Полумесяц Змея. Глава XV. Ночные химеры

“…Если ты уезжаешь сегодня в непроходимый лес,
я пойду перед тобой, протаптывая путь сквозь терния {..}
В лесу ты сможешь защитить меня ото всего, о Рама:
что я буду делать здесь, если останусь в мире?...»
Рамаяна,  II, 27.
«Добрым словом и револьвером можно добиться
 большего, чем одним только добрым словом».
Ал Капоне


 


Глава XV. Ночные химеры.
***
Ференцу снились змеи.
Что ж, теперь он хотя бы приближенно мог почувствовать, какой страх испытывали  жертвы сверхъестественного недовольства его  супруги.
 И, хотя  в сюжете этих полуобморочных грёз не было ничего удивительного, учитывая события последних дней, на редкость реалистичные ночные ужасы, даже имея себе оправдание, не было менее… ужасными.  Сотни склизких, чешуйчатых тварей опутали его полностью обездвиженное, как часто это бывает во сне,  тело;  впивались в раненую ногу… с шипением  вгрызаясь в мясо, заползали под кожу…
Толчок, предшествующий остановке локомотива, милосердно избавил от кошмара, но зловещее шипение никуда не исчезло, даже наоборот, стало громче.  Приподнявшись на локтях, после нескольких секунд пребывания в прострации, последовавшей за сверхбыстрым пробуждением,  Ференц осознал, что звук этот издаёт труба вставшего на месте паровоза.
Вокруг открытой платформы тендера слипалась густая ночная мгла. Сырая прохлада тропической ночи мокрой простынёй липнула к разгорячённой коже. С тревогой, грозящей в скором будущем перерасти в маниакальное состояние, князь тщетно искал малейшие (но ни в малой степени  обнадёживающие)  следы феерии искусственных огней, обычно осыпающих современные железнодорожные станции в тёмное время суток.  Вместо этого, ярдах в шестидесяти,   тускло горела парочка ламп с ворванью, подвешенных над покосившимся входом  в вытянутое деревянное здание   (истинные размеры которого терялись с темноте),  напоминавшего не то разваливающийся барак, не то  сарай -  одинаково сомнительной степени новизны. Там, где пятна света падали на платформу, Ференц различил пучки густой травы, привольно произраставшие сквозь щели в досках, местами прогнивших и полностью почерневших от дождей. 
Вердикт: заброшенный полустанок среди джунглей...
 По его подсчётам, до Варанаси оставалось не так уж много времени, зачем же понадобилось  делать остановку в этом захолустье?  Даже предполагая, что  приключилась какая-то поломка  - вряд ли в близлежайшей деревеньке (если таковая вообще имеется) найдутся специалисты соответствующей технической  квалификации, а звуков работы штатных ремонтников, опять же, слышно не было.  Уж не напали на них одна из таинственных банда лесных разбойников, что с прискорбной частотой терроризировали британские поезда?
А лес вокруг активно жил своей тайной жизнью.  С ветки на ветку сновали невидимые создания;  эбонитовая  глубина чащи то и дело  озвучивалась рёвом хищников и предсмертным писком их жертв. От этих   самых  звуков у суеверных первобытных  людей, не вкусивших плодов просвещения и скромно ютившихся на одном из первых уровней развития,  кровь застывала в жилах. Однако, в данном случае Ференц был   полностью солидарен с тёмными предками.
Но, более устрашающего бельканто дикой природы его беспокоила усиливающаяся громкость человеческих голосов. Вопреки ожиданиям – говорили по-английски и, судя по долетавшим обрывкам фраз, данная группа, пока что не видимых капитану людей, остановила состав и в настоящий момент  обыскивает поезд.  Пожилой проводник пытался спросонья в чём-то оправдаться  перед нежданными гостями, определённо  обращавшихся к нему  с позиции хозяев. Но, старику отвечали необоснованно резко, с той  долей высокомерия и ядовитого презрения, что присуща  людям  от природы необычайно жестким и грубым.  Или же, как это  ни печально – профессиональным военным.
Голоса приближались. Мистер Эрдерхази осторожно выглянул за край бортика –  этого оказалось достаточно, чтобы усмотреть любимейших  питомцев полковника Маккгомери: специальный батальон, что ему с гордостью представляли накануне, предназначенный для разведки и ловли бандитов. В связи со специфическим  характером выполняемых отрядом обязанностей, составляющих его солдат отличали хлопковые костюмы цвета болотной тины, вместо традиционных кричаще-красных английских мундиров.
Ференц заколебался. Эти бесцеремонные джентльмены  цвета «хаки» (по иронии судьбы, колёр их формы получил название по фамилии индийского портного, выполнившего первый заказ британских войск)  с равной степенью вероятности могли оказаться как его нежданными союзниками, исполняющими   долг по поимке какого-нибудь опасного осколка социума,  так и посланниками врагов, охотящимися на него самого.
И всё же, сколько ноющая нога, усталость и усердно напоминающее о себе чувство голода не старались понизить здоровый коэффициент его мнительности, Ференц понимал, что на самом деле он понятия не имеет, как широко в действительности растянулась преступная сеть Салаама и скольких из высокопоставленных государственных мужей она укрывает. А добровольно свести на нет все оплаченные здоровьем старания по побегу – было бы, пожалуй, самым позорным тактическим провалом, когда-либо встречавшимся в анналах военной истории. Что же касается риска остаться одному в этом удалённом аппендиксе цивилизации, то мистер Эрдерхази, ни на секунду не задумываясь, предпочёл бы схватку с голодным диким хищником новой встрече с Мехредом…
Солдатские сапоги дробно застучали за железной дверью, отделяющей вагон от приютившей беглеца платформы.
Ференц  дополз до края и, дождавшись, когда в замке начнёт скрежетать  ключ, перемахнул через бортик.   Приземлившись на корточки, он тут же сжал зубы от боли – кожа вокруг раны воспалилась и горела огнём.
