Триста лет ганджубаса

             Ганджубас, это вообще-то трава. Но для меня, в вышеупомянутом словосочетании, скрыт иной смысл. Хотя в нем нет никакого смысла.
             Потому что сон приснился идиотский. ****ь такая. Не буду рассказывать, нет ничего скучнее, чем описание сна. Я эти описания всегда пропускаю, даже у любимых авторов, ни одного интересного не встречал, или врут беспомощно или неудачно имитируют алогичность.

             Но персонажи сна, употребляли слова, прижившиеся в языке и вызывающие у меня устойчивую симпатию:
             Полюбасу – (по-любому) – в любом случае;
             По чесноку – (по честному) – по гамбургскому счету;
             Сам язык всегда умнее людей разговаривающих на нем. Ненужные слова – отметает, понравившееся – оставляет. Раз слово живет, значит, оно – гуд.
             Возможно, это говорит о моем дурном вкусе и природной лени. Например, вчера в книжном магазине держал в руках две книги: сборник статей Лотмана по семантике и попсовую биографию Джеймса Бонда. Купил биографию.
             И не пожалел.
             Главное, там не было, всяких чемоданчиков и куропаточек.
             Это только слова из словаря любви не могут звучать пошло, в отличие от многих других. Приляпай уменьшительно-ласкательный суффикс к слову, скажем, мужчина. И что получишь? Мужчинку.
             Это – атас.

             Чувак под окном припарковал тачку: какой-то косоглазый родстер. Из открытых дверей хреначит музон. Парень расслаблено курит, выставив одну ногу на улицу, ждет подружку. На голове у него красная бандана, а в ушах золотые серьги: кольца диаметром миллиметров по сорок. Выглядит это всё неплохо. Но холодновато, учитывая погоду за бортом. Вот к нему, к расслабленному, слово ганджубас, должно подходить как родное.
             Я минут пять разглядываю его в окно, а потом возвращаюсь за компьютер.
             Сбил меня, зараза, а мысли все дюже пугливые.

             Так вот, я хотел рассказать про лошадь.
             Ездили мы группой товарищей на небольшую частную конюшню. И познакомили меня там с кобылой по имени Похвала. Я на нее посмотрел и попросил у хозяйки:
-- Можно понюхать?
-- Да.
-- А поцеловать?
-- Конечно – Ирина засмеялась.
             Тогда я прижался своей мордой к лошадиной, вздохнул запах, закрыл глаза и заплакал. Честное слово. Стою, обнимаю, а из глаз ручьем текут слезы.
             Все офигели слегка и засмущались, а хозяйка конюшни Ирина сказала:
-- Ничего. Нормальная реакция из прошлой жизни.
             А я вытер сопли и отказался на Похвале кататься, неудобно мне стало. Появилось твердое ощущение, что она умнее меня. Так с какого хрена, я на нее сяду и  поеду?
             Отошел в сторонку, закурил. **** я – думаю – это депо по девятой усиленной. Устроюсь в конюшню: буду денники убирать, лошадей чистить, навоз в мешки складывать, с Похвалой обниматься с утра. Чего еще надо?
             Кому-то рутина осточертевшая, а кому-то счастье.
             Так всегда.

             Это чисто идея фикс у меня такая, найти работу поромантичнее. Чтобы она незаметно превратилась в стиль жизни. Потому что в трамвайном депо из романтики, только пьянка, она же стиль. Вон Палыч уже настилизовался до первого инсульта, а какой спец был по спиртосодержащим жидкостям.
             Сгубило человека плановое, но неумеренное употребление.
             И мы все там будем, гораздо раньше назначенного времени, по тем же причинам. И не воплотим ни хрена из задуманного, из потаенных мечт.
             Ни нового карбюратора «Солекс» на старую жиговскую тройку.
             Ни девяностометровой яхты в гавани Монте-Карло.
             Нихуя.

             Я уже не говорю про прованские виноградники и съемки в продолжении «Неудержимых». Тут перед поездкой в Ялту, две недели думаешь, нуна тебе это или не нуна. Чего уж заикаться о смене места жительства, с Петрозаводска на Иерусалим.
             Учили-учили меня умные люди: радуйся тому что есть, находи прелести в отсутствие оных, оттягивайся в минуты счастья и не откладывай его на потом. Все бесполезно. Как взгляну на окружающий пейзаж, преимущественно индустриального типа, так отказываюсь наслаждаться моментом.
             Ну не прет меня.
             Только так, иногда, сидя в гараже, закуривая после стапятидесяти, подумаешь – а чего? Нормально живем. Достойно. И ряд этих страшных железных коробок, набитый древними Фордами и Москвичами вперемежку с выкинутым из дома хламом, вполне ничего себе.
             Родной и уютный.

             И я до сих пор обожаю пустые макароны. И консерву прямо из банки. Хоть меня и ****или за это половником по голове все мои четыре с половиной жены.               

             А про ганджубас вот что.
             Эта фраза вертелась у меня в голове на протяжении всего сна. Собственно, весь сон был построен вокруг нее.
             Что-то в ней было важное. Ключевое.
             Но я не помню.