АМБ глава 1-я

             
АМБ (Агентство Магической Безопасности) или Не стреляйте в палача...



                «… если кто подвергнет опасности жизнь мага и тем самым подвергнет опасности жизнь граждан, тот будет судим судом гражданским. Если же кто своими действиями вызовет смерть мага, тот будет судим судом магического контертума. В случае же самоубийства человека наделенного магическими качествами, данный человек будет поднят с помощью сотрудников гильдии некромантов и подвержен казням с помощью «жерновов ментала…»
                Из уложения о наказаниях…
    
               


1
    Приглашение было лестным. Очень. Такой чести удостаиваются не многие. Не  могло быть и речи о том чтобы ответить на такое приглашение отказом. Любой  здравомыслящий гражданин   Эутолии, не задумываясь помчался бы  ломая каблуки и теряя парик, на чай к ларду Шуссади. Приглашение было лестным для любого аристократа столицы, а уж для сводного брата ларда, для человека происхождения спорного и сомнительного….
 Дело даже не в том что таковых родственников у его мерцательности было, скажем прямо, как собак нерезаных. Покойный батюшка, старый лард Шуссади, был ходок. Принцип отбора пассий его был прост и незамысловат. Любая особа женского полу не старше шестидесяти и не моложе четырнадцати, могла рассчитывать на внимание мерцательного господина.
    В свое время матушка нынешнего ларда потратила немало средств и сил, пытаясь вернуть  супруга в лоно семьи. Учитывая сложности того времени, леди проявила недюжинную изворотливость. Правящий тогда монарх, оставшийся в памяти народной как Эвлар-кастрат, всячески поощрял пуританский образ жизни среди знати столицы и, напротив, мягко говоря, осуждал распутство. Супруге ларда пришлось не только препятствовать похождениям неверного, но и заминать неизбежно возникающие последствия оных. По слухам  не одна тысяча золотых кунов перекочевала в карманы магов, медикусов и аптекарей. Не помогало. Хотя… по тем же слухам, старый лард сделал свою супругу вдовой не без помощи очередного нанятого леди знахаря. Поэтому говорить что все усилия несчастной женщины ни к чему не привели, будет не совсем верным.
    То что нынешний правитель не в пример мягче своего предшественника – было конечно приятно. Столичная аристократия в первые десять лет после смены монарха предавалась порокам с азартностью помилованного смертника. Но в последнее время все как-то успокоились, а в этом году даже вошла в моду набожность, верность супруге, умеренность в питие. Данной моде следовали, конечно же, не все, но всячески демонстрировать собственную приверженность правильному образу жизни, стало принято. Приглашали теперь на чай, кофе, партию в кельды. Чем же занимались в действительности гости и хозяева, не известно.
    Ах да…. Так вот, дело не в том что у ларда Шуссади таких родственников как отставной майор Шус пруд – пруди. Дело в том, что вторая, так сказать, половина родителей Шуса, а именно мать майора, был, может быть и известна, и уважаема, но не в кругах знати. Мать Улла была держательницей салона. Проще говоря, публичного дома, в самом темном, опасном, грязном районе столицы.
    Район этот в простонародье назывался «ямой», или «помойной ямой», это уж как кому нравится.  Официальные власти данное, спонтанно возникшее, поселение называли «котлован».   Ни один архитектор, никогда не планировал узких и кривых улиц ямы. Ни на одном доме, домишке или сарае ямы, никогда не было номера, никто никогда не проводил перепись живущего здесь населения. Казалось, даже природа отправила сюда в ссылку, самых жалких своих представителей. Коты, собаки, деревья и люди, обретавшие здесь, носили отпечаток отверженности. Поистине было удивительно, почему почти каждый житель ямы, будь то животное или растение, просто обязан был быть оборванным, абсолютно беспородным, а возможно неизлечимо больным, хотя бы и алкоголизмом.
     Но и тут была жизнь, и жизнь эта влияла-таки определенным образом, на жизнь столицы в целом. В основном влияние это проявлялось в пополнении различных криминальных структур выходцами из котлована. В конце - концов, городским властям пришлось признать существование ямы, и на городских картах появилось расплывчатое пятно к северу от доков, под невнятным названием «котлованное поселение».
    Родители Уллы жили и умерли в яме, родители родителей жили и умерли в яме, и сама Улла жила в яме с рождения и знала точно, что умрет здесь же.
История простая. Мать и отец умерли в один год, сначала отец, затем мать. На скудных похоронах соседские кумушки говорили «…она не смогла жить без него…», и качали головами и поджимали губы…. Но Улла знала убийцу родителей в лицо. Она жила с этим убийцей с рождения. Жизнь ее семьи протекала за той гранью, за которой обычная бедность выглядит роскошью. Бедность жила на соседней улице, в домах, где есть занавески на маленьких окошках и мыло, а в слепом тупике, куда даже солнце не заглядывало из брезгливости, жила полная и безоговорочная нищета. В то время Улла мечтала жить на соседней улице и иметь еще одно платье и занавеску на окне в комнатушке, откуда мыши и тараканы эмигрировали в поисках счастья. История простая.… Сначала порт, затем забегаловка в паре километров от него в сторону города. Это был прогресс! В яме такой способ заработка чем-то предосудительным не считался. Судят, обычно те, кто живет в более благополучных кварталах. Судить легко, если у судившего никогда не сводило живот от голода.