Идти было хоть и сложно, но, в общем, терпимо. Что он и сделал, потихоньку двигаясь вплотную к укрывающему его от лунного света вагону, спеша убираться   подальше от скудного очага освещения и стараясь при этом  не хрустеть подошвами по гальке железнодорожной насыпи.
Тем не менее, если поганую турецкую пулю в скором времени не удалить и должным образом не обработать… Князь нехотя вспомнил измученные лица солдат, умирающих от гангрены. Даже не отличаясь особой впечатлительностью, он будто бы наяву снова почувствовал пропитавший медицинской палатку  отвратительный запах гноя и услышал безумные крики, сопровождающие  пробуждение после наркоза, когда несчастные пациенты, чудом выжившие в мясорубке боя, не обнаруживали у себя привычной конечности. Имейся у Ференца нож и хотя бы пол фляги даже самой скверной «огненной воды» – была бы возможность провести операцию самостоятельно…
Оживление на тендре вернуло  размышления капитана из области сохранения своей анатомической целостности  в сферу сохранения статуса-кво.
Если поначалу ещё оставалась призрачная надежда переждать, пока обыск закончится, а затем - снова забраться в тендр, то радостные возгласы, позволяющие заключить, что упорные  следопыты, вооружённые мощными газовыми фонариками,  разглядели пятна  его крови, подтолкнули Ференца к  неутешительной мысли, что уж теперь-то они точно не успокоятся, покуда не обыщут окрестности вплоть до последней пальмы.
Дабы отвлечься от гнетущих мыслей – мужчина попробовал развлечь себя «забавной» фантазией, о том, как его, заблудившегося и одичавшего, отыщут лет, этак,  через десять – когда он уже  с лёгкостью обгоняет мартышек в полётах  на лианах, водит дружбу со всеми обитателями лесными, а с теми, кто дружить отказывается – ультимативно решает проблемы с помощью каменного топора собственного изготовления…
Неожиданное покашливание вынудило Ференца замереть, вовремя воздержавшись от рывка в сень раскидистого  кустарника   в паре ярдов от поезда. Проклятая  форма! Если бы не красный огонёк, совершающий плавные дугообразные движения, капитан бы решил, что, у него приключилась слуховая галлюцинация. Впереди на откидной подножке между вагонами стоял солдат  и курил. От запаха сигаретного дыма – капитана захватил приступ какой-то звериной,  необузданной зависти. Но, вот огонёк докуренной папиросы потух, бычок был безжалостно брошен вниз.  Удостоверившись, что часовой покинул временный пост,  князь довершил-таки запланированный бросок в естественное укрытие. 
Громада ночных джунглей посылала ему в лицо своё влажное дыхание. Ференц мрачно усмехнулся: похоже, пора задуматься о налаживании отношений с местными четвероногими…  И каменном топоре.
***
Незадолго до описанных событий, обстановка в купе «Сказочной королевы» была предельна далека от состояния сказочной. А началось всё с того, что рано или поздно должно было произойти, учитывая, сколько времени они уже находились в пути.
- Мне необходимо в  дамскую комнату. – Вдруг очнувшись от летаргии, заявила Ла Фи.
 Встретив недоумённый взгляд доктора, с лёгким раздражением она добавила:
 - Cher ami (1) , то, что у меня половина органов не настоящие – ещё не значит, будто мне чужды естественные человеческие потребности.
С выражением лица, являющим собой квинтэссенцию вселенской подозрительности, Фурньер отстегнул женщин друг от друга и, не сводя с наёмницы дуло пистолета, жестом пригласил двигаться впереди него в направлении ватерклозета.
Поднявшись с дивана, нарочито медленно, будто любое движение вдруг стало даваться ей с немыслимым трудом, арабка чуть наклонила чёрную головку и, словно совершая книксен перед началом парного танца, быстро шепнула на ухо Габи:
- Подыграйте мне!
Миссис Эрдерхази даже не успела толком воспринять просьбу, как Ла Фи, не сделав ещё и шага, прижала левую руку к области сердца и, коротко вскрикнув,  рухнула на пол.
Если бы  интриганка знала характер миссис Эрдерхази  чуть лучше,  подобное предупреждение показалось бы ей излишним. Сердобольная Габриель тут же бросилась к умирающей, начисто игнорируя предупредительный окрик Эймерика.
Чёрствый, как прошлогодний багет,  французишка  даже оружия не потрудился отвести!
В дальнейшем, всё  произошло так быстро, что пронеслось перед глазами хранительницы калейдоскопом каких-то безумных картинок.  Упавшая «в обморок» женщина взвилась верх, как кинувшаяся в броске  кобра, и вот уже Габриель не могла пошевелиться, ощущая за спиной напряжённое тело своей опасной спутницы, а на шее  - мёртвую хватку оголённой железной кисти. Перчатка валялась на полу, а в кожу заложницы, обтягивающую выступ  гортани,  впивались миндалевидные  лезвия «ногтей».
- Ни с  места и бросайте оружие, Эймерик, или я убью её! – Ледяным шёпотом потребовала Ла Фи.
Леди Габриель, даже являясь в некоторой степени  соучастницей разыгрываемого представления, ощутила непритворный страх. Слишком явной была уверенность, пронизывающая эту угрозу. 
Так, если раньше наёмница представлялась ей кем-то вроде мифической сильфиды, сотканной  из морозного океанского бриза, наполненного ароматом восточных специй, то теперь маленькая женщина преобразилась для Габи в безжалостную ракшаску, уверено держащую её жизнь в своей когтистой  лапе.
Возможно, недовольство Хранительницы усугублялось и тем, что свободной рукой Ла Фи взяла с дивана сумку горе-сообщницы и как ни в чём не бывало повесила себе на плечо.
Однако,  Фурньер видимо знал свою протеже слишком хорошо и потрудился изучить настолько,  чтобы  различать даже малейшие оттенки её мастерского блефа. Или же, его собственная одержимость полностью размыла границы дозволенного и тех жертв, что он готов принести во имя исполнения  профессионального и патриотического долга. Не торопясь выполнять заявленные требования, сыщик попытался ступить на скользкую тропу переговоров:
- Не убьёте. Даже у вас есть принципы!
