Дикарь

                "...Не торопись! В твоих туманах,
                Я растворюсь, в них нет обмана,
                Во влаге призрачной небес
                Я растворился и исчез..."  Имманенс Маг Рун



               Дверь единственного в таежном поселке кафе распахнулась, и вместе с клубами  холодного воздуха, вошел мужчина. Нельзя сказать, что ко всему привыкшие сибиряки, не обратили внимания на - 30 и забыли о теплой одежде, но вошедший явно решил покорить северный полюс: на нем была медвежья малица, скроенная умельцем, штаны из волчьих шкур и такие толстые рукавицы, что сразу было понятно, что Деду Морозу к их владельцу не подобраться. Ноги неизвестного окутывали огромные медвежьи унты.

               Умолкли пьяные беседы, хихиканье разнокалиберного возраста девушек на выданье, буфетчица  неприязненным взглядом уставилась на вошедшего...Пришелец словно и не заметил этого-он сразу направился к прилавку, где сбоку висело меню. Не поздоровавшись, он быстро перечислил:
               - Будьте любезны, жареную картошку с капустой... вот эти котлеты.., хлеб...целую буханку, только порежьте, пожалуйста...и томатный сок...
               Будь у буфетчицы уши волка или хотя бы собаки, они бы поджались.., не столько звук голоса, сколь манеры и слова пришлого разнились и дразнили окружающую атмосферу. Мужчина, вроде как и не чувствовал ее.
               Атмосфера грозила разродиться чем-то этаким, но в это время пришелец начал есть: он настолько стремительно распустил капюшон, и так набросился на еду, что это смутило аборигенов-вонзив крепкие белые зубы в кусок хлеба, он зарычал, он жадно глотал котлеты, почти не жуя их, тарелка картошки исчезла мгновенно...

               Меж тем, атмосфера явно изменилась. Первыми закрутили носами  убеленные жгучим белым перманентом 15-16-летние свиристелки, сидевшие ближе всего к угловому столику, а затем и остальные...Прохор Севостьянов, таежный охотник, почувствовал сильный запах берлоги: медведей,их крови, укрывища,слюней, и еще много чего такого, что отличало пришельца от охотника...Да и кто в такой мороз пойдет в тайгу, ведь на следующей неделе морозы покрепчают..?!

               Слушай, ты, парфюмер, ну и воняет от тебя,- не выдержала Жанка Пирогова - не обремененная образованием, девица,- козел и то лучше пахнет.
               Она жизнерадостно объвела присутствие глазами, оно соизволило заржать и застучать по столам, и выждав пробившуюся, на мгновенье, тишину, хотела продолжить, но не смогла. На нее смотрели два темных провала, в глубине которых едва угадывались глаза. Впрочем, реакция мужика была мгновенной - с извинениями, он направился к буфетчице, та, замерла, в предвкушении вкуса крови...
               Чего конкретно хотела буфетчица, так и осталось неизвестным, жизнь вновь ее обошла - в руке незнакомца затрепетала крупная купюра, и она, как всегда, сдалась. Брезгливо морщась,  женщина утащила тяжелые меховые вериги в подсобку, там было также холодно, как и на улице, но до них не могла добраться ни одна собака...

               Когда пришелец вернулся жизнь кафе текла своим чередом. На него, если и обращали внимание, то дойти к угловому столику не было никакой возможности-кафе было набито битком, вновь подошедшие девушки,заняли все свободные стулья углового столика, равнодушно-спокойно тесня ноги незнакомца крепкими толстыми бедрами. Если одинокий путник, и даже компания, имели претензии к чужаку, то сколь бы ни были серьезны их намерения, они расслаивались и растворялись по дороге: пробираясь мимо тесно стоящих столиков, приходилось со всеми переговариваться, многократно жать руки,объясняться, говорить, размахивать руками, сердиться и радоваться и, в конце концов, цель путешествия растворялась, пряталась и таяла в бурных водах бытия. Когда же самые упорные все-же добирались почти до цели, все их надежды рушились-пройти бойких местных красавиц не смог бы и Джон Хиллари-покоритель Джомолунгмы.

