Домой

Случалось ли Вам когда-нибудь умирать?
Нет, умирать не в общепринятом смысле этого понятия, видя слёзы близких тебе людей, безудержное горе матери, страдания  любимой женщины и медленно опускаемый в землю гроб с собственным телом, а умирать иначе - по-настоящему: быть проглоченным холодной пастью забвения, отброшенным волею расчётливой судьбы-интриганки на остров выживания, разрываемым изнутри демонами сомнений, душевных терзаний и неопределённости. Или же оставшись по эту сторону многомерности событий и пространства, уничтожить себя постоянно растущей потребностью ухода от  реальности, растоптать своё настоящее и будущее тяжёлыми башмаками безразличия и опустошённости, безвозвратно опускаясь до уровня одноклеточного.
Всё это и многое другое пришлось испытать герою произведения, начавшему жить с определённого момента в двух параллельных измерениях.
Что заставляет одних людей упорно двигаться вперёд, а других сбиваться с Пути и плыть по течению безысходности? Существует ли универсальная прививка от лицемерия, беспринципности и порока и есть ли в ней необходимость в жизни каждого человека? Где та грань дозволенного, переступив через которую человек автоматически лишается  осознания первоначального предназначения и запускает программу целенаправленного самоуничтожения во избежание заражения своим вирусом Операционной Системы Мироздания?
Вот извечные вопросы, ответы на которые пытается найти герой романа на фоне бытийности сюжета, наполненного самоотверженной любовью, "мусорским" беспределом, наркотическими откровениями, музыкальными страстями, тюремными реалиями, а также мифами и правдами о заражении СПИДом.
Какая из реальностей окажется спасением для героя, а какая - гибелью?
Узнать об этом Вы сможете, прочитав роман "Домой", первая книга которого публикуется ниже (или на нашем сайте). Не судите строго, Уважаемый Читатель, ибо это первый прозаический опыт автора, судьба которого тесно переплетается с судьбой героя произведения. Не исключено, что со временем некоторые эпизоды будут подвергнуты  авторскому редактированию и корректировке. Почему - "со временем",- потому что я, поведавший Вам эту историю, на данный момент пишу её, находясь в колонии строгого режима, осужденный к лишению свободы по статье 228.1 на 5 лет  6 месяцев.
Своё тридцатилетие я встретил здесь же в марте позапрошлого (2008) года, а на воле окажусь лишь в конце 2012 года (если не произойдёт какого-либо чуда типа амнистии, поправок или УДО).
Было бы очень любопытно услышать (т.е. прочитать) отзывы по поводу этой части, которые Вы можете скинуть мне на E-mail: ma-versh@yandex.ru. Я же в свою очередь обязуюсь не разочаровать Ваши ожидания в отношении опубликования продолжения романа, поскольку самобытность и не тривиальность сюжета будоражит даже моё собственное сознание.
Итак, некоторые события и лица, описанные в данном произведении, не вымышленные, поэтому имеющиеся совпадения считать не случайными.



                Посвящается Алёне

 
                ДОМОЙ
                Книга первая
 
Я поступил так, как подсказало мне моё сердце. Возможно, поначалу я даже сам не осознавал истинную причину принятого мной решения и сделанного шага, но внутренний голос настойчиво подсказывал мне, что так продолжаться больше не может. Внешнее и внутреннее – этот конфликт достиг своего апогея. Надо было что-то менять. Прекрасно предвидя все отрицательные моменты своего ухода, я решил перечеркнуть всё то, что целый год мне безапелляционно представлялось основным смыслом жизни.
Было, что терять: во-первых, возможность заниматься любимым, но, к сожалению, опостылевшем в последнее время, делом – музыкой (кстати, пропаже интереса к ней тоже предшествовало не мало драматических событий); во-вторых, автоматически лишился места, где мог, оставшись наедине с самим собой, привести (или хотя бы попробовать) исковерканные мысли в порядок или просто  насладиться одиночеством; в-третьих, терял очень веское слово поддержки человека, чьё мнение и репутация здесь имели значительный вес; в-четвёртых, такая мелочь, как просмотр DVD-фильмов, прослушивание музыки в качественном звучании; в-пятых, отсутствие претензий со стороны администрации по поводу работы, хотя там я находился совершенно по своей воле, не являясь работником клуба или администрации вообще; в-шестых, в-седьмых, в-десятых…
 Минусов хватало, и большинство из них упирались во внешние, в материальные стороны существования, бытовуха, “нычка”, где можно было “загаситься” под предлогом реализации гениальных творческих планов и масса другой “шизы”, так гротескно культивируемой некоторыми индивидуумами. Но были и плюсы. И для меня, осознавшего, наконец-то, что внешние преимущества по сравнению с внутренними самоощущениями - лишь пыль, чаша весов с надписью “Оставь” перевесила чашу с надписью “Останься”. Сердце безудержно рвалось из груди, душа рассыпалась вдребезги, с рассудком творилось что-то такое, что мозаика сознания никак не соглашалась сложиться в какую бы то ни было логическую картину. И несмотря на это,  я всё равно ликовал.
Произошёл какой-то необычайный прорыв в сознании, который указал мне на то, чего я по-настоящему хочу и что для меня истинно дорого. Целый год занятия тем, что не принесло ожидаемых плодов, почти безрезультатная затрата физических и моральных усилий и, наконец, признание собственной несостоятельности в определённой области, заставили меня крепко призадуматься и принять, я верю, единственно верное решение. Прочь сомнения и терзания, шаг на месте я приравниваю к шагу назад, а “маленькая смерть” и здоровая доза стресса в виде психологической встряски и смены обстановки всегда были стимулом для создания новых шедевров, новых открытий, новых звёзд.
Зато какое умиротворение. Священная леность, растекающаяся от меня и заполняющая все зияющие поры бытия, самоудовлетворение от сброшенных оков ответственности и принудиловки, маленький островок свободы в океане всеобщего заточения. Бегство, слабость, трусость – скажете вы. Плевать! Я - такой, как есть и подстраиваться под кого-то, пытаться всем угодить, продолжать притворяться слепым я не собираюсь. Я принимаю вас такими, какие вы - не идеальными, со всеми вашими тараканами, заморочками и амбициями. Хотя не редко терпение лопается и тогда… Перерождение – возражу я и оставлю вас копошиться в муравейнике иллюзорности и лжедостижений, доказывая существование иного Пути, в котором нет места безрассудному гневу, испепеляющей души гордыне, взаимным претензиям, патологическому самовозвышению и заурядному человеческому неуважению.


- 1 -


-Стоять! Милиция!
“Ого. Ещё этого не хватало”,- успело мелькнуть у меня в голове.
-Не двигаться! Всем оставаться на своих местах!- непрекращающиеся выкрики прорезали тепло июньского краснодарского вечера и становились всё громче.
“Неужели, это нам”,- вдруг дошло до меня. Я захотел оглянуться, и в следующую секунду сильный толчок в спину заставил меня больно удариться грудью о стоявший рядом с нами автомобиль.
А дальше всё как по сценарию, кому-то известному на личном опыте, кому-то из телесериалов: заламывание рук, защёлкивание “браслетов”, “бережное” укладывание лицом на землю. Столкновение с “мусорами” не в новинку ни для кого из нас, но менее неожиданным от этого оно не становится. С неохотой, но с кристальной ясностью начинаешь осознавать, что планы на вечер кардинально изменились. Ещё стопроцентно не зная, в чём тебя сейчас начнут обвинять, твой мозг лихорадочно шарит в поисках выхода из лабиринта минувших и предстоящих событий. Надежда на то, что просто обознались и “принимают кого-то не того”, слишком призрачна. А учитывая то, что за пять минут до этого, общался с наркоманом, который в твоём присутствии неоднократно варил и употреблял “ширку”, связь этих событий становится необратимо прозрачной. Хотя, может быть, действительно обознались и задержать собирались его. Наверняка, для этого нашлось бы  немало поводов.
Связь между наркоманами и правонарушениями такая же очевидная, как между младенцами и памперсами: и наркоманы, и младенцы гадят, сами того не желая и особенно не осознавая. Но воображаемое зловоние и куча фекальных масс в виде проблем для всех окружающих, создаваемых наркоманом, несоизмеримо огромнее натуральной младенческой “лепёшки”. Тут и воровство, и мошенничество, и грабежи, и разбои, и нелегальный бизнес, и контрабанда, и наркоторговля…
-Ну, наконец-то, взяли этого наркоторговца,- как обухом по голове возвращает в реальность фраза сотрудника в штатском,- добегался, ублюдок.
“А вот это уже напрасно, оскорблять совсем ни к чему, и такими безосновательными заявлениями бросаться, тоже не стоит. Я не ублюдок и ни от кого не бегал”.
 Вообще, мы с Иваном собирались сейчас ехать до ближайшего банкомата, чтобы с моей карточки снять 5000 рублей. Ваня неоднократно выручал меня, был моим “одностаничником” и хорошим приятелем, а ещё он был “дэпсом”, то есть работником ДПС. В этот вечер он собрался с друзьями поехать на море, позвонил мне, поинтересоваться, не займу ли я ему на пару недель “штук” пять.
-Да, не вопрос,- ответил я.
В кредитоспособности Вани я ни на секунду не сомневался. Тем более помощь человеку, способному в случае необходимости уладить вопросы в ГАИ, весьма дальновидное и перспективное действие.  сейчас мы оба и двое его друзей  лежим на асфальте лицом вниз с наручниками за спиной. Рядом со своей головой, с трудом поднимающейся и поворачивающейся, я вижу хлопотливую суету обрадованных непонятно пока чем сотрудников ГНК – Госнаркоконтроля. Оператор неспешно водит камерой, Ваня и его друзья пытаются взахлёб что-то объяснять или, наоборот, требуют объяснений.
Всё как во сне, как будто не со мной, но в то же время ощущение страха или ужаса совершенно не сковывают разум. Напротив, организм мобилизует все ресурсы и заставляет собраться, вспомнить всё то, что могло бы помочь побыстрее выйти из сложившейся ситуации. Понимая, что быть кинозвездой, зажженной в таком ракурсе, - это совсем не то, о чём я мечтал, и веря, что мои  пятнадцать минут славы ещё не наступили, я начинаю “терпилить”.
-Старшой, ты ничего не путаешь? Вы не того взяли. Какие наркотики? Может вы хотели взять кого-то другого? Здесь какая-то ошибка!
Ничего не помогает. Старший из сотрудников распорядился поднять нас и развести подальше друг от друга, видимо, во избежание возможности договориться. Откуда-то появились понятые. Меня подвели к моей машине, сняли наручники и предложили выложить содержимое карманов на капот. После того, как я не спеша вынул всё, что было в карманах, меня обыскали ещё раз - а вдруг что-то забыл. Связка ключей, ключи от машины, банкоматная карточка, несколько сотен и полторы тысячи рублей из другого кармана перекочевали на капот моей “пятёрки”, увы, не “бэхи”.
-Откуда у вас эти деньги?- опер указал на стопку купюр, появившуюся в моём кармане буквально двадцать минут назад.
-А это мне долг отдали,- пытаясь подавить волнение, ответил я.
-Кто?- демонстративно позируя перед камерой, продолжал сотрудник.
-Лёня.
-Какой Лёня?
-Я вообще-то не знаю его фамилии.
-Сколько здесь денег?
-Полторы тысячи рублей.
-А за что он вам их отдал?
-Просто он просил занять ему на время, а сейчас вернул.
-Понятно. Понятые, пройдите, пожалуйста, сюда.
Мужчина средних лет со старомодным портфелем и высоко, почти на живот натянутых брюках, подошёл к машине. За ним проследовал слегка взъерошенный парень интеллигентного вида, явно испытывающий гордость за возможность помочь нашей доблестной милиции, хотя в тайне от своей подружки регулярно употребляющий “анашу”.
Вот она – одна из пагубных особенностей нашего поколения, хотя почему “нашего”, извечная тема: запретный плод особенно сладок. Как десятилетний пацан прячется от взрослых, пробуя первый раз курить сигареты и испытывая чувство восторга от обладания новой тайной и впрыск адреналина от ощущения запрещённости действия, так и двадцатилетний не может устоять перед соблазном сделать что-нибудь плохое, хотя в душе терзается переживаниями о греховности и правозаконности этого акта.
И вот змей-искуситель, переливаясь в лучах солнца своими изумрудными чешуйками, прокусывает своими острыми зубами нежную кожицу сознания молодого адепта. Клац! И вирус внутри. Дьявол сделал своё дело, дьявол будет продолжать. Но душу этого заблудшего ещё пока можно спасти. Инфекция ещё не проникла глубоко в кровь и поиск иной реальности пока ещё не столь актуален для него. Но маховик желаний запущен, и уберечь жадный разум от новых экспериментов над своим организмом способно не многое. Крепкая любовь девушки, но она может и бросить, жёсткий контроль родителей, но он может ослабнуть, негативное отношение друзей, но круг общения может поменяться, увлечение любимым делом, занятие спортом, но ведь иногда хочется и отдохнуть с “огоньком”. Замкнутый круг, неужели нет выхода? Конечно же, есть, но он не “вне”, он - “в”. Только лишь после осознания ненужности всего запредельного появится по-настоящему любящая подруга; родители станут боготворить его успехи, и контроль не будет иметь смысла; друзья ни на секунду не отпустят его из поля своего зрения; театры, фильмы, спортзал станут лучшим видом отдыха. Всё в его силах. А сейчас в его руках возможность, по его искреннему убеждению, свершиться правосудию, хотя на самом деле – это лишь боязнь противоречить “людям в погонах” и желание побыстрее отправиться к своей прыщавой подружке под бочок.
И вот он подходит  к автомобилю и становится рядом с мужчиной  с портфелем. Оператор ловит “картинку”: в кадре я, капот автомобиля с содержимым моих карманов и эти двое, спешащие до сей поры по своим делам, прохожие. Один из сотрудников достаёт из своей сумки портативную лампу с ультрафиолетовым излучением, другой раскладывает купюры по номиналу: 500р – две ассигнации, 100р – четыре, 50р – две. Моё нервное напряжение, хотя я пытаюсь этого внешне не показывать, доходит до предела, потому что я понимаю, что сейчас на купюрах что-то засветится. “СБЫТ”…Эти четыре буквы, как расстрел без суда и следствия: гражданин такой-то сбыт с лица земли за ненадобностью и в связи с рядом других существенных факторов.
Тем временем на капоте раскладывают лист с ксерокопиями всех ассигнаций. Опер тщательно перечисляет серию и номер каждой купюры, сверяя их с помеченными. Формальность, чёрт бы её побрал, прекрасно же знают, что несовпадений не будет, но надо всё сделать согласно букве закона.
А в голове калейдоскопом мелькают фрагменты беспорядочных мыслей: меченые деньги…, …работа…, …Иван…, …семья…, …Лёня-наркоман… .Так, стоп. Лёня-наркоман позвонил сегодня днём и сказал, что имеет возможность окончательно погасить свой долг – последние полторы тысячи из пяти, три с половиной он отдал несколько дней назад. И тут он приходит с мечеными купюрами. Так вот почему он так настойчиво предлагал встретиться именно сегодня. Видать его серьёзно с чем-то прихватили, если он решился пойти на такое. Вот сука, он ведь меня “запустил”. Ну, ничего, выкарабкаюсь – расквитаюсь. Сейчас главное спокойно разобраться с этими приключениями, а то, по-моему, шутить здесь никто не собирается. Ваня волком на меня смотрит, тоже понять ничего не может, с каких-таких делов он попал в этот замес. Его друзья, один из которых в Чечне воевал, не могут угомониться, пытаются объяснить, что первый раз меня видят. Представляю, каково им сейчас, съездили на море; непонятно из-за кого и из-за чего приходится вытирать пузом асфальт и доказывать, что ты не индюк.
Машина правосудия с трудом может сбавить обороты, когда начинает свою “бескомпромиссную” гонку по виражам правонарушений и преступлений, и тут уже не стоит удивляться тому, что она может ненароком зацепить даже спокойно стоящего на обочине пешехода. Такими пешеходами в большей или меньшей степени оказались все мы, но в наихудшем положении оказался, конечно же, я.  Меня обвиняют в сбыте наркотиков, и я чувствую, что даже если ущипну себя – это не окажется сном.  С беспомощным, но, насколько это возможно, уверенным видом я оглядывал всё происходящее вокруг. С пацанов уже тоже сняли наручники. Видимо стражи порядка начали понимать, что они здесь ни при чём, но отпускать их никто не собирался. Обыскали их машину, обыскали мою.
-От чего эти ключи?- спросил низкорослый, плотного телосложения опер, видимо, являвшийся главным у них.
Только этого не хватало. Это были ключи от дверей колледжа, в котором я время от времени нахожусь даже ночью. Директором колледжа является моя родная тётя  Елена Петровна. И именно этой ночью я должен был остаться там. Ужасно не хочется компрометировать тётку появлением  в её храме науки всей этой компании в составе оперов, свидетелей, понятых, оператора. Слишком многим я её обязан.
Она в очередной раз дала мне возможность доказать себе и окружающим, что мир не ограничивается земельным наделом и выращенными на нём фруктами-овощами. Специалистом по внутренней отделке помещений я никогда не являлся, но мне с моим старшим братом Евгением было предложено произвести комплексный ремонт в её двухэтажном частном доме. Да, мы старались и, глядя на плоды своих трудов, испытывали гордость в большинстве случаев: ванная, кухня, зал, веранда. Но были моменты, где “косяки” выползали наружу и нависали рад нами неровностями потолка спальни, покрытого флизелиновыми обоями, или били по глазам волнообразностью швов на наружной стене веранды. Елена Петровна же, видя всё наше усердие и старание, никогда критически не указывала нам на наши недочёты, а наоборот, стимулировала нашу работу дополнительными премиальными выплатами.
То, чего достигла эта женщина, оставшаяся почти в сорок лет без мужа, с сыном и пожилой мамой, заслуживает отдельных биографических эпосов. Работая в начале своей карьеры в деканате одного из ВУЗов Краснодара, она впоследствии открыла колледж, ныне процветающий и весьма высоко зарекомендовавший себе в сфере средне-специального образования. Мои три курса института (третий я заканчивал, уже находясь в армии) позволили мне быть зачисленным сразу же на третий курс тёткиного колледжа, где я заочно получил образование по специальности  “Менеджмент”. Внешне очень привлекательная, стройная, всегда элегантная – она была из того класса бизнес-вумен, которые никогда не находят времени на свою личную жизнь, очень мало отдыхают, всегда озабоченны детищем своего труда, в данном случае – колледжем. Её мама, моя бабушка, всегда очень переживала за её слишком перегруженный график жизни и стремилась всем ей помочь, вплоть до того, что “садилась" на телефон в период набора нового курса и давала исчерпывающую информацию относительно специальностей, сроков обучения, оплаты и всего остального. На работе её тоже очень ценили и уважали. И вот теперь я ставил под удар её репутацию  и репутацию её колледжа.
-Ключи от колледжа,- ответил я на вопрос главного опера.
-Какого колледжа?- оперативник начинал проявлять нетерпение.
-Вот этого,- кивнул я в сторону здания, от которого мы находились на расстоянии метров пятидесяти. В это время в нём уже никого не было, и ключи оставались только у меня.
-Надо осмотреть там всё, вдруг у него там что-то есть. Собирайтесь, идём туда.
Не знаю, что дальше произошло с Ваней и его друзьями, возможно, их оставили ждать нас около машин, но после этого я их больше не видел.
Через несколько минут мы были внутри колледжа, всё так же сопровождаемые понятыми и оператором.
-Открой эту дверь,- опер указал своему помощнику на дверь комнаты отдыха охранника,- заходите. Камеру пока можешь выключить. Если вдруг что-то найдём – снимешь.
Видеозапись приостановили. “Странно,- подумал я, - это плохой признак, могут что-нибудь и подбросить”. Но вслух ничего не сказал.
Сотрудники рыскали по маленькому помещению комнаты охранника: письменный стол, шкаф-тумба под телевизором, холодильник, в который я не задолго до этого положил мороженое и купленную в супермаркете на вечер провизию, небольшой раскладной диван. Осмотрев мою спортивную сумку, молодой сотрудник в белой футболке, джинсах, кроссовках и “сумочке-кенгуру”, которую он почему-то носил не на поясе, а через плечо на груди, подошёл  правому быльцу дивана. Моя наблюдательность, и так не особо развитая, на тот момент и вовсе покинула меня. Но для того, чтобы понять, что же произошло в следующие мгновения, совершенно не надо быть сверхпроницательным.
Этот с сумочкой наклонился к дивану, чтобы отодвинуть его от стены. Местоположение моё и понятых в тот момент было таковым, что его руки, опущенные к полу, и ноги в кроссовках, исчезли на некоторое время из поля нашего зрения. Заскрипели по полу ножки дивана и, слегка отодвинув его от стены, фокусник разогнулся.
-Здесь какой-то свёрток,- триумфально выпалил он.
Меня как током ударило. Нервное, непроизвольное сокращение мышц передёрнуло всё тело. Нерадостное предчувствие заставило меня сжаться в ожидании развития этого фарса. Главный вскочил из-за стола, оператор, куривший в это время в коридоре, залетел в комнатку.
-Нашли?- обрадовался он, включая камеру.
-Понятые, прошу вас проследовать сюда,- официальным тоном декларировал главный.
Когда они сделали несколько шагов вперёд и оператор занял свою позицию, опер с сумочкой опять наклонился за диван и распрямился уже с газетным свёртком в руках.
“-А что у вас в багажнике?
-А там у нас конопля, завёрнутая в газету “Сельская жизнь”.
Эта сцена из кинофильма “Бумер” с гоблиновским переводом злой иронией всплыла в моём сознании. Да, кино – это кино, а жизнь – это жизнь. И умозаключение о том, что был бы человек, а за что его посадить - всегда найдётся, для меня вмиг обрело особо живые формы. Столь полюбившиеся герои “Бумера” вынуждены испытывать на себе беспредел автоинспекторов, “бомбящих” по трассе. С помощью подкидывания конопли “санитары дорог” разводят водителей на деньги. Способ зарабатывания быстрый и, учитывая специфику их основной деятельности, в принципе безболезненный. Конечно, всем подкидывать они не станут. Для этого существует определённый контингент “терпил”, который будет сам во избежание огласки или из-за страха за своё будущее предлагать рассчитаться на месте и разъехаться. А поскольку ни свидетелей, ни доказательств у “терпил” не имеется, то подобный промысел, поставленный ныне на широкую ногу, будет процветать и впредь.
-Что здесь?- обратился ко мне главный.
-Понятия не имею. Это не моё,- как можно спокойнее, но тверже произнёс я.
Развёрнутая к этому времени газета с “мелкопорубленной травянистой массой зеленовато-серого цвета, с виду напоминающей коноплю” красовалась в ловких руках фокусника.
-Тут примерно стакан,- с тоном знатока произнёс он.
Мои ожидания по поводу того, что может быть, всё обойдётся, окончательно были развеяны. Я не мог сосредоточиться и собрать свои мысли в одну кучу.
-Это не моё, я не знаю, откуда это здесь появилось,- тупо повторил я, глядя на понятых.
-Опечатывайте, оформляйте. Пусть они распишутся,- отдавал распоряжения главный.- Ну, что. Говоришь, не твоё? Знаешь, сколько тебе за это светит?
Майор Дербенко Алексей Андреевич (его звание и фамилию я узнал уже только в отделе) присел на край стола, лениво, но в то же время довольно потирая колени ладонями. Весь его облик говорил о надоевшей обыденности подобных мероприятий. Особенно участившиеся в последнее время стычки с начальством по поводу малочисленности задержаний не давали ему покоя, подрывая и без того подыстрёпанные нервы. Вышестоящее руководство требовало регулярных отчётов о задержанных наркоторговцах, о разоблачении наркопритонов, о внедрении оперативников  в среду наркоманов.
Четвёртый отдел Госнаркоконтроля (ГНК) города Краснодара, начальником оперотдела которого он являлся, слыл показательным, и надо было поддерживать марку. В ход шли любые средства. Иллюзии о доблести и порядочности российского офицера, которыми он грезил в детстве, давно оказались разбитыми о волнорез суровой действительности трудовых буден. Мерзость и гнусность методов, которые приходилось использовать для поддержания благосостояния своей семьи и повышения показателей раскрываемости, уже перестали казаться столь шокирующими и неприемлемыми.
Дочь Анжела была без ума от своего героического отца. Но ещё больше её будоражила зависть подруг, восхищённо рассматривающих её новый телефон последней модели, подаренный папой на днях без какого-либо на то повода. Хотя если бы сам Алексей Андреевич узнал об истории появления этого телефона у его молодых сотрудников, так настойчиво предлагающих принять дорогую игрушку в дар, то гнева майорского пришлось испытать бы всем его подчинённым. Оказывается Дима и Женя - оба лейтенанта милиции, оформляющие сейчас как “вещдоки” то, что сами же и подкинули в комнату отдыха колледжа Елены Петровны,- буквально неделю назад обогатились на две новые телефонные трубки. Бедолага-наркоман, взявший их в кредит в магазине “Эльдорадо”, хотя потом ещё долго продолжал расплачиваться по процентам, посчитал, что это он даже легко отделался. А схема быстрого обогащения бытовыми товарами отрабатывалась дерзкими и уже не в меру зажравшимися лейтенантами не в первый раз.
Всё выглядело так, ну, или примерно так.
Некто по прозвищу “Армянчик”, являющийся платным агентом оперативников ГНК, за слив определённой информации подналадил себе очень удобный способ приобретения семечек мака, содержащих наркотик, на Кооперативном рынке. Но у Армянчика нет "колёс", а у его не очень близкого приятеля Анзора хоть и плохенькая, но всё же  “девятка”  имеется. И вот он рассказывает Анзору, что, мол, опера “ведутся”  на его басни о предстоящей крупной сделке купли-продажи наркоты, и ходят у него на “цырлах”, и сами даже семечку ему покупают. Но он, конечно же, ни о какой сделке никому стучать не собирается, а просто "динамит мусоров".
Они подъезжают с Анзором прямо к зданию ГНК, опер выходит, они едут на “Кооперативный”, опер идёт и сам покупает им семена, они отвозят его назад и уже едут по своим “движениям”. Так повторялось несколько раз. Анзору и Армянчику такой безопасный метод приобретения очень понравился: ни суеты, ни ”палева”, ни лишней головной боли.
В один прекрасный день они собираются и едут в Анапу к Анзору, где остаются на три дня. Отдохнув и порешав какие-то незначительные денежные вопросы, они возвращаются назад в Краснодар. Естественно, очередная доза, приобретённая при помощи оперов, - первый вопрос на повестке дня. И вот они в предвкушении долгожданного кайфа уже ожидают у центрального входа в здание ГНК. То, что с “мусорами” шутки плохи, Армянчик, конечно же, знал, но то, что их взаимовыгодное сотрудничество может закончиться таким образом, он и предположить не мог. Его без всяких объяснений выволакивают из машины, валяют по асфальту, а потом  затаскивают вовнутрь здания.
Тут очередь доходит и до Анзора. Расположившись в салоне его “девятки”, Дима и Женя выясняют, где их “носила нелёгкая” целых три дня.
            -В Анапе, по делам,- непонимающе отвечает Анзор.
            -Ну, вот за это и за порожняковые обещания Армянчика придётся страдануть вам обоим,- злобно резюмируют опера.
            И начинается “развод” Анзора.
-Вот коробок “шмали”, который мы изъяли только что из твоей машины. Тем более, ты  “наколотый”, сейчас ещё поедем на экспертизу. Короче, срок тебе обеспечен,- не скрывая, Женя засовывает в задний кармашек чехла водительского сидения спичечный коробок с коноплёй.- Отдаём сейчас твою ”тачку” за 60 “штук”, десять из них – твои и разбегаемся. Идёт?
-Да вы что? Какие шестьдесят, какие десять? Мне без тачки нельзя. Ты меня возьми на чём-нибудь конкретном, старшой. На фига ты мне эту дрянь подкидываешь? Зачем так себя вести?- ни раз сидевший Анзор имеет опыт общения в таких ситуациях, но раз на раз не приходится.
-Хорошо, ты сам напросился.- Дима набирает чей-то телефонный номер.- Алло. Санёк, привет… Тут клиент для тебя… Да, наколотый за рулём… Подъезжай, вези на экспертизу… Да около себя стоим… И надолго?.. Нет, три часа мы ждать не можем… Ну, всё, пока.
И тут Анзору повезло: их знакомый “гаишник” оказался на ДТП в другом конце города.
-Ну, тогда  “Эльдорадо”. Будем оформлять кредит. Возьмёшь пару “трубок” и мы забираем “шмаль”. Честное-благородное,- ехидно смеётся Женя.
У Анзора выбора нет, придётся ехать. Первоначальный взнос по пятьсот рублей за каждый телефон шантажисты оплачивают сами, остальное – забота Анзора. Вот так “без шума, без пыли” нашли компромисс. Со шмалью не обманули, забрали из автомобиля и отпустили. А Дима с Женей кинули жребий, чью “трубу” дарить начальнику, ведь зарабатывать плюсики, ублажая старших по должности, – значит шагать вверх по карьерной лестнице. Майор Дербенко всё это понимал, но подобными методами не пользовался и не одобрял.
Прибыл начальник охраны колледжа. Ему объяснили ситуацию, отдали ключи, а меня повели назад к машине. Первоначальные документы были оформлены, “вещдоки” опечатаны, свидетели отпущены. Потемневшее небо Краснодара предательски нависло над залитыми неоновым светом улицами. Полуобнажённые девушки и их полураздражённые кавалеры отправились на променад. Лето вступало в свои права. Кому-то оно дарило многообещающие надежды и радость, кому-то, наоборот, - горестные переживания и боль расставания.