- Всего один. – Парировала Ла Фи. - И он гласит: никаких принципов!
- Тронете миссис Эрдерхази, и ни один суд вас не пощадит.
- Можно подумать, мне с моим послужным списком есть что терять!
Повисла тишина, разбавляемая лишь ритмичным стуком колёс поезда  и жужжанием вентилятора. Оба завзятых противника, по всей вероятности, решили сразить друг друга пафосным молчанием и от того не предпринимали решительно никаких действий, способных vider un d;bat (2).
Леди Габриель, как бы наивно это не звучало, учитывая её беспомощное положение,  решилась взять ситуацию в свои руки. Натренировавшись за последние дни  в исполнение роли сломленной заложницы настолько, что теперь это амплуа   удавалось ей с самым, что ни на есть завидным мастерством, Габи издала сдавленный  крик боли, причинённой  якобы усилившейся хваткой террористки:
- Эймерик, пожалуйста! – Застонала она, мученически прикрыв для достоверности дрожащие веки. - Сделайте, что она говорит!
Непоколебимая уверенность Фёрньера дрогнула. Тяжело вздохнув, мужчина медленно положил оружие на пол и носком ботинка подтолкнул его к вымогательнице.
Присев вместе с пленницей, Ла Фи подняла пистолет и убрала его  в сумку Габриель.
- Tr;s bien  (3). А что насчёт моего?
- Простите, вашего?...
- Qui. – Торопливо кивнула Ла Фи.
Похоже, - решила леди Габриель, -  заклятые враги, как закадычные  друзья, с течением времени начинают понимать  друг друга с полуслова. А впрочем, всегда ли они были врагами...
- Разобран. И отдельными частями разложен  по карманам. Прикажете собрать?
- Ну, раз так, оставьте на память, если что вдруг случится с моноклем.
  Да, похоже тут как раз тот случай, когда «для любящего пыль из дома любимой все равно, что земля Каабы», - не сдержавшись при виде подобного фарса, мысленно процитировала Габи как нельзя более пришедшуюся к месту идиому из старинной арабской легенды (4).
- Теперь пристегните себя к креслу, - с торжественной мстительностью торопливо повелела Ла Фи, - и бросьте в окно ключ.
Мужчина безропотно подчинился.
- И запасной ключ тоже, mon brave (5).
Выуженный из одного из бесчисленных  карманов резной кусочек металла полетел вслед за своим близнецом.
Ла Фи отпустила «жертву», лишь когда та захлопнула за ними  дверь купе с внешней стороны. И тут  же стремглав бросилась  в конец поезда.
Леди Габриель побежала следом за дерзкой робеспьеристкой.
- Что вы собираетесь предпринять?
Арабка удивлённо взглянула на незваную спутницу.
- Сейчас поезд пойдёт в гору – а значит, снизит скорость. За подъёмом будет мост над рекой.
Миссис Эрдерхази это ничего не объяснило, но больше её заинтересовало другое:
- Откуда вы знаете?
- В холле на стене висит карта маршрута. Мы прошли мимо неё, когда садились в купе. – Похоже, нелицемерное  любопытство Габи начинало слегка нервировать железную мадмуазель.
Хранительнице   оставалось только молча поаплодировать. Несмотря на феноменальную память и академические знания всемирной географии, практическая топография была, пожалуй, наиболее хрупким звеном в цепи её досадных недостатков. Миссис Эрдерхази  приходилось по нескольку раз вертеть карту в разные стороны перед тем, как хоть что-то понять в нагромождении таинственных линий, значков и цифр. А уж прикинуть на глаз расстояние и правильно рассчитать время, когда,  лишь при примерной осведомленности о фактической  скорости  поезда, он  достигнет нужной точки – восходило в её представлении к области нечеловеческих способностей и вызывало воистину экстатическое восхищение.
Тем не менее, практичность возобладала над симпатиями.
«Всегда бы так…» - усмехнулась Совесть, решив не упускать ни одного момента лишний раз попрекнуть хозяйку компрометирующими её чувствами к Айдину. Также молча, не без использования устоявшихся немецких выражений, леди Габриель деликатно посоветовала совести заткнуться.
Сухим и надменным тоном оскорблённой добродетели, она заявила воровке:
- Сумку со всем содержимым, включая деньги – так и быть,  считайте благодарностью, за то, что помогли нам в отеле. Но отдайте шкатулку и мои бумаги, они вам не нужны!
Даже  на бегу Ла Фи умудрилась извергнуть из себя фонтан презрения такой кислотной крепости, что шёлковые обои вокруг, коснулось, казалось, должны были  скукожиться и сваляться шипящими лохмотьями.
-  Да с чего ты решила, что вправе делать мне подачки, богатенькая дамочка, миссис Белая Кость? –  Уязвлено парировала светило революционного аболиционизма. – И я явилась по душу Айдина, хотя это удовольствие мне, кстати, так и не досталось - по твоей милости. А в результате,  я сама попала в лапы этого французского Пинкертона! Так что это разумная компенсация, не более.
Леди Габриель, хоть и не далеко не всегда носила свой нынешний социальный статус, столь презираемый наёмницей, всё же считая себя выше того, чтобы  опускаться до ответной тирады.
За сей чинной беседой, дамы достигли последнего вагона. Ударом тыльной стороной железных пальцев, Ла Фи сбила замок. Тем не менее, что-то мешало отчаянной беглянке открыть дверь. Несмотря на редкую для женщины тренированность и ловкость, мышцы у неё были  отнюдь не из стали.
Индифферентно сложив на груди, миссис Эрдерхази с интересом наблюдала за неудачными потугами Зелёной Феи вырваться  из летящей по рельсам металлической бутылки.
Пришлось бунтарке пойти на цивилизованный компромисс с собственным жарким темпераментом, дарованным предками.
- О, дорогая, прошу вас извинить мне этот недостойный ardeur (6). Это всё мои расшатанные нервы.
Габи мягко, правда, не без колючки снисходительности, улыбнулась.
