Отец Уильям супервизор Йоркский

Отец Уильям супервизор Йоркский

                Пусть циркуль мерит мрак, умы объявший,
                И совесть спящую стук будит молотка,
                Угольник меч пусть силу снова взявший,
                Закон предвечных истин чтить воздаст.
                Л. Осинский

                01
               
  В день Иоанна Богослова эдинбургская таверна «Святого мученика Альбана» традиционно закрывалась для случайных посетителей. Сам вид ее, в этот декабрьский день преображался: двор затягивали тенты, столы сдвигались в линию, вдоль которой пылали жаровни, стены, закрывали полотнища со знаками различных цехов гильдии каменщиков. Роскошь, с какой обставляли и украшали таверну цеховики, могла спорить лишь со знаменитыми празднествами торговой гильдии. Да и публика, почтенно внимавшая чтению устава Эдинбургской ложи каменщиков, не уступала им в солидности, не только по богатству одежд, но и количеству «городской аристократии» - облаченных в почетные ливреи «ливрейников», имеющих право голоса на выборах парламента и муниципалитета. Таковые были и среди  делегатов, прибывших на ежегодное всеобщее собрание шотландских каменщиков.
    Собравшиеся в таверне при всем разнообразии одежд и статуса облачались в белые передники и перчатки.
    Лишь во главе собрания в черной монашеской ризе сидел старик, без перчаток и передника, которые так и лежали перед ним на столе, куда их
поднесли с глубочайшим почтением. Передник и перчатки символизировали единение и братство гильдии.
   Но кто посмел бы сделать замечание верховному представителю священного Капитула, отцу Уильяму, супервизору Йоркскому?
Старик тяжелым, хмурым взором мерил собрание каменщиков. Не укрылись от него ни высокомерное безразличие ливрейников, ни заискивание и кичливые наряды мастеров,  ни недобрые переглядывания и перешептывания эдинбургских подмастерьев. Да и кому как не ему, «верховному надзирателю», «главному мастеру каменщиков» не знать, что стоит это «единение и братство»?
  Но когда взгляд супервизора остановился на молодом мужчине с завязанными глазами, введенном  в собрание, лицо старика изменилось. 
Он стоял в неудобной позе, широко расставив ноги, из открытой раны на груди  сочилась кровь,  собранная в кубок управляющим мастером.
- «Леон из Йорка!» – провозгласил оратор – «признаешь ли ты начертанное в Святом Откровении Слово Божье за истинное к любому обретению и спасению руководство?»...
   Мужчина отвечал утвердительно, негромко, по-юношески искренне, передавая  присутствующим радостное волнение.
... – «Смешав кровь свою с кровью братьев, признаешь ли ты вообще всех людей братьями своими?»... 
  Отец Уильям жадно любовался им, не без гордости разглядывая атлетическую полуобнаженную фигуру.
... – «Признаешь ли ты работы каменщицкие превыше жизни своей, и готов ли  служить им до конца дней своих?»…
   Он помнил Леона совсем малышом, и уже много лет мечтал об этой встрече. Грудь старика сдавили нахлынувшие чувства, он с нетерпением ждал конца церемонии, когда вновь сможет обнять Леона.
– ...«Леон из Йорка! - Данное слово свято ли для тебя?» – прозвучал, наконец, последний ритуальный вопрос.
  И вот уже выдвинулась процессия надзирателей, для подготовки главной, заключительной части церемонии посвящения в подмастерья – сообщение новообращенному члену ложи каменщиков секретного слова подмастерьев.

