Надо же!

       Я  только что окончил школу  и после короткой передышки готовлюсь к вступительным экзаменам  в институт. Наша семья живёт на крохотной железнодорожной станции,  которая является частью  небольшого посёлка, точнее целой группы поселков,  хуторов и хуторков,  объединённых одним  названием – Земляничная поляна. Почему поляна?  Почему земляничная?  Кто знает...  Легенд на этот счёт много,  пойди,  разбери,  какая из них самая правдивая.  Наверняка знаю одно,  наша  поляна   уютно расположилась  на самой границе двух областей  Воронежской и Курской.  И у нас во  дворе стоит сарай,  основная достопримечательность которого  -  обширный чердак.  Раньше,  когда родители были молодыми,  туда укладывали сено для многочисленной травоядной живности, но в пору моего детства и юности чердак забит всякой отслужившей свой век рухлядью,  которую я весьма удачно приспособил для обустройства своего быта. Это  только мой мир. Посторонним,  в том числе и родителям,  вход сюда  категорически воспрещён. Для меня существует  единственное ограничение,   не курить на чердаке и не водить туда своих курящих друзей.  Условие  легковыполнимое,  так как я ещё не курю,  а мои друзья,  хотя и числятся  хулиганами,   занимаются  спортом  и тоже не курят. 
Впрочем,   сейчас совсем не об этом.   К ночи  от  повторения  курса  истории средних веков я совершенно потерял  чувство реальности.  Никогда не любил этот отрезок истории,   особенно истории западной Европы.  Вероятно, 
Боев А.Б.  «Надо же!»
именно поэтому  так отчётливо запомнил  хронологию  событий.   Всё началось,  когда  явь стала сном,  а  сон,   в свою очередь,  стал настолько явным,  что между ними стёрлись все мыслимые и немыслимые границы…

Глава 1.
   Я иду  по асфальтовой дорожке по направлению к своему корпусу.  Пионерский лагерь располагается прямо под горой,  чем  весьма изобретательно воспользовались  проектировщики и строители.   Корпуса    буквально  «прилеплены»   к горе.   Основание  задней  стены  опирается  на  её подножие,  а фасадная часть покоится на бетонных сваях.  Поскольку  лагерь принадлежит  не  очень  богатому  ведомству,   корпуса  одноэтажные  и  деревянные.   Если учесть,  что прямо за ними  непроходимой стеной встаёт   тропический  лес  кавказского побережья Чёрного моря,   складывается очень живописная картина.   Душный июньский полдень.   На мне  темно-синие  шорты,  сланцы на ногах,   их ещё почему-то называют вьетнамками,  белая рубашка с короткими  рукавами,   на шее повязан красный пионерский галстук.   Пилотку  я нёсу в руке и тихо проклинаю  эту изнуряющую духоту,  свою дурацкую длинноволосую причёску.   Не в меру обильный обед и вообще - весь окружающий меня в данный момент мир.     Физически не выношу жару в условиях повышенной влажности,   а здесь в это время года иной погоды просто не бывает.    Только что,  буквально за пять минут до этого я отправил свою  орущую орду детей,  во главе с  напарницей  в корпус.  Закончился обед,   и нам с ней предстоит  уложить их на тихий час.  А потом...   Потом  -  полтора часа блаженства!!!
Мы с напарницей ещё в самом начале смены договорились,  что после того,  как у детей пройдёт адаптационный период.  Проще говоря,  мы приучим их тихо и мирно  спать  во время тихого часа.  Как показывал опыт,  на это уходит от трёх до пяти дней,  мы по очереди будем ходить на море.  Благо пляж  располагается  в  трёх минутах  ходьбы  от корпуса.   Сегодня была моя очередь.  Я  заранее позаботился обо всём.   Во время утреннего купания зашёл в гости к знакомому бармену пляжного кафе.   Он ещё вчера вечером,  по большому секрету сказал,  что им завезли десять ящиков чешского бутылочного пива «Радгост». -  Ничего не изменилось?   Один наш?   -  спросил  я.
Он утвердительно кивнул.   И вот,  сегодня утром,    как обычно,   я занёс ему деньги и попросил до обеда подержать наш ящик  «Радгоста»  в холодильнике.  Час кайфа  и  наслаждения  приближался.   За обедом мы с компаньонами по пиву и прочим  прикольно  неправедным  делам успели условиться о месте и времени нашей встречи… Оставалось  штатно начать тихий час,  завершив таким образом первую половину рабочего дня.
В корпусе всё  как всегда.   Пара пацанов,  из числа особо рьяных,  ворчат и  ну-дят  о том,  что  дома  их  никогда не заставляют спать днём,   что это не детский сад,  что они ни под каким видом спать не будут…  Именно на этой фразе одного из них
- Да не буду я сегодня спать!...  А  чё  мне этот усатый сделает?!...
Усатым в лагере  называют  меня…  Да-а…  Усы   -   предмет  моей особой гордо-сти.  Я пытался их взрастить аж с девятого класса!  Но чтобы я ни делал,  расти-тельность на  моём  лице  упорно не желала проявляться…  Так и закончил школу  без намёка  даже на пушок над верхней губой… Как известно,  если долго мучить-ся,  то непременно что-нибудь да получится.  Именно так и случилось.  Через не-которое время после окончания школы у меня - таки обозначились аккуратненькие и очень мягкие на ощупь  усики. 
- А кто тебя заставляет спать?
От неожиданности пацан вздрогнул и замешкался,  я же,  воспользовавшись его замешательством спокойно,  не повышая голоса,   продолжаю:
- Никто никого спать не заставляет.  От вас требуется только  одно  -  спокойно и молча лежать.  Можно даже с открытыми глазами…  И никаких книг.  Я всё ска-зал!  Вопросы? 
Вопросов нет.  Сопротивление  сломлено.   Я  отлично знаю,   больше пяти минут,  даже самый упёртый просто так,   ничего не делая,  не выдержит.  Он обязательно уснёт,   как и все остальные.  У меня есть  эти пять минут.   Я делаю  вид,  что ни-куда не спешу…  Спокойно  сажусь  на стул,  который постоянно  стоит  у  входа в спальню и пристально смотрю на возмутителя спокойствия.  Второй пацан  менее агрессивен и бузит, скорее за компанию.   А вот на этом приходится ежедневно от-рабатывать методики,  которым обучали на теоретических семинарах по педагоги-ке.   Пацан,   наконец,   уснул.  Правда,  перед этим несколько раз проверил из-под приоткрытых век,  не отвлёкся ли я.  Прохожу  через  просторную веранду,  кото-рая делит  корпус на мальчиковую и девчоночью половины,   тихонько приоткры-ваю дверь и заглядываю вовнутрь.  Моя напарница,  так же как и я минутой рань-ше,  сидит  на стуле прямо у входа и увлечённо читает  какую-то толстенную кни-гу.   А что ей остаётся  делать?  Сегодня  моя очередь идти на море.   Она,  услы-шав движение за своей спиной,  поворачивает  голову  и  вопросительно  смотрит  на меня.  Знаками показываю,  что всё тихо и я ухожу.  Согласно кивнув мне в от-вет,  она вновь погружается  в чтение.
В беседке,   которая располагается  прямо  у  ворот  в  лагерь,   меня уже с нетер-пением ждут  компаньоны-собутыльники.   Мы очень любим эту беседку.  Несмот-ря на то,  что она находится на самом видном месте,  лучшего укрытия от посто-ронних глаз и от изнуряющего полуденного зноя  придумать  невозможно.  По периметру беседку плотно опутывают  виноградные лозы.   Сейчас виноград  ещё  неспелый,   но через пару недель обещает  стать отменной закуской к вину,  кото-рого в этих краях в сезон  –  море! 
- Долго тебя ждать?...  Ты  чё,  разучился пацанву  угомонять?
- Мы тут уже…
- Ладно, хорош трындеть! , - я не даю  разбушеваться их фантазии и быстро пере-вожу разговор в другое русло:
- Пошли быстрее,  а то пиво в баре щас вскипит…
- Ты  чё!!!...  Охренел?!... Оно просто так там стоит?, -  практически хором вскри-чали собутыльники   
-  Ага…  Я его ещё  подогреть попросил к нашему приходу…
Сообразив,  что их тривиально  «разводят»  парни беззлобно хохотнули и зато-ропились вслед за мной…
     Идти трудно.  Раскалённый  жарким  полуденным солнцем асфальт обжигает ступни ног даже  через тонкую резиновую подошву вьетнамок,  а ещё они  прилипают к ставшему мягким,  словно пластилин,  асфальту,  но нас уже не могут  удержать от поставленной цели такие мелочи.  Впереди теплое море,   раскалённая галька и ледяное чешское пиво!!!  А главное,  у нас  целых полтора часа,  чтобы спокойно,  не торопясь насладиться всем этим.  Ещё по пути на пляж мы бросаем  жребий,  кто пойдёт за пивом в бар.   Мне повезло,  я сразу иду  к давно облюбованному нашей компанией месту под  деревянным навесом. Лёгкий сквозняк и тень,  от  реек на крыше навеса,  создают  иллюзию прохлады и комфорта.   Прелесть момента заключается в следующем  -  нещадно палящее полуденное солнце  и  обед буквально опустошают пляж.  Отдыхающие предпочитают  переждать это время где-нибудь в более комфортных  условиях.  На берегу можно  встретить ещё с десяток таких же,    как и мы вожатых из нашего и соседних лагерей,  не поленившихся  оторваться от своих кроватей в вожатских комнатах и переместить свои тощие,  прокопченные солнцем тела поближе к воде.
Общим кивком поприветствовав оказавшихся  поблизости,    избавился от шорт,   галстук,   рубашку  и  пилотку  я  оставил  в  вожатской,  бросил на гальку довольно большое полотенце и  пошёл к воде.   Мне очень хочется ощутить спасительную прохладу моря,  еще до того,  как  приятели  подойдут с долгожданным пивом.   Море  просто великолепно!!!  Оно буквально играет красками под лучами,  ничем неприкрытого солнца.  Мутновато-серое  у самого берега оно в некотором отдалении становится  насыщенно синим,  то,  каким-то непостижимым  образом приобретает  ярко-бирюзовый  цвет,   плавно,  и в то же время вполне контрастно переходящий в  изумрудный…  Над всем этим великолепием неторопливо,  я бы даже сказал вальяжно кружат жирные белые чайки.  Некоторые из них,  отдыхая,  небольшими стайками плавно покачиваются на волнах.   Я не дошёл до воды буквально несколько шагов и остановился,  заворожённый представшим перед  взором зрелищем.   
-  Ан-то-о-н…  Ан-то-о-н…  Ан-то-о-н…
                Голос доносится откуда-то издалека.  Я даже не сразу сообразил, что он произносит моё имя.  Осмотревшись по сторонам,   и не обнаружив  его источник,   отстранённо подумал:
- Да  мало ли здесь  Антонов.
А голос продолжал всё настойчивее и  громче:
- Ан-то-о-н…  Ан-то-о-н…  Ан-то-о-н…
Теперь,  как мне показалось,  он звучит  откуда-то сверху и сбоку.   Удивлённый столь необычным обстоятельством,    смотрю  вверх и…

Глава  2.
       Я лежу на своем старом кожаном диване,  «сосланном»  на чердак  ввиду преклонного возраста. Смятое и сбившееся в кучу одеяло,  сиротливо валяется  на полу.  Через чердачное окно пробивается яркий солнечный свет.   Снизу меня настойчиво зовёт мама и требует,  чтобы я поскорее просыпался.   Семья уже собирается к завтраку. 
Среди прочего,   в нашей семье соблюдается  и почитается  неписанное правило -  чтобы ни случилось,   к завтраку,  обеду и к вечернему чаю  за столом должна собираться  вся  семья.   Поскольку мы ведём  оседлый образ жизни, и длительных командировок попросту не существует,   правило прижилось,  укоренилось  и  неукоснительно соблюдается.  Вероятно,  это было каким-то образом связано с тем,  что прежде чем поселиться здесь,  моим родителям пришлось много поездить по стране.  Папу переводили с места на место,   родители успели пожить и поработать  на Дальнем Востоке,    на Урале и  вот,   наконец,  осели  в средней  полосе  России.   
- Где это я?  -  первая пришедшая в голову мысль,  по своей нелепости и абсурдности могла бы соперничать с любым мировым хитом абсурдов.  Я  отлично понимаю,  что нахожусь на своём родном чердаке,  лежу на своём старом  добром диване.  Я не понимаю  одного,   как я оказался здесь?
- А море…  Где море?!
- Да проснёшься ты,  наконец?  -  в голосе мамы  отчётливо угадываются  нотки раздражения.
-  Уже…  Уже проснулся.  Сколько?  - хриплым ото сна голосом отозвался я.
-  Чего сколько?   -  не сразу понимает  она мой вопрос.
- Сколько времени?
-  Достаточно поздно, чтобы напомнить тебе о приличиях!
- Хорошо.  Я понял.   Щас буду.
От меня отстали,  но я по-прежнему недоверчиво озираюсь вокруг.  Не обнаружив ничего нового для себя,   я не придумал  более оригинального способа  убедиться в реальности окружающего,  как  ущипнуть себя за ногу.  Бо-о-льно! 
- Ага.  Так это,  значит,  всё-таки   был сон.
          Эта мысль несколько успокоила.  Но,  стоявшие перед глазами картинки,  образы,  люди  не торопились отступать.
- А пиво?   Чешское пиво!  Как там его?  Странно.   Я  не  могу вспомнить  его  название!  И почему чешское?  И  вообще,  при  чём  здесь пиво?  Я же не пью.  Совсем  не  пью  пиво…  Почему чешское?   Странно...
            Я резко сажусь,   обхватываю  голову руками и тут же,   словно обжегся,   отдёргиваю  их  от головы.
-  Где мои волосы?!  Мои длинные,  до плеч волосы?
- То-о-ош!  Ну име-е-й  со-о-весть.
               Это  -  Сашка,  моя двоюродная сестра из Москвы.   Она каждое лето приезжает к нам погостить.   Её писклявый с лёгкой хрипотцой  голос и говор с характерным московским протягом  гласных,   невозможно  спутать ни с  кем.
-  Да иду я уже!  И-ду!  - огрызаюсь  в ответ.
             Быстро натянув на себя трико и футболку,  сунул ноги в  шлёпанцы,  спрыгиваю с чердака во двор.  В саду  летняя душевая кабинка.  И,  хотя нынешнее лето не очень-то балует   теплом,   решаю,  что в данной ситуации холодный душ не повредит.
- Ан-то-о-ш,  -  Сашка не уходит  и поджидает  меня внизу у лестницы.
- Чего тебе?  Сказал же,  иду я.
- Не-е-т,  у меня-я к тебе де-е-ло.
- Слушай,   давай после завтрака,  а?
- А ты не сбежи-ишь?
              Я отмахиваюсь от неё и бегу в сад.  Остывшая за ночь вода,  не располагает к продолжительным водным процедурам.  Зато окончательно разгоняет остатки сна и возвращает  ясность мышления.  А подумать есть  над чем.
-  Если это был сон,  то как же тогда объяснить реальные ощущения горячего асфальта и раскалённой гальки на пляже?  С другой стороны,  я не могу назвать ни одного имени,  я даже не знаю имён моих несостоявшихся собутыльников…  А напарница…  Как её зовут?  Э-э-э.  Звали….  Чёрт! Совсем запутался…
- Сынок,  ты не заболел?  Какой-то ты сегодня странный и бледный,  - мама заботливо трогает  мой лоб,  теперь в её голосе звучит  тревога.
- Ничего,  ма.   Всё нормально.  Просто долго читал ночью,  устал.
- Много тебе ещё?
- Нет.  Думаю,  сегодня прикончу средние века.
- Вот и хорошо.   Тогда мы вечером  с тобой пройдёмся по материалу.
                Моя мама всю свою сознательную жизнь проработала в школе учителем истории.  Считается  одним из лучших преподавателей в районе,  поэтому   знает  толк в подготовке к экзаменам.
-  Ма,  не сегодня,  ладно?  Только не сегодня.
Её правая бровь удивлённо ползёт  вверх.
- Что-то и в самом деле я неважно себя чувствую.
Причин не занимать вечер - две.  Первая  -   танцы,   если конечно не будет дождя.   И дело даже не  в том,  что я в нашем клубном ансамбле – ударник.  Ударник,   не в смысле хорошо работаю,  а  в смысле,  что играю на ударных инструментах.   Сегодня на танцы придёт она!!!  А вторая,  ещё неделю тому назад мы с Сафоновым написали новую песню. Целую неделю репетировали её по ночам. И именно на сегодняшних танцах хотели представить её народу!  Честно говоря,   на народ мне  плевать.   Я хочу,   чтобы она услышала эту песню. Помимо того,  что я молочу  по барабанам,  я ещё,  по совместительству, иногда пою.   На мой взгляд,  причины более чем уважительные,  чтобы  проигнорировать первичный  «прогон» средних веков.  Я так думаю.   Мама думает иначе.  Поэтому  –  неважно себя чувствую.
         Подхожу  к большому,  во весь рост зеркалу,   занимающему самое почётное место в зале.  Это не магазинное трюмо или какой-нибудь там трельяж.  Папа не любит тривиальных вещей.  Зеркало  забрано в деревянную раму ручной работы и по всему периметру рамы,  при помощи выжигательного прибора  нанесены таёжные пейзажи и явно неевропейские орнаменты.  Стоит зеркало на невысокой деревянной тумбочке.  Её происхождение тоже  не фабричное.  Из зеркала на меня смотрит голобородое и безусое,  по-юношески угловатое лицо.   Бледное лицо. 
- Чёрт!  А какой загар!  Был.   Во сне.
Как-то сразу заныло под ложечкой и меня ни с того ни с сего,   словно морская волна,  накрыла тоска.   
За столом собрались практически все.  От жесточайшей критики сегодня спасала задержка папы на ежедневной утренней планёрке.  Он тоже только что пришёл и сейчас умывался и готовился выйти к завтраку.  Что делать?  Ритуал!
          Завтрак прошёл спокойно,  без,  ставших уже традиционными,   разборов наших с Сашкой ночных похождений и приключений.  Самым обидным было то,   что львиная доля  предъявляемых нам претензий, были     абсолютно беспочвенными и надумаными,   но не скрою,  порой,  очень даже  греют  и  тешат  наше,  моё уж точно,  самолюбие.  Именно во время одного из таких  утренних семейных сборов папа,  уставший  ежедневно объясняться с нашими зловредными соседками по поводу возмутительного поведения сына и племянницы,  стукнув кулаком по столу, произнёс пламенную и весьма жесткую речь:-  Хватит! Мне надоело выслушивать за вас! И краснеть!  Да! Да! Да!  Краснеть! Шлындаете по ночам где попало, с кем попало!  Сады чужие обносите!  Вам,  что,  в нашем саду вишен и яблок  мало?  -  вопрос носил риторический характер,   поэтому мы не перебивали и внимательно  слушали.  -  Вчера!  Зачем ты полез в сад к Бородину?  - я попробовал было оправдаться,  что не лазил  ни в какой сад ни к какому Бородину,  что я вообще в это время был…  И тут до меня дошло,  если  скажу,  где  был  на самом деле  в это время…  Уж лучше б я  обнёс  ещё пару садов вместе с садом Бородина.
