четырнадцать.
Н и н а.  Всего?! И он предпочел отца чужой тетке?
С е р г е й.  Горько, стыдно, но факт. Он меня боится?
Н и н а.  Боится?
С е р г е й.  К сожалению. После смерти мамы и бабушки, вернее, после того, как я ему все рассказал, признался, что они погибли по моей вине…
Н и н а.  Погибли по вашей вине?
С е р г е й.  Да, но я не хотел бы сейчас развивать эту тему. В общем, он стал от меня отдаляться. Постоянно просил отвезти его к деду.
Н и н а.  И это вас не насторожило?
С е р г е й.  Настораживало. А что я мог? Требовать от него любви? Да и некогда мне было им заниматься. Признаюсь, стал ворчать на него, придираться к мелочам. Ругал за то, что он позабывал брать с собой в школу мобильник, за то, что отказывался есть рыбу, за тройки в дневнике и т.д.
Н и н а.  В вас заговорила ревность?
С е р г е й.  Давайте выпьем? (Наливает вино в бокалы, Нине и себе).
Н и н а.  И однажды вы его ударили? (выпивает).
С е р г е й (выпивает).  Почти. Я замахнулся на него.
                Пауза.
Н и н а.  И вы смеете говорить, что вам стало хорошо? От вас ушли сын, жена, потеряли квартиру…
С е р г е й.  Обе машины и бизнес.
Н и н а.  И бизнес?
С е р г е й.  Мой пакет акций записан на нее.
Н и н а.  Прекрасно! Замечательно! Почему бы нам еще не выпить? По такому отличному поводу.
   Не скрывая свое раздражение, Н и н а  разливает остатки вина, пьет до дна.
Н и н а. Сергей Петрович, вы не хотите остаться у меня на ночь? (Пауза) А то оставайтесь.
С е р г е й.  Зачем вы так?
Н и н а.  Зачем? А ты об этом разве не думал, когда шел сюда?
С е р г е й.  На «ты» переходят обычно после.
Н и н а.  После чего? После секса? Не всегда. Иногда на «ты» переходят сразу, когда начинают понимать, с кем имеют дело. Например, с убийцами или, наоборот, с аморфной размазней.
С е р г е й.  По-вашему, я размазня?
И р и н а. Прости, немного ошиблась. Ты не аморфный. Ты явный слабак.
С е р г е й.  Ничего себе скачки?! А сама-то ты уравновешенная? Сама как хороша!
И р и н а.  А мне начхать на то, что ты обо мне думаешь.
С е р г е й.  А на то, что я могу сделать?
И р и н а.  Сделать? Что ты можешь сделать? Слюнтяй!
С е р г е й. Слюнтяй, говоришь?
Н и н а (поднимается).  Ударить хочешь? Или опять, только замахнуться?
С е р г е й.  Ага, сесть на пару лет за такое удовольствие.
Н и н а.  Я же говорю, слабак.
С е р г е й.  Ладно, слабак пошел домой.
Н и н а.  Иди, иди, милый.
С е р г е й.  Не хотел я оставаться у тебя на ночь, старая кляча (направляется к двери).
Н и н а (резко вскакивает, подходит к Сергею).  Как ты сказал, сосунок?
С е р г е й.  Виноват. Ты не старая кляча. Ты – молодящаяся кляча.
Ни н а (бьет по щеке Сергея).  Ну, чем ты ответишь на это?
   С е р г е й  хватает за руки Н и н у, заламывает их за ее спиной, удерживает их там одной рукой, другой хватает Нину за горло, прижимает ее  к себе.
С е р г е й.  Тебя сразу придушить, или сначала…
Н и н а.  Лучше сначала «или».
С е р г е й.  Догадливая. Хочешь, чтобы я тебя изнасиловал?
Н и н а.  Хочу.
С е р г е й.  А потом посадить меня лет на шесть?
Н и н а.  К сожалению, не придется. Ты же не сможешь это сделать?
С е р г е й, Да?
Н и н а.  Да. Тебе же всегда «бы» мешает. И страх, как бы в тюрьму не загреметь.
С е р г е й.  Отдать шесть лет своей жизни за сомнительное удовольствие.
Н и н а.  А ты тоже, как баба любишь подкалывать. Не бойся, лет на пять посажу, не больше. Тебе хватит и пяти, чтобы оттуда никогда не выйти.
С е р г е й.  Спасибо. Ты добрая…
Н и н а (миролюбиво).  Кляча?
С е р г е й (взволнованно).  Кобылка.
                Продолжительная пауза.
Н и н а.  Пусти. Я сама.
                С е р г е й  опускает руки.  Н и н а  начинает раздеваться.
               
С О Б Ы Т И Е  Т Р Е Т Ь Е

Эпизод первый
          Гостиная квартиры Отца. О т е ц  какое-то время сидит за столом, что-то пишет. Встает, начинает собирать с пола детские игрушки – солдатиков, танки, пушки, ракетные установки. Подходит к ковру, нажимает потайную кнопку - звучит «Гимн» Советского Союза. Стоя на коленях, имитирует движение «военной техники» на Красной площади, «солдат».
   Гимн заканчивается. Отец опускает руки, склоняет голову.

Г о л о с  О т ц а.  Сергей! Прошли еще два года с тех пор, как я начал разговаривать с тобой письменно. Продолжаю писать и по сей день. Правда, урывками. Не указываю дату, номера писем. Получается одно длинное, бессистемное письмо на самые разные темы. Зачем я это делаю? Наверное, хочу обмануть самого себя. Пытаюсь внушить себе, что я не одинок, но… Игорь вырос. Домой он теперь добирается самостоятельно, не разрешает, чтобы я встречал его у школы. И сам ко мне не заходит. Общаемся только по телефону. Говорит, некогда ему, - тренировки.
   Сережа, я устал жить.
   Понимаю, - это признак духовной слабости. Да, горько признаваться, но я в самом деле слаб, как говорят, в коленках. Мысль о самоубийстве посещала меня и ранее. Помнишь, как ты впервые оказался на больничной койке. Тебе тогда было лет пять. Началось с того, что ты пожаловался на животик. У тебя появились рези и очень сильные. Сначала ты захныкал, а потом стал кричать благим матом. И мы с твоей мамой перепугались, не знали, что предпринять, чтобы снять боль, избавить тебя от страданий. Мы вызвали «скорую», но сил ждать ее и смотреть, как ты мучаешься, у нас не было. Я побежал в гараж, с трудом завел своего «жигуленка», - стоял мороз градусов сорок. Мы ехали в детскую многопрофильную больницу вслепую. Из-за морозного тумана дорогу почти не было видно. Ты прерываешь свой крик и тихо, моляще спрашиваешь: «Я умру? Я умру?». Жуть!!! Но вот мы добрались до больницы. Твоя мама отнесла тебя в приемное отделение, я остался на улице. Я не слышал твоего крика, но легче мне не стало. Вот тогда, кажется, первый раз в жизни мне захотелось покончить с собой. Не знаю, не уверен, но, если бы у меня в тот момент был пистолет, я распорядился бы им не самым лучшим образом. Нет ничего страшнее - пережить своих детей.
