Дурочка, дуреха, глава третья

                3

              Едва дверь за мужем закрылась, Олеся уставилась в потолок воспаленными от бессонницы глазами. Ей всегда удавалось справляться с бедою без слез. Последний раз она плакала, когда умерла мама. Когда с отцом случился первый инфаркт, она сосредоточилась на конкретной помощи ему, так что некогда было страдать.   
              Пока отец лежал в клинике, а потом в реабилитационном центре, приходилось столько бегать туда-сюда, что от усталости она засыпала на ходу. Валентин даже не догадывался, что именно в этот период любовь жены к нему окончательно увяла. Оставались многочисленные домашние привычки, семейные ритуалы, за которыми так легко было скрывать угасающие чувства.
              Из собственных наблюдений за жизнью знакомых и коллег по работе, из книг, фильмов и всяких телешоу Олеся убедилась, что эгоизмом страдают все мужчины поголовно, и с этим надо смириться. Но она слишком долго смирялась. Болезнь мамы, когда ей, единственной дочке, пришлось взвалить на свои плечи хлопоты сразу о двух семьях, высветила эгоцентризм Валентина во всей полноте. Он так ловко избегал всяких забот по дому, так артистически увиливал от ответственности и прямой помощи, что Олеся поневоле стала смотреть на супруга трезвыми глазами. Все, что она раньше  считала в своем жизнелюбце и гурмане милыми слабостями, вдруг обернулось махровым эгоизмом. Она по-прежнему все делала сама и только в чисто мужской работе просила помощи, но это случалась нечасто.
             Когда в школе были неприятности, и хотелось поделиться с мужем, попросить совета, тот слушал, но как! Краем уха, либо изображал внимание, а сам смотрел спортивные новости, довольно живо на них реагируя. Олеся замолкала и уходила к себе, в себя. Валентин даже не замечал ее исчезновения. Как не замечал и того, что Олеся уже и не заикалась о своих проблемах. Хуже другое: у нее почти исчезло желание близости. Когда-то, когда они с мужем без конца целовались, оставшись наедине, она с ужасом  думала: «Неужели наступит такое время, что нам не захочется касаться друг друга, целоваться и обниматься?! Вот как моим родителям?»
              Такое время наступило незаметно. Любовь истаяла. И в тот же момент, как Олеся это осознала, судьба утешила ее, подарив нежное внимание другого мужчины. Вот почему она не приняла  мужнину измену как непоправимое горе.
              Валерий Алексеевич был ее коллега, учитель физики, славный парень, моложе ее на несколько лет, то есть – из другого поколения, а потому – посторонний. На его ласковый взгляд она натолкнулась неожиданно во время педсовета. Обернулась на какое-то движение позади себя и..словно увидела впервые. Она ему улыбнулась, по- женски точно расшифровав этот сигнал внимания. И неожиданно так разволновалась, что до конца педсовета уже ничего не слышала. Вдруг она осознала, что Валерий Алексеевич всегда садился к ней поближе на разных собраниях. У него не было классного руководства, а такие учителя чувствуют себя свободными в этой совершенно не свободной среде. Ему не надо было следить за классом, дисциплиной, не надо было подсчитывать, все ли на месте, не удрал ли кто с нудного мероприятия. Это Олеся, как наседка, пересчитывала глазами своих цыплят во время обеда в школьной столовке и на субботниках – ей было не до чужих взглядов. А сейчас до нее вдруг дошло, что Валерий крутится в ее орбите после уроков. Заговаривает, она на вопросы мимоходом отвечает, улыбается вежливо. От других она знала, что за ним старшеклассницы увиваются и студентки-практикантки. Многие считали, что читать физику в школе, когда для мужчин кругом работы навалом, если он не филолог, – глупо. Зато во времена перестройки Валерий оказался в выгодном положении – ему не пришлось таскать безобразные сумки со шмотками через границы, а потом стоять рядом с торговками на рынке. Он получал свою зарплату и не метался в поисках хоть какого-то хлебного местечка.