* * *

Просторные кабинеты ГНК своим внутренним убранством могут потягаться разве что с шикарными кабинетами чиновников Городской Думы или Краевой Администрации. Я сидел уже около получаса один с застёгнутыми сзади за стул наручниками. От неудобного положения сильно затекли руки и спина. Дверь открылась и зашли всё те же трое: Дима, Женя и Дербенко.
Висящие слева от меня часы показывали уже 22.20, но судя по боевому настрою троицы, домой никто не спешил. По пути сюда я прекрасно осознавал, что меня сейчас ждёт. Фильмы и книги о “преступлениях и наказаниях” и способах выбивания информации довольно красочно позволяли представить методы, которыми это делалось. Пытка калёным железом и засовывание под ногти иголок меня вряд ли ожидали, но вот методичная обработка дубинками или просто кулаками, замотанными в полотенца, виделась мне как стопроцентный вариант.
 Существует и более изощрённый и действенный метод, называемый “крокодильчики”. После него испытуемый готов взять на себя всё: от похищения рубиновой комнаты в годы ВОВ до убийства Кеннеди. На голову надевают противогаз, в него заливают воду, а на икры ног цепляют по крокодильчику, провода от которого ведут к динамо-машине. Вращение ручки машины подаёт напряжение, и разряд проходит прямо через мозг, благодаря водяной подушке вокруг головы. После таких экспериментов люди начинают разговаривать со стенами, пытаются сквозь них пройти и не редко слышат голоса, видимо, Высшего Разума.
Мне удалось избежать каких-либо насильственных действий по отношению к себе. Оказывается, приехала Елена Петровна с каким-то человеком из каких-то структур, и тот ясно дал понять сотрудникам ГНК, что превышать полномочия нельзя, всё должно быть в рамках закона. Но вот и забрать меня тоже не получится. Меня имеют право задержать за любое административное правонарушение на срок до пятнадцати суток. И мне как раз сейчас вменяют третью часть статьи 19.3 Кодекса об административных правонарушениях “Неповиновение законному распоряжению или требованию сотрудника органов по контролю за оборотом наркотических средств”. Это дежурный способ задержать кого угодно до заведения уголовного дела.
Дербенко прошёл к своему столу и уселся в мягкое офисное кресло на вращающейся ножке с подлокотниками. Зевнув, он откинулся назад и сцепил руки за головой.
-Давайте, время зря не теряйте. Записывайте показания, оформляйте “административку” и везите его  спать. Устал я сегодня. А ещё обещал сегодня своим  пораньше вернуться домой.
Женя поставил стул возле меня, развернул его спинкой вперёд и сел.
-Ух, я бы его,- с тоном свирепой разочарованности от невозможности подразмять кулаки, прошипел он.
-Да, успокойся ты,- осадил его Дима.- Давай, лучше, бери, оформляй документы.
-Ага. Щас. С каких это? Ты начал оформлять, ты и заканчивай. Это всё делается одним сотрудником. Возьми, вот, почитай,- он  поднялся, подошёл к другому столу, достал из ящика какую-то книжку и швырнул её Диме.
Тот выругался, но спорить не стал. Он работал здесь не так долго, как Женя, поэтому основная часть бумажной работы сваливалась обычно на него. Дима достал бланки, потом взял книгу, брошенную Женей, почитал что-то, и, отложив её, стал записывать. Дербенко что-то читал у себя за столом, Женя лениво раскачивался на стуле. Мне пришлось, отвечая на вопросы Димы, рассказать с самого начала историю моего знакомства с Лёней; о его друзьях наркоманах; о деньгах, которые он взял в долг у меня; о том, что часть из них он отдал раньше, а сегодня позвонил и предложил отдать остальные. Дима записывал всё это, перефразируя на свой милицейский лад. И про то, что  с Ваней собирались ехать к банкомату, и про то, что к найденной в колледже конопле я не имею никакого отношения.
-Кстати,- вдруг как будто очнулся Дербенко, - а “вещдоки” все оформили?
-Нет, только те, что изъяли,- недвусмысленно отозвался Женя.
Майор ещё несколько секунд посидел, задумчиво кивая в такт своим мыслям, потом поднялся.
-Я сейчас вернусь,- сказал он и вышел.
Дима тем временем опять искал что-то по своему “учебнику”.
Вернулся Дербенко. В руках у него было два небольших газетных свёртка, один из которых был перевязан чёрной ниткой.
-И где какой?- поднявшись со стула, подходя к начальнику, спросил Женя.
-Вот этот - из колледжа, а этот – с хранилища,- ответил майор, потягивая оба свёртка подчинённому.- Этот тоже перематывай и опечатывай оба.
-А они…?- начал было Женя.
-Не волнуйся, всё нормально. Они одинаковые,- как будто и не замечая меня, равнодушно отозвался Дербенко.
-Узнаёшь?- ехидно кривляясь, обратился ко мне Женя, перематывая второй свёрток чёрной ниткой.
-Нет, не узнаю. А что это?- пытаясь не поддаваться возмущению и панике, как можно спокойнее ответил я.
-Да это уже и не важно. Это твой билет за решётку,- ему доставляло истинное удовольствие издеваться надо мной.
Конечно, Жене было бы гораздо приятнее, если бы я нервничал, возмущался, пытался бы что-то доказывать, но я прекрасно знал, что никакого смысла в этом нет. Делу это не поможет, а вот хуже сделать может. Поэтому я выбрал позицию невозмутимого спокойствия и равнодушия, хотя внутри у меня всё кипело и бурлило. Такого откровенного беспредела я не видел даже в  фильмах и не читал в книгах. Для них же это была абсолютно будничная обыденность, привычная, не вызывающая никаких эмоций работа, приносящая довольно неплохой заработок. Женя не спеша вырезал из форматного листа два квадратика размером примерно 5*5см, Дербенко поставил на них по печати, расписался, и они были наклеены на перевязанные нитью свёртки. Дима прочитал написанное, потом дал мне расписаться в моём объяснении по административному правонарушению, записанному с моих слов. Свою вину я не признавал, потому что никакого “Неповиновения законным требованиям…” с моей стороны не было. Но признание или непризнание в этом случае не имеет никакого значения, так как решение выносится мировым судьёй на основании протокола должностного лица, в данном случае сотрудника ГНК. 
Оформив документы по “административке” и задержанию на сутки, Дербенко распорядился отвезти меня в отделение милиции на ночёвку.

* * *

Сотрудник ночной смены с сонными глазами и вялой походкой явно был не доволен нас видеть в столь поздний час. Оформление документов вызвало у него особые сложности. То завалявшиеся куда-то бланки, то не пишущая ручка, в которую он постоянно пытался дуть своим дьявольским перегаром и трясти. А тут ещё находящийся в невменяемом состоянии алкаш, находящийся в одной из клеток “обезьянника”, видимо уже не первый час способствовал его головной боли. Дима и женя  терпеливо, но совершенно без сочувствия к кому-либо из них, наблюдали за происходящими событиями и ждали вторых бланков для своей отчётности. Ведь завтра с утра им предстояло опять ехать сюда и забирать меня в отдел.
Наконец, всё было оформлено, подписано и меня провели в печальную камеру шириной полтора метра и длиной около трёх со скамейкой у левой стены. На ней уже, согнувшись пополам, сидел и пытался уснуть неопрятного вида молодой парень лет двадцати двух. Он поднял на меня свой болезненный взгляд и снова опустил голову на колени. Мы друг друга совершенно не интересовали. Хотя каждый по-своему планировали сегодняшний вечер, мы оба оказались в одном и том же месте. Я снял туфли, закинул ноги на скамейку шириной сантиметров тридцать и попытался прилечь, положив руки под голову. Пьянчуга в “обезьяннике” тем временем не на шутку разошёлся, принялся материть милицию, требуя вывести его в туалет и грозить загадить тут всё, если его не сводят. “Да, усрись ты уже там,- было ответом полупьяного дежурного,- а если ты сейчас не замолкнешь, то уссышься и усрёшься от моей дубинки”.
“Надо попробовать поспать,- думал я, но прекрасно осознавал, что уснуть мне сегодня не придётся.- Как я здесь оказался? Это какой-то бред. Представляю, что сейчас творится с тёткой, что будет дома, когда узнают, куда я встрял. Жена с родителями с ума сойдут. Телефона нет, хотя Елена Петровна, наверное, отцу уже позвонила и всё рассказала. И ведь наверняка поверят в то, как им это преподнесут. Да, покуривал коноплю, хотя не пил и не курил сигареты. Но чтоб хранить в колледже или продавать!.. Видимо сильно у них там не срастается с задержанием наркоторговцев, что они решили на каждом планокуре себе раскрываемость повышать. И как я умудрился согласиться одолжить деньги этому Лёне! Я ведь знаю его “без году неделя”. Знаю, что он на “системе” и всё равно повёлся на его басни о сложностях в семье, о кредитах, висящих на нём, а когда услышал о жене-санитарке и чуть ли не голодающих детях, тут и дал “слабинку”.
Я познакомился с Лёней в одной из квартир города Краснодара на Юбилейном МКР, где мы с моим хорошим приятелем Вовой делали ремонт. Объект был весьма перспективным, особенно учитывая наш невысокий профессионализм, расценки и объём работ. В день, если работать в том режиме, в котором я задал для нас с Вовой, а именно начинать с раннего утра, а ложиться  в 2-3 часа ночи, то получалось заработать в среднем по тысяче рублей на каждого.
Это была однокомнатная квартира в девятиэтажке. Смене облика квартиры подлежало всё: прихожая, санузел, кухня, зал и даже балкон. Полы, стены и потолки под нашими уверенными и трудолюбивыми руками должны были измениться до неузнаваемости в соответствии с так называемыми “евростандартами”. И мы на самом деле работали с воодушевлением, не покладая рук. Хозяйка была нами довольна, никогда не обманывала с оплатой, но, конечно же, просила, чтобы окончательная смета была по возможности ниже. Любой другой женщине я вряд ли бы старался всё сделать на пределе своих возможностей и с расценками тоже бы не скромничал. Но тётя Люба была человеком с нелёгкой судьбой  и с добрым сердцем.
Больше двадцати лет она героически, как это свойственно сердобольным русским женщинам, терпела выходки своего мужа-алкаша, но он всё равно ушёл к другой. Рассказывая о своём взрослом сыне, дела которого когда-то шли довольно не плохо, она говорила, что он сильно заболел, пришлось многое продать вплоть до машины и разменять квартиру, чтобы были деньги на лечение. Но всё на самом деле выглядело немного не так. Её сын был наркоманом и проколол весьма перспективное будущее. Тётя Люба горбатилась днём и ночью, дала ему хорошее образование, обеспечила прибыльной работой, но так и не смогла уберечь от плохой наследственности и дурного влияния друзей. Сынок пристрастился к наркотикам. Она узнала об этом слишком поздно, положила его на лечение, но через время он начал колоться опять.
И вот теперь наши пути пересеклись в квартире его мамы. Он сначала в наше отсутствие, а потом и при нас с Вовой приходил со своими “кентами” и варил всё ту же маковую семечку для внутривенной инъекции. Времени на нахождение в квартире у них уходило обычно от тридцати минут до часа. Портативная газовая плита в небольшом дипломате, которая всегда находилась в квартире, была очень удобна для приготовления пищи где-нибудь на пикнике на природе. Но здесь подарок Прометея людям, вырывающийся из сопл горелки, использовался в совершенно не предвиденных им целях.
Лёня был завсегдатаем этого процесса, самым активным и болтливым приятелем Димы – сына хозяйки. Никогда до этого не присутствуя при процессе приготовления "ширева" и не имея опыта общения с подобными людьми, мы с Вовой терпеливо дожидались их ухода, сидя на кухне. А что нам оставалось делать? Мы были на рабочем объекте, но в тоже время Дима был практически хозяином квартиры, в которой мы работали. Правда, пару-тройку раз мы курили с ними анашу, принесённую иногда мной, а иногда кем-то из них. Лёня регулярно жаловался на свои финансовые трудности, проблемы в отношениях с женой и несколько раз просил одолжить ему денег. Но какие тут могут быть займы, когда сам работаешь на трёх работах, дома почти не бываешь откладываешь на приобретение холодильника, стиральной машины и всего прочего, да ещё живёшь с женой и с двумя детьми на съёмной квартире в станице.
В один из вечеров в конце весны 2007 года мы закончили ремонт в зале квартиры тёти Любы и получили расчёт за проделанную работу. Хозяйка как всегда оставила нам ключи и ушла чуть раньше к сестре, у которой она жила всё это время. Мы уставшие, но удовлетворённые наличием похрустывающих купюр в кармане наконец-то собирались с Вовой по домам. Заведя двигатель своей “пятёрки”, я увидел, как в подъезд зашли Дима - сын тёти Любы,- его друг Лёня и ещё какой-то высокорослый парень. "Чёрт возьми, я же оставил трубу в квартире",- вспомнил я и заглушил так и не успевший прогреться двигатель. Делать нечего, пришлось подниматься, без телефона в наши дни и дня не прожить. Дима ещё только закрывал дверь, когда я вышел из лифта.
-О, здорово! Ну что, сегодня гуляем? - дежурной фразой человека, знающего о наличии денег у другого человека, приветствовал он меня.
 Его мама уже рассказала ему, что сегодня рассчиталась за часть работы. Особенно меня был рад видеть Лёня.
-Макс, привет. Слушай, братан, выручай. Буквально но неделю займи "пятёру",- с душещипательными нотками не унимался он,- мы тоже скоро заканчиваем ремонт на объекте, а завтра по кредиту платить. Ну, ты же знаешь, я отдам.
 Пытаясь себе объяснить, что именно толкнуло меня на то, чтобы поддаться его уговорам, я сейчас прекрасно понимаю, что причин сомневаться в его способности вернуть деньги у меня имелось предостаточно. Но вполне достаточно было и одной: он – наркоман и этим всё сказано. Какая семья, какая работа, какие кредиты? Весь образ его жизни сводится только к одному – добыче очередной дозы. Ради этого он готов пойти на всё, ну, или почти на всё. А уж такая мелочь, как кинуть доверчивого лоха на бабки – это практически святое. Можно даже ради этого предложить написать расписку, что он, кстати, и сделал.
-Да, ладно, не надо никаких расписок. Уж я и без этого найду способ забрать у тебя  свои ”бабки”,- деловито парировал я и словно бандерлог перед удавом, “отслюнявил” ему пять тысяч рублей.
Три с половиной из них он действительно отдал через некоторое время за два раза, а вот остальные полторы стали роковыми и для меня, и для него. Вся его сущность и система взглядов,  которой он придерживался, а точнее её отсутствие, привели его к тому, что он регулярно пересекался с милицией. Неоднократно судимый за воровство, разбой, мошенничество (обычные для наркомана статьи), он опять попал в поле их зрения. Нелегальное сотрудничество с милицией во избежание личного наказания стало для него регулярной практикой. Муки совести и стыда, так и не успев проснуться, засыпали от пробуждения мук физических, связанных с наркотическим “кумаром” и постоянным поиском наркотиков.