   А как закончилась та история с тобой, ты, конечно, помнишь из наших рассказов. Оказалось все просто: у тебя в животике скопились газы, и ты не мог пукнуть. Врачи тебе вставили в попу катетер, газы вышли, и ты понял, что будешь жить и дальше. Весь обратный путь я плакал, не стесняясь своих слез. Плакала и мама. Лишь ты не понимал, почему мы плачем, - ведь все прошло.
   Я плачу и сейчас. Пишу и плачу. От воспоминаний ли, или от того, что ужасно жалко вас. Как не повезло вам родиться и жить в это ужасное время! Моему поколению, моим сверстникам все же повезло больше, чем вам, и больше, чем нашим родителям и дедам, хлебнувшим «прелестей» Гражданской и Второй мировой. Нам достался лишь «хвостик» войны, мы были тогда детьми и еще ничего не понимали. А сейчас на мою долю выпал другой «кобчик» - малый остаток моей долгой жизни в образе «демократии». Горько уходить ТУДА с сознанием того, что вам еще только предстоит хлебнуть лиха, испить до дна горького зелья из чаши «Грааля», покидать вас с сознанием своего бессилия чем-либо вам помочь.   
   Спрашиваю себя, как не стать свидетелем ваших мучений? К сожалению, есть лишь один способ для малодушных. Но я постараюсь им не воспользоваться.
   Что-то меня мутит, Сережа. Трудно дышать.
   К переживанию за вас примешалась еще беда личного порядка. Потерял я последнего друга. Месяц назад умер Коля Петров. Я узнал об этом недавно. Не оставил он соседям моего адреса и телефона. Похоронили его без меня, здесь в Кемерове. Не выполнил я своего обещания, не бросил горсть земли на его могилу, как он просил. Вот такие, Сережа, у меня неприятности, к сожалению не единственные.
   В предыдущих письмах я намекал на какую-то тайну. Да, хотел поделиться своими сокровенными переживаниями, весьма и весьма приятными. Я увлекся, можно сказать, влюбился. Полюбил двух женщин трепетной, юношеской любовью. Да, двух, но не враз, с интервалом года полтора. Они внешне очень похожи друг на друга. Только одна заметно старше другой.
   Если раньше мне было трудно признаваться в своих чувствах, достойных осмеяния, то теперь могу говорить об этом легко и свободно. Все прошло. Осталось лишь удивление: как я мог распустить слюни? Женщины ныне – это же хищницы. Расчетливые, деловые. На нас они смотрят лишь как на партнеров, от которых нужно что-то получить. Взять, урвать! И ради каких-то материальных приобретений они готовы терпеть нас в постели, изображая пылкую любовь.
   С одной стороны, эта практичность, предсказуемость их поведения меня лично вполне устраивает. Успокаиваешь себя при этом не менее практичной мыслью: ну, и хорошо – она получила свое, ты – свое, и на кой ляд сдались бы эти всплески сердечных мук? С другой – душа почему-то просит большего. Не терпит она, однако, пустоты. И без спросу, предательски лезет на рожон.
   Подробнее остановлюсь на первом, который стал и последним, моим свиданием с женщиной, вскружившей мне голову нежданно, негаданно. Это случилось в Новогоднюю ночь. Спать я лег рано, чтобы на утро не опоздать на работу. Я сам напросился выйти первого числа, чтобы другие, молодые дворники могли нормально встретить Новый Год, нормально отдохнуть.
   Ночью раздался звонок. Я зажег торшер, посмотрел на часы, они показывали 3 часа, 25 минут. Звонок повторился. Я накинул халат, надел шлепанцы, прошел к двери и, не заглядывая в глазок, открыл ее. Думал, ты с Иришей и Игорем решили погреться у меня после катания на снежной горке. Но… на пороге стояла ОНА, улыбающаяся, уверенная, что я ей буду рад, с бутылкой шампанского и тортом в руках. Я опешил.
   -  С Новым Годом, Петр Васильевич! – сказала она. – С новым счастьем!
   Я смутно помню, что сказал в ответ. Хорошо помню, что она добавила потом:
   -  Извиняться не буду. В Новогоднюю ночь люди могут ходить друг к другу в гости без приглашения.
   И решительно прошла мимо меня. Она была в легком платье, от нее исходил тонкий дурманящий запах духов, наверное, дорогих, французских.
   Опущу подробности того, как я принимал душ, как она в мое отсутствие сервировала стол, поскольку это малосущественно. Мы сидели за праздничным столом, оживленно беседовали. Говорила в основном она. Говорила непринужденно, будто мы с ней сто лет знакомы, весело обо всем, без какой-либо связи, перескакивая с темы на тему. Призналась, в частности, что сбежала с фуршета, организованного областным начальством для работников культуры, оставила с носом местного чиновника, который вздумал признаваться в своей пылкой страсти к ней. Она там выпила. И не только шампанское, а и кое-что покрепче. Спросила меня, что предпочитаю, водку, коньяк или вино. Очень удивилась тому, что из алкоголя я ничего не предпочитаю, потому что предпочитаю просыпаться утром со свежей головой. Она высказала предположение, что непьющему человеку трудно заводить друзей. Я ей возразил, сказал, что пьющему человеку найти друзей еще трудней. С собутыльниками да, проблем не будет, а друзей не заводят. Друзья – не патефон. Они появляются сами, в трудную минуту.
   - Вот как я, - сказала она и засмеялась.
   После каждого выпитого бокала она заметно хмелела. Я же сидел, что называется, как стеклышко, только о том и думал, чем этот визит закончится. Жизнь прожил долгую и знаю, зачем женщины приходят к мужчине, и как они потом бывают злы на того из них, кто не внял желанию женщины или внял, да убоялся действовать решительно. Бывают случаи и позорней для мужчины. Я же слишком стар, чтобы рассчитывать на любовь еще достаточно молодой и очень красивой женщины. Попробуй узнай, что у нее на уме? Где гарантия, что, когда начнешь действовать решительно, она не засмеет тебя, не скажет: «Ты куда, дедуля, скачешь? Иди, взгляни на себя в зеркало. Ха-ха».
   Но я больше боялся даже не насмешек. В конце концов, в ответ я мог нагрубить, сказать: «А чего же ты, голубка, пожаловала сюда с бутылочкой? Покалякать? Ночью? Так со стариком и калякать-то не о чем». Боялся я другого – своей сексуальной состоятельности. Уж сколько лет, лет десять, не меньше, я не лежал рядом с женщиной, не обнимал и не ласкал ее. Потому не знаю, способен ли я вообще на что-то. Начну действовать, а действовать-то и нечем. Вот тогда уж точно получится потеха в квадрате.
   Из ступора меня вывел ее неожиданный вопрос.
   - Вы меня ждали, - спросила она.
   Я вдруг ляпнул:
    - Нина Сергеевна, я вас вчера во сне видел.
   - Да, - обрадовалась она. – И как я выглядела? В чем была одета?