- Чего замолчал? Правда глаза колет?  А я…  А я  его ещё защища-а-л,  как последний…  В общем так.  И это моё последнее слово!   Гулять минимум до двух часов!  Вы меня поняли?!  Ми-ни-мум!!!
            Папа оговорился в горечах.  Мне бы промолчать,  согласиться с ним. Так нет же.  Словно чёрт дёрнул за язык:
- А если дождик?
- Что дождик?
- Ну-у,  если на улице будет дождик?  Где до двух часов прятаться?
На его лице  мгновенно отразились все мысли,  эмоции  и желание по их немедленному воплощению в жизнь.  Я не стал досматривать этот спектакль мимики.  Воспользовавшись паузой,  быстро поблагодарил маму за вкусный завтрак и мгновенно исчез из  столовой.  Я очень хорошо знаю своего папу.  Последствий не будет уже через полчаса, а сейчас благоразумнее исчезнуть из поля  его  зрения.  К сегодняшнему утру о том эпизоде все уже благополучно забыли и разговор крутится вокруг холодного лета,  невероятно урожайного на белые грибы,  и всякие там подосиновики и подберёзовики.  Изредка родители вспоминают,  что у них есть сын – абитуриент.  И каждый из них считает своим долгом наставить меня на путь истинный  по сгрызанию гранита исторической и прочей науки.
Я отвечаю им рассеянно и часто невпопад.  Из моей,  перегруженной датами и событиями давно минувших дней головы,   никак не уходит  прогретый полуденным июньским солнцем берег Чёрного моря,  на котором я ни разу в жизни не был.  Гудящий,  словно растревоженный улей,  пионерский лагерь.   Терпеть не могу пионерских лагерей!  Единственный раз в жизни,  пару лет тому назад, родители,  приложив огромные усилия, отправили меня в ведомственный пионерский лагерь  отдохнуть. Я сбежал оттуда ровно через неделю. В моём детстве и юности было довольно много ограничений,  связанных с жестокой необходимостью,  чтобы  добровольно пополнять их перечень,  пребывая в пионерском лагере.
- Интересно,   а как же моя напарница одна справится с отрядом после тихого часа?
Мысль возникла ниоткуда,  сама собой.  Но была настолько осязаемой и реальной,   что я вздрогнул от неожиданности.
- Что случилось? – встревоженным голосом поинтересовалась мама.
- Что-то здесь прохладно.  Спасибо тебе,  ма  за завтрак.  Я пойду.  Можно?  Ещё много нужно прочитать сегодня.
- О-ой,  тё-ё-тя Ва-а-ля!  Всё та-а-к вку-у-сно!  Спа-а-сиба!  Спа-а-сиба! -  скороговоркой выпалила Сашка и вслед за мной выпорхнула из-за стола.  Мы вышли во двор.
- Чего ты хотела сказать?  Выкладывай.
-  Ан-то-о-о-ш,   пойдём на чердак покурим.
- Ты же знаешь,  я не курю,  а на чердаке тем более.  Чего ты крутишь,  говори чё  надо?  Мне ещё пол-учебника…
- О-о-й! Ла-а-а-дна…  Пол-учебника-а-а  ему...    На-ад-а…  Знаю  я…
- Короче!  - моё терпение стремительно  иссякало.
Сашка скроила трагическое выражение лица и обречённо согласилась поговорить об интересующем её деле на чердаке без курения.  В общих чертах я представлял суть дела,  меня интересовали детали.  Сашка,  как всегда,   начала издалека.
- Сегодня танцы.  Ты же там долго будешь?  Ты же будешь сегодня барабанить там?
- Ну-у-у,  как получится,  -  я неопределённо пожал плечами, -  по крайней мере,  пока мы будем играть,  я там буду.  А что?
- Не люблю я ваши танцы.
- ???!
- То-о-ш,  ты часов до трёх не приходи.
- Вот ни фига себе!  Заявки!  Вы тут, значит,  с птенцом твоим чирикать будете,  а я, значит,   мёрзнуть  где-то  должен?!
- Ну,   чи-и-во  ты  сразу?  Пте-не-е-ц.  Не называй его так.  Он  прикольный!  Он меня лю-ю-бит,  -  «обиделась» Сашка, кокетливо закатив глаза и хихикнув.
-  А это не я его так называю. Крайний срок – час! -  отрезал я, -  помнишь,  что сказал  папа?
Сашка  снова  хихикнула.  Поторговавшись ещё немного,  с учётом папиного ультиматума сошлись на двух часах ночи.
Довольная  она пошла в сад,  покурить,  а я,  раскрыв ненавистный учебник,   углубился  в чтение.   Ближе к вечеру,  когда солнце,  изредка выглядывающее из-за  облаков,   было совсем близко к западному горизонту,   я попытался разложить в своей голове все хитросплетения и перипетии войны   «Алой»  и «Белой»  роз.   Закрыл книгу,  невидящими глазами уставился в дверной проём чердака и начал методично перекатывать в голове фамилии,  даты,   события.    Что-то мешало сосредоточиться.  Прямо передо мной,  в некотором отдалении волновалось море.
-  Какого  странного  оно  цвета.
Тёмно-изумрудного  цвета  волны  медленно катились друг за другом.  Местами,  на их гребнях вспыхивали  буруны ещё более странного – соломенного оттенка.  По всему волнующемуся пространству небольшими белыми  островками,   точь в точь,   как я видел во сне сидели чайки…
-  Что за чертовщина?
Я сосредоточился,   осмыслил свой взгляд на этих странных волнах.
-  Ты смотри!  А пшеница-то подросла,   и начала наливаться.  Созревать. Блин!   Как похоже!
То,  что я принял за чаек,  при более внимательном  рассмотрении,   оказалось ромашками.
Глава 3.
Вынужден признать,   в этот раз мне не удастся перенырнуть  пруд.  С самого начала всё пошло наперекосяк.  Плохо оттолкнулся от берега,  ноги просто неуклюже скользнули по глинистому дну  и нужного ускорения не получилось.  Вместо того, чтобы сразу уйти на дно под острым углом,  я описал непростительно большую дугу. Вхолостую было истрачено слишком много энергии и времени. Сейчас в лёгких катастрофически не хватало воздуха.  В ушах звенело так,   будто где-то,   совсем рядом изо всех сил били в колокол,  перед глазами плыли разноцветные круги,  острая боль начала «простреливать» виски.  Надо было  срочно всплывать на поверхность.
-  Чёрт! Чёрт! Чёрт!  Надо же  так облажаться!  Ну теперь держись.  Теперь только ленивый не  укусит.  Всё,  если сейчас не вынырну – захлебнусь к  едрёной   матери.
Как можно сильнее оттолкнувшись от дна  руками,  я выставил их перед собой,  сложив  ладони  лодочкой.  При этом ногами работал так,  что мог бы позавидовать лодочный мотор средних размеров.  Давление и  активные усилия вытолкнули меня из воды  чуть ли не по пояс.  На выходе из воды я едва не столкнулся с пловцом.  Пловец оказался  девушкой.  Вела себя девушка странно.  В её широко раскрытых глазах просто жил ужас.   Рот тоже был широко открыт и перекошен  она то ли хлюпала,  то ли хрипела.  При этом отчаянно молотила по воде обеими руками.  Я подивился ужасу в её глазах.  Не я же,  в самом деле,   стал его причиной.   Дивиться дольше не пришлось.  В тот момент,   когда моё тело начало вновь погружаться  Голова девушки скрылась под водой.
- Господи!!!  Да она же тонет! 
              Это была даже не мысль,   это было озарение на уровне подсознания.
Опустив руки вдоль тела,  я резко поднял их вверх,  сработал ими словно вёслами.   Девушка ещё не успела глубоко уйти под воду,  и я довольно быстро догнал её.  Обхватил обеими руками на уровне груди,   прижал к себе и начал активно  грести ногами.  Подниматься вдвоём  было тяжело,  но законы  физики,   тем не менее,   действовали безотказно.  Когда мне удалось поднять её голову над водой,    я,     не помня себя,  дико заорал ей прямо в ухо:
-  Греби! Ногами! Руками! Помогай!  Ды-ы-ши-и!
Моё дыхание сбилось,  а  голова на вдохе оказалась под водой  и я хлебнул приличную порцию,  но объятия не разжал.  К счастью,  мне  удалось быстро поднять  голову над  водой,  выплюнуть попавшую в рот воду и,  откашлявшись,  восстановить дыхание.  Попавшая в нос вода,  доставила куда больше неприятностей,   из-за неё виски буквально разломило болью.
Девушка оказалась сообразительной.  Несмотря на то,  что  её душил кашель,  свою порцию воды она успела-таки получить,   усердно гребла ногами.  Это сильно упрощало мою задачу.  До берега было довольно далеко.  Мне удалось  донырнуть  чуть дальше середины пруда.   Наконец,  до пацанов на берегу тоже дошло,   что происходит что-то из ряда вон выходящее.   Трое из них бросились  мне на  подмогу.
Общими усилиями   мы  быстро  вытащили девушку на берег.  Она жутко кашляла,  но дышала самостоятельно.   И только сейчас,   присмотревшись,   я  отметил про себя:
- Не местная.  Интересно,   кто такая?   Откуда?
- Ли-и-ка-а-а!   Ду-у-у-у-ра!   Су-у-у-ка-а-а!
К нам,  истошно вопя всякую несуразицу,  и размазывая по щекам слёзы,    бежала  Тоська.  Девчонка-подросток из соседнего двухэтажного  дома.
-  Ага.  Её зовут Лика.  А она ничего!  И грудь какая!
Руки ещё сохраняли ощущение упругости  девичьей  груди.
Глава  4.
     Как фокусник достаёт из шляпы кролика,  память извлекла на поверхность  обстоятельства нашего  с Ликой знакомства.   Прямо скажу,  извлекла не вовремя и не к месту.  Вместо того,  чтобы  окончательно разобраться с войной  «Алой»  и  «Белой»  роз,   я мысленно перелистываю дни,  часы, минуты.
         Итак,   её звали Лика.  Она приехала в гости к тётке откуда-то из-под Краснодара.  Тёткино семейство тоже совсем недавно обосновалось в нашем посёлке,   поэтому мы и не встречались раньше.  Лика выглядела старше своих пятнадцати лет.   Поначалу мне даже показалось,  что ей лет семнадцать-восемнадцать.  Невысокого  роста,   по-южному  смуглая,  с вполне сформировавшейся фигурой и  по-женски  развитой грудью,   она  смотрелась как очень привлекательная молодая женщина.                Шестнадцатилетних юношей такие девушки притягивают гораздо сильнее любого,  самого  мощного магнита.   Неудивительно,   что она сразу же понравилась мне.    Удивительно  было другое.  У нас завязался бурный  роман,   который  продолжался  целых две недели.  Затем случилось то,  что и должно было случиться.   С практики возвратился мой друг Вовка.  Он был на два года старше меня и уже год  учился в Воронеже в техникуме.  В отличие от меня,   субтильного мальчика с задумчивыми голубыми  глазами,  Вовка был спортивного телосложения с брутальным,  но  отнюдь не портящим общее  впечатление  лицом.  При всём при этом он имел независимый характер,  недурно играл на нескольких музыкальных инструментах и дрался по любому поводу.  Если коротко,  мы рассорились с  Вовкой до драки.   А потом.  Потом  у  Вовки   Лику  увёл его старший брат.  Девочка  стала очень популярна. Неудивительно,  что, потеряв её,   я «разродился» переживательными  стихами.  Вероятно,  именно тогда я впервые осознал,  что детство закончилось.   Я принял участие в поединке за женщину.  И, пусть  проиграл этот свой поединок,  но,  безусловно,   приобрёл что-то очень важное!   Только  пока  не мог понять,   что именно.
Лето прошло.  Лика уехала в свой Краснодарский край.  Мало-помалу страсти вокруг неё улеглись.   Мы с Вовкой восстановили дружеские отношения,  в конечном итоге,  оба за короткий промежуток времени побывали  в одной шкуре.  Теперь,  даже в разговорах между собой,  когда невозможно было уклониться от упоминания о Лике,  мы,  по обоюдному молчаливому согласию,   не сговариваясь,    называли её просто   «она».                Прошёл год.  И вот,  буквально за одну неделю случились  два  события.   Сафонов написал мелодию,  на которую,  словно родные,  именно для неё написанные,    легли прошлогодние   переживательные  стихи  о  ней.  А два дня тому назад  она  и  сама  объявилась в посёлке.  При всём  своём благоразумии я не могу ответить на элементарнейший вопрос,  а зачем мне нужно,  чтобы  она  услышала  сегодня  песню  о  себе?   Неужели  я,   как самолёт,  не сумевший с первого раза произвести посадку,   готов повторить  попытку и зайти на второй круг?    Нет  у меня ответа.
Сегодня нам предстояло играть необычным,  смешанным составом.  Летние каникулы  в самом разгаре и на побывку к родителям собрались практически все студенты.  Здесь те,  кто играл задолго до нас и те,  кому ещё только предстоит подхватить эстафету.
- Что происходит,  чёрт подери?   Собираюсь на танцы,  словно на первое свидание?
И в самом деле, долго и придирчиво рассматриваю своё отражение в зеркале.  Перебираю весь отцовский гардероб,  благо,   мы с ним носим один и тот же размер одежды. Сейчас мне,  почему-то кажется,  что в его рубашке я буду смотреться значительнее и солиднее.  В конце концов делаю  выбор,  переодеваюсь и быстро удаляюсь в  дом культуры. Сегодня мне  совсем ни к чему всякого рода неожиданности.
           Практически все уже в сборе.   Сафонов ехидно подмигивает мне:
- Не  ссы,  Тони,  всё будет  -  агдымаг.   Забацаем  нашу  сегодня?
-  Слова бы только не забыть и не попутать.  В голове одни «Белые»  и «Алые» розы,  чёрт бы их драл.
- Ну да,  ну да, -  поддакивает Сафонов,  но мне кажется,  что он не совсем въехал о каких именно розах я говорю.  Ну и чёрт с ним.  В конце концов дело не в нём и, тем более, не в розах.      
Мы  вытаскиваем аппаратуру на летнюю открытую веранду,   расставляем  всё по своим местам и  неторопливо начинаем  настраивать инструменты.   Танцы в нашем посёлке - весьма занимательное мероприятие.   Несмотря на то,  что в местном доме культуры в наличии весьма дорогостоящая аппаратура и очень приличные музыкальные инструменты,   здесь  нет  штатных музыкантов.  На концертах по случаю и на танцах играют  старшеклассники и студенты,  которые ещё  не оторвались  окончательно от пап и мам.  Вход на танцы  свободный,   не предусматривается даже минимальная,  самая незначительная плата.   И ещё,  если на площадке возникает потасовка,  что случается нередко,   музыканты,  по негласному соглашению,  безоговорочно принятому всеми,   остаются  над схваткой.   Хотя драки порой случаются  прямо перед оркестром.
По давно и не нами  заведённой традиции  начали  с «Парящего кондора».  Веранда ещё пуста,  и  это тоже  -  традиция.  Через пятнадцать минут здесь будет не протолкнуться.  А пока,   вальяжно и неторопливо мы парим  вместе с неведомой нам птицей с таким гордым и загадочным именем – кондор.   Сафонов,  разминая пальцы,  терзает струны вдоль всего грифа.  Порой,  кажется,  всё!   Забрался так высоко,  что выше  просто нет больше ни звуков,   ни нот.  Ан,  нет!   Каким-то невероятно замысловатым и,  в то же время очень простым переходом ему удаётся,  без нарушения гармонии  вновь возвратиться самому и  вернуть кондора ближе к земле.   Сделать его полёт  размеренным,  плавным  и гордым.
Веранда постепенно заполняется, и я уже не могу свободно просматривать всю территорию.  По крайней мере,   на данный момент я не вижу её на площадке.  Зато отчётливо вижу  Сашку на пару с «птенцом».
-  Вот стервозина!   Танцы ей наши не нравятся.  Ну,  погоди!  Из вредности припрусь сразу же после их окончания.  Плевать!   
Мы  отыграли обязательную программу,  дальше,  как обычно, песни и мелодии исполнялись на заказ.  Но сегодня не совсем обычный вечер.  Сегодня мы презентуем свою.   О!  Это слово само звучит словно музыка,  СВОЮ! Новую песню.  Сказать по чести,  на  данный момент  единственную,   из своих.  Сафонов берёт микрофон,  легонько постукивает по нему ногтем указательного пальца, отчего  над танцплощадкой раздаётся глухой ухающий звук.   Народ на мгновение стихает.
- Друзья! - несколько пафосно  и  с  воодушевлением  произносит  Сафонов,  - мы, наша группа хочет показать вам новую песню!  НАШУ песню!!!  Песня исполняется впервые!
          Я разворачиваю в свою сторону стойку со вторым,  закреплённым  на ней микрофоном,  таким образом,  чтобы было удобно петь и при этом не сбить его случайно при отбивании ритма на барабанах.  Подношу скрещённые палочки поближе к микрофону и на раз, два, три  -  поехали!  Звучит продолжительное,  минуты на полторы,   вступление и,  когда уже только от мелодии хочется  плакать и рыдать,   начинаю петь:
Ты пришла оттуда,   издали.
Ты цвела,  как розы те цвели…
За тобой  я по пятам ходил,
Я тебя,  как цвет весны любил…
        Следует непродолжительный проигрыш,  призванный по нашему замыслу усилить воздействие на слушателей.  Мы на три голоса,  так,  по крайней мере,   нам кажется,   несколько раз повторяем последние две строки куплета.  Затем,  в двух последующих куплетах идёт душещипательный рассказ о большой,  чистой  и  всепоглощающей  любви.  И,   наконец,  финал:
Но вмешался в ту любовь другой.
Он сумел нас разлучить с тобой,
И с тех пор тебя не видел я,
И тогда прошла любовь моя. 
Песня  имеет  успех.  Мы спели её уже раз пять.  Когда ближе к часу ночи  директор дома культуры объявляет последний танец,  сквозь протестный свист и улюлюканье,   отчетливо слышится заказ,  формулируемый довольно стройным и слаженным хором голосов:
- Любовь! Любовь! Любовь!
- Интересно,  а с чего они взяли,    что она так называется?
Парни лишь  неопределённо пожимают  плечами,   но все прекрасно поняли,  о какой такой любви идёт речь.  Мы  отыграли её в шестой и в последний на сегодняшнюю ночь раз.  Танцплощадка опустела мгновенно. 
