Судьбы разные. Пролог

Ш. ТУРМАН


СУДЬБЫ РАЗНЫЕ

Хроники послевоенного поколения


К ЧИТАТЕЛЯМ



Уважаемый читатель, я не претендую ни на документальность, и ни на высокую художественность своего труда. Надеюсь только на то, что Вам будет интересно узнать кое-что новое об очень дорогом мне времени – о второй половине двадцатого века. Свидетелями тех событий были мои ровесники. И вот теперь, когда накопленное в памяти достигло такого уровня, что появилось желание изложить все это на бумаге, я решился на такой трудный шаг.
Сразу скажу, что нелегко мне это досталось. А насколько получилось задуманное, судить Вам.
Самый каверзный вопрос, который возник с первого момента моей работы, был о том, написать на обложке свою настоящую фамилию, или замаскироваться под псевдонимом? Ответ разрешился в пользу инкогнито.
Да, не могу я выступить под своим настоящим именем. Причина – простая. Многие из моих ровесников, тем более, одноклассников, слава Богу, еще живых, могут, просто – не понять меня. Почему? Да потому, что я изобразил их не так, как они себя представляют. В оправдание, если оно к месту, могу заявить: не хотел никого из них показывать отрицательно. Я лишь брал имена, слегка коверкая, чтобы под такой вывеской изобразить человека, когда-то шедшего рядом со мной по жизни. Да – по жизни, и совсем не обязательно в одном классе. Но не каждый к этому отнесется адекватно. Ведь их измененные имена все-таки присутствуют.
Предвижу и другие вопросы.
Псевдоним – шифровка? кто такой Ш.Турман? и вообще, что за «штурман»? какие моря он покорял?..
Что ж, попытаюсь дать исчерпывающие ответы.
Все подобрано под легенду, которую легко разгадают лишь те, кто близко знали меня. А для остальных, надеюсь, что это не так важно.
Представьте себе, дорогой читатель, в нашей огромной многонациональной стране появился графоман, претендующий называться русским писателем, по имени: Шамиль Евгеньевич Турман. Смешно? Конечно! Ведь сразу хочется предположить, что сын еврея и татарки, говорящий по-русски, решил, что только «великий и могучий» поможет ему понятно для всех изложить свою историю. К тому же, оригинальное имя автора, как правило, хорошо запоминается.
Пусть так думают те, для кого моя книга является второй, прочитанной после букваря. Всех же остальных хочу просто попросить – не обращайте внимания на имя автора. Тем более, что в действительности я – коренной петербуржец. К тому же, – сын фронтовика и блокадницы…
Так что, просто читайте текст. И, если у Вас появится желание узнать больше о моих героях, продолжение последует.
Еще хочу сказать о «красной нити», проходящей через всю мою писанину. Уверен, дорогой и сообразительный читатель, Вы поняли: речь идет о человеческом состоянии, метко названном великим Данте: «что движет Солнце и светила». А это и в действительности – грандиозный двигатель. Он, а правильнее сказать – «она», может свершить все, даже самое невероятное. Без нее нет и самой жизни. Тем более, что таковая с нее и начинается. Вот почему в моей книге, как и в природе, все держится только на ней.
Предвижу еще вопрос, который касается крепких выражений, встречающихся в тексте. Отвечаю, не задумываясь: их количество полностью соответствует тому проценту, какой использовало в своей речи описываемое поколение. Нет желания обидеть современную молодежь, но их высказывания, к моему сожалению, в основном состоят именно из таких слов. И только на жалкий процент, упомянутый выше, приходятся предложения на русском языке, и то перемешанные с англо-американскими терминами. По-моему, такая оценка является объективной, а не старческим бредом.
Ко всему вышеизложенному добавлю, что более всего надеюсь на понимание тех, кто или родился, или жил, учился, работал когда-либо, пусть и небольшой срок, в Петербургской Коломне. Это – моя малая родина. Всю свою жизнь я был связан с этим уютным местечком лучшего в мире города. Но это совсем не означает, что жители других уголков мира должны оставаться на втором плане.
В заключение обращаюсь к Вам, мои ровесники. Лишь на старости лет я сумел ощутить сердцем то, что давно уже понимаю только умом, мы – нужное поколение.



