Рассказ о последнем блюде

   На  похороны Лукьянова пришло много  разного народу. Сам Лукьянов при  жизни наверняка и не догадывался, что на свете есть столько много  людей, которые его знают. Вот  дама в темно-вишневом платье поправляет ленту на венке, ее лицо скорбно, она часто меняет носовые платки. Вот дети, нешумные, их несколько, всем лет по восемь-девять, так же скорбят, подражая взрослым, и готовятся к разбрасыванию цветов перед процессией. Вот старики в большом количестве, часто перешептываются, много кивают головами и стоят по стенке. Во дворе курит разная молодежь, по-разному одетая, меланхоличная и энергичная, равнодушная и сочувствующая. Какие-то невысокие мужчины в черных костюмах принесли завернутые в большую бархатную тряпку стопку похвальных грамот и фотографий умершего. Все это было разложено прямо во дворе на гладком доминошном столике. К столику тут же стали подходить присутствующие, перебирали принесенный архив и уважительно кивали каждой бумаге, каждой карточке. По рукам смиренной и тихой толпы побежала вся жизнь Лукьянова. Архивная стопка стала быстро таять, бумаги передавались из рук в руки, со двора попадали на сырой лестничный марш, втекали в квартиру, где стоял темно-синий гроб, и сгущались новой стопкой на довоенное трюмо с прикрытым простыней зеркалом. Вдове стало хуже, и кто-то громко позвал врача. 

   Поминки начинались с рыбы и крупной отварной картошки. Народ был суетлив, громок и бестолков. Долго усаживались, решая кому быть ближе к стулу  вдовы, а кому быть дальше. Первую рюмку  сопроводил поминальным и долгим словом близкий родственник вдовы, крупный мужчина пятидесяти лет в сером свитере. То и дело он легко и по-родственному сжимал ее плечо, отчего вдова все ниже и ниже опускала голову, пока наконец громко не зарыдала, что впрочем не остановило родственника в свитере, который сформулировал еще пару поминальных предложений уверенным голосом. Выпили, и кто-то сказал про отварную картошку. Оказалось, что картошку эту несколько недель назад выкапывал сам умерший. Тот, кто это вовремя подметил, конечно, рассчитывал на усиление эмоциональной составляющей мероприятия, но добился обратного эффекта: присутствующие, - кто явно, а кто, стараясь делать это незаметно, - брезгливо отодвигали свои тарелки в стороны и больше к картошке не притрагивались.

   Принесение  на стол кастрюли свежего клюквенного киселя то и дело откладывали. Две суетливые женщины в фартуках полным голосом убеждали присутствующих, что на поминках подолгу не сидят и после третьей рюмки по старому народному обычаю надо подавать кисель и расходиться. Назло вдове и собравшемуся обществу упрямые поварихи все же поставили кастрюлю с киселем на стол, и, скрестив руки на груди, встали в дверях гостиной и долго, с укором смотрели на общество.

   Мужчины курили и воспитывали детей. Дети потеряли страх и ответственность перед мероприятием, им наскучило играть скорбь, и они нашли резиновый мяч. Мужчины курили и воспитывали детей, весело играющих в мяч. Так шел вечер. Долгий поминальный вечер моего города. Когда стемнело, вокруг доминошного стола собрались красные папиросные огни. Во двор дома скапливались теперь уже все жильцы, шедшие на поминки соседа, - народу прибавлялось, и не было ему счета. Уставшие предлагать кисель поварихи гладили свои натруженные белые руки и грудью дышали у раскрытого окна, захлебываясь недобрым, но тихим словом о собравшихся. В гостиной выпивали, и у каждого выпивающего за столом на коленях лежало по одной детской спящей головке. Разговоры были бессвязны, вдова говорила про октябрьские праздники, устало смеялась и даже с кем-то пела знакомые песни.

Во дворе подрались два молодых парня, закатились под доминошный стол, их разняли мужчины. Кто-то вынес выпивку на улицу с тарелкой лука и батоном колбасы, и кто-то даже предложил переночевать в квартире вдовы. Предложение было принято большинством, выпили, и стали мучительно искать тему для разговора. В зарядившейся тишине поблескивал только веселый смех вдовы из окна и шуршал сыплющийся по лестничному маршу сырой сквозняк. Тема для разговора не нашлась, выпивали снова и бестолково хвалили употребляемую колбасу. Потом через четверть часа все-таки закрутились новые значимые беседы. Пауза была преодолена, и поминальное общество стало знакомиться с соседями и слушать их, потому что никто не мог уйти. Кто-то из пьяных, закуривая, предположил вслух, что клюкву для киселя тоже собирал Лукьянов. Всякое могло быть. И быть может, он сильно любил свою жену, а она сильно любила его. Как это часто и бывает в жизни. 

31.08.2006.