Так не бывает

ТАК  НЕ  БЫВАЕТ
Путевые заметки из цикла «Дети войны»

   История давняя.  Но я помню все до мельчайших подробностей, будто это случилось вчера. Правда, она уже не кажется столь романтичной, как казалась тогда многим, мне в том числе. А женщинам… тем, вообще, нельзя было ее рассказывать: открыто вытирали слезы платком, а то и просто, ладонью. Вот она, эта история.
   Позвонил брат Володя.
   - Приехал Новокузнецкий драмтеатр, - сказал он. – В курсе?
   - Да.
   - Афишу видел?
   - Нет. А в чем дело?
   - Посмотри, - узнаешь. – «Интриган» бросил трубку, не стал ничего объяснять.
   В городе, - у нас, живущих на окраине, так говорят о центре города, - я оказался дня через три и о звонке брата забыл. Напомнили сами афиши. Раскрашенные на фанерных щитах, они полукругом стояли  на площадке перед зданием театра. Посмотрел на них, почитал, ничего особенного не увидел и собирался, было, уходить, как вдруг… Краем глаза заметил знакомые очертания знакомых букв в знакомом сочетании. Пригляделся. Так и есть, на одной из афиш увидел свою фамилию: Вс. Усланов. А под ней название пьесы: «Любовью дорожить умейте».
   Первая мысль, которая мелькнула в голове: «Это отец». Следом вторая: «Не может быть». Он же пропал без вести в войну. Так говорила мне моя мама. Так я писал в разных анкетах, в графе «Родители». Но… «Вс. Усланов». Фамилия Усланов сама по себе редкая, а тут еще «Вс»: отца величали Всеволод Иванович.
   Про отца мать мало что рассказывала. Воспоминания тяжело давались ей. Видимо, она все же догадывалась, что он, скорее всего, жив, потому как знала из «достоверных источников сарафанного радио», что, находясь в Томске, в госпитале, куда попал после ранения, он нашел себе другую жену. Гордая и святая женщина, она, мало сказать, не стала разыскивать его, чтобы истребовать с него хотя бы алименты  на содержания сына, да еще в дополнение к его безупречному облику придумала благородную сказку о защитнике Родине, по воле судьбы пропавшем без вести. Из рассказов о нем я знал, что он был хорошим учителем русского языка и литературы в школе, что сотрудничал в местной газете. Так что, были кое-какие мотивы для раздумий у афиш.
   Дома, выслушав меня, мать сказала коротко: «Это, наверное, он». Не сразу, но все же  объяснила, почему так думает. Само собой возник вопрос: как быть, что делать? Не буду лукавить, мне захотелось встретиться с ним. Сомнения, кто он этот драматург, отец или просто однофамилец, особого значения для меня почему-то не имели. Отца я совсем не помнил. Он ушел на фронт, когда мне было всего три года. Бывало и не раз, рассматривал его фотографии. На одной - он держал меня на ладони, выставив на показ мою письку. На другой – группа молодых людей и среди них он, худощавый, красивый. Думал о нем, о превратностях судьбы: вот был человек, учил детей, с любовью нянчил своего ребенка, но пришли «незваные гости» и лишили всего: его – жизни, а других – мужа, отца, учителя.
   Мать заметила, не могла не заметить мое радостного возбуждение и… Не скажу, что оно ее обрадовало. Скорее, наоборот, встревожило. Однако, подумав, сказала:
   - Сходи в театр, разузнай все. И поезжай. Заодно с учебой определишься.
   С учебой да, вопрос назрел. Через год закончится трехгодичный перерыв в учебе, и, если за это время не удастся перевестись в какой-либо вуз, то тогда справка об окончании трех семестров Кемеровского горного института окажется пустой бумажкой и поступать придется снова на первый курс, снова сдавать вступительные экзамены.   
   На тот момент мне было уже 19 лет. Я работал электромонтером связи на Кемеровской ГРЭС. Прервать обучение вынудили обстоятельства. Как это часто бывает, беда подкралась невзначай, и не одна. Сначала под суд попала мама. Ее настигли старые грешки, причем, весьма серьезные. В 1946 году она обворовала государство. Называю вещи своими именами, потому что ни в чем ее не виню. Она спасала своих детей – меня, восьмилетнего, и дочь, мою единоутробную сестру Клару, которой было тогда пятнадцать лет. Старший наш брат Володя в то время, слава богу, уже учился в летном училище и был на полном государственном обеспечении.
   Жили мы тогда в Минусинске, мама работала продавцом в хлебном магазине. Хлеб в те времена продавали на вес, чем и пользовались мошенники – работники хлебзавода и грузчики. Они перед сдачей хлеба в магазин увлажняли его, благодаря чему буханка хлеба становилась тяжелее чуть ли не в два раза. А продавался хлеб уже подсохшим. Так постепенно накапливалась недостача. Помню, как мать не спала ночами, сгорбившись, сидела за столом при зажженной керосиновой лампе, наклеивала на газету карточки (хлеб отпускался по карточкам) для отчета, плакала.