Она сносно пела, плясала на столах и твердо брала за любовь больше остальных шлюх.  А великан-вышибала, глухой от рождения, успокаивал недовольных  клиентов, самым доступным для понимания способом. Очень быстро Улла поняла, что мыло и занавеска не являются пределом ее мечтаний, и что без удачи она никогда ничего не добьется.
    И удача однажды ввалилась в забегаловку в виде пьяного в дым дворянина. Улла заарканила его на долгих три месяца. Не отличающийся, обычно, постоянством лард Шуссади использовал любой повод для того, чтобы «свалиться в яму». Он выкупил у хозяина домишко в Слепом тупике, накупил нарядов и давал денег достаточно, чтобы Улла могла больше не ходить в забегаловку. А через три месяца Улла сообщила ему новость. Лард Шуссади повел себя, как почти любой настоящий мужчина – он пропал. Когда деньги, отложенные на черный день, кончились, Улла наступила на гордость, прикрыла живот шалью, и отправилась в красивый дом с балконами. Леди сама вышла к Улле. Что произошло между двумя женщинами, впоследствии не смог объяснить никто из присутствовавших в тот момент в доме.  Женщины стояли и смотрели, молча друг на друга. Потом законная супруга вышла из холла и вернулась, неся в руках большую шкатулку. Глядя в ясно-голубые глаза Уллы, своими темно-карими, она так же молча, отдала шкатулку ей. После позвала слугу, дернув за витой шнурок звонка, и велела вызвать экипаж. Только в своем маленьком домике в Слепом тупике, Улла поверила – удача существует. В шкатулке были деньги. Много. И не жалкие висы, а куны -  золотые, бумажные и серебряные. А когда маленькому Дэну исполнилось два месяца, пришел сухой и прямой как палка человек в черном сюртуке и принес бумаги, по которым значилось, что Дэниел Шус является потомком ларда Шуссади, и вплоть до наступления совершеннолетия, ему будет выплачиваться ежегодное содержание.
    Улла стала завидной партией не только по меркам «ямы». Но став матерью, она не захотела становиться женой. Может быть, ей просто до смерти надоели мужчины, а может тогда, в роскошном холле большого дома, глядя в глаза усталой замужней женщине, Улла поняла что-то для себя. Кто знает? Известно лишь, что вскоре в слепом тупике зазывно замигал красный фонарь, и заиграла разудалая музыка. Как-то незаметно в доме появился глухой великан, на удивление органично вписавшись в полную суеты жизнь притона.
    Содержать притон - дело хлопотное. Хозяин притона в городе вынужден поддерживать хорошие отношения с городской стражей,  местным криминалитетом и властью. Хранить тайны связанные с людьми желающими оставаться неузнанными при посещении «веселых домов», отбирать и нанимать сотрудников и сотрудниц…. А  держать притон в «котловане» - отдельный, долгий разговор. Обычный вечер в конце недели зачастую более всего походил на оборону взятой в осаду врагами крепости. Прошел не один и не два года, прежде чем голубоглазую Уллу стали называть матерью Уллой. К тому времени она высохла, стала ходить, опираясь на тяжелую трость, а голубые, как иммианские шелка, глаза ее посветлели, и приобрели оттенок голубой, иммианской же, стали.
    Взросление уроженца «котлована» имеет свою специфику. Ребенок, растущий в Слепом тупике мало похож на  сверстника с улицы Лавочников. Жизнь Шуса делилась надвое. Даже когда семилетний Дэн скакал по многочисленным канавам ямы вместе с соседской ребятней, он не был одним из них.  Учеба на Желейном проспекте обеспеченная деньгами содержания, сытые завтраки, обеды и ужины, которые ему стряпала нанятая матерью старуха-нянька, добротная одежда, с одной стороны делали его особенным в среде котлованной ребятни. С другой же, он оставался жителем «ямы» для одноклассников и лавочника в Ветошном переулке (мать никогда, ничего не покупала в лавках «ямы»). Когда Шус немного подрос, он не раз спрашивал мать, почему она не уехала из «котлована». Улла потчевала его  поговорками типа: «…где родился, там и окочурился…»
    Конфликты с матерью начались рано. В связи с особенностями Уллы, она привыкла к безусловному подчинению. И только собственный сын всегда оставался самостоятельной личностью. В девятнадцать Шус, и раньше не слишком послушный матери, взбунтовался и удрал из дома. Улла выстояла с трудом. Когда от Шуса перестали приходить вести, когда вести все же приходили, но такие, что невольно хотелось, чтобы их не было. Когда слухи о военных действиях противоречили один  другому, самоуверенность Уллы, уже давшая трещину в результате общения с собственным сыном, здорово полиняла. Когда ждешь годами, есть время проанализировать своё прошлое. Возникают сомнения в собственной правоте. А если, к тому же, ты еще и мать, чаще всего виноватой ты чувствуешь только себя.
    Вернулся он, уже майором, с пустым рукавом и копеечной пенсией. На оставшиеся от содержания деньги он купил дом, женился и открыл трактир, твердо намереваясь, стать добропорядочным горожанином. Получалось плохо. Трактир приносил мало. От денег матери он всякий раз наотрез отказывался. Жена каждый вечер рассказывала ему, какую страшную ошибку она совершила, выйдя за него замуж. Семейная жизнь, судя по всему, не удалась. Но благодаря жене дом содержался в образцовом порядке, а трактир хоть как-то держался на плаву.
    Шус начал все чаще подумывать о переезде в «яму». Не в дом матери, конечно, а в маленькую квартирку, оставленную ему нянькой после смерти. Теперешний свой дом и трактир он планировал оставить жене, надеясь таким образом притупить чувство вины, которое она взрастила в нем за неполные пять лет семейной жизни.