Май 2010 года АВТОР



ПРОЛОГ


«… Нам скорей уйти из школы хочется,
Мы о том не думаем с тобой,
Что минута эта не воротится,
Час не по-вто-рит-ся вы-пуск-ной…»

Почти одновременно задрожали девичьи голоса и оборвались на полуслове. Тёма и Аленка посмотрели друг на друга слегка мокрыми глазами.
– И почему же не поем? – прозвучал в образовавшейся тишине вопрос Розенфельда, не прекращающего игру на гитаре.
Но ответа не последовало. Девчонки молчали, думая, скорее всего, об одном и том же – прошедшие школьные годы, и все, связанные с ними события уже не вернуть. Не повторятся и последний урок, и последний звонок, и последний школьный экзамен… А вот теперь подходит к концу не только последний, но и единственный в жизни выпускной вечер.
– Понятно без слов. Heat and a cold. – торжественно произнес Вовик Свирский.
– Ну, этого от тебя не отнять. Умеешь давать точные формулировочки! – ехидно заметила Муза Галкина, но тут же совсем спокойно и тихо добавила – Ведь так оно и есть. Сразу же: и весело, и грустно, как жарко и холодно.
Но в тот момент грусть уверенно начинала побеждать веселье. Причем задело это каждого из двадцати восьми, стоящих у стен знаменитого творения Растрелли. Если у кого и осталась улыбка на лице, то выглядела она, как у античных скульптур с мертвыми глазами. Молчаливые переглядывания, бесполезные попытки что-то сказать друг другу только усугубляли невеселую ситуацию.
– Ну, может, хватит хмуриться, как ленинградское небо? Не пора ли закончить минуту молчания? – Розенфельд чуть ли не кричал – Взгляните на Неву!
А было на что смотреть. Створки Дворцового моста, медленно приподнимаясь, расходились. И тут же Сашка, очень вовремя взяв несколько аккордов, запел:

«Когда на сердце тяжесть
И холодно в груди,
К ступеням Эрмитажа
Ты в сумерках приди…»

Остальные постепенно начали присоединяться:

«…Где без питья и хлеба,
Забытые в веках…»

И уже последние строчки куплета подхватил весь класс дружно, громко и весело:

«…Атланты держат небо
На каменных руках».

– Ну что?! К Атлантам! – крикнул Сашка.
Скорбные маски стали исчезать с юных лиц. Продолжая петь, восемь юношей и двадцать девушек, вчерашних одноклассников, как и тысячи других выпускников, гулявших по ночному Ленинграду, дружно направились к Дворцовой площади.
Праздника «Алые паруса» тогда еще не было, и никаких специальных мероприятий городские власти не устраивали. Просто была традиция – гулять по набережным Невы, танцевать на площадях и хаотично передвигаться большими и малыми группами по улицам и проспектам.
Еще не потеряв друг друга, с пением под гитару, 11-й класс «Г» школы №235, шествуя по Дворцовой, случайно попал в кадры «Ленинградской кинохроники». Об этом стало известно несколько недель спустя, когда некоторые из ребят, придя в кино, неожиданно увидели интересные кадры. В демонстрируемом перед фильмом киножурнале крупным планом промелькнули лица двух Анют на фоне остальных, разглядеть которых было не возможно. Кинопленка объективно зафиксировала, пожалуй, единственный момент, когда класс собрался в полном составе. В архивах должен сохраниться этот исторический документ с изображением импровизированной танцплощадки у Александрийского Столпа, где по пути к Атлантам задержались наши герои.
А там несколько человек, стоя на ступенях основания колонны, играли на гитарах. К ним моментально присоединился Розенфельд. И вокруг случайно образовавшегося «оркестра» огромная толпа девушек в белых платьях и парней в строгих костюмах лихо отплясывали твист, не обращая внимания на моросящий дождь.
Натанцевались вдоволь. Кое-кто уже успел потеряться. Но ядро 11-го «Г» продолжало гуляние. Добравшись до Марсова поля, где толпы выпускников почему-то количественно возросли по сравнению с Дворцовой, ребята остановились.
– Смотрите, – показала рукой Маришка Угарова – сколько человек закончило школу… И каждый хочет поступить в институт…
Проблема – острая! Ничего не скажешь.
То был единственный год в истории советской школы, когда выпускались вместе и десятые, и одиннадцатые классы. Выпускников – в два раза больше. Следовательно, число претендентов на обладание студенческим билетом резко возросло. Преподаватели ВУЗов потирали руки: «Будет из кого выбирать». А будущие абитуриенты? Им-то каково?!
Еще это был первый год, когда запретили алкоголь на выпускных вечерах. Конечно, этот факт – менее значимый по сравнению с двойным выпуском, но слухи, тогда появившиеся для объяснения причин запрета, переходили из уст в уста, трансформируясь и обрастая небылицами. Говорили разное. То, что в прошлом году в Москве на Красной площади пьяных выпускников разгоняла милиция. Те же пустыми бутылками швыряли по Мавзолею, и очень многие оказались в милицейских пикетах… Было ли это на самом деле?..