- Ну вот,  как пляски плясать,  так все тут как тут,  а как аппаратуру таскать…  Ищите рыжих. 
               Витёк – басист  ворчит скорее для проформы.   Таскать аппаратуру, это -  наша плата за  всепоселковую  популярность.  После того,  как однажды в темноте я,  споткнувшись  со слепу,   вдребезги расколотил  усилитель,  меня навсегда лишили этого почётного   права  заносить аппаратуру.
Прощаюсь с парнями и,  без особой цели,  скорее для того,  чтобы  соблюсти ежевечерний ритуал,   иду  домой  не напрямую,   что  значительно короче,    а  через  наш  поселковый  «Бродвей». Так мы называем  перрон около железнодорожного вокзала.   Дорога от дома культуры до перрона никогда не освещалась и находится  в отдалении от жилых домов.  Несмотря на то,  что я знаю её практически наизусть,   иду очень медленно,   прежде чем поставить ногу,  носком туфли осторожно ощупываю место. Со стороны это смотрится смешно. У наблюдателя складывается впечатление,  что я  - большой кот,  который отыскивает сухую   тропу среди луж.   Мои извечные проблемы с сумеречным  зрением  создают массу неудобств,  а сегодня,  как назло,  ещё и фонарик  забыл.   Я один.   Никого не надо провожать,  беззаботно  болтать  и  делать  вид,  что  всё  в порядке.  А споткнувшись,   в тысячный раз отшучиваться  и придумывать очередную забавную причину,   почему   не ношу очков. Сложно, да практически невозможно объяснить зрячему,  что слепому, а именно таковым я и являюсь в темноте, очки, как мёртвому припарка. Вот и приходится шутить,  чтобы не быть белой вороной.   Иду  по липовой аллее,  это особенно темный отрезок  пути.   Стараюсь держаться посредине,  если ничего не путаю,  здесь
меньше выбоин и колдобин.  Тихо.   Народ уже схлынул.   И лишь  изредка,  вдалеке,  то там,  то здесь  слышны взрывы девичьего смеха и их же игривый визг.
-  А мне понравилась ваша  песня.
Я едва не подпрыгнул на месте от неожиданности.  Ё-ё-ё-ё- ок…  Сердце на мгновение остановилось,  упало куда-то вниз,  кровь отхлынула от лица.  Я не вижу,   да и не могу видеть себя со стороны,  но,  думаю,  вид у меня  весьма бледный.   Резко разворачиваюсь на голос.  Впрочем,  с таким же успехом мог этого и не делать.   Старые липы,  забор и фруктовый сад за забором -  очень хорошие и надёжные помощники ночи.
Собственно,  мне и не нужно  никого видеть.   Я сразу узнал её голос.   А ведь прошёл уже целый год.
- Привет.   Соскучилась по зрелищам?
-  Мне всегда нравились ваши танцы.  Ты же знаешь!   
              Она сказала это с напором и вызовом.   Я даже  «увидел»  выражение  её  лица.   Нет,  солнце не взошло,  моя память и воображение постарались.
- Я не об этих зрелищах.
- Не поняла…
- Давно не видела,  как друзья бьют друг другу морды?
- Ты хотел сказать,   как один друг не бьёт  морду  другому?
- Пусть так.   На то мы и друзья.  Чего ты хочешь?  Не думаю,  что шифруешься здесь только ради того,  чтобы сказать мне комплимент.
-  А если и так?
-  Ух,  ты!  Не верю!    
-  Правда,   хорошая получилась песня.
-  ???!
-  Ну-у…  Ты же до сих пор влюблён!  Я же вижу!
-  Тебе легче.   Я не вижу.
-   Брось.  Не злись.  Лучше  пойдём,  пройдёмся.
-  Не могу.  Я сегодня не в форме.
-  Да не парься ты!  Я всё знаю.
- Что ты можешь знать?!
- Про тебя.  Про то,  что это из-за меня ты снял очки  и ходишь теперь как пьяный  кот.
В чём-то она была права.  Очки я и в самом деле снял практически из-за неё.   Но они-то как раз здесь  были  ни  при  чём.
-  А не боишься?
-  Чего?
-  Пьяные коты иногда царапаются.
-  Трезвые кошки тоже.  Так ты проводишь меня,   наконец?   Или заставишь бедную девушку одну тащиться  по…
-  Тётки мне твоей ещё не хватало сегодня   для  полного  счастья!
-  А нет её.   В  гости  они  все  уехали.   Дома только мы с  Викой.
-  А…
-   Вика спит давно уже.  Пошли?
Лика вышла из своего укрытия под липой.  Я по-прежнему не вижу её. Шелест шагов,  платья  и лёгкий аромат какого-то травяного  шампуня –  мои ориентиры  для правильного  направления  взгляда.
- Чёрт!  Без фонарика совсем плохо.  И Луны нет.  Темно как у негра  в…
             Странно,  меня уже не волнуют моральные аспекты происходящего.  Мне всё равно.  Сегодня со мной снова играют. Она меня откровенно  соблазняет.  Есть в этом нечто ирреальное.  Соблазняю не я,  соблазняют меня!  И,  хотя внешне я ещё сопротивляюсь,   внутри уже давно согласился  и даже нашёл всем,  а себе в первую очередь, оправдание.  Она  подошла вплотную,  как ни в чём не бывало,  обняла за шею,  поцеловала в губы и тихо прошептала:
- Привет.
              Сердце в очередной раз сбилось с ритма. Сначала остановилось,  затем заколотилось в таком бешеном темпе, что я стал опасаться,  как бы оно не выскочило совсем.
-  О-о!  А сердечко-то у тебя… Тук-тук…  Лю-ю-бишь ещё.  Ты не поцелуешь меня?
В её голосе  слышались нотки обиды.   Вопрос вывел меня из оцепенения.  Я обнял Лику,  крепко прижал к себе и стал целовать её лицо,  губы,  шею.   Всё больше и больше хмелея от ощущения близости юной женщины,  запаха её волос,  тела…  Через некоторое время она  немного отстранилась  и  быстро зашептала:
-  Не  здесь.  Пошли  ко мне.   Щас  парни  пойдут  из  ДК.
            Всё!!!  Я снова наступил на эти грабли!  Словно безвольный телёнок  вновь повинуюсь чужой воле и своим,  неуправляемым уже,   желаниям.  А может быть она так и выглядит  эта самая любовь?!
Я разжал  объятия.  Лика взяла меня под руку  и мы  вместе пошли к дому её тётки.
- Не спеши.  Я не умею быстро ходить по ночам.
Господи!   Кто бы только знал,  чего мне стоило выдавить из себя эти слова.  Я просто был уверен,  что в следующее мгновение  меня,  как это часто бывало,  зло высмеют и небо рухнет на землю. Ничего подобного не  случилось.  Она покорно сбавляет шаг и лёгким  пожатием своей рукой моего локтя  предупреждает о ямах и колдобинах на нашем пути.  Идём молча.   Просто идём.   Её тётка живёт на втором этаже четырёхквартирного дома.    К дому пристроена обширная веранда.  Чтобы попасть в квартиру, нужно подняться по крутой лестнице на веранду второго этажа.   Там уютно.  Стол,  диван-кровать,  несколько  кресел.  Дом стоит совсем близко к железнодорожному полотну и света от фонарей вдоль железной
дороги вполне достаточно,  чтобы не зажигать лампу.  Напротив,  их  неровный  рассеянный  свет  создаёт обстановку интимности.
- Не будем заходить в дом.  Не стоит тревожить твою маленькую сестрёнку.
Она не даёт  мне договорить.  Мы  с  жадностью набрасываемся  друг на друга.  Для наших губ и рук больше не существует преград и запретов.
- Светает.  Глянь сколько там? 
- Зачем тебе часы,  если всё равно ничего не видишь?
- Ну,  сколько?   Днём-то я хорошо вижу.
-  Двадцать минут четвёртого.
-  Ого!  Пора мне. 
           Уходить не хочется.  Это невозможно объяснить,  но меня не покидает чувство,  что это наша последняя с ней встреча.  И от одного только этого ощущения  в душу вползает холодная тоска.   В очередной раз убеждаюсь в точности народных определений.  Каких?   Мне вдруг физически становится понятно и близко словосочетание  –  леденящее душу. 
- А ты  –  опасный человек.
- Оп-па-а!   Ты  щас  о чём?   Я…  Я правда не понял!
-  С тобой очень трудно.  Никогда не знаешь,  чего ждать от тебя?
-  Например?
- Зачем ты тогда на Вовку с кулаками полез?  У тебя же не было шансов.  Он  же тебя  одной левой…
-  А-а-а,   вот ты о чём.  Хочешь увидеть продолжение?   Не будет продолжения.
- Ду-у-у-рак!  Я,  может,  понять хочу!
-  Чего понять?  Причину пацаньей драчливости?  Или,   почему я такой  - тюха?
- Не-е-т.   На что ты рассчитывал?  Я же знаю,   ты совсем не умеешь драться.  Ты же никогда  и  ни с кем  не дерёшься.   А тут полез…
- А ты,  типа,  не знаешь,  -  зло сказал,   с раздражением.
В самом деле,  зачем она затеяла этот разговор?   А ведь всё было так хорошо.
-  Не знаю!  Или ты хочешь сказать,  что всё так серьёзно?  По взрослому?
-  Пойду я.   Спать осталось часа четыре.  Давай завтра поговорим.  Вечером встретимся   и  обо всём поговорим.
-  Чего так рано  вставать?   Лето же.
-  Не дадут мне поспать.  Надо к экзаменам готовиться.
-  А-а…  Ну,  да-а.  Ну, да. Мне твоя мама  ещё в прошлом  году говорила, чтобы я отстала от тебя: «Девочка,  не питай иллюзий!   Антон  должен учиться…», -  очень правдоподобно копирует  она мою маму.
-  Моя мама?!  Тебе?!
-  А чему  ты  так  удивился?   Да,  твоя мама.  Представь себе,   мне!  И почём мне было знать,  кто и что ей там  наплёл  про меня!  Про  нас  с тобой.  Только она меня от тебя быстренько отвадила.
- Почему я об этом узнаю только сейчас?!
- А что бы изменилось?  Вот скажи мне,  ЧТО?!  -  никогда не думал,  что в голосе, в интонациях может быть столько боли.
- Разные мы.   Не примут  меня  твои  родители.  Не примут!
-  А при чём здесь…
-  Всё!  Не надо!  Ничего не надо больше.  Не говори…
               Всё это настолько неожиданно,   что я в прямом смысле слова онемел.  Пауза  затягивается.   Наконец,  собираюсь с силами и выдавливаю из себя:
-  Ты  ненавидишь  меня?
-  Дурачок…  Я люблю тебя!   Просто  мы  разные.  Иди  уже,   и в самом деле пора.
Я наклоняюсь  к ней,  чтобы поцеловать на прощание,   она уклоняется.
-  Не надо.  Иди.  Там замок,  он   сам захлопнется.  Иди…
Уже  внизу   у  самой  двери она окликает меня:
-  То-о-о-ш.
Я останавливаюсь,   но  не  отвечаю.
- То-о-ш,  -  повторяет  Лика.
- Да,  слушаю тебя.
-  Ты только ничего не говори,  не спрашивай и не перебивай меня,  ладно?
- …
-  Ладно?  -  настаивает она.
- Хорошо.   Не буду.
- Спасибо тебе!
- За…
Начинаю,  но не успеваю задать свой вопрос.  Там,  наверху,  быстро открывается и закрывается дверь в квартиру.  Лика ушла.  Я даже слышу как проворачивается ключ  в  замке.
- …что?  -  уже по инерции не говорю,  а выдыхаю я.
Какой длинный и эмоционально насыщенный получился день.  Совершенно обессиленный физически и опустошённый морально,  я  буквально валюсь на свой чердачный диван.  Сон не идёт.  Слишком много чего случилось.  Слишком много чего узнал.  Перед мысленным взором,   одна за другой начинают проплывать картинки из  прошлого лета.  Многие вещи и события теперь  воспринимаются  иначе.  От бессилия и отчаяния хочется завыть.
- Днём!  Не вечером!  Встретиться надо днём!
От этой мысли становится легче.  Я абсолютно не представляю,  что скажу ей при встрече.   Да это и не важно.  Важно,   что я принял решение.  Возможно,   первое  самостоятельное  решение  в своей  жизни.
Утробно урча,   к перрону подошёл дизель поезд.   
-  Без  двадцати  пять.
Не нужно было смотреть на часы.  Расписание движения пригородных поездов не меняется десятилетиями.   Сколько  себя помню,  этот поезд всегда приходит в одно и тоже время.  Паровоз,  тепловоз,  теперь вот венгерский  дизель поезд,  время прибытия четыре часа сорок минут.   Его урчание действует завораживающе,  мысли плавно переходят на невиданный прогресс в области развития железнодорожного транспорта.  Вспоминается катание на паровозе, его басистый гудок,  когда мне было дозволено потянуть за какой-то рычаг,   манёвры…
Глава  5.
-  Бо-ри-н!!!  Борин,  чёрт  тебя  дери!!!   Оглох?  Орём,  орём,  а  он,  подлец,  и ухом не ведёт!    
           Мои партнёры-собутыльники были совсем близко,  когда им,  наконец, удалось докричаться до меня и обратить на себя внимание.
- А чё орать без толку?   Музыка всё равно громче.  Вон у них децибел сколько! - прокричал я  в ответ.
И в самом деле,   парни  из  институтского  вокально-инструментального ансамбля отрываются  сегодня  от  души.  А чего бы им не отрываться?   Море!!!  Солнце!!!  Никем и ничем неограниченная свобода творческого самовыражения,  возможность репетировать,  сколько душа пожелает,  очень приличная,  халявная  еда. При этом ещё и зарплату платят! А надо-то,  отыграть три раза в неделю на танцах.  Не жизнь  -  рай земной!!!  Прошедшей зимой ансамбль возглавил третьекурсник с нашего факультета.  И вот,  они здесь,  на черноморском побережье Кавказа,  а не где-нибудь в Дубовке.   Все,  в том числе и мы, этому очень рады.   Смена  только началась  и  эти  танцы  первые.  Сегодня,  своего  рода  бал.  Бал по случаю открытия сезона.   Надо сказать,  что праздник удался.   Целый день в лагере непрерывной чередой идут всевозможные конкурсы,   викторины,   спортивные соревнования.   По случаю  открытия сезона,  пошли даже на нарушение установленного распорядка дня.   Специальным распоряжением руководства пионерского лагеря,   обязательный  тихий  час  был  отменён.    Вместо тихого часа  силами самых талантливых представителей от каждого отряда был дан большой праздничный концерт.  Нам,  вожатым,  пришлось сильно напрячься,   чтобы,  буквально за сутки,  выявить  скрытые и тщательно скрываемые  таланты,  придумать, отрепетировать и выдать на-гора вполне приличную,  для сельской местности,  естественно,   концертную  программу.   О себе скромно умолчу.  Мне в этот раз фортуна просто-таки улыбалась в тридцать два зуба.  Улыбка получилась  доброй  и  белозубой.    Впрочем,   всё по порядку.   
Организация всего процесса в нашем лагере несколько отличалась от общепринятой.    У нас не было взрослых тёток-учительниц,   именуемых воспитательницами.  На отрядах с детьми работали только студенты-практиканты,   а вот со стороны,  правда,   очень близко со стороны,  за всем этим  весьма пристально присматривали высококвалифицированные профессионалы.   Консультантом по воспитательной работе  при директоре пионерского лагеря  числилась заведующая кафедрой пионерской и комсомольской работы нашего факультета.  По сути,  она была и мозговым центром и генератором всех идей в одном лице.  У  неё  на подхвате,   за некоторым исключением,  была вся кафедра.   Кто ж откажется от такой творческой командировки на море,   на всё лето?   Да ещё с весьма заманчивой перспективой  включить обкатанные на практике интересные идеи и  наработки  в свою кандидатскую или даже докторскую диссертацию?   Я знаю только одного такого человека  -  заместителя заведующего этой же  кафедрой.   У неё  собственный  «полигон»  для обкатки собственных творческих идей,   который располагается буквально в десяти километрах от нашего лагеря.   Так вот,  у нас культивировались демократические начала организации воспитательной  работы.   И начинались  они  с  распределения  ролей.  Проще говоря,   кто с каким будет работать отрядом,   решал  случай,   точнее – жребий.    В прошедшую смену  жребий  «подогнал»  мне  самый  старший,   первый отряд.   Когда я впервые увидел своих подопечных,   мне стало не по себе.  Акселераты.  Картину маслом венчал  выразительный и жирный мазок в виде двух оболтусов,   которые уже окончили школу и решили таким образом отдохнуть от трудов праведных  на море перед армией.  Разница в возрасте между мной и одним из них составляла восемь,  а с другим  шесть месяцев.  И всё-таки,  нас хорошо,  добротно учили и грамотно,  профессионально страховали.   У меня получился классный отряд!  Мы с полуслова,  даже с полувзгляда  понимали друг друга.   В результате,  на следующую,  то бишь  нынешнюю смену,   остались семнадцать  из  тридцати  человек.   В этот раз на первый отряд жребий не бросали.   Это был,   безусловно,   наш с напарницей отряд.
Новая смена привела в отряд новых людей.   Особенно интересны были двое.  Он и она.  Оба – дети высокопоставленных  Московских чиновников.   Он танцует в детском ансамбле Гостелерадио,  она поёт в хоре имени Локтева.  Настоящие Московские снобы,  высокомерные и  надменно-манерные.  Из Москвы за полторы тысячи километров их привезли на папиных  «Волгах»,  с багажниками доверху забитыми экзотическими фруктами.  С первого мгновения было понятно,  что не случайно эти двое предпочли нашу черноморскую дыру курортам Болгарии и Югославии.  Им просто необходимо было усыпить бдительность своих родителей и хоть на какое-то время оказаться от них как можно дальше.  Дети,  наивные дети.  Да если бы начальник лагеря не был старым приятелем отца девушки,   думаю,  они ни за какие коврижки не оказались бы здесь вдвоём.   Они ещё где-то ехали,  а со мной и с моей напарницей уже провели подробную разъяснительную работу. Роль пастуха не улыбалась,   но делать было нечего.
-  Что за шум,  а драки  нету?
Я подошёл вовремя.    Оставшийся  с предыдущей смены актив,  развернул бурную деятельность по подготовке концертной программы в честь начала новой и последней в этом сезоне смены.   Весь отряд был в сборе.  Ребята сидят на лавочках летнего,  или,  как его ещё называют – «зелёного»  театра.   Я  обратил внимание,  что «москвичи»,   их сразу же окрестили  «москвичами»,   сидят в стороне.  На их лицах блуждают отрешённо-презрительные  улыбки.  А всем своим видом они демонстрируют,   что происходящее вокруг их не касается.