   - Не помню, - честно признался я.
   Она засмеялась. Я вдруг осмелел, пошел напролом дальше, сказал:
   - Но юмор не в том, что было на нас.
   - А в чем? – серьезно спросила она.
   - А в том, - ответил я, - что во сне я всегда вижу себя молодым, лет тридцати.
   - И что это значит? – казалось, она протрезвела, глаза ее смотрели на меня озорно, дерзко. – Хотя я, кажется, догадываюсь. Ну и как? У вас, то есть у нас все получилось?
   Мы подошли к главному, заговорили открытым текстом. Открыто и честно я ответил так:
   - Во сне всегда все получается.
   Она:
   - А в жизни? Наяву?
   Я ей:
   - Я уже забыл, как бывает наяву.   
   Каюсь, Сережа, я совсем не думал о твоей маме. Я был весь во власти этой женщины. Она встала, подошла ко мне, села на колени, обняла, прильнула своими губами сначала к моей щеке, потом к губам. Рука ее, теплая, нежная, скользнула между пуговиц моей рубашки, коснулась груди….
   Вот говорят «в глазах потемнело». А у меня, напротив,.. помню, глаза у меня были закрыты, но я вдруг увидел все, что было передо мной минуту назад, но это все стало излучать свет, яркий нереальный какой-то. Увидел и ЕЕ, но не соседку, не Нину Сергеевну. Меня целовалав ТА, что встретилась мне на загородной автобусной остановке. Дальше все происходило как во сне, я позабыл о своих страхах.
   Потом… потом она, нагая, и это была все ТА же, которую звали Лариса, пошла в туалет. Вернулась оттуда Нина Сергеевна, завернутая в махровое полотенце. Она деловито села за стол, также деловито налила в бокалы вино и пригласила меня.
   Вот тогда у меня впервые мелькнула мысль, а не схожу ли я с ума.
   Рано утром я поехал на работу, оставив ей записку. Просил, если она не сможет почему-либо меня дождаться, положить ключ в почтовый ящик. Она так и сделала. Больше я ее не видел. Позвонила один раз, из Москвы. Сказала, что вернется, но не скоро.
   Вторая моя любовь, Лариса, ушла отсюда буквально час назад. Ушла, чтобы больше никогда не вернуться. «Свидание» с ней прошло прозаичней и проще. Началось с того, что она, стараясь быть незамеченной, следила за мной, когда я гулял на Набережной в ожидании Петрова. Я вынудил ее выйти из укрытия, спросил ее прямо, без обиняков, что ей от меня нужно. Она, сказала, что хотела бы со мной встретиться, что надо обсудить один вопрос. Надо так надо, я пригласил ее к себе. Разговор проходил за чаем. Она говорила вкрадчиво, все время улыбалась, но всячески подчеркивала, что у нее чисто деловая миссия. Старалась меня убедить, что точно так же она встречается с другими одинокими людьми, пенсионерами, по просьбе ее «братьев» - евангелиств, которые проявляют христианскую заботу о душах заблудших, отвернувшихся по вине богохульников от Бога, пытаются вернуть их под защиту Всевышнего
   Меня насторожило ее чрезмерное, как мне казалось, желание убедить меня в чистоте своих помыслов. И, потом, она все же почему-то волновалась. Нервно поглядывала по сторонам. Пила чай, но зачем-то еще попросила холодной воды. Я сходил за водой. Она осушила стакан разом.
  Я, как мог, старался не нарушать благостный тон нашего разговора. Не стал уличать ее в неискренности. Хотя, конечно, понимал, что ее «братья» меньше всего озабочены состоянием моей души, их интерес распространяется лишь на мои накопления, квартиру, дачу. И всеже меня что-то смущало в этом рандеву. Что-то ей было нужно от меня еще. Что-то она недоговаривала.
  Что-то мне плохо, Сережа. Тошнит. Пойду-ка ближе к унитазу. На всякий случай.
   Ну, вот, все в порядке, вырвало.
   Она предложила, но не уговорила меня сходить на собрание «братьев». Ушла.
   И вот что странно. Когда она уходила, мне показалось, что это была не ОНА, не Лариса, а Нина Сергеевна. Задурили голову мне эти женщины. Я даже решил проверить: будет ли она спускаться вниз, или потопает к себе пешком. Подставил ухо к двери, прислушался к шагам, но так ничего и не понял. Будто она так и осталась стоять на лестничной площадке. Побежал к окну. И тут увидал страшную картину. На моих глазах ее сбила легковая машина, джип, тот самый БМВ, что остановился на загородной остановке автобуса. Я в шлепанцах бросился вниз, на улицу. Выхожу, а там никакой аварии, все спокойно. Наверное, джип успел ее увезти.
   А, может, я в самом деле того, Сережа, схожу с ума. А?
   Что-то меня опять тошнит. Да, чуть не забыл. Когда я вернулся домой, то вскоре, не сразу, обратил внимание на папку с письмами. Она лежала не как обычно и тесьма была развязана. Я заглянул в папку. Она оказалась почти пустой. В ней лежали лишь несколько первых писем.
             О т е ц  поднимается с трудом. Медленно уходит.

Эпизод второй
           Появляется И р и н а. Она воровато осматривается. Некоторое время стоит в нерешительности, затем уверенно и демонстративно усаживается в кресло. Всем своим видом показывает, что она не уйдет отсюда, пока не дождется Сергея.
   Замечает уголок бумаги, торчащий из-под дивана. Встает, достает листок, рассматривает его, читает.

И р и н а.  «Сергей. Вынужден напомнить тебе. Накануне Нового Года я позвонил тебе и попросил свозить меня до погреба. Надо было привезти ведра полтора картофеля, немного моркови, пару банок солений. Но ты вдруг сорвался, нагрубил мне, сказал, что этот вопрос следовало обсудить заранее, что сейчас у тебя запарка.
    Конечно, тон твоей отповеди не мог мне понравиться. Но не это меня поразило. Бывает. Под горячую руку попал. Но зачем было опускаться до нецензурщины? Я потом всю ночь не спал. Наговорить такое отцу! И за что? За то, что у него уже не те силы, чтобы носить такие тяжести? И ты не извинился  ни часом спустя, ни на следующий день, ни много позже. Мне только и оставалось проглотить пилюлю. И ждать следующей выходки.
   И дождался. Ирина пожаловалась, что ты не ночевал дома уже несколько ночей, что Игорек по ночам плачет, тихо в подушку». (Себе) Да, было такое дело. Решил меня проучить, чтобы я не вмешивалась в его дела. (Читает) «Я позвонил тебе, только и сказал «Пожалей сына». А ты… Столько матов я никогда до сих пор ни от кого не слышал. Ты верещал, как поросенок, и в заключение послал меня на три буквы.
   Это конец, Сережа. Я здесь лишний.
   Прощай, сын». (Задумчиво, себе)  Вот оно что. Оказывается, старик покончил с собой.
      Появляется С е р г е й. В руках у него пачка писем.
С е р г е й.  Ты что здесь делаешь?
И р и н а.  Тебя жду.