А начинался выпускной праздник по традиции с вручения аттестатов зрелости. Проходило это в «Доме учителя» на Мойке, так как в школьном здании невозможно было разместить около трехсот выпускников с родителями и учителями.
Вечер шел по обычному плану.
Сначала – выступление директора, плавно перешедшее в затянутую до предела выдачу документов, подтверждающих получение среднего образования. Вызывали всех по одному на сцену. Начали с медалистов, строго соблюдая субординацию, согласно стоимости благородных металлов. Правда, пришлось извиниться перед награждаемыми за то, что медали не успели отчеканить в срок, но это праздник не испортило. Далее пошли все остальные, опять же в определенном порядке: одиннадцатые классы после десятых, соблюдая алфавит. Первых приветствовали аплодисментами очень громко, а под конец выдохлись.
Таким образом, 11-й «Г» оказался предпоследним, за ним еще следовал класс «Д».
Затем – речи учителей с последними наставлениями и учащихся со словами благодарности. По окончании торжественной части – небольшой концерт художественной самодеятельности и непродолжительное застолье, ограниченное пирожными и лимонадом.
Проблему, вызванную отсутствием спиртного, ребята решали самостоятельно: с собой принесли заранее и поспешно выпивали в укромных местах (чаще в туалете), редко пользуясь стаканами и закусывая, как правило, сигаретой. В результате некоторые перебрали. Видя все это, учителя в обсуждениях между собой были почти единогласны в том, что разреши вчерашним школьникам по бокалу шампанского или сухого вина, пьяных бы не было, как и в прошлые годы. Может они и правы?..
Заключительная часть вечера – танцевальная. Родители начали расходиться по домам. Учителя тоже уже устали. Для них эта процедура была ежегодной.
Часов в одиннадцать, разделяясь по классам, выпускники также стали покидать помещение «Дома учителя». Их ожидало продолжение вечера на улицах города. Предстояло повеселиться под открытым небом, вдохнуть аромат белых ночей, посмотреть, как разводятся, а затем обратно сводятся мосты через Неву, и, под конец, полюбоваться восходом солнца, если позволит ленинградская погода…


