Где ты, любовь?

   Надежда вошла в квартиру, захлопнула дверь, привалилась к ней спиной. Какое-то время постояла, отдыхая в полной темноте, затем рука привычно нашарила выключатель.
Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять – мужчины здесь не живут. На вешалке легкое летнее  пальто бирюзового цвета, рядом, на соседнем крючке на плечиках розовый плащик. На полу – бирюзовые, в тон пальто, туфли и розовые сандалии, на манер древнеримских, с переплетением тонких ремешков до середины голени.
 
   Надежда сняла пальто ярко-малинового цвета, повесила рядом с  остальной одеждой. С облегчением сбросила с ног туфли – большую часть дня провести на шпильках, пусть и не запредельной высоты, та еще нагрузка. Не отрывая ступней от пола, крутнулась перед большим напольным зеркалом в одну, затем другую сторону. Осталась довольна: покрытое амальгамой стекло отразило изящную, стройную фигурку, не полные, скорее слегка суховатые ноги, прямую спину, грудь. Грудь, конечно, невелика, на иной мужской взгляд – так даже и маловата, но хозяйка не комплексовала по этому поводу. Увеличивать надои молока в стране никогда не входило в ее планы.
 
   Без видимых усилий наклонилась, зацепила пальцами розовые домашние тапочки в виде слоников с поднятыми вверх хоботками. Хотя, учитывая длинный ворс искусственного меха, это были, скорее, не слоники, а мамонтята. Не обуваясь, как была в чулках в сеточку, прошла на кухню. Тяжело опустилась на табурет. Скатала бубликом с одной ноги чулок, затем с другой. И лишь тогда сунула ступни в уютное нутро мамонтят. Посидела.

   День выдался напряженным. Сначала открытие выставки модного художника, куда стянулся весь тусовочный свет: раскланивание, ничего не значащие фразы, неспешное передвижение от картины к картине. Фуршет. Затем ночной клуб – единственный слабоалкогольный коктейль, больше она себе никогда не позволяла, заботилась о здоровье и… одинокое возвращение домой.

   «Ну, и хрен с вами!» - с неожиданной злостью подумала Надежда.
 
   «Они» - это гипотетический партнер, с которым должна была познакомиться Надежда и залучить в свое гнездышко.

   Поднявшись с табурета, сделала два шага к холодильнику. Распахнула дверцу, покачалась с пятки на носок, захлопнула. Есть не хотелось. Клацнула клавишей электрочайника. Снова распахнула холодильник и на сей раз достала маленькое низкокалорийное пирожное.
 
   Уставившись неподвижным взглядом в темное кухонное окно, а скорее внутрь себя, попила слабо заваренный зеленый чай.
 
   Встала, поставила чашку с блюдцем в раковину – помоет утром – и направилась в комнаты. В свое гнездышко, как она любовно называла двухкомнатную квартиру. Миновав дверь гостиной, вошла в спальню. Гнездышко было выдержано в двух тонах. Розовое и белое. Села на пуфик у туалетного столика. Какой бы усталой она ни была, процесс снятия макияжа исполнялся неукоснительно. Избавление от красоты напоминало священнодействие. Ряды пузырьков и флакончиков, назначение которых было понятно женщине, иного мужчину повергло бы в шок и вызвало в памяти школьный химический кабинет.
 
   Тут же, на краю столика стояла в белой рамке фотография 13х18 Людмилы Марковны Гурченко с автографом. Размашисто, через все изображение, тянулась надпись «Надежда. Мир будет у наших ног!»

   Хозяйка провела пальцами по глянцевой поверхности изображения. Девизом всей ее жизни был лозунг: «Надежда умрет после Надежды». Смысл его каждый был волен толковать по своему разумению.

   Открыв небольшой тубус из прозрачного пластика со стопкой маленьких кругляшей из вискозы, Надежда взяла верхний, капнула молочко для снятия макияжа и приступила к таинству. По мере избавления кожи от косметики, все больше проявлялся возраст. Кожа, уже не такая упругая, как в двадцать лет. Морщинки, которых было бы больше, не прячься за ушами тоненькие бледные шрамы – результат подтяжек. Седина… Нет, вот седины совершенно не видно, за этим Надежда следила тщательно.
 
   Руки привычно порхали, а мысли текли свободным потоком. Сегодня на выставке, а потом – вот совпадение! – и в клубе ей приглянулся мужчина. Незнакомый, среди людей, в окружении которых Надежда обычно вращалась, его до сей поры не бывало. Как раз в ее вкусе. Рослый, выше нее минимум на полторы головы, плечистый, с волевым, решительным лицом и ямочкой на подбородке.  Навскидку - лет тридцати пяти. Надежда и любила именно таких, тридцати – тридцатипятилетних. Поднаторевших в постельных баталиях, умелых. Горячих, как арабские скакуны и выносливых, словно владимирские тяжеловозы.
 
   Впрочем, как ни старалась сегодня Надежда обратить на себя внимание, жеребчика перехватила Наташка. И, вот же стервочка, специально, когда покидала с ним клуб, прошла мимо Надежды и вызывающе вильнула бедром. Да, у Наташки есть неоспоримое преимущество перед Надеждой.

   Нет, конечно, Надежда не влюбилась в этого красавца, но любви хотелось. Пусть не на всю жизнь, в такую любовь она не верила, а хотя бы на месяц, на неделю. На ночь, черт возьми! Душа нуждалась в мужском внимании и ласке. Ровесники Надежду не интересовали. Не интересно с ними, да и достойных... Где они, достойные?

   С лицом было покончено. Она вытянула губы трубочкой, словно дуя в блюдце с горячим чаем или задувая горящую свечу. Расслабилась. Повторила. Несколько раз.

   - А! О! У! И! Ы! – громко и внятно произнесла Надежда. Она прочитала, что подобные упражнения делают губы несколько более пухлыми, придают им чувственный вид.

   Встряхнула головой. Да, партнерами обзаводиться становится все труднее. Да и шутка ли – телу 84 года уже. Но душа-то молодая, любви жаждет!

   - Надежда умрет после Надежды! – как заклинание произнесла она и направилась в ванную делать горячий компресс для губ.