Его звали Счастье

Небо медленно начинало светлеть. Словно в серую ртутную массу вдруг капнули белого цвета облака и синевы осеннего свода. Я сидел на лавочке и смотрел как тают в утреннем тумане последние звезды… Было немного холодно, но от того лишь четче проступали чувства, упиваясь блаженной тишиной и свободой мыслей… Наверно именно такое состояние люди называют вдохновением… Я сейчас ощущал не только себя – весь мир. Мне казалось, что природа разговаривает со мной, что я понимаю то, чего раньше не замечал – звуки музыки ветра в листве, до вкусного чистый запах морозного осеннего воздуха, серую глубину рассветного неба, шепот травы, засыпающей до новой весны… Я чувствовал, я понимал, я жил… И сквозь это все я вспоминал лицо соседского мальчика, имя у него было Сережа, но все называли его не иначе как Счастье…
Познакомился я с этим мальчиком примерно год назад. Я до последнего не знал, кто же все-таки купил так давно пустующую квартиру на нашей лестничной площадке. Район у нас был не ахти людный, к тому же находился почти на самой окраине города, вот и не покупали маленькую комнатку, рассчитанную разве что на одного человека, да еще и на 12 этаже.
В то утро я как обычно вышел погулять со своим старым псом Аидом. Такое забавное имя, еще маленькому тогда щенку, дала моя бывшая жена. Он был похож на настоящего бесенка – абсолютно черный, неугомонный и такой же пакостливый и шкодливый. Только сейчас и щенок уже стал псом, и жена перестала быть женой… Я закрыл двери на ключ, и нажал кнопку лифта. Тот с грохотом и кряхтением пополз наверх и спустя пару минут гостеприимно открыл для меня двери. Но вопреки моим ожиданиям – кабинка лифта пустой не оказалась. Из нее медленно вышла пожилая женщина лет 60 с маленьким мальчиком.  Уже тогда, с первого взгляда, я обратил внимание на этого ребенка. На вид не больше десяти лет, волосенки вьются светлыми кудряшками, худенький. Но не это зацепило профессиональный взгляд художника, а его глаза. Огромные, голубые как небо. И такие же грустно-всепонимающие. По коже пробежали мурашки – то были глаза не десятилетнего малыша, то были глаза пережившего не одну жизнь человека, прошедшего если не все, то многое. Я невольно сделал шаг назад, удивляясь появившемуся вдруг из ниоткуда чувству дискомфорта и неудобства за всю свою жизнь, слишком легкую для тех проблем и той грусти, что плескалась в этих глазах. Я привычным жестом приветствия кивнул женщине с мальчиком, и уступил им дорогу. Пожилая дама также приветственно-благодарно мне кивнула, а вот ребенок внимательно вгляделся в мое лицо, словно что-то высматривая, а потом неожиданно улыбнулся. И вот что я  вам скажу… Это была самая удивительная, самая чистая и светлая улыбка в мире, из которых я когда либо видел. В ней не было место печали или упреку, не было грусти или злости, лишь ясная открытость этому миру… Я невольно заулыбался в ответ, но Аид уже тянул меня к закрывающемуся лифту, а бабушка – внука к дверям квартиры.
Вторая встреча у меня с Сережей вышла через две недели. До этого я практически не выходил из квартиры – затянула работа над новой картиной, даже бедному Аиду доставалось меньше свежего воздуха. И вот, наконец, когда меня окончательно замучила совесть к старому псу, я подцепил его на поводок и вышел на улицу.
Осень нехотя, но все же уступила место зиме. Нахохлившееся небо налилось свинцом, потяжелело и грозило обильными осадками. Я поплотнее закутался в свой легкий не по погоде осенний плащ, и слегка отпустил поводок, давая собаке возможность маневрирования. Аид тут же не преминул этим воспользоваться, тщательно обнюхивая все кусты, углы домов и фонарные столбы. Я привычно стал разглядывать лица окружающих, так как это было единственным развлечением, когда я выгуливал Аида. Люди, как и всегда, выглядели уставшими и хмурыми, мало кто улыбался и еще меньше смеялся — все спешили, бежали, торопились. Честно говоря, именно поэтому я не особенно любил свой город, да и все города в целом. На первый взгляд — чистота и порядок улиц, оборачиваются бардаком....причем, как бардаком в укромных уголках улиц, куда обычно не доходят взгляды, так и бардак в душах, сердцах и жизнях жителей. Сумасшедший темп, сумасшедшая жизнь. И, казалось бы, живут они каждый для себя, зарабатывая деньги на свои прихоти, но в погоне за деньгами они теряют удовольствие от самой работы, даже от жизни. Еще в детстве, когда передо мной встал выбор профессии, я однозначно отмел те, которые были связаны с постоянными переездами и постоянными стрессами — моя душа требовала вдумчивости и медлительности. Это уже много позже жизнь определила меня в разряд творчества.
