упавшие яблоки

 Картина сада написана Багровым В.Ю.


Осень. Подмосковный поселок.  Дачи вперемешку с хрущевскими пятиэтажками. Стоит сладкий, терпкий запах яблок, астр и георгинов, сдобренный дымом костров. Жгут листья. Одновременно тепло и прохладно. Довольно тихо и безлюдно. Дым костров не лишает воздушное пространство его чистоты и свежести, а придает ему несказанный неповторимый запах горького и светлого расставания. Так и хочется сказать: "Печаль моя светла".

 Позвольте, причем здесь печаль? На даче известного в узких кругах профессора философии пятидесятилетнего Никиты Рамзина и не пахнет печалью. Напротив, широкая верхняя веранда, замысловатого по архитектуре старого дома, полна веселых энергичных молодых людей. Больше юных женщин, гораздо меньше мужчин. Все они горячо спорят, но не о прочитанной сегодня лекции на тему: "Шопенгауэр. Утешение в смерти".

 Большую часть студентов совершенно не занимает вопрос: отчего мысли великого философа сделали стольких людей счастливыми перед самой смертью?
 Этим молодым людям совсем не до смерти. Они успешные бизнесмены. Настолько успешные в современном диком, хамоватом пространстве, что могут позволить себе интеллектуальное развлечение в виде учебы на факультете дополнительного образования известного московского вуза.

 Молодые женщины, бизнеследи, в основном незамужние. Почти ни у кого из них нет детей. Но женщины, какими успешными в работе они не были бы, всегда останутся женщинами. Поэтому холеные, с хорошо уложенными волосами, чистыми розовыми лицами и прозрачными пальцами с блестящим наклеенным маникюром, они все мечтают о любви. Ну, если не о любви в высоком смысле, то хотя бы о хорошем сексе с умным, культурным мужчиной.
 Здесь есть несколько мужчин, подходящих под эти требования. Но не они предмет всеобщего женского обожания, а хозяин дачи, этот замечательный профессор, при виде которого сразу становится ясно, что его поцеловал при рождении в тонкое чистое темечко сам Шопенгауэр.
 
 Длинные волосы, маленькая седенькая бородка, лучистые морщины вокруг глаз при совершенном, гладком, высоком лбе. Добавить к описанию можно только стройную длинноногую фигуру, обутую в прекрасные замшевые мягкие туфли.
 Эти ноги профессор любит вытягивать вперед, когда читает лекцию, полулежа в мягком плетеном кресле, спокойно, медленно и в то же время, спонтанно. Всегда остается впечатление, что профессор рождает лекцию на виду и слуху почтенной публики.
 Атмосфера глубочайшего уважения к личности слушателей разлита по всему деревянному замысловатому дому. Покой, чувство защищенности и полнейшее доверие властвуют здесь и побеждают.

Сегодня женщины особенно возбуждены. В доме у профессора не менее замечательный, чем сам профессор, гость. Это философ из дружественной Беларуси, тоже бородатый, красивый и умный. Но чуть более приземленный и крепкотелый. Вениамин Шац сегодня лекцию не читает. Его очередь завтра, как впрочем, и обещанная дискуссия между профессорами.
 Женщин омрачает один факт - профессор Шац привез с собой ученицу. А лишняя конкурентка, конечно, никому не нужна. Тем более такая, как эта. Прямо тургеневская девушка. Высокая, тонкая, прозрачная, лет двадцати пяти. Одно время такие девушки не пользовались успехом у массового мужского зрителя. В моде были фитнесспортивные, чуть накаченные красотки. Но здесь и сейчас она более других соответствует атмосфере тургеневской усадьбы. Потому Маша, так ее зовут, вызвала много пересудов и раздражения у дам. Наверняка - любовница, подумали они.

День катится к вечеру. Уже то тут, то там зажигаются огоньки. Народу на улицах прибавляется, доносятся пьяные голоса, лай собак. Проехала "Газель", развозящая молоко местных фермеров. Остановилась у зеленых ворот профессорской дачи. Открылась дверца, дородная женщина в фартуке поставила пятилитровую канистру с теплым молоком на столик у ворот.