   Подходила к концу зима, приближался и час расплаты за неумение обманывать покупателей, за честность. Мать не стала дожидаться этого часа и, не сдавая в банк или куда-то еще выручку от продажи последней партии хлеба, собрала пожитки, беспомощных детей и… дуй, не стой - на попутной машине, прямиком на ближайшую железнодорожную станцию, Черногорку. Краденные деньги впрок не пошли. В Ачинске нас облапошил другой проныра. Достал нам «плацкарту» на угольный тендер паровоза - каким-то образом договорился с машинистом. После прощального гудка паровоза рьяно помогал нам подняться по ступенькам в кабину машиниста – подсаживал мать, когда поезд начал движение, но «забыл» при этом подать ей чемодан, где были наши вещи и деньги. Спрыгнуть назад мы уже не могли.
   Не стану описывать дальнейшие наши беды, поскольку речь все-таки не о них, а о неожиданном повороте судьбы. Начался же он тогда, когда мне пришлось бросить учебу в институте. Мать работала комендантом в Кемеровском индустриальном техникуме. На ее попечении находились склады, в которых, кроме постельных принадлежностей,  хранились всякие разности. Однажды склад обворовали и, когда началось следствие, всплыло «дело Минусинска». Только безупречная работа честной до щепетильности женщины, ходатайство работников техникума спасли ее от тюрьмы. Был подсчитан совокупный ущерб, который мать нанесла государству. Его по решению суда надлежало выплачивать из заработной платы путем вычета 25% из нее. С работы маме пришлось уволиться, искать другую. Нашла место посудницы в одной из столовых города.
   Теоретически мне можно было бы продолжить обучение в институте, стипендия в горном институте была приличная по тем временам. Но, будто на грех, я чем-то не понравился зав. военной кафедрой, полковнику Елизарову, который заявил в присутствии всей группы, что я напрасно хожу на занятия, что третьего курса мне не видать. Ребята обещали отстоять меня, но сам я уже был раздавлен, бороться с солдафоном у меня не было сил. Взял на год академический отпуск, устроился на работу, да так и не вернулся в институт после его окончания. Были на то причины, правда, не столь существенные.
   Такова была обстановка.
   Буквально на следующий день отпросился с работы, днем пошел в театр. Главного режиссера пришлось долго ждать – шла репетиция.  Фамилию его не забуду до конца дней своих: Хазанов. И не только потому, что о ней постоянно напоминает наш знаменитый юморист «из кулинарного техникума».  Он был не один – в кругу актеров, когда мне удалось к нему прорваться. Несмело сказал, что меня интересует автор пьесы «Любовью дорожить умейте».
   - Какой автор, какой пьесы? – снобистски, грубо переспросил он. – А, Усранов?
   Некоторые актеры услужливо улыбнулись. Меня будто обухом ударили по голове.  Как же так?! Проводники культуры позволяют себе такое!.. Мне захотелось плюнуть ему в лицо и сказать: «Да, Усранов. Я тоже Усранов». Но я этого не сделал. До сих пор сожалею об этом, хотя понимаю, в то время, когда молодежь еще почитала старших, поступить так просто не мог.
   - Усланов, - поправился он, видимо, все же опомнился, что-то помешало ему хамить дальше, возможно, прочитал в моих глазах мое намерение, - живет в Карелии, в Петрозаводске. Мы туда перечисляем ему гонорар. Больше ничего о нем не знаю.
   На этом разговор был окончен.
   Дома в кругу семьи, в присутствии друга детства Вовки Николаева стали обсуждать детали поездки. Первый вопрос: на какие шиши? Отпускных денег хватит только в один конец. Если Вс Усланов все-таки отец, то: даст денег на обратный путь? Должен: столько лет не тратился на сына, ничего, один раз разориться можно, писатели небедно живут. А если он – не отец, однофамилиц? Объяснить ему ситуацию, попросить в долг. Даст? А куда он денется? Не оставлять же авантюриста у себя дома. А если отца или однофамильца дома не окажется, отдыхать куда-нибудь уедет? Что делать? Узнать сначала, дома он или нет? Как узнать – ни адреса, ни телефона. Не ехать? Как не ехать? Как не ехать? В институт надо документы сдавать. В какой? В Ленинградский энергетический имени Ульянова-Ленина. Нет, ехать надо. В чем ехать? Вовка рубашку свою даст, клетчатую, новую. А на ноги в Москве можно будет какие-нибудь сандалии купить, подешевле.