               Несмотря на свои тридцать семь, Валерий Алексеевич не был женат, а это подогревало к нему женский интерес до самого высокого градуса. Краем уха Олеся слышала, как молодые учителя обсуждали его манеру одеваться, видела, в каком цветистом во всех отношениях окружении он уходит после уроков. Он всегда был окружен молодежью. Его часто ругали директор и завучи за побеги с партсобраний, за «равнодушие к общим интересам коллектива», а он только лениво защищался своей обаятельной улыбкой. И ему все прощали, потому что – так говорили вокруг – он был бог в своей физике, а дети его обожали.
              Все это пролетало мимо Олеси, слишком ретиво выполняющей все свои роли – хорошей жены, матери и педагога. Ее за это и не очень любили коллеги – с такой не посплетничаешь.
              Этот странно-нежный взгляд словно разбудил ее, заставил оглянуться на окружающих и себя. Оказалось, что на переменках ее коллеги не сидят в классе, наводя порядок в кабинетах, а собираются кучками посплетничать. Их подопечные детки орали, гоняясь друг за дружкой по коридорам, кто-то кого-то лупил, кто-то курил в туалете, малышня визжала, образуя мала кучу. А Олесины ученицы прохаживались по коридору парами, никого не задирая, мальчики обменивались переводными картинками, машинками или о чем-то спорили. Олеся проветривала класс, ежась от сквозняка, или готовила к следующему уроку наглядные пособия. Наверное, она казалась коллегам  жуткой занудой.
                «Странно, что он вообще меня заметил», – подумала тогда Олеся, чувствуя мужской взгляд на своей спине, словно была голой. Она даже обернулась еще раз – проверить: может, ей все почудилось. Нет, Валерий Алексеевич улыбнулся ей так радостно-ласково, что Олеся невольно дрогнула губами и засмеялась взглядом.
Зато после педсовета она так быстро шмыгнула из зала, что чуть не сбила директрису с ног.
                Никто за нею не погнался. Ночь она провела почти без сна. Это было странно: один мужской взгляд так выбил ее из строя верных жен, что воображение пошло рисовать слишком смелые картинки. Теперь при встрече с Валерием в школьном коридоре она ответно улыбалась и отвечала на его дежурные вопросы, правда, мимолетом. Вскоре они уже болтали на переменках возле ее классной комнаты. Почему-то Валерий толкался на первом этаже регулярно, хотя его кабинет был на четвертом. Говорили о всяких пустяках, связанных с их профессией, поругивали школьное начальство за несправедливость к кому-то из коллег, рассказывали о своих учениках и их родителях. Потом темы приподнялись на более высокий уровень – до обсуждения  передач по телевизору и книг. Оказалось, что Валерий много читает и на все имеет свое мнение, иногда парадоксальное, вразрез с большинством.
               Однажды Валерий предложил после уроков прогуляться по парку. Они шли на расстоянии друг от друга, но в одной зоне взаимного притяжения. Тогда Валерий и рассказал впервые о своих домашних проблемах: не женат, потому что с первой женой разошелся. Жена успешно вышла замуж. Новую жену, если бы такая появилась, ему бы некуда было вести – он жил с матерью в однокомнатной квартире. Мать страдает тяжелой формой гипертонии, и он не может надолго  покидать дом.
               Сейчас, слава Богу, к ней приехала родная сестра, так что появилось свободное время:
              – Тетку я люблю, но она захватила  мой любимый диван, – весело добавил он.– А я обитаю в кухне, на раскладушке. Это, конечно, терпимо, но вот то, что тетушка оккупировала телек, и смотрит абсолютно все сериалы...
Валерий развел руками и засмеялся. Олеся ответила ему улыбкой сочувствия. Ей нравился его тон – доброжелательный, не брюзгливый. Последнее время она чаще слышала в голосах коллег не просто раздражение, но и плохо скрытое озлобление против всех.