Суммировав усилия, обе дамы выбрались на обдуваемую ветрами решётчатую платформу.
И замерли. 
Преградой к цели был бледный труп Суджамала. Даже понятия не имея об основах криминалистики, сразу же кидалось в глаза, что юношу  задушили. На горле отпечатался вдавленный узор жёсткой верёвки, халатно брошенной рядом с телом. 
- Странгуляционная борозда бледная…  мучился он недолго. – Негромко констатировала Ла Фи, бегло осмотрев несчастного. На передней поверхности шеи отпечаток заметно глубже – судя по всему, убийца набросился на него сзади. А подперев телом дверь, ушёл на крышу. Ну просто le acrobate!
- Они здесь… - Прошептала Габи, скорее  для себя, чем чтобы донести более чем очевидную мысль до подруги. Жадный ветер  унёс слова, но Ла Фи угадала  реплику по движению  губ ошеломленной англичанки.
Леди Габриель была настолько потрясена внезапной гибелью своего юного соратника, что ей даже привиделось, будто  в тот момент лицо бездушной куклы террора  натужно  попыталось изобразить нечто вроде… сочувствия?
Сумку, однако, арабка  так и не вернула.
- Ну… совсем скоро мне выходить. – Безуспешно пытаясь призвать к послушанию беспорядочно развивающиеся волосы, наёмница с преувеличенной деловитостью  заглянула за бок поезда.
Впереди виднелся подъём, за которым полосой буйной береговой зелени укрывалась, темнеющая в надвигающихся сумерках, лента реки.
-  Держитесь Эймерика, он что-нибудь да придумает. При всей его невыносимости…
Не успела она договорить, как на площадку ворвался сам герой прерванного комплимента.  Вытаращенные  голубые глаза Фурньера дико фосфорицировали в обрамлении огненного нимба встопорщенных медных волос, что делало его похожим на божественную  обезьяну Ханумана, преисполненного благородной боевой ярости.
- А вы быстрее, чем я думала. - Как ни в чём не бывало, проворковала наёмница, отступая к оградительной решётке. –  Всё-таки, был третий ключ?
- Нет, всего лишь припрятал первый.
Взгляд сыщика упал на бездыханное тело юноши.
- Это не я. – Поспешила оправдаться Ла Фи. Исключительно ради того, чтобы потянуть время до момента прыжка.
- Наши враги в поезде! – Из-за ветра Габриель приходилось кричать. - Они убили Суджамала! Дожидаются, когда мы сойдём в Варанаси!
- Значит, сойдём чуть раньше. – Решительно выдал Фурньер, не сводя взгляда с одной своей подопечной, а вторую беря под руку и подтаскивая к краю платформы.
- Но… - Протестовала Габи, по мере  сил упираясь в ячейки решётки подошвами  «греческих» сандалий, -  Ференц будет ждать нас там! Что если они его схватят?!
- А что, если они  захватят всех нас разом? Уж усложним врагу задачу. Тем более, раз так сложилось, что нашей compagnie unie  (7)  - оказалось по пути.
Ла Фи обречённо закатила единственный глаз.

***
Допустим, вам надо спрыгнуть с грузовой платформе движущегося поезда. Теоретически всё относительно просто:  следует дождаться, когда скорость состава  снизится хотя бы до девятнадцати миль в час (а лучше – ещё  меньше) и, разбежавшись,  прыгнуть в сторону, противоположную его движению. И не в ту, где проложены шпалы, разумеется.
Свой здравый смысл леди Габриель утопила ещё в вонючих каналах Темзы, уважение к себе – сожгла в страстных объятиях Салаама. Итого, в арсенале хранительницы  оставались – жизнелюбие, чувство юмора и оптимизм. И последнее качество особенно возросло в цене, когда женщина увидела столп брызг, поднявшийся вокруг хрупкого тельца бесстрашно сиганувшей в реку Ла Фи. Габи бы такие «расшатанные нервы»!
- Вам известно, что неудачный прыжок в воду с подобной высоты – равносилен приземлению на каменное плато?! – Выкрикнула миссис Эрдерхази  в самое  ухо Фурньеру, свободной рукой трусливо цепляясь за прут ограждения.
 - Главное не сломать позвоночник – остальное срастётся. Et bonne chance (8)! - Ответил неунывающий костоправ, увеличивая начальную скорость полёта благородной леди внушительным пинком сзади.

***
Ференц почти уже  вверил себя заботе разлапистой  растительности джунглей, когда внезапно раздавшийся со спины щелчок барабана, подвиг капитана  к тому, чтобы обернуться и узреть неслышно подкравшегося  врага в лицо.
- Фы?!
- Gute Nacht (9), герр Эрдерхази! – насмешливо окликнул его хрипловатый голос. -  Давно мечтал познакомиться со своим зятем!
Окинув  взглядом бодрую  фигуру вроде бы давно уже почившего тестя, Ференц не сразу смог найти приличествующие ситуации слова.   Чуть полноватый и не по возрасту – и статусу – пышущий здоровьем джентльмен сделал это за него, с удовольствием воспользовавшись заминкой:
- Знал, что моя девочка – хваткая натура, но никогда не думал, что она выберет себе в мужья немца. Или… кто вы там?  Ничего личного, Ференц, но ваш акцент поистине ранит  мою душу!
 Вроде бы и не оскорбил, но и с добродушной шуткой озвученная фраза имела крайне мало общего.
И без того низкий градус дружелюбия опустился до нуля, когда по невидимой линии вокруг них бесшумно выстроились не менее дюжины солдат,  материализовавшиеся из чащобной мглы, как лесные призраки.
- А фы бы предпочли фидеть её за арабом? – Вызывающе смело ответил князь, которого любое пренебрежительное упоминание о его смешанном  происхождении вгоняло в ярость лучше быка на корриде. Ко всему, щегольской бардовый жилет мистера Когана поблёскивал в полутьме, как красный плащ тореадора.