С е р г е й.  Платежки подписать?
И р и н а.  Нет. Просто…
С е р г е й.  А что у тебя в руках?
И р и н а.  Почитай (протягивает Сергею лист бумаги).
С е р г е й (читает молча).  Ну, прочитал. И что?
И р и н а.  Это ты его убил.
С е р г е й.  Я? А, может, ты тут руку свою приложила?
И р и н а.  Что за чушь? Я-то тут при чем?
С е р г е й.  Не помнишь, не знаешь, почему я дома не ночевал? Напомнить?
И р и н а.  Напомни.
С е р г е й.  Вмажу разок по балде, - сама вспомнишь.
И р и н а.  Вмаж.
С е р г е й.  Лучше скажи, кто такая Лариса?
И р и н а.   Лариса? Кто такая Лариса? Кого ты имеешь ввиду?
С е р г е й.  Подружку твою.
И р и н а.  Подружку? Нет у меня такой подружки.
С е р г е й.  Опять врешь? Ты же вместе с ней ходишь по городу и охмуряешь стариков, заманиваешь в секту авангелистов.
И р и н а (смеется, искренне). В секту авангелистов? Ты с ума сошел? Что ты мелешь? Сам придумал, или кто надоумил?
С е р г е й.  Сам бы я не догадался.
И р и н а.  А еще ясновидящий? Нет у меня такой подружки, и никого я не заманивала в секту. Клянусь. А зачем тебе она стала вдруг нужна, Лариса эта?
С е р г е й.  Один человек утверждает, что это она отравила отца.
И р и н а.  Какой человек?
С е р г е й.  Неважно. Ты что пришла-то, в самом деле? Оставила здесь что?
И р и н а.  Нет, ты мне сначала скажи, что это за человек и откуда он знает, что отца отравили?
С е р г е й.  Опять?
И р и н а.  Сую свой нос? Ладно, не буду. Проехали. Хотела спросить, почему на работе не появляешься.
С е р г е й.  Что, хозяйка, у самой ничего не получается? Забуксовал бизнес?
И р и н а.  Никто не хочет меня даже слушать.
С е р г е й.  Насмотрелась дешевых сериалов? (Иронично) Новый собственник занимает место старого и начинает рулить? И все идет как нельзя лучше? Бредни это бездарных сценаристов и режиссеров. Вот возьми (протягивапет Ирине мобильник).
И р и н а.  Что это? Зачем?
С е р г е й.  Включи. Я отключил его на эти дни. Посмотри, сколько было звонков за это время. Посмотри, посмотри.
И р и н а.  Не надо. Догадываюсь.
С е р г е й.  А ты решила, что достаточно собрать совет директоров, совладельцев, потом крикнуть на секретаршу, вызвать бухгалтера. И все? Дела пошли?
И р и н а.  Ладно, Сергей, давай забудем. Погоречились оба.
С е р г е й.  Вообще-то, я должен сказать тебе «спасибо». Отдохнул немного за эти дни.
И р и н а.  Странно все же. Что это за Лариса? Интересно.  Кто она такая? Откуда взялась? И почему вдруг нас с ней видели вместе?
   Появляется Н и н а.
Н и н а.  Я знаю. Извините, дверь была открыта. Услышала шум. Дай, думаю, зайду, узнаю, не случилась ли опять какая беда. (Неловкая пауза). Каюсь, часть вашего разговора, подслушала. Сережа, я рада за тебя. Не такой уж ты слюнтяй и слабак, как я думала раньше.
И р и н а  (Сергею).  Что это за баушка? Откуда такая красивая нарисовалась?
Н и н а.  Ответь жене, Сережа. Что же ты молчишь?
С е р г е й.  Это соседка. Этажем выше живет.
Н и н а.  И это все? Сказать больше язык не поворачивается?
С е р г е й.  Она актриса, снимается в кино.
И р и н а.  То-то я гляжу, где-то видела ее.
С е р г е й.  Здесь у нас, в областном театре занята в одном спектакле.
Н и н а.  «Дуэль дежа вю». И все? Добавить нечего?
С е р г е й.  Почему же? Не все. Она бывшая любовница моего отца. А сегодня ночью и я с ней переспал.
Н и н а.  Браво!
И р и н а.  Это правда?
С е р г е й.  Правда.
И р и н а.  Что я могу сказать по этому поводу? Молодцы, и батя твой, и ты, Сережа! Трахнули не кого-нибудь, а кинозвезду, хотя и баушку, столичную потрепанную б… (подходит к ковру, нажимает на кнопку, звучит Гимн Советского Союза). Но…
Н и н а.  Невероятно (медленно опускается на пол). Это уже было со мной. Было. Воды! Дайте мне воды!
С е р г е й.  Я сейчас (выбегает из комнаты).
И р и н а (наклоняется над Ниной).  Потерпи, милая.
Н и н а.  Дежа вю.
И р и н а.  Что? Скажи по-русски.
Н и н а.  Пошла прочь.
И р и н а.  Что, что?
Н и н а.   Пошла на х…
И р и н а.  Вот это другое дело, по нашему (несильно бьет ей по щеке).
Н и н а  (морщится). Больно же (закрывает глаза).
  Появляется С е р г е й  со стаканом воды. Пытается напоить Нину, но она слабым движением руки отклоняет стакан. Говорит что-то невнятное.
С е р г е й.  Что она говорит?
И р и н а.  Не поняла. По-моему она бредит. В трансе баба. Вызовем скорую?
Н и н а. (отрицательно машет головой).  Я… была… Ла…рисой.
И р и н а.  Что, что?
Н и н а.  В… дру…гой жиз…ни. Это… моя… клич…ка.
И р и н а.  Определенно бредит.
Н и н а.  Я… под…сыпала… яд.
С е р г е й.  Яд? Подсыпала? Отцу? Зачем?
Н и н а.  Мне… ска…зали,.. он… много… зна…ет.
И р и н а.  В дурдом ее надо.
Н и н а (отрицательно машет головой).  Воды.
   Звучание гимна стало прерываться, громкоговорящее устройство как бы стало захлебываться.
И р и н а.  Что это с ним?
С е р г е й (поит Нину).  Все когда-нибудь ломается. Всему приходит конец.
Н и н а (согласно кивает головой).  Что… бы…
И р и н а.  Давай снимем его?
С е р г е й.  Сначала вызовем «скорую».
И р и н а.  Не надо. Оклемается (подходит к ковру, начинает его снимать).
               
Эпизод третий
   Приемная крематория. Присутствуют те же, что присутствовали в первом действии, кроме З а к а з ч и к а – 1  и  Д и р е к т о р а. Появились новые посетители. О т е ц по-прежнему сидит за журнальным столиком.

А д м и н и с т р а т о р (кричит).  Мужчина!
   Все оборачиваются в сторону О т ц а.
А д м и н и с т р а т о р.  Мужчина! Я вам говорю.
О т е ц.  Мне?
А д м и н и с т р а т о р.   Да, вам. Идите сюда. Александр Николаевич разрешил принять у вас заказ.