* * *

Жаркое весеннее солнце неумолимо пекло и накаляло крышу чёрной тонированной Дэновской "девяносто девятой", владельцем которой был Дэн - общий друг Лёни и Димы. Они втроём сидели на берегу Кубани и  лениво рассматривали прогуливающихся неподалёку молодых мам с колясками. Атмосфера раздражения и депрессии, царящая в салоне, была пропитана запахом смога марихуаны, от передаваемого по кругу косяка.
-Задолбала меня уже эта шмаль. Уже не “вставляет”. Надо бы что-то “мутить”,- попытался начать разговор Дэн. Он затянулся последний раз и выкинул “крапаль” в окно.- Дай сигарету.
Лёня протянул ему пачку “Честера” и зажигалку. Удивительный факт: как бы сложно у кого с деньгами не было, в том числе и у Лёни, но у него всегда хватало на хорошие сигареты. Это неоднократно подмечали и его друзья.
-Где ты их всё время берёшь? Табачные ларьки, что ли “бомбишь”?- Дима немного подумал, стоит ли говорить следующую фразу, но всё же не удержался,- или опять на "мусоров шпилишь"?
На днях их остановили опера из ГНК и интересовались “гастарбайтерами”, работающими у его мамы на квартире. Особенно выспрашивали про рыжего Макса: кто, что, курит, колется? А потом отвели Лёню в сторону и допытывали его ещё минут пятнадцать.
-Да ты охуел, что ли? Ты за кого меня принимаешь?- начал оправдываться он.- Они на этого рыжего “в закуси”. По ходу, хотят его прикрыть за что-то. А мне оно на *** не надо. Они, кстати, уехали вчера?
-Нет. Остались с ночёвкой, что-то там не доделали. Ты вообще думаешь отдавать ему капусту? А то он меня уже одолел. Говорит, звонит тебе, а ты трубку не берёшь. Я запарился уже тебя отмазывать. Он предлагает, чтобы я за тебя ему эту "полтораху" отдал.
-Отдам. Скоро,- нехотя ответил Лёня,- Щас просто денег нет. Надо на вечер что-то придумывать.
-Во-во! И я говорю. Сегодня надо обязательно “подлечиться”,- оживился Дэн.
В его жестах и издёрганной манере поведения прослеживалась особая потребность в скорейшей дозе. Трудно было узнать в этом сутулом, но рослом парне с бегающим взглядом и синеватыми кругами под глазами КМСа по баскетболу, а в школьные времена – участника олимпиады по физике. За успехи в спорте и в знак уважения к сыну отец частенько давал ему, а потом и вовсе подарил свою “девяносто девятую”. Себе, конечно, купил иномарку – “Hundai Accent“ шоколадного цвета. Лёня такими же методами, как когда-то с Димой, сблизился с Дэном. Неумение быстро сходиться с девушками, но наличие денег и автомобиля составили хороший альянс с Лёниной способностью охмурять легкодоступных девах и страстью к развлечениям. От безобидных, по словам Лёни, "колес экстаза" они плавно перешли на героин, а вот теперь из-за постоянного отсутствия денег скатились до маковой семечки. Деньги родители отказывались давать, спорт Дэна уже перестал интересовать, зато всё увеличивающаяся доза затмевала весь его разум и руководила всеми его действиями.
Зазвонил телефон. Лёня сунул руку в карман спортивных штанов и достал свою NOKIA.
-Да… Точно?.. Всё так же?.. Да хоть сейчас,- оживлённо отчеканил Лёня.
Краткость - сестра таланта и двоюродная тётка безопасности. Обсуждать вопрос приобретения наркоты по телефону приходится с большой осторожностью. Специальные кодовые слова, шифрованные, отвлечённые от основного смысла фразы знакомы всем, варящимся в этом соусе. В том числе и милиции. Но даже если дошло до того, что телефон ставят на "прослушку", то подобный набор слов в детализации разговоров оператора сотовой связи не может быть неоспоримым доказательством в суде. Но Лёне хватило и минуты разговора с использованием весьма поверхностных фраз, чтобы понять, что прямо сейчас можно подъезжать к барыге на точку на рынок “Гарант” и "тариться" семечкой.
-Заводи, поехали,- он сплюнул на асфальт и захлопнул дверь,- похоже, всё срослось.
-А “бабки”? Я у родителей больше взять не смогу,- пытаясь предвосхитить вопрос поиска денег на “ширку”, занервничал Дэн.
-Не суетись. Всё будет.
Лёня добавил громкости на магнитоле, и “тачка” рванула с места.
Краснодар находится на третьем месте по насыщенности автомобилями на душу населения. Середина дня, час пик и начинающие закипать “пробках” двигатели автомобилей могут вывести из себя даже самого сдержанного водителя. Дорога от Юбилейного до “Гаранта” заняла чуть больше получаса. Почти все стояночные места уже были заняты. С трудом втиснув свою “99” между “семёркой” и новенькой “DAEWOO”, Дэн заглушил мотор.
-Будьте на готове. Всяко может быть,- серьёзно предупредил Лёня и вышел из машины.
 Перепрыгнув через перила, он направился стоящему неподалёку магазинчику по торговле-скупке-обмену сотовых телефонов. В его кармане, помимо своей NOKIA, лежала симпатичная, почти новая раскладушка SonyEricson, которую он вчера "отработал" в баре у какой-то барышни из сумочки. О том, что заявление о краже телефона и приметы того, кто предположительно мог бы это сделать, уже с утра лежали в отделении милиции Прикубанского района, Лёня знать не мог.
Он вошёл в магазин и подошёл к уже знакомому продавцу, скупающему телефоны без документов. Непродолжительный процесс торга, расчёт и оба довольные заключённой сделкой продолжают заниматься каждый своим делом. Уже с наличкой он отправился на сам рынок, проходя мимо полупустых столиков летнего кафе, не обращая никакого внимания на двух парней, мирно попивающих кофе с шоколадом.
Приобретение семечки для наркомана всегда весьма рискованное мероприятие. Произойти может всё, что угодно: внезапно подскочившие цены, милицейский рейд, облава или персональная слежка. Какая именно из милицейских операций отрабатывалась в этот день, Лёне узнать так и не довелось. Но, когда он направлялся уже обратно к машине с полиэтиленовым пакетом и лежащими в нём четырьмя упаковками семечек, допивающие кофе молодые люди внезапно вскочили со словами: “Стоять! Милиция!” и ринулись к нему. Будучи на чеку, Лёня рванулся назад, но был сбит в то же мгновение появившимся сзади амбалом, проявившим желание добровольно помочь милиции. Наручники защёлкнулись и его повели к белой Волге ГАЗ 3110. Что-либо доказывать или сопротивляться смысла не было, его взяли с поличным: незаконное приобретение наркотических средств в крупном размере, ст.228 УК РФ до трёх лет лишения свободы.
Дэну и Диме сегодня повезло. Оперативники не видели, откуда появился Лёня, поэтому, прождав полчаса в машине и почуяв неладное, они уехали. По пути Дима набрал номер телефона Лёни, но трубка незнакомым голосом ответила “Да” и Дима сразу же отключился. Его опасения были подтверждены, и нависшая над ними грозовой тучей опасность скоро должна была разразиться громом и молнией неминуемого правосудия.

* * *

Уже хорошо знакомые Лёне стены коридоров здания ГНК, встретили его молчаливой, давящей враждебностью. Каждый попавший сюда начинает кожей ощущать неизбежность возмездия. Виновен ты или нет, плотность повязки на глазах Фемиды напрямую зависит от плотности твоего бумажника или величины банковского счёта. Но бывает и так, что на чашу весов с надписью “невиновен” сбрасываются судьбы и души тех, кто может помочь настоящему преступнику уйти от наказания.
-Здравствуй, Алексей,- с наигранным тоном почтения протянул сидящий в кресле мужчина.
 Это был Олег Ершов, капитан третьего отдела Госнаркоконтроля Краснодара. Его лоснящееся, покрытое глубокими оспинами лицо, пыталось выражать улыбку, как при встрече старых знакомых. Лёня, по паспорту Алексей Юренко, присел на стул, стоящий около стола.
-Здравствуйте, Олег Семёныч. Вот уж не ожидал вас сегодня увидеть,- Лёня ужасно не любил милиционеров, но несвободу он не любил больше, поэтому пытался скрывать пронизывающие его раздражение и страх.
-А вот это  напрасно. Ты же знаешь, мы всегда рады тебя видеть. Правда сейчас наши добрые отношения придётся разорвать. Не заходишь к нам давно, не звонишь. Не хорошо это. Да и больно уж ты оборзел в последнее время. Что нам остаётся делать, коли ты не выполняешь договорённости? Только закрыть тебя.
-Как закрыть? Начальник, ну вы что? Семёныч, вы же знаете – мне за решётку никак нельзя: семья, дети, кредиты,- нервно засуетился Лёня.
-Срал я на твои кредиты. Ни чем не могу помочь. Ты сам выбрал свою судьбу – будь добр соответствовать. Ты когда нам последний раз звонил?
-Так а чё зря звонить-то, поводов нет. Ни притонов, ни барыг, ни серьёзных сделок.
-Не ****и. Наверняка, что-то есть, просто ты продолжаешь нам “балду кружить”. Что-то ты зачастил к Диминой маме на квартиру. Вы что там – варите, что ли?
-Да нет, конечно. Какой варите, Олег Семёныч. Просто хата пустует, вот мы и заходим туда нет-нет вечерком, чаю там попить, пивка. Там сейчас ремонт, но, правда, не каждый день. Вот мы, когда работников нет, и заходим.
-А с ними ты что, ни разу не пересекался?
-Да видел пару раз мельком,- не зная сам зачем, соврал Лёня, хотя буквально два дня назад они всей троицей варили у тёти Любы на квартире “ширку”, и оба гастарбайтера были там.
-Как их зовут,- неожиданно для Лёни спросил опер.
-Кого? Работников?- удивился тот.- Вова и Макс, кажется. А что?
-И что, они тоже колются?
-Да вроде, нет. Курят – точно.
-А где берут?
-А я откуда знаю, я не спрашивал. Пару раз меня накуривали, пару раз я их, - слишком разоткровенничавшись, опять не подумав, ляпнул Лёня.
-А ты где берёшь?- сразу зацепился Ершов.
-Начальник, ну ты что? Я же…
-Ладно, понятно, не бзди. Мне нужен этот Макс,- внезапно выстрелил капитан.
-Что значит – нужен?- недоуменно осёкся Лёня.
-Что-то ты сегодня вообще не догоняешь. Кумарит тебя, по ходу? То и значит – нужен.
-И что я могу сделать?
-Не знаю, думай. Вариантов – масса. Мы бы и сами могли, но ты же хочешь отработать свои “пакеты” и свободу?
-А чем он вам так насолил?- пытаясь увести разговор в другое русло, невпопад обронил Лёня.- Ваши тоже пару дней назад про него интересовались.
-Не твоё собачье дело,- огрызнулся Олег Семёныч.- Если не хочешь сидеть, придумаешь, что сделать.
-Ну, вы вообще из меня суку хотите сделать. Зачем вы так?- нарочито обиженно и возмущённо промямлил Лёня, а для пущей выразительности опустил глаза в пол и отвёл голову в сторону.
-Ничего, ничего. Привыкай.
Лёня было встрепенулся, чтобы что-то ответить, но в это время дверь открылась и в кабинет вошёл один из сотрудников. Он подошёл к Ершову, наклонился к его голове и начал что-то шептать ему на ухо. Передавая какой-то предмет под столом вне видимости Алексея, коллега еле заметно кивнул в его сторону, и Ершов заулыбался, посмотрев на испуганную физиономию Лёни.
-Понятно, спасибо,- поблагодарил Олег Семёнович, и помощник отправился к выходу.- Так что? Будешь продолжать из себя целку строить?
От былого уважения к задержанному не осталось и следа. Лёня, почуяв неладное и вжавшись в стул, молчал в ожидании.
-Хорошо. Ты сам виноват. Это что?- капитан выложил на стол красную раскладушку “SonyEricson”. Лёня поменялся в лице.- А я тебе скажу, что это. Это – твоя любимая 158-ая. “И по тундре, по железной дороге…”- омерзительно запел Ершов.
-А это ещё доказать надо,- в основном говоря это себе, промолвил Лёня.
-В этом ты не сомневайся, докажем. Продавец в магазине тебя сдал, он из-за тебя сидеть не хочет. Заявление потерпевшей с твоими приметами в отделении. Так что "трёшечка" по "два два восемь", "двушечка" по 158-ой - "пятёра" тебе обеспечена. Тем более рецидив, а ещё, наверняка, “непогашенная” висит.
Лёня совсем побледнел и от рисуемой в воображении картины возможных последствий ещё сильнее втянул голову в плечи, но взгляд остался напряжённо-задумчивый. Было видно, что он лихорадочно о чём-то соображает.
-Есть один вариант,- неторопливо начал Лёня. Сидеть катастрофически не хотелось, да и кто ему такой этот Макс. “Его свобода против моей свободы. Надо соглашаться”.
-Ну, вот. Другое дело,- довольно заулыбался Ершов, раскинувшись в кресле.- Можешь ведь, когда захочешь. Давай, рассказывай.

                * * *

Дутая "Тойота-Аурис" цвета "металлик" бесшумно подплыла к воротам "нашего здания". Так мы с братом, а с наших слов и все остальные, называли панельное строение шести метров высотой и площадью почти 700 квадратных метров. Я в это время был на улице, поэтому выходящих из автомобиля людей встретил первым. Все трое были одеты в кожаные куртки разного покроя, двое из них с папками.
-Здравствуйте. Кто здесь хозяин?- произнёс один из них и его блестящее, покрытое оспинами лицо, растянулось в подобии улыбки.
-Здравствуйте. На данный момент – я. А что?- ответил я, в принципе уже догадавшись, о чём сейчас пойдёт разговор и кто эти люди.
-Мы из милиции,- он буквально на мгновение протянул к моему лицу развёрнутое удостоверение, но я всё же успел разглядеть фамилию Ершов,- хотели бы поговорить с вами. Позволите пройти вовнутрь?
Он кивнул в сторону ворот здания и все трое неспешно зашагали рядом со мной.
-Это от вас возвращалась белая "Тойота" "н247кв" с молодыми людьми этой ночью?- продолжил Ершов, уже заходя в ворота.
-Не знаю. Может быть,- сухо ответил я, стараясь в предстоящем разговоре контролировать и взвешивать каждое произнесённое мной слово, ибо чрезмерное словоблудие в беседах с представителями органов имеет иногда тенденцию заканчиваться весьма плачевно для болтуна.
-Дело в том, что эта машина попала в аварию, перевернулась, двое парней сейчас в реанимации, один с многочисленными переломами, а вот девушка, ехавшая с ними, - умерла. Это произошло недалеко от вашей станицы по пути в Краснодар. Так вот свидетели - их общие знакомые – утверждают, что они возвращались отсюда.
-Вполне может быть. У нас не было возможности следить, какие машины здесь были  и когда  уезжали.
-А что здесь вообще происходило? Дискотека что ли?
-Нет, просто вечеринка. У меня недавно был день рождения, вот решил пригласить друзей, отметить,- фантазировал я.
-Ага. Таких, что ты и сам их не знаешь. Да? О, и ты здесь,- удивлённо воскликнул Ершов, увидев выходящего из одной из дверей здания Лёшу,- Алексей, если мне память не изменяет?
-Да,- ответил тот.- Здравствуйте.
Это был высокий, под два метра ростом, с кудрявыми, длинными волосами парень. Хоть он и пытался улыбаться, но невооружённым взглядом было заметно, что он почему-то не ну шутку перепугался, увидев Ершова.
-Так это опять ты здесь дискотеку устраиваешь?- продолжил милиционер.
Двое остальных тем временем рассматривали ещё не убранный до конца после ночного веселья мусор. Поднимали пластиковые бутылки, небольшие стеклянные бутыльки, заглядывали в углы здания и в  мусорные мешки.
-Почему "дискотеку"? Просто день рождения отмечали,- как заранее договорившись, ответил Лёша.
-И наркотиками торговали?- издевался Ершов.
-Нет, конечно. Какие наркотики?
-А что пили?
-Вино и пиво. Ну, кофе, чай ещё. И всё.
Ершов шёл чуть-чуть впереди нас, и мы уже находились ближе к концу здания, когда он вдруг обернулся и серьёзно, с угрожающими нотками в голосе спросил:
-А вы знаете, что все находящиеся в "Тойоте" были в состоянии наркотического опьянения? И что свидетели показали, что наркотики они приобретали именно здесь.
-Ничего никто здесь кроме вина, пива и бутербродов купить не мог,- твёрдо настоял я, но почувствовал, что это заявление Ершова – лишь начало его обвинений.
-Так, что Лёша, это ты что ли опять за старое взялся?- обратился на этот раз Ершов уже к нему.
-Нет, конечно. Здесь на самом деле никаких наркотиков не было,- подтвердил тот.
-Сказки-то мне рассказывать не надо. А-то  я не знаю, как оно обстоит на подобных мероприятиях. Я вам кучу свидетелей найду, которые подтвердят, что наркоту всякую брали прямо здесь. А коли ты – хозяин, - обратился Ершов ко мне,- отвечать придётся именно тебе. Давай-ка отойдём в сторонку.
Мы вышли из здания вдвоём и остановились около их автомобиля. Он продолжил.
-А дискотека эта ваша с властями была согласована, всё официально, налоги все уплачены? А ты в курсе, что тебя ещё могут косвенно обвинить в причастности к смерти этой девушки из "Тойоты"?
От лавины этих необоснованных обвинений, но в то же время настолько правдоподобных для меня, никогда раньше не сталкивающегося с подобными делами, у меня началась полная чехарда в голове. Я стоял как вкопанный и не знал, что сказать. Верить в сказанное им ужасно не хотелось, но я понимал, что если сейчас не решить этот вопрос, последствия для меня и многих близких мне людей могут быть весьма плачевными.
-Ну и что мне делать?- в конце концов, отозвался я.
-Сухари сушить,- моментально, как будто ждал этого вопроса, по-киношному ответил Ершов.- Твои предложения.
-Я не знаю, - не хотел что-либо предлагать я первый.
-А ты подумай. Вы же тут нормально взяли. Сам говоришь: пивко, винцо, что там ещё, водочка, небось. Да ещё вход не бесплатный. Короче, Бог завещал – делиться надо,- юродствовал мент, уже не пытаясь скрыть свою сущность и основную цель визита сюда.- Вот тебе мой телефон. Завтра жду твоего звонка. Не дождусь – приеду сам, но только уже за тобой. И тогда "…по тундре, по железной дороге…"
"Тойота" с нежданными гостями умчалась туда, откуда приехала, а мерзкий, фальшивящий вокал оперативника третьего отдела ГНК города Краснодара капитана Олега Семёновича Ершова ещё долго звучал у меня в голове.

                * * *


-Вот, знакомьтесь: Макс,- Игорь указал сначала на меня, а потом на двух пришедших вместе с ним молодых людей,- Лёша, Стас.
Тёплый весенний день ознаменовал роковую для меня встречу с двумя интересными парнями. Внешность что одного, что другого даже для разношёрстного, вычурного Краснодара, сочетающего в себе приверженцев всевозможных стилей и направлений, была весьма оригинальна. Лёша был огромного роста, около двух метров, с длинными сальными кудрявыми волосами, причёской а-ля "Лев-царь зверей", старомодном потёртом длиннополом пальто, джинсах и кроссовках белого когда-то цвета. Стас же, наоборот, был ниже среднего роста, с короткими спереди волосами и смешными дредами сзади, в джинсовой куртке с капюшоном от кофты на выпуск, в широких камуфлированных штанах и кедах.
Игорь – мой хороший знакомый с соседнего посёлка, несостоявшийся музыкант,- работал в "Театре кукол", где и познакомился с Лёшей. Тот пришёл работать туда оформителем, но позже. Кроме работы в театре Лёша увлекался горами, походами, ездой на современном велосипеде, а ещё пару раз устраивал музыкальные мероприятия, то есть выступал в качестве промоутера. Они вместе со Стасом арендоваои клуб или любое другое помещение в каком-нибудь населённом пункте, приглашали своих знакомых музыкантов и устраивали "сэйшены" с участием молодёжи, которая, естественно, попадала туда за деньги. Рассказав об этом Игорю, Лёша поделился, что подумывает о более глобальном проекте с большим количеством музыкантов и, соответственно, посетителей. Загвоздка только с местом.  Игорь предложил познакомить его со мной.
На тот момент у моего отца имелся во владении участок земли площадью восемь гектаров, на которм находилось большое плиточное здание. Больше десяти лет назад отец работал в плодово-ягодном акционерном обществе заместителем директора. На очередном собрании акционеров встал вопрос о сохранении за собой поста директора: большинство проголосовало против, директора сняли, а отец из солидарности и нежелания работать с новым начальством уволился тоже. Но к этому времени они с бывшим директором приобрели прямо на территории яблочного сада вышеуказанный участок, и в предвкушении баснословных заработков решили заниматься выращиванием грибов-шампиньонов. По всем экономическим выкладкам и в соответствии с  бизнес-планом планируемого мероприятия, прибыль должна была выражаться десяткам тысяч  долларов ежегодно. Был привлечён заёмный капитал "Сбербанка", завезено дорогостоящее оборудование, приглашены специалисты по выращиванию - технологи. И когда уже был даже завезён компост с мицелием, произошло непредвиденное – по какой-то причине прекратилось финансирование со стороны банка, а все наличные средства уже были вложены. Столь бурно расцветающее и многообещающее дело пришлось заморозить. Здание несколько лет стояло без присмотра, земля без ухода.
-Игорь рассказал тебе, что мы примерно планируем?- поинтересовался Стас после непродолжительной отвлечённой беседы, которая происходила неподалеку от тёткиного колледжа.
-Да. Идея интересная, но вряд ли выполнимая,- я не хотел их зря обнадёживать.
-Почему? В чём основная …а-а-а…сложность?- не хотел и Лёша расставаться с фантазиями по поводу своего проекта.
Когда он говорил и пытался обсуждать серьёзные вопросы, речь его становилась неторопливой, вязкой и сильно сквозила этим продолжительным "а-а-а" почти в каждом предложении.
-Так в двух словах не объяснишь. Это надо смотреть. Во-первых, чтобы навести там порядок, потребуется не меньше полугода; во-вторых, крыша сильно протекает, на её ремонт уйдёт время, деньги на материалы не малые понадобятся; в-третьих, добираться туда – это сорок километров от города; а кроме этого, основная проблема в том, что само здание находится на территории чужого владения – плодово-ягодного акционерного общества. Надо будет приложить немало усилий, чтобы с ними договориться по поводу проезда. Короче , заморочек – до фига.
-Но посмотреть-то хоть можно?- не унимался Лёша.
-Да не вопрос. Хоть завтра.
-Ну, вот и отлично,- обрадовались оба, явно не собирающиеся упускать этот шанс.
Я , честно говоря, был уверен, что после того, как они увидят, как на самом деле обстоят дела, желание что-либо затевать у них отпадёт моментально. Но, к моему удивлению, всё произошло совершенно не так.
Мы обменялись номерами телефонов, договорились о завтрашней встрече, с вожделением обсудили всё активнее начинающих обнажаться девушек и разошлись.
А завтра было завтра.