- Ну что вы! Какая безумная вульгарность с вашей стороны предполагать подобное! Впрочем, вашего с ней союза следовало ожидать…  – Вставил Чесед. -  Ещё до  перерождения   Габриелла рассказывала  об услуге, что вы благородно оказали моей бедняжке  в Форхенштайне. Что способно вернее всего пленить сердце даже самой умной женщины, как не рыцарский поступок, пусть и не самого выдающегося мужчины?
- А фы не думали, если бы не фаши интриги и лошь, Габриель бы моя помощь никогда не понадобилась? – Зло прорычал князь. – C шего такая преданность Салааму? Он каким-то нечестивым колдофством помог фам преодолеть естественную смерть и вот фы уже бегаете за ним, как ферный пёс?
Ференц сам не знал, чего добивается своей бессмысленной дерзостью, кроме того, как получить несколько лишних  ударов от любого из солдат, когда Когану надоест выслушивать оскорбления. Он был ранен, безоружен, истощён физически и раздавлен морально. В итоге, всё, что ему оставалось – словно загнанному зверю  постараться как можно больнее цапнуть врага. Не действенно, за то хоть какое-то утешение.
- Nec sutor ultra crepidam (10). – Желчно процедил воскресший родственник.
Что бы там раньше не рассказывала Габи про то, каким замечательным человеком она запомнила отца,  видение его жены явно не отличалось объективностью. Напрашивался вывод, что в их роду бесспорно наличествовал какой-то наследственный дефект, передающийся по мужской линии.
- Я-то как раз фсегда отталкиваюсь от того, што знаю! И кое-какие из фаших грязных делишек,  Чесед,  видел своими глазами. Скашите спасибо за это сирийскому сообщнику, он тщательно задокументировал сцену допроса фрау Коган.  Кстати, Габриель тоже ознакомилась. – Смятение, ясно нарисовавшееся на лице противника, предало капитану вдохновения. –  Пофторюсь,  не имею предстафления, зачем фам понадобилось инсцинировать свою смерть или какими дьяфольскими способами вы воскресли, раз называете её «перерождением», поэтому опущу этот щекотливый вопрос.  Но, es ist tatsache (11),  што супруга фаша сбежала, испугавшись захлестнувшей фас  алчности,  когда фы узнали ЧТО  укрывает её необычный дар.  А после того, как у фас забрали ещё и ребёнка,  разыскали Дьювали и вынудили софершить самоубийство. Так что не фам осуждать свободной выбор фашей дочери. Может фы и отличный делец, но муж и отец из вас – некудыш…
Обличительный манифест прервал беспощадный удар ногой в живот. Старикан оказался силён, как любой из стоящих за ним крепких  молодых мужчин.  У Ференца на глазах навернулись слёзы, дыхание перехватило. Он согнулся пополам, беспомощно пытаясь схватить ртом порцию воздуха.
Разом выместив ярость,  импозантный   джентльмен вернул себе прежнее самообладание.
-  Всё-таки - мадьяр. – Констатировал Чесед. –  От них больше шума, чем от немчуры. И, можете считать мои слова обычным брюзжаньем тестя, но  проблем от вас, несравнимо больше, чем пользы, мистер Эрдерхази. Однако, я всё же лелею надежду, что вы, как человек деловой, найдёте в себе благоразумия  согласиться на наши кондиции…
***
- Будьте осторожны, -  произнесла Габи, оглядывая представшие перед ними девственные заросли. Она только что  выбралась на берег после экстремального заплыва и откашлялась от проглоченной воды. - Здесь должно быть повсюду змеи.
- Понимаю ваш восторг, миссис Эрдерхази, - отозвался Эймерик. - Однако, не уверен, что разделяю  его.
Наплевав  на декорум,  мужчина разделся до исподнего, и теперь был занят выжиманием из своих одежд пропитавшей их влаги.
- А с чего вы, собственно, были уверены, что я умею плавать?!
Увлечённый процессом reanimatio своей рубашки, после нежданной стирки впавшей в состояние глубокого шока, француз сделал вид, что не расслышал упрёка.
Ночь нагнала странников в роще индийского финика, известного также как тамаринд. Здраво рассудив, что  слепо продираться сквозь тропические терния не имеет никакого смысла, а ко всему, по вышеозначенным причинам ещё и нешуточно опасно, члены прерванной экспедиции  расположились на ночлег прямо там, где их застала непроглядная тьма.  Казалось, мытарства, отведённые им на этот день, закончились, когда коричневый стручкообразный плод гостеприимного древа  оказался, по заверениям Габи и их собственным вкусовым ощущениям, съедобным бобом,  состоящим из мягкой сочной пульпы со множеством плотных семян.
Неравнодушная к кулинарным изыскам,  сама миссис Эрдерхази ни за что бы не подумала, что впервые отведать важнейший  ингредиент сверхпопулярного в Великобритании «Вустерского соуса», ей случится при таких отчаянных  обстоятельствах…
Водянистый  тамаринд хоть и насыщал не так добротно, как хороший  европейский ужин, но    обладал весьма приятной кисло-сладкой белой мякотью, что для голодного желудка – и вовсе была сущей манной небесной.
Тем не менее, уже через полчаса, Габи с тоской начала вспоминать о недоеденном рисовом пироге...  Истинно говорят: оружие особенно ценно во время войны, а хлеб  -  во время голода.
К слову, скучать в гнетущей тишине путникам не приходилось – верхние ярусы этого дома природы облюбовали шумные обезьяны,  не отказывающие себе в удовольствии, как и их прямоходящие соседи,  полакомиться спелыми плодами.
              Под весёлые звуки их игрищ, Габриель  принялась за инспекцию испорченного в воде имущества.
Хвала  Британскому Картографическому Обществу – его штатные сотрудники   явно не экономили на чернилах. Хоть карты и промокли насквозь, каждая чёрточка и литера дисциплинированно осталась на единожды строго определённом ей месте, даже не помышляя о том, чтобы расплыться, дезертировав в сторону соседа. Впрочем, это касалось и бумаг Айдина Салаама. Злодей будто бы заранее знал, на какие испытания обречёт свою  неосторожную заказчицу!