Аид потянул меня вглубь двора, яростно прорываясь к песочнице, которую частенько могли облюбовать кошки — мой пес просто обожал их гонять, когда я в редкие моменты снимал его с поводка. Я решил загладить свою вину перед старым псом, которого давно толком не выгуливал и отстегнул ошейник. Тот моментально сорвался в погоню за какой-то рыжухей, явно уличной кошкой. За кошек я не боялся, Аид не пытался их растерзать или укусить, ему было просто в кайф загонять их  на деревья и хорошенько облаять. Он после очередного такого рейда всегда возвращался с мордой победителя.
Я оставил пса носиться по двору, а сам уселся на скамейку, и только тогда, когда уже смотал поводок на руку, чтобы не волочился по земле, я обратил внимание, что я не один — на качелях молча сидел мой новый сосед. Он поднял на меня глаза, и я снова поразился отголоскам чувств в этой голубизне.
; Привет! - я старался говорить не очень громко, так как малыш выглядел не то напуганным, не то расстроенным.
Он завозился на качелях, поудобнее перебирая крохотными ручками на железных поручнях.
; Привет... - я впервые услышал его голос. Тихий, спокойный и все еще по детски высокий — пока не сломался.
; Ты почему тут один?
Он пожимает плечами, словно быть одному, это самое его привычное дело на свете.
; Я часто бываю один. Когда ба на работе, я играю сам с собой.
Он говорил как-то легко, ни сколько не жалуясь, но от этого сердце защемило еще больше. Я постарался улыбнуться как можно добродушнее.
; А хочешь, я тебе свою собаку покажу? Он у меня большой такой, черный как сажа.
Малыш улыбнулся, абсолютно искренне радуясь моему предложению.
; Я его уже видел, тогда у лифта. Но мне ба не разрешила ближе подойти. А можно, да?
Его глаза горели как две крошечные звездочки. Я встал и свистком подозвал Аида — тот как раз облаивал уже знакомую рыжую кошку. Мой пес еще пару секунд победно рычал на комок шерсти на дереве, а потом медленно и даже как-то с пафосом соизволил прийти на мой свист.
Честно говоря, Аид, хоть и был настоящим чертенком всю свою жизнь, детей он просто обожал. Поэтому когда мой новый маленький сосед бросился чесать его за ухом и по пузу, тот раз и навсегда растаял, отдав свое собачье сердце в детские руки. Я хмыкнул, видя, как блаженствует мой пес и спросил:
; Слушай, а зовут-то тебя как? Мы ведь даже не познакомились...
Ребенок с волшебными глазами совсем по-взрослому протянул мне свою узенькую ладошку для рукопожатия и  улыбнулся, гордо приосанившись:
; Сережа. Но ба зовет меня Счастье мое.
Я постарался скрыть улыбку, с серьезным видом пожимая его крохотную ручку.
; И меня тоже Сережа зовут, представляешь? Мы тезки. А хочешь, еще что-то покажу? Ты рисовать любишь?
Сережа кивнул и снова принялся чесать Аида за ухом.
; Люблю. Только мне ба редко краски покупает, говорит дорого очень.
Я грустно вздохнул. Мне было жалко таких детей, которые лишены обычных детских радостей. Я взял его за руку и уверено сказал:
; Давай-ка так. Мы с тобой сейчас поднимемся ко мне и ты выберешь себе любые краски, какие захочешь и я тебе их подарю. Идет?
В ответ я был вознагражден очередным сияющим взглядом голубых глаз. Он кивнул, и я увел его в свою комнату.
