Кулёмин 19

    Кулёмин томился уже третий день. Пилось как-то неохотно, суетно, дискретно, мысли томили, а поделиться ими было не с кем -- Гоша уже четыре дня как ушёл на экскурсию с друзьями по Золотому Кольцу Дома 45.
  А это 12 подъездов, множество мусорок, встречи со старыми друзьями, знакомства с новыми, бывшие подруги и даже  - может быть -  обретение новых любовей... Скоро не жди, как говорится....
  А мысли, как было сказано выше, томили.
  Кулёмин бродил по комнате, как гоночный болид по треку, периодически сворачивая к столу -- то чтобы как бы залить горючки в виде  стаканчика немироффки, то чтобы поменять колесо в виде  плесневелой сушки. Непокой требовал реализации -- и Кулёмин решился.
  Сев  в кресло, он положил на колени диктофон, вздохнул -- с дрожью и хрипотцой  возгласил,  дав петуха в конце фразы -- но это уже от пафоса происходящего:
-- Итак.... никто не знает меня лучше меня самого. И чтобы познать себя самого ещё лучше, очистить фибры души и поры сознания --  я должен услышать правду о себе самом от самого же себя...блин,ну бред.... Но это будет искренне и очищающе,потому что....
  Кулёмин выпил, ткнул прогнувшимся пальцем в кнопку записи и заговорил....
  Говорил он долго, перемежая фразы типа :
 " ...и в ответ на её справедливое замечание, я трусливо опрокинул холодильник..." --  стопками нимироффки, уже напрочь забыв про сушки, они мешали дикции.
  Кулёмин вспомнил всех, кого вспомнил, кого , как ему мнилось, он обидел, хотел обидеть и очень хотел обидеть, попросил у них прощения ( почему-то не получил ), расстроился ещё больше, поэтому  сожаления типа :
  " ... мне надо было быть снисходительней к ним и дать им хотя бы одеться, а не гнать через весь двор трубой от пылесоса..." - запивал уже стопками полными и даже с миниском....
  Часа через два вернулся с экскурсии Гоша, весёлый , но усталый, увешанный подарками и вымазанный помадой.
   Застав апофеоз катарсиса, умудрённый и опытный Гоша взобрался на диктофон и  упал на клавишу "стоп".
  Кулёмин замолк, так и не закончив витиеватый период о том, как на далёком Шпицбергене жёсткая, как крупный наждак, позёмка заметает мелких холмик с криво вбитой в него дощечкой, на которой расплывающимся не водостойким фломастером выведено "Кулём...." --  и восторженно уставился на друга:
-- Георгий! Откуда?
-- Блин, с местных Гаваев -- в 5-том подъезде теплоцентраль прорвало, там в подвале весь бомонд уже неделю кайфуют, сантехников не подпускают... А ты, я погляжу, опять впал?
-- Гоша, так страшно, когда жизнь промель...проскакивает  верстовым столбом мимо грязного окна несущегося поезда бытия.... а впереди тупик, а то и злые от недосыпа партизаны...
-- Ясно, не меньше трёх и без закуси.... Каялся? И записывал? А хоть раз наутро прослушал? нет же - стыдно и боязно было, я помню...
-- ...боязно, друг мой, стыдно...
---  А рассказывал ты, какое ты исчадие, конгломерат пороков,мерзость,  утратившая форму и форма, обретшая мерзкую индивидуальность... вишь, я почти выучил уже....
--- Но ведь так и...
--- Кулёмин, это коллапс нейронов на почве пароксизма совестливости и сожаления ко всем, кто поднасрал тебе по жизни, это нормально при неправильной дозировке.
    Эх,не надо было тебя одного оставлять.... Ладно, слава немироффке -- это лечится.И , по счастью, в твоём случае - вербально. Слушай, но сначала налей. Полную!
   Кулёмин всплеснул водкой, чудом попав и в стопку.
-- Кулёмин, ты себе не нравишься? Коришь несовершенством?
-- Да! -- Кулёмин покаянно мотнул всем телом, но не расплескал.
-- А теперь слушай. Ты знаешь, что у тараканов тринадцатикамерное сердце?
-- Нет!!! - Кулёмин вытаращил глаза и чуть не расплескал.
-- Так вот, друг мой, я знаю тебя практически все наши жизни и могу с уверенностью сказать от всего своего большого тринадцатикамерного сердца:  Кулёмин  - я тебя уважаю!
  ...Потухшие глаза Кулёмина стали стремительно светлеть, как тридцать граммов томатного сока, в который плеснули сто граммов хорошей водки:
-- Это правда? - шепотом спросил он.
-- Мы не умеем лгать! А теперь залпом, на диван и спать.
 Что Кулёмин и проделал весело, стремительно и охотно.
   Гоша проследил за правильной последовательностью процесса, выцедил свой напёрсток, а остатки вылил на диктофон, который в последний раз в своей панасониковской жизни всхрипнул и умер навеки, без кармы и дао.
 А потом Гоша пошёл к себе под плинтус, сортировать сувениры,подарки и впечатления.
 ... А Кулёмину снился далёкий южный остров, посередине которого возвышался холм, вокруг холма танцевал ансамбль "Тодес", а на холме высилась золотая, инкрустированная брильянтами, статуя самого Кулёмина в комуфляжной майке, а у подножия была вкопана платиновая доска со скромной надписью : " Гению. При жизни."
 И хор Турецкого громко пел " Там, где клён шумит".