Записки бармена

1. Меня зовут Алексей, мне двадцать три года и я бармен. Нет, я не тот парень, что в белой рубашке и жилетке вытворяет непонятные трюки с бутылками и шейкером, я просто стою за стойкой и натираю стаканы тряпочкой с логотипом своего заведения, в смысле того, где я работаю, до тех пор, пока на них не останется никаких следов. Иногда я наливаю заждавшимся своих подруг посетителям пива, иногда, если ожидание затягивается – водки. Все остальное время – я натираю стаканы. Однажды меня попросили «покрутить» бутылками, я недолго отнекивался, но потом согласился, признаться, мне всегда нравилось это искусство, и иногда я тренировался… на баллончиках с дезодорантом и освежителем воздуха. Итог? Я разбил две бутылки «Джека» и остался без половины месячного жалования.

Тогда мне в голову и пришла первая, как мне показалось, дельная мысль: месяц моей жизни – это всего лишь четыре бутылки именитого виски, выдержкой более пяти лет.

Признаться, я и не бармен вовсе. На втором курсе я понял, что денег присылаемых мне бабушкой не хватает на исполнение всех моих потребностей, и я решил пойти работать. Долго думал куда. До самого третьего курса. И все это время принижал планку своих потребностей. За целый год я так и не придумал ничего более дельного чем – официант. А летом моя сокурсница предложила работать в паре за стойкой. Через пол года она умерла от какой-то венерической болячки – денег на лечение не хватало. Так я застрял в этом заведении. Она все обещала научить меня барменскому искусству, но дальше умения смешивать Маргариту и Мохито у нас не двинулось. А ее смерть и вовсе застопорила мое самообучение.

Я начал зарабатывать первые деньги. Оставался после смены, подменял кого-нибудь, наливал меньше, разбавлял и без того разбавленные пиво и водку. Стал зарабатывать больше. Шеф меня любил, говорил, что от меня есть толк.

Потом все немного изменилось. Я стал больше работать, забросил учебу. Переехал из Москвы за МКАД, жить там немного дешевле. Забыл забрать документы из университета, и они куда-то пропали. Так отпала надежда поступать снова - восстанавливать было лень, вся эта бюрократия мне порядком надоела еще на стадии получения паспорта и медицинской книжки. Но помимо знаний, университет дал несравненно большее – осознание того, что все продается и все покупается, даже знания.

Как-то раз, один из засидевшихся посетителей оставил вместо чаевых мятую газету с объявлениями. Открыта она была на странице «знакомства». Я давно знал, что телефоны там оставляют либо проститутки, либо дряхлые мужички хорошо за сорок, указавшие «немного за двадцать с богатым жизненным опытом». На перекуре я ознакомился, забавы ради, с перечнем интимных услуг, и мое внимание приковало следующее объявление:

«Молодой человек, 23 г., без ж. п. и вопиющих в. п., познакомится с дамой от 40 лет.»

Мне тогда очень понравилось про вопиющие в. п. Это как? Курю по полпачки в день, пью не больше рюмки в день, ковыряю в носу, но козявки не ем, пукаю, но под одеялом? Мило. Я тогда подумал, - а у меня есть эти самые в. п.? Я не пью, что странно, не так ли? Ну курю… ботву и гидру, но редко, ну раз в месяц, иногда чаще – раз в неделю, ну иногда раз в день, ну иногда чаще, но не постоянно, не вопиюще. Еще ковыряю в носу и пукаю, а кто этого не делает?.. правда иногда за стойкой. Так что вопиющих в. п. у меня нет.