Моя квартира вот уже пять лет, как превратилась в мастерскую. Вернее сказать, она изначально была такой — с женой до развода мы жили в другой квартире, и там мне не разрешалось рисовать тогда, когда я этого хотел. Потом мы разменяли нашу квартиру на такие вот две равные части, и я превратил свою часть в мастерскую, наконец-то с головой погрузившись в любимое хобби-работу.
И вот сейчас я распахнул двери перед своим маленьким гостем, чувствуя, как в нос тут же ударили запахи красок и древесины мольбертов. Сережа тоже принюхался. По его чуть расширившимся глазам, я догадался, что ему страшно, но при том дико интересно.
; Ну давай, проходи.
Аид тут же влетел в комнату, прыгая и напрашиваясь в ванну. Уж не знаю почему, но купаться он просто обожал. Но пока мне было не до него. Я потрепал псину по загривку.
; Позже, бесенок мой, пошли-ка сначала гостя встретим.
Аид шевельнул хвостом, что выражало у него слабое, но согласие. Сережа тем временем прошел в комнату и внимательно разглядывал мои картины. Я был слегка удивлен тем, как он вполне серьезно и по-взрослому несколько минут разглядывал каждый мой холст.
Не могу сказать, что я гений художественного искусства, но свои работы я всегда старался сделать не просто обычными пейзажами или натюрмортами, а старался вложить в каждую тайный скрытый смысл, чтобы дать порассуждать и подумать смотрящему. И сейчас было тем более удивительно смотреть, как ребенок 10 лет абсолютно серьезно рассматривает то, что некоторым взрослым понять не под силу.
Минут 15 я просто за ним наблюдал. Сережа ходил от одной картины к другой, то близко наклоняясь, то напротив разглядывая издалека, чуть склонив курчавую голову. Потом он повернулся ко мне и ткнул пальцем в одно из старых полотен:
; Руки не хватает.
Я удивленно моргнул, не понимая о чем он говорит. Сережа вздохнул и подошел к картине ближе.
; Не хватает маминой руки. Мне ба всегда говорит, что если бы моя мама была жива, я бы не был один. И скучно бы не было.
Я проследил взглядом за его пальчиком и мои глаза широко распахнулись от осознания того, что мне сказал обычный малыш...
Надо сказать, эта картина давалась мне с трудом. Вообще, я людей любил рисовать, особенно глаза, чувства, эмоции в них. Но именно это произведение творилось со скрипом и скрежетом. На холсте был изображен мальчик примерно Сережиного возраста, с букетом шариков в руках. Но как бы я не старался изобразить чистую детскую непосредственную радость, то добавляя ярких шариков, то изменяя его улыбку едва ли «не до ушей», он все равно выглядел не то что бы грустным, но совсем не таким, каким положено быть беззаботному ребенку 10 лет.
Я молча прошел в квартиру и сел на диван. Сказать, что я был удивлен, значит ничего не сказать. Удивительно, что ребенок разглядел без проблем суть проблемы, которую я не мог решить несколько лет. Он был прав — я только представил как женская рука крепко держит трепетную ладошку ребенка и все встало на свои места. Восхитительно!
Я тряхнул головой и абсолютно искренне сказал:
; Ты просто молодчина, спасибо тебе, Счастье мое.
И вырвалось вроде бы случайно, но зато так определенно точно. Сережа улыбнулся, видимо совсем не сопротивляясь, чтобы его так называли. Я улыбнулся ему в ответ.
; Так, мы же кажется за красками сюда пришли. Давай, выбирай.
Я достал старую картонную коробку из-под телевизора и вытащил на белый свет всевозможные виды красок — и акварель, и акрил, и масляные краски и даже восковые мелки. Я видел, как глаза мальчугана загорелись еще ярче. У него, видимо, от изобилия красок волнительно быстро застучало сердце, потому что говорить он стал порывисто и часто.
; Класс! Я никогда такого не видел, а ты художник, да?
; Да, я давно уже рисую. Ну как, ты что-нибудь выбрал?