  Глядя, с каким трогательным трепетом Леон облачался в белый передник, Отец Уильям опустил голову. Перед ним лежал такой же символ цехового братства. 
– Братство каменщиков,  так называемых «масонов».  Сколько сил и лет посвятил он этому братству? ... Достаточно, что бы уверовать что «братство» может быть только «Христовым». Его простая черная риза и есть истинный символ единения и братской любви, а не эти передники по верх разношерстных нарядов. Кому как не ему, верховному представителю Священного Капитула, отцу Уильяму, супервизору Йоркскому, не знать, сколько мути скрывает душа человеческая, сколько мерзости и порока вмещает она... – слишком много, слишком даже для «Него», а не то, что любви человеческой! И что могло быть выше того предназначения, которым милостью или наказанием Божьим посвящена его жизнь – борьбе за чистоту душ...
 Ибо нет иного пути к истинному братству и равенству, кроме как через покаяние и очищение, усмирение пороков и подавление ереси!
      Разве не должен был он, как исполнитель и орудие воли Всевышнего принести в жертву Леона? Или Леон разве не был орудием Господним, а жертвой он сам?
   На глазах старика навернулись слезы, перед ними снова стоял не мужчина, а малыш, несчастный, напуганный, одинокий. Никто не знал, какого он рода-племени – мать он не помнил, а отец только что погиб при обрушении лесов на строительных работах под патронатом церкви Святого Павла. Погибший не был каменщиком, был бродягой, прибившимся к  Йоркской артели. Тогда именно в этом  отец Уильям увидел проведение Господне. 
   Обличенный церковным капитулом властью супервизора, он обязан был нести свет христианства в закрытые, полные жестоких языческих традиций цеховые сообщества. Беря Леона под личную опеку, он ясно осознавал значимость для церкви этого ребенка.
  Одним из наиболее диких и противных христианской церкви масонских обычаев был «принцип крови» - обучение ремеслу и передача профессиональных знаний лицу не связанному кровными узами считалось в сообществе каменщиков преступлением, заслуживающим смерти.
    Подобным анахронизмам, давно никто не следовал, городские ремесленники вовсю пользовались выгодами приема учеников, тем более что за это готовы были платить. Некоторые, подобно Экзетерским портным обнаглели настолько, что уже сам городской муниципалитет обратился с просьбой к королю лишить их привилегий, которыми они торгуют направо и налево, принимая в гильдию кого попало, даже и не граждан города!
   Лишь масоны оставались обособленной кастой исповедующей родовой принцип. Для взлома этой языческой твердыни и нужен был Леон.
Безродный сирота, оплативший право быть каменщиком кровью своего отца... – разве мог капитул церкви Святого Павла выступить против масонов под лучшим знаменем?  Было решено по исполнении Леону двенадцати лет, предать его ложе каменщиков от имени христианской церкви с официальным требованием принятия его в статусе ученика. Подготовить меры, что бы к этому времени и об этом требовании, и о решении Йоркской Ложи стало известно всей Шотландии. До той поры сохранять тайну, поручив Леона заботам отца Уильяма.

 Невозможно передать, чем стало время, проведенное с Леоном для отца Уильяма. Ему, всецело посвятившему себя служению Господу, никогда не  приходила мысль о детях…, а если и приходила, то лишь как о тяжком кресте, расплате за первородный грех…, избавлению от которого он не просто не сокрушался, а благодарил Всевышнего!
  Но к тому, что Бог ниспослал в лице Лиона, он был не готов….
Надеясь, пробудить в сыне бродяги чувства доброго христианина, он столкнулся с такой бездной детской чистоты и смирения, что она поглотила его вместе со всеми стройными доктринами. 
    Достаточно сказать, что еще долго после расставания с Леоном отец Уильям помнил каждую минуту «той жизни». Он, порой забывавший, где был и что делал вчера, мог в любой момент ответить - какую букву, слово или строку священного писания выучили они в этот день, каким было самочувствие Леона,  какой стих читали на ночь, что было на ужин, сколько чашек стояло на столе и даже, сколько лучин было на камине именно в этот день и в эту минуту несколько лет назад! ...Это было похоже на сумасшествие. Потеряв счет времени, отец Уильям молился об укреплении слабой своей души.
   Сумасшествием было и то, что однажды ему почудилось, что он разом все забыл... он не мог вспомнить даже лица Лиона! Лихорадка сковала отца Уильяма, заточив в келье. Он пугался шагов, скрипов, панически боялся улицы. Его душил страх, что, даже увидев Лиона, он не сможет его узнать...