              - Ну, стой, ну дай я спрошу,-пьяно сердился местный Хиллари. Но кто его слышал?! А уж смог бы послушать?! Визгливый девичий смех, подначки, коленки, плечи, груди...Это вам не Джомолунгма, и Хиллари терялся, на кой черт ему сда...
              - Машка,- еле держась на копчике тянул он,- как выросла, как округлилась,- и он уже тянул свои руки.
              Руки его сталкивались с другими, он недовольно поворачивался:
              - О, Вован, здорово! Давненько не виделись.
              - Здорово, Копченый. Да уж, времени пробежало...
              - А помнишь, Вован, как мы напоследок..!
              - Да уж, погудели! Десять пол-литр белого, портвейна ящик, да еще за первачом раз десять гоняли...
              Собеседники впадали в мечтательную задумчивость. Крашеным мочалкам такое их состояние не нравилось, и они всем скопом наваливались на задумчивость-груди крепко прижимались к мужским телам, бедра елозили туда-сюда-задумчивость девушкам была несвойственна, ведь жизнь так коротка.
              Когда мечтательная задумчивость, в коротких белых одеждах, спешно сбегала прочь, и парни пускали в ход руки, девицы слегка меняли тактику:
              -Ну, куда суешь руки..?! Куда?!
              Визг и смех, меж тем, достигали пика: у машки, ольки, таньки...блестели глаза, струились гормоны, бурлила кровь-жизнь налаживалась.

              Голова незнакомца покоилась на столе. Он был далеко:
              Бежали вокруг стволы деревьев, шли медведи, рычали волки, лось сердито мотал головой-его обступила тайга...
              -Эй, ты, ты что помер..?!
              Сильный толчок в плечо разбудил его. Он  злобно-непонимающе уставился на силуэт женщины перед ним. Потом он успокоился и опять опустился на стул...
              - Все, милок, пора! Все уже ушли...Давай, давай...Нечего гляделками шарить, я закрываю...Щас, самую грязь уберу и все...Остальное, завтра.
              Чужак направился за одеждой, женщина нагнулась, подоткнутая юбка ничего не скрывала:толстые черные колготки, обтягивали мощный тыл и красивые ноги, сквозь них светились белые трусики...
              Мужчина невольно споткнулся.
              -Ну, ну чего?!
              Буфетчица зло стрельнула взглядом, многолетнее, давно сдерживаемое раздражение, всколыхнулось, как ретивый рысак-чемпион.
              -Чо встал, иди куд...
              Закончить она не успела, рука мужчины, с размаху, вцепилась в ее промежность. Женщина болезненно вскрикнула и ударила по руке, раз, другой, третий...Удары становились все слабее, хотя боль не становилась меньше-мужчина уже двумя руками мял ей половые губы, внутреннюю поверхность бедер, растягивая и срывая волоски...

              Она сдалась. Как рано или поздно сдается любой человек, чье одиночество заходит слишком далеко. Борется женская гордость с одиночеством, сражается, а оно объезжает ее по кривой, оно смеется ей в лицо:
              -Ну что, строптивая кобыла, не надоело еще привередничать?! Смотри, подкину тебе нечто особенное, закаешься...
              Знаете ли вы, как трудно бороться женской гордости с обыкновенной подушкой? Что уж говорить о другом! Как горько, как безысходно плачет ее женское естество без детей, без мужской руки, без надежды. Безнадежность ее сестра, а подушка -лучшая подруга, которой достаются самые горькие слезы...Не дай вам жизнь вкусить такую горечь...
              Она сдалась, но голос ее не подвел, он был холодным и отдавал металлом:
              -Быстро убери руки!
              - У-у..,-мужчина застонал от сдерживаемого желания и стыда,-поверьте...
              - Я тебе поверю! Сегодня переночуешь у меня.., иди забери одежду, я пока сама оденусь...