О т е ц.  Замечательно. Замечательно (медленно поднимается, так же мадленно подходит к окошечку Администратора).
А д м и н и с т р а т о р.  Давайте ваш паспорт. И деньги, конечно.
О т е ц.  Вот, пожалуйста (подает паспорт, достает бумажник).
А д м и н и с т р а т о р.  На кого оформлять заказ?
О т е ц.  На меня.
А д м и н и с т р а т о р (морщится).  Опять двадцать пять.
З а к а з ч и к – 2. Ну, ты даешь, дед. Сам себя  привезешь сюда в гробу?
О т е ц.  Виноват. На сына оформляйте. Но его паспорта у меня нет.
А д м и н и с т р а т о р (сокрушенно).  Фамилию и имя его, надеюсь, вы знаете?
О т е ц.  Ну, а как же?! Он носит мою фамилию. Новожилов Сергей Петрович. Пишите: Ново…
А д м и н и с т р а т о р.  Помолчите. Вижу, что Новожилов (набирает на компьютере исходные данные).  Деньги приготовили?
О т е ц.  Да, конечно (протягивает в окошко несколько купюр).
А д м и н и с т р а т о р (отсчитывает деньги).  Сдачу возьмите, и квитанцию. Распишитесь здесь и здесь (подает деньги и две квитанции).
О т е ц  (расписывается).  Все?
А д м и н и с т р а т о р.  Да. Можете быть свободны.
О т е ц.  Спасибо. Наконец-то.
А д м и н и с т р а т о р.  Вы чем-то недовольны?
О т е ц.  Что вы, что вы? Я впервые почувствовал, что свободен. От всего (направляется к выходу).
А д м  и н и с т р а т о р.  Подождите. Александр Николаевич просил вас задержаться.
О т е ц.  Хорошо (подходит к журнальному столику, усаживается в кресло).
   Появляется  Д и р е к т о р. Направляется к О т ц у.
Д и р е к т о р.  Все в порядке?
О т е ц.  Да. Спасибо вам большое.
Д и р е к т о р.  На чем мы остановились?
О т е ц.  Вы хотите продолжить?
Д и р е к т о р.  А вы нет. Понимаю, дело сделано…
О т е ц.  Нет, отчего же?.. Можно продолжить. Уже и не помню, на чем мы остановились.
Д и р е к т о р.  Вы всегда такой бледный бываете?
О т е ц.  Краснощеким никогда не был. Да уж.
Д и р е к т о р.  Бледность какая-то у вас нездоровая.
О т е ц.  Тошнит что-то.
Д и р е к т о р.  Сходите в туалет. Два пальца в рот и…
О т е ц.  Уже пробовал. Безрезультатно.
Д и р е к т о р.  Сердце не болит?
О т е ц.  Признаться, колит.
Д и р е к т о р.  У вас, похоже, инфаркт. Это я вам как бывший врач говорю. Давайте вызовем «скорую»?
О т е ц.  Не надо. Пройдет.
Д и р е к т о р.  Вы так думаете? Ну-ну.
О т е ц.  «Ну-ну» - ваше любимое выражение. А моя мама, когда в чем-то сомневалась, не верила тому, в чем ее пытались убедить, говорила: «Не знаю». Протягивала так: «Не зна-а-ю».
Д и р е к т о р.  А вы человек тоже сомневающийся.
О т е ц. Почему вы так думаете?
Д и р е к т о р.  Вы же не забыли, на чем мы остановились. Что-то останавливает вас назвать имя Творца.
О т е ц.  А вы могли бы и сами догадаться, исходя из нашего разговора.
Д и р е к т о р.  Неужели, Время?
О т е ц.  Вообще-то, было бы заманчиво дать ему имя Оум.
Д и р е к т о р (иронично).  И добавить еще «сенрикё».
О т е ц (усмехнулся).  Намекаете на японскую религиозную секту? Нет, я говорю Оум, а не аум.
Д и р е к т о р. А почему Оум? Что такое Оум?
О т е ц.  Оум в ведизме… вы что-то слышали о ведизме?
Д и р е к т о р (пожимает плечами).  Так, какое-то веручение…
О т е ц.  Не знаете. Это языческая религия ариев, которая основывается на знании, ведах, а не на слепой вере в то, что человек никогда не видел и не увидит.
Д и р е к т о р.  Ну-ну.
О т е ц.  Так вот в ведизме Оум – Всевышний, Космический абсолют. Мне трудно вам это расшифровать, поскольку вы практически не знакомы с религией наших предков, славян, которые также являются арийцами. Но я могу объяснить и, думаю, вам будет это понятно, почему мне хотелось бы считать Время Оумом.
Д и р е к т о р.  Объясните.
О т е ц.  Дело в том, что в ведизме Время – это такая же ипостась  Оума, Всевышнего, как Солнце, Земля, Небо и другие языческие Боги, в которых верить не надо.
Д и р е к т о р.  А вы с этим не согласны.
О т е ц.  Да. Космический Абсолют – это что-то абстрактное. Я же убежден, что Творец, Создатель должен быть также реален, осязаем, как его ипостаси.
Д и р е к т о р.  Но, чтобы создать этот Мир, надо обладать недюженным и очень рациональным разумом. Но время, оно не материально.
О т е ц.  Вы так думаете? А что такое разум?
Д и р е к т о р.  Как что?
О т е ц.  Полагаете, что только мозговым клеткам дано оценивать происходящее, думать и понимать?
Д и р е к т о р.  Естественно.
О т е ц.  А растениям это не дано?
Д и р е к т о р.  Попробуйте убедить в обратном.
О т е ц.  Хорошо. Вот такой пример. Построил я нынче на даче беседку. Строители постарались, сбили досчатый пол так, что лезвие бритвы между плах пролезет не везде. И что вы думаете? Прошла неделя, и между плах в нескольких местах прорвались наружу ростки пырея. Откуда они могли знать, что у них получится, и они смогут протянуть свои стебли к солнцу? Откуда?
Д и р е к т о р.  Ну-ну. Вообще-то, я где-то читал, что растения общяются между собой.
О т е ц.  Вот видите?! И для этого мозги вовсе не нужны. Ученый Николай Козырев своими работами доказывает, что Время – думающая субстанция. Сам я, правда, с этими работами не знаком. Вычитал о нем у офтальмолога и путешественника Мулдашева. Но от себя могу сказать, что Время обладает еще и чувством юмора.
Д и р е к т о р.  Можете привести пример?
О т е ц.  Могу. Пример из детства, пойдет?
Д и р е к т о р.  Даже интересно.
О т е ц.  Было это в пионерском лагере. Нам было лет по десять. Перед сном мы имели обыкновение рассказывать страшные сказки, по очереди. Сказки придумывали на ходу. И вот кто-то из нас стал рассказывать о том, как некто оказался в таинственном замке. Этот некто проходил по пустым залам этого замка. Каждый раз за ним закрывалась дверь, и он не мог вернуться назад, мог идти только вперед. И вот он оказался в совершенно темном помещении. Эту сказку я почему-то запомнил на всю жизнь.