В порыве разговора я и не заметил, что Сережа перешел ко мне на ты...или он и не обращался на вы...? Но, во всяком случае, я нисколько не возражал, искренне чувствуя теплоту к этому ребенку. Сережа тем временем вытащил огромную палитру акварельных красок с довольно необычными цветами. Я покупал ее, когда был еще совсем  молодым, даже, кажется, женат не был. Однако, не смотря на то, что в ней содержались не совсем обычные оттенки красок, я крайне редко пользовался ею. Наверное, был приверженцем чего-то традиционного.
; Можно эти?
Мальчишка, казалось, одновременно был и напуган собственной наглостью и переполнен желанием заполучить желанные краски. Я рассмеялся, подошел к Сереже и похлопал его по плечу.
; Конечно можно. Сейчас, подожди-ка...
Я порылся в другой коробке и достал ему парочку кисточек, затем вручил приличную стопку толстой рисовальной бумаги, специально для акварели, требующей большого количества воды. Мой маленький сосед практически не дышал от счастья. Одни лишь глаза небесного цвета ярко сияли из-под белой курчавой челки. Я снова рассмеялся.
; Это теперь все твое, пользуйся на здоровье.
Сережа качнулся в мою сторону, видимо, пытаясь меня обнять, но руки, заполненные до самого подбородка бумагой, кисточкам и красками были заняты, поэтому он лишь улыбнулся до самых ушей.
; Спасибо большое! А можно мне порисовать здесь? Ба еще не скоро придет, одному скучно.
Я пожал плечами.
; Разумеется. Ты всегда желанный гость в моем доме. Заходи когда захочешь. Идем, садись вот сюда. - Я разгреб со своего стола художественный мусор, оставил только кувшин с водой для акварели и усадил мальчугана. - Чай будешь?
Он тут же схватился за кисточку и окунул ее сначала в воду, потом в краску, а потом снова в воду, заворожено любуясь, как цветными клубами кружится цвет в воде.
; Буду, только ты мне сахар в чай не ложи, ба ругается, говорит мне вредно.
Я снова пожал плечами. Нет, так нет.  Кто знает, чем болен ребенок, не зря же ему запрещают сладкое. А может, его просто не хотят баловать. Но, в общем, я вернулся через пару минут с двумя чашками и бутербродами с сыром — шоколадом я ребенка травить не стал.
Сережа уже усердно что-то малевал на бумаге. При этом его лицо сделалось таким забавно-задумчивым и сосредоточенным, что я не стал его отвлекать, а потихоньку взял карандаш, бумагу, сел на диван и стал сам его рисовать. Времени я тогда не запоминал, но, думаю, сидели мы довольно долго. Сережа оказался на редкость усидчивым ребенком. Он за все это время не вставал ни в туалет, ни вопросов мне никаких не задавал, лишь изредка поднимая голову, словно стараясь удостовериться в том, что я никуда не ушел. Чай уже давно остыл. Наконец Счастье своей бабушки потянулось и спросило меня счастливым и веселым голосом:
; Ты меня что-ли рисуешь? Я такой красивый? Мне ба, говорила, что рисуют только девочек, потому что они красивые.
Я рассмеялся непосредственности ребенка и погладил его по голове.
; Конечно ты очень красивый. К тому же ты так сосредоточенно что-то рисовал. Покажешь хоть, что получилось?
Неожиданно Сережа закрыл рукой свой рисунок.
; Нет, нельзя, я его еще не закончил, - он обернулся и тут, наконец, заметил бутерброды и остывший чай. - Это мне, да? Ты ведь обещал чай.
Я снова улыбнулся.
; Тебе-тебе, только чай уже холодный — остыл.
; Ничего.... - пробурчал он с набитым ртом, тут же стяпнув ближайший бутерброд. - Я горячий пить и не могу, мне ба дома водой все равно разбавляет.
Я уважал чужое мнение, поэтому послушно отошел от него и не стал подглядывать в его рисунок.
; Слушай, а твоя бабушка тебя не потеряет?
Сережа задумчиво посмотрел на настенные часы, прожевывая очередной кусочек бутерброда.
; Она сказала, что вернется в семь часов вечера, а сейчас еще только шесть. Раньше ба никогда не приходит.
Я задумчиво сел на диван, беря себе бутерброд тоже.
; А кем твоя бабушка работает?
