The way that you feel

1.
- Девушка, вам плохо?
Эми  лежала на банкетке, вытянув ноги и опираясь икрами на спинку стоящего  углом к ней кресла, так что подошвы ботинок смотрели почти в потолок.  Или почти в лицо подошедшей продавщице.
- Знаете, когда вот так лежу - очень хорошо.
Девушка с бейджем непроизвольно и чуть растерянно оглянулась. Ира предостерегающе повернулась.
- Эми?
Она  запрокинула голову назад, так что прямые темные волосы свисали с  обитого синим плюшем сиденья, а отдельные пряди даже касались пола, и с  видимым блаженством закрыла глаза.
- Что?
- Не выделывайся.
- Не вы*бываться? А что не так?
«Алина, продавец-консультант» вполне успешно натянула дежурную улыбку.
- Все в порядке. Я просто спросила.
- Вот  видишь: все в порядке. Не начинай, - Эми даже не подумала пошевелиться,оставив ноги на кресле каблуками вверх, только глянула из-под  полуприкрытых век.
Ира недвусмысленно посмотрела в ответ – почти на автомате, без особой надежды - привычно и долго.
- Веди себя прилично.
- Прилично?  И что, по-твоему, я делаю неприличного? У меня болят ноги. Ты ходила  когда-нибудь по магазинам на каблуках в двенадцать сантиметров?
- А зачем ты их надела? Если собиралась по магазинам?
- Они  казались такими удобными, - она скорчила гипертрофированно недоуменную  гримасу. - Откуда я могла знать, что они превратятся в пыточные  башмаки? К тому же, в мои планы не входил шоппинг. Просто решила по  доброте душевной составить тебе компанию.
- Составить мне компанию? Это ты вытащила меня сюда.
Больше  всего Иру раздражало, что она все равно по обыкновению раздражалась.Удивляло, что она предсказуемо удивлялась. «Леночка в такой ситуации  всегда обижается. А у Иван Иваныча поднимается давление». Как  заведенная, она повторяла заученные фразы их дешевого заезженного  спектакля с забубенными репликами комедии дель-арте в напяленных раз и  навсегда масках.
Продавщица, переступив с ноги на ногу, тактично кашлянула.
- Я могу чем-то вам помочь?
- Простите нас, Алина, - Ира перевела взгляд на девушку и попыталась ответно улыбнуться. -  Мы, пожалуй, пойдем.
- Алина? – Эми даже на секунду округлила глаза. – О, Боже. Ты единственный человек в мире, который читает имена на бейджиках.
- Может,померите еще что-нибудь? – продавщица почувствовала себя явно  увереннее и с напускной деловитостью принялась за исполнение долга,  заметив боковым зрением появившуюся из-за занавески дверного проема  подсобки фигуру.
- Нет, спасибо, извините нас.
Эми почти одновременно с ней фыркнула:
- Конечно,  она померит. Принесите еще раз то зеленое, только на размер больше, -  она повернула голову. - За что ты извиняешься, скажи мне? За что ты все  время извиняешься?
- Она не обязана, понимаешь? – «ваша реплика, синьор Панталоне». - Не обязана терпеть твою придурь.
- Не  обязана? А что она тогда обязана? – Эми скинула ноги вниз и села. - Это  хорошее место. Знаешь, сколько они тут получают? Да она зарабатывает  больше тебя – при этом, не бегая, как шавка, не просиживая ночами, не  портя глаза за монитором. Что она за свои деньги обязана?
Не  искушенная в нестандарте Алина уже была на втором плане, где-то за  спиной менеджера с высветленными волосами, собачьим загаром, отточенной  улыбкой и ледяной, ненавидящей доброжелательностью в глазах.
- Я могу помочь?
- Да. Скажите ей, сколько вы зарабатываете, - Эми даже не повернулась, продолжая смотреть на Иру.
Это  было бессмысленно, глупо, и Ира стыдилась того, что ей стыдно, но она  до сих пор не могла к подобному привыкнуть, всякий раз чувствуя себя не  в своей тарелке.
- Мы уже уходим, спасибо.
Она направилась к выходу, не оглядываясь. Колокольчик тренькнул дважды: звонко от рывка двери и приглушенно - за спиной.

