Невидимый город

За брючину зацепилась странная ветка, она была скручена почти в кольцо. Я отцепил её, думая об изменчивости природы, так настойчиво утверждаемой Дарвином.
Пахло лавандой и мёдом.
Тропинка теперь поднималась вверх, то петляя меж кустарником, то почти исчезая среди нагромождений белых, как снег, камней. Я предусмотрительно надел прочную куртку-ветровку, что оказалось не лишним. Концы ветвей были острые, без листьев, и приходилось беречь руки. Чуть не оступившись, я подумал о том, что человек, переселившись в город сотни лет назад, утратил способность существовать вне комфорта. Это был бесспорный минус.
Сколько ещё идти в гору?
Машину пришлось оставить у придорожного кафе, примерно в двух километрах от склона горы. Пока я шёл по ровной местности, проблем не было, это напоминало вылазку на природу. Но подъём быстро отнял остаток сил.
Надо меньше курить…

Я всегда искал истину. Да, я был одержим ею, как наркоман одержим дозой, как пьяница - бутылкой. Тяга к знанию обнаружилась рано, и я, движимый ею, постарался получить образование. Кто-то поступал в высшее учебное заведение для престижа, кто-то искал профессиональное призвание, кого-то тянули родители, кто-то поступал просто так, за компанию…
Меня мучили смутные ожидания раскрытия тайн мироздания. Я ощущал свою неполноценность, видя на экране телевизора знаменитых учёных, научные институты, в которых проходили интересные исследования. Мною овладевала зависть к счастливцам, открывавшим новые законы и объяснения явлений.
Но вместе с дипломом мне выдали разочарование – в довесок. Я ощутил себя шайбой, которую вот-вот подложат под винт, чтобы закрепить деталь в сложной, но мёртвой машине. Можно было бы закончить ещё один факультет,  и ещё один… Сколько их было бы необходимо, чтобы погасить весь интерес?
Однако дело оказалось не в количестве, а в принципе – его я усвоил через некоторое время, которое можно было окрестить зрелостью… О том, как выбирать и сортировать знания. При такой постановке вопроса самообразование оказалось не так страшно, как его малевали преподаватели-профессионалы, получающие деньги не знаю за что.

К сорока годам мне уже не хотелось становиться знаменитым учёным  с громким именем. Всё, что меня интересовало – это ответы на вопросы, которые должны были завершить строительство некоего эфемерного здания, возводимого в моём сознании моим же подсознанием. Я желал, чтобы все кирпичики в нём были на своих местах и в требуемом количестве.

…Подъём длился около часа, и я совершенно обессилел. Цель была достигнута - ей оказалась обширная площадка, поросшая редколесьем и травой, доходящей чуть ли не до подбородка. Но тропинка не закончилась, и я последовал по ней вглубь этого зелёного оазиса среди скал.
Мне пришлось пересечь всю площадку.
У её противоположного края я обнаружил брезентовую палатку, место для костра и небольшое озерцо, питающееся немощным ручьём. Он сочился из расщелины, наполнял это озерцо и вытекал из него, промыв горную породу по ту сторону откоса.
Об этом месте я узнал из местной телепередачи. Здесь жил настоящий отшельник, о каких рассказывают легенды и писания. Отшельник в двадцать первом веке…  Ходили слухи что он живёт здесь уже много лет.
Я заглянул в палатку, она оказалась пуста. Я опустился на чурбак возле кострища – там ещё тлели угли. Что-то подсказывало мне, что хозяин отлучился ненадолго, и нужно ждать. Усталость охватила всё тело, ноги гудели, на руках горели царапины.