    В приглашении значилось «всенепременно» и загадочное - «выбор туалета за приглашенным». Лакей, дожидавшийся ответа, охотно объяснил, что сие значит. Оказывается, господину майору можно было явиться к господину ларду запросто, можно по-домашнему, лишь бы не в пижаме. Представление о пижаме у господина майора было весьма специфичным. В самом начале супружеской жизни, госпожа Шус подарила мужу нечто голубенькое с кисточками. Надеть это Дэн не согласился бы и под страхом смерти. «По-домашнему» же в случае с майором означало – старые форменные штаны, растянутый свитер и носки. Эти носки стоили отдельного разговора. Вязала их старая нянька Шуса со страшной скоростью. В итоге Дэн был обеспечен носками в количестве достаточном десяти майорам  на всю их жизнь. Нянька вязала их из «настоящей шерсти», благодаря чему у Шуса появилось стойкое убеждение, что изделия из «настоящей шерсти» обладают пушистостью колючей проволоки и мягкостью фанеры. Явиться в таком виде по приглашению ларда было, наверное, неразумным. Это понимал даже сам Шус. Супруга же майора развила бурную деятельность, невзирая на очередной религиозный праздник, обязательно соблюдаемый ею,  по случаю которого даже трактир в этот день был закрыт.  
Достав камзол мужа, и пройдясь по нему щеткой, она на этом не остановилась. Далее, из огромного гардероба появились башмаки с пряжками, короткие штаны с бантами под коленями и галстук, кусок шелковой ткани который следовало особым образом обмотать вокруг шеи и заколоть специальной булавкой. Шус остановил супругу, когда она собиралась ринуться в магазин «Трико и К.» за париком. Камзол он одобрил, штаны забраковал, на туфли даже не взглянул. Зато долго смотрел на галстук, думая о том, что, даже не подозревал о наличии этого предмета в своем гардеробе. Как это ни странно, но сей предмет ему даже понравился. В итоге галстук таки был намотан и заколот, изрядно поседевшие и поредевшие кудри майора были стянуты на затылке в небольшой хвост, штаны майор менять не стал, ограничившись тем, что начистил до масляного блеска появившиеся из кладовой сапоги.
Он вышел из дома, оглушительно воняя ваксой и потея под галстуком, за час до назначенной встречи, чтобы избавиться от утомительной болтовни жены, и для того, чтобы подумать самому над неожиданным приглашением. Он шагал по улице, рассеянно отмечая, что осень нынче, очень теплая, чтобы не сказать жаркая. Он шел, и по мере его продвижения, скромные шумные улочки менялись на роскошные и пустынные. Пересекая мосты и мостики, через каналы пронизавшие столицу, как вены, он несколько раз останавливался, глядя на лениво текущую воду, и думал. Вспоминал собственную жизнь, свою внезапно оборвавшуюся военную карьеру и пытался понять, как получилось, что он, еще полный сил, несмотря на увечье, не старый мужчина, оказался у этой жизни на обочине.
         Шуса никогда не занимало его положение в обществе, скорее его несколько тревожила собственная ненужность этому обществу. Хотелось дела, такого, чтобы чувствовать себя необходимым.  Хотелось действий. И совершенно не хотелось чувствовать себя никчемным калекой. Сказать, что данное приглашение стало событием в жизни Шуса, значило бы не сказать ничего. Возможно, Дэн и не откликнулся бы на него, а послал бы лакея трехэтажным котлованным загибом, лелея свою гордость. Однако в последнее время он все чаще стал задумываться, о том, что ему давно необходимо поменять что-то в жизни, если он не хочет закончить ее в компании с бутылкой в Слепом тупике (Майор начал выпивать вечерами, пока еще немного но…), неясная надежда поселилась в душе майора. Он злился на себя за эту надежду, злился на жену, которая сегодня напомнила ему ту Луизу, на которой он когда-то женился. Он злился, более всего боясь, что надежды его напрасны, и тогда он точно сорвется… и ловил себя на том, что ускоряет шаг.