Солнце всходило. Видимо, по случаю такого события, дождь моросить прекратил. Наблюдая это явление у решетки «Летнего сада», класс был уже в неполном составе: несколько человек потерялось на Дворцовой и Марсовом. И, когда «румяный царь природы» был полностью открыт для обозрения, пришло время расходиться по домам. Осталось чуть горестное чувство незаконченности праздника.
И решение пришло само собой – сейчас отоспаться, а вечером продолжить у Красавиной. У самого дружного во всей школе класса другого варианта быть и не могло. В их коллективе не существовало группировок. Имелись, разумеется, отдельные пары-тройки более близких друг другу людей, но ведь и между этими группами отношения были теплые. И это все, несмотря на то, что класс окончательно определился с составом только, когда он стал десятым. Как раз с того момента, когда взамен отчисленных за неуспеваемость, добавились девчонки из параллельного расформированного класса. Среди них была и Галина Красавина.
У нее получилось сплотить одноклассников очень простым способом, пригласив всех к себе на день рождения. После ее примеру последовали многие. А дальше, кроме рождений, стали отмечаться «красные дни календаря» и просто организовываться вечеринки по выходным. Обычно эти сборы проходили у Галины и, как ни странно, поощрялись ее родителями. Стопроцентная явка, конечно же, никогда не была. Иногда приходило менее десяти человек. Но в целом – сложился коллектив, не распавшийся, как выяснилось в дальнейшем, в течение нескольких последующих десятилетий.
И теперь, всем снова собраться у Красавиной, чтобы продолжить выпускной вечер не в масштабе школы, а только среди своих, явилось вполне естественным решением.


В назначенное время, бросили на стол, кто сколько мог, и быстро распределили обязанности по подготовке. Часть мальчишек ушла в магазин, часть осталась помогать. Женька Мазаев добровольно вызвался чистить картошку, Гена Лисин отбивал мясо, две Анюты – Ивина и Кротова – готовили тесто для пирогов… Все были при деле.
За накрытым столом с трудом все уместились. Ведь было более двадцати человек. Из не пришедших, кто-то здорово устал после ночного гуляния, кто-то решил, что уже хватит праздников и пора начинать готовиться к вступительным экзаменам. А, вот, Вика Петрова, вышедшая несколько дней назад замуж, уехала в деревню проводить медовый месяц.
– Женя, первый тост за тобой – прозвучал голос Аленки Федоровой. Если не она, так обязательно кто-нибудь другой сказал приблизительно такую же фразу.
Мазаев из-за тесноты за столом никак не мог подняться.
– Не вставай. Тебя и так издалека видно – послышалось со всех сторон.
– Я хочу вспомнить, – начал Женька – как год назад перед летними каникулами мы также собирались здесь. Праздновали отвальную. Но тогда мы знали, что 1 сентября вновь встретимся в школе. А сейчас мы отваливаем навсегда. Каждый пойдет своим путем. Давайте выпьем за то, чтобы эти пути, как можно чаще пересекались!
Зазвенело стекло. Каждый чокался с тем до кого сумел дотянуться, остальным посылались улыбки.
– Хорошо сказал, – опрокинул в себя рюмку водки Валерка Голован – но может случиться, что одни друг друга уже никогда и не встретят, а другие всю жизнь останутся вместе.
Он многозначительно посмотрел на сидящего рядом Щепкина. Все улыбнулись, поняв намек. Олег и Алла дружили с первого класса. Сначала была дразнилка – жених-и-невеста, в старших классах, уже более корректное и ласковое прозвище – Альчики. Очень редко говорили о ком-нибудь из них в отдельности.
– Не язви хоть сегодня – бросила Алла…
Тосты шли непрерывно. Желали друг другу поступления в институт. Выпили и за здоровье учителей, правда не всех. За класс. За школу.
В самый разгар веселья прозвучало неожиданное предложение:
– А почему мы не можем встречаться каждый год, как лицеисты?
Слова Генки Лисина, хотя и были сказаны не громко, но услышаны всеми. Наступила тишина, поскольку каждого это заставило задуматься.
– Замечательно, – нарушил молчание хорошо захмелевший Валерка – пусть у нас будет свое «19 октября». Например – 1 сентября. Остается решить где, и все будет тип-топ.
– Ты забыл, что в сентябре у всех первокурсников «картошка». Лучше в октябре – подытожил Генка.
– А я думаю, – вмешалась Галина – встретимся здесь же. И пусть это будет какая-нибудь суббота октября, первая или вторая.
Никто тогда и предположить не мог, насколько серьезное решение было принято. Очень долго будет жить эта традиция. Другие, узнав об этом, удивлялись, и белой зависти, не было предела…