; Она учительница, детей учит быть умными! - его голос в этот момент просто звенел гордостью за свою бабушку и я понял, что ее он очень любит и крепко к ней привязан. Про родителей я спросить боялся, не хотелось напоминать ребенку о, судя по всему, грустных вещах, но он сам ответил мне на не заданный вопрос. - Когда у меня мама с папой погибли, меня ба и забрала. Она уже хотела с работы уходить, но как она говорит, «кормить нас одна пенсия не будет», - я невольно улыбнулся, когда он повторил эти слова. В его интерпретации они звучали сердито и очень серьезно — видимо он не до конца понимал, что это значило, но однозначно понимал, что это важно, - так что ба осталась в школе. - Он дожевал бутерброд и запил его холодным чаем. - А у тебя дети есть?
Честно говоря, я удивился такому неожиданному вопросу. Я вообще не уставал удивляться этому ребенку, его мысли частенько могли бы принадлежать не мальчугану 10 лет, а вполне взрослому и самостоятельному человеку. Я улыбнулся и покачал головой.
; Нет, мой единственный ребенок — Аид.
; А почему? - он уже доел свой бутерброд и очень внимательно смотрел в мои глаза, чуть покачивая ногами.
; Не знаю. Я со своей женой.. - я запнулся, не зная как объяснить ребенку, слово «развод», но он уже снова удивил меня.
; Развелись? - видя мой удивленный взгляд, он улыбнулся, и мне даже на миг показалось, что он снисходительно объяснял взрослому дяденьке простые вещи. - У меня ба говорит, что она со своим мужем развелась, когда мама  у нее родилась.
Мне оставалось лишь удивленно покачать головой и слегка пожать плечами.
; Ну да, развелись. Я очень любил ее, но я так же любил рисовать. Она этого не понимала.
Сережа спрыгнул со стула и взял в руки пустую тарелку и кружку.
; Я тоже люблю рисовать, но ба этого не понимает. Мне тоже с ней разводиться?
Я звонко рассмеялся, забирая у него грязную посуду.
; Ну что ты. Развестись могут только муж и жена. Твоя бабушка всегда будет рядом. Я сейчас вернусь.
Я ушел мыть посуду и руки, черные от карандаша. Когда я вернулся, Сережа снова водил кисточкой по листку бумаги. Я уже было сел снова его рисовать, но он неожиданно обернулся и протянул мне резко листок со своим рисунком. Видимо он очень стеснялся, но, тем не менее, очень хотел, чтобы я это увидел. Я послушно опустил взгляд на листок и несколько минут молча его рассматривал. Я даже успел почувствовать, как его дыхание переместилось к моей щеке — он залез с ногами на диван и вместе со мной смотрел на свой рисунок. 
Я вздохнул и улыбнулся ему: «Очень красиво, ты молодец. Покажи его Аиду, ему будет приятно..» - и вернул листок.
Сережа радостно вскочил с дивана и ускакал в коридор к черному псу, который уже улегся на своем коврике. А я... я стер сентиментальную слезу. Всегда мечтал, что мой сын нарисует меня, себя, маму  и нашу с ним собаку. Мамы не было, а вот я, он и собака были....
Потом я отправил бабушкино Счастье домой. Сначала она смотрела на меня подозрительно, но заметив, что ребенок не скучает в моем обществе, что искренне любит Аида, сама уже стала его приводить ко мне. Иногда мы вечерами сидели втроем и смотрели телевизор, или гуляли по зимнему городу. Нас даже стали узнавать соседи. Я слышал, что поползи слухи по дому, но честно говоря, мне было все равно. Сам того не замечая, я привязался к своему маленькому тезке. В свои неполные сорок лет и после развода я женился на искусстве и женщину уже не искал. Но от того, что я был женат на искусстве, дети у меня не рождались. А я еще с первых дней, когда начал встречаться со своей бывшей женой, начал мечтать о сыне.
Бабушка Сережи, Антонина Андреевна, оказалась милой женщиной и даже, кажется, была рада, что у меня завязались такие теплые отечески-сыновьи чувства с маленьким Счастьем. Но все же я чувствовал какую-то натянутость в наших отношениях, я никак не мог понять, что меня тревожило, пока где-то через полгода, когда Сережа неожиданно заболел, она отозвала меня в другую комнату и не усадила за стол.