              Пока тетушка была на боевом посту возле матери Валерия, тот не торопился домой, и прогулки по парку стали почти ежедневным ритуалом, в котором оба чувствовали себя легко и радостно. Конечно, Олеся не пылала страстью к своему неожиданному ухажеру. Это была глубокая симпатия. Ей нравилось, что Валерий не торопит событий, не лезет к ней с поцелуями, не объясняется в любви. Их чувства  как бы набирали силу, становились теплее с каждой встречей.
              И вдруг стало совсем горячо. Как-то они возвращались с длиннющего педсовета, по привычке зашли в свой парк и, покружив по его аллеям, приземлились на скамейку под кустом сирени. Та как раз цвела, и запах ее, почти одуряющий, накрыл их с головой. Как-то одновременно они повернулись друг к другу и стали целоваться. Сначала робко, как дети впервые, потом уже не могли разомкнуть объятья, словно срослись воедино. Ничего больше не произошло – их вспугнула парочка в поисках свободного места. Но с этого свидания в душе и теле Олеси произошел как раз тот сдвиг, что и толкает влюбленную женщину на окончательную измену. И Валентин делал все, чтобы подогреть эти чувства жены: приходил поздно, от него попахивало пивом, он наведывался в спальню реже прежнего и был сосредоточен на чисто мужских интересах: футбол, бокс – естественно, по телевизору, газеты, поглощение еды в любимой лежачей позе. И никаких тебе ласковых слов, комплиментов, на которые у него давно иссяк талант, никаких расспросов про работу или дочку.
               – Слушай, – однажды спросила Олеся у супруга, пока тот ел и читал газету одновременно, – если бы я исчезла... ну, пропала без вести или погибла от рук хулиганов, – тут он поднял глаза, – ты бы смог... опознать мой труп? По одежде, например?
               – Что за больная фантазия? Кто ты такая, чтобы тебя похищать или убивать?
               – Нет, ты скажи! Если бы! Как я одета, например, мог бы описать в милиции?
               Валентин послушно оглядел жену в халате и тапках, ухмыльнулся, пожал плечами.
               – Ну, хотя бы одну вещь мою опиши. Которую я не снимаю много лет?
– А черт его знает, – весело ответил Валентин.– У тебя много тряпок, как у всех баб.
               Олеся только вздохнула, выходя из комнаты.
               И вот теперь эта интрижка с некой Тамарой... Ничего Олеся не ощутила в своем сердце, кроме досады. У нее самой было рыльце в пушку, как она считала. Правда, до самого главного дело  тогда еще не дошло – негде было встречаться с Валерием. Иначе она бы уже согласилась на все: Валерий становился все роднее и ближе, а Валентин – чужим. Очевидно, надо расходиться, подумалось Олесе. Спокойно подумалось. Еще пару лет назад эта бы история выбила у нее почву из-под ног. Она была идеальной женой, не сознавая того. Ей казалось, что почти все так и живут, как она, – интересами своего мужа и детей, отодвигая собственную персону на второй и третий план. Уж судьба у женщины такая, от природы. Выходишь замуж, рожаешь детей, так готовься ко всевозможным жертвам.
               Из-за переразвитого чувства долга по отношению к семье Олеся лишила себя радости женской дружбы, так порою облегчающей жизнь. Ей казалось, что семья не должна страдать от большого количества приятелей, а тем более подруг. Те отвлекают от обязанностей жены, а муж и должен быть другом. Не стал Валентин другом. Первое время был любовником, партнером по сексу, как сейчас цинично говорят. Не очень плохим мужем, не очень хорошим отцом, но... Но и она была не очень хорошей матерью, как оказалось. А ведь старалась! Может, и правда, как утверждает Валерий, что заложенное от природы в человеке можно только подкорректировать, а в корне изменить нельзя. Личностью рождаются. Ее ученики, например, растут, но свои недостатки и достоинства сохраняют в приблизительно тех же пропорциях. Двоечники редко становятся отличниками, маленькие завистники становятся большими завистниками, лентяи, если не находят любимого дела, лишь укрепляются в своем пороке. И Ниночка взяла от своего папаши не лучшее...