Но вот спички, увы, безнадёжно отсырели. На счастье у эксгибициониста-изобретателя имелся  с собой портативный зажигающий механизм:  заключённый в бронзовый  цилиндр фитиль, смоченный горючим,  поджигался искрами, высекаемыми ударами металлических колёсиков по кремнию.
Когда языки костра, патетично призванного отгонять плотоядную живность и согревать продрогших странников, занялись озорным треском хвороста, Габи завернулась в высохшую шаль и, свернувшись клубочком, устроилась меж выступающих корней дерева.  Ощущения вернули её на много лет назад, во времена юности…
Казалось, что вот она, наказанная за очередной акт непослушания, коротает часы, запертая  в приютском «карцере» - комнатке без окон, с единственным предметом мебели в виде поеденного клопами тюфяка на грязном полу.  Голодная и замёрзшая, намеренно распаляющая в себе чувство обиды, упиваясь им – как другие упиваются алкоголем, чтобы избавиться от власти неприятных воспоминаний.  Вот только у неё воспоминаний не было.  А взамен было снедающее чувство вины…  Нет, не из-за озлившего воспитательниц  проступка, а из-за того, что, быть может, её нынешнее положение – не несправедливость судьбы, а расплата за что-то нехорошее, совершённое ею в туманном прошлом? От такой мнительности и умом тронуться недолго – скажут многие, но именно она заставляла Кумари стремиться к самосовершенствованию, а не, например, пойти по пути, который избрала для себя  Ла Фи. Сильная и смелая, даже в большей степени, чем Габриель, наёмница предпочла платить жестокому миру той же монетой, не задумываясь о средствах, какими обеспечиваются эти сделки. 
Суджамала  Габи почти не знала и от того не испытывала боли потери. Будь иначе - это было бы чистой воды лицемерием, а этот нравственный щит был  ей недоступен. Но вот терзать себя за его безвременную гибель – в этом садомазохистском удовольствии никто не мог ей отказать. Может быть, именно потому на неё свалилось это тяжкое Предназначение? Других причин, по которым страстная картёжница, курящая опиум и употребляющая крепкие спиртные напитки, знающая такие ругательства, от которых бы и боги  свалились с ударом, да ещё и изменившая мужу в придачу (не телом, так в мыслях) –  избрана судьбой хранить орудие апокалипсиса – она не видела. Дар не обязательно передавался по прямой линии – её индийская бабка, например, им не обладала, хотя и смогла признать  его в дочери. Интересно, а только ли по женской линии переходит этот олимпийский факел, или мужчины тоже способны быть хранителями? Жаль, что она не успела задать эти вопросы Суджамалу… Помыслив так, Габи не преминула снова упрекнуть себя за эгоизм: юноша мёртв, а она сокрушается, что почерпнула от него недостаточно информации!
               Тем временем Ла Фи и Эймерик, судя по всему, задумали перед сном снова помериться  - у кого язык острее. Тамагавки войны, хоть и были временно закопаны, но, видимо, недостаточно глубоко.  Краешки лезвий поблёскивали над грунтом шаткого перемирия,  и это сводило непримиримых противников и бывших любовников с ума.
Глядя на этих двоих, точно играющих пьесу о вынужденных дрейфовать  в одной шлюпке матросе  Королевского Флота и  флебустьере, Габриель  ещё сильнее ощутила своё   одиночество… Ференц был далеко – и это угнетало. И тревожило одновременно.  Больше всего она боялась, что в конце концов князь последует   отвечающему его благородной душе принципу: «если любишь -  отпусти»...  Боялась гораздо больше того, что Айдин мог использовать тоже правило, но с одним существенным дополнением: «…а не вернётся – выследи и убей». 
Но, несмотря на это и многое другое, она никак не могла синтезировать в себе спасительное чувство отторжения к виновнику её бед. Каждый раз, вспоминая о Салааме, Габриель точно бы становилась  другим человеком!
Однако, самобичевание  - хоть и являлось лейтмотивом её натуры, но она не имела обыкновения предаваться ему чрезмерно долго. Поэтому, Габи использовала тот же камертон, что выручал её всю сиротливую юность: чем жалеть себя злосчастную – гораздо занятнее понаблюдать за окружающими. Скелеты в чужих шкафах нередко способны рассмешить, в отличии от собственных.
                - Афийя… - Начал обсохший и, наконец-то одевшийся Эймерик. Судя по недоброй  ухмылке,  явно замыслив это самое  Недоброе...
- Будьте так любезны, зовите меня Ла Фи. – Недовольно  отрезала наёмница, начищая метафизическую шпагу для очередной словесной дуэли.
          -  Разве так, ma femme,  называл вас несчастный мужчина, с кем вас связывали цепи Гименея?
          -  Какие цепи, mon ami? Забыли, я  же вроде как борец  за свободу.
          -  Уклоняетесь от ответа. Боитесь поражения?
-  Да, позорно проиграть тому, кто слабее. Дайте-ка припомнить, вы, верно, имели ввиду того  мерзкого, жадного старикашку?
- Верно. И позвольте уточнить:  ныне – покойного. От чего бы, интересно?
- Арабы говорят: «Бог дал – Бог взял». Будьте же проще! Мы - одного поля ягоды, так к чему этот натянутый пафос? Преступники в большинстве своём – люди незамысловатые... И, мисье Фурньер, - с торжествующей улыбкой женщина выкатила по поле брани последний довод королей, - излагая посторонним мою биографию, не  забываете ли вы, для полноты картины, включать в неё один поворотный момент: судьбоносную встречу  смертельно раненой  жертвы обстоятельств с одним доктором, имеющим выдающийся    талант к изобретательству?
          - Скажите лучше, коварной бестии и наивного дурака! – В запальчивости произнёс  Фурньер.
Последовавший за этой несдержанной репликой красноречивый обмен взглядами  -   добавил в версию  Габи немало ценного о  прошлых взаимоотношениях её спутников.