Официального ничего не было. И все чувствовали себя более расковано, чем накануне.
Видимо поэтому, Аленка Федорова решилась подойти к Нине Потемкиной и что-то шепнула ей на ухо. И Тёма (так обычно называли Нину одноклассники) уже вслух обратилась ко всем:
– Вчера не получилось то, что мы долго репетировали. Сейчас попробуем еще раз. Вдруг удастся.
Аленка села за пианино. На этот раз песня из кинофильма «Разные судьбы» прозвучала до конца. Девчонки пели так, как и всегда, не только голосом, но и сердцем. Это хорошо чувствовали окружающие. Но, после окончания, не дождавшись традиционных аплодисментов, они быстро исчезли из комнаты…
– Предлагаю налить еще по одной и перекурить – торжественно произнес Розенфельд, делая вид, что не заметил исчезновения девчонок.
Возражений не последовало.
Женька с Сашкой отправились курить на лестничную площадку, где и обнаружили Аленку и Тему, как и вчера, утирающих слезы.
– Да что с вами происходит?.. – начал, было, Розенфельд, но Женька Мазаев его прервал:
– Давайте спустимся во двор, сядем на скамейку и спокойно поговорим.
Так и сделали. Сашка достал сигареты. Девчонки протянули руки к пачке.
– Вы меня не прекращаете удивлять. Теперь я узнаю, что вы еще и курите. Может поэтому простые ноты взять не могли вчера?
– Нет, Сашенька, не в нотах дело – ответила Аленка, беря сигарету – Мы с Темой эту мелодию со всеми ее тонкостями, нами же придуманными, можем спеть в любом месте и в любое время. Нас слова сбивали.
– Только вчера на набережной до меня вдруг дошло, о чем мы поем – добавила Нина.
– Да, что такое «слова»? Жалкое добавление к музыке и ничего более. Для меня слов не существует, только – музыка – Сашка растоптал сигарету – Пошли танцевать. Приглашаю.
Схватив Нину за руку, он потащил ее к парадной. Аленка с Женькой остались одни.
– Петергоф помнишь? – вдруг спросила она.
– Конечно…
Не могли они забыть тот день здоровья, когда всей школой выехали в Петродворец. Они тогда случайно остались вдвоем, потеряв класс. Долго искали, наконец, нашли своих. Тогда Кира Васильевна, их классная руководительница, очень подозрительно посмотрела на них, но почему-то ничего не сказала, хотя обычно, в подобных случаях, не упускала возможность унизить уединившуюся парочку.
– И я никогда не забуду – Аленка резко поднялась, поцеловала Женьку в щеку и побежала к лестнице.
Он же продолжал сидеть и, молча смотреть ей в след, доставая очередную сигарету.


Когда Розенфельд с Потемкиной вошли в квартиру, магнитофон молчал, никто не танцевал, все сидели в полумраке и пели.
– А вот и гитара пришла. Будем теперь петь под музыку.
Петь 11-й «Г» любил. Репертуар был обширный – от «Beatles» до дворовых песен. В этот раз пели все, даже Лисин и Галкина, которым медведь на ухо наступил. Одна песня сменяла другую. Казалось, конца этому не будет. Все уже устали, но никто не хотел прекращать…