Но поразило меня тогда не столько это. Зачем моему сверстнику – дама за сорок? Тем более, если он без ж. п.? Да, это заводит, сам не раз заглядывался на обтянутые колготками дряблые ножки, но причина в другом – если им строить глазки, они оставляют хорошие чаевые, правда в придачу исписывают салфетки своими телефонами. Еще это прокатывает с толстушками. Таким образом, у меня скопилась коллекция более сотни номеров от старушек и пышек, потом надоело, и я стал выкидывать их. Но вернемся к теме. Чем еще хороши заматерелые женщины? Да в них можно кончать, да они сами все понимают и сами лезут на тебя - и все? Неужели только секс движет такими молодыми парнями? Ах, да, забыл – еще деньги. Она накормит, напоит, спать уложит, у нее нет принципов, а частые половые контакты с молодыми партнерами – притупляют комплексы, в итоге она уже не жалуется на то, что толстая, страшная или седая, а что нам еще надо? Ну, допустим, чем руководствуются мальчики - мы поняли, а что направляет этих дам, что годятся мне в мамы? Нераскрытые материнские инстинкты? Или опять же секс? Их, наверное, привлекает то, что мы такие прыткие и готовы всю ночь на пролет ублажать их, постигая азы любовных утех. Да вот и, пожалуй, все. Ничего другого мне в голову не пришло, да и перекур кончился.

Так бы я и забыл про это объявление, но на следующий день клиент вернулся и попросил газету назад, я достал ее из-под стойки и протянул ему. Тот пролистал страницу за страницей, остановился на знакомствах, посмотрел на меня, ехидно улыбнулся и ушел. Лет ему было не больше моего, и я еще долго смотрел ему вслед, терзаясь домыслами.

Прошел месяц моего мерного потирания стаканов и он вернулся, заметно похорошевший, благоухающий дорогим парфюмом, гладко выбритый и с длинной тростью в руке. Он, как и в прошлый раз сел за стойкой, по его лицу было видно, что он рад меня видеть. Я тогда подумал – странно это, и был прав. Посетитель загадочно улыбался и подмигивал мне, а когда я подошел, рассказал душещипательную историю, достойную серии в «Санта-Барбаре», о том, как он познакомился с замечательной женщиной, и теперь гордо называет себя альфонсом. Я тогда подумал, что это низко для мужчины – жить за счет женщины, пускай и самодостаточной и готовой кормить и поить такого иждивенца. В конце концов, мы из покон веков таскали мамонтов в пещеры и делали все, чтобы самке с детенышами было в этой пещере тепло, сухо и безопасно. Но времена меняются, меняются и нравы, и к тому же каждому свое.

Пока я думал, посетитель уже осушил пару десятков стопок и, перевалившись через стойку, опрокинул на себя половину бара и еще, вдобавок, обрыгал весь пол… и мои стаканы.

Меня снова оштрафовали, на этот раз серьезнее. Пару месяцев пришлось работать бесплатно в две смены. Тогда-то я и решился идти по следам буйного клиента. Коллекция номеров уже давно перекочевала в мусорник, и я не нашел другого выхода, кроме как дать объявление в ту же газету.

Как-то раз, у нас перестал показывать телевизор, вернее перестал ловить музыкальные и спортивные каналы, что приравнивалось к его полной неработоспособности. Шеф тогда долго тыкал пультом, восседая на стойке, пока дошел до канала Национального Географического Общества. «Вот, - сказал он, - хватит с них попсы и матчей, пускай уму-разуму набираются!» Неделю я смотрел про мосты, автомобили, безумных ученых и секреты Туринской плащаницы, но так и не запомнил где самое инженерное сооружение, перекинутое через реку, овраг, озеро или другое физическое препятствие, в чем будущее мирового автопрома, как еще можно использовать соковыжималку и чей же образ застыл на пресловутой плащанице. Однако кое-что мне запомнилось.

День был скучный, посетителей меньше чем пальцев на руке у покойного первого президента России, царство ему небесное, и я посвятил всего себя «зомби ящику», как его называл шеф. На этот раз меня удостоили замечательной истории про львов. Я как всегда особо ничего не запомнил, но кое на чем заострил свое внимание, причем так, что это перевернуло во мне все с ног на голову, вернее, наоборот – с головы на ноги, расставило точки над i, поставило все на свои места – как угодно.