          Возможно, незаметно для себя, миссис Эрдерхази начала погружаться в зыбкие пески царства Гипноса, а точнее, очутилась на том пограничном пространстве, когда размывается граница между сновидением  и состоянием бодрости. Ибо ей вдруг отчётливо показалось, что от ствола одного из тамариндов отделилась клякса тени и с рычанием шмыгнула в заросли.  Женщина мотнула головой и приняла сидячее положение, напряжённо вглядываясь в неспокойную область ландшафта. Быть может, виной пугающему фантому  были лишь падающие на деревья блики костра и сама тревожная атмосфера ночи, когда даже сухая ветка  способна показаться сущим монстром... Но, чем больше леди Габриель вглядывалась в переплетение растительности, тем больше ей чудилось за ней  некое настораживающее  движение…
           Тем временем, вождь Тигриная Грива не собирался так просто отступать от амазонки Соколиный Глаз:
          - Спите спокойно, берусь караулить всю ночь. Не имею желания быть задушенным во сне. - Эймерик демонстративно принялся проверять недавно конфискованный наёмницей пистолет.
          -  В таком случае,  и вы  верните моё arme individuelle (12). – Потребовала Ла Фи. – В качестве залога моего спокойного сна.
            - Кстати, я так и не выяснил, откуда у дамы это самое  arme individuelle с магазином  моей конструкции?
          -  Клиенты презентовали.  В благодарность за чертежи, что я у вас позаимствовала в нашу последнюю достопамятную встречу. – Плутовка беспардонно  пожала плечиками, лукаво стрельнув  глазом. - Они уверяли, что заказчик, некто господин Маузер, был в неописуемом восторге.
         -   Польщён, хотя никогда о нём не слышал.- Сухо прокомментировал Фурньер.
          - Думается мне, - на смену кокетству пришло мстительное выражение, - скоро не только вы, но и весь мир о нём услышит!
           Новая четырёхлапая  тень пронеслась совсем рядом со спорщиками, сопровождая своё движение шорохом устилавших землю листьев. Но, самоуверенные  людишки были слишком заняты друг другом, чтобы её заметить.
           - Вы видели?! – Испуганно призвала их леди Габриель, вскочив с места и вытянув указательный палец в сторону неведомого вторженца.
             - Обезьяны, должно быть, - предложила Ла Фи.
           - Нет. – Напрягся Фурньер, имевший некоторый опыт пребывания в джунглях. Хоть и Африканских. -   Заметьте, какая тишина!
               Действительно, стрекочущую и щебетавшую живность всех калибров  и видов будто сдуло ураганным порывом ветра.
              - И что это значит? – Предчувствуя неладное, приблизилась к костру Ла Фи.
              -  Появление хищника, я полагаю? – Габи последовала разумному примеру  наёмницы.
              -  Боюсь, вы полагаете правильно…

***
Эймерик не угадал. Точнее, суть его незаурядный ум уловил  как раз верно, но вот в количестве гений сыска ошибся. Хищников было много.
Они окружили людей мгновенно, как выпущенная из ада гигантская саранча, по пути заразившаяся  бешенством от сожранной вместе с полем коровы.
Отвратительные уродцы: некий противоестественный гибрид обезьяны и шакала, с короткой  вздыбленной шерстью  и раскрытыми пастями, хвастающими  несколькими рядами  острых клыков.
К леди Габриель на память мгновенно пришли соответствующие описания, почерпнутые  из книг по индуистской мифологии, и даже припомнилась одна занимательная  иллюстрация.  За тем исключением того, что иллюстрации не передают запаха  изображаемого. От стаи монстров исходила   раздирающая носоглотку вонь, изумительно сочетающая в себе удушливо-сладковатые  ноты трупного разложения и горечь тлеющего каучука…
 - Это пишачи, – тихо вымолвила Габриель, когда ей удалось проглотить мучительный комок. Съеденные на ужин тамаринды отчаянно просились наружу. - Переводится как «плотоядные».
- Чертовски обнадёживающий перевод! - Ла Фи держалась заметно получше, видимо, по долгу профессии, натренировавшись на вдыхании всяческих  химикатов.
Люди стояли, спина нами друг к другу, соединяясь плечами, образовав таки образом живой треугольник рядом с беззаботно пылающим костром.   Эймерик спешно импровизировал в создании факела из ветки с накрученной на него шалью Габи.  Отстреливаться – не имело смысла, с тем же результатом можно было палить по рою пчёл. От широкого ствола дерева, на которое теоретически можно было бы забраться и как-нибудь переждать до рассвета,  они отошли, ошибочно устремившись под защиту огня, и теперь были отрезаны от единственного спасения окружившей их волной блестящей, смоляной шерсти.
Тем временем пишачей становилось всё больше. Присоединяясь к соплеменникам, они садились на задние лапы, как наполняющие  лекториум студенты перед появлением знаменитого профессора. Однако, характер оскалов и нетерпеливое пощёлкивание зубами – навевало иное сравнение. Складывалось впечатление, что хищники не начинали трапезы, пока не соберутся все их голодные собратья. Красные точки следящих за ними глаз, блестели ото всюду, как некий  кошмарный  аналог звёздного неба.
- Что ещё вы о них знаете? – Напряжённо оглядывая тварей, спросил Фурньер.
К сожалению, Габи мало чем могла утешить своих спутников:
-  Они – злые духи, стоящие в иерархии тьмы на ступень  ниже ракшасов. Когда первотворец Бхарма, ратуя о вселенском равновесии,  создавал последних из своих стоп, то из капель воды, омывшей затем его ноги,  возникли первые пишачи. Упав на землю – они слились с мраком, множились в ходе тысячелетий, заполняя ночную мглу.
- Их функция? Кроме «вселенского равновесия», разумеется?
- Главное  стремление этих демонов – разрушение плоти человеческой, истребление телесной оболочки, хранящей в себе жизнь.
-  А чем истребляется их телесная оболочка? – Встряла наёмница.
- Молитвами…
- Ну, так молитесь тому, кто их там навоссоздавал!
- Я… не умею.  - Виновато шепнула женщина.