Муза Галкина кивнула Вовику Свирскому, давая понять, что желает с ним уединиться. Вышли на кухню.
– Когда едешь в Москву? – спросила она после долгого поцелуя.
– Ты же знаешь, недели через две. А что?
– Я – тоже.
– Не понял – удивился Вовик.
– А что здесь понимать? Я хочу учиться в Москве.
– А чем плох Первый мед в Ленинграде?
– Совсем не плох. Просто хочу быть к тебе поближе.
Свирский был ошарашен. Они уже целый год встречались. Последнее время только и говорили о предстоящей разлуке, так как у Вовика была многолетняя мечта – поступить в МГИМО.
– Well! Tr;s bien! Beautifully! – вырвался восторг.
– Что других слов нет? – строго сказала Муза, давая понять, что договор на запрет иностранных выражений в общении с ней продолжает действовать.
– Да ты не представляешь, как я рад!.. Как это хорошо, как неожиданно и как правильно!..
Оказалось – главная проблема их жизни легко и быстро разрешилась. Причем легкость и быстрота объяснялись просто: мысль о поездке в Москву посетила Музу всего несколько минут назад. И в тот момент она не думала о предстоящем разговоре с родителями, заранее зная, что они не поймут, будут отговаривать и ругаться. Неоднократно повторится, что конкурс в МОЛМИ выше, чем в 1-ом медицинском… Но все это – потом. А сейчас – очередной долгий сладкий поцелуй. Затем еще и еще, пока на кухне не появился Мазаев. Муза высказала несколько резких фраз в Женькин адрес и выбежала из кухни.
– Извини, я не хотел.
– Все o’key! – радостно хлопнул по плечу Мазаева Свирский и двинулся вслед за Музой, налетев на входящего Лисина.
– Где пожар?! – только и успел крикнуть вслед Гена.
– В душе – ответил за Вовика Женька.
– Душа – понятие религиозное. А жизнь заставляет спросить: твоя-то душа о чем думает? Институт выбрал?
– Моя душа не думает, а только чувствует. Думает у меня голова. Именно она завтра и решит, куда я буду поступать – весело рассмеялся Женька.
– Смеешься, значит, говоришь серьезно…
Смех прервала Рогозина, неожиданно появившись на кухне:
– Мальчишки, дайте закурить.
– Вот еще новость. Сегодня уже второй раз убеждаюсь, что в нашем классе есть курящие девочки – Мазаев протянул ей пачку сигарет.
– Да втихаря почти все мы покуриваем – уходя, бросила Таня.
– Странно, почему до сих пор я не начал курить? – пожал плечами Гена.
– Ты – спортсмен. Мы – физкультурники – резюмировал Женька – Ладно, иди к народу, а я выйду на лестницу, поинтересуюсь, почему Танька так разволновалась?
А она, действительно нервничала, стоя у лифта и жадно затягиваясь, когда подошел Женя с вопросом:
– Не буду делать предисловий. Говори, что стряслось?
Отодвинув со лба каштановую прядь, он увидел слегка влажные глаза. Девушка прижала рукой его ладонь к своей щеке:
– Мазайчик, я еще вчера даже не думала о том, что поняла сегодня…
Женька улыбнулся, напрасно предполагая, что прочитал ее мысли:
– Да, официально наш класс уже не существует, но…
Таня сделала быстрый шаг назад, каблук остановился на самом краю ступени. Она мельком посмотрела на лицо стоящего рядом парня: «Вымахал два метра. И, что самое обидное, мозги и мышцы хорошо развиты, а меня никогда не понимал».
Женька попытался положить руку ей на плечо, но слегка оступившись, девушка отстранилась:
– Все. Пошли отсюда назад…


Время окончания школы и время первой любви совпадают. Это – аксиома.
11-й «Г» – не исключение. Что касается Альчиков, здесь ясно все. Но у других было сложнее. К примеру – Свирский и Галкина. Внешне вроде бы все в порядке – любят друг друга, и слава Богу. Но есть еще девушки, вздыхающие по Вовику, и это ему нравится. Или, например, Женька Мазаев безнадежно влюблен в Таню Рогозину, ибо она встречается с Борисом Ивановым из параллельного класса. А, если еще к этому добавить, что по Тане вздыхает Валерка Голован, а по Женьке тоже кое-кто сохнет, то становится очевидным, что невозможно распутать этот клубок любовных нитей.
А какой сюрприз преподнес всегда презиравший девчонок Гена Лисин?! Он вдруг влюбляется в десятиклассницу Наташу Гуляеву так безумно, что забрасывает и учебу, и спорт…
Продолжать такой список можно долго. Вывод один – каждый к кому-либо тянется, но ответная реакция не всегда бывает положительной. Естественно, что и ревность бродила где-то рядом, но в ненависть к сопернику не перерастала никогда.