- Здравствуй, мил человек.
Я ощутил прикосновение к плечу и обернулся.
Пожалуй, что старик. Рубашка из плотного материала, по виду льняная, заправленная в линялые джинсы, обуви нет совсем.
Лицо…
На лице морщины, но кожа не дряблая – гладкая, словно просоленная морскими ветрами. Волосы седые, длинные, собранные в узел на затылке. На голове бейсболка. Глаза когда-то были голубыми, или серыми…
Левой рукой он придерживал тележку, груженную хворостом, какие бывают для перевозки чемоданов. Вдобавок к ней были принайтованы две большие ветки, не уместившиеся в саму тележку.
Он улыбался так, как это делают душевнобольные.
Свалив дрова у палатки, он подбросил несколько толстых веток в костер, и пламя тотчас охватило их. Вставив рогатину в отверстие в земле, он приспособил на слеге чайник над огнём.
- Будем чай пить. Как звать тебя?
- Михаил. А ваше имя – Фома?
Он сел рядом, на такой же чурбак.
- Ну да, Фомой меня кличут, верно. Всё-таки показали они сюжет-то?
Он ушёл в палатку и вскоре вернулся с кувшином. Умакнув в него лист, сорванный тут же с дерева, он провёл им по моей руке. Сильно пахнущая жидкость, цветом напоминавшая йод,  окрасила кожу. Жжение утихло.
- Ох, спасибо. Они не говорили, что вы ещё и травник.
- Да какой из меня травник. Так, немного.
Чайник закипал.
- А ты, Михаил, вижу, не из тех будешь.
Мне стало неудобно. Но это длилось одно мгновение, любопытство взяло верх. Я понял причину этого неудобства - стыд за действия и намерения других людей. Вдруг вспомнилось, какой ажиотаж поднялся вокруг семьи Лыковых, и чем всё закончилось. Плохо закончилось.
- Фома, скажите, а вы здесь круглый год живёте? И зимой?
Он налил кипяток в две кружки, сыпанул туда по щепотке какой-то травы. Над поляной поплыло душистое облачко.
- Ты с сахаром пьёшь, али так? Без сахару духовитее, да. Пусть настоится чуток.
Он сел рядом, и его плечо коснулось моего. Усталость отступала.
- Ну да, круглый год. Зимую тут, под снегом. И холодильника не надо - продукты не портятся.
Его улыбка начала меня раздражать.
- Ну, ну, шутю я. Нешто здесь зимой ловко будет? Зимой я на дачу перебираюсь, один добрый человек мне там разрешил. Дача, значит, его. Сам он в городе живёт, а меня пускает зимовать. Там и печка есть, и свет…. Ну, а как только тепло в долину приходит - я сюда.
- В этой передаче – они сказали, что вы питаетесь грибами, кореньями, ягодами…
Я тут же ужаснулся своим словам, но было уже поздно.
- Точно. Жуков ем, кузнечиков, как китайцы.
Мы оба рассмеялись.
Он подал мне кружку. Сказать, это что было вкусно – не сказать ничего. В меня вливалось солнце, настоянное на малине и лунных лучах с добавлением лесного ветра. И ещё я почувствовал, что теперь сил хватит на не один такой подъём.
- Ну, задавай свой главный вопрос, Миша. Ты ведь не за тем пришёл, чтобы спрашивать, что я ем на завтрак и обед.
- А и правда – чем же вы питаетесь? – не моргнув, сказал я.
Он опять улыбнулся, но на этот раз по-иному, какой-то особенной внутренней улыбкой. Так умеют улыбаться ламы.
- Крупы у меня мешок. Заместо подушки. В месяц-то мне много её нужно? Три-четыре кило самое большое. Масло постное, да соль… Чай вот, тут вот всё растёт. Ну и то, что сам найду – ягодка какая, в долину спускаюсь по грибы. Да сноха иногда мясо приносит, но немного. Много здесь не сохранишь.
Фома посмотрел на меня так пристально, что мне стало не по себе. Зачем я пришёл? Зачем я надоедаю человеку, отвлекаю его от жизни? Хотя какая это жизнь – в одиночестве? Без общества, без близких… Непонятно. Что непонятно? Отшельничество, единение с природой, очищение, мудрость… Ах, да, мудрость, истина… Истина?
- Скажите, Фома, вот я смотрю на вас и думаю, что вы абсолютно счастливый человек. Так ли это?
Он помолчал с минуту и подбросил поленьев в огонь.
Солнце опускалось к горизонту.
- Это есть твой главный вопрос. Странно мне, Миша, что ты до сих пор не ответил на него сам.
- Но я не знаю ответ…
- Ты верно сказал – да, это так оно и есть.
Его глаза словно светились внутренним светом, никак непонятным мне.
- Но что есть у вас такого, чего нет у меня? Что, что это? Что даёт вам силы?
Он встал с пенька.
- Пойдём, я покажу тебе.

Мы подошли к краю поляны.
Перед нами простиралась долина. Прямо под горой – лес, отчерченный ниткой шоссе, за ним река несла свои голубые воды. Левее посёлок речников, дальше снова лес, правее начинались поля бывшего совхоза «Светлый Путь». Ещё дальше всё терялось в предзакатной дымке ли, в городском смоге ли… На горизонте синела гряда гор.
Он указал посохом в даль.
- Видишь эти горы? Там, за ними, лежит прекрасный белый город. Он такой прекрасный, что воспоминание о нём всегда придаёт мне силы и делает меня счастливым.
- Но там, насколько я знаю, только Южноуральск. Другого города там нет.
Дед обиделся.
- Нет, Южноуральск дальше. А этот город прямо за склонами гор, он гораздо ближе.
- Что же это за город? Я никогда не слыхал о таком. Расскажите, - тут я уже понял, что дед сочиняет.
- Хорошо, если ты хочешь. В хорошую погоду он отражается в небесах. Я был там всего один раз. В этом городе живут добрые люди. Они не враждуют и никогда не печалятся. Они всегда рады гостям, будь то иностранец или зверь. Там не бывает зимы, а только круглое лето. Там бьют фонтаны и по вечерам поют соловьи в садах, а на площадях – танцуют и влюбляются. Там вечная юность и любовь.
- Хм… И этот город – там, за горами?
- Да.
- А у вас есть фото? Хотя, конечно, это не доказательство, да… А кто-то, кроме вас, видел этот город?
- Конечно. Многие его видели. Он так прекрасен, что его любви хватает на всех.
Дед явно заговаривался. Но меня терзали сомнения, и хотелось знать, в чём тут дело. Может, дед употреблял особую траву, или был слаборазвитым? Или врал безбожно?
- Хорошо. А есть какие-либо другие доказательства, что он существует?
- Есть.
- Какие?
- Собери котомку на три дня, и отправляйся сам через горы. К вечеру третьего дня ты сам увидишь его. Только в попутчики никого не бери.

Мы снова сидели у костра и пили дедов волшебный чай.
Я думал над его словами.
Всё оказалось и просто и сложно одновременно. Вот так, взять и пойти. И увидеть всё собственными глазами. Но – три дня пути? У меня одышка, и силы уже не те. В конце концов, зачем он мне, этот город? Я живу неплохо, есть квартира, машина, положение на работе…
Нет, определённо это мне ни к чему.
- Ну, как знаешь. Вольному – воля, - проговорил Фома и хитро улыбнулся.

Я попрощался с ним уже затемно. Он насыпал мне целый пакет своего сухого духовитого чая, и мне показалось, что это именно то, зачем я и приходил.
Я спускался по тропинке с облегчённым сердцем. Долго ещё мерцал сквозь листву чащи огонёк его костра, словно это была некая одинокая звезда в абсолютно чёрном чужом небе…
На дорогу я вышел быстро.

И понял, на что была похожа та ветка.
На змею, пожирающую свой хвост.