- Антон Сергеевич!  Вот эти…  Они говорят,  что профессионалы не унизятся самодеятель-
ностью и топорностью!
- Да! 
- Они наш концерт кустарщиной обзывают!
- А сами… 
- А сами ничего делать не хотят! 
Отрядный актив взял меня в кольцо и  девушки  наперебой  стали высказывать своё возмущение поведением новеньких,   на которых они очень рассчитывали.   Честно говоря,   я тоже рассчитывал,  что смогу использовать их способности  в  мирных  целях.   Сейчас  увидел,   что сильно заблуждался.
- У нас не хватает номеров?
-  Номеров достаточно.   Но на нашем отряде в этот раз вся программа!
- Я об этом и спрашиваю.   Не получается  с  программой?   Так мы сейчас вам  поможем.  Вы же знаете,  мы всегда с вами!
- Всё у нас получается,  мы и сценарий написали и с музыкантами даже договорились уже!
- И они согласились?!   -  мне пришлось изображать удивление. 
- Хотя, чего это  я  удивляюсь?   Вы же уже взрослые!  Так,  значит,  проблем-то и нет?
-  Есть!
-  Есть проблема!
- ???  -  левая бровь  изумлённо  выгнулась дугой.
-  Вон…
- Вон наша проблема!
Снова наперебой загалдели девчонки.
-  А что такое?  В чём они провинились?
-  Так мы ж вам,  Антон Сергеевич,  говорим-говорим!
-  Не хотят они принимать участие в концерте!
-  Не хотят!  А ещё обзываются!
Внимательно слушаю  активистов, а сам тем временем  незаметно посматриваю на возмутителей спокойствия.  Они ехидно ухмыляются  и  изо всех сил  делают вид,   что происходящее их абсолютно  не  трогает.   Надо что-то предпринимать,  причём  делать это что-то  следует немедленно.   Я просто-таки кожей чувствую,  что от меня  ждут  решительных  действий.  И, что самое интересное,  ждут обе стороны.   Решение приходит само.    Приходит  просто и непринуждённо.
-  Ну и чёрт с ними,  -  думаю я про себя,  а вслух произношу:
-  Не надо никого уговаривать,  тем более  принуждать.
Моментально воцаряется тишина.   Тридцать пар изумлённых глаз  вопросительно смотрят  и ждут продолжения столь неожиданного заявления.
-  А кто вообще сказал,  что они, - я небрежным кивком головы указываю в сторону сидящих, -  что-то умеют делать на сцене? 
- Так… 
- Так…
- Вы же… 
- Сами…
- Значит,   я ошибался.   Значит,  у  меня неверная  информация была.   Будем считать,   что  это была чья-то нелепая и весьма глупая шутка.  Все,  кто задействован в концерте,   остаются,  остальные  в темпе в столовую.   Там найдёте  старшую  пионервожатую,   она  скажет,  что делать.
- Между прочим,   я  во  Всесоюзном  детском  хоре  пою!
В голосе девушки  слышится  явная  обида.  Ей кажется,  что она говорит с вызовом,   но  ничем не прикрытая обида,    перебивает все остальные чувства и эмоции.   
-  Это мы поняли. В хоре. Хора у нас нет.  Соло ты петь не умеешь.  На  кухню,  - холодно,  без эмоций,  не поворачивая  головы в её сторону,  не говорю даже,  а чеканю я.
- Но здесь же  некому даже аккомпанировать мне.
- Ага,  -  молниеносно проносится мысль,  -  торг всё-таки уместен.
Вслух продолжаю:
-  Был бы репертуар,  аккомпаниатор найдётся.   Причём,  смею тебя заверить,  очень даже  квалифицированный.   Хотя,  о чём мы здесь говорим?   Я так понял,   вопрос  решён?   Старшая вожатая ждёт,  поторопитесь.
-     Я готова спеть, -  нехотя сдаётся девушка.
- А Вы,  молодой человек,   кого-то ждёте?   -  спрашиваю  я  её спутника.
-  Я буду бить степ, -  выдавливает он из себя.
-  Принимаем?   Пусть репетируют?  -  советуюсь я с остальным отрядом.
Ответ  получаю  не  сразу.   Слава Богу,  ответ положительный.   Я просто не представляю,   что бы они  делали  на  кухне?   На этот случай у нас есть палочка-выручалочка в виде двух пацанов,  привыкших к тяжёлому сельскому труду от зари и до зари.   Именно за свой ударный труд они и получили путёвки на целых два сезона.  Поначалу,   они просто изнывали от безделья,  потому что  все   трудовые десанты расценивались ими как необременительное  и  никчёмное  баловство.  Затем втянулись и поняли,   наконец,  что они на отдыхе.   Они на море! 
Концерт прошёл на ура! Что ни говори,  а взрослые дети, это уже серьёзно.  Затем был праздничный ужин для детей и вот,  долгожданные,   я бы даже сказал,  в некотором смысле вожделенные танцы.   Увы,   как и всё хорошее  в этом мире,  они тоже подходят к концу.  Ещё две-три мелодии  и  старшая пионервожатая,   данной ей властью,   закроет  этот бал.  Мы с приятелями отходим немного в сторону,   из-за грохочущей музыки  совершенно невозможно  разговаривать,   здесь,   по крайней мере,   нет необходимости кричать во всё горло.
-  Всё!  Хорош.  Завязывай. Ведро  уже  час,   как под кустом греется!  Вскипит ведь!  Ты виноват будешь со своей работой!
-  У нас из-за тебя ещё и закуски нет!  Чем зажёвывать будем?   Не со стола же тащить.
-  Кто сказал,   что закуски нет?  -  изображаю  на лице искреннее возмущение.
- И где же она?  -   практически хором интересуются мои  приятели.
- В Караганде, - передразниваю  я их,  -  там,  где и должна быть!  На кухне.
-  А как же мы…
-  Молча.  Я с поварихами обо всём ещё днём договорился.  Сегодня работает дружественная смена.   Всё приготовят,  упакуют,  охладят и подогреют по ранжиру!
-  Ну-у-у…   
- Ты  -  монстер! 
- А чем расплачиваться будешь?
- Не бойтесь.  Ваша  помощь не потребуется.
-  Жаль! 
-  Жаль!
- Жаль!  - изображают сожаление приятели.
           В этот момент старшая пионервожатая берёт в руки микрофон и из динамиков над площадкой  разносится  её  глубокий  грудной  голос:
- Дорогие друзья!  Праздничный сегодняшний день,  а теперь уже и вечер завершается.  Прежде чем объявить последний танец,  я хочу сказать,  что отряд вожатых приготовил для вас,  дорогие мои,  подарок!   Я  прошу Вас освободить середину площадки,  а вожатых прошу собраться около оркестра.
- Ты,   часом,  не  в  курсах,  чего она ещё удумала?  Какой такой ещё подарок?
-  Чего гадать?  Пойдём  да и  узнаем.
- Ох,  не нравятся мне всякие такие экспромты.  Чую,  большущая свиньища  там  ждёт.
Ворча и недоумевая,   мы пробираемся сквозь толпу в подиуму,   на котором располагается наш институтский ансамбль.
-  Быстрее,  ребята,   быстрее!  Только вас ждём!  - торопит нас старшая вожатая.
И не дожидаясь,  когда мы подойдём совсем близко,  она берёт быка за рога.
-  В общих чертах,  идея такова.  Сейчас мы разбиваемся на три равные группы,   выходим  на  середину  круга  и  танцуем  «Сиртаки».   Ребята,  подыграете, - обращается она к оркестрантам. 
Они согласно кивают ей в ответ.
-  Да чтоб он в гробу перевернулся!  -  не выдерживаю я.
- Кого  это  ты так ласково?
-  А то ты не знаешь?  Того, кто сгондобил этот псевдонародный,   типа  Греческий,  танец!
Но делать нечего,  сюрприз объявлен,   придётся  танцевать сиртаки.  Сколько пролито пота,  пока отрабатывались эти замысловатые движения ногами,  улыбка и прямая спина!  А ещё эти дурацкие поклоны в движении с прямой спиной! Особенно при моей сутулости.   На зачёте по народному танцу главный институтский «танцор»  пил нашу невинную кровь стаканами.  Я ненавижу сиртаки!!!  Мы тремя равными группами выходим на середину импровизированного круга,   образуем свой  разорванный круг,   кладём  руки  друг другу  на плечи.  Начинает звучать мелодия.  Сначала очень медленно,  словно нехотя,  словно осматриваясь.  Наши движения плавны и размеренны.  Темп всё ускоряется,  движения становятся быстрыми и резкими и на переходах наш круг начинает вращаться по часовой стрелке. От вращения и бесконечных поклонов создаётся ощущение,  что всё вокруг  тоже пришло в движение.  Затем  начинает кружиться голова и,   когда уже пропадает всяческая надежда на то, что этот безумный танец когда-нибудь закончится,   музыка резко обрывается.  Наши рубашки промокли от пота,  словно нас только что облили водой.
- Ты смотри,  а мы ещё и аплодисменты сорвали.
- Могё-ё-ём… 
- Когда  захочим!
Запыхавшаяся и разрумянившаяся от танца старшая вожатая трусцой бежит к оркестрантам,   Берет  в  руки микрофон,  переводит  дух  и :
- Ребята!  Ребята!  Поблагодарим  отряд вожатых за этот чудесный номер!
И,   не дожидаясь реакции детей,  первая начинает хлопать в ладоши.
- Сам себя не похвалишь,  целый день,  как…,  -  ворчу  я.
- Улыбайтесь,  сэррр,   на  Вас смотрят! Зачёт отберут,  тьфу-тьфу-тьфу.
- Типун тебе на язык, - беззлобно огрызаюсь и надеваю самую лучезарную из своих улыбок.   Старшая вожатая тем временем продолжает:
-  Я прошу вожатых подойти к своим отрядам.
Легко сказать.  Где они сейчас эти отряды,  здесь все смешались в одну большую,  общую кучу.  Но дети  тоже  услышали  и,  слава Богу,  правильно поняли её призыв.  Буквально через три минуты непостижимого и со стороны абсолютно бестолкового передвижения по площадке  основная масса детей уже нашла своих.
-  Давайте встанем в один большой круг! – даёт новую вводную старшая вожатая.
- Блин,  и стоило огород городить?  Сразу бы круг собрала!
-  Давайте замкнём наш большой  и,  я надеюсь,  дружный круг! - не унимается старшая вожатая.   
Мы обнимаем друг друга за плечи.
- А сейчас,  внимание!  Прошу тишины!  Сейчас мы пожелаем друг другу спокойной ночи!  Хорошо?  Согласны?
Редкий и нестройный хор голосов вяло поддерживает её инициативу:
- Да…
- Да…
- Да…
- Не слышу Вас!  Согласны?
- Да-а-а!  -  уже дружно и уверенно разносится над площадкой.
- Ещё раз!  Да?
Громогласное  -  ДА-А-А-А!  - разносится над лагерем.   
           И,  когда где-то в самых дальних закоулках затихли последние шорохи от этого  «да» совершенно по-другому,  тихо и вкрадчиво,  почти интимно,  старшая вожатая начала говорить в микрофон:
- День отшумел и,  ночью  объятый,  лагерь зовёт нас уснуть. 
И задорно,  без всякого перехода:
-  Девочки-и-и!
Нестройный,  но слаженный и хорошо слышимый хор девичьих голосов произносит:
- Доброй Вам ночи,  ребята!
- Мальчики-и-и!
- Доброй  вам ночи,  девчата!
- Вместе-е-е!
Уже окрепший хор смешанных голосов завершает речёвку:
- Завтра нам снова в путь!
- Всем,  всем,  всем – спокойной ночи.  Отбой через пятнадцать минут.
           Над площадкой разносится свист и возгласы протеста,   но это скорее для успокоения разыгравшихся на танцах эмоций.
- Антон  Сергеевич!     Елена Викторовна!  -  нас  с напарницей сразу же окружили  дети, 
- А можно?
- Нет!!!   
Практически одновременно мы с напарницей пресекли всевозможные поползновения в сторону нарушения установленного распорядка.  Но надо знать наш первый  отряд!
- Так, значит,  категорически нет?  - с хитрым прищуром  интересуется  девушка,  оставшаяся  на  второй поток.
-  Да,  категорически!  -  снова хором отвечаем мы с напарницей.   
- Ах! Как жалко. А мы-то хотели попросить лечь сегодня пораньше.  Но наши замечательные вожатые запрещают…
Отряд покатывается со смеху.
- Уели!  Ничего не скажешь.  Ладно,  уговорили.  Только,  чтоб тихо,  чтоб ни одна живая душа…
- … и дежурный пионерский вожатый…, -  заканчивают они мою мысль.
- Вы меня поняли.  Всё.  В корпус!  Время пошло!
Им не надо  повторять дважды.    Взрослые люди…
- Внимание вожатых!
Голос старшей вожатой вновь разнесся  над площадкой.
-  В установленное время все,  кроме дежурных вожатых, собираются в штабной комнате.
- Ага,  знаем мы эти их в штабной комнате…   В столовой пить будут.  Сам видел,  столы накрывают.
- Иди ты…
- Говорю,  сам видел столы…
Я оглядываюсь,  чтобы поближе рассмотреть  столь просвещённого,  но разве можно в толпе,  когда ещё толком и не знаешь никого,  кого-либо вычислить?
- Ну!  Ты  чё?  Твоя  уложит архаровцев,  или…
- Да нормально всё.   Где наше ведро?
- Как всегда,  под кустом сирени.
- Так кого ждём?
- Тебя!   Ты закуску обещал.
- Уже ушёл.  Встречаемся на  поляне.
Территория лагеря  огорожена двухметровым забором,  но в любом заборе имеется необходимая брешь.  Имелась таковая и в нашем заборе.  Не думаю,  что начальник лагеря и прочие лица,  ответственные за целостность ограждения не знают о ней,  но, то ли они просто устали бороться с несанкционированным вскрытием ограждения и плюнули на бесполезную затею закрыть её,  то ли  умышленно  решили оставить известный,  а потому подконтрольный лаз.  Причины мне неведомы,  но лаз благополучно существовует и служит всем обитателям лагеря верой и правдой.   Расположен  он  очень  удобно.    Сразу же за хозяйственным блоком,   чуть в стороне от  домиков,  в которых обитают поварихи и другие работницы кухни.   Через небольшую поляну, так кстати окружённую кустами сирени,  прямо к лазу ведёт хорошо утоптанная тропа,  которую в лагере  все без исключения называют – дорога жизни.  Вожатые,  потому что это -  кратчайший путь в поселковый гастроном.  Дети,  потому что это -  их дорога в самоволку.  Иногда и те и другие  встречаются там в неурочное время,  но  для детей эти встречи не имеют серьёзных последствий.   В худшем случае они получают какое-нибудь взыскание внутри отряда.   В закрытии «дороги жизни»»  никто не  заинтересован.   Лаз  выводит  прямо к дороге,  ведущей в посёлок,  а с правой стороны  от него,   расположилась  крохотная и потому очень уютная,  скрытая от постороннего взгляда   зарослями  какого-то  южного  кустарника,  поляна.   Мы с приятелями сразу же облюбовали её в качестве  места для организации своего краткосрочного досуга.   Вот и сегодня  решили воспользоваться нашим тайным убежищем  для  того,  чтобы  «размяться»  перед банкетом и определиться,  как и где завершить этот праздничный вечер.   Приятели сразу же  пошли на поляну.  По пути они должны были забрать из-под куста сирени наше ведро вина,  которое  подогревалось там  уже довольно продолжительное время.    Оставалась одна надежда,  что вечерняя прохлада сделает его удобоваримым.   Мне же предстояло навестить свою знакомую и весьма дружественную повариху,  забрать наш паёк  и с минимальными потерями  уйти с кухни. Затем пройти всевозможные кордоны в лице методистов,  старшей вожатой,  просто любопытствующих и  добраться  до поляны.  Причём,  главное было не добраться самому,  а  сохранить закуску.  С  учётом  моей  «куриной  слепоты»  задача непростая,  но решаемая.
- Привет девчонки!  Умаялись с нашим открытием?
- Не-е-е-т,  вы только посмотрите на него!
- Он ещё спрашивает!
- А ты попробуй у мартена целый день!
- Девочки, девочки,  что вы напали на него?  Он-то в чём виноват?  Проходи,   Антон.  Проходи сюда.  Я сейчас.  Я быстро.
           Она вышла из-за духового шкафа и пошла к большому кухонному холодильнику.  А поварихи не унимались.
- Чиво это ты его так,  вдруг,  защищать принялась?  А?  Никак влюбилась?
- А чиво ж не влюбиться? Вон, смотри,  смотри какой.  Весь из себя подтянутый,  загорелый,  ноги волосатые,  волосы подпаленные…
- Ты их специально опаливал,  или так,  само собой получилось?
- Ха-ха-ха…
- Хи-хи-хи…
- Всё. Всё, девчонки.  Сдаюсь! Сда-а-а-юсь!  Раскрыли мою самую страшную военную тайну.  Лера,  ну скажи им.  Скажи -  брал я у вас на кухне…  Каюсь!  Брал паяльную лампу и делал на ногах сексуальные подпалины.
- Хи-хи-хи… Тьфу!  Охальник!
- Пошляк.
Лера  отошла от холодильника с картонной коробкой из-под импортного фруктового компота,  заполненной нашей с приятелями закуской на сегодняшний вечер.
-  Вы на море?  На банкет не пойдёте?
- Пойдём.
- А это?
- Не люблю я наших сборищ.  Мы с парнями на море уйдём чуть погодя… Придёшь?
- Не знаю.  Тут до конца надо быть.  А потом,  потом  не знаю…
- Чиво  вы  там  шепчетесь?
- Больше двух,   говорят вслух!
- Нам тоже интересно…
- Хи-хи-хи…
- Девчонки! Уговорили! 
Поварихи удивлённо замолкают, а я,  пользуясь паузой,  заканчиваю:
- Утром обо всём расскажу по громкой связи!
- Э-э-э…
- Не-е-е-т…
- Мы щас хотим…
- Щас никак нельзя!  Щас дети спят.