Как и накануне время неумолимо быстро перевалило за полночь, и снова пошли гулять.
Ребята двигались по Кировскому проспекту в сторону Невы. Дойдя до Петропавловской крепости, они попали в огромную толпу выпускников и непроизвольно разбились на небольшие группы, а кое-кто оказался и в одиночестве.
Какой-то символизм в этом был. Жизнь должна взять свое. Любая самая сплоченная команда когда-то распадается. Дальше у каждого свой путь…


Любому поколению достается испытание. И этим послевоенным тоже не пришлось остаться в стороне. С первых дней жизни им твердили, что у них счастливое детство, и за него надо сказать спасибо родной стране. Спасибо сказали, а дальше что?
Их деды и отцы тоже были счастливы в детстве. Но юность совпала у одних с гражданской, у других со второй мировой. Там и там лилась кровь невинных людей. Кому из них повезло остаться в живых, никогда не смогут забыть того, что выпало на их молодость. И память эту перенесут следующим поколениям.
А что достанется детям победителей?
Начало взросления содействует появлению рассуждений о том, какие неподлежащие сомнению слова можно в будущем сказать своим детям и при этом быть уверенным, что возражений не последует? Каким козырем бить, доказывая потомкам, что прожили жизнь ради счастья своих детей? Где эта карта? А вот у их родителей она имеется, они – военное поколение.
А, как быть послевоенным? Какие трудности выпадут им? Но, почему нужно что-то пережить для того, чтобы ощутить полезность своего присутствия в этом противоречивом мире? Где же ответы?..
Понятно, родители освобождали нашу Родину в Великую Отечественную. А что освобождалось потом? И зачем нужно было участвовать в боевых действиях?
В двадцать лет в числе рядовых Советской Армии кому-то пришлось въехать на танках в Чехословакию. А, когда было за тридцать, то некоторым из них, уже в качестве офицеров и прапорщиков, досталось участие уже в настоящей войне. И по сей день, можно встретить тех, кто вернулся из Афгана не только с физическими, но и моральными ранами. А сколько осталось там?..
Разумеется, эти локальные войны не идут ни в какое сравнение с самой жестокой бойней в истории человечества. Но «груз двести» приходил к родным и близким, как и похоронки во вторую мировую. И опять же, всплывает разница – похоронки «За Родину, за Сталина!» (если верить лозунгу). А «груз двести» за что?..
Да, и этому поколению также досталась война, только праздника победы не было.
Вот и вспоминается популярное в шестидесятые стихотворение Рождественского «Письмо Франсуазе Саган», пишущего ей «по праву ровесника». Он возмущен тем, что писательница в одной из своих книг окрестила их поколение «лишним». На примере французского солдата, погибающего в Алжире, поэт пытается доказать, что если бы молодежь не стояла в стороне, то такое не произошло бы. Советский литератор не мог мыслить иначе.
А в жизни как? Здесь независимо от желания, можно оказаться в такой ситуации, где просто прикажут идти на смерть. «Страна быть прикажет героем», даже не задумываясь о том, что героизм одних – результат преступления других. И вот здесь умирающие мальчишки очень хотели бы оказаться лишними. Им хочется просто жить, а не бороться за хорошую жизнь.
Но не только в такие печальные истории были втянуты они, успевшие прочитать классиков и выросшие на песнях Высоцкого и Окуджавы. В отличие от большинства своих родителей, они научились анализировать, а не слепо доверять навязываемым кумирам.
Поначалу, искренне веря в «светлое будущее», поднимали целину, строили БАМ.
Но в конце восьмидесятых уже голосовали за демократию и были 19 августа 91-го на баррикадах. Они покончили с коммунизмом и направили путь нашей страны в нужное русло. И, в конце концов, в третье тысячелетие Россия вошла под руководством представителя этого же поколения. Кстати, он – первый глава нашего государства, за которого гражданам не стыдно за последние сто лет…
История, в конце концов, рассудит и расставит все на свои места. Но какой бы ни был ее вердикт, нельзя послевоенных считать лишними, как и любых других.
Каждому достается свое.