 
  Между тем наступление христианской церкви на масонов развивалось успешно. На переговорах с церковным Капитулом каменщики приняли все основные требования церкви: С публичным покаянием, отречением от «принципа крови» и принятием Леона в братство, масоны подтвердили право церковного Капитула осуществлять высшее руководство ложей, признав за Капитулом церкви Святого Павла право, выдвигать своего представителя на возведение в степень «главного мастера».
... Таким образом, подчинение масонских лож автоматически переходило супервизору Йоркскому.
…Среди условий масонов, принятых к исполнению церковным Капитулом, было требование отказа церкви от предъявления любых прав на Леона, включая запрет встреч и контактов с кем-либо из общины церкви Святого Павла...  Много позже оправившийся от лихорадки отец Уильям выяснил, что масоны увезли Леона в Эдинбург, главную ложу Шотландии.

     Лишь беззаветная вера и упование на Господа спасли отца Уильяма. Молитва и тайная надежда вернули к служению супервизора Йоркского, теперь признаваемого каменщиками «главным мастером».
  И служение это было нелегким.
  Жребий погрузил истового христианина отца Уильяма в самую клоаку язычества и ереси. Но чем ревностней он исполнял свой христианский долг, тем меньше поддержки находил даже в церковной братии. Все более сгущались над ним подозрения в личных мотивах и мести…

  Каменщики всегда пользовались дурной репутацией, каждый знает – уж если кто и якшается с дьяволом, так это масоны...
Но церковь более чем терпимо смотрела на касту зодчих, строителей храмов, предпочитая не замечать «некоторого своеобразия» их цехового уклада. Сами же каменщики по убеждению отца Уильяма без должного почтения относились как к святой церкви, так и к возводимым ими же храмам, считая любой «воздвигнутый в камне храм» лишь жалким отображением «храма внутреннего», они и церковь делили на «внешнюю» и «внутреннюю», реальную и некую воображаемую...
   Эти люди, называя себя христианами, полностью извратили Святое Писание, веруя в некий «изначальный свет истины», дар божий, попавший в мир с грехопадением Адама... Более того, они фактически исповедовали свой «профессиональный евангелие «от Хирама»», якобы зодчего Храма Соломона, где образ самого Иисуса Христа подменялся убитым за молчание мастером Адонирамом.
  Однако разоблачить масонов в столь явной ереси было непросто – они выражали свое мировоззрение системой образов и символов, избегая прямой записи слов, надеясь так, кроме нежелательного любопытства непосвященных, уберечь эту свою «внутреннюю церковь» от догматизма.
   Но отцу Уильяму удалось получить текст масонской песни, восхваляющей египтян и евреев, донесших до наших дней «свет истины». Больше того, в ней упоминались древние языческие книги и имена языческих еретиков!
    Таким образом, в руках отца Уильяма, супервизора Йоркского, оказались не только очевидные свидетельства масонской ереси, но и неопровержимые доказательства чернокнижия каменщиков!
     Как верховный представитель церковного Капитула, он потребовал немедленного созыва трибунала Священной Инквизиции для рассмотрения дела каменщиков… он был убежден, что с такими уликами масоны заплатят за все…
   Решение суда, разбиравшего доказательства ереси, ошеломило отца Уильяма. Суд усомнился в возможности написания подобного текста каменщиками, заподозрив в ереси его создания, …монахов книжников церкви Святого Павла!!!
  Следствие и допросы окончательно раздавили отца Уильяма. Инквизиторы не тронули верховного представителя церковного Капитула, супервизора Йоркского, отправив на костер самых близких и преданных ему людей.
   Отцу Уильяму внятно дали понять, что церковь не намерена судить масонов…
- «Вам, святой отец, следовало бороться с врагами церкви, а не с ее опорой!» - сколько презрения и угрозы было в этой фразе, брошенной ему Дюргэмским епископом!
   Да что епископы! Каждый из них имел свои виды на масонов.
     Поговаривали, что в самом Риме благоволят масонам, вынашивая планы вселенского строительства Ватикана, как центра всех земных храмов!  Кто создавал эти строения, своими шпилями проткнувшие небо Эдинбурга? Разве любому, впервые оцепеневшему перед рукотворным чудом, устремленным в небо вопреки всем законам природы, было не ясно, что такое на земле можно создать лишь продав душу дьяволу?
    Какой смысл остался в понятии «служения» и «христианского долга», когда сила самой веры измерялась богатством приходов и роскошью храмов?
Какой смысл был в мирском пути отца Уильяма?
    И все же, такой «смысл» в его жизни был…, и еще была «Вера»…
Жестоким постом и иступленной молитвой укреплял душу отец Уильям. Не о смягчении участи молил он, наоборот…, самая злая и жестокая смерть виделась ему благом, лишь бы она открыла путь истины, лишь бы понял он волю Его…
  Он молился, тая мечту, с которой он, недостойный, не смел обратиться к богу.  Она приходила в забытьи, как награда и искупление, тогда отец Уильям засыпал со счастливой улыбкой. Ему снилось, как в свой последний час, с высоты эшафота, он снова видит Леона…