- Что?! И это говорит хранительница?! На что вы тогда вообще способны?
- Не орите на неё, Эймерик! – Яростно вступилась за подругу Ла Фи. Ваши   гневные реприманды не помогут. Хотя бы перед лицом смерти, будьте же джентльменом, а не  эгоистичным, ёрничающим грубияном!
- Кто бы говорил. И это из-за вас мы тут очутились!
- Я  с собой никого не звала.
- Господа,  – Примирительно начала леди Габриель, обретя некоторую уверенность в запоздало  пришедших ей на ум особенностях «жизнедеятельности нежити». - Я никогда не изучала этот вопрос, так как, во-первых, готовясь к поездке в Индию, даже не верила в их реальность, а во-вторых, согласно тем же сказаниям – пишачам позволено пожирать только детей, не достигших шестнадцатилетней зрелости!
- Им что, документы показать? – Фыркнула наёмница, снова демонстрируя фантастическое пренебрежение к смерти.
Механическое сердце ли делало её такой противоестественно бесстрашной или... это была храбрость человека,  не дорожащего жизнью ввиду того, что в ней ей нечем было дорожить?
- Не думаю, что они смогут разобрать ваш аусвайс. – Сама Габи позорно умирала от страха, но неимоверно хотела соответствовать боевой феминистке  в  мужестве. - Они должны ощущать такие вещи, как акулы чувствуют  кровь в воде.
- Значит, либо кто-то из нас весьма  удачно скрывает свой возраст. Либо им забыли эти сказания довести.
Произнося это, Ла Фи брезгливо пнула ногой ближайшего пишача, решившегося протянуть к ней когтистую лапу. Маленький, но твёрдый каблучок сапожка с высокой шнуровкой пришёлся точно по наглой морде. Опешившая тварь отскочила к товарищам, не в состоянии немедля среагировать должным образом на вопиющее нахальство строптивого мяса.
– Подавишься, мохнатый ублюдок! – Мимолётная победа  над мифолого-зоологическим нонсенсом  приукрасилась тонким намеком, что отнюдь не вся она состоит из живой плоти.
Внезапно, Габи охватила слабость,  уже знакомая по предыдущим видениям. Но, никаких новых картин – чужедальних пейзажей или незнакомых людей – не возникло в её сознании. Ухватившись за руку Ла Фи, она     принялась усиленно моргать, пытаясь хоть что-то разглядеть вокруг  себя.  Нет, с глазами миссис Эрдерхази  было всё в порядке, и костёр не потух, но   перед внутренним взором женщины ни с того ни сего выросла   плотная стена  мрака.   Она увидела  мыслишки пишачей – почти осязаемые, чёрные, как сгустки свернувшейся крови, наполненные голодом  и первозданной животной ненавистью. Хотя, не совсем так… Обыкновенные  звери  убивают лишь ради  выживания – а этими  демонами словно руководила чья-то сторонняя воля. И эта воля слала им лишь один приказ: «Убить».
Из транса леди Габриель вывел пронёсшийся по джунглям вой. Издавать такие душераздирающие звуки не могло ни одно из земных существ. Пишачи подняли вверх щетинистые морды и послушно замерли в ожидании  хозяина пира…
Для Габриель настал момент истины. Можно было бы даже сказать                «инициация» её как хранительницы – но в тот момент попросту не было времени для поиска  возвышенных эпитетов.
Габи вдруг отчётливо поняла одну элементарную истину, уже     косвенно   озвученную Фурньером: если  она не сумеет спасти их маленькую экспедицию здесь и сейчас, то, как она   собирается спасать от разрушения целый мир?
Невозможно в один момент стать истинно верующим. Однако,  что  мешало ей      напрямую обратиться за помощью к тем Высшим Существам, что, не испрашивая разрешения,  снарядили её в этот своеобразный крестовый поход?
Габриель как можно более крепко сомкнула веки, чтобы преодолеть страх, парализующий её при виде сотен инфернальных уродцев, пристально следящих за ней кровавыми бусинками зрачков.
Казалось, губы сами начали произносить слова молитвы.  И это были не заученные  фразы, они  шли от сердца, скрижалями запечатлённые  на её духовной сущности, как родимые пятна на теле младенца. Исполненная дьявольской решимости и безосновательной уверенности в своих силах, женщина пошла в  бой  как Пандавы на Кауравов...
Оторвавшись от не сумевшей удержать её за руку Ла Фи, Габриель шагнула в сторону зубастых палачей Тьмы, простирая руки к звёздному небу:

- О, ШИВА!
            Ты — Солнце,
            Ты — Луна,
            Ты — Огонь,
            Ты — Воздух,
            Ты — Вода,
             Ты — Пространство,
             Ты — Земля.
               О, ШИВА! Я  испила вод реки, что питается от священных потоков великой  Ганги! Моя  кровь м моя плоть  очищены и губительны для извечных врагов твоих! Они нарушили закон! Так пусть вкусят её, жадные, и тем отведают твоей безграничной мощи,  на гибель свою!
Словно дождавшись условленного сигала, первая тварь прыгнула, вцепившись женщине в предплечье. Её одновременно потряс и лишил  чувства реальности оглушительный женский вопль. Звуки собственного голоса достигали мозга раньше, чем телесные ощущения - нервных окончаний. Или, это кричал кто-то другой?... Разве с ней был кто-то ещё?... Мышление блокировалось дикой болью.
Невыносимая мучение, когда сотни жадных челюстей сомкнулись на её плоти, отрывая мышцы от костей – стали последним воспоминанием, сопроводившим хранительницу во тьму беспамятства…
Сноски:
(1) Дорогой друг (фр.)
(2) Разрешить спор (фр.)
(3) Очень хорошо (фр.)
(4) «Лейла и Меджнун».
(5) Любезнейший (фр.)
(6) Горячность (фр)
(7) Дружной компании (фр.)
(8) И желаю удачи (фр)
(9) Доброй ночи (нем.)
(10) Не суди о том, чего не знаешь (лат.)
(11) Это факт (нем.)
(12) Личное оружие (фр.)