Д и р е к т о р.  Ну-ну.
О т е ц.  И вот в конце зала он увидел светящийся скелет. Скелет стал двигаться к нему, медленно, грозно, потягивая вперед костлявую длань. Мы все слушающие напряглись. И вот, когда рассказчик дошел до момента, когда «рука» скелета прикоснулась к горлу несчастного, хлопнула дверь – вожатая ворвалась в палату. Представляете, что с нами было? Сосед мой по койке вскрикнул, а другие вздрогнули, да так, что под ними заскрипели сетки кроватей. Потом долго смеялись. Спрашивается, случайно ли, что вожатая хлопнула дверью именно в этом момент, ни секундой раньше, ни секундой позже.
Д и р е к т о р.  Совпадение.
О т е ц.  А с вами не случалось нечто подобное?
Д и р е к т о р.  Бывало. И что же тогда есть такое «мысль»? Может, знаете ответ и на этот вопрос?
О т е ц.  Мысль – это одна из ипостасей Времени, как Солнце, как сам Космос.  А наши мозги – всего лишь высокочувствительный приемник, чутко воспринимающий движения Времени, то-бишь Мысли. Нами движет наша мысль, а, значит, и наше Время. Мы иногда проявляем непослушание - выпрягаемся, поступаем в угоду собственного желания, вопреки желанию и командам Времени, как говорят, назло себе и окружающим и бываем за это наказанными, расплачиваемся порой своей жизнью.
Д и р е к т о р.  Ну-ну. Занятно.
О т е ц.  Творец и  чувство юмора… Но знаете, Создатель улыбается и смешит только детей, безгрешных и тех, кто еще ничего не знает о придуманных богах – Саваофе, Аллахе, их земных представителей - Христе, пророке Муххамеде и прочих. И помогает он тоже лишь не предавшим Его, не отвернувшимся от Него верованием в то, чего нет и не может быть. Помните цунами в Таиланде, унесшее сотни жизней?
Д и р е к т о р.  А как же?!
О т е ц.  Тогда, наверное, знаете, что за два дня до трагедии слоны и обезьяны ушли в горы. Откуда они узнали о грядущей угрозе их жизни? Кто их предупредил? Христос? Мухаммед? Саваоф? Будда? Кто из них? Или все сразу, коллективно?
Пауза
О т е ц.  Вы так и не спросили, почему я решил, что меня надо кремировать.
Д и р е к т о р. Действительно. Об этом я совсем забыл.
О т е ц.  Я хочу, чтобы сын похоронил меня на моей малой Родине. В Саянах.
Д и р е к т о р.  То есть там, где вы родились? Так требует ваша теория цикличности? Вы хотите, чтобы Создатель не вычеркнул вас из списка живущих в новом временном цикле?
О т е ц.  В узком смысле не вижу ничего в этом плохого. Вместе со мной родятся мои дети и внуки. Согласитесь, уже не плохо.
Д и р е к т о р.  Конечно. А в широком смысле?...
О т е ц.  Давайте вернемся на Красную площадь.
Д и р е к т о р.  Давайте. Что-то мы ее совсем забыли.
О т е ц.  Все иронизируете. Ладно, мне это даже нравится… Да,  вопрос захоронения и перезахоронения касается в отдельности каждого. Вот, скажем, космонавт Юрий Гагарин, национальная гордость страны, похоронен у Кремлевской стены, рядом с другими выдающимися деятелями Советского государства. Заслуживают они всяческих почестей? Заслуживают, безусловно. Только все вместе они тут как бы обезличены, растворены в самой атмосфере величия исторического места, Знака могущественного государства. И каждый в отдельности ничего не привносит своего в этот Знак. Другое дело, если Юрий Гагарин будет похоронен у себя на родине, в деревне Клушино на Смоленщине. Туда, к нему лично будут тянуться люди со всего мира. Расцветет и земля, его породившщая, расправят плечи и земляки. Земляки должны гордиться своими предками.
Д и р е к т о р.  А как быть с преступниками? Их тоже надо хоронить на их родине?
О т е ц.  Да, особенно тех, кто лежит под помпезными памятниками из мрамора и гранита у центральных ворот городских клабищь. И место, и памятники, воздвигнутые на грязные деньги братвы, - это же агитприманка для молодых неокрепших душ. А надо, чтобы их  могила стать немым укором. Но и это не все.
Д и р е кт о р.  Не все?
О т е ц.  Вы сами заговорили о мемориале в Мытищах. В самой идее мемориала для высокопоставленных лиц заложена мина. Она делит людей на элиту и чернь. Нельзя этого делать. Рано или поздно эта мина сработает и начнется очередной передел.
Пауза
Д и р е к т о р.  Ну-ну. Значит, вы хотите, что бы вас похоронили на вашей малой Родине?
О т е ц.   Да, только везти гроб туда далеко и очень хлопотно. Проще - шкатулку, прах.
Д и р е к т о р.  Но сын мог ведь сам позаботиться - привезти вас сюда после, простите, вашей кончины. Ему, так или иначе,  придется это сделать. Зачем оплачивать процедуру заранее. Впрочем, кажется, понимаю, вы сомневаетесь, что он сделает это по собственной инициативе, хотите поставить его перед фактом.
О т е ц.  И да, и нет. Что-то мне совсем худо стало (морщится, хватается за сердце).
Д и р е к т о р  (Администратору).  Маша, у нас валидол есть?
А д м и н и с т р а т о р.  В аптечке должен быть.
Д и р е к т о р. Достань, пожалуйста. И быстро.
О т е ц.  Не надо. Поздно.
Д и р е к т о р. Что?
О т е ц.  Вот, возьмите (достает из бокового кармана визитку).
Д и р е к т о р. Что это?
О т е ц.  Визитка моего сына.
Д и р е к т о р.  Зачем?
О т е ц (задыхаясь).  Вы знаете, что сказал Чехов перед… какие были его последние слова?
Д и р е к т о р.  Ну-ну. Вы мне это бросте, не выдумывайте.
О т е ц.  Он сказал по-немецки: «Их штербе». Он чувствовал, что умирает. Вот и… (стал сползать с кресла, захрипел).
   А д м и н и с т р а т о р  подбегает с аптечкой, протягивапет ее  Д и р е к т о р у.
Д и р е к т о р (встает).  Поздно. Вот, возьми визитку его сына, вызови его сюда. Пусть срочно приезжает. А я позвоню в милицию (долго смотрит на отца). «Десять минут». А я думал, вы шутите, Петр Васильевич.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

   С е р г е й  стоит у рампы, дастает из портфеля конверт, ставит портфель на пол, держит конверт обеими руками.