Речь шла о том, что в львином прайде то ли недоработанный патриархат, то ли переработанный матриархат, то есть антилопу ловит самец, а заправляет всем самка. И вот тут то мне и стало ясно. В чем причина того, что достаточно состоятельные юноши подыскивают себе пожилых дам? В их собственной неуверенности, они не могут принять решения, не могут организовать свой быт, все, что они умеют – это набивать собственные карманы. И поэтому, не утруждая себя поиском волевой особы среди сверстниц, они одним залпом валят двух зайцев – находят таковую, пускай и с разницей в возрасте, и освобождают себя от надобности кормить семью, позволяя тратить больше средств на себя любимого. С чего я решил, что матерые дамы волевые и опытные? Те кто ищут мальчиков – уже научены горьким опытом брака и бытовухи, они все знают, все умеют и понимают без слов, пускай и дряхлые, и сраженные целлюлитом, кого-то же это заводит.

С того момента я решил, что в том, чтобы быть альфонсом – состава преступления нет, а если временно, то это вообще благо, значит, почему бы и нет? К тому же если дама сама готова платить юноше за секс заботой и лаской, и не всегда деньгами, значит – это нужно обоим.

Кстати по поводу львов. Может это и не львы были вовсе, а волки, или вообще гиены. Память у меня ни к черту, а называть себя львом в душе, все же приятнее чем волком или гиеной.

Почти сразу после выхода газеты мне позвонила Элеонора. Проблемы с жизнеобеспечением решились в первый же день. Она кормила меня борщом, а ужинали мы уже в постели оладьями с джемом. Эля была обходительной, секс для нее был даже не на втором плане, поэтому кроме первой ночи, я не запомнил ни одной, видимо изголодалась… бедная. Ей было важнее, чтобы я не ушел на работу голодным, чтобы меня не продули январские сквозняки, и, чтобы я не утруждал себя мучительными поездками в метро. Эля меня не ревновала, она понимала, что в свои хорошо за сорок ей не сравниться с двадцатилетними цаплями, но и я не давал повода. Я относился к ней как к матери, которой у меня никогда не было, и через месяц даже перестал с ней спать, по этой причине. Она все понимала и не настаивала.

А потом кое-что случилось и все вернулось на круги своя… почти.

Эля не раз подбрасывала меня до работы, но выходил я метров за сто до парадного входа. Нет, я ничего не стеснялся, напротив – это было ее прихотью, как я потом узнал, а до этого она ссылалась на то, что негде парковаться или что у нас негде развернуться. Шеф знал, что я живу с дамой в годах, и не удивлялся тому, что я не упрашивал все два месяца дать хоть что-то, а после снятия штрафа даже не заметил, что зарплата стала ниже. Он регулярно подшучивал надо мной, а после «рокового» дня и вовсе стал считать меня чуть ли не родственником.

2. Случилось следующее. До работы я добрался сам, по привычке схватился за стаканы, сменщик их, конечно же, не натер. Телевизор нам уже отладили и теперь на экране выплясывали полуголые барышни, а не усатые мужики в синих комбинезонах и строительных касках. У стойки мило ворковала парочка, потягивая мой фирменный Мохито, и я уже собирался уйти на перекур, как в дверях появилась она.