Она  вышла в серую стылую баню – и влажный воздух конденсатом осел на  одежде, облепил кожу, примял волосы, как сладкую вату, с первым же  вдохом через нос проник в легкие – и те жадной губкой впитывали,  отмокая, размякая и разворачиваясь во весь свой возможный объем,  упираясь в ребра и позвоночник. И со вторым, и с третьим – все глубже и  до боли. Этой мокрой взвеси не хватало запаха: соль-сода-йод, как  детское полоскание для горла, щепотка-на кончике ложки-капля, и смолы,и лежалой хвои, и песка с мелкими кусочками ракушек, и тины по вкусу,  потому как на любителя – но это все мелочи. Она ощущала себя  африканской двоякодышащей рыбой, с нее стекала липкими слоями грязи и  отваливалась засохшая глина, освобождая от мутной спячки, от  полудремотного существования, от летаргии.
Стоило только остаться  стоять так под еле заметной глазу всепроникающей моросью – сквозь  одежду до кожи, под кожу до мышц, через мясо – до костей, до самого их  мозга.

…Она не успела - Эми подошла к машине минут через пять с пакетом в руке.
- Ну:  и что было скандалить? Я купила там шарф. И еще кое-что по мелочи. Все  довольны и счастливы – как ты хотела. Мы расстались очень мило.
- Представляю.
- Зря  язвишь, я умею находить общий язык с людьми - меня все любят. Они  приглашали заходить еще, - она нажала кнопку, отключив сигнализацию, и  Ира, наконец, села на переднее сидение. – Я бы, на твоем месте,все-таки зашла и купила то зеленое.
Эми обошла и села за руль, кинув пакет назад.
- Я ж не говорю - сегодня. Можно на неделе, - она не включала зажигание, ожидая ответа.
- Мне не идет зеленый.

…
- Привет. Тебя уже вызывают, - Стелла выразительно перевела глаза на часы.
Надежды  отдышаться с дороги, спокойно выпить кофе и с полчаса тупо  помедитировать обидно рухнули, и в душе засаднила разъедающая досада.
- Из-за  пятнадцати минут? Он что - не слышал о пробках?
Стелла была ни причем, она и так регулярно покрывала – не только ее – но Ира все равно  холодно пропустила приветствие и, раздраженно повернувшись, пошла к вешалке, разматывая по пути шарф и снимая пальто.
- А ты что - не слышала о «может, стоит вставать раньше»? И разве ты не на метро? –  Стелла нервно переложила бумаги и уставилась в монитор с лесным  пейзажем, бесцельно подергав мышь перед тем, как открыть какой-то документ.
Обиделась. Ира вздохнула. Стелла жила в ощущении «вот и делай людям добро» двадцать четыре часа в сутки, не понимая, что уж  лучше б и правда не делала. Вечная готовность угодить вперемешку с  вечно поджатыми губами от неготовности делать это безответно. Почти  миловидные черты, испорченные неприятно опущенными в хронической обиде  уголками губ и всегдашней укоряющей складкой между бровей. Какие-то  большие и светлые надежды с заложенной еще в проекте ошибкой. Какие-то  неоправданные ожидания и рухнувшие планы.
Она латала свою маленькую  хибарку на обломках железобетонной конструкции – тем, что могла урвать.  Цветами на восьмое марта, подаренной шоколадкой, пьяным комплиментом на  корпоративе, фальшивым сочувствием.
Как бы то ни было, портить  отношения не стоило. Сейчас. Вообще. Место было лучшим из возможных, и  на очередные поиски работы у Иры не было сил.
- Думаешь, ему это известно? – она примостилась на стул рядом и попыталась примирительно улыбнуться.
- Откуда  я знаю, что ему известно? – Стелла уже принялась было печатать,  отстукивая обиду в клавиатуру, но все же чуть оттаяла и замедлила темп.– Вэ Гэ: слышала, как расшифровывается?
- «Вот гад».
- Точно. Вот и думай, - она оторвала взгляд от монитора на Иру и вздохнула. – Ладно,  иди уже. Раньше сядешь, как говорится… Я тебе сейчас в утешение кофе  поставлю.
Знакомая всем в конторе искра огонька Данко мелькнула в ее  глазах, хотя, возможно, именно она и позволяла Стелле сохранять остатки  своеобразного шарма воплощенного самопожертвования.
- Стелла, - Ира мысленно перебрала пару возможных вариантов. - Ты ангел.
Можно было обойтись «прелестью», но так говорили все, должно же было существовать разнообразие – хотя бы и в дежурных фразах.
- Знаю, - уголки ее губ даже довольно поднялись. - Кто бы ценил.