С е р г е й (читает надпись на коверте).  «Сергей, вскрой конверт 28 июня, 2010 года». (Вскрывает конверт, достает сложенный втрое лист бумаги, разворачивает его, читает) «Спасибо, Сережа, что не забыл о существовании этого письма. Сразу хочу объяснить, почему попросил тебя вскрыть письмо именно в этот день. Дата особой роли не играет. Важен год – 2010-й. А день – это так, чтобы ты не ломал голову над тем, когда именно вскрыть. Существенно, правда, чтобы ты сделал это не в зимний относительно спокойный месяц, а летом. Почему? Лето более показательно. Именно летом чаще всего случаются глобальные катаклизмы на нашей планете. Они, кстати сказать, начались не сегодня и не вчера. Ты это знаешь и помнишь. Но именно к этому году, 2010 –м произойдет накопление негативных явлений. Землетрясения, извержения вулканов, цунами, наводнения, пожары будут следовать один за другим в самых разных точках Земли. Не пронесет Творец чашу с горькой похлебкой и мимо России. Какое горе постигнет нашу Родину, точно сказать не могу, но будет «жарко» и «холодно» во всех смыслах. Я это говорю для того, чтобы ты, убедившись в достоверности моих прогнозов, перестал сомневаться во мне и очень серьезно отнесся к тому, что я скажу далее.
   Начну издалека.
   Вчера в газете «Аргументы и Факты» прочитал статью Савелия Кашницкого «Метка смерти». Не люблю слово «шок». Но именно в нем я оказался после прочтения статьи.  Вот краткое ее содержание.
   Доктор медицинских и философских наук, патологоанатом Евг. Вас. Черносвитов в результате многолетних наблюдений  обнаружил: смерть человека наступает в тот время, когда лицо человека становится симметричным. Он заметил, что у молодых людей оно ассиметрично, и с годами приближается к симметричности. Натолкнуло на эту догадку его коллекция посмертных масок, в частности Пушкина, Достоевского, Маяковского, Есенина, Суворова и Наполеона.
   Этот феномен можно было как-то объяснить, если бы люди умирали своей смертью, доживали до нее. Но вот однажды случилось невероятное, на Алтае. Профессор читал в колонии лекцию для заключенных и охраны. Перепечатываю отрывок статьи дословно: «Слушатели поочередно прикладывали карманное зеркальце к своим фотографиям. Вдруг ко мне подошел молодой охранник и растерянно произнес: «Посмотрите, профессор, у меня полная симметрия лица». Я проверил и обомлел: в самом деле, этот человек исчерпал отведенный ему срок... (далее пропускаю детали)…едва он покинул зал, в котором проходила моя лекция, во дворе на него накинулся заключенный и заколол самодельным ножом.
   Получается, что полная симметрия лица (метка смерти) появляется не только в результате развития смертельной болезни – это как раз было бы понятно. Но, выходит, лицо – 100-процентный индикатор всякой смерти, даже случайной! Значит, судьба человека предопределена?»
   Я не поленился, сфотографировал себя, распечатал фото на компьютере, присмотрелся и… обнаружил полную симметричность. Проверил зеркалом: так и есть. Выходит, судьба моя подошла к финальному отсчету дней. Я бы не поверил статье и зеркалу, если бы сам не чувствовал приближекния конца. Теперь понимаешь, почему я поехал в Новокузнецк и заказал собственную кремацию?
   Теперь о главном.
   На протяжении всей моей долгой жизни мне не давал покоя, не дает и по сей день вопрос: что есть Бесконечность Пространства и Бесконечность Времени. Это является камнем преткновения для ученых и козырем для религиозных деятелей. Но вот однажды в бессонную ночь меня пронзила «крамольная» мысль: «А ведь Время тоже циклично, как и все сущее на Земле и в космосе». И эта догадка подсказала мне ответы почти на все тайны нашей планеты Земля: Египетских пирамид, Стоунхенджа, Атлантиды, истуканов о. Пасхи и Дальнего Востока. Это касается не только каменных изваяний и многотонных гранитных сооружений, которые даже с помощью современной техники переместить с места на место невозможно. А и объясняет происхождение нынешних НЛО. Я уж не говорю про «дежа вю».
   Долгое время помалкивал, что называется, в тряпочку. Не хотелось, чтобы меня отнесли к жаждущим дешевой славы, тем боле к умалишенным. Но, когда угроза габели всего живого на Земле реально обозначилась, не выдержал. Года три назад я написал в «АиФ» письмо на имя главного редактора. В нем я высказал пожелание организовать на страницах газеты дискуссию, в которой ученые-естественники, богословы высказали бы свое мнение  о непознанных явлениях, о нераскрытых тайнах Земли. Для затравки предложил опубликовать мою статейку о Пространстве, Времени, цикличности и Творце. Редакция, как и следовало ожидать, не отреагировала на мои дерзкие потуги. Потом по Центральному ТВ выступил один ученый математик (фамилия его у меня где-то записана), который на лекционной доске нарисовал, как выглядит Время в масштабе космоса. Это был круг. Окрыленный тем, что, оказывается, не я один такой сумасшедший, который считает, что Время циклично, я тут же отправил еще одно письмо в газету, некоторое время спустя, еще. Журналист Кашницкий позвонил мне, дал свой электронный адрес. Этим все и закончилось. Вот сейчас думаю: напомнить ему о моих письмах и нашем разговоре по телефону? Склоняюсь к тому: а стоит ли? Все равно это ничего не даст.
    Почему? Потому что в своих догадках о цикличности Времени я пошел дальше: смел предположить, что Время и есть наш Творец. Кто с этим согласится сегодня? Никто. Все аргументы мои посчитают притянутыми за уши, а выводы бредовыми. Не поможет и ссылка на известного ученого Николая Козырева (широко известны его так называемые «зеркала Козырева»), который считает, что Время думающая субстанция. Какой смельчак найдется опубликовать материал, который будет идти в разрез религиозного шквала, который обрушился на нас всех из средств массовой информации, идти в пику «прозрения» и несокрушимого верования новых фанатов церкви?
   О т е ц (голос извне).  Я решил написать книгу. Эта идея поначалу вдохновила меня. У меня появилось реальное занятие, которое заполняло все свободное время, не давало скучать. Стал собирать нужную литературу: что-то покупал в магазинах, что-то заказывал через Интернет, какую-то брал в библиотеке и выписывал нужное себе в тетрадь.  Начал писать. Но вскоре понял: эта работа мне не по зубам. Возраст свое берет. Стали уставать глаза, голова побаливать. Но не это главное. Для систематизации фактов из прочитанного, использования отмеченных цитат, ссылок в рукописи нужна хорошая память. А она меня уже давненько хромает. И я понял: книгу мне не закончить никогда. Нереально это, да и время для нее еще не пришло – отвергнут все. Решил отказаться от бесперспективной затеи.
   Возникла другая проблема: как заполнить пустоту. Вот и решил «разговаривать» с тобой письменно. Стал писать тебе письма с намерением в последний момент уничтожить их, сжечь. Но их у меня похитили. Сохранились лишь несколько первых. Кому понадобились мои вирши, ума не приложу. Да, там были высказывания, которые кое-кому могут не понравиться. Но я ведь не собирался их обнародывать. Ладно, бог с ними. А те, что не были украдены, я их сжег.
   С е р г е й.  Не сжег ты их, батя. Что-то помешало тебе это сделать. Прочел я эти письма и храню их у себя в сейфе.