Я сразу ее увидел, и пока она шла в мои руки ужи принялись смешивать Маргариту для нее. Эля села чуть в стороне от меня, дав мне возможность прокатить стакан по стойке, как в кино. Она обняла губами соломинку, я только успел сказать «за счет заведения», как Эля подняв глаза, посмотрела как-то насквозь. Я обернулся – сзади стоял шеф, сложив руки на груди и довольно улыбаясь. «Эля! Дорогая!» Прокричал он так, что у меня чуть не заложило уши, а в горле защемило какой-то комок, будто слюна застряла. Он обнял Элю, поцеловал в обе щеки и они принялись что-то живо обсуждать. Я удалился к стаканам. В один момент я примерил на себя шкуру размазанного по полу таракана. Я строил догадки, что произошло? Они знакомы… так… так… так… Спор. Я был уверен в этом! Я был уверен, что они поспорили на меня. А они тем временем, закрепив беседу крепким поцелуем взасос, разошлись. Она не сказала мне ни слова, даже не посмотрела, зато шеф проявил ко мне не дюжий интерес. Он подошел ко мне и сильно хлопнул по плечу. «Ну, что, никаких больше Игорь Николаевич?» Его ладонь показалась мне лезвием секиры в руках палача. Я решил, что потерял в один день все: работу, женщину, дом, семью и себя. Но шеф продолжил: «Теперь я для тебя – Гоша! Добро пожаловать!» - громогласно подытожил он и, расхохотавшись, ушел к себе, почесывая лохматое брюхо, вываливающееся из-под рубашки.

Шефу было около сорока пяти. Возможно больше, но не меньше точно. Он был лыс, над верхней губой мохнатые седые усы, минус один зуб, в левом ухе золотое кольцо, на запястьях какие-то расплывшиеся татуировки. Гоша был безудержным юмористом, он хохотал над всем, всегда улыбался, творил в своем баре все, что хотел. Он мог скакать на стойке, как на лошади, бегать по залу в нижнем белье, или… устроить в подвале магазин оружия.

Я проработал достаточно долго и не раз встречал гостей «Леша это ко мне», но чем они занимались – не знал. Шефу сразу понравилось сочетание «Леша - Гоша», и он, не спросив моего согласия, назначил меня своим протеже. Я ушел от стойки и стал «жить» в подвале.

Что до Эли и их с Гошей отношений? Все просто - бывшая жена. Это на ее деньги построили этот бар, чтобы Игорь Николаевич мог проворачивать свои темные дела. Я забыл о ней, в конце концов, я то уж точно понимал, что с ней - до поры до времени. О причинах такого резкого расставания я не задумывался вовсе. На нет и суда нет, да и не было времени. Почему Гоша так спокойно отнесся к тому, что я спал с его женой, пускай и бывшей? Его это забавляло, он говорил: "В одну дырку мы с тобой входили, значит, в одну и выйдем!" Но почему он взял меня под свое крыло - для меня оставалось загадкой.

Чем я занимался? Да все тем же, только получал раза в четыре больше. Теперь я выходил на работу каждый день и проводил его все так же - с тряпкой в руках, только вместо водки и пива, теперь у меня было масло и средство против коррозии. Стволы нужно было поддерживать в надлежащем состоянии, чистить, протирать, смазывать, за полгода я научился собирать и разбирать все имеющееся в арсенале, но так и не запомнил ни одного названия.

От клиентов не было отбоя, даже в праздничные дни за моей стойкой не было столько народу, сколько бывало здесь каждый день. К Гоше в подвал заходили и бритоголовые быки, которые в ширину были больше чем во мне росту, и пожилые дядьки на дорогих автомобилях, и даже зеленые юнцы, приезжавшие тоже далеко не на общественном транспорте, видимо сыновья тех дядек. Товар нам привозили той же фурой, что и алкоголь, в тех же коробках и даже водитель не менялся. Постепенно для меня стали вскрываться другие темные дела Гоши. Он наживался на всем, на полках бара поблескивали контрабандные бутылки, в ящиках недоставало солидное количество патронов, нерабочие стволы выдавались за вполне пригодные. Удивительно было то, что за все время существования магазина "у Гоши", к нему ни разу не наведывались представители власти и правоохранительных органов.