                * * *

С тех пор, как затея с развитием грибного хозяйства лопнула мыльным пузырём, прошла пара лет пока мой родной брат Евгений не начал с друзьями пытаться возделывать на этой земле различные сельхоз культуры. Я в это время только вернулся из армии и жил в Краснодаре на съёмной квартире. Полный сил и энергии после двух лет службы в автобате, жизнь на гражданке, казалось, встречает меня с распростёртыми объятиями. "Вот она я, бери меня, делай со мной, что хочешь,- кричала она мне,- всё в твоих руках". Легко заработанные деньги тратились быстро и не задумываясь. Как пожелтевшие листья дождливой осенью опадают после жаркого лета, так и наскучившее веселье, дополняемое внезапно закончившимися деньгами, сменилось закономерным возвращением блудного сына в родные пенаты.
И начались трудовые сельскохозяйственные будни. Земля не терпит предвзятого к себе отношения. Каждый колосок, проросший из зёрнышка, каждый помидорный кустик, рождённый из семени, требует к себе трепетного отношения  и должного внимания. Чередование температурных режимов, погодных условий должны в достойной мере компенсироваться трудолюбием и соответствующими знаниями. На земле можно как в сказке вырастить "репку", которой хватит на весь год, а можно как Буратино на "поле чудес" в "стране дураков" ожидать денег, растущих прямо на "волшебном дереве". "Как потопаешь, так и полопаешь" – гласит старая русская пословица, указывая на то, что работай до седьмого пота и будут у тебя полные закрома всего того, чего ни  пожелаешь. Вот только современная картина фермерско-крестьянской жизни рисуется совершенно другими кистями и красками. Для процветания в области земледелия мало обладать недюжинным здоровьем и муравьиным трудолюбием. Здесь основную роль играет целый ряд факторов как внешних, так и внутренних.
Вот, например, собрались мы озолотиться на выращивании грунтовых помидоров. Подготовили землю с осени, построили и обтянули плёнкой маленькую теплицу для выгонки рассады, заготовили дрова, топили печь, не спав ночами, на конец-то, высадили рассаду в грунт, поливали, подкармливали, рыхлили, заготавливали колышки, подвязывали, опрыскивали, а тут, вдруг, начались проливные дожди, да такие, что кусты в воде сутками стоят и ничего с этим поделать нельзя. Если бы, наоборот, засуха была, можно было бы напрячься, потратить деньги на шланги , насосы и поливать каждый день. Но когда идёт дождь, тут уж ничего не попишешь, разве что шаманов вызывать, чтобы тучи разгоняли. А переувлажнение сразу ведёт к заболеванию фитофторозом, и урожайность сразу же сокращается раза в 3-4. Хорошо, что хоть получилось окупить затраты приобретение семян и прочие вспомогательные материалов. Вот это внешние факторы.
Бывает переходный вариант, то есть сочетание внешних и внутренних аспектов проблемы. Это значит, когда уже выращенные помидоры везут на продажу по горной извилистой дороге, а перед этим прошёл дождь и автомобиль на повороте заносит. Чтобы не столкнуться с идущим навстречу УАЗиком, машина сбивает боковое ограждение и чуть не слетает в пропасть. Автомобиль разбит, время потеряно, продукция теряет первоначальное качество и реализуется по низкой цене. Всё плохо, надо что-то менять. Стало быть, погодные условия в этом примере – это внешние факторы, а решение поехать в такую погоду и потеря управления автомобилем – это уже внутренние. Ведь можно было всё ещё раз обдумать и отказаться от запланированного рейса ввиду неблагоприятных погодных условий. А что делать, когда один из компаньонов отказывается продолжать работать  в таких нечеловеческих условиях и требует назад возврата хотя бы вложенных им средств? Вот это  уже чисто внутренне-человеческий фактор.
И таких подводных камней, место расположение которых очень трудно предугадать неопытным, только начинающим аграриям, неимоверное количество. Вроде бы и происходит процесс роста: заработанные деньги идут на приобретение  новых средств труда, расходных материалов, оплату наёмных работников. Но пропорционально доходу увеличиваются и затраты. От этого никуда не денешься. И бывает, кажется, ну всё предвещает благополучное и прибыльное завершение трудового сезона: радует глаз распускающиеся цветочки на клубнике, и опыляющие их пчёлы весело перелетают с одного цветка на другой; правильно выращенная рассада помидоров вовремя пересажена в дорогостоящую, покрытую стеклом большую теплицу; малина дала отличные побеги и теперь её пышный тёмно-зелёный наряд чарует взор и сулит превосходный урожай. Прогноз погоды не предвещает никаких катаклизмов, настрой на работу боевой и хочется горы свернуть, трудишься по 16-18 часов в сутки и думаешь: "Господи, ну вот он я. Обрати ж на меня свой взор, не дай погибнуть на корню всем моим начинаниям". А оттуда сверху опять такая подача – держи! Если жара, то теплица с помидорами перегревается и приходится регулярно открывать-закрывать плёночные боковины, а крышу запрыскивать из распылителя известковым раствором для сохранения тени; постоянное пасынкование, подвязывание полив, опрыскивание, рыхление, уборка помидоров валят с ног почище марафонских забегов; а под конец оказывается, что концентрация препарата для укрепления иммунитета растения, которым ты уже опрыскал помидоры, была слишком велика и половина саженцев просто погибла.
Клубника – очень трудоёмкая культура и её культивация также требует ангельского терпения и атлантской выносливости. Для того, чтобы собрать достойный урожай, её надо 4-5 раз за сезон прополоть (а это зачастую приходится делать под палящим солнцем), 2-3 раза опрыскать от вредителей с добавлением различных удобрений, в засушливое лето бесконечно поливать, что иногда приходилось делать даже по ночам, а потом её ведь надо ещё и собрать, ползая на карачках или стоя в самой эротичной позе "Кама Сутры". Но очень часто бывает так, что пик массового созревания клубники приходится на пик летнего сезона дождей, и большая часть урожая остаётся погнившей умирать на поле. Или, наоборот, все условия для её выращивания настолько оптимальны, что прилавки рынков ломятся от изобилия этой "кровавой" ягоды. Соответственно, бросовые цены на неё еле-еле позволяют компенсировать затраты.
Ну, а что касается малины, то эта культура показала себя наиболее рентабельной и менее трудоёмкой. Правда, и она требует не малой сноровки и выдержки, а также первоначальных капитальных вложений. Шпалерный метод её посадки предполагает установку столбиков через каждые 5-10 метров и натягивание двух рядов проволоки между ними. По осени каждый побег надо подвязать специально нарезанными подвязочками к обеим шпалерам. Так же производится полный комплекс агротехнических мероприятий, схожий с большинством сельскохозяйственных культур, а вот процесс сбора урожая значительно облегчён тем, что находишься в  прямостоящем положении, лишь изредка наклоняясь, чтобы сорвать ягодку с самых нижних побегов. Но и при культивировании малины приходится помнить о массе своих нюансов от опадений и "ожогов" ягоды в жару и подгнивание в дождь до банальной  нехватки времени или помощников для уборки.
А самое интересное начинается, когда все трудности, казалось бы, уже позади. Урожай выращен и даже собран, но это, оказывается, не конец мучений - теперь ведь его надо превратить в деньги. И тут имеются два варианта: Или отдать оптом прямо с поля, сэкономив на транспортных издержках, избежав лишней траты времени и сил, или же ехать самому на рынок, оплачивать торговое место, тратиться на дневное питание, терять целый день на розничную торговлю. Приходится делать выбор, потому что, естественно, хочется получить максимальную прибыль, а разница между ценами в розничной и оптовой торговли составляет в среднем 25-35%. И, к сожалению, осадок от принятого решения зачастую не соответствует ожидаемому результату. Думается, что другой вариант мог бы быть более выигрышным.
Кто-то может спросить: ну, если всё было так плохо, то что же вас там держало и неужели вы не зарабатывали так, чтобы хватало на сытую жизнь? Отвечу. Деньги мы, конечно, зарабатывали, но дорога к мечте, в погоне за которой мы истоптали не одну пару лаптей и износили не одну рубаху, требовала значительно больших вложений, чем мы могли предположить. И имя этой мечте – яблоневый сад.
Все наши усилия на протяжении нескольких лет были направлены на то, чтобы рано или поздно (желательно, конечно же, рано) можно было бы утопать в ароматах яблоневого цвета, восхищаться красотой и вкусом яблоневых плодов и доказать, в конце концов себе и Матушке-природе, что наши усилия были не напрасны. Каждое высаженное мной с братом деревце было как маленький, капризный, непослушный ребёнок, требующий к себе постоянного внимания и заботы. А всё потому, что мы были практически родителями каждого из них.
До того как дерево начинает давать первые плоды, проходит от трёх до пяти лет, а чтобы начинать собирать урожай, надо ждать семь-восемь лет. И не просто ждать, а жертвовать ради них практически всем. История появления на свет каждого деревца тяжела и терниста.
Всё начинается с февральских окон, когда идёт заготовка подвоя для саженцев. Взрослые деревья имеют тенденцию пускать корневые отростки из земли на поверхность. А так как наше земельное владение находилось на территории огромного взрослого яблоневого хозяйства, то размеры площадей,  которые надо было обойти  в поисках дикого подвоя, неподготовленного человека могли бы испугать. Сапоги, лопата, перчатки, чтобы не сорвать мозоли на руках и вперёд: искать, дёргать, копать с утра до вечера. Потом наступает время рассаживать их в форме стройных рядков в заранее выкопанную траншею через 10-15 сантиметров, присыпая их землёй. И вот всё лето этот дикий подвой укореняется в школке, удобряется, поливается, подкармливается, пропалывается, опрыскивается, то есть холится и лелеется. Осень того же года ознаменовывается превращением дикого не сортового прутика в настоящее культурное растение. А происходит это следующим образом.
Со взрослой плодоносящей яблони, плоды которой нас заинтересовали, срезается здоровый чубучок, то есть веточка. На стволике дикого подвоя делается срез небольшого участка луба размером 2-2,5 сантиметра на высоте 5-10 сантиметров от земли, на который накладывается срезанная с плодового чубучка почка. Прозрачная полиэтиленовая плёнка предварительно нарезается полосками 1,5 сантиметра шириной и длиной 20-25 сантиметров. Этими плёночными ленточками почка наглухо притягивается к подвою путём обматывания. Так он стоит 3-4 недели, после чего полоски снимают. И если весной эта окулированная почка пускает листик, то можно считать, что таинство перерождения практически свершилось. Но не факт. Впереди ещё целое лето и может произойти всё, что угодно. А пока всё также полив, прополка, подкормка, опрыскивание, холение и лелеяние.
Полноценный однолетний саженец толщиной у основания 1,5-2 сантиметров и 1-1,2 метра высотой – это то, ради чего потрачено два года непосильных трудов, угроблена масса сил и энергии, нервов и эмоций. А ведь всего этого можно было избежать, если иметь на кармане по 50-100 рублей на приобретение каждого саженца. И большинство здравомыслящих людей именно так и поступают, когда задаются целью обзавестись собственным садом. У кого нет наличных средств, находят возможность и мужество взять эти деньги в кредит в банке или у бандитов, что в большинстве случаев заканчивается плачевно для заёмщика. Но мы решили, дабы не впадать в долговые обязательства и избежать процентов, пойти по другому пути и выращивали всегда саженцы сами.
Хорошо. Допустим, саженцы готовы, здоровы и пригодны для пересаживания на постоянное место роста. Каждый этап этого кропотливого, трудоёмкого процесса, начиная от разметки и бурения посадочных ям до окончательного утаптывания околосаженцевой земли, кажется приближает к долгожданному результату. Но на самом  деле – это ещё только начало. С увеличением площади засаженной земли увеличиваются затраты сил, времени и средств на обработку этой территории. А это всё тот же уже известный комплекс агротехнических мероприятий: подкормка, полив, опрыскивание, выкашивание сорной травы, рыхление, а теперь ещё и обрезка. Большая половина заработанных на малине, клубнике и помидорах средств, идёт на поддержание яблоневого сада, приобретение и усовершенствование средств труда и расходных материалов: трубы, шланги, культиваторы, косилки, опрыскиватели, химические препараты различного назначения. Земля приковала  к себе настолько, что даже в межсезонье (конец осени – начало зимы) свободное время появляется только в дождливую или холодную погоду. Во все остальные дни работа в хозяйстве всегда найдётся, поэтому мысль о трудоустройстве куда-либо на постоянное место так и остаётся лишь мыслью. Хотя сейчас понимаешь, что это было просто самообманом и лжеоправданием, нежеланием заставлять себя напрягаться и сдвигать что-то с мёртвой точки.
Все наши взоры были устремлены в радужное будущее, в котором мы видели себя яблочными магнатами. Какое испытываешь наслаждение, самовосхищение и гордость, когда наступает тот долгожданный день, и ты своими руками срываешь тобой же выращенное сочное, спелое, ароматное яблочко. Как будто перед огромным скоплением народа перерезаешь красную ленточку напротив построенного тобой здания или разбиваешь бутылку шампанского о борт только что спущенной на воду яхты. Кажется, вот он, Закон благодатной и щедрой Вселенной начинает вступать в силу и уж теперь ничто не помешает сделать несколько последних рывков и сорвать таки этот многострадальный куш на финише. Но тут начинает действовать другой закон – Закон Человеческих Взаимоотношений, незнание статей которого не освобождает никого от ответственности.
Считается, что семейный бизнес, а особенно фермерское хозяйство, самая жизнестойкая форма собственности. Но это когда отношения в семье строятся по принципу безоговорочного уважения и взаимопомощи друг другу. А "когда в друзьях согласия нет…", вспоминается с далёкого детства въевшаяся строчка басни Крылова, то плоды из райского сада превращаются в "яблоки раздора".
Примерно это и произошло в нашем случае. Отсутствие взаимопонимания между членами нашей семьи на протяжении многих лет тормозило нормальное развитие нашего хозяйства. Разница во мнениях и взглядах по поводу его ведения обнаружилась на самом раннем этапе нашей аграрной эпопеи. Проблема "отцов и детей" во все времена стояла очень остро, и мы тоже в числе многих оказались её жертвами. Взгляды нашего отца в отношении раздела прибыли сильно противоречили нашему видению этой ситуации. Всё увеличивающиеся расходы и новые затраты не позволяли изымать зарабатываемый капитал из дела, во избежание пагубного влияния сдерживающих факторов. Отец же претендовал на третью часть от заработанных за сезон средств ежегодно, несмотря на то, что фактического участия в работе он не принимал. Зато он был директором и единоправным владельцем всего хозяйства и мотивировал свою позицию необходимостью уплаты налогов, которую он производил именно из этой же доли. Подобный отцовский подход и наше нежелание мириться с таким положением вещей создавало атмосферу постоянного конфликта, а как следствие, понижение морального духа, работоспособности и заинтересованности. Внешне всё выглядело так, будто прилагается максимум усилий и делается всё возможное  для превращения мечты в реальность. Но червячок, подгрызающий плодоножку "райского яблока" нашего будущего, делал своё чёрное дело, и уже никакие усилия не могли остановить этот процесс. Наша работа напоминала "мышиную возню", бег на месте: вроде бы что-то и зарабатывали, но к концу сезона, когда подсчитывали остаток, оказывалось, что зимовать не на что. Крытая стеклом теплица не функционировала зимой, потому что в ней не было соответствующего отопления, а сумма на приобретение труб и отопительного котла была непомерно велика для нас. К тому же в один из зимних месяцев, когда снегопад не прекращался в течении нескольких суток, произошло то, что лишило нас одной из статей дохода.
Для того чтобы сохранить стекло целым во время снегопада, мы использовали специально изготовленные “чистилки”, которыми стягивали снег с крыши. Однажды утром, собравшись идти на очередную борьбу со снегом, я выглянул в окно и увидел, что провидение навсегда избавило нас от этой необходимости. Теплица сложилась вовнутрь своими стойками, словно карточный домик, практически всё стекло лежало битое на земле. Огромная масса снега, выпавшая больше, чем за сутки, уничтожила теплицу, а вместе с ней и нашу необходимость заниматься в ней чем-либо. Чувство, испытываемое мной, было очень противоречивое. С одной стороны горечь и обида от потери средств, вложенных на её приобретение и остекление,  а с другой – освобождение от практически бесприбыльной сферы деятельности. В этом происшествии  явно прослеживалось что-то знаковое, ещё раз дающее нам понять о необходимости задуматься над правильностью выбранного нами Пути. По прошествии лет, анализируя все "за" и "против", начинаешь понимать, что подобных знамений было неимоверное множество. Просто мы слепо отказывались их принимать, а в большинстве случаев не были способны расшифровать очевидное. И в этом, конечно же, целиком и полностью наша вина. Работа вполсилы даёт половинный результат, Вера в пол Веры даёт только отрицательный результат. Ступеньки усилий, из которых мы пытались строить лестницу нашего будущего, оказались побитыми шашелю, негладковыстроганными и заметно поскрипывали.