- О-о-о-й,  ой,  ой…
            Я  забираю коробку и быстро выхожу на улицу.  Спрыгиваю с невысоких ступенек и оказываюсь прямо  перед  густым кустарником,  посаженным вдоль дорожки,  ведущей к лагерной линейке.  На данный момент это самый безопасный путь к поляне,  на которой меня уже заждались приятели.  Придётся сделать приличный  крюк,  но у меня просто нет другого выхода.  В этом смысле кухня расположена просто идеально,  всегда можно,  по пути с утренней линейки «нырнуть»  туда и чем-нибудь поживиться у девчонок до завтрака.  Опять же в ситуации,  подобной сегодняшней,  можно совершенно незаметно пронести через весь лагерь стратегический продуктовый запас и беспрепятственно дойти  до  «дороги жизни».  Дорожка от корпусов к линейке представляет собой некую аллею славы пионерам-героям.  По обе стороны  плотной стеной растёт  кустарник,  в пространстве,  между асфальтом и кустарником,  стоят  большие фанерные щиты с портретами этих самых пионеров-героев.  Несмотря на то,  что аллея ярко освещена,  кустарник и щиты надёжно укрывают  от постороннего взгляда.   Быстро прохожу по аллее,   обхожу трибуну и оказываюсь на левой половине футбольного поля.  Здесь не так светло,  как на  линейке,  но света от фонарей,  стоящих в некотором отдалении вполне достаточно,  чтобы  двигаться быстро и уверенно.  Чтобы не искушать судьбу,  решаю пройти  за щитами,  на которых,  как впрочем,  и  в  других пионерских лагерях нарисованы всевозможные атлеты и атлетки,  и они сплошь расписаны спортивными лозунгами.    Там намного темнее,  но и меня никто не увидит.  Приходится значительно снизить скорость продвижения.   Мне хорошо,  до мелочей знакома эта  дорога,  но осторожность не повредит,  мало ли,  что могло здесь случиться за день. 
Я вовремя остановился.  Какие-то шорохи привлекли внимание.   Осторожно,  практически неслышно ступая по тропинке,  теперь уже совсем медленно  продвигаюсь  вперёд.   До них оставалось метра три,  когда я,  наконец,   понял,   что,  точнее,  кто является источником смутивших меня шорохов.  Прямо перед моим носом,   никого  не замечая и ничего не слыша,   увлечённо целуются наш музыкант и красавица-болгарка,  методист кружка мягкой игрушки.   Встреча с ними никак не входит в мои планы.  Срочно  надо  что-то делать.  Эти двое могут  целоваться здесь до утра.
- То-о-о-ша!  То-о-о-ша-а-а!   Ну-у-у,    Ан-т-о-о-н!
- Чёрт!  Этого ещё не  хватало!   Кто меня видел?
Мысли вихрем понеслись в голове,   но мозг  чутко  уловил некую странность происходящего.  С одной стороны,  до боли  знакомый голос,  с другой стороны,  я не узнаю  его.   Но не это главное.  Прямо передо мной,  как ни в чём не бывало,   продолжают  целоваться  музыкант  и  методистка…
- Блин!  А не схожу ли я с ума?!
- Ан-т-о-о-он!
Я  резко  открываю  глаза. 
Глава  6.
Боев А.Б.  «Надо же!»
-  Что происходит,  чёрт  побери?
Прямо над моей головой,  покрытую рубероидом крышу чердака с усердием скребут тополиные ветки.  Дует сильный ветер,  а через чердачное окно сочится серое и хмурое утро.  Дождя нет.  И спросонья не понять,   нет ещё или уже.   А какая,  в сущности,  разница?   В данный момент меня сильно беспокоит  совсем  другое.   Только что, буквально  вот-вот,  я каким-то непостижимым  способом  перескочил из одной реальности в другую.  В том,  что всё происходившее со мной до того момента,  как я открыл глаза и вновь оказался лежащим на диване,  на своём чердаке  -  реальность,   у  меня уже  не  было  ни  капли  сомнений.   
Сегодня я воспринимаю происходящее  гораздо спокойнее,  чем вчера.  Обхожусь без садомазохизма в виде щипания себя,  на предмет понимания объективной реальности.    Вот только  не спеша осмыслить ситуацию мне,  похоже,  не дадут.  Снизу с настойчивостью,   достойной уважения,   к моей совести   продолжает  взывать Сашка.
- Сашка?!  А  почему  Сашка?  Где мама? У меня  к ней  слишком много вопросов!  Что случилось?
Обычно  утром никто,  кроме мамы,  не рискует трогать меня.   В голове,  оттесняя ночную реальность,  продолжают рождаться всё новые и новые вопросы и,  в конце концов,  я понимаю,   что ответы на них,  причём на все сразу,   я  получу,  как только отзовусь  на глас вопиющей во дворе  Сашки.
- Уже…, - громко и хмуро отзываюсь  я.

Боев А.Б.  «Надо же!»
От неожиданности  Сашка некоторое время молчит, а затем неуверенным голосом спрашивает:
-  Тош,  а  где  у;же?
- Да не у;же,  а уже;.  Уже проснулся и хорошо слышу твои истошные вопли.
Я  не даю ей  опомниться  и  перейти  в  наступление  или  удариться  в  обиду.
- Саш,  а чего это ты  с утра голосишь?  Где мама?
- Ты забыл?  Или опять прикидываешься?  Тётя  Валя и дядя  Серёжа  уехали первой электричкой в Воронеж, - Сашка, по Московской привычке,  упорно называет дизельпоезда электричками, -  Они же вчера весь вечер об этом говорили.  И ещё приказывали.  Тебе,  между прочим,  приказывали!   Куда-то там воду налить и  ещё что-то сделать.  Забыл?
Нотки обиды всё-таки присутствуют  в голосе  Сашки.
-  Если бы я помнил всё,  о чём мне говорят, тем более приказывают… Сколько  там  уже  натикало?
- Одиннадцать.
- М-да-а…   В самом деле,  уже  пора.
Быстро  одеваюсь,  прыгаю  во  двор,  бегу  в  сад,  в  душ.  Всё,  как  всегда.   Даже  Сашка  и та,  не изменяя своей привычке,  «трусит»  за мной следом  и  не  к  месту  пристаёт со  своими  вечными   расспросами.  Я отмахиваюсь от неё:
- Погоди,   потом  всё  расскажу.  По-то-о-м.
Тот факт,  что мои родители отбыли  в стольный град Воронеж,  существенно облегчает  мою  жизнь  на  сегодняшний  день.  Я не могу,  да нет же,  я просто не
Боев А.Б.  «Надо же!»
имею права не воспользоваться такой удачей.  И так  уже проспал полдня.  Удивительная всё-таки штука погода.  Ночью было тепло и тихо.  Ни  ветерка.  Весь  небосвод  буквально  был  усыпан  звёздами.  Откуда,  что надуло?     Струя холодной воды,   льющаяся мне на голову из лейки,  приспособленной под душ,  возвращает мысли в плоскость конкретного мышления.  Я проснулся окончательно.
-  Сначала  к  Лике!
Физиономия  самопроизвольно  расплывается  в  блаженной  улыбке.   
-  Надо всё-всё исправить.  Чёрт возьми!  Я  обязан  всё  исправить.   С мамой тоже придётся объясниться,  но это будет вечером,   а сейчас к Лике. 
Сразу  уйти не получается,  на выходе из сада,   прямо у калитки  меня поджидает вездесущая Сашка.  Она  ехидно  улыбается, хитро подмигивает  и  сладкоголосо протягивает:
- Тё-ё-тя  Валя строго-настрого приказала без завтрака тебя из дома не выпускать.
- Ага.  Эту байку деду  Бабаю  расскажешь.  Ладно,  пошли уже. А то я, и в самом деле,  что-то проголодался.
Мы проходим в дом.  В комнатах   сумрачно  и  прохладно.   Да  и  чему удивляться,  дом построен ещё в конце девятнадцатого века.   Срублен из добротных дубовых брёвен.  Срублен на совесть.  Снаружи обшит приличной толщины досками,   поэтому,  даже в самую жару,  в доме прохладно.   А сумрачно не оттого,  что сегодня такой день,  а потому,  что по периметру дом буквально увит диким виноградом.
- Свет включи.  Не видно ничего.
Боев А.Б.  «Надо же!»
- Са-а-дись.  Корми-и-ть  тебя  буду.
Я  беззлобно хмыкаю в ответ:
- Хозяйка,  блин...
- И где же ты был всю ночь? 
- ???
- Ла-а-дна-а,  не  прики-и-ды-ы-вайся.  Мы с Лё-ё-нчиком в четыре ушли с чердака.
- Лё-ё-нчик  -  птё-ё-нчик,  -  передразниваю я Сашку.
- Ан-то-о-н!  Я  же  про-о-сила...
- Уговорила,  больше не буду.  Слушай,  а чего вы с твоим...  Лёнчиком на танцах делали?  Между прочим,  я сразу же  после них  собирался домой идти.  Так что,  вы бездарно теряли время.  Парням скажи спасибо.  Сманили на Ореховую  падь в гости  к девчонкам.
- И как?
- Расчудесно!
Некоторое  время  Сашка  недоверчиво  смотрит на меня,  но,  в конце концов, принимает мою версию прошедшей ночи.   Её лицо становится скучным.   Она точно знает,  что мы   частенько наведываемся в соседнее село к тамошним девчонкам.  Ничего нового и интригующего в том,  что я сейчас сказал,  для неё нет.
-  Погоди...  Погоди...  А чего ты ожидала от меня услышать?
- Да нет...  Ничего особенного,  -  уклоняется  она  от  ответа.
-  Просто...
Боев А.Б.  «Надо же!»
- Ну-у!   Что просто?   Говори  уже!  Не  тяни!
- Песня  эта  ваша...   Новая...
- ???
- Ну-у...  Понимаешь?  Пел  ты  её...   Не  для нас ты её пел...  Я  -  женщина!  Я  такие вещи чувствую...
- Ой!  Ой!  Ой!  Держите меня трое!  Женщина  она,  блин!  Чувствует  она!  Пел и пел...   Как  обычно.  Ничего  особенного.
Сашка расплывается в довольной улыбке.
- Попа-а-лся.  Чиво это ты так раскипятился?  Давай,  колись.  Кто она? 
Я  понимаю,  что,  в самом деле,  попался.  Раздражаюсь ещё больше  и грубо прерываю наш разговор,  а  заодно  и завтрак:
-  Конь в пальто!  Пойду воду в  бочку  наливать.  Потом к Вовке Сидорову,  вчера договорились пересечься.    Спасибо!  Накормила.
Не дожидаясь ответа, встаю и выхожу во двор. 
            Бочка,  в которую надо налить воду  в саду,  а там есть ещё одна калитка,  через которую можно выйти из сада.   Эта калитка выводит на дорогу,  ведущую  к дому  Ликиной тётки.    Должен же я,  в конце концов, сегодня дойти до неё!
Вот уже  полчаса  сижу на скамейке во дворе дома  Ликиной тётки.  Вот уже полчаса ни одна живая душа не вышла на улицу и не вошла внутрь.  Я  уже готов сам позвонить в дверь  под любым,  даже самым нелепым и невероятным предлогом,  лишь бы увидеть Лику и  условиться  с ней о встрече.   Господь сжалился надо мной.  Из-за угла соседнего дома выходит Тоська,   двоюродная  сестра  Лики.
Боев А.Б.  «Надо же!»
-  Быстро они вернулись.  Значит,  ездили куда-то недалеко.   Тоська!,  -  кричу я ей и машу рукой.
-  Иди сюда.  Дело есть.
Она останавливается.   Удивлённо,  словно  впервые видит,   смотрит на меня.  Затем нерешительно подходит.
-  Чего тебе?
- Лику позови.
- А нет её.
- Не  трынди,   а то щас  получишь!
Тоська  нахально  смотрит  на меня своими светло-голубыми глазами и повторяет:
- Точно  тебе  говорю,  нет  её.   Уехала  она.
- Как уехала?!  Куда уехала?!
- В Москву.
- Когда?
- Десятичасовым  дизелем. 
- Вернётся?
- Не - а.   Она с матерью оттуда  сразу домой.
- Погоди... Погоди...  Матери же здесь не было!
- Дык она сёдня к ней в поезд и подсядет.   В  Воронеже.  А  чё ты хотел-то?
- Уже ничего.  Иди,  Тоська,  куда  шла.  Иди...
Она неопределённо хмыкает,  пожимает плечами и направляется к своему дому.
- Уе-ха-ла...  Уе-ха-ла...,  - эхом звучит у меня в голове. 

Боев А.Б.  «Надо же!»
Ещё какое-то время  продолжаю сидеть на скамейке,  тупо уставившись в одну точку.   Встаю и прямиком иду к Сидорову Вовке.  Решение принято.  Никаких «Алых»  и  «Белых»  роз!  Сегодня у меня выходной.
- Чё такой смурной?  Случилось чего?
Вовка,  как всегда,  в своём амплуа.   Ни здрассте тебе,  ни до свидания…  Деловой человек одним словом.  Прям и конкретен,  как железнодорожная рельса.  К слову сказать,  столь же надёжен.  Нет,  не прав я.  Вовка лучше,  он  –  мой  друг. 
-  Она  уехала...
- И  чё?
Он даже не удивляется,  ни на секунду не прекращает мастерить очередной радиопередатчик,  предыдущий кажется ему слишком маломощным.
- Как чё?!  Как  чё?! Понимаешь?  Она!  У-е-ха-ла!  -  ору я в ответ.
- О-о-о-о...  Да  ты,  брат,  того-о-о...
Вовка откладывает в сторону  электрический паяльник,  аккуратно расфасовывает по коробочкам какие-то детали.  Отодвигает подальше от края стола заготовку радиопередатчика,  тяжело вздыхает:
- Короче,  ты пока здесь посиди,  я  щас...
            Он появляется буквально через пять минут,  достаёт из-за пазухи бутылку водки,  огурец и два яблока.  Закрывает на  щеколду  дверь   сарайчика,  который служит ему  и мастерской,   и  гостиной,   и спальней.  Откуда-то из-под стола извлекает два гранёных стакана.  Молча откупоривает бутылку,  наливает мне полный стакан водки,   свой стакан  наполняет лишь на треть.
Боев А.Б.  «Надо же!»
- Пей!
- Ты  чё?  Я ж водку не пью...  Я...
- Пей,  тебе говорят!  - жестко отрезает Вовка.
С опаской беру стакан,  выдыхаю из себя воздух,  и большими глотками,  практически не отрываясь,  выпиваю до дна.  С непривычки обжигает горло,  я пытаюсь вздохнуть,  но делаю только хуже.  Горло сдавливает жесточайший спазм,  на глаза наворачиваются слёзы,  а сами глаза выпучиваются,  как у удивлённой рыбы.  Видя такое дело,  Вовка даёт мне стакан воды.
- Запей,  а то задохнёшься ещё.
Вода приносит облегчение,  начинаю дышать.
- Закусывай и рассказывай.
- А чё рассказывать?  Говорю же тебе,  она  уехала… 
Водка ударяет в голову,  к концу фразы начинает заплетаться язык,  а в душе воцаряется какое-то безумное веселье.
- Наливай.
- Уверен?
- Уверен,  -  настаиваю я и неопределённо машу рукой.   
 Вовка разливает остатки водки по стаканам.  Мы чокаемся с ним и выпиваем.  Вторая порция пошла уже значительно легче,  обошлось без спазмов и выпучивания глаз,  но горло всё-таки обожгло.  Я коротко рассказываю ему о нашей вчерашней встрече.  Не всё,  но достаточно для того,  чтобы он понял насколько больно сейчас.

Боев А.Б.  «Надо же!»
Тем временем водка делает своё чёрное дело с моим неискушённым в питие организмом.   С удивлением обнаруживаю,  как  потолок,  стол и небольшое окно сарайчика начинают выделывать престранные пируэты.  Они просто начинают раскачиваться вверх-вниз.  Вначале медленно,  темп ускоряется и,  когда понимаю,  что могу упасть,  хватаюсь за столешницу.
- Что,  совсем плохо?
Вовка тоже раскачивается в ускоряющемся темпе.  Его голос звучит откуда-то издалека.  Я глупо улыбаюсь ему в ответ и мычу что-то малопонятное и невразумительное.
- Это дело поправимое, - резюмирует Вовка.
- Давай,  вставай.  Надо на свежий воздух.
Пытаюсь подняться,  ноги и туловище не слушаются.  Вовка подхватывает меня под руки и выводит из сарайчика.  Благо сарайчик стоит глубоко в саду и нас никто не может видеть.  Качает так,  словно я стою на палубе корабля,  а вокруг беснуется двеннадцатибальный   шторм.   Мы подходим к ближайшему кусту черёмухи,  Вовка наклоняет меня вперёд и командует:
-  Суй  два  пальца  в  рот  и  поглубже.
 Я  повинуюсь.
Стало значительно легче.  Окружающий мир вновь обрёл устойчивость,  а я способность самостоятельно передвигаться.
-  Спасибо тебе.  Пойду я,  наверное...
- Далеко собрался?
- Домой.
Боев А.Б.  «Надо же!»
- Совсем охренел!  Чтобы меня  Валентина Петровна  сегодня же вечером на кусочки порезала?
Вовка уже два года,  как не учится в школе,   но  мою  маму  по-прежнему называет по имени и отчеству.
- Нет её дома,   в Воронеже  она.
- Тогда завтра.
- Чего завтра?
- Завтра порежет.  Короче,  поспи здесь,  а позже решим,  что там и как.
Честно говоря,  силы стремительно покидают меня.  Руки,  ноги,  всё тело наливаются какой-то свинцовой тяжестью,  голову сдавливает невидимым,  но весьма ощутимым обручем,  перед глазами начинают расплываться разноцветные круги. Веки,  под тяжестью заполнившего их свинца,  опускаются.  И нет никакой возможности,  а главное сил,  чтобы возвратить их в исходное  положение.
Глава  7.
-  Ха-ха-ха!  Борин,  зачем тебе маска?  Ты и без грима сойдёшь за Бабу Ягу...
-  Дай,  дай  примерю.   Ух,  ты!  При-коль-но!   У-у-у-у!
«Длинный» изображает жуткий вой из преисподней.  На самом деле,  в шортах,  белой рубашке с пионерским галстуком на шее и  отвратительной личиной Бабы Яги на  физиономии  он выглядит более чем смешно.
- Ладно,  хорош уже прикалываться.  Отдай маску и чеши  переодеваться,  Кощей  ты наш,  бессмертный,  блин.  Вот  тогда поглядим,  кому грим не нужен.  Кстати,  ты знаешь,  как  Кощей  бессмертный  по-украински?
-  Чи-во-о?
-  Не  чи-во,  а  Чахлык нэвмырущий.
-  Да  ла-а-дно!
-   Говорю тебе.
От «длинного» меня избавляет старшая вожатая.  Она,  как всегда,  появляется из ниоткуда.  Увидев длинного при полном параде,  страшно округляет и без того огромные глаза и кричит на него:
-  Ты до сих пор здесь?!  Не одет!  Через десять минут...
-  Да я за десять минут до Турецкой  границы успею доплыть! -
парирует  «длинный»  и исчезает от греха подальше.
- Нет,  вы только посмотрите на них!  Ну – дети!  Чисто – дети!  Только  что из песочницы! - продолжает возмущаться старшая  вожатая. 
             И, по закону подлости,  её праведный гнев  обрушивается на  невиновного,  то есть,  на  меня.