Я стал терять счет времени, но не оттого, что не видел смены дня и ночи, а оттого, что стал больше думать, мечтать. Мне не нравилось то, чем я занимался теперь. Мне не нравилась та опасность, с которой теперь была связана моя работа. Да, теперь я ни в чем себе не отказывал, на заработанные деньги я смог позволить себе переехать в квартиру напротив бара, а Гоше это позволило расширить ассортимент. В подвале было что-то вроде витрины, остальное ютилось у меня в квартире, где я чувствовал себя будто на сверхурочных.

Но я не знал забот, во мне проснулась бесконечная уверенность в себе, либо из-за того, что в бумажнике у меня всегда хрустели красно-рыжие бумажки, либо из-за того, что в кобуре я всегда носил начищенную до ювелирного блеска, новенькую «беретту» - подарок от Гоши на день рождения.

Однако не об этом я мечтал, не этого я хотел. Игорь Николаевич полировал мне мозги обещанием того, что я займу когда-нибудь его место, он даже говорил, что я ему как сын, которого у него никогда не было и быть не могло, из-за чего Элеонора с ним и разошлась. Гоша никогда бы не стал мне отцом, хотя бы потому, что я спал с его женой, пускай и бывшей, но мне стал бесконечно дорог этот хохочущий толстяк. И, пускай, он считал, что я его вечный должник за то, что он мне подарил новую жизнь, как говорится – сколько волка не корми, а он все равно в лес смотрит… как-то так.

Засыпая ночью, я видел себя за стойкой, натирающим свои стаканы, как бы то ни было, мне нравилась моя прежняя работа. Пускай она кормила меня черствым хлебом, но в ней не было того риска, которого стоил отрабатываемый мной теперь французский багет с черной икрой и альпийским маслом. Я бы плюнул на все ради своих Мохито и Маргариты.

Однако большие деньги, получаемые, как мне казалось, ни за что, наложили свой отпечаток. Я перестал грезить стойкой, теперь моими снами овладело нечто большее. Я грезил собственным баром. Каждую ночь я прорабатывал детали его интерьера, представлял, как юнец бармен натирает стаканы, а я восседаю на стойке, листаю каналы в поисках передачи про львов.

Я нашел давно потерянное знание – все продается и все покупается. Гоша дал мне отпуск. За отведенное на отдых время, я не поспал ни одного лишнего часа, каждый день я проводил в новом баре, знакомился с полезными людьми, встречался с дизайнерами, искал себе новое место работы. Но все мне казалось чем-то далеким от моей мечты, мелочным, скупым, убогим. Официанты казались угрюмыми, бармены – нетактичными, в каждом баре на меня смотрели жадные глаза, охочие до чаевых, и я их понимал, но не оставлял ни копейки сверх счета. У них не хватало того, о чем мечтал я, чего не хватало мне. В них не было откровения, они не сознавали - чем являлись на рынке услуг, какую роль играли. Дело тут было вовсе не в чаевых. Дело было в самосознании. Каждый бармен, каждая официантка – это лев или львица, дарящая тебе пищу, ублажающий тебя алкоголем, лишающие забот и переживаний. Взамен они получают протекцию, тепло и уют внутри прайда барменов и официантов, внутри своей пещеры – бара… они получают чаевые. Все продается и все покупается.

Я уехал искать откровение в Европу. Впервые я летел на самолете, впервые общался не на родном языке, впервые видел людей воспитанных в других традициях.

Мне никогда не давалось выучить историю, я помнил то всего одну более-менее значимую фигуру в истории России – Петра Первого. На этом мои познания ограничились.

В небольшом чешском городе Брно, я имел честь познакомиться с одним человеком. Он был стар и очень рассудителен. Кажется, он преподавал в каком-то чешском университете. Познакомились мы… за барной стойкой: я просил бармена смешать Мохито по моему рецепту, но тут ко мне подсел он и порекомендовал оригинальный коктейль юноши. Тот оказался его студентом, а смешивал он очень даже не плохую бурду. В тот вечере мы изрядно напились с профессором, он комично качал головой и хватался за лысину, когда я рассказывал ему, что бросил учебу, что не знаю истории родины. Мы много говорили, я всего и не упомнил, у меня и так с памятью проблемы, а мы к тому же переборщили с водкой.