                * * *


Но я благодарю Бога за то, что был и есть в моей жизни человек, который заставляет меня двигаться вперёд, стремиться к саморазвитию и искать новые пути выхода из сложившихся ситуаций.
2000 год. Миллениум. Обычное на первый взгляд дискотечное знакомство превратилось в нечто такое, что перевернуло всю мою жизнь.
Я встретил её по пути домой, идущей с подружками по обочине дороги. Её статная, высокая фигура, обтянутые лайкрой, не смотря на январь, длинные, стройные ноги и вызывающвя, дефилирующая походка заметно выделялись на фоне остальных силуэтов. Позже она рассказывала, что своим видом и поведением намеренно будила животные инстинкты в мужиках, давала им повод поверить в свою легкодоступность, а потом в самый неожиданный момент исчезала, оставляя их голодными, не забывая при этом вильнуть своей сексуальной попкой. Такая вот опасная экстремальная женская игра. Короткие юбки, высокие каблуки, кожаные топы, пышная причёска и обилие косметики создавали скорее образ опытной жрицы любви и жаждущей приключений вертихвостки.  На сколько же бывает обманчиво первое впечатление!
В тот вечер мы всего лишь обменялись несколькими, насмешившими нас обоих фразами и разошлись. Наша следующая встреча произошла утром на автобусной остановке. В одиноко стоящей фигуре я узнал ту же девушку, но её преображения не позволили мне пройти мимо неё. Простая курточка, джинсы, невысокая обувь и симпатичное, слегка подчёркнутое косметикой лицо. Каждое буднее утро это хрупкое с виду создание просыпалось ни свет - ни заря  и отправлялось на нелёгкую работу. Под её чутким руководством трудились, не покладая своих маленьких крылышек, пчёлы, нося цветочную пергу в ульи, так благородно делящиеся с человеком мёдом. Работа ужасно тяжёлая, но очень интересная, позволяющая расслабиться морально. "Я практически медитирую, когда занимаюсь ими",- говорила она потом. Спокойная, рассудительная и довольно интересная при свете дня, она произвела на меня очень приятное впечатление.
-Алёна,- ответила она на мой вопрос.- А тебя?
-А меня – Макс,- ответил я в свою очередь.- А какие у тебя планы на сегодняшний вечер?
Последующие наши встречи стали происходить всё чаще и чаще. Вечерами после работы мы встречались, гуляли по станице, по парку или ехали ко мне на "фазенду" - так местные жители окрестили наше хозяйство. Там мы с братом поочерёдно оставались дежурить по ночам, потому что лишаться нажитого непосильным трудом очень не хотелось. Мои дежурства с её присутствием стали пролетать незаметно и с наслаждением. О такой чуткой, понимающей собеседнице и великолепной любовнице нельзя было и мечтать.
Через какое-то время я стал оставаться на ночь у неё дома. Её родители уже привыкли ко мне и стали относиться как к сыну. Алёна была старшей сестрой в семье. Её мама работала санитаркой в сельской больнице. Отец был отличным плотником, но почти все заработанные деньги  пропивал, а потом начинал всё тянуть из дома. После окончания школы она хотела поступить  в "Школу Модельного Искусства" в Краснодаре. Но за обучение надо было платить, а денег  в семье не было. Мама получала копейки, а обе младших сестры ещё учились в школе. Пришлось идти зарабатывать своими руками. Но, к сожалению, слишком маленькая зарплата не позволила скопить ей достаточной для обучения суммы: почти все деньги шли на поддержание семейного бюджета, работа затянула настолько, что о карьере модели пришлось забыть.
Как всегда в начале отношений, во время конфетно-букетного периода люди пытаются максимально понравиться друг другу. Никаких обещаний, никаких обязательств, никто никому ничего не должен, радуются жизнью, наслаждаются чувствами. Пелена страсти затмевает сознание, каждый старается угодить другому, пропуская мимо внимания мелкие разногласия. В наших с ней взаимоотношениях было всё: и взаимопонимание с полуслова, с полувзгляда, и спокойные, пропитанные пресыщенной обыденностью дни, и разъярённые ссоры с взаимными упрёками. Но когда пар был выпущен и отношения выяснены, нерадужная перспектива остаться в одиночестве  уже с новыми чувствами толкала нас в объятия друг друга. Взаимное "прости, я был не прав", "нет, я была не права", "мне без тебя свет не мил", "давай не будем больше ссорится" – и новый виток отношений появляется в спирали нашей совместной жизни.
Алёна оказалась хорошей хозяйкой, сильной, характерной, справедливой личностью, и в то же время нежной, ласковой, ручной кошечкой. И как подобает всем мудрым женщинам мира сего, она никогда не заводила разговор о свадьбе. Но вот однажды настал день и я услышал:
-Милый, мне надо поговорить с тобой,- её ласковый, но слегка взволнованный голос заставил меня повернуться к ней.
"Ах, как же она, чёрт возьми, хороша",- подумал я. Её обнажённое тело с поджатой слегка коленкой и подложенной под голову рукой в тусклом свете ночника отливало бронзой и вожделением. Давно уже утратившая чувство какого-либо стыда, она, к моему огромному наслаждению, она обожала разгуливать по дому и спать абсолютно обнажённой.
-Давай  поговорим. О чём будем разговаривать?- игриво отозвался я, хотя уже осознавал, что разговор будет на серьёзную тему.
Обычно фраза, с которой она начала, по всем законам жанра предполагает три основных развития: я беременна, давай поженимся или нам лучше расстаться. В принципе, существует и масса других вариантов, но на тот момент, эти три живо пронеслись в моём мозгу.
-Мне кажется, я "залетела",- наконец ответила она.
"Вот так примитивно и даже немного пошло я узнаю о своей перспективе стать отцом ", -подумал я, а вслух спросил:
-Почему ты так думаешь?
"Вот болван, - подумали мы оба,- ничего нелепее не мог ляпнуть".
-Ну, значит есть причина,- завуалировала Алёна.
-И что мы будем делать?- желая сначала узнать её мнение, спросил я.
-Аборта я боюсь, потом могут быть проблемы с беременностью, всё-таки уже 21 год,- её тихий голос и большие глаза, опущенные вниз, взывали к моему пониманию.
Уже из сказанного ею было прекрасно понятно, что она всё решила без меня. Но, всё-таки, контрольный вопрос, чтобы окончательно убедиться:
-Ты хочешь рожать?
-Да.
-Понятно,- протянул я.
Нелепая, затянувшаяся пауза. Она уже стала своеобразным атрибутом многих занимательных фильмов о любви, о жизни. Что можно сказать, когда совсем нет слов, зачем говорить, когда в словах нет смысла. Нескончаемый, стрекочущий, зачастую необдуманный поток фраз свойственен лишь тем, кто использует слово как ширму. А давно доказанная материальность слова, так же как и мысли, заставляет человека здравого тщательно взвешивать и сортировать каждое из них. Как иногда больно ранит и сколько непоправимых последствий несёт необдуманно брошенное слово. Так же как одни из них может сподвигнуть на революцию массы, так другие могут в мгновение растоптать душу и раздавить самые чистые намерения. "Кто знает - не говорит, кто говорит - не знает",- гласит старая мудрая поговорка.
-Почему ты молчишь?- произнесла Алёна через некоторое время.
-Просто. Думаю,- неопределённо ответил я, мысленно представляя плюсы и минусы отцовства. А о чём ещё думать, когда не знаешь, что это такое, пока не прочувствовал на себе всю неописуемость ощущений, связанных с появлением ребёнка.
-Я тебя ни к чему не обязываю. Поступай, как хочешь. Я могу и сама справиться, мама поможет, так что…
-Да подожди ты. Я же ничего ещё не сказал,- я нежно поглаживал её по бархатному плечику, чувствуя, как её начинает понемножку трясти. Глупенькая, неужели она всерьёз думает, что я могу перечеркнуть всё то, что между нами было и позволить ей воспитывать нашего ребёнка… А точно ли?.. Да, не-е-ет. Как я могу в ней сомневаться? Вот неприятное ощущение. Стереотипность мужской подозрительности в отношении женской верности оказалась не чуждой и мне. Но всё же желание верить, отсутствие внешних поводов и, главное, внутреннее чутьё подсказывали мне, что оснований для тревожных, не подкреплённых ничем подозрений не должно быть. И кто нас вечно тянет за язык?
-А это точно… ну.., мой?- не удержался я.
-Не поняла,- она присела на кровати.
Её красивая обнажённая грудь плавно задвигалась в такт её участившемуся дыханию. Локоны светлых волос небрежно струились по узким плечам. И без того большие глаза округлились в негодовании, и, казалось, сейчас из них либо блеснут молнии, либо польют дожди. Бедняжка, она не на шутку разволновалась. И почему нам иногда бывает так приятно помучить тех, кого мы любим?
-Ты что, сомневаешься? Хочешь уйти – так и скажи, я неволить не буду, но оскорблять себя  не позволю,- выпалила моя тигрица.
Умничка, вот он достойный мудрый ответ! Ну, как её можно не уважать и не ценить после этого. Любая другая дурочка стала бы оправдываться, убеждать в том, что это, конечно же, твой ребёнок, и не факт, что смогла бы уничтожить сомнения. Но такой способ действий, который использовала она, не оставлял повода для подозрений или, по крайней мере, заставлял по-другому взглянуть на ситуацию.
С обиженным видом она переползла через меня. Промелькнувшая мимо моих глаз её грудь и сумасводящий аромат её трепещущего тела вновь пробудили моё желание и я, не удержавшись, игриво шлёпнул её по шелковистой попке. Не обращая на меня внимания, она накинула халат и вышла из спальни. Мы были в доме её родителей, на часах 0:40.
"Ничего, успокоится,- думал я,- придёт, и мы поговорим. Неужели я стану папой. Новость, конечно, неожиданная, но завораживающая. Мы ещё только чуть больше года вместе и ещё даже ни разу не сказали друг другу "люблю", а вот плод нашей любви уже ютится под её сердцем. А где мы будем жить? Здесь – варианта нет: две младшие сестры, родители, в общем, спокойной жизни не будет. У нас дома всё ещё печальнее: ни места, ни условий, ни отношений. На "фазенде" – точно нет: там жить просто негде, надо строить какое-то жилище. Ну, ничего, трудностями нас не возьмёшь, они только укрепляют. Что-нибудь придумаем".
Мои размышления о предстоящем будущем прервала открывающаяся дверь. С опухшими от слёз глазами вошла Алёна. Скинув халат, она юркнула под одеяло, отвернувшись от меня.
-Давай спать, завтра рано на работу,- не обращая внимания на мои поцелуи в шею, произнесла она.
Серьёзно обиделась. Раньше она никогда не замечала позднего времени и готова была болтать всю ночь напролёт. "Хорошо, что хоть ты у меня такая болтунья, а то представляешь, если бы и ты молчала столько же, сколько и я",- говорил я ей неоднократно. У неё была способность находить любую тему для разговора, казалось, даже не интересную для меня, и втягивать в беседу. Болтушка от природы или, скорее, от усердной, кропотливой работы над собой, она очень нуждалась в общении. Как я благодарен ей за это и за всё остальное! Все наши ссоры и недомолвки в моменты "притирки" отношений мы стали обсуждать во время отсроченного разговора, когда страсти улягутся и пыл остынет. Позже поводов для выяснения отношений становилось всё меньше и меньше. Нежелание конфликтовать и спорить, тратя драгоценные нервы, обоюдно реализовывалось в простой формуле: "В семейных отношениях побеждает компромисс". Умение уступить и не поддаться  временами появляющемуся желанию поскандалить стало основой нашей совместной жизни. Никто не идеален, у каждого свои недостатки и лишь осознавая это можно спасти любые союзы. У всех бывает плохое настроение, трудные дни и даже срывы. Но только понимание и поддержка твоей второй половинкой  способны удержать от крушения лодку отношений в шторме жизненных неурядиц.
Но в тот вечер непонимание этой простой истины чуть не лишило меня возможность смело называться счастливым человеком. Нежелание смириться ежесекундно с поставленным передо мной фактом предстоящего отцовства и со всеми вытекающими из этого последствиями разлучило нас на несколько дней. Вернее сказать, в душе я практически мгновенно принял решение, но внешне надел маску задумчивости и непроницаемости.
-Я должен подумать. Давай попробуем какое-то время не видеться,- прощаясь утром, так и не обсудив ничего, садистски предложил я. Представляю, что творилось в тот момент в душе Алёны, но облик смиреной покорности не выдал и тени бушующих в ней эмоций.
-Как хочешь. Тебе решать,- было её ответом.
Чтобы не броситься к ней, стиснуть в объятия и прошептать: "Малышка, ты же знаешь, я всё равно вернусь", я по-юношески чмокнул её в щёку, развернулся и ушёл.
-У нас с Алёной будет ребёнок, - сообщил я своим родителям радостную новость, существенно опасаясь их реакции.
Их мнение для меня хоть и было важным, но, конечно, по сути, уже ничего не меняло. Просто вопросы жилья и материальной обеспеченности, не говоря уже о финансовой стороне, ни и неё, ни у меня не был решён.
-Ой, максим, я так рада. Это я опять стану бабушкой,- обрадовалась  за нас мама.
Дело в том, что у моего брата Жени уже есть дочка, появившаяся на свет, когда ему было всего семнадцать лет. Но она сейчас живёт на севере со своей мамой, где мы все жили раньше, и они  давно уже не виделись.
-Это хорошо,- поддержал маму отец,- только не спешите расписываться. В жизни всякое бывает.
Два дня, проведённые в разлуке с Алёной, после того как наши встречи стали ежедневными, окончательно убедили меня, что без неё я оставаться не хочу. Я не находил себе места, мысли никак не могли вернуться в обычный водоворот  дневных событий. Через день я одел белую рубашку, белые джинсы, светлые туфли, вымыл машину и поехал к ней. Не случайно выбранный мной белый цвет казался мне очень символичным – почти то же, что белый флаг. Я очень переживал, а вдруг она сейчас пойдёт на принцип и не захочет соглашаться принимать меня после моего ухода. К счастью, она оказалась выше своих обид! В этот день мы впервые признались друг другу в любви. И это были не просто слова, это было больше, чем клятва. С тех пор наши отношения и весь образ жизни перешли на качественно новый уровень.
Ожидание предстоящего таинства заставляло нас более чутко и нежно относиться друг к другу и к тому чувству, которое в нас развивалось. Я работал на "фазенде", она работала на пасеке, на выходных приезжая ко мне и помогая нам с нашими заботами. Более участливого и трудолюбивого человека мне встречать не приходилось. Она не позволяла себе лишней минуты отдыха, всегда находила, чем заняться, могла работать больше, чем кто-либо другой. Но и, конечно, справедливо возмущалась, видя чьё-либо нежелание заставлять себя напрягаться и чувствуя безалаберное, халатное отношение к своему делу.
В ноябре 2001 года на свет появилось чудное создание - девочка, которую мы назвали (ладно, я назвал) Алиса. И начались бессонные ночи для моей Алёны: пелёнки, распашонки, кормление, купание и постоянный детский плач. Всё также продолжающиеся попеременно суточные дежурства на "фазенде" не позволяли мне каждую ночь проводить со своей семьёй. Прелестный розовый кричащий комочек, который мы забрали из роддома, хоть и доставлял немало хлопот, но всё равно бесконечно согревал и радовал сердце. Чувство гордости подхлёстывало чувство ответственности. Желание обеспечить себе и родным достойное существование заставляло "впахиваться" в два раза больше обычного. Необходимость решения жилищного вопроса подстегнуло решение построить прямо на "фазенде"  небольшой, но уютный домик. И когда Алиске уже было чуть больше года, мы перебрались втроём туда. Площади и удобств вполне хватало, чтобы без особой роскоши и излишеств, но зато в уюте и любви, без чьего-либо вмешательства, поддерживать огонь совместной, семейной жизни.
Практически с самого переезда, не смотря на то, что наш земельный участок находился на расстоянии трёх километров от самой станицы, желающих побывать у нас в гостях было "хоть отбавляй". Затерянный среди яблоневого сада маленький рай, тихий островок вдали от цивилизации, он так и манил всех жаждущих сбежать от суеты мирской и слиться с природой. Даже друзья, оставшиеся в городе, время от времени приезжали на выходные, чтобы помочь в работе, отдохнуть, сходить на рыбалку. Все, хотелось бы верить, по-хорошему завидовали нашей семейной идиллии и восхищались неподдельной теплотой и чувственностью связывающих нас отношений. Несмотря на то, что материальный достаток почти всегда оставлял желать лучшего, любому гостю всегда был накрыт стол, налит чай и, при необходимости, постелена мягкая кровать.
Годы шли. В трудах и заботах мы только укрепляли нашу любовь назло всем невзгодам и перипетиям суровой действительности. Алиска росла и каждый день радовала нас чем-то новым. Первые неуверенные шаги, слова, самое первое и внятно произнесённое из которых было почему-то не "мама", а  "папа". Радость и бесконечное доверие, проистекающее из её наивных, голубых глазок, умиляли до глубины души. Жизнь вдали от цивилизации не позволяла нам обеспечить ей постоянное общение с другими детками. Она не знала ни яслей, ним детского сада. Когда Алиске был год, у неё появилась двоюродная сестричка. Средняя сестра Алёны – Наталья – родила девочку, которую назвали Полина. У тёти моей Алёны было трое маленьких дочек, но расстояние и отсутствие возможности регулярно возить Алиску к ним заставляли постоянно размышлять о перемене места жительства.
И вот три года, которые мы прожили в саду практически словно "дикари в лесу", а также стремление улучшить наши жилищные условия толкнули меня на поиск свежих решений.
Но кроме этого была и другая, даже более веская причина, заставившая нас призадуматься о смене обстановки: Господь посчитал, что одного ребёнка нам мало и посоветовал подготовиться к встрече с новым членом нашей молодой семьи. Не все понимали и одобряли наш выбор, ведь для большинства людей жильё и достаток – основной критерий при принятии такого решения.
Да! Ни того, ни другого у нас не было, но было кое-что намного весомее: наша любовь и твёрдая уверенность в том, что мы непременно всего добьёмся. Ещё до процедуры УЗИ я не сомневался, что у Алиски будет братик, а не сестричка. И первое, и последующее обследование подтвердили моё предположение. Итак, мы ожидали появление сына!
Приобретать дом в станице нам, конечно же, было не по силам, поэтому я искал жильё, которое сдавалось бы в аренду. Кто бы мог подумать, что это окажется такой проблемой! Запредельные цены в одних случаях или абсолютное отсутствие удобств в других не позволяли поискам сдвинуться с мёртвой точки. Но, как известно, "кто ищет, тот всегда найдёт". Уже практически отчаявшись подыскать что-то достойное, из случайного разговора с приятелем узнаю, что его бабушка готова сдать в аренду двухкомнатный дом с водяным отоплением. Владельцы этого дома переезжают в только что построенный большой кирпичный дом, а этот небольшой саманный остаётся без хозяев. Этот вариант оказался лучшим из возможных и уж тем более лучше того, что сулило нам проживание на "фазенде". С хозяйкой был подписан "Договор Аренды" на год, а в счёт оплаты перед заездом мной был сделан ремонт в этом же доме и в летней кухне: полностью внутренняя отделка, кухня с водоснабжением, замена старых, проржавевших труб на  современные металлопластиковые, летний душ и туалет. Хоть вложения были и значительными для нас, радовало то, что жить нам предстояло в уюте, комфорте, теплоте и уже можно было не задумываться о ежемесячной оплате. Летняя кухня, беседка с виноградником, значительный участок земли под посадку сельхоз культур – всё это было в нашем распоряжении.
Алёна по мере возможности с моей помощью занималась домашней пасекой. Алиска росла, играя с соседскими детишками. Я работал, стал больше общаться с людьми, серьёзно увлёкся чтением книг по  психологии, философии, саморазвитию. Казалось, новая волна столь перспективных изменений (внешних и внутренних) понесла наш корабль жизни к берегу благополучия и процветания. Хозяйка не могла нарадоваться новоявленными квартирантами, а наши с Алёной отношения не оставляли равнодушными никого из окружающих.
Женская мудрость и невероятная чуткость моей благоверной уберегали её от ненужных и бесполезных эмоциональных всплесков по какому бы то ни было поводу. Способность к дипломатии и сведению “на нет” почти любой конфликтной ситуации всегда восхищали меня. В отличие от большинства станичных супружеских пар, систематически ссорящихся и ругающихся, наш дуэт был отменно сыгранным и струны наших душ почти всегда были настроены  в тональность друг друга. Алёна без труда находила общий язык с любым из моих приятелей и зачастую становилась неотъемлемым участником даже чисто мужской компании. Многих людей это удивляло и даже шокировало, потому что отношение жён к друзьям своих мужей обычно проявлялось весьма ревностно и негативно. Я несказанно ценил её понимание и доброту. Солнышко моё, свет и смысл дней моих – как всё-таки повезло мне, что судьба свела наши жизни и превратила в один бесконечный Путь.
И всё же подсознательное нежелание обременять себя узами брака долгое время удерживало меня от предложения ей "руки и сердца". Но за несколько месяцев до рождения второго ребёнка я официально попросил её стать моей женой и она (сам не представляю, чем я это заслужил), не долго думая, согласилась. Мы стали мужем и женой. Её животик потихоньку округлялся, грудь наливалась, приобретая очень аппетитные формы. Вторая беременность придала ей особую сексуальность, которую я не так остро ощущал при вынашивании Алиски. Без сомнения, особые флюиды исходят от женщины, с которой вы ожидаете ваше общее чадо. Невидимые путы чувственности и страсти чарующе обволакивали наши сердца. Теплота и нежность, проникающие друг в друга, заставляли обоих томиться в минуты вынужденной разлуки и с тысячекратным воодушевлением позволяли наслаждаться временем, проведённым наедине. О более хозяйственной, заботливой, чистоплотной и нежной супруге нельзя было и мечтать.
А в начале августа 2006 года у нас родился сын – Денис. Алена была ещё в роддоме, а я с друзьями с города и со станицы нажарили шашлыков и под виноградником нашего съёмного дома отмечали это знаменательнейшее для всех нас событие. Денча, как называла его Алёна, в младенчестве, сравнивая по фотографиям, был точной копией Алисы. Со временем эта разница стала усиливаться, и проявление неповторимости характера сказывалось в его поведении. Хотя это было второе наше дитя, я называл жену "мать-героиня", глядя на её самоотверженные подвиги, связанные с уходом и  воспитанием, ведь на ней были ещё и все домашние заботы и хлопоты. Не скромничая скажу, что гордилась и она мной, ведь моя отцовская любовь к нашим малышам и желание достойно соответствовать возложенной на меня миссии главы семейства, заставляли меня неуклонно двигаться вперёд. 
Чтобы хоть как-то заставить "раскочегариться" машину денежных поступлений и материальных благ, я настойчиво и кропотливо подыскивал возможности для дополнительного заработка, которые можно было бы совмещать с работой на "фазенде". Несколько месяцев было потрачено впустую и как обычно это и бывает, уже почти потеряв надежду, я устроился в одну из Краснодарских школ. До начала осенних занятий там шёл ремонт, и постоянно были нужны рабочие руки. Зарплата, конечно, учитывая отсутствие опыта и необходимых навыков, была невелика, но я успокаивал себя тем, что это только начало – Рим тоже не за один день строился.
 Поддержка и одобрение моей Алёнушкой всех моих усилий наполняли меня всё большим трудолюбием и активностью. Ответственность перед нашим общим будущим стала основным кредо и движущей силой моего всё более окрыляемого сознания. Окончание ремонтных работ в школе, связанное с началом учебного сезона, позволило нам с братом приступить к  ремонту дома нашей тёти – Елены Петровны. Помимо этой работы мы умудрялись не упускать предложенные нам "шабашки" на других объектах, а так же нельзя было забывать про уход за подрастающим садом на "фазенде". Кроме этого тётя Лена официально устроила меня работать к себе в колледж. Помимо постоянной заработной платы, в официальном трудоустройстве меня особо привлекал один немаловажный факт.
Отсутствие  собственного места жительства заставляло задуматься о поиске крупной заёмной денежной суммы. Решение этого вопроса представлялось мне в виде ипотечного кредита. Но для того, чтобы его получить, необходимо было предоставить справку о доходах с постоянного места работы в течение последних шести месяцев. Благодаря краевой губернаторской программе "Молодой семье – доступное жильё" часть кредита в размере примерно двухсот тысяч рублей погашалась после того как дом будет приобретён. Ещё часть займа должна была быть компенсирована за счёт средств районного бюджета, также обещающего помощь в приобретении жилья молодым семьям. Действие этих программ распространялось на супружеские пары, любому из членов которой ещё не исполнилось тридцати лет. Мне оставался один год до тридцатилетия, время поджимало, поэтому упускать такой шанс очень не хотелось. Ипотека реально казалась мне решением нашего жилищного вопроса.
Летом подходил срок, когда уже можно было бы подавать документы на рассмотрение  возможности предоставления кредита. Объездив не один десяток банков и ипотечных учреждений, я уже выбрал место, где условия и требования при предоставлении ипотеки являлись наиболее оптимальными. В среднем процентная ставка на срок до пяти лет разнилась от 17,5% до 19,5%. Большое значение, конечно, имел и мой уровень официального дохода – это основной момент, которым руководствуются кредитные организации при рассмотрении заявлений. Мои ежемесячные платежи составляли бы от 7,5 до 9 тысяч рублей. Деньги, конечно, немалые, но на тот момент суммарный доход с ремонта, "фазенды" и колледжа позволяли ввязаться в эту авантюру. А самое главное надежда на помощь государства вселяла оптимизм и уверенность в правильности принятого решения. Позже я поблагодарил Судьбу, что она уберегла меня от этого опрометчивого шага. Слишком много примеров финансовой кабалы, связанных с вопросом погашения какого-либо вида кредитов, регулярно обсуждались в СМИ и в быту: перспектива стать жертвой или дойной коровой для одной из ипотечных компаний меня,  честно говоря, мало прельщала и даже слегка пугала.
К тому же, через время появился ещё и этот роковой для меня объект на Юбилейном микрорайоне – квартира тёти Любы,- который слишком много перевернул с ног на голову в моей жизни. Колледж, "фазенда", тётя Лена, "шабашки", опять "фазенда", колледж, Юбилейный, тётя Лена, "шабашки" – жизнь завертела настолько, что на дом и отдых времени совершенно не оставалось. Но за два месяца до объекта на Юбилейном состоялось мероприятие под названием  "БОМЖ-Party".