-  Сценарий помнишь?
-  Обижа-а-ете.
Лукавлю.  Терпеть не могу заучивать всевозможные тексты,  особенно те,  что написаны не мной.  Мой конёк  -  экспромт.  Безусловно,  я самым внимательным образом прочёл ту бредятину,   которую,   по замыслу авторов праздника,   должна  нести Баба Яга.  На мой взгляд,  слова не выдерживают никакой  критики.  Из сценария запоминаю главное -  время и место действия.  Формулирую  свою  основную задачу.  Она  проста.  Мы -  Баба Яга,  Кощей бессмертный  и Кот Базилио  должны повеселить детей.  Ну  и  самим   оторваться  на  полную.  Справедливости  ради  замечу,  по поводу нашего  отрыва  в  сценарии нет ни слова.   Теперь это уже не наши,  а их проблемы.  Сами  виноваты.  Не  фиг  было нас собирать в одну кучу да ещё одновременно. 
- Ты  меня  совсем  не  слушаешь!   Я  тебя,  между прочим,  третий раз уже спрашиваю.   Где  курица?
-  Петух в мешке.
- Какой  петух?  По сценарию у тебя  в  мешке должна быть курица!
- А  торговцы на рынке плевать хотели на Ваш  сценарий!  У них сегодня только петухи  в продаже были!  Может быть я зря его тащил через весь посёлок?
            Снова лукавлю.  Ума не  приложу,  по какой причине,   но петухи на местном рынке стоят наполовину дешевле кур.  Ну не мог я допустить такой вопиющей расточительности,   когда до ближайшей зарплаты ещё целая неделя.   И, вообще,  по-моему,  петух  гораздо  прикольнее  курицы. 
Старшая вожатая обречённо машет на меня рукой  и строго приказывает:
- Чтобы через пять минут ты со своими друзьями  был на исходной!  Понял?
Интересно,  с какого такого перепугу они взяли,   что мы друзья?  Скорее уж временно действующий клуб по интересам.  Клуб активных любителей  домашних вин.  Но я проявляю чудеса благоразумия и не спорю с ней.
- Будем точно по расписанию!  Не извольте беспокоиться!
- Поумничай,  поумничай мне тут!

Она вновь безнадёжно машет на меня рукой и удаляется по своим делам.  Понимает,   что  сама  катастрофически опаздывает.  Именно в данный момент она  должна находиться  на нашем пляже,  где под палящими лучами,  пусть уже вечернего,  но ещё очень даже жаркого Солнца  построен и томится в ожидании начала праздника  «Дня Нептуна»  весь  лагерь.   Таким образом,  у меня есть фора  минут пять не больше.  Я  иду к нашему излюбленному месту встречи  –  к  беседке.   
         Боже мой!  Видела бы меня в этом наряде моя  очень  набожная  бабушка!  На мне четыре  длинные,  практически  до  пят,   разнопёстрые   цыганские  юбки.  Не менее пёстрая,  вся  в каких-то немыслимых расцветок и размеров  заплатах  кофта,  на голове  отвратительная личина  Бабы Яги,  с огромным,  до нижней губы,   горбатым носом и спутавшимися волосами,   сделанными из пакли или ещё какой-то  дряни.    На плече я держу мешок из грубой рогожи,  а в мешке сидит,  купленный утром на рынке,  петух.  В другой руке я держу  внушительных размеров посох,  отполированный  до  блеска,  ввиду  частого  употребления в качестве реквизита.   Вид моих приятелей и  напарников по сегодняшнему празднику  не  менее  выразителен. 
        Со стороны пляжа начинает  звучать музыка.   Если я всё правильно понимаю,  фрагмент из оперы  «Садко».  Вот теперь нам действительно пора.  По замыслу сценаристов,  мы с приятелями должны незаметно подойти к нашему пляжу со стороны спортивного студенческого лагеря.   Ещё во время тихого часа  физруки накрыли  большим  брезентовым пологом   один из стоящих на  берегу  деревянных  навесов,  оставили у забора спортивного лагеря лестницу и  должны подстраховать нас.  Сразу  же  после  начала  праздника  подставить   лестницу к навесу и  убрать её,    когда мы  заберёмся  на  крышу.  Первую  часть  замысла  удалось реализовать  в полном соответствии со сценарием.   Самое сложное было  утихомирить петуха.  Растревоженный   тряской  от  нашей  быстрой  ходьбы,  а поторопиться и в самом деле пришлось,  он начал  выражать своё недовольство.   Пытался,  насколько это было возможно в тесном мешке,    хлопать  крыльями  и  подавать  голос.    Причём,  кричать петух пытался в самый неподходящий момент,   я находился где-то на полпути от крыши навеса.  Сейчас мы сидим на крыше и с трёхметровой высоты  любуемся красотами окружающего ландшафта,  игрой красок моря.  Не забывая при этом следить за тем,  как разворачивается сюжетная линия праздника.  Словом,  сидим и спокойно ждём
 своего часа.
- Слышь,  Борин?  -  прерывает паузу «длинный»,  - Новенькую у «рыжего Билла»  видал?
«Рыжий Билл» это директор нашего пионерского лагеря.   Почему рыжий понятно.   А вот почему «Билл»?   Нам никто так и не  объяснил.   
- Какую  новенькую?  Ты вообще о ком сейчас?  О его новой пассии?  Так за этим не уследить. Рыжий Билл!  Он же   -   половой разбойник!  У него только в отношении наших девчонок табу,  а про остальных...  Держите меня трое! 
-  Да нет же..., -  недовольно  морщится  «длинный»,  - Я не об этом.  Эта сегодня утром приехала.  Точнее,  чёрт её знает,  когда она приехала,  только сегодня она уже работает в административном корпусе.   Я  в этом смысле про  «рыжего Билла»  вспомнил.
- Не,  не видал.  А что?  Стоит посмотреть?
«Длинный»  неопределённо пожимает плечами и молчит.
- Давай,  давай!  Колись,  коли начал!
- А то затравил и  щемится теперь.
-  Кто щемится?  Чё напали?  -  огрызается  «длинный», - Я сам толком ничего не знаю!  Говорю вам,   первый день сегодня работает.  Наши девчонки тренькают  -  из Москвы она. То ли во ВГИКе,  то ли в ГИТИСе учится.  Не знаю...  Вам надо,  сами и выясняйте,  коли интересно.  Блин! Ты же спросишь,   тебе же и прилетит!
- Ладно,  не парься.  Уговорил.  Выясним и посмотрим,  -  стараюсь сгладить напряжение.
На берегу,  прямо под нами на  пятачке,  специально отгороженном от зрителей,  разворачивается театрализованное представление.   Хотя и зрителей-то,  в строгом понимании этого слова,   на берегу  нет.   Так уж заведено,  что праздник  «День Нептуна»  -  особенный праздник.   Готовиться к нему начинают недели за две и тут уж фантазию по поводу костюмов никто  не  ограничивает.   Здесь русалки соседствуют с греками и варягами. Присутствует огромное количество всевозможных туземцев с бубликовыми бусами на шеях.  Пестрота и разнообразие такое,  что просто не поддаётся описанию. В данный момент,  очередное племя туземцев,  исполнив свой «ритуальный»  танец,  готовится принести в жертву  Нептуну  красавицу.  Роль красавицы,  конечно же, отдана их любимой вожатой.  Она плачет,  заламывает руки, молит  «вождя племени»  пощадить её.  Племя неумолимо.  Её связывают,  и,  подгоняя бутафорскими копьями,   с гиканьем и улюлюканьем,  которое больше напоминает боевой клич североамериканских индейцев из  фильмов про Чингачгука Большого Змея,   подводят к небольшому пирсу,  на котором уже сидит практически вся  вожатская  женская  половина.   В это время  раздаётся сильный хлопок и  над морем взмывает  красная  ракета.  Нам  сверху хорошо видно,  что на достаточном удалении  от   берега дрейфует белоснежный катер на подводных крыльях,  с людьми  на борту.  Из-за  большого расстояния не представляется  никакой возможности   рассмотреть,  кто эти люди,  во что одеты и зачем они в открытом море столь продолжительное время.  Находящиеся  на берегу  участники представления,   конечно же,   ничего  этого не видят.  Мы вынуждены распластаться по крыше,   все присутствующие на берегу,   словно по команде запрокидывают головы  и  устремляют свои взоры  вверх,  чтобы получше рассмотреть,  что  всё-таки,   в конечном итоге произойдёт  с  красной  ракетой.  Вскоре  до  нас  доносится нарастающий рёв моторов.  Мы  внимательно наблюдаем за стремительно  приближающимся  к  берегу катером.   На его борту размашисто в готическом  стиле  красуется  надпись  «ГЕРКУЛЕС»   Уже можно рассмотреть и пассажиров.  За штурвалом катера сидит брутального вида  пират.     Вдоль бортов  также  сидят  пираты.  А в самом центре,   на троне торжественно  и  гордо  восседает  сам  повелитель морей  и  океанов  Нептун.  Ракета гаснет и всё,  что от неё осталось,  падает в море,  довольно далеко от берега.  Пляж вновь оживает.  Теперь уже все присутствующие на берегу,  не только слышат рёв мотора,   но и видят катер с Нептуном на борту.  Он уже совсем близко от берега.  Старшая вожатая,  она же ведущая представления,  она же какая-то Богиня,  берёт в руки мегафон и  слегка приглушённым голосом,  вероятно,  ей кажется,  что так будет загадочнее  и  торжественнее,   начинает говорить:
- О!  Жители сказочной страны  Кострии!  Повелитель морей и океанов Нептун услышал наши призывы!  Он лично пожаловал к нам,  чтобы принять наши дары  и  жертвоприношения!  Так вознесём же хвалу   Богу и повелителю Нептуну!
Из динамиков,  расставленных  на берегу,   звучит торжественный марш,  а сотни голосов  скандируют:
-  Хвала  Нептуну!   Слава  Нептуну!
Катер причаливает к пирсу,  пираты,  сидящие вдоль бортов,  проворно выпрыгивают на настил и закрепляют  канатами носовую часть катера и корму.  Когда положение катера относительно пирса жёстко зафиксировано,   с трона поднимается Нептун и раскатистым,  хорошо поставленным басом произносит:
-  Привет Вам,   славные   жители Кострии!
На этот раз довольно нестройный хор голосов отвечает ему:
- Привет тебе,  Нептун!
- Не слышу Вас!  Или здесь не рады мне?!  Или здесь не ждут меня?!
Старшая вожатая,  пытаясь исправить ситуацию,  вновь   берёт  в руки мегафон:
- О,  не прогневайся,  достославный  Нептун!  Жители сказочной страны Кострии заждались тебя!  Волнение переполняет их сердца!  Так ли,  жители  Кострии?
- Так... Так... , -  столь же  нестройно,  но гораздо  увереннее  отзываются участники праздника.
- Так приветствуйте же повелителя морей и океанов,  Нептуна!
- Привет тебе,  Нептун!  - громогласно разносится над пляжем.
- О!  Фетида!  И ты здесь!  Расскажи мне,  чем меня порадуют жители этой сказочной страны?
- О,  Великий Нептун!  Жители Кострии приготовили  тебе много щедрых даров и привели   красивых девушек,  чтобы ты мог взять их себе в свиту,   если они не смогут внести достойный  выкуп.
- А что они умеют делать?
- Они умеют петь,  как  Сирены!  Они умеют танцевать!
- Чего же мы ждём?  Я  сам хочу увидеть и оценить их умение...
Вот и пришёл наш час.   Из  динамиков  раздаётся  пронзительный  свист  вперемежку с уханьем и безумным хохотом филина.   Мы встаём на крыше навеса во весь рост и делаем вид,  будто бы все эти звуки издаём без помощи техники.  Получается весьма эффектно.  Девочки из младших отрядов даже визжат.  Не понять только отчего.  От страха или от восторга?  Теперь всё внимание сконцентрировано только на нас.  Продолжая  «свистеть»  и «ухать филином»,   мы спрыгиваем с навеса на песок,  в самую гущу  зевак.  Само собой разумеется,  мы не самоубийцы,  прежде чем прыгнуть вниз присмотрели свободный пятачок,  вот на него и прыгнули.  Представляю,  как  это  смотрелось  со стороны.   Мои
многочисленные юбки раздуваются, словно купол парашюта и задираются  едва ли не до головы.  Задравшиеся юбки обнажают волосатые ноги,  обутые в тёмно-красные  кеды.  А что?  Баба  Яга  в  кедах!  По-моему это стильно.  Приземляюсь,  а  если быть совсем точным,  припесочиваюсь не совсем  удачно.  Теряю равновесие,   кряхтя и охая,   со всего маху  падаю на  песок.  По  инерции  сильно  шмякаю  мешком  с  петухом внутри оземь.  Петуху это совсем не нравится,   сначала он издаёт  какой-то квакающий звук,  затем начинает вопить во всё своё петушиное горло.  Столь же неуклюже приземляются и мои компаньоны по номеру.  Публика  в  восторге.   
-  Мы!   Мы!   Мы  первые!
-  Нептун!   Наши  дары  и  подношения  первые!
-  Мы!  Мы!  Мы  самые  талантливые  искусники! Мы самые затейливые затейники!  А чем  ты нас  одаришь,  Нептун?!
-  Да!  Да!  Ты приготовил  нам  свои  подарки?!
Нептун  удивлённо оглядывается  на  свою свиту и обращается к Фетиде:
- Это ещё кто такие?!   Фетида!  Чего они хотят от меня?!  Стража!  Мои верные пираты,  успокойте  их!
            Ха!  Успокойте!  Легко сказать,  успокойте.  Мы начинаем носиться по берегу как угорелые,  толкаемся направо  и  налево,  истошно визжим и верещим во всё горло.  По пути хватаем всех подряд и толкаем в воду. Постепенно нашими усилиями все присутствующие на берегу втянуты в организованный нами переполох.  Старшие отряды  с  удовольствием принимают нашу игру,  хотя она никак не вписывается в сценарий.  Именно это  им и нравится больше всего.  Старшая вожатая,  она же,  как выясняется  -  морская богиня и нимфа - Фетида,  понимая,   что  сценарий праздника летит в тар-тара-ры,  пытается вновь взять ситуацию под контроль.  Она на ходу придумывает какие-то слова,   которые,   хоть как-то могут придать происходящему вид задуманного сценарием.  Поздно.   Сильно затянувшаяся официальная часть,   нашими стараниями,   абсолютно без всякого логического перехода,  но весело и задорно переходит в финал.   Всем присутствующим уже до чёртиков надоело стоять на берегу под палящими лучами Солнца  и выслушивать бесконечные чопорные речи.  Совсем рядом плещется тёплое вечернее море.  Организаторы словно забыли о том,  что собрались сюда на праздник  «Нептуна».  Значит,  пора бы уже от речей и прочей чепухи переходить к водным процедурам.  Проще говоря,   пора  купаться!   
             Всё это время вслед за нами без особого рвения  бегает  свита  Нептуна.  Они,  как бы пытаются нас поймать,  но пока что безуспешно.   Пробегая мимо своего отряда в очередной раз,  истошно кричу о том,  что для смягчения гнева Нептуна ему необходимо принести королевскую жертву – самую красивую богиню побережья!  Моим дважды повторять не надо.  Они сразу понимают,  какая именно богиня имеется в виду.  Четверо самых  рослых парней подбегают к старшей вожатой,  от неожиданности она практически не сопротивляется,  подхватывают её на руки и с криками:
- Жертва Нептуну!
- О,  Великий Нептун!  Прими наш дар!
Бегом несут её к морю,  заносят достаточно далеко и бросают в воду.  Это  -  апофеоз!  Присутствующие просто стонут от восторга.  Я же понимаю,    времени  осталось ровно столько,  сколько старшей вожатой потребуется,  чтобы добраться до мегафона.
Не дожидаясь страшной кары,  которая теперь уже точно настигнет меня,   хватаю первую попавшуюся девушку,   оказавшуюся  поблизости,   с воплями и свистом  бегу  к  воде.  Пираты   уже  совсем  рядом.  Видимо,  на этот раз им удастся-таки изловить меня.  Вовремя вспоминаю про петуха в мешке.  В этой кутерьме я совсем  забыл,   зачем таскаю на плече мешок с царапающимся и истошно орущим оттуда петухом. Останавливаюсь.  Ставлю девушку на землю.  Оборачиваюсь к ближайшему преследователю,  кричу ему:
- Стой!  Держи!
Кидаю прямо в руки  мешок с петухом.  От неожиданности пират резко останавливается.  Не успевшие затормозить,  другие преследователи  сходу налетают на него. Все трое падают. Горлышко мешка не завязано.  Истосковавшийся по свободе петух,  каким-то невообразимым способом выскакивает из мешка  и слёту набрасывается на ближайшего к нему пирата.  Петуху даже удаётся обратить пирата в бегство.  Я,  воспользовавшись  заминкой,   буквально влетаю в воду и бегу к пирсу.  Оказывается,   чертовски неудобно нырять в юбках и прочей женской атрибутике.  Вода приятно холодит,  но дышать под маской Бабы Яги тоже очень неудобно.  Мне удалось главное.  Я оторвался от преследования и вынырнул под пирсом.  На моё счастье море сегодня спокойное,  как по заказу.  Я довольно быстро доплываю до мелководья и выхожу на берег с другой стороны пирса.   К моему удивлению картинка на берегу изменилась.  Почему-то никто не бегает и не смеётся,  все присутствующие  стоят и смотрят в сторону моря.  Смотрят,   как мне кажется,   напряжённо.   Я тоже обращаю свой взор в том же направлении,  что и все остальные.  На некотором удалении от берега  дрейфует спасательная шлюпка,  которую арендует  наш  лагерь.   Вот  около неё из-под воды показывается голова одного из физруков.  Голова делает отрицательные движения и вновь уходит под воду.
- Блин!  Что-то случилось!
             Я ускоряю шаги.  На некотором отдалении от остальных,  спиной ко мне стоит незнакомая и,   судя по  цвету  кожи, мы таких называем «сырками»,  недавно приехавшая сюда   девушка.  Подхожу к ней и спрашиваю:
- Что-то случилось?
- Да, -  отвечает она,  не оборачиваясь, -  «Баба Яга»  нырнула и не выныривает.
- Давно?
- Минут пять...  Семь...  Не  знаю.
-  Всё.  Теперь меня уж точно убьют или расстреляют!
Девушка  оборачивается.   Мгновение  с  удивлением  смотрит  на  меня.
- Что же Вы стоите?  Там же...
-  Лика?!   Ты?!   Здесь?!  Ли-и-ка-а!!!
  Глава  8.
- Чё  ты  орёшь?   Нет  её  здесь.
- А  е...е...е   и...а...а...а.