Вопрос-ответ. Пароль-отзыв. Что-то вроде пин-кода.
Как удобно, что в этой системе не нужно быть хакером.
Она  представила, как в тысячах больших и маленьких офисов по всей Москве  сейчас, прямо в эту минуту – тысячи ир вводят для доступа: 123456.... и  тысячи стелл открывают страничку с липовыми данными.
Что-то вроде эха. Уходящего во фрактал дежа вю.
Тысячи  помещений со светлыми стенами нераздражающих оттенков. Тысячи  компьютерных столов и крутящихся офисных стульев на колесиках.
Тысячи  включенных пилотов загорелись красным огоньком. Тысячи мониторов  засветились пейзажами, недоигранными игрушками, недоразложенными  пасьянсами и контактовскими страницами. Тысячи вешалок с пальто и  раскрытых мокрых зонтов в углах. Тысячи стенных часов докрутили стрелки  до полдесятого. Тысячи кофеварок зашипели, тысячи белых пластиковых  чайников щелкнули кнопкой.
Тысячи неглупых циничных девочек снова посчитали, что знают кое-что об этой жизни, а раз так - им позволено чуть больше.
Тысячи не самых худших несчастных женщин привычно повторили себе, что достойны чего-то лучшего.

… Она постучала, прежде чем открыть дверь и войти.
- Владимир Григорьевич? Здравствуйте.
Он поднял глаза и встал из-за стола.
- Здравствуйте.
Атавизм,  о котором Ира лишь читала – в любом другом он, наверно, выглядел бы  глупо. Или нарочито. Или пошло – она даже не знала, как именно, просто  не видела ни разу. Но Берман умел делать такие штуки хорошо. Органично  и естественно. Так, чтоб каждая наверняка прониклась. Почувствовала.  Что-то вроде: «Элен вошла – мужчины встали». Она помедлила садиться –  из внутреннего противоречия, потому что тоже успела ощутить это,  раньше, чем осознать – и ему пришлось коротким жестом указать ей на  кресло.
- Садитесь, Ирэна.
Ее передернуло, и на секунду даже показалось, что это ответный укол.
- Лучше Ира, если не сложно, - но вряд ли она ему говорила.
Берман  чуть вздернул бровь. Выражение его лица не стало от этого удивленным,  словно он сделал это, только чтоб не показаться невежливым.
- Как скажете, - он вернулся на свое место, она тоже села. – Я хотел с вами поговорить вот о чем.

…
- Каждый раз, когда я смотрю на тебя, я знаешь. Знаешь, о чем я думаю?
Они  ехали вечерней Москвой – наверно, Эми подвозила ее домой, Ира не следила за дорогой, было все равно – все эти яркие пятна, и блики на  боках намытых автомобилей, и фонари в оранжевом ореоле, и темный мокрый  асфальт, и аквариумы глянцевых витрин. Красные огни тормозящих на  красный машин, светоотражающие надписи на синем фоне.
- Я думаю:когда-то ведь ты не была такой занудой. Когда-то тебе даже было... лет  пять. Или семь. Ты смеялась. Играла. Может быть, даже прыгала.  Например, через резиночку. Ты ведь прыгала через резиночку?
- Эми?
- Что? Не прыгала? Ну, ничего. Пусть в какие-то другие игры - ты же играла?
- Эми.
Боль от ряби и света в глазах была приятной. И от ощущения чужой, иллюзорной и призрачной, но притягательной жизни – тоже.
Она – совсем рядом. Близко. На волшебно непреодолимом расстоянии вытянутой руки.
Она - где-то без нее, куда-то мимо, оставаясь позади - и там протекая, пока  Ира пролетает дальше в чужой машине с кожаным салоном.
Она – в синем «вольво», перестраивающемся в соседний ряд, чтобы свернуть налево и скрыться из вида.
Она  - целующаяся парочка на сиденье под крышей светящейся остановки: не  различить, кто у кого на коленях и где чьи ноги в одинаковых джинсах..
Она  – в разговорах маршруточников на стоянке у метро. Взглядах женщин с  пакетами. Она - хохот девочек на роликах с мороженым в руках, когда они  хватают друг друга за руки, чтобы не упасть, и кругляшок с вафельного  рожка плюхается на асфальт.
Какая-то суть всего, наполнение, фокус,  пока у Иры в ладонях только мелкие крупинки стекающего сквозь пальцы  всеобщего песчаного потока смысла.
-Иногда я думаю, что люблю тебя  той, какой ты тогда была. Совершенно не важно, что мы не знали друг друга. Важно, что я могу это почувствовать. Представить это детально.Понимаешь, о чем я?
Она - в теплой коже сидений и светящейся в  темноте панели приборов. Поворотах руля и зеркале заднего вида. В  профессиональном маникюре с черным стебельком на бледно-розовом фоне и  парой стразов. В тяжелом запахе ресторанных духов, смешанном со  свинцовым выхлопом. Разговорах без пауз и смены интонации. Взглядах в  боковое стекло.
Такая же чужая. Такая же чья-то. Такая же – с   кем  угодно. Готовая дать Ире любой откуп – чтоб только не беспокоила. Эрзац  на выбор, пустышку - не плакать и не отвлекать.