                * * *


-Всё, приехали. Вот оно,- я указал Стасу и Лёше на здание, выключил магнитофон и мы вышли из машины.- Сейчас, только ключ возьму.
Как мы и договорились, я дождался их утром возле колледжа и мы поехали осматривать наше здание – потенциальное место для проведения грандиозной музыкально-развлекательной акции. Обойдя стопку сложенных кирпичей, я наклонился и из тайника, известного только нам с братом, достал "очень хитрый" ключ. Не знакомым с подобной конструкцией замков довольно сложно, даже имея ключ в руках, открыть этот третьей степени защиты врезной замок, вмонтированный в железную дверь ворот здания.
Брата поблизости не было, он работал где-то в саду. После нашего с Алёной переезда в станицу, туда перебрался Женя, а я, как он раньше, приезжал по утрам, а уезжал назад вечером, если не находился в городе на работе.
Заваленный вовнутрь металлопрофиль теплицы с искривлёнными стойками и то тут, то там поблёскивающими кусками стёкол грустно напоминал о былой огуречно-помидорной эпопее. Напротив здания метрах в двадцати от остатков теплицы тянулись школки однолетних яблоневых саженцев, готовящихся к высадке. Проходя мимо них, попадаешь на клубничное поле, отжившее свой вегетативный срок, но не перепаханное, потому что на нём уже росли молодые персиковые деревья. За клубнично-персиковой посадкой расположился предмет нашей особой гордости ,-  стройный, ухоженный, радующий своей молодой зеленью, малинник. Лёша со Стасом тем временем, выйдя из машины, оглядывали всё находящееся вокруг.
-Это что, тоже ваши деревья?- Стас указал рукой на взрослые, раскинувшиеся слева от дороги яблони.
-Нет. Это совхозные, им уже лет по двадцать. Наши ещё молодые. Они там, за зданием.
Натянув на себя ключ, я открыл замок и дверь со скрипом отворилась, впуская вовнутрь молодых организаторов. Справа от ворот, прилегая одной стороной к зданию, стоял построенный нами дом. Не успевшее ещё высоко подняться утреннее солнце слабо освещало внутренний интерьер здания. По правой стороне располагались одно за другим трое ворот, размером чуть меньше, чем входные. За каждым из них находились помещения 12 метров в длину и 4,5 метра в ширину, предусмотренные для производственных целей планируемого ранее грибного хозяйства. Сейчас же они выполняли функции складских помещений. Только центральное из них я использовал под личную "комнату отдыха": по центру стоял импровизированный теннисный стол из выкрашенного листа ДСП, у левой стены находились магнитофон, несколько колонок и старенькая барабанная установка. Её я приобрёл несколько лет назад, горящий желанием найти наконец-то хоть кого-то владеющего ударным искусством. Чтобы купить её, пришлось ехать за сто километров по направлению к Азовскому морю к бывшему барабанщику нашего сельского ДК. Установка, разобранная и запылённая, отбывала свой срок в старом гараже и уже несколько лет не испытывала на себе воздействия музыканта.
Дело в том, что в 16 лет, познакомившись в институте с одним интереснейшим человеком, давшим мне первые уроки игры на гитаре, я не расставался с идеей участия в музыкальной группе. Рок-музыка была для меня основной отдушиной и источником вдохновения. Хотя время, когда я до боли в пальцах мог не выпускать гитару из рук, ушло далеко вспять, мы всё-таки с такими же любителями, как и я, иногда собирались вместе и пытались поиграть что-нибудь коллективно. Как это обычно бывает, у большинства гитаристов со временем накапливается свой творческий материал, основанный на персональных музыкальных пристрастиях. И когда дело доходит до совместного творчества, а явное лидерство не установлено, то очень тяжело ожидать каких-то конкретных результатов. Каждый стремится предложить своё видение музыкальной направленности, свои песни, своё творчество. И если гитаристов – хоть соло, хоть ритм, хоть бас – имелось в достатке, то найти барабанщика оказалось делом весьма не простым. Был знакомый, несколько раз приезжавший из города, но, не имея возможностей и личного транспорта, особо не наездишься. Ещё один жил в соседней станице километрах в 15 от нас – тоже не ближний свет, к тому же семья, дети, работа. Поэтому иногда приходилось даже самому усаживаться за установку и корявенько поддерживать ритм, показанный кем-либо из них. Увлекательнейшее занятие – скажу я вам, затягивает настолько, что забываешь обо всём на свете.
-О, так у тебя ещё и барабаны свои есть,- заглянув в центральный "бункер", удивился Лёша.- А кто играет?
-Да кто хочет, тот и играет. В основном, уже никто. Пытались одно время, но что-то как-то не пошло. Колхоз – он и есть колхоз.
Центральная площадь здания была заставлена разнообразным хламом: обрезки досок, куски металла, стопки и кучи целых и битых стёкол, деревообрабатывающий станок, мешки с зерном, накрытые плёнкой, и огромное количество ящиков с бутылками, напоминающие старые кефирные с крышками из фольги. В них когда-то была жидкость, предназначенная для производственного процесса по выращиванию грибов, но сейчас половина из них была разбита, и лишь в некоторых виднелись остатки жидкости. В левом дальнем от входа углу здания был второй заезд, оснащённый такими же воротами, как те, через которые мы вошли, только без маленькой дополнительной двери. А ворота направо вели во второе большое помещение, которое было заставлено специальными металлическими контейнерами, также предназначенного для функционирования мифического грибного производства.
Не спеша осматривая всё находящееся вокруг, я рассказывал Лёше со Стасом о том, что здесь планировалось и то, чем мы здесь сейчас занимаемся. Обычно, зрелище, предстающее взору всех входящих сюда, производит весьма отталкивающее впечатление. Но только не тех, кто смотрит творчески и видит перспективу наперёд. Каково же было всё-таки моё удивление, когда, выйдя через несколько минут из здания, я услышал от Лёши:
-Ну, что. В принципе, можно попробовать.
Основная причина, по которой я не ожидал услышать подобное, заключалась в том, что неоднократные предложения использовать пустующие площади ни к чему не приводили. Предложений поступала масса: от деревообрабатывающего или мебельного производства до  рихтовочной мастерской или скотофермы. Но каждый раз, когда осмотр был закончен, интерес у потенциального арендатора или пропадал сразу, или откладывался на не определённый срок. Сказывалось множество факторов, главным из которых являлось большое расстояние до города, а также нежелание безрассудно рисковать вложением капитала или просто отсутствие такового.
-Вы хоть осознаёте, сколько всего здесь надо будет сделать?- спросил я.- Я, например, боюсь даже представить, сколько сил и времени придётся потратить. Нам втроем здесь за пол года не справиться.
-А мы не втроём. За это не переживай, помощников мы найдём,- Стас, как и Лёша, не хотел упускать этот вариант. Меня приятно удивляла и радовала их такая целеустремлённость, а кроме этого возможность причаститься к чему-то грандиозному и музыкальному интриговала меня всё больше.
-Хорошо. Но вы помните про протекающую крышу, про то, что надо будет договориться с дирекцией "совхоза"?- не давал им особо очаровываться я, а вдруг отступят.
-Договариваться, конечно, придётся тебе самому, а с крышей, я думаю, мы тоже справимся. Главное – начать. А для этого нужно твоё окончательное согласие – и можно приступать.
Казалось, с каждой моей попыткой найти причину для отказа, они всё сильнее убеждались в необходимости попробовать.
-Ладно,- сдался я, ещё окончательно не веря в исход этого мероприятия.- Я готов попробовать. Только имейте ввиду – у меня не будет много времени, чтобы помогать в подготовке.
-Всё нормально. На днях мы приедем с пацанами и будем уже смотреть, что делать.
Ещё раз осмотрев внутреннее пространство здания и сделав первые примерные наброски, мы ударили по рукам и я отвёз их на остановку "маршрутки".
И действительно, через пару дней они приехали с тремя пацанами уже на машине Стаса. Потихоньку раскачавшись, приступили к уборке. Сделать предстояло очень многое. Начали с того, что стали выносить «железяки» и складывать их в метрах десяти от обратной стороны здания. Работать особо никто не умел и не хотел, поэтому дело шло довольно вяло. Постоянные приколы, отвлекающие от дела, и несвоевременные перекуры ещё сильнее замедляли процесс. Худо-бедно к середине дня от железок, разбросанных по всему зданию, освободились. Заниматься этим пришлось и мне тоже, хотя работы в саду было больше, чем предостаточно. Просто видя такое бесшабашное и несерьёзное отношение прибывшей молодёжи к происходящему, не хотелось оставлять их одних.
Так называемая неформальная молодёжь, представителями которой кишели задворки Краснодара, отличается тем, что располагает большим количеством свободного времени и абсолютным отсутствием желания что-либо делать. К их числу относились и эти ребята, приехавшие с Лёшей и Стасом. Им было объяснено, что в благодарность за помощь у них будет возможность бесплатно присутствовать на предстоящей вечеринке. Не зная ещё этих ребят в достаточной мере, лично принуждать к работе я не считал допустимым. А Лёша со Стасом, наоборот, из-за дружеских с ними отношений подталкивать их не старались.
-Таким макаром мы точно до "китайской пасхи" не управимся,- съязвил я, когда Лёша в очередной раз присаживался на перекур.- Надо хотя бы примерно определиться с датами, на которые будем ориентироваться. Как на счёт моего дня рождения? Как раз и повод будет, если вдруг у кого-то возникнут вопросы.
-А когда он у тебя?- спросил Лёша, протягивая мне сигарету.
-Я не курю. Забыл?- отрицательно покачал я головой в ответ.- А "днюха" через месяц уже.
-Вот за этот месяц и надо уложиться.
-Тогда надо посерьёзнее браться, а то хлопцы что-то совсем на "расслабоне". Так "делов" не будет,- не успокаивался я и указал на оставшийся хлам,- тут мы такими темпами за пару недель, скажем, справимся. Крыша – вот это самое главное. Если её не сделать, а пойдёт дождь – это хана: промокнут все и всё.
Эта крыша вот уже сколько лет не давала нам возможности полноценно использовать внутреннее пространство здания. Когда-то она была застелена шифером, но во время вандального мародёрства в те годы, пока здесь никого не было, поснимали и его. Через щели между плитами перекрытия, а сами эти плиты и являлись непосредственной крышей здания, во время дождя и таяния снега вода ровными рядками сочилась на цементный пол. А по мере усиления осадков лужи начинали растекаться повсюду и уже из-за грязи, приносимой с улицы, пол в здании давно превратился в сплошной земляной настил.
Поэтому я хотел "убить двух зайцев" одновременно: и не позволить промокнуть людям в случае дождя, и оставить непротекающую крышу на будущее. Для капитального ремонта понадобилось бы несколько десятков тысяч рублей, на что мы никак рассчитывать не могли. Но можно было обойтись и более скромными вложениями. На протяжении всех стыков плит перекрытия следовало наложить слой цементного раствора, шириной сантиметров 10-12, а после его полного высыхания прокрасить растопленным гудроном или изоляционной мастикой. Эту идею я предложил своим новым партнёрам, и им не оставалось ничего кроме как согласиться с моей минималистской технологией.
-А сколько понадобится цемента и этого гудрона?- поинтересовался Стас. Финансовый аспект этого вопроса был особенно важен и своевременен.
-Цемента и песка понадобится не один мешок, да и гудрона или смолы не одно ведро. Плюс ещё солярка для разжижжения. Трудно сказать, во что всё это обойдётся, но я думаю, несколько тысяч понадобится,- призадумавшись, ответил я.- У меня, кстати, осталась пара мешков цемента и ведро гидроизоляционной мастики. Для начала хватит, а потом надо будет ещё покупать.
-А у тебя есть возможность всё это купить? Просто нам …а-а-а… сейчас тоже предстоят значительные затраты,- когда Лёша заводил разговор о деньгах, он становился особенно серьёзным и из-за этого появлялось характерное ему "а-а-аканье".
-Ну, если уж мы решили "заморочиться", то придется и тратиться. Деваться некуда, отступать поздно,- я поднялся с контейнера, на котором сидел и указал на стопки битых стёкол, стоящих возле колонны по центру здания.- Время ещё есть. Надо начать хотя бы их выносить. А то я завтра уезжаю в город, и меня три дня не будет.
К вечеру все поразъехались, а мне пришлось опять возвращаться к нашим земельным хлопотам.
Через три дня, когда приехали "городские", состав помощников обновился. Мне помогали мои приятели со станицы, также желающие попасть на мероприятие, какого здесь ещё не видывали.
-У нас хорошая новость,- радостно делился со мной Стас.- Мы заказали в типографии цветные "флаеры". Дали им эскиз, примерный список выступающих. Должно получиться неплохо. А знаешь, как всё это будет называться?
-Как?
-"БОМЖ-PARTY",- торжественно произнёс Лёша.- Надо будет сделать соответствующее оформление, не плохо было бы использовать костюмацию, может быть конкурс на лучший "прикид" устроить. Фаер-шоу даже будет.
-А не слишком ли это как бы, …ну… грубо или вульгарно что ли? Почему именно  "БОМЖ-PARTY"?- недоуменно поинтересовался я.
-То, что надо. Отличное название для подобной "тусы". Это чтобы, если кому-то не понравится, можно было сразу ответить: "А чего вы ждали? Это ведь "БОМЖ-PARTY".
"В принципе, они правы,- подумал я.- Чтобы не задирать высоко планку ответственности и значимости самого мероприятия, а при необходимости оправдаться названием. Да и само сочетание слов прикольное - "БОМЖ-PARTY". Название – лучше не придумаешь".
-А что за группы  приедут? Кто вообще будет?- не терпелось узнать мне.
-Ещё окончательный список не составлен, чуть позже будет понятно. Будет помимо рок-музыкантов ещё и танцпол с ди-джеями, и суперсвет, и суперзвук. В общем, всё будет отлично,- глаза у обоих горели. Казалось, они идут к осуществлению своей давней мечты.- Ещё заказали большой плакат с логотипом нашего творческого объединения "Сан. Ра. Неадыкват"
-Ого. Круто. А что это такое?
-Трудно объяснить. Это видеть надо. В общем, внутри стилизованного солнца будет эта надпись. Тебе понравится.
-Я не сомневаюсь. Ладно. А работать-то  сегодня будем?
-Конечно. Сейчас переоденемся и начнём.
Пацаны внизу выносили стёкла и ящики с бутылками, а я со своими помощниками полез на крышу, заделывать стыки цементом. Чтобы облегчить себе работу, нашел верёвку, которую перекинул через ролик, прикреплённый к железной трубе, и как заправские высотники на "майне-вира" стали поднимать вёдра с песком, водой и цементом. Раствор делали в ванночке наверху и, взяв вдвоём по мастерку, приступили к работе. За день было сделано столько, что если бы делать  такое же количество каждый день, то еле-еле успели бы ко дню рождения. А ещё их надо было потом промазывать мастикой. Но каждый день работать возможности, конечно, не было: колледж, "шабашки", сад – всё это отнимало почти всё время. Из-за этого дома почти не появлялся, очень мало времени оставалось, чтобы побыть с семьёй.
Детки росли: Алиске было уже 6 лет, Денису пол года и, конечно же, они постоянно нуждались в моём присутствии. Как радовалась дочка каждый раз, когда я возвращался домой. Она бежала ко мне на встречу с радостным возгласом "Папа приехал", раскидывала в стороны руки, чтобы я подхватил её, и бросалась ко мне, обвив своими нежными, детскими ручками мою шею. Это искреннее, неподдельное проявление её дочерней, чистой и светлой любви заставляла необыкновенно радоваться и гордиться меня тем, что этот маленький человечек так обогатил и насытил нашу жизнь. Глядя в такие минуты в её ясные, смеющиеся глаза и на лучезарную улыбку, я забывал и сразу прощал ей все её капризы, несносное поведение, хлопоты и нервы, связанные с её воспитанием. Раннее проявление своенравного характера уже неоднократно давало о себе знать. Но в то же время она оставалась очень стеснительной, робкой, иногда несобранной и слегка замкнутой малышкой.
Я всегда с интересом и некоторой опаской наблюдал, как она играла со своими новыми и более старшими подружками. Иногда приходилось пресекать их развязное и потребительское отношение к своей дочурке. Если я видел, что её поведение в чём-то неверно, и другие действия в данной ситуации помогли бы ей лучше проявить себя в отношениях с подружками, то я пытался объяснить и посоветовать ей, как можно было поступить и что делать в следующий раз. Очень хотелось избавить её от ненужных переживаний и потрясений, не пускать на самотёк её первый опыт взаимоотношений с окружающим миром. Несомненно, я был строг с ней, иногда даже чрезмерно, но это не мешало мне ясно ощущать в её чувствах к себе не только страх перед наказанием, но и доверие с глубоким, неподдельным уважением и любовью.
И естественно, природой обусловленная тяга дочерей к отцам, а сыновей к матерям нашла отражение и в нашей молодой семье. Полугодовалый Денис, впрочем, как и все грудные дети, не под каким предлогом не хотел оставаться без своей мамочки. Он  охотно шёл на руки ко многим родственникам, но только если мама была неподалёку. Было ощущение, что его младенческая привязанность не ограничивается только лишь физиологическими потребностями. Желание видеть её всё время рядом больше походило на страсть любовника, томящегося от сердечных чувств к своей возлюбленной. Было очень интересно наблюдать за его первыми достижениями и сравнивать их с Алискиными. В чём-то он уступал, а в чём-то очень даже опережал. Но это и немудрено: развитие девочек, начиная с грудного возраста, сильно отличается от развития мальчиков в отношении моторики, речи, внимательности, сообразительности.
С грустью осознавая, что я слишком мало времени провожу с ними и не уделяю достаточного внимания, я успокаивал себя тем, что делаю это всё ради нас всех и когда-нибудь обязательно появится возможность компенсировать своё постоянное отсутствие совместным отдыхом, поездками в места развлечений и просто более тесным, частым общением. Заботы, связанные с уходом и воспитанием детей, Алёна стойко и самоотверженно взвалила на свои хрупкие, изящные плечи. Без сомнения, ей очень хотелось, чтобы мы больше времени проводили вместе, и я тоже вносил свой вклад в воспитание детей. Этого безумно хотелось и мне, но бешеный ритм жизни, выбранный мной, не позволял особо расслабиться. Ведь спешившись с коня посреди быстрой реки, ты можешь не удержаться рядом с ним и рискуешь быть смыт течением бурных вод. Также и преждевременная остановка в погоне за счастьем может значительно отбросить назад или и вовсе "убрать с трассы".