Чаю она не наливала, хоть это была ее настоящая мания — напоить гостя чаем с пирогами, да и вообще сидела притихшая и усталая… усталая на столько, что это прибавляло ей не один год жизни. У меня взволнованно зашлось сердце. От чего-то я понял, что разговор сейчас пойдет не из приятных. Наконец она вздохнула в третий раз и сказала надтреснутым голосом.
; Вы наверно заметили, что Сережа очень слабый мальчик, и что я постоянно таскаю его по больницам. - Кстати, да. Я уже несколько раз ломал голову над тем, зачем она так регулярно водит его по лечебным заведениям, причем, оттуда маленькое Счастье возвращался всегда измотанным и уставшим. Антонина Андреевна проследила за моим взглядом и вымучала улыбку. - Я это делала вовсе не потому, что мне нравилось мучить мальчика. Дело в том, что у него остеосаркома — рак кости. Ему не долго осталось.
Она замолчала, а я потрясенно смотрел в ее глаза, отказываясь верить в услышанное.
; Вы хотите сказать, что он умирает? И давно вы знаете об этом?
Пожилая женщина так же устало кивнула седой головой.
; Давно. Года три не меньше. Мы поэтому и переехали сюда, потому что я продала свою квартиру, чтобы оплатить ему курс химиотерапии. Но возраст не тот, когда можно такое вылечить — он растет очень быстро и рак развивается в нем еще быстрее. Нам остается лишь хоть как-то поддерживать его жизнь, продлевать. Но я так поняла, сегодня ему резко стало хуже, врач меня предупреждал об этом.
Я нервно вскочил на ноги, прохаживаясь по кухне и покусывая губы. В моей душе бушевала не просто буря, это был одновременно и вулкан и землетрясение и цунами. Я настолько привык к Сереже, что уже не мог представить своей жизни без него и тут мне говорят, что моя единственная надежда на сына гибнет с каждой минутой. Я нервно ударил кулаком в стену, снова упав на стул и глядя на Антонину Андреевну.
; Неужели совсем ничего нельзя сделать? Ведь лечится же это как-то, все-таки! Любые деньги! Я вам  любые деньги достану, займу, картины продам, все что угодно!
Женщина положила свою горячую руку на мои ледяные от страха пальцы и отрицательно покачала головой.
; Спасибо, Сереж, но помочь ему мы уже не можем. Я не смирилась, не смотри  так на меня. Но есть такие объективные вещи, которых не изменит ничего. Единственная просьба — не пугай его, не говори ему, что ему не долго осталось.
Я кивнул автоматом, все еще отказываясь верить в то, что слышу. Потом резко сорвался и улетел в комнату, обнимая Сережу. Он стал какой-то совсем уж худой...и даже волосы потускнели...Одни лишь глаза продолжали сиять голубыми звездами.
; Привет, Счастье мое, не разбудил я тебя?
Он покачал головой.
; Да нет, врач только недавно ушел, сказал, что мне надо выпить чаю с сахаром. Наконец-то сладкое — он улыбнулся, и я заметил в его глазах хитрющие искорки в предвкушении лакомства.
Я улыбнулся.
; И что тебе врач сказал?
Он пожал плечами.
; Да ничего, как всегда, говорит, что я простыл и советует одеваться теплее. Сереж,  а можно мы завтра в зоопарк сходим? Хочу на зебру посмотреть, и на жирафа... Мне ба вчера про них мультик показывала.
Я сглотнул и кивнул ему, пообещав обязательно показать и зебру и жирафа, принес чай, а потом он уснул, и я оставил его отдыхать. Кстати, насчет сладкого. Я сначала не понял, причем здесь сахар и рак, но как мне объяснила Антонина Андреевна, раньше ему давали какие-то лекарства не совместимые с большим количеством сахара в крови.
Потом потекли недели, ужасающие, как кошмар. С каждым днем  Сереже становилось  все хуже. Я сводил его в парк, и он долго восхищался «высоким пятнистым лошадем». Я старался держать себя в руках, но сложно было осознавать, что скоро этого светлого ребенка не станет.