- Иногда я думаю, ты именно потому...
- Меня тошнит, Эми.
- Ты что – не предохраняешься?
- Прекрати.
- Остановить машину?
- От того, что ты несешь.
- Почему?
- Зачем ты все это говоришь? Ты меня не любишь. Ты никого не любишь. Ты даже себя не любишь.
- С чего ты взяла?
- Я  взрослая женщина. И ты взрослая женщина. Мы не можем продолжать играть  в игры. Бессмысленно заполнять черную дыру - понимаешь?
- Все относительно. И ты все-таки зануда. Я даже склонна полагать, что была ею уже лет в одиннадцать.
- А знаешь что? Когда я смотрю на тебя - знаешь, о чем думаю я? Каждый раз?
- Ну, мне, в отличие от тебя, интересно.
- Я  думаю: когда-то, ну хоть когда-нибудь - ты демонстративно не корчила из  себя полную идиотку. Не тянула всеобщее внимание любыми средствами. Не  изображала из себя клоуна.
- Клоунов все любят. Ради кого вообще ходят в цирк?
- Я ходила ради медведей.
- Они вонючие. Но однако: ты ходила в цирк.
- Каждый  раз я думаю: когда-то тебе было лет десять, двенадцать, пятнадцать – и  ты даже посещала школу. Надевала «светлый верх-темный низ» и молчала по  сорок пять минут каждого часа, не считая ответов с места и у доски, при которых ты не ерничала и не нарывалась на грубость. Когда-то – ты  сдавала экзамены, сидела с листочком, разглаживала юбку на коленях и  подбирала слова поточнее.
- Я закончила с золотой медалью.
- Когда-то  ты пыталась нравиться просто из-за того, что кто-то нравился тебе.Напяливала на себя какую-нибудь херню, полагая, что это круто. Грызла  ногти. Выходила на улицу без макияжа. Хотя бы однажды в жизни -  смотрела на время, боялась выпустить телефон из рук и, чем черт не  шутит, может быть, даже плакала пару раз. Когда-то тебя трахали те,  кого ты хотела, когда-то у тебя расширялись зрачки от обычного  возбуждения, а не от того, что ты в себя влила, закинула или вдохнула.
- Что ты можешь об этом знать?
- Ты  живешь с кличкой вместо имени. Бесконечно врешь, потому что бесконечно  говоришь – и говоришь не о том. Полагая: если начнешь о том – никого не  сможешь удержать. Ты живешь провокацией, считая себя ничем иным не  интересной. Ставишь себе в заслугу вызываемое раздражение – как  единственно возможную эмоцию. Ждешь, когда на твоем теле проступят  ребра и бедренные кости, и не помнишь естественного цвета собственных  волос. Кого ты можешь любить?
- Всё?

Они давно остановились,  было темно - фары не горели, и голые ветки кустов, выгнувшись,  утыкались в заднее боковое стекло, а передним они заехали на бордюр.Неумение Эми нормально парковаться Ира тоже маниакально считала  нежеланием и какой-то извращенной формой претензии.
- Да.
- Мне нравится моя жизнь.
Они приехали. Выходить не хотелось. Ира бессмысленно вскинула взгляд на темное окно собственной кухни.
- Ты не поняла.
- Я поняла. Мне нравится моя жизнь. А тебе твоя?
Она  перегнулась назад и взяла свою сумку с почти вывалившимся из нее  бесполезным зонтом, протолкнула его глубже ко дну и застегнула молнию.
- Ладно, прости.
Эми усмехнулась.
- Забыла прибавить про тяжелый день. Брось – ты ведь не думаешь, что я стану забивать себе голову?
- Вот и отлично.
Ира  запахнула полы пальто и глубоко вдохнула, словно собираясь с духом,  чтобы потянуть рычажок и открыть дверь. Она по-детски оттягивала этот  момент, представляя, как сейчас опустит ноги на асфальт, встанет в  рост, как подтолкнет назад дверь до глухого хлопка, как пойдет по  сбившимся плиткам дорожки, не наступая на сколы и стараясь угадать в  темноте и перескочить лужи к двери подъезда. Как загорятся от ключа  оранжевые огоньки домофона, как с натугой подастся на нее железная  дверь и характерный запах лестничной клетки поневоле заставит  скривиться. Как…
- Тебе завтра на работу?
- Мне всегда на работу, - Ира повернулась к наблюдавшей за ней Эми. – А что?
- Ну… мы могли бы углубить пустоту своего бесцельного существования и посетить еще пару мест, вполне себе приятных.
Она  посмотрела на Эми неестественно внимательно. Сдержать благодарность ей  казалось делом почти принципиальным, но она все же раскололась.
- Это хорошая мысль.
- Других  не держим, - Эми включила зажигание и сдала назад, с ощутимым толчком съезжая с бордюра.