* * *

Работа на "фазенде" по подготовке к "Бомж-Party" шла полным ходом. Хоть и не каждый день, но пацаны приезжали со своими помощниками, иногда даже оставались на ночь прямо в "бункере", где находился теннисный стол. Весенние ночи ещё особо не радовали теплом, поэтому чтобы согреться им приходилось топить импровизированные печки – двухсотлитровые бочки, с вырезанными внизу отверстиями для поддува. Дым от этих бочек стелился по потолку, опускаясь со временем всё ниже и ниже. Под утро, если дрова не догорали до пепла или не тухли, дышать было нечем. Спасало только то, что на левой и передней стене здания имелись огромные не заделанные ничем окна, в которые проникал свежий, но с трудом доходящий до внутренностей "бункера", воздух.
Бывало, что по три-четыре дня не появлялись ни они, ни я со своими станичниками. А это ещё сильнее смещало назначенную дату мероприятия. Но как бы то ни было, примерно через месяц значительная часть из того, что намечалось, уже была сделана. Во-первых, было очищено от всего хлама большое центральное помещение здания. Часть металлолома была сдана, а часть сложена не далеко от здания. Битые стёкла скинули в выкопанные вдоль лесополосы траншеи и прикрыли сброшенным с крыши битым шифером. Мешки с зерном перенесли в третий "бункер", который во время вечеринки предполагался быть закрытым. Практически пятисантиметровый слой грязи с цементного пола также был вынесен на носилках за пределы здания. Во-вторых, дизайнерское оформление этого помещения, предназначенного для танцпола, требовало творческого подхода и значительных финансовых затрат. У Стаса была возможность иногда пользоваться автомобилем с кузовом "ГАЗель", который он брал на работе у своего отца. Приехав на рубероидный завод на окраине Краснодара и беспрепятственно миновав пропускной пункт, мы втроём загрузили четыре покрышки диаметром два метра и шестьдесят сантиметров в высоту. Такого размера колёс я в своей жизни ещё никогда не встречал. Они были предназначены для основы ди-джейской сцены. На уложенные квадратом покрышки постелили деревянный помост, а сверху, с помощью фортуны и сварки, из имеющихся в достатке железных контейнеров, сконструировали диджейский пульт. Получилось весьма грубо, примитивно, но зато очень оригинально и вызывающе – именно то, чего и добивались.
По бокам этого помоста выстроили колонны из  металлоконструкций, которые хаотично обтянули разноцветными флуоресцентными нитями. На стенах были развешаны большие разноцветные картины, также светящиеся под действием ультрафиолета. Там, где их не было, полёт своей творческой фантазии запечатлели на стенах специально прибывшие для этого молодые художники-графитчики. Картины в виде абстрактных узоров, нелепых человеческих форм, смешных животных, оригинально исполненных надписей, очень вычурно и к месту смотрелись на голых панельных стенах.
На противоположной от ди-джейской сцены стороне также были воздвигнуты две симметричные металлоконструкции в виде колонн  с такими же крест-накрест переплетающимися светящимися змейками. В дальнем левом углу здания примостился стеллаж с артефактами авангардного искусства. Трёхэтажная минигалерея то тут, то там пестрела разукрашенными старыми виниловыми дисками. Старомодные, давно вышедшие из эксплуатации проигрыватели, составляли пластинкам логичный альянс. Статуэтки различных африканских божеств и шаманов в разноцветных нарядах были, видимо, застигнуты во время совершения ими ритуальных обрядов. Деревянные, пластмассовые и металлические маски где-то злобно, а где-то изумлённо таращились своими пустыми глазницами на всё происходящее вокруг. Особое место на всей экспозиции занимали старые полуразобранные куклы, измазанные жидким гудроном, вытекающим из глаз, струящимся по волосам и телу подобно чёрной крови или нефти. Как будто вышедшая из фильмов ужасов, торчала пугающая голова, надетая на руку одной из кукол.
Так называемое "фаер-шоу", заявленное в пригласительных билетах, было представлено в виде расставленных вдоль окон бочек с ожидаемыми своего часа-огня дровами, сложенными вовнутрь и рядом с самими бочками.
Третьим, не менее значительным и затратным моментом, явилось электро- и светооформление. Я понатягивал на длину всего здания магистральные ветки из крепкой проволоки. Мой знакомый электрик со знанием дела обеспечил нам толковый и экономичный способ подключения. Проложив по полу, вдоль натянутой над головой проволоки, сетевые провода, мы через каждые четыре-пять метров последовательно вмонтировали в них ультрафиолетовые лампы. Потом с помощью стремянки, пассатижей и прихваток закрепили всю эту конструкцию наверху. Несколько прожекторных ламп было развешено по сторонам и углам здания. Чуть позже появилось настоящее профессиональное световое оборудование в виде всеразличных стробоскопов, лазеров и лучевых пушек.
Ещё одно из отделений здания, площадью около двухсот квадратных метров, было отведено под то, что на современном языке принято называть "чилл-аут" – зона отдыха соединённая с баром. На стенах за барной стойкой, также строго выдержанной в стиле "Бомж-Hi-Tech" (перевёрнутые железные контейнеры с обрезанными ножками и накрытые листами плоского шифера), красовались шедевры альтернативной живописи: натянутые на деревянные каркасы простыни героически смирились с мазнёй в виде гранёных стаканов, бутылок со струящейся из них жидкостью, сосисок с кетчупом, наколотых на вилки и тому подобное. Пол был выстлан кусками плоского шифера. Посредине водрузили импровизированный стол с огромной тракторной покрышкой в качестве основания, деревянный щит размером два на два метра, укреплённый сверху, служил столешницей. Всё те же двухсотлитровые бочки с дровами (всего по зданию их насчитывалось около десяти штук) и оригинально исполненными вырезами в форме зубов, оскалившись дожидались приезда гостей.
Нашлось здесь даже место для стоящего ранее в "бункере" теннисного стола. Его разместили с левой стороны под лучами пятисотваттной лампы, которая очень причудливо была задрапирована узорами из колец проволоки и слегка затенена зелёным прозрачным пластиком. Свет от неё струился мягкими, интимными волнами, что придавало особую атмосферу домашнего уюта и раскрепощённости. Ведь помимо мини-бара и тенниса, эта часть интерьера была предназначена ещё и для отдыха. А для этого было сделано следующее: съездив на городскую свалку (всё-таки "Бомж-Party"), мы насобирали самые лучшие и относительно целые диваны где-то с ножками, где-то без, плотно обтянули и закрепили степлером заранее приобретённую плёнку и заставили ими практически всё пустующее пространство зоны отдыха. Получилось довольно не плохо, если исходить из того, что имелось в наличии и что в конечном итоге удалось создать. Главное, всё соответствовало изначально задуманному антуражу и концепции под девизом "Бомж-Party". Осколочные явления непредвзятости и хаоса должны были кого-то смутить, кого-то повеселить, но главное не должны были оставить равнодушными и заставить скучать кого-либо из попавших сюда.
Оставалось дело за удовлетворением пространственно-зрелищных потребностей рок-тусовки. Здесь было всё немного проще. Из центрального "бункера", являющегося ранее игровой для нас, а позже штаб-квартирой и ночлежкой для городских организаторов, вынесли всё находящееся там: барабаны, аппаратуру, инструменты, прочий хлам, сваленный вдоль торцовой стенки. Приведя пол в порядок (а для этого пришлось вынести не менее десятка вёдер с землёй), я приступил к монтажу сцены для выступления. Дело в том, что уровень пола в "бункере" был почти на метр ниже основного уровня пола всего здания. Чтобы туда спускаться, стояли временные ступеньки из наспех установленных железных поддонов. Такой способ проникновения в предполагаемый зал для прослушивания рок- исполнителей был, естественно, недопустимым. На смену старой узкой лесенке была сделана широкая, прочная, с тремя ступенями, стянутая деревянными досками лестница, в основе которой были всё те же железные поддоны.
Чтобы не тратить время на дополнительный материал, изначально планировалось оставить сцену прямо внизу так, чтобы и зрители, и исполнители находились почти на одном уровне. Эта мысль мне долго не давала покоя, и уже буквально за пару дней до мероприятия крепкая деревянная сцена была смонтирована, установлена и торжественно возвышалась на уровне практически метра от пола. На неё также вела лестница, идентичная той, что позволяла спуститься на уровень пола  в "бункере". Всё это было сделано самостоятельно, в отсутствие пацанов из города и приятно удивило их, когда они наконец-то появились.
-Ни фига себе! Здорово получилось. Когда это ты успел?- одобрили они, попрыгав, проверяя прочность конструкции,- так-то, конечно, гораздо лучше.   
-Дело мастера боится,- без ложной скромности отозвался я.- А вот с крышей у нас до сих пор не закончено. Надо бы поднапрячься всем вместе, залезть наверх и промазать оставшиеся стыки.
-Сейчас этим и займёмся. За сегодня-завтра справимся?- поинтересовался Лёша, явно не предрасположенный к такому виду работы, но, увы, уже не имеющий выбора.
-Если сразу начнём и не будем халявить, то должны успеть.
Переодевшись, все приступили к работе. Примерно за неделю до этого моя мастика была потрачена, и пацанам не оставалось ничего, кроме как прибрести новое пятнадцатилитровое ведро смолы. К сожалению, они не имели представления, что именно надо было покупать и привезли адгезионный материал совсем не той вязкости, которым было удобно работать. Процесс усложнялся тем, что эту смолу надо было растапливать на земле, а точнее, на одной из печек, которую мы когда-то использовали в теплице. Постоянно нужны были дрова, тот, кто следил бы за огнём и поочерёдно прогревал бы вёдра с этой слишком густой мастикой. После этого нагретое ведро поднималось на верёвке на крышу и, чтобы замедлить застывание, смола разбавлялась соляркой. Надев брезентовые рукавицы, чтобы не ошпарить руки, специальными железными баночками с желобками проливали зацементированные стыки, а после этого размазывали их кистями. В те дни, когда мы занимались цементированием стыков на крыше, не редко шли дожди и, чтобы работа не оказалась напрасной, приходилось каждый раз цементный шов накрывать полоской тепличной плёнки, придавливая её по бокам кирпичами.
Как я и предполагал, работа по подготовке к мероприятию была сущим наказанием и вымотала всех ещё задолго до её завершения. А поскольку дата была уже назначена, приходилось спешить, чтобы уложиться в установленные нами же сроки. Дождливое окончание весны могло серьёзно подпортить картину и омрачить веселье. А стало быть, обезопасить внутреннее помещение здания от проникновения возможных струй воды было нашим священным долгом.
Как это часто бывает, работа идёт вяло и неторопливо, когда кажется что времени предостаточно. Зато, когда сроки начинают поджимать, оказывается, что сделать ещё надо довольно много, и приходится сломя голову хвататься за что попало. Про работу в саду на эти полтора месяца мне пришлось забыть. Брату это, конечно же, не нравилось, но он - тоже большой любитель рок-музыки, понимал, как для меня важно довести начатое дело до конца и особо не возмущался. Алёна с пониманием и терпением относилась к моему постоянному отсутствию и даже помогала и одобряла, что бы я не делал. Видя,  как горят мои глаза в предвкушении чего нового и связанного непосредственно с моим творческим вкладом, она (и видит Бог, я ей за это бесконечно признателен), на протяжении всей нашей совместной жизни, героически и смиренно сопровождала меня во всех моих начинаниях.
Отец был поставлен в курс затевающегося мероприятия, но о масштабах акции он и предположить не мог: так, вечеринка с заехавшими в гости музыкантами. А на самом деле "пиар" и "промоушн" предстоящего "Бомж-Party" активно проводились среди городской молодёжи.
Слухи распространялись быстро и даже малознакомые мне люди интересовались у меня же в городе, не собираюсь ли я пойти на "какое-то там "Бомж-Party". Естественно, они немало удивлялись, когда в ответ на это я вручал им "флаеры" с анонсом предстоящей тусовки. А выглядел "флаер" действительно впечатляюще: стандартный размер 8 * 14 сантиметров; твердая глянцевая полноцветная бумага; с одной стороны изображение четырех уникальных персонажей, как нельзя лучше попадающих под определение бомж; солнце со словосочетанием "Сан.Ра.Неадыкват" внутри самого солнца; стилизованные вензеля "Бомж-Party"; на другой стороне напечатан список участников рок-сцены и танцпола, место сбора, время отправления, но заведомо отсутствовал пункт назначения, чтобы не было соблазна добираться туда своим ходом. Восемьсот "флаеров" – уже одно это говорит о размахе предстоящей "деревенской движухи". Раздачу "флаеров" взяли на себя Лёша со Стасом. Они обошли несколько учебных заведений, несколько увеселительных, не обделили вниманием улицу Красную, ну и, конечно, разношёрстная молодёжная тусовка Краснодара – начиная от полунищих панков до весьма обеспеченных мажоров – была щедро сдобрена прямоугольными кусками пёстрой бумаги. Около пятидесяти штук были вручены мной лично моим знакомым и знакомым моих знакомых. Понятно, что раздать столько пригласительных и ожидать появления такого же количества людей – вещи абсолютно несовместимые. Но как бы то ни было, три автобуса были заказаны, и наличие "флаера" при посадке давало право на двадцатипроцентную скидку  в оплате за присутствие на самой вечеринке.
Помимо затрат на изготовление пригласительных и аренду автобусов, было куплено более ста литров красного и белого вина Таманского винзавдоа, пиво, кофе, а также ингредиенты для бутербродов: сосиски, кетчуп, майонез, зелень, капуста и одноразовая посуда. Был даже приглашен профессиональный бармен – мулат по имени Антонио из популярного Краснодарского бара. Не нужно забывать также о затратах, связанных с приобретением расходных материалов, таких как смола, цемент и песок для крыши, провода и проволока, масса различных саморезов, розеток и всяких мелочей. Отдельная статья расходов – это, конечно же, аренда свето- и звукооборудования. Профессиональная аппаратура мощностью полтора киловатта (больше не было необходимости) была привезена утром в день мероприятия, свет установили заранее.

