Облет

Началу работ на трассе газопровода всегда предшествовал облет. Именно – всегда! Но не в Каракумах, когда я попал сюда впервые. Все мои попытки сесть в вертолет и осмотреть трассу наталкивались на стойкий и всеобщий саботаж. То горючего нет, то пилот запил...
Пришлось звонить главному начальству, с которым я, кстати, дружил.
Только после этого мне объявили, что «лететь подано».
- Но смотри... – предупредили загадочно.
- Я и лечу смотреть! – беззаботно ответил я, вызвав некоторую панику у компрессорского начальства.
На вертолетной площадке было довольно оживленно. Пожаловало даже партийное руководство района.
- Тебя провожают! – пошутил кто-то из моих ребят. Если б он знал, насколько был прав. А тогда просто посмеялись.
Взлетели...
Да, надо ж рассказать, что такое облет. Дело в том, что сверху, извините за банальность, трасса, как на ладони. В море песка довольно легко разглядеть острова такыров, гипсовые линзы, дрожание воздуха и конусы из трупов насекомых над свищами. При облете эти места наносятся на трассовку, привязываются к местности. Для того, чтоб, когда пойдем по трассе уже ногами, были внимательны и осторожны.
Едва пролетели над пустыней километров пятнадцать, как до меня дошло, отчего так не хотели выпускать нас в облет. Потому что слева и справа от ниток газопроводов алыми заплатами на бежевом пошли маковые посевы. Шли они не сплошняком, а именно заплатами. Видимо, в тех местах, где сажать мак было удобно и продуктивно. Почему вблизи газопроводов. А потому, что рядом, какая-никакая, а дорога... Да и охрана могла брать электричество от газопроводной ЛЭП...
Пилот изучающее стал на меня поглядывать. Но я и глазом не моргнул. Оно мне надо? Судя по количеству и чинам людей на вертолетной площадке, эти посевы «курируют» серьезные товарищи. Мне с ними тягаться? Зачем? Да и как? Не-ет! Тут явно чужой монастырь!
Оп-па!
- Садимся! – дал я команду пилоту.
Сели... Метрах в ста от газопроводов рос мак. Как говорят, «стройными рядами». Пилот забеспокоился. Но зря. Меня заинтересовал только сине-зеленый такыр, разбросавший трещины вдоль газопровода. Такие такыры очень засолены, имеют высокую проводимость. Идеальное место для коррозии. Я добыл из вертушки сажень, привязал начало такыров к ближайшей опоре, записал ее номер, вымерил длину участка... Текучка.
Пилот очень внимательно наблюдал за моими действиями. Поняв, что на посевы даже не смотрю, повеселел и даже стал помогать.
Так мы провели почти весь день...
По прилете, даже не удивился, что людей, встречающих нас, многовато.
- Ну, как? Что видел? – бросился ко мне начальник управления.
Остальные молча обступили нас, когда я, достав трассовку, стал показывать ему опасные места и даже один свищ.
Лица присутствующих постепенно разглаживались.
- Это все? – на всякий случай спросил начальник.
- Все... – удивился я. – А что? – А потом, вроде, как вспомнил: - Ах, да, змей много!
Все рассмеялись. И разъехались.
С тех пор наступила замечательная жизнь. Из вагончика, где нас разместили сначала, переехали в замечательный коттедж со всеми удобствами. Плата за проживание была назначена символическая – три пятьдесят в месяц со всей бригады!
Подсобки всех окрестных магазинов открывались при нашем появлении мгновенно, являя нашему благодарному взгляду все чудеса тогдашнего дефицита.
Но главное, никаких проблем не было с работой. Техника приходила вовремя, процентовки подписывались на лету...
И с питанием стало сказочно, ибо я стал получать приглашения на охоту...
Мучила ли меня совесть?
Если честно, нет!
Они жили по своим законам, внятным и естественным для них. А я? Сегодня тут, завтра...
Работа, моя работа была счастьем и спасением. Спасением? Ну, да! От бытовых и просто домашних неурядиц, от несвободы и скудости городского быта, от скученных и скучных мыслей. Пески, ревущий на барханах вездеход, запах пыли и перегретого железа и тонкий, терпеливый привкус настоящей опасности. В этом была моя свобода. Да еще какая!
Я не умел тогда писать прозу. И не помышлял даже об этом огромном окне, уводящем в совсем другой мир. Я писал стихи. Думаю, что плохие. Или, в лучшем случае, не очень хорошие. Именно поэтому, они не уводили никуда. Только фиксировали ощущения дорогие мне, но сиюминутные.
Оставалась трасса. И я ее любил больше всего на свете. Ведь именно там, как мне казалось, был проложен мой путь. Путь безлюдья и удачи.