 К ней подошла беларуская лебедушка - Маша, что-то сказала. Женщина подала ей бутылку молока. Та, взяв бутылку, пошла на нижнюю веранду, уселась в кресло-качалку и стала пить молоко прямо из горлышка. Женщина - фермерша еще постояла, посмотрела на уходящую лебедушку. Странно, но глаза фермерши, очень далекой с виду от романтики, были так грустны, что казалось, сейчас хлынут потоком из их глубин старые невыплаканные слезы.
На веранду вышел Шац. Закурил, ни словом не перекинулся с Машей. Был напряженным, серьезным, дистантным. Казалось, что они совсем не знакомы. Маша пила и пила молоко, как будто в детстве не напилась, а Шац все курил, и курил, как будто накуривался на всю оставшуюся жизнь.

 Но молоко все же закончилось, и Маша, повернувшись к Шацу и глядя ему прямо в глаза, спросила: "Веня, почему Вы меня не любите?"
 Вениамин, кинув окурок подальше в сад, посмотрев на Машу долгим холодным взглядом, тихо сказал, как вонзил нож: "А Вам не достаточно, что мое тело любит Вас каждую пятницу? Вы -хищница". И ушел.
 Маша осталась сидеть на веранде, покачиваясь в кресле, баюкая себя, тихонечко подвывая в такт качанию: "Ы, Ы, Ы..."

 Дверь на веранде, скрипнув, открылась. В сад вышел хозяин, профессор Никита Рамзин. Он был в теплой вельветовой куртке, с вилами в руках. Взглянув на Машу очень теплым взглядом, он отправился в сад подгребать опавшие листья. Долго работал, сад был запущенный: трава, листья, песок, земля и опавшие яблоки. Лето было сухое и жаркое. Никита работал умело, споро, даже не подумаешь, что по роду основной деятельности он так далек от реальности.

 Маша смотрела на него, смотрела и не выдержала, пошла помогать. Взяла другие вилы. Так они работали некоторое время, поглядывая друг на друга. Улыбались иногда друг другу, иногда чему-то своему. Куча желто - коричневой листвы, травы и палых яблок, перемешанная с песком и землей росла, росла и выросла достаточных размеров, чтобы сжечь ее. Мужчина и девушка, работая, не сказали друг другу ни слова. А зачем?
 Никита свернул фитиль, поджег его и сунул в кучу. Пошел едкий, робкий дымок. Маша от чего-то разволновалась, стала искать еще бумагу, подкидывать ее в костер. Потом взяла палку, стала шурудить ею в костре.

Костер разгорался плохо. Чадил, дымил, огня почти не было.
Никита еще пару раз сделал фитильки. Огонь вроде занялся, Маша обрадовалась. Как дунула в костер. Конечно, на нее полетела зола. Измазалась, засмеялась, было видно, что она очень любит быть Золушкой.
 
Испытывая необъяснимую радость, Маша подняла с земли небольшое красное целенькое яблоко, обтерла его, как деревенская, о подол юбки, надкусила. Смутилась под умильным взглядом Никиты. Подняла еще одно, опять обтерла и протянула в порыве нежности ему.
"Я яблок не ем", - сказал, по-прежнему умильно улыбаясь, Никита.

 Через год, на той же даче, на той же веранде стоял тот же хозяин, профессор Никита Рамзин, бородатый, стройный, спокойный. Он диктовал по-английски статью в какой-то международный философский журнал. С его слов статью на компьютере набирала Маша. Бледная, еще больше похудевшая, печальная.

 Небо темнело. Пошел холодный, сильный осенний дождь, сбивая с деревьев последние целые яблоки. Никита предложил перебраться в дом. Маша, взяв ноутбук, последовала за Никитой. Устроились в кабинете. Никита уселся в кресло. Вытянул вперед свои длинные ноги, прикрыл глаза и стал диктовать текст. Маша сидела перед компьютером, замерев.
Потом, вдруг обернулась к Никите и тихо напряженно сказала: " Я, наверное, умру оттого, что позволяю себе это говорить Вам, Никита Данилович, но не могу больше. Почему Вы не хотите любить меня по-настоящему?"

 Никита открыл глаза, очень серьезно посмотрел на Машу, и медленно произнес: "Ты имеешь в виду секс? Я давно ждал от тебя этого вопроса. Я не возбуждаюсь, находясь с тобой рядом. Ты отличная ученица и помощница. Этого мне достаточно. А тебе? Разве плохо нам? Катя, жена моя, организовала такую мощную поездку на симпозиум, и еще организует. Ты мой секретарь. Я тобой доволен. Не в моих правилах смешивать зерна с плевелами, даже если бы я захотел".

Маша посидела еще в напряженной позе несколько минут, затем повернулась к компьютеру и продолжила набирать иностранный текст.
 А дождь за окном лил так, что было совершенно ясно, что тепла не будет никогда.