   Сегодня такие материальные затруднения могут показаться надуманными. Уверяю вас, в 1958 году основная масса россиян жили все еще очень и очень бедно. Шевиотовые брюки, которые мама купила мне на выпускной вечер в 1955 году, я не снимал с себя вплоть до 1966 года, когда они порвались по стрелке в самое неподходящее время: был в командировке в Новосибирском Академгородке. Там на  встречах с учеными я вынужден был не снимать с себя пальто, чтобы не сверкать своими трусами.
   Опущу детали: то, как добирался до Ленинграда, как с огромным чемоданом яиц искал Ленинградский университет им. Герцена, чтобы вручить эти яйца студентке - сестре моей девушки, как узнал, что эта студентка находится в роддоме, причем, неизвестно в каком, и как мне, не знающего города, пришлось искать тот самый родом, куда ее увезла «скорая», как подал заявление и сдал документы в энергетический институт, где ночевал, где питался. Словом, однажды все пертурбации, наконец, остались позади, и вот я прибыл в Петрозаводск, столицу Карело-Финской АССР.
   Город небольшой. Адресный стол нашел быстро. Так же быстро нашел дом, указанный в адресе. Это был дом на берегу Онежского озера, с мезонином. «Хорошо живет писатель», - подумал я, открывая калитку палисадника. От нее до крыльца надо было пройти еще метров сорок по утоптанной тропинке. Как оказалось потом, дом был рассчитан на трех хозяев.
   Тут я должен сделать еще одно «лирическое» отступления. Во-первых, я не был уверен, что Вс. Усланов мой отец. Во-вторых, я не знал, как он меня встретит: радушно или наоборот, будет раздосадован. Поэтому я придумал такую легенду: будто я начинающий писатель и хочу узнать его мнение о своих первых творческих опытах. Для правдоподобности я еще дома написал пару рассказов. Кстати скажу, это дело для меня оказалось чрезвычайно трудным. Я часы проводил над чистым листом бумаги, не зная с чего начать и, вообще, о чем писать.
   Постучался в указанную в адресе дверь, в ответ – сначала лай собаки, потом - женский голос: «Кто там?»
   - Всеволод Иванович здесь живет?
   - Что вам нужно?
   - Мне нужен Всеволод Иванович.
   - С кем имею честь?
   Мне начинает это не нравится. «Ага, - подумал, - увидели меня в окно, узнали, кто я (мама говорила, что мы похожи друг на друга и очень сильно), испугались, заперлись и не хотят открывать.
   - Мы так и будем разговаривать через дверь? - спрашиваю.
   - Я не могу ее открыть.
   - Почему?
   - Дверь заперта снаружи. Зачем вам нужен Всеволод Иванович?
    Врать не умею, потому начинаю мямлить:
   - Я… начинающий писатель… Понимаете,.. хотел бы
   - Его нет дома.
   - А когда он будет?
   - Не знаю.
   Мне надоела эта игра в «кошки мышки». Я понял, что меня не хотят видеть. И, понимая свое безвыходное положение – денег на обратный путь у меня нет, решил никуда не уходить, даже если придется умереть под дверями с голоду. Я вышел на крыльцо, сел на лавочку, достал пачку папирос-гвоздиков «Север», закурил. Голова от голода начала раскалываться. Пожалел, что прежде, чем идти сюда, не позавтракал. Сверху спустился сосед. Ни о чем не спрашивая, видимо, слышал весь наш разговор, протянул мне пачку газет. Прекрасно, подумал, будет что под голову класть ночью.
   Так прошло часа два. Страшно хотелось есть. Я уже перестал на что-то надеяться, как вдруг увидел, что к калитке подъезжает «Победа» с шашечками на дверцах – такси. Из машины выходит мужчина, невысокого роста, коренастый, седой, с темными роговыми очками – ни дать ни взять, писатель. И однозначно – отец. Я его узнал: такой же, как на фотографиях, только седой. Он не спеша вынимает из машины пару авосек с продуктами, так же не спеша открывает калитку, направляется к дому. Останавливается на крыльце. Вежливо спрашивает:
   - Вы к кому?
   - К Вам?
   - Вот как? Как Вас звать?
   Я не то, чтобы забыл свою заготовку о начинающем писателе, просто расхотелось что-то из себя изображать, выпалил:
   - Усланов Вадим Всеволодович.
   У него не выпали из рук авоськи, только и сказал:
   - Давно ждал. Подожди минутку.
   Ушел в дом. Через минуту действительно вернулся, позвал меня. Первый, кто меня встретил и облобызал, был огромный для своей породы сеттер. Он положил мне на плечи свои тяжелые лапы и большим, с ладонь языком  стал нализывать меня. Отец и его жена Ирина Антоновна стояли рядом, улыбались.
   - С добрыми мыслями прибыл, - сказал отец. – Фингала не обманешь.
   Я прожил у них ровно пять дней и ночей.
   Скажете, так не бывает в  реальной жизни? Выходит, что бывает.
   На этом чудеса не закончились.