                В общем, Валерий  сейчас был другом и подругой одновременно. Так случилось, что именно ему она стала рассказывать о своих неприятностях (в школе таких полно!) и небольших семейных радостях. Что этих радостей у нее совсем немного, Валерий понял быстро. И все было бы хорошо и спокойно в их отношениях, если бы однажды он не сказал, обнимая ее (они забрались в гущу Ботанического сада и сидели на траве):
                – Все, больше я так не могу. И не хочу.
                – Как – так? – испугалась Олеся.
                – Ты вроде не понимаешь. Слушай, сколько лет твоей дочке?       Наверное, она больше разбирается в отношениях между мужчиной и женщиной, чем ее мама. Мы с тобой застряли на уровне  современных подростков. Я так понимаю: твой брак не удался. Или вернее – твой брак распадается. А я свободен. Давай поженимся.
                Олеся замерла. Она не считала тогда, что брак распадается. Она считала себя изменницей, но была не в силах отказаться от радости этих запретных встреч. Тамара еще не возникла на горизонте – так думала Олеся. Валентин ничем не выдавал своих связей на стороне, просто задерживался на работе дольше обычного. Он уже и не оправдывался, однажды сказав, что собралась наконец-то компания для преферанса. Пусть себе играет сколько влезет. Все равно общение не получалось. Не считать же таковым рассеянные комментарии по ходу телепередачи. Но ведь никаких скандалов в доме не было! Разве расходятся вот так – с бухты-барахты?!
                Была еще причина, почему разговор на эту тему испугал Олесю: она боялась, что будет не на высоте в сексуальном плане. Валентин ей уже прямо говорил, что она «невыразительна в постели». Это ее удручало. Наверное, он прав. Вот и с Валерием ей хочется просто целоваться да обниматься – не больше. Он моложе и, наверное, темпераментней. Она его разочарует, и тогда конец даже такому маленькому празднику в ее жизни. Но... пожениться? Как это – при живом муже, да еще ей не изменяющем?
                – Почему ты молчишь? Что тебя пугает?
                Вот, он так понимает ее! Сразу нашел нужное слово.
                Олеся вздохнула и жалобно глянула на Валерия своими темными очами, которые так нравились мужчинам, а она вроде бы и не замечала этого.
Он потянулся к ней, обнял, прижимая ее голову к своей груди.
                – Дурочка моя, глупышка...
                Наверное, она-таки дурочка. Что-то часто ее так называют. Правда, никто еще не сказал: «Ду-ура ты!» Дурочка звучит нежно, но суть одна. Она действительно  в какой-то степени просто инфантильна.
                – Глупая ты девочка. В общем, думай. А я уже все продумал. У меня появился вариант: тетушка решила разменять свою квартиру в Новомосковске. У нее трехкомнатная. В нашем городе ей светит только две комнаты. Одну она отдаст мне, если получится две однокомнатные. В общем, она размечталась меня женить и с сестричкой соединиться. Не хочет умирать в одиночестве. Детки ее живут в России, сюда не желают перебираться, муж умер в прошлом году.
                Такой прагматизм Олесю испугал еще больше. Как он все продумал! Ей даже не пришло в голову, что он не посягает на ее жилплощадь, то есть, не напрашивается в жильцы. Она упорно оставалась на уровне романтически влюбленной барышни, для которой вне любви не существует бытовых проблем. Ну – разве что барышни не совсем порядочной по отношению к своей половине... Неожиданная измена мужа как бы оправдывала ее грех. От этой мысли становилось стыдно. Нет, все-таки  была она белой вороной...

    Продолжение следует  http://www.proza.ru/2010/09/21/2