Голова  раскалывается,  будто по ней бьют молотком.  Необдуманно делаю резкое движение и немедленно наказан за это.  Миллионы толстых и острых иголок  одновременно прокалывают виски,  затылок  и выходят из глаз разноцветными кругами и искрами.  Стон сдержать не удаётся.  Похоже,  это единственное,  что я могу сейчас произнести.  В горле пересохло настолько,  словно в него насыпали горячего песка,  а язык и нёбо встречаются,  как два кусочка мелкозернистой наждачной бумаги.
-  Погоди,  погоди,  не трынди, - прикалывается Вовка, - Сейчас я тебя вылечу.
Он черпает из стоящего на деревянном табурете бачка полный ковшик холодной воды,  протягивает его мне:
- Пей.
Жадно,  большими  глотками  выпиваю  больше  половины  литрового  ковша.   Вновь обретаю дар речи.
-  А  где  Лика?
Вовка покатывается со смеху.  Шутовски,  тыльной стороной прикладывает к моему лбу ладонь и мгновенно,  словно от ожога,  отдёргивает  её.
-  Э-э-э...  Слюшай!  Да ты савсэм бэлий бэлий.  И  савсэм гарачий.  Лэчить тэбэ будэм, - продолжает кривляться он. 
           Откуда-то с полочки достаёт  три  таблетки,  протягивает мне.
- Не  ссы,  Тони.  Аспирин с анальгином,  вернейшее средство.  Похмелиться не предлагаю.
При одной только мысли о том,  что мне нужно было бы  ещё  выпить  водки,  по всему телу крупной волной прокатывается озноб.
- Потому и не предлагаю, -  ехидничает Вовка.
Ко мне возвращается память. В воспалённом мозгу одна за другой возникают картинки прошедшего дня.  Я вспомнил всё.   И  самое  главное  –  Лика  уехала!
- Чёрт!  Это опять был сон!   До-с-та-а-л!
Вовка не обманул.  Минут через пятнадцать голова проясняется окончательно и очень хочется есть.
- Пожрать нет ничего?
- Щас сообразим.
Он выходит в сад и буквально через пять минут возвращается с огурцами,  луком и хлебом.
- Перекусим малость,  потом придумаем,  чем заняться вечером. 
- Слушай,  Вован,  сегодня какое число?
- ???
- Ну,  чё ты уставился?  На полном серьёзе спрашиваю!
-  Да-а-а-а,  старик.  Я думал,  ты прикидываешься,  что водку не пил.  По ходу  не врал.  Двадцать третье сегодня.
-  Двадцать  третье  чего?
- Фи-фи-фу, - присвистывает Вовка,  - Двадцать  третье  июля.
- Ух ты!  День Нептуна.  Может побузим?   Помнишь,   как  в  прошлом  году?
- А  Нептун  здесь  причём?
- Да ни при чём.  Просто,   побузим?
- Выйдем на  «Бродвей»,  глянем,   что  к  чему.   А там  видно  будет.
           Мы дожёвываем наш импровизированный ужин  и  идём на «Бродвей».  Я проспал в Вовкином сарайчике довольно долго.   Уже около десяти  вечера.  Сейчас должен подойти дизель на Воронеж,   а  значит вся публика в сборе.   Так и есть,  «Лобан»,  «Лось»  и  Толян  с важными физиономиями не спеша  прохаживаются по перрону.  На плече Толян держит здоровенную магнитолу,    из её динамиков  на  притихший  посёлок  «изливается»  «Водограй».  Также неторопливо подходим к парням,  здороваемся и  вклиниваемся в их разговор ни о чём.  До дизеля ещё минут десять.  У нас есть время,  чтобы обсудить,  чем занять себя до «Киевского».  «Киевский»,  это  совершенно особенный пункт нашего ежевечернего развлечения.  Поезд приходит около часа ночи и стоит на нашей небольшой станции целых десять минут.  За это время можно познакомиться и поболтать с молоденькими  проводницами,  как правило,  летом проводницами работают студентки.  А когда поезд тронется,  прокатиться на подножке метров пятьдесят,  чтобы лихо спрыгнуть  с неё,  под аккомпанемент возмущающейся проводницы,   у самого края перрона.
- А давайте попугаем пассажиров,  -  бухает Толян,  -  Наденем на головы капроновые чулки, зайдём в вагон с двух сторон и скажем, мол,  спокойно граждане,  это ограбление!  Гы-гы-гы.
Ему явно нравится эта идея,  и он готов развить её дальше. 
- Не-а, не покатит,  -  Вовка сразу же отвергает затею Толяна, - Мне прошлого раза во как хватило!  Заколебался  отмазы лепить перед ментами.  А всего-то, делов-то...  Подумаешь, подрезали у одного лоха вагонного  сетку с абрикосами…  А нефиг было её за окно выставлять! Ишь, выпендрился он,  абрикосы у него…  Так мы же их же по окнам вагонов и…   Не, Толян, не покатит.
           По его лицу видно,  что он с удовольствием вспоминает тот наш прикол,  когда мы сняли,   свисающую из окна вагона сетку с абрикосами  и тут же вернули их,  правда частями и в другие окна.  Утром был жуткий скандал!  Кто-то из пассажиров накатал заявление в милицию.   
-  Есть идея,  - подал голос «Лобан»,  - Двинем,   «Андрея  большого»  поприкалываем.
- Ты чё?! 
- Офигел?!
 - Ну-у, ты совсе-е-м…
-  Как ты себе это представляешь?  -  загалдели мы.
- Не-е-е,  я уж лучше с чулком  по вагонам, -  продолжал гнуть свою линию Толян.
- Чё?!   Забздели?  -  подначил нас «Лобан»,  - Мы аккуратненько.  По-тихому.
-  Ка-а-а-к?  -  хором завопили мы.
- Рассказываю. Тихонечко пробираемся в школьный сад,  гвоздиком прикалываем суровую ниточку к раме окна.  На ниточку привязываем гаечку и...  Тук-тук-тук.  Тук-тук-тук.   А он из-за окна: «Кто там?»  А мы снова -  тук-тук-тук, тук-тук-тук. А он: «Прекратите хулиганить! А то,  как выйду!  Как надеру уши!».   А мы  –  тук-тук-тук,  тук-тук-тук.   Прикольно?
- Прикольно,  - соглашаемся мы. 
Андрей Викторович,  по прозвищу  «Андрей большой»  -  директор нашей школы.   Он вместе с семьёй совсем недавно переселился в новый дом,  который построили специально для них в старом школьном саду.   Именно в том,  что дом стоит как бы на отшибе,  окружен деревьями и кустарниками,  к нему можно подобраться незамеченными бдительными соседями, и был прикол.   Мы ничем не рисковали.  Идею одобрили и без разговоров приступили к её реализации.  Ближе всех к перрону живёт «Лобан».  Он принёс из дома кнопки,  клубок «суровых» ниток и увесистую гайку.  Успел как раз вовремя.  Подошёл дизель.  Мы поглазели на приехавший и отъезжающий народ. Среди приехавших знакомых не оказалось.  Спустя  минут десять после отбытия дизеля мы со стороны почты продираемся  сквозь заросли сирени к лазу в заборе.  Ещё на перроне,  когда  обсуждалась  эта затея,  Вовка полностью взял на себя моё сопровождение.  Сегодня я – полноправный участник набега.
- Закрой глаза и держись за меня, - скомандовал Вовка  перед зарослями,  - Прорвёмся.
Стараемся идти осторожно и производить как можно меньше шума.  Вовка,  как опытный поводырь вовремя шёпотом предупреждает меня о всевозможных препятствиях на нашем пути, и мы довольно быстро продвигаемся к намеченной цели.  «Лобан»  и «Лось»  уже у крайнего справа окна.  Тихо и беззлобно переругиваясь друг с другом,  пытаются кнопками прикрепить к раме нить с привязанной к ней гайкой.  Наш замысел прост и гениален в своей  простоте.  К раме прикрепляется нитка с закреплённой на ней гайкой,  затем нить под прямым углом к окну  протягивается к ближайшей яблоне, далее под небольшим углом к следующему дереву в глубине сада,  и только оттуда,   уже невидимая в темноте,   идёт к противоположному от окна углу дома.  Всё делается из расчёта,  что «Андрей  большой»  не решится проверить,  кто стоит на том конце верёвочки.
Честно говоря,  мы совсем не рассчитывали,  что  «Андрей большой»  может сразу и без лишних разговоров выйти на улицу.  Нам почему-то казалось,  что он просто побоится  сделать это.   Плохо же мы знаем  нашего директора.  Наше веселье продолжается совсем недолго.  Уже после двух попыток постучать в окно и вопросов через открытую форточку:
-  Кто там озорничает?
Из-за противоположного нам  угла дома в светлом пятне от освещённого окна возникает
долговязая фигура  «Андрея большого».  Он стремительно и решительно подходит к окну,  на котором закреплена нить с гайкой,  внимательно рассматривает конструкцию,  ехидно улыбается и,   повернувшись по направлению  нити громко и внятно говорит:
- Ну!  И чего ты там притих?  Испугался? Выходи!  Я тебя вижу!
Это самый смешной и прикольный момент во всём нашем сегодняшнем предприятии.  Мы с огромным трудом сдерживаем приступы смеха.  Он смотрит прямо перед собой,  в полной уверенности,  что злодей где-то впереди,  прямо перед ним,  а мы тем временем находимся практически за его спиной.   Вскоре монолог надоедает «Андрею большому»  и он,   не выпуская нить из рук,   начинает движение вглубь сада. 
- Атас!!!  - тихо,  но очень внятно командует Вовка.
- Щас он всё поймёт!  Дёргаем!  Тони,  падай  в смородину,  мы его на себя оттянем.  Через час в клубе.
Я не заставляю себя долго уговаривать,  резко и громко,  пожалуй,  что даже чересчур громко  плюхаюсь  под ближайший ко мне куст смородины,   группируюсь  и  замираю.   Пацаны тем временем,   уже не соблюдая никакой конспирации просто напролом,  врассыпную  бегут  через сад.  В старом школьном саду стоит такой треск ломающихся сухих веток и топот бегущих ног,  что,  если бы я не знал об источнике,  я бы наверняка подумал,  что по саду бежит стадо слонов.   «Андрей большой»  на мгновение застывает на месте в растерянности,  но уже в следующую секунду буквально бросается через кусты наперерез Вовке.  Я ещё сильнее группируюсь и стараюсь слиться с землёй.  «Андрей большой» пробегает мимо едва не наступает мне на голову.  Он тяжело дышит.  Меньше  всего  сейчас  мне  хочется  встретиться с ним нос к носу.  Топот убегающих пацанов и треск ломающихся веток стихли.  Я приподнимаю голову,  смотрю на окна дома  «Андрея большого».  Те,  что выходят на мою сторону,  гаснут, словно по заказу.  Теперь главное не спешить.  Поднимаюсь на ноги и очень медленно,  чтобы в темноте не напороться на торчащие отовсюду ветки, иду  в сторону  прямо  противоположную  дому.  Я не боюсь сбиться с дороги.  Здесь,  куда не иди,  все равно выйдешь к  зарослям сирени,  которая  плотным  кольцом  окружает школьный сад по периметру.  Это только со стороны заросли выглядят сплошным непроходимым монолитом,  на самом деле через них довольно спокойно можно зайти в сад и так же выйти из него.  Но это днём,  при солнечном свете.  Сейчас приходится быть предельно осторожным и всецело довериться какому-то звериному чутью.  Глаза за ненадобность и из соображений предосторожности закрыты.  Я иду, выставив  руки  прямо  перед  собой.  Самое главное сейчас не споткнуться,  и не напороться на ветку.  Странно,  у меня появилось незнакомое  прежде  ощущение.   Оно усиливается с каждым шагом.  Будто кто-то,  вначале совсем легонько,  но чем дальше,   тем сильнее надавливает мне пальцем на лоб,  в точку,  расположенную где-то между глаз,  чуть выше переносицы.  И,  когда ощущение становится просто болезненным,   руки натыкаются на ствол дерева.  Если бы я не выставил их прямо перед собой,  непременно упёрся бы в него лбом.
- Ух ты!
Я делаю несколько крупных шагов в сторону и продолжаю свой путь к свободе и,   пусть весьма относительному,  свету.
Шагов двадцать иду без особых приключений,  если не принимать во внимание несчётное количество веток и веточек,  которые то и дело приходится отводить руками в сторону,   чтобы они не хлестали по лицу.  И вновь что-то с нарастающим усилием начинает давить мне на лоб.
- Чёрт!  Снова яблоня?  Когда же я уже отсюда выберусь?
Неожиданно руки натыкаются на многочисленные и тонкие ветви.
- Ага,  сирень.
Я очень хорошо представляю,  где нахожусь,  точно знаю,  что  где-то рядом лаз в заборе.  Вот только где он?  Мои маневры  -   шаг вправо,  шаг влево, наверняка увели меня в сторону от него.
-  Ну  и  чёрт  с  ним!
Осторожно,  чтобы не порвать одежду,  да и не исцарапаться в конец,   очень медленно ощупываю куст сирени и нахожу промежуток между соседними кустами.  Мне повезло,  я вышел прямехонько к лазу в заборе.  Остаётся пройти через двор почты и мимо водокачки выйти на «Бродвей». 
Мне остаётся пересечь двор Вовкиного дома.  Иду уверенно,  почти,  как днём.  Этот двор  знаком  мне так же,  как и мой собственный.  Да и света здесь побольше,  чем в саду у «Андрея большого».
-  Стой!  А ну-ка,  подойди сюда!
Я  сильно  вздрагиваю  от  неожиданности и  останавливаюсь.
-  Здравствуйте,  Андрей Викторович.
- А-а-а,  это ты,  Антон.  Ты что здесь делаешь?
- Зашёл в гости  к Володе Сидорову.
Я не вижу выражения его лица,  но кожей чувствую,  не верит он мне.
- Не понял,  -  говорит  «Андрей большой».
- Что Андрей Викторович?
- Почему здесь?
- Туалет...  Туалет  здесь.
- Давно?
- Сколько  себя  помню.
-  Нет!  - раздражается  «Андрей большой»,  -  Я спрашиваю,  ты давно здесь?
- А-а-а-а.  Нет,  только подошёл.  А что?  Случилось чего?
- Никого не видел?
- Я бы и Вас не увидел,  если бы Вы не окликнули меня.
- Ладно.  Иди.
- До свидания,  Андрей Викторович.
- До свидания, - буркает он в ответ и продолжает стоять на месте.  Мне не остаётся ничего больше,  как идти к двери Вовкиной квартиры.  Во прикол будет. Вот я попал! Представляю,  как удивится тетя Вера,  когда я задам свой дурацкий вопрос,  дома ли Вова?  Слава Богу, этого не случается.  Терпение «Андрея большого»  иссякает и он  уходит.  Облегчённо вздыхаю и продолжаю идти по заранее выбранному курсу.
Нахожу всю компанию в оркестрантской,  в приподнятом настроении от удавшегося прикола.  Меня встречают радостно,  я бы даже сказал бурно. Когда эмоции по поводу моего благополучного возвращения несколько улеглись,  Вовка предлагает ещё одну авантюру.
- Парни,  что-то давненько я свежих вишен не пробовал.
- Да ты офигел,  Вован!  Какие вишни в это время?  Они ж ещё совсем зелёные.
- Знаю я одно местечко,  -  парирует Вовка.
- Ко мне не полезем, -  резко отрезаю его намёки на наш вишняк, -  И так в прошлый раз все помидоры потоптали.  Мать потом неделю сокрушалась.
- Дык,  ты сам всё и потоптал, - ехидничает Толян.
- Не-е,  я другое местечко надыбал.  К бабкам надо заглянуть.
- А чё?  К бабкам,  это идея!
-  Не-е, не покатит, - отзывается из своего угла «Лобан»
- ???
- Чё вы на меня уставились?  Там картофельное поле перед вишняком. И фонари с насыпи. Там же светло,  как днём.
- Самый кайф!  -  не сдаётся Вовка.
- По картошке проползём на карачках,  она же нас и прикроет,  если  чё.
            После короткого обсуждения мы соглашаемся с Вовкиными доводами и дружно направляемся к бабкиной усадьбе.  Когда-то  усадьбой владела семья по фамилии Бабкины,  они продали  дом двум старушкам,  в нашем понимании бабкам,  и куда-то уехали.   С тех самых пор  за усадьбой прочно  закрепилось название  - «бабкин дом».  Идти совсем недалеко.  Дом и в самом деле стоит под железнодорожной насыпью,  которая в этом месте довольно высокая.  Получается,  будто бы дом стоит под горой на вершине которой горят фонари.  Сразу же за забором картофельное поле и в глубине усадьбы,  метрах в тридцати от забора вишняк,  за которым,  словно за живой изгородью спрятался небольшой,  но очень уютный домик.  Мы подошли к усадьбе,  стараемся производить как можно меньше шума.
- План такой, - командует Вовка, - На четвереньках между бороздами подползаем к вишняку,  а там,  как масть пойдёт.
- Я пас.  Належался под смородиной.  Здесь,   на  «тазах»  постою.
Со мной никто не спорит,  да и в самом деле,  о чём тут спорить.
Парни бесшумно перелезают через забор  и,  встав на четвереньки,  также бесшумно исчезают в зарослях картофельной ботвы.    Поворачиваюсь спиной к забору,  опираюсь на него и бесцельно смотрю на фонари.   Собаки и сверчки создают какой-то особый,  ни с чем несравнимый и неповторимый фон ночи.  В такие мгновения отчего-то тянет пофилософствовать,  порассуждать о смысле жизни,  просто помечтать.  Но я стою один у чужого забора и философствовать мне просто не с кем.  Поэтому стою и наслаждаюсь ночью,  слушаю её и мысли где-то очень далеко.
-  Ай,  бесстыжие!  Вместо того,  чтобы  помочь старушкам,  они,  вишь чего удумали! Нет бы,  пришли,  попросили.  Так нет же!  Как башибузуки!   Ночью! Ай, бесстыжие!
Не сразу понимаю,  что происходит.  Всё-таки очень далеко успел унестись в своих мыслях.  Поворачиваюсь на голос.  Нет.  По-прежнему ничего не видно.  Для меня здесь слишком темно,   да и на фонарь долго смотрел.  Тем не менее,  стараюсь рассмотреть,  что там.  Вижу,  как из тени вишняка на более или менее освещённом  огороде,  появляется  силуэт  человека.  Парней не видно и не слышно.  Но уже совершенно понятно,  что Вовкин «гениальный»  план набега  провалился.  Одна из сестёр-старушек  продолжает стыдить  «налётчиков».  Всё.  Кайф сломан.  Интересно,   как они  выкручиваться  будут?  Вдруг,  вижу,  как из  картофельной ботвы  во весь рост поднимается  кто-то из парней.   Старушка на мгновение затихает,  видимо,  удивлена такой наглости.  В воцарившейся тишине слышу тихий,  но внятно произносящий слова Вовкин голос:
-  Тс-с-с-с,  бабуля,   мы шпионов ловим.