   Церковь активно влияла на реформирование цехового сообщества каменщиков. Были составлены новые уставы, в том числе для таких значимых лож как Эдинбургская, Кильвингская и Стэрлингская, именуемых «франкмасонскими» – цеховых мастеров высшей квалификации,  по так называемому «вольному камню», известняку и мрамору, прозванных «вольными каменщиками».
   Доступ в сообщество был открыт для всех, конечно, прошедших жесткий контроль и процедуры посвящения, определяемые самими каменщиками.
А недостатка желающих, вступить в гильдию масонов не было. Состоятельные горожане видели выгоду в огромных льготах, дарованных городом членам гильдии, менее состоятельные – гарантию безбедного существования.
   Похоже, никого кроме отца Уильяма не тревожил процесс «открытия масонских лож». Кто мог противостоять расползанию ереси, встав на защиту чистых христианских душ? Кто кроме него, супервизора Йоркского, старшего надзирателя и главного мастера масонов мог оценить всю глубину и опасность этой ереси?!
 
   И гром грянул!
Из Эдинбурга пришло известие, что на закрытом собрании масонов присутствовал Сэр Джон Бозуэль, лорд Очинлекский!
С торжеством наблюдал отец Уильям смятение в глазах членов церковного Капитула.
- Что заставило столь знатную особу снизойти до каменщиков? Откуда такое участие в делах братьев меньших?!
Предвидевший подобное отец Уильям давно знал ответ на эти вопросы:
- Поиск Бога вне церкви, соблазн постижения «реликтовых истин», доступных пониманию смертных – вот яд, который таила масонская ересь, вот угроза, способная взорвать и расколоть церковь. Скоро они поймут, что приход лорда Очинлекского к каменщикам означал лишь его уход от святой христианской церкви, и остановить это можно только огнем и железом – злорадствовал отец Уильям.
   И как не провидением, как не вымоленным им знаменьем свыше стало пришедшее одновременно из Эдинбурга известие о назначенном посвящении в степень подмастерья ученика Леона из Йорка?!
Подмастерье становился  полноправным членом ложи, с правом жениться, даже жить вне цеховых стен. Больше ничто не могло разделить их.

  Отец Уильям был счастлив. Со слезами благодарил он проведение, столь ясно указавшее ему путь, столь щедро вознаградившее за верность, направив следовать по нему с Леоном!
  Пусть путь этот вел через погромы и смерть, он не страшился разжечь очистительное пламя, …ибо как плод, тронутый гнилью уже никогда не станет свежим, так и души, тронутые ересью никогда вновь не станут чистыми…
   Отправляясь в Эдинбург, верховный представитель церковного Капитула, отец Уильям, супервизор Йоркский уже знал, как минуя епископов и Папу разжечь спасительные костры инквизиции…

    Старик вновь поднял голову, направив угрюмый взгляд в наполненную людьми таверну. Он был уверен в успехе. Ведь волей Всевышнего здесь, в самом сердце заразы был Леон, его орудие Господне!

 
                2010.г.