Но кое-что я запомнил, его слова снова, как когда-то занимательная история про львов, перевернули во мне все, поставили на свои места. Началось все с Петра Первого. Я тогда назвал его Великим, но профессор уверил меня в том, что он всего-навсего первый. Говорил он примерно следующее: «Все кричат – Великий Петр! Великий Петр! Он сделал для России больше чем кто-либо другой! А знаешь, что я тебе скажу, Леша? Петр совершил страшное преступление, отрубив бороду боярину! Он паразит на теле русской истории! Россия потеряла свой исторический ключ. Да, она приобрела Ломоносова и Пушкина, Менделеева и Достоевского, но сколько потеряла? Вы выронили свою культуру, пускай ваша страна была бы страной хлебопашцев, как Сербия, но она была бы русской страной, с русскими традициями и русыми людьми. Россия не стала бы пародией на Германию. У вас другой менталитет – вы викинги, норды, северяне, вы – трудяги. И это был ваш путь, на этом пути вы бы достигли большего! А потеряли меньшее! Я считаю – у каждого свой путь, а уходить в сторону, становиться пародией, подражать – это низко!» Это были его последние слова за эту ночь, он упал на стол и заснул. Я сунул ему в карман свой московский номер телефона, написал его точно так же – на салфетке, как мне когда-то писали пожилые шлюхи, и уехал утром.

Всю дорогу домой меня мучили мои мечты, я не нашел откровения в обслуживании, зато нашел его в словах профессора. Теперь я твердо знал - чего хочу.

Я мчался по Москве как лев по саванне, я уже видел силуэт удирающей от меня антилопы, но еще не мог разобрать – одинока ли она, или это целое стадо. В мое отсутствие все сильно изменилось. По возвращению, происходящее было словно во сне. Моя квартира мне больше не принадлежала, дверь была заклеена ленточкой с печатью какой-то госструктуры, на стеклянных дверях бара красовалась точно такая же.

Следующее, что я помню – это как рыдал на похоронах Гоши… Игоря Николаевича, человека, так и не ставшего мне отцом, но с успехом его заменившим. Он погиб в перестрелке, убит, наверное, своей же пулей, из своего же оружия.

А потом в моей жизни снова появилась она – Элеонора. Она была изящна и элегантна, на ветру развевались ее рыжие волосы, черное платье с глубоким декольте открывало вид на усыпанные веснушками плечи и грудь, все еще упругую. Эля заметно похорошела с нашей последней встречи, линия талии и бедер стали увереннее и утонченнее, и, конечно, никуда не делись дрябловатая кожа рук, возрастные морщины на лице, что так заводят, и бесконечная забота в глазах.

Эля подарила мне новую жизнь. Сама не сознавая, она исполнила мою мечту. Когда-то именно из-за нее Гоша прибрал меня к делам, она сказала, что я в курсе его темных дел и меня стоит или убить, или взять в долю. Знала она и об отцовских чувствах Гоши, мечтавшего о сыне, поэтому и не беспокоилась, что ее слова для меня плохо кончатся. Она все предвидела и просчитала. Не знала она только одного, но, тем не менее, сделала все правильно. Вместе с новым паспортом, именем и жизнью, она подарила мне тот самый, мой первый и единственный, бар. Теперь уже по праву мою стойку и моих клиентов. От Гоши в баре не осталось и следа, теперь у нас с Элей клуб для дам бальзаковского возраста «беретта» в подвале и бар «прайд» на первом этаже, где я стою за стойкой и натираю свои стаканы. И уж поверьте, в моих глазах вы увидите… откровение.