   О т е ц.  Знаешь, Сережа, мне было очень тяжело расставаться с идеей написания книги. По замыслу она должна была стать книгой-предупреждением, прости за пафос, человечеству. Я глубоко убежден в том, что людям пора пересмотреть свое отношение к религиям, пора сказать «нет» придуманным богам. Надо перестать полагаться на слепую веру, пора обратиться к знаниям, повернуться лицом к науке. Но и ученым также не следует отмахиваться от идеи Единого Творца, Создателя. Иначе им никогда не ответить на простой, но каверзный вопрос: а что было вперед – яйцо или курица. Время – не мистика. Время – реальность. В него не надо верить. Мы с ним живем, мы – в нем, и ОН – в нас. К нему надо относиться как к данности. И чтить. Иначе говоря, рачительно относиться к делам своим, не теряя время попусту.
С е р г е й.  Как же, помню твой девиз: не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.
О т е ц.  Времени подвластно все, подвластна сама Жизнь. Сергей, рукописи я сохранил, свои пометки на полях книг также. Все это упаковал в пластмассовую коробку и спрятал на даче. Найти ее можно на коньковом бревне, рядом с ласточкиным гнездом. Тебе это место хорошо известно. Поищи. Разумеется, если тебе это надо, и ты захочешь продолжить дело, начатое отцом. Не заинтересуешься ты, так, может, Игорь вдохновится?
   И все-таки, почему выскрыть 28 июля, а не 22-го, скажем, в день солнечного противостояния, или 23-го – в день рождения Игоря? 28 июля – годовщина измены русичей, отказавшихся от язычникой веры отцов и принявших христианство. Эту веру навязал им Владимир, которого князь Святослав нагулял с рабыней, ключницы-еврейки Малуши,  «подсадной утки» хазарского каганата, поверженного его матерью Ольгой. Владимира не мучили угрызения совести, когда он расправлялся со своими сводными братьями, когда собирал войско, чтобы пойти на Киев, где княжил старший брат Ярополк, и самому стать Великим князем Руси.
   Язычники ошибались, считая своими богами Солнце, Огонь, Землю, Леса и т.д. Но они были более близки к истине, чем мы сейчас. Потому что в существовангие солнца, земли, воды не надо было верить. Они четко знали, что живы благодаря Оуму, Перуну, Терре. Потому им и поклонялись.
   Существует версия, что князь Владимир отправлял своих гонцов в разные страны, чтобы те выяснили, какая вера лучше. Скажи, пожалуйста, чем же не угодила вера предков, отцов? Почему надо было непременно ее менять на другую? А ты подумай, Сергей, кому в ту пору и нынче нужно, чтобы росияне поклонялись Христу, сыну «непорочной», хотя и замужней еврейки Марии и голубка – «святаго духа» бога-отца, которого сегодня почему-то никто не вспоминает.
   В этот день, 28 июля ты станешь свидетелем кощунства. Россия будет задыхаться в дыму пожарищь, а кто-то, и таких найдется намало, толпами потянутся к водоемам, чтобы пройти ритуал крещения. И никто не подумает, почему же этот Бог не хочет спасать их братьев, погибающих в огне, тонущих в водопотоках. Наверняка, священнослужители вместе с прихожанами будут молиться о спасении, будут просить помощи у Христа. Но он почему-то окажется равнодушным к страшным бедам своих верных подданных. Надо не к нему, сгнившему на холмах Иерусалима, обращать свой взор, а реальному, осязаемому Творцу. Лишь тогда мы спасем нашу Планету. И себя.
С е р ге й.  Да, центральная часть России горит, горит Забайкалье. Горят леса, деревни, дачные поселки, гибнут люди. Это что, кара Творца? А многие считают, и я с ними согласен, что идет климатическая война. Это американцы испытывают новейшее оружие.
О т е ц.  Бог верующих бессилен. Потому что он не существует, его нет. Потому что все на свете предопределено. Предопределено Творцом. Надо иметь виду, что он может достигать своих целей, побуждая нас к самоуничтожению. Пожары, наводнения могут быть рукотворными. Творец научил ученых, как это сделать, вложил в них помимо знаний еще и интуицию, открывающую прямой путь к открытиям.
   Ты, наверное, удивишься, откуда я могу знать, что великое горе может настигнуть нашу Россию в 2010 году? Что ж, тебя еще больше удивит, если я скажу, что это горе минует вас, мои дорогие, и многих, проживающих в нашем регионе. Но так оно и будет. Почему? Потому что так надо Творцу. Это станет очередным его знаком для слепо верящих в Христа, Аллаха, Мухаммеда, Будду. Он подавал их, знаки, и ранее в виде эпидемий. Но люди не поняли Его, научились бороться с болезнями. Теперь он карает нас природными катаклизмами. Делает это пока выборочно. Кузбасс обойдут стороной беды Европы и Азии
   С е р г е й.  Да, это так. Лето у нас прохладней, чем обычно бывает, но в целом мы чувствуем себя достаточно комфортно. Однако уж не хочешь ли, отец, сказать ты, что Творец избрал тебя в качестве своего посланника, не знаю, «переводчика» своих знаков?
   О т е ц.  Возможно, ты заподозришь, что я вообразил себя Мессией? На это я тебе отвечу так: мы все Мессии, все без исключения. У нас у каждого своя миссия на Земле. И мы оправдываем ожидания Творца, становимся проводником его замыслов, если сами поймем свое предназначене, Его предначертание. Но многие остаются в неведении и проживают чужую жизнь, которая чаще всего плохо заканчивается. К сожалению, и я слишком поздно понял, зачем мне дарована жизнь. А знаки я получал раньше и не раз. Относил их все к случайным совпадениям. Вспомни хотя бы такие факты, которым ты удивлялся сам. Вспомни, как погода четко реагировала на, как мне казалось, мои пожелания. Когда надо, шел дождь, а не надо, - светило солнце. Это было очень важно на даче, при строительстве дома, бани и во время огородно-садовых работ. И продолжалось так на протяжении нескольких лет, пока шла стройка.
   С е р г е й.  Да, было такое. Помню.
   О т е ц.  Но, думаю, не все потеряно. У Творца должен быть запасной вариант. Omni revertutur. «Все возвращается», - говорили наши предки. Они знали лучше нас, что рано или поздо, все вернется на круги своя. Потому что были ближе нас к Творцу, их знания астрономии, их разум не были искривлены мракобесием, догматами Библии и Корана.
   Вот все, что я хотел сказать тебе напоследок. Счастья вам дети мои, мои потомки. Не поминайте лихом. Я вас всех люблю!
С е р г е й.  Вряд ли, отец, я смогу выполнить твою просьбу. Дачу я давно продал. В очередной раз меня подставили. Продажей дачи и твоей квартиры я залатал дыры в своих финансовых делах. Постараюсь выкарабкаться. И тогда непременно выкуплю дачу, если она к тому времени не сгорит.
 
К О Н Е Ц

Вадим Усланов,
г. Кемерово
2007 г.
(вариант 2010 г.)