И,  уже не скрываясь,  во весь рост спокойно идёт в сторону забора.  Следом за Вовкой из ботвы поднимаются  все остальные.  Видимо короткая Вовкина речь так  впечатлила старушку,  что она не проронила больше ни слова.  Первым не выдерживает Толян,  он начинает  «ржать»  и бежит к забору.  Теперь уже не сдерживаясь и не скрываясь,  парни,  не разбирая дороги,  бегут к забору самой короткой дорогой.  Удивительно,  как они умудряются не снести его. 
- Тони,  не отставай,  а то шпионы уйдут,  - ёрничает «Лобан».
Мы буквально взлетаем на железнодорожную насыпь и бежим к перрону.
- Пропал вечер, - сетует Толян.
- Ага,  по-твоему,  лучше с чулком на морде по вагонам шастать?
- Фу-у-у-ф,  сколько там натикало? - ни к кому конкретно не обращаясь,  спрашивает Вовка.
- Без пяти двенадцать.  А чё,  ещё мысли есть?
Вдруг ниоткуда,  на ровном месте накатывает тоска.  Уже не кажутся смешными и прикольными наши сегодняшние похождения.  Голову вновь сдавливает болевой спазм.
- Вы,  парни как хотите,  а я спать пошёл.
- Ты чё,  Тони?
- Время детское!  Щас «Киевский»  придёт.
-  Не-е,  пора мне.  Пока.
           Мы прощаемся,  и я иду в свой двор.  Всё рядом.  Я практически дома.  И сейчас у меня единственное желание  -  поскорее упасть на свой диван и увидеть продолжение странного сна.
Прохожу мимо скверика с беседкой.  В беседке кто-то сидит.  Там всегда кто-нибудь сидит.  Очень уютное место. Сквер по периметру огорожен живой изгородью из довольно высокого,   но всегда аккуратно постриженного кустарника.  Вокруг беседки растут берёзы.  Она укрыта их ниспадающими ветвями от посторонних глаз.   Когда на улице тепло и есть желание уединиться,   беседка самое подходящее место.  Я  не собираюсь мешать сидящим,   иду к своему чердаку.
-  Ант-о-о-о-н.
-  Са-а-а-шка.  Чёрт!  Этого мне ещё не хватало!  Чего тебе?
-  Тебя родители весь вечер спрашивали.
- Ладно,  завтра разберёмся.
-  А ты где-е-е  бы-ы-ы-ы-л – то?
-  Я  спать,  отстань.
-  Паду-у-у-маешь!
Никак не реагирую на её ехидную реплику.  Невесть откуда в мою тяжёлую и больную с дневного похмелья голову,  холодной змеёй вползает первая за весь сегодняшний день,   совершенно трезвая мысль:
- До вступительных экзаменов остаётся неделя.  Читать ещё и читать,  а я целый день псу под хвост.
           С  твёрдым намерением с завтрашнего дня начать новую  жизнь,   валюсь на диван и моментально засыпаю.   Ни в эту,  ни в последующие ночи  сон не повторяется.  Вначале это несколько напрягает и даже огорчает.  Я уже успел свыкнуться с этой нереальной «реальностью».  Любопытно было узнать, какое наказание понесла «Баба Яга» за свой несанкционированный сценарием дебош,  устроенный на празднике  «День Нептуна»?  А ещё больше и чаще занимал вопрос  - как там оказалась и что делала Лика?  Как бы то ни было,  суета, связанная с подготовкой к вступительным экзаменам в институт, затем и сами
экзамены постепенно отодвинули воспоминания о снах на второй план.  Бурная, насыщенная самыми разнообразными событиями студенческая жизнь и вовсе уложила их в один из самых дальних и потаённых ящичков моей памяти… 
Глава  9.
Такое может случиться только со мной.  Весь второй курс прилагать нечеловеческие усилия,  чтобы попасть на практику именно в этот пионерский лагерь на Черноморском побережье.  Досрочно сдать сессию,  пройти дурацкую медкомиссию с её немыслимыми очередями.  И вот на тебе,   безнадёжно опаздываю на автобус,  который специально за нами прислали.  Кой чёрт понёс меня в деревню к родителям?!  Впрочем,  теперь уже всё равно.  Кто ж знал,  что именно с сегодняшнего  дня  на нашей железнодорожной ветке начнутся  профилактические  работы?  Надежда успеть на  автобус  с  каждой  минутой становится  всё призрачней и нереальней.  Тем не менее,  чудеса ещё случаются.   Я успеваю,   но радости от этого не испытываю.  У парадного подъезда института  стоит  небольшой двадцатичетырёхместный  «ПАЗик».  Перспектива трястись больше тысячи километров  в этой колымаге,   скажем прямо,   не улыбается.   А что делать?  Как сказал кто-то очень мудрый: «За удовольствия надо платить!»  Видимо,  это и есть та самая плата за ни с чем не сравнимое  удовольствие провести целых три летних  месяца  на берегу Чёрного моря.  И за это меня  ещё  будут кормить,  и платить заработную плату!  Чёрт с ним,  с «ПАЗиком»!  Как-нибудь потерплю.
-  Борин!  Где тебя черти носят?  Между прочим,  только тебя и ждём!
Элла  в гневе!  А в гневе она бывает сурова.
- Элла Витальевна,  простите,  электричка...
Она не даёт мне договорить.
- Значит так,  мы сейчас уезжаем,  а вы,  опоздавшие,  чтоб через два дня,  -  Элла выдерживает паузу и уже не так грозно,  но сурово  продолжает,  -  Вы меня поняли?  Не позже,  чем через два дня!  Иначе не допущу до практики!
- Элла  Витальевна,  а почему...
- Приезжать надо вовремя.  Большой автобус сломался,  а в этот все не помещаемся.  Бегом на вокзал.  Ночью поезд.  Через сутки на месте будете. 
              Она  садится в автобус и отдаёт команду трогаться.  Мы машем им на прощание.  Нас,  не поместившихся в автобусе,  четверо.  После короткого совещания,   идём  на трамвайную остановку.  Решили ехать не на вокзал,  а в агентство.  Отчего-то нам кажется,   что в столь ранний час в агентстве будет меньше народу,  чем на вокзале.  Наш расчёт не оправдался,  у каждой из работающих касс стоит человек по десять-двенадцать.  Отступать поздно.  Мы занимаем очередь в четыре кассы.  Логика проста и непритязательна,  кто-то из кассиров всегда работает быстрее.  Интуиция нас не подводит.  Галка,  по прозвищу  «колокольчик»,  за ни с чем не сравнимую и неподражаемую  манеру  смеяться,  первой оказывается у заветного окошка.  И вот,  очередное,  уже второе за сегодняшнее утро разочарование.  Кассирша равнодушно сообщает,  что билетов на это направление нет на ближайшие сорок пять суток.  Можно, конечно, попробовать за час до прибытия поезда. Но, чтобы вчетвером!   Маловероятно.  Обескураженные и растерянные мы отходим от окошка,  потому что стоящие за нами в очереди начинают активно выражать своё неудовольствие и нетерпение.  Мол,  мало того,  что набежали кучей,  так теперь ещё и очередь задерживают бестолковыми и бесполезными расспросами.
- Что делать будем?
                Этот вопрос моя однокурсница Оля,  скорее всего,   задаёт  сама себе,  потому что  у каждого из нас в голове тот же самый вопрос.
Скорее по привычке, просто,  чтобы осмотреться, не преследуя какую-то определённую цель,  начинаю крутить головой.   На глаза попадается табличка – «Агентство АЭРОФЛОТА»,    ниже – «КАССЫ».  Взгляд по инерции продолжает скользить дальше,   но в голове что-то щёлкает: 
- У касс практически нет людей!
- Алё,  Борин!  Ты бредишь?
- Что?
- Что,  что?  Чего ты там бормочешь?
- Ребята,  попробуем на самолёте?
Мы перемещаемся к кассам «АЭРОФЛОТА»,  но и здесь нас подстерегает разочарование:
- В Адлер билетов нет.
- Интересно,  их где-то специально обучают делать  каменные лица?
От полной безнадёги спрашиваю:
- А  куда  есть?
- Вам в каком направлении?
- В основном,  в южном, - почти грубо огрызаюсь я,  -  Неужели не понятно?
          Девушка удивлённо смотрит,  но ничего не отвечает.  Поднимает телефонную трубку,  запрашивает какую-то мифическую дежуру,  что-то говорит ей про Краснодар.  Энергично кивает головой,  быстро записывает на листочке и,  вновь посмотрев на меня,   говорит:
- Есть пять билетов на Краснодар на завтра.   Вылет из Воронежа в семь тридцать утра.  Будете  брать?
- Будем!  - хором кричим мы.
- Четыре.
- Дежура,  четыре.  Ага,  ага.  Записываю.
              Ну вот,  хоть в чём-то  мне сегодня повезло.  Правда за это приходится заплатить целых двадцать пять рублей пятьдесят копеек,  что без малого в три раза дороже,  чем по железной дороге,  но,  как известно,  за всё надо платить.  Уж и не знаю,  благодаря  или вопреки,  образовался ещё один свободный день.  В голове мгновенно складывается план действий,  чтобы он не прошёл даром.  Мы быстро договариваемся о месте и времени встречи на завтра,  поручаем Пете Фомину заказать такси и расходимся каждый по своим делам.
           Слава Богу, это утро обошлось без сюрпризов. Никто не проспал, такси было на месте к назначенному сроку, регистрация билетов и посадка в самолет тоже прошли вовремя.
- Антон,  -  «Галка  колокольчик»  явно нервничает. 
У меня тоже неспокойно на душе.  Дожил до восемнадцати лет,  а вот  на самолёте летать ещё не приходилось ни разу.  Не принято в семье железнодорожника путешествовать на других видах транспорта,  кроме поездов.
-  Чего  тебе?
Галка смешно округляет свои и без того огромные глазищи:
- Чего она?   Пристегните ремни,  да пристегните.  А как их пристёгивать?
- Не знаю.  Давай спросим.
Я останавливаю проходящую между рядами стюардессу и прошу её показать,  как пользоваться ремнями безопасности.  Она понимающе улыбается и без лишних слов, по очереди пристёгивает нас с Галкой к креслам. 
            Утро выдалось хмурое.  Над  аэродромом висят низкие свинцовые тучи.  Вот-вот хлынет дождь.  Природа словно предостерегает нас.  Придавливает к земле. У меня начинает противно ныть под ложечкой.  Чтобы не выдать страха,  закрываю глаза и делаю вид,  что сплю.  Бортпроводница закончила свою лекцию о правилах поведения на борту и пожелала нам приятного полёта.  К слову сказать,  сделала это вовремя.  Не успела она отключить микрофон,  как один за другим запустились двигатели.  Сначала правый,  затем,  минуту спустя левый.  Винты с воем набирают обороты.  Скорость вращения уже не позволяет рассмотреть отдельные лопасти,  они сливаются в монолитный темный круг  вокруг,   удерживающей их оси.  Самолёт начинает мелко подрагивать.  Это  напоминает  мне  нетерпеливость скакуна  перед стартом.
- Бо-о-ри-и-н, - почему-то шёпотом зовёт меня Галка.
- А чего шёпотом?
-  Не  знаю.  Он не развалится?  Гля,  как  его  трясёт.
- Не должен,  вроде, - не очень уверенно отвечаю ей.
Самолёт медленно трогается с места,  пробежав метров пятьдесят,  тормозит,  затем
продолжает свою малопонятную нам пробежку по лётному полю. Наконец,  после пробежек,  поворотов и других манёвров,   самолёт разворачивается вокруг своей оси и застывает на месте.   Двигатели не просто гудят,  они воют.  А самолёт уже не подрагивает,   его  буквально  бьёт  крупная  дрожь.  Кажется,  он сдерживается из последних сил,  чтобы не сорваться с места и взмыть в свинцовое небо.   На самом деле всё происходит как-то просто и обыденно.  Когда вой двигателей достигает самой истеричной ноты,  самолёт,   как бы нехотя,  начинает двигаться,  но это движение с каждым мгновением становится всё стремительнее.   Я вижу,  как шасси отрываются от земли и вот уже под крылом  видна лесополоса,  окружающая аэродром.  Очень быстро входим в облачность.  Никогда не думал,  что облака изнутри так похожи на вату,  только здесь она серая.  По ту сторону иллюминатора  на стекле образуются и мигом  сдуваются потоками воздуха  крупные  капли.
- Дождь всё-таки будет.
            После нескольких заваливаний то на правое,  то на левое крыло, самолёт,   наконец,  выравнивается и  пробивает толщу туч.   О чудо!  Над нами ясное голубое небо.  А в этом небе,  как ни в чём не бывало,  сияет Солнце.  Монотонный гул двигателей убаюкивает.  Однообразная картина безбрежного моря облаков под крылом самолёта через некоторое время тоже надоедает,  и  я  засыпаю.
- Борин!  Антон!  Да проснись ты,  наконец!
- А?!   Что?!
           Спросонья не сразу  понимаю,   что  происходит.   Галка трясёт меня за плечо и настойчиво требует,  чтобы я просыпался.
- Что опять случилось?
- Ничего.  Прилетели уже.
- В смысле?
- Стюардесса сказала,  чтобы готовились к посадке.  Ремни пристегнули.  И вообще,  через двадцать минут наш самолёт произведёт посадку в аэропорту города Краснодара.  Представляешь,  за бортом  тридцать!
Галка снова смешно округляет глазищи.
Я зеваю,  потягиваюсь и спрашиваю:
-  Кого тридцать?
-  Жара тридцать градусов!  Пристёгивайся уже.
- А я и не отстёгивался.
-  Да  ну тебя,  -  машет она рукой.
Краснодарский аэропорт встречает нас палящим Солнцем,  духотой и  сутолокой.  Мы довольно быстро добираемся до городского автовокзала. Нам снова везёт, берём билеты  на автобус,  который отправляется через пятнадцать минут.  Успеваем заскочить в магазинчик и купить в дорогу по несколько бутылочек  пепси-колы.  Потрясающе! Здесь пепси-кола стоит на витрине,  как простой лимонад «Саяны» у нас в Воронеже. Её в Москве ещё поискать нужно, а тут,  пожалуйста, бери, не хочу.
         Наш «Икарус» протискивается по каким-то узким, мощённым брусчаткой Краснодарским улочкам. Вдоль этих улочек буйство разнообразной и совершенно незнакомой зелени и,  что особенно удивительно, доминирование частной застройки.  Не так я себе представлял Краснодар.  Затрудняюсь сказать как,  но точно не так.  Наконец, мы буквально вырываемся из городских джунглей  на автостраду и автобус, удовлетворенно урча,  устремляется к морю.
             Четыре часа спустя бодро шагаем по Новой Михайловке,  донимая встречных прохожих расспросами,  как пройти на улицу Морскую к пионерскому лагерю  «Костёр».   Жарко  и душно.   А  всего-то,  конец мая.  Здесь всё выглядит иначе.  Яркое,  безжалостно палящее солнце. Другая растительность,  более сочные и яркие краски,   пронзительно голубое небо.    И  сопки,  сопки,   сопки.  Через подвесной пешеходный мост,  свободно раскачивающийся над довольно широким,  но абсолютно сухим руслом  неизвестной речушки выходим на какую-то  улицу.   Нашим взорам открывается просторная поляна,   плавно  переходящая в сопку.  За буйной растительностью виден высокий забор.  Вот он,  первый пионерский лагерь.
- Интересно,  наш «Костёр»  далеко сияет?  А то я мокрый весь уже,  - вздыхает Петя.
- Не ты один,  - огрызается Ольга,  - «Благодаря» Борину и чёртовой пепси-коле,  у меня вся блузка сладкая.  Хорошо еще тот мужик, которого Борин облил со мной за компанию,  бузить не стал, а то бы было нам некогда.
- Думаю,  что уже близко.  Если нам не запудрили мозги местные «Иваны Сусанины»,  мы уже на Морской.
          Проходим  ещё метров сто вдоль забора,  за которым явно проявляются все признаки пионерского лагеря и,  к нашей большой радости видим над входными воротами крупные  свежевыкрашенные  буквы,  которые складываются в слово  –  «КОСТЁР»
- Вот мы и дома,  - мечтательно произносит Галка.
- Добро пожаловать,  -  вторим  мы,  -  Успели,  блин.
            Последним прохожу  через  калитку  и  сразу же спотыкаюсь о выбоину в асфальте.
-  Чёрт!   Всё  время  здесь  спотыкаюсь!
Эта случайная мысль поразила меня словно удар электрического тока. Я остановился не в силах больше сделать ни шага.
- Борин,  ты  чё?   Случилось чего?!
- Галь,   ущипни  меня.
Все остановились и удивлённо уставились на меня.
- Ты чё,  Антон?  Перегрелся?  Или как?
- А давай я тебя укушу,  -  ехидничает Ольга.
- Говорю тебе,  ущипни!  Трудно что ли?  -   уже не сдерживаясь,  ору я на Галку.
- Да,  пожалуйста.  Да сколько угодно.  Орать-то чего?
С этими словами Галка пребольно щиплет меня за руку,  чуть выше локтя.
- А-а-й!   Ду-у-ра!  Синяк же будет!
- Тебя,  Борин,  не поймёшь. То ущипни,  то снова недоволен,  - обижается Галка.
-  Толком можешь сказать,  что случилось?
- Сам не знаю...   Выбоина...  Беседка...  Первый отряд...  «День Нептуна»...  Лика...
            Каким-то непостижимым образом потаенный ящичек,  задвинутый два года тому назад в самый дальний угол памяти, выдвинулся и открылся. Мысли начали бешено скакать,  налетая одна на другую.  Но постепенно из их какофонии  выделяется одна,  ещё едва уловимая,  но уже отчётливо осязаемая:
- Я здесь уже был.   
- Ты  чё молчишь?  - наседают на меня сокурсники.
Вымученно улыбаюсь:
-  Вы только не смейтесь,  но  я  уже был здесь.
- А чё тут смешного?  Отдыхал дитём?
-  Да нет же,  - пытаюсь как-то объяснить,  найти нужные слова,  -  Я вообще на море впервые...
- Ну и ну.  Точно перегрелся!
- Как вы не понимаете!   Мне знакомо это место до мелочей!  Будто бы я только вчера уехал отсюда!
-  А чё тут непонятного, - снова отзывается Петя, - Нам всем это место знакомо до мелочей.  Столько всего  рассказано- пересказано нашими предшественниками.  Хочешь,  я тебе экскурсию организую по местам «боевой»  славы?
- Ладно,  кончай базар.  Вон Элла идёт, - завершает дискуссию  Ольга.
Если  я  всё  правильно  понимаю,   осталось  дождаться  «Дня  Нептуна»...