Потом его положили в больницу. И я не выдержал. Я ходил по врачам и умолял их помочь за любые деньги. Но, как и говорила Антонина Андреевна, они лишь все разводили руками и говорили, что помочь уже никак не могут.
Я впал в депрессию. Ни есть, ни пить я толком не мог. Даже Аид, казалось, понимал, что его любимый маленький человечек болеет. Я почти круглые сутки проводил у постели Счастья. Его бабушка тоже бывала здесь, она давно уже наплевала на работу. Он все так же улыбался, хоть и мучился — химия плохо воспринимается организмом, особенно в таких ударных дозах.
А в один день нас просто отпустили из больницы. Никто ничего не говорил, но в воздухе висела фраза «отпустили умирать». Мы привезли его домой, и он тут же попросился к Аиду — в больницу собаку не пускали. Я привел своего черного пса и тот на радостях облизал всего мальчугана. Сережа смеялся и на секунду я успокоил себя, что все хорошо...но это лишь на секунду...
Он захотел рисовать и я принес ему краски. Он рисовал ангелов. Мне кажется, уже тогда он понимал, что умирает. Но даже тогда, он всегда улыбался и радовался той жизни, что ему досталась....
А потом он просто не проснулся. Я зашел к нему с Аидом  пожелать доброго утра, но понял, что утро совсем не доброе. Даже тогда я не плакал. Я успокаивал Антонину Андреевну...
Позволил я себе слезы лишь ночью, когда сидел у крошечного гроба Сережи. Я держал его  маленькую холодную руку в своих руках и тихо плакал.
; Ну что же ты, Счастье мое, оставил меня? А рисунки как же? Я ведь краски тебе подарил на совсем, чтобы ты их тратил до конца.
Он молчал, что и понятно. Я лишь грустно вздохнул и так и остался с ним до самого утра, пока не приехал катафалк.
…
Прошел всего год. Но за этот год моя душа изменилась настолько, что я не мог поверить в это.
Сколько же люди находят себе лишних проблем…Мы стараемся куда-то успеть. А куда? Конец у нас у всех всегда будет один и я не уверен, что к нему стоит так спешить. Почему мы не ценим того, что просто живем? Просто дышим? Просто можем смеяться и смотреть щурясь на солнце?
Отчего мы ищем счастье где-то там, на стороне, если вот оно – прямо у нас в руках – это здесь и сейчас? Вчерашний день лишь база, это то, на чем мы учимся. Но, ни в коем случае нельзя жить прошлым! Что бы не было  вчера, сегодня все будет по другому, а завтра зависит от сегодня. Стоит лишь забыть о проблемах прошлого, о ставших ненужными мыслях и наше сегодня, а уж тем более и завтра, станут гораздо проще и светлее. Однако отчего то мы цепляемся за призрачные преграды, за глупые ошибки, за рамки этого мира….
Один мальчик ответил мне на все вопросы… Он ведь знал, что болеет, и наверняка чувствовал, что серьезно. Он не знал маму и папу… Он часто бывал один и одинок. Но он любил рисовать… И очень любил собак. Он умел любить этот мир таким, какой он есть. Его прошлое никогда не было для него причиной для депрессии и хандры. Я даже ни разу не видел, что бы он плакал, хоть и замечал в глубине его глаз тоску и грусть. Но ведь было бы странно, если маленькому мальчику стало совсем наплевать на то, что у него нет любимых мамы и папы…
Я поежился и покрепче запахнулся в свой осенний тонкий плащ.
Этот малыш не зря звался Счастье – он умел быть им и дарить его другим, не смотря на то, что его жизнь никогда не была сахаром, который он тоже, кстати, очень любил. И возможно даже и хорошо, что он остался таким. Неизвестно, что произошло бы с его чистой душой среди нашего мира. Пусть уж лучше он до конца останется самым светлым и добрым, что может быть в этой жизни...
А еще наверняка он стал тем самым ангелом, которых он рисовал после больницы...У него ведь такие красивые голубые глаза и кудрявые светлые волосы...не хватало только крыльев...
Я закрыл глаза, отгородив себя от тяжелого зимнего неба…
Я вспоминал рисунок, который висит прямо над моей кроватью – я, собака и настоящее Счастье….