* * *

И вот – этот день настал.
31 марта 2007 года. Станица Нововеличковская. День "Бомж-Party".
Кубань хоть статистически и не является зоной рискованного земледелия, но погода здесь настолько переменчива, что доверять метеопрогнозам дело абсолютно неблагодарное и бессмысленное. Всю зиму может быть плюсовая температура или идти дождь, зато на майские праздники ударят морозы, и погибает урожай раннего картофеля, земляники, ранние плодовые деревья теряют свои завязи.
В этот день была по-весеннему тёплая погода, но опыт прошлых лет подсказывал, что дождь может пойти внезапно, практически из ниоткуда нагнав дождевые облака.  Слава Богу, с ремонтом крыши было покончено и за сухость в помещении можно было не переживать. И даже вопрос с охраной порядка был решён. У одного из студентов, учащегося в колледже Елены Петровны, были знакомые охранники, которые неоднократно отвечали за порядок на подобных мероприятиях: работали на Байк-шоу в Тамани, в Краснодаре, на других фестивалях. Вот их в количестве четырёх человек я пригласил выполнять знакомую им миссию, приняв участие в нашей вечеринке. Кроме них, два хороших знакомых моего брата, живущие в станице и довольно крепкого телосложения, также не были против покрасоваться в камуфляжной форме, создавая грозный вид и имитацию постоянного контроля, а в случае чего даже успокоить особо буйных и агрессивно настроенных элементов. С руководством совхоза, на территории которого находилось наше владение, тоже было всё улажено и получено разрешение на проезд автобусов через шлагбаум.
Утром, начиная с девяти часов, стали съезжаться первые музыканты: кто-то с гитарами, кто-то с сумками через плечо, кто-то с рюкзаками, наполненными газировкой и лёгкой провизией. Всем было очень любопытно, куда же это они попали и не спеша осматривали все достопримечательности. Добирались они до станицы из города на маршрутках, а потом сюда два оставшихся километра шли пешком.
Указав позволенные границы их перемещения, я продолжал заниматься последними подготовительными заботами. Поэтому времени знакомиться с каждым из них не было. Дел было ещё предостаточно, к тому же Лёша со Стасом, привезя с утра барабанную установку, уехали и не возвращались больше вплоть до десяти часов вечера. Справляться со всем приходилось одному: доработать барную стойку, повесить дополнительный страховочный прожектор в "бункер" с рок-сценой, навести окончательный порядок, где была необходимость, дообтягивать диваны в "чилл-ауте" плёнкой, приготовить дрова для бочек и масса других неотложных мелочей.
Барабанщик одной из групп сразу выдвинул условие: надо поднимать помост для барабанной установки выше уровня основной сцены. Пришлось вместе с ним заниматься ещё и этим. В итоге через час барабаны были подняты на помост на высоту тридцати сантиметров от сцены. Но когда другой барабанщик узнал, что его согруппники не удосужились захватить с собой его барабанную педаль, у него случилась настоящая истерика. "Как это так? Я на другой педали играть не смогу! Надо обязательно привезти мне мою!"- и всё в этом роде. На самом деле от чувствительности барабанной педали зависит очень многое, особенно, если играешь быстрые и сложные композиции. Но об этом я узнал значительно позже, когда довелось на собственном опыте вдоволь насладиться барабанным искусством. А тогда его поведение представлялось мне предрассудками, самодурством и капризами чистой воды.
Двое из участников одного из музыкальных коллективов несли пивные кеги. Предположив, что это Лёша со Стасом позаботились о приобретении пива, я сказал несущим, чтобы  они несли его в дальнее помещение с баром. Оказалось, что это пустые кеги, и выполняют они роль своеобразного ударного музыкального инструмента и место им не в баре, а на сцене.
Через час я увидел крепкого светловолосого парня в шотландской юбке и с трудом узнал в нём того, кто нёс одну кегу. Дело в том, что помимо смены наряда, произошла и значительная перемена в его внешнем облике и поведении. Резкие и уверенные движения сменились вялыми, нерасторопными и не естественно замедленными. Он ходил из стороны в сторону, покачивался взад-вперёд и смотрел на всех безумными бычьими глазами, не произнося ни слова. В конце-концов, он, измождённый и невменяемый под действием какой-то наркоты, уселся на бревно не далеко от здания. Согнув ноги в коленях, он сложил на них руки и уронил свою безжизненную голову. Эксклюзивность этой картины дополнялась тем, что под его килтом не было нижнего белья и его мужское достоинство было выставлено напоказ проходящим мимо, смеющимся над ним парням и девушкам. Позже всё-таки кто-то из друзей уволок его и уложил загорать на травку.
Время шло, народ прибывал. В основном, это были музыканты и те, кого они пригласили с собой в качестве фанатов и группы поддержки. Приехал мой хороший друг Андрей из Краснодара, и нам вдвоём стало гораздо сподручнее и веселее справляться с устранением оставшихся недоработок. Приехал Стас на своей легковушке с одной единственной целью – привёз педаль для задиристого и требовательного барабанщика, глянул, как идут дела, прыгнул в машину и снова уехал. Я был с ним постоянно на связи и знал, что у них в городе появились какие-то сложности с автобусами. Вроде как один из трёх водителей в последний день отказался ехать, и приходилось оперативно решать этот вопрос. Прибыли несколько студентов из колледжа, за которыми мне пришлось ехать на остановку  в станицу. Один из них, Никита, как раз отвечал за присутствие охраны на нашей тусовке: вроде бы всё срасталось, и к вечеру они должны были подъехать. Молодежь, пригретая лучами весеннего солнца, устраивала себе экскурсии по саду. То тут, то там на зелёной травке или под деревьями виднелись группки бренно скучающих адептов музыки.
Звуковое оборудование для танцпола было привезено и подключено в предыдущий день. Ближе к вечеру, когда солнце уже начало прятать свои лучи за горизонт, Игорь, который познакомил меня с Лёшей и Стасом, привёз из "Театра кукол" музыкальное оснащение для рок-сцены. К сожалению, качество аппаратуры оставляло желать лучшего и значительно уступал той аппаратуре, что была арендована для ди-джейской музыки. Две абсолютно новые широкополосные колонки по 500 Вт вчера были вытащены из упаковки и проверены на мощность и качество звучания. Звук был чистый и чёткий, даже несмотря на голые стены панельного здания. Напротив пульта между двумя светящимися колоннами укрепили саб-вуфер тоже на полкиловатта. Громкость, накрученная в полсилы, заставляла содрогаться стены, пол и потолок, а звучание музыки было слышно даже возле шлагбаума за триста метров от здания.
В суете и хлопотах я не заметил, как прошёл день. Позвонил Стас и сказал, что первый автобус готовится к отправке. Это значило, что через час они будут уже здесь. Ди-джеи, те что прибыли раньше, проверяли свой материал, живые музыканты отстраивали звук и подготавливались к выступлению. Большинство из них были уже "навеселе", видимо, с помощью того, что было захвачено с собой. Но я дал себе твёрдое слово не употреблять сегодня ничего, что могло бы помешать моему трезвому и здравому восприятию происходящего. И без труда выполнил своё обещание: ни глотка пива или вина, только лишь кофе поддерживал меня на протяжении всего мероприятия.
Фары проехавшего под шлагбаумом автомобиля, подрагивая разрезали влажную темноту вечернего воздуха. Это был Стас, сопровождающий первый автобус с гостями, указывающий дорогу и приехавший посмотреть, как обстоят дела.
-Да, вроде, пока всё нормально, никаких эксцессов. Музыканты готовятся,- ответил я.- А как там у вас дела?
-Уже лучше. Правда, пришлось заказывать новый автобус в другом автопарке. Не понял…- Стас кивнул в сторону шлагбаума.-  Почему он стоит!?.
Автобус, подъехавший к шлагбауму, стоял уже около минуты на перекрёстке. Видимо, водитель не знал, что делать дальше. Пришлось ехать и показывать остаток пути.
И вот первая партия жаждущей развлечений молодёжи ступила на нашу землю. Порядка восьмидесяти человек десантировались в нашу тихую некогда гавань и сразу всё наполнилось оживлённым шумом эмоций и обсуждений. Первым делом большинству из них надо было сходить "отлить". Трудно сказать, какое впечатление произвело на них всё окружающее, но в темноте, под действием алкоголя или наркотиков невозможно ощутить всю прелесть и неповторимость затворнической атмосферы, царившей здесь ранее. Как бы то ни было, манящие ритмы вырывались из-за стен здания и заворожённые поклонники танцевальной музыки, а также рок-фанаты потянулись туда, откуда исходили эти пьянящие их сознание звуки.
Молодёжная субкультура, основанная на зависимости от любви к быстрым, подвижным танцам, приобрела широкое распространение в стране, а в Краснодаре особенно. Десятки различных – больших и маленьких -  увеселительных заведений с распростёртыми объятиями каждую ночь заманивали неразумных, жадных до развлечений посетителей. В основной своей массе – это дети богатых родителей, так называемая "золотая молодёжь" и прочие, способные оплатить входной билет и какую-либо выпивку. Хотя выпивка в подобных местах – это дело уже второе: на первом месте стоят стимуляторы, способные помочь длительное время поддерживать организм в энергетически-приподнятом состоянии, именуемые "экстази" из разряда амфитаминов.   Настоящий наркотик для танцполов, различающийся по концентрации, цене, а, следовательно, по силе действия и своеобразию в "приходах", не столь доступный и распространённый в рок-тусовке, в основном из-за своей дороговизны, а так же из-за кайфа в виде переизбытка адреналина и энергии, не совсем совпадающим с потребностью организма рок-меломана. Хотя, конечно, бывают и исключения. Тем более, что нынешнее развитие фармакологии и фармацевтики может удовлетворить быстро и недорого потребности любого характера. Главное, знать, где и что покупать.
Начало выступления планировалось на 23 часа, когда должен будет прийти последний автобус с гостями. Первые посетители потихоньку осваивались, осматривались и обходили близлежащие территории. Тех, кто уходил далеко от здания, приходилось догонять и возвращать назад, объясняя, где можно перемещаться, а где нет. Ожидалось появление ещё двух автобусов, и я уже осознавал, что предстоит испытать мне этой бессонной ночью.
Первоначально предполагалось, что поджаривание сосисок для бутербродов и приготовление кипятка будет осуществляться на поддоне, стоящем на одной из бочек с огнём. Но из-за сложности этой процедуры я предложил поменять экзотику живого огня на более приемлемый вариант с использованием газового баллона и газовой плиты. Бармен Антонио и его помощница Натуся колдовали за барной стойкой, нарезая хлеб, выкладывая капустный салат, подготавливая посуду для вина и бутербродов. Ещё двое пареньков были поставлены к ним в качестве помощников: жарить сосиски, кипятить воду, подносить и открывать пакеты с вином и многое другое. Кто-то уже играл в теннис, некоторые наблюдали за "разогревом" рок-групп, другие праздно шатались по зданию и по улице, с любопытством рассматривая всё, что попадалось на глаза.
Пришёл второй автобус, а спустя ещё час и третий. Не считая небольшого временного расхождения, всё пока вроде бы шло по расписанию, так сказать, "по плану". То тут, то там слышались разговоры по телефону: "Да... Нововеличковская.…Тут такая туса.… Садитесь в машину, приезжайте скорее.… Тут офигенно".
Первым незапланированным моментом в череде неожиданных событий стала проблема, возникшая с ди-джеем "Pan-K's". После того как третий автобус пустым покинул нашу территорию, ко мне подбежал Лёша с каким-то парнем. Это и был "Pan-K's". Он объяснил, что весь материал, на котором ему предстоит работать, остался в последнем автобусе. Я сказал Лёше, чтобы он попытался найти номер телефона водителя, связался с ним и попросил подождать на трассе. Сам же с расстроенным таким оборотом дел ди-джеем прыгнули в машину и поехали его догонять. По пути я узнал, что "Pan-K's" только что отработал в каком-то клубе, а из него сразу же рванул к нам. По "запарке" он оставил свою сумку с дисками и винилами в автобусе, за которым мы сейчас гнались. Выехав из станицы и проехав ещё километра три, мы увидели горящие на обочине габаритные огни. Автобус остановился, и водитель ждал нас, как попросил его по телефону Стас. Через минуту мы уже возвращались назад с обрадованным ди-джеем и его сумкой.
Повернув на перекрёстке на наш участок, мы увидели проезжающий под шлагбаумом очередной автомобиль с гостями. И действительно, количество прибывающих машин всё увеличивалось. Импровизированная стоянка под лучами уличного фонаря насчитывала уже порядка двух десятков автомобилей. Подъехал даже "Mercedes Benz" С-350, прозванный  в народе "лупатым" из-за своеобразной, похожей на выпученные глаза, формы фар. Из него вышли трое кавказцев спортивного телосложения. Двое коренастых, широкоплечих, похожих на штангистов или борцов, третий повыше, но тоже крупный и накаченный. Развевая мифы о рождении горцев прямо в спортивных костюмах  "Adidas", все выглядели весьма респектабельно и стильно: двое в модных кожаных куртках, а один даже в классическом костюме, как будто приехал не на вечеринку, а на деловую встречу.
Тем временем рок-исполнители уже выступали  согласно составленного ими же списка: "Белки на акации", "Boyz-Toyz", "Воздух", "Маузер", "Логоритмика-13", "Lesnыe Dolbojobы". Во "флаере" был заявлен некий "Вася+гитара". Этот Вася – единственный известный мне исполнитель,  мой хороший знакомый со станицы. Человек с уникальными вокальными данными: с красивым, зычным баритоном, который не раз радовал своим исполнением прихожан в крупнейшем храме Краснодара. Но как это часто бывает, непризнанный гений испытывал непреодолимую тягу к "горилочке". Поэтому ещё днём, не дожидаясь выступления, он так "накидался", что обнаружить место его нынешнего нахождения не представлялось возможным. Тем хуже для него, потому что песни, которые он исполнил Лёше со Стасом в качестве прослушивания,  им очень понравились и они решили дать ему возможность выступить.
А на сцене голосила солистка группы "Воздух", явно нервничая из-за недостатка качества звучания. Её выступление, кстати, частично попало на видеозапись, которую я делал во время  "Бомж-Party". Толпа молодёжи, отплясывающая в такт музыки неподалёку от сцены, могла в полной мере насладиться исполнением. Но на выходе из бункера, а соответственно ближе к танцполу  с полуторокиловаттным  звуком, звучание искажалось и заглушалось современными танцевальными битами. Я находился на улице, когда выступление рок-музыкантов стало заглушаться работой ди-джеев и никто из гостей не стал подходить к диджейскому пульту, чтобы попросить уменьшить громкость. Крича на ухо одному из ди-джеев на помосте, что сейчас время выступления "живых" музыкантов, и ваша музыка, мол, не даёт им полноценно раскрыть свои способности, в ответ я услышал, что это он только проверяет аппаратуру в половину громкости, а также то, что Лёша уже позволил им начинать подготавливаться к своему выступлению. В итоге он всё же внял моим убеждениям и сделал потише.
А на танцполе иже "клубились" в бешеных плясках вычурно и стильно разодетые парни и девушки. Некоторые стояли в стороне, наблюдая за танцующими. "Ничего не понимаю!? Какие танцы,- злился я, пробираясь сквозь резво отплясывающие массы,- и где вообще эти новоявленные промоутера Стас с Лёшей?" Я обошел пару раз здание и окрестности и не нашёл ни того, ни другого. А дискотека, тем временем, набирала полные обороты.
Помосты рок-сцены были обсажены своими длинноволосыми адептами. Я как раз снимал на видеокамеру внутри "рок-бункера", когда в нём вдруг погас свет. Совсем темно не стало и электричество на сцене, слава Богу, не отключилось. Спасло то, что дополнительная лампа, которую я повесил на противоположной стене ещё днём, продолжала освещать пространство "бункера". Оказалось, что погасла дроссельная 500 ваттная лампа, висящая на правой стороне на высоте вытянутой руки. Видимо, кто-то из присутствующих, в "угаре" дёргая руками, умудрился зацепить провод и разомкнуть контакт. Я в панике выключил камеру и бросился искать разрыв, думая, что провод перебили или оборвали. Не найдя повреждения, я уже собрался идти за лестницей, как вдруг лампа загорелась, и всё опять стало понемногу заливаться  светом. "Фуф, вроде бы обошлось",- подумал я и пошёл снова ругаться с нетерпеливыми ди-джеями, которые опять навернули ручки громкости.
Выяснять, кто именно сейчас находится за пультом, я не стал. Судя по списку на "флаере", это мог быть ди-джей Jenya CORB, PLUS, Phonocea, Fakir FRY или Pan-K's. Но маховик развлечений был уже запущен, и пытаться остановить машину танцевального экстаза было бесполезно.
Ближе к двум часам ночи страсти на рок-сцене стали потихоньку остывать, и основная масса народа перебазировалась на танцпол и в "чилл-аут". Куда-то делись помощники из бара, и мне довелось самому постоять за стойкой, наливать вино, пиво, кофе, готовить бутерброды и салат вместе с Натусей и Антонио. Занятие, скажу я вам, - увлекательнейшее. Народ подходил самый разнообразный: пёстрый, невзрачный, бедный, богатый, трезвый, подвыпивший… Но на каждого было очень интересно смотреть и пытаться понять, как он тут оказался и что ожидал увидеть, попав сюда.
Подошёл широкоплечий с горящими глазами парень в джинсах и клетчатой рубахе. Слегка покачиваясь, одной рукой он опёрся о стойку бара, а другой достал деньги и заказал бутерброд с сосиской и салат. "Где-то я его видел,- пытался вспомнить я и вдруг меня осенило.- Килт! Это же тот обезумевший в шотландской юбке без портков, так бессовестно развалившийся на лужайке сегодня днём!" Участник команды "Boyz-Toyz", он под бурные аплодисменты выступил сегодня, исполнив на пивных кегах такие партии, что позавидовал бы любой перкуссионист. После этого он опять закинулся какой-то дрянью и водрузил своё бренное тело на один из диванов в "чилл-ауте". Хотя он на тот момент продолжал находиться в юбке, радовало то, что он, по крайней мере, соизволил натянуть на свою задницу труселя. Желающих посидеть на диване было предостаточно, но он разлёгся так, что занял половину одного из них, развалившись на спине, сложив руки на груди и согнув ноги  в коленях. Лёжа в таком положении, он оставил лишь часть дивана свободной, но никто не решался усесться рядом с ним даже на краешек. 
Через минут десять, после того как он подошел за бутербродом с салатом, он появился перед стойкой опять. Нарыв какую-то мелочь у себя в кармане, он высыпал её на стол. Не дожидаясь моего ответа, паренёк стянул со стола кусок хлеба, обмакнул его в кетчуп, стоявший здесь же, и, страдальчески глядя мне в глаза, медленно зажевал. "О, да ты, бедолага, серьёзно проголодался",- сказал я ему и вручил страждущему бутерброд со стаканом вина. В молчаливой благодарности, кивнув мне головой, он отошёл и уселся опять на диван.
Время от времени я прохаживался по зданию и снимал всё происходящее. Но в очередной раз, выпустив камеру из рук, она повисла на шее, оставшись включенной. Всё, что происходило в течение последующих нескольких часов, осталось на плёнке только лишь в виде темноты, изредка мелькающего пола, ног и сопровождающего всё это звукового ряда. За это время я несколько раз обошёл все уголки здания, общаясь со многими посетителями, принёс Натусе таблетку от головной боли, побывал в доме, где находился брат со своей женой и друзьями, а уже после этого поехал вместе с Лёшей в станицу за пивом. Когда я вернулся и попытался опять включить камеру, оказалось, что и без того наполовину заряженный аккумулятор "сдох" полностью. К сожалению, подзарядного устройства здесь не было, запасного аккумулятора тоже, поэтому про видеосъёмку пришлось забыть.
То тут, то там народ сам разжигал бочки с дровами, предавая тем самым окружающей обстановке неповторимую атмосферу нищенских кварталов американских гетто. Некоторые группками кучковались около них, другие же, насобирав где попало дров и всяких обрезков, прямо за зданием разжигали костры и грелись возле них своими компаниями. Уставшие от танцев, взмыленные и тяжелодышащие любители "кислоты" и "хауса", падали на диваны, а потом, отдохнув, тянулись к бару за очередным напитком или бутербродом. Лёшу со Стасом вроде бы кто-то и где-то видел, но кто и где выяснить таки не удалось. Веселье было в самом разгаре, всё шло своим чередом, и все были предоставлены сами себе: ели, пили, курили, танцевали, спали, блевали  – такого гуляния наш "колхоз" ещё не видывал!
Приглашённые братом охранники, ещё относительно трезвые, деловито прохаживались по вверенной им территории. Охранники с города, с присущим им профессионализмом, распределили между собой пространство и старший из них – Яцек – время от времени ходил, проверял обстановку: пока всё было тихо и спокойно, народ хоть был уже и подвыпивший, но не агрессивный. И всё-таки, как же было наивно надеяться, что столкновения интересов на почве музыкальных пристрастий или территориальной принадлежности (станица и город), можно будет избежать.
Изначально было оговорено, что это как бы вечеринка для городской молодёжи и местных жителей здесь не должно быть, дабы не провоцировать конфликт. Я, в свою очередь, пообещал, что приглашу только тех, в ком уверен и могу ручаться за адекватное поведение каждого из них. Но не тут-то было! Удержать молодую, горячую кровь, обильно разбавленную алкоголем, от выяснения отношений, а особенно когда тебя толкнули и не извинились, - это уже предел самонеуважения. Так посчитал Эльмар – мой сосед по улице (представитель одного из кавказских народов), которого задел плечом, проходя мимо, кто-то из городских гостей. "Извиняться надо,- заметил Эльмар и в сердцах добавил,- придурок". "Сам ты придурок. Смотреть надо, куда прёшь"- не остался в долгу случайно задевший Эльмара юноша. Вот такая до банальности стандартная, "бычья" ситуация чуть было не привела к развязыванию кровопролитной битвы между "городом и деревней". А дальше всё происходило следующим образом. Эльмар предлагает этому молодому парню выйти на улицу и разобраться, поговорить по-мужски. Хлопец тоже не робкого десятка, хотя маловат росточком да хил, отважно идёт с ним на улицу. И как это обычно водится - слово за слово, переход на личности, матерная ругань, аргументы заканчиваются и кто-то первый, а в данном случае Эльмар, предъявляет более веский аргумент в виде удара кулаком по морде. Завязывается непродолжительная драка, в итоге которой городской "боец" лежит без сознания на земле, а Эльмар, догоняемый двумя парнями с города, скрывается от погони в яблочном саду.
В начавшейся суматохе было трудно понять, что происходит, кто прав и кто виноват, тем более что очнувшийся горожанин вернулся в здание, а потом его чуть ли не на руках вынесли опять на улицу. Городская молодёжь, словно племя разгорячённых индейцев, раздухарилась и жаждала крови и мести.  "Где он? Кто это сделал? Подайте нам его сюда!"- и всё в таком духе.
 А пострадавший тем временем, лежа на одном из диванов уже около моей машины, в полуобморочном состоянии мямлил что-то, пытаясь объяснить приметы обидчика. Я предложил отвезти его в больницу, но тот наотрез отказался, заверив меня, что ему уже лучше. И как только, казалось бы, страсти уже улеглись и народ потихоньку стал расходиться кто куда,  появился Эльмар. Только его-то здесь и не хватало! Городские сразу же перепуганного его под белы рученьки подвели для опознания к начинающему приходить в себя бедолаге. То ли тот его действительно не узнал, то просто, чтобы не продолжать дальнейших разборок, но однозначно подтвердить, что это был Эльмар, пострадавший не смог. Но неуёмным "пришельцам" этого было мало, глаза их блестели и кулаки чесались.
              -Наших бьют,- выкрикнул один из самых выпивших и агрессивно настроенных из городских гостей, практически уже кидаясь на Эльмара.
              Это выглядело подобно сигналу к действию. Как будто в соответствии с условным рефлексом сразу стали сползаться к эпицентру волнений, словно голодные псы, все, кто жаждал мордобоя и просто любопытствующие.
-Успокойся, друг. Никто никого не бьёт,- я преградил ему путь к Эльмару, прекрасно понимая, что одной маленькой искорки недопонимания достаточно, чтобы разгорелось пламя нарастающей обоюдной ненависти и злобы.
Тем более что человек тридцать моих состаничников собрались на "пятачке" под светом фонаря, наблюдая за происходящим. Разгорячённые алкоголем и подталкиваемые исторически сложившимся противостоянием между городом и деревней, они, понимая проигрышность своего положения, всё равно были готовы ринуться в бой, дай им только повод. Но допустить подобное на нашей земле нельзя было ни в коем случае! Я принялся объяснять пацанам бессмысленность выяснения отношений таким образом: всякое бывает, пацаны перепили, не так друг друга поняли, что коли собрались отдыхать, то давайте не будем портить всем настроение. Зачем портить всем настроение? Немало помог Яцек – старший из городских охранников, - достаточно доходчиво объяснивший своим знакомым, что разборок здесь устраивать нельзя. Эльмар к этому времени исчез из поля зрения совсем, и сгущающиеся над "фазендой" тучи возмездия стали потихоньку расходиться. Народ ринулся выпускать свой пыл опять на танцпол, другие пошли за очередным стаканом вина или пива.
Начинало холодать. Костров на улице стало ещё больше. Бочки-печки в здании кочегарили на всю мощь. Часам к четырём подуставшая молодёжь позанимала все лежаки, кровати и диваны в "чилл-ауте". Первый автобус был заказан на шесть утра. Но опять же из-за непредвиденных обстоятельств пришлось переносить его прибытие на более ранний срок. Как оказалось, приключения ещё не закончились.
Мы стояли с Лёшей возле ворот здания, когда к нам со стороны шлагбаума в одной тонкой летней рубашке и в модных широченных штанах подошёл паренёк. Стуча зубами от холода, дрожа, потирая себе плечи руками, он рассказал такую историю, что волосы на голове и на остальных частях тела зашевелились. Судя по его словам, он лежал спокойно на диване, спал, никого не трогал. Вдруг он почувствовал, что его, взяв под руки, кто-то поднял и куда-то потащил. Ещё полностью не проснувшись, он попытался высвободить руки, но они словно в тисках, были зажаты чьими-то крепкими лапами. Попытки кричать привели к тому, что рот ему тоже прикрыли ладонью. Его запихнули в машину, предупредив, что если он поднимет голову, ему её отобьют. По дорогое, ничего не объясняя, его слегка поколотили, потом сняли с него дорогую куртку, забрали рюкзак и выкинули из машины. А в рюкзаке лежал дорогущий телефон с видеокамерой, который он взял у своей подружки именно для того, чтобы поснимать всё происходящее. Не известно, что он там успел снять, но куртки, рюкзака и телефона он лишился. Повезло ещё, что вывезли его не очень далеко и возвращаться назад пришлось не больше километра.
Я стоял как остолбеневший и слушал, не веря своим ушам. Потом, поняв насколько он замёрз, сорвался с места и побежал домой, чтобы найти ему что-нибудь одеть. "И что теперь делать? Он наверняка будет пытаться вернуть свои вещи назад",- думал я, возвращаясь к нему. И действительно, он со своим другом настойчиво убеждали Лёшу, что надо срочно обращаться в милицию и искать эту машину. Лёша со Стасом в свою очередь доказывали им, что появление милиции здесь повлечёт огромные проблемы для большинства из присутствующих. А когда я узнал, в какой машине этот хлопец "прокатился", удивлению моему не было предела, хотя в то же время многое прояснилось. Это был тот самый "Mercedes" с тремя кавказцами! А ребята они, судя по всему, весьма серьёзные и проблемы с ними нам были абсолютно ни к чему. Надо было срочно утихомиривать этого хипаря и его голосящего друга. "Во-первых, ни какой милиции здесь не должно быть, а, во-вторых, надо срочно организовать отъезд гостей отсюда, пока ещё чего-нибудь не произошло",- думал я, и Лёша, как будто прочитав мои мысли, стал набирать номер водителя одного из автобусов.
Паренёк не замолкал. Тогда я сам предложил ему поехать в милицию, рассказать там, что произошло, описать автомобиль обидчиков, описать их самих, объяснить милиционерам, в каком он сейчас состоянии и откуда приехал, предъявить паспорт, которого у него уже давным-давно нет, написать заявление и т.д. и т.п. После этого он серьёзно призадумался и стал понемногу успокаиваться, хотя его друг ещё был полон решимости не позволить спустить с рук негодяям такого бессовестного поведения. Право, смешно было смотреть на эту картину, на оживлённо объясняющего и живо жестикулирующего "набравшегося" юнца, жаждущего справедливости. Я бы и рад был им помочь, но прекрасно понимал, что возможность вернуть что-либо из забранных вещей довольно призрачная. Со временем перестал возмущаться и он, но автобус уже шёл сюда и вместо запланированных шести часов утра прибыл около пяти.
К этому часу большинство гостей уже здорово подустали и начали промерзать. Трава стала покрываться утренней росой, народ возвращался с открытого воздуха в задымлённое здание, но некоторые неутомимые продолжали "колбаситься" под зажигательные ритмы на танцполе. Поэтому многие были очень рады известию о том, что первый автобус уже на подходе. И когда он прибыл, желающих  уехать оказалось гораздо больше, чем желающих остаться.
  Спешно заполняя салон автобуса, люди собирались покинуть первую и последнюю, уникальную в своём роде музыкальную мегаакцию под названием "Бомж-Party". Впечатления у молодёжи были самые разнообразные: некоторые откровенно говорили, что зря потратили время, кто-то ожидал большего, но многое понравилось, другие вообще не знали, чего ожидать, потому что приехали просто отдохнуть и подбухать, не важно где. Но все были единодушны во мнении, что идея проведения такого мероприятия за городом, вдали от цивилизации очень привлекательна, и когда-нибудь они не против приехать сюда ещё разок-другой.
Местные жители и жители соседних станиц были поражены всем происходящим. Таких масштабов гуляния наши ещё не видывали. Достаточно сказать, что приехавших было порядка двухсот пятидесяти человек, чего не всегда встретишь на клубной станичной дискотеке в Доме Культуры. Как бы то ни было, основная масса осталась довольна. Несмотря на некоторые недочёты, то, к чему готовились полтора месяца, близилось к своему логическому завершению. Не всё прошло так гладко, как хотелось бы, но гордость за то, что это вообще было, и я принимал в организации всего этого непосредственное участие, переполняла меня и позволяла забыть о некоторых сбоях в программе.
Второй и третий автобусы забрали оставшихся гостей, причём в третьем уехали всего 10-15 человек, так как первый был забит до предела, да и второй вместил в себя больше, чем имелось посадочных мест. На "фазенде" остались Лёша со Стасом, несколько их друзей, помогавших в подготовке, и пара машин со спящими внутри пассажирами, не решающимися уехать, пока хоть немного не протрезвеет кто-нибудь из водителей.
Я залез в свою машину, завёл двигатель и включил печку. Холодно. Глаза слипались, но спать было нельзя. Пьянящая слабость и усталость ощущалась во всём теле. Хотелось принять горячий душ, завалиться в тёплую пастель и спать целые сутки. Нельзя. Надо было будить пацанов, задремавших в своём автомобиле и начинать уборку. У нас с ними была договорённость, что по окончанию гуляния всё возвращаем в прежний вид, за исключением, конечно, убранного мусора. Полежав полчасика, я выключил магнитофон, печку, заглушил двигатель и пошёл к ним. Оказалось, что они уже сидели возле бара и грелись кофе.
-Ну, вот. Наконец-то. А мы уже хотели идти, будить тебя,- Стас протянул мне стаканчик.
-А я и не спал. Я ждал, пока вы проснётесь, а вы уже оказывается здесь,- ответил я, делая глоток.
Горячий кофе – именно то, в чём я сейчас так нуждался. После непродолжительного обсуждения особо запомнившихся  моментов вечеринки Лёша предложил:
-Преступим к самому главному.
Я прекрасно понимал, о чём он говорит и тоже с нетерпением ждал этого момента, но сделал вид, что думаю совсем о другом:
-Да. Надо начинать уборку.
-Нет. Я не об этом. Давайте подобьём "капусту".
Рассчитавшись с охранниками, барменом и его помощницей, выручка с бара и плата за проход оставались у Лёши. Мы убрали всё со стола, и он высыпал на него купюры вперемешку с монетами. Куча получилась весьма солидная. Разделив её приблизительно на троих, стали пересчитывать имеющееся. После этого сложили всё вместе. Осталось повычитать затраты, то есть каждому забрать ту сумму, которую он вложил. У Лёши со Стасом затраты были общие ("флаера", автобусы, бензин, расходные материалы на оформление, аренда света и звука и множество другого), у меня – свои. Когда все разобрали свои вложения, осталась смешная сумма - полторы тысячи рублей, то есть по пятьсот рублей каждому. Было единогласно решено, что стоит отдать эти деньги одному из ди-джеев, отец которого по заниженным ценам предоставил нам в аренду свето- и звукооборудование.
Сработали практически "в ноль", главное – не в минусах. Затраты окупились, все получили удовольствие, а к тому же – в памяти и сердце навсегда осталось воспоминание об этом празднике.
 
* * *

Лёжа на лавочке в тесной камере отделения милиции, я вспоминал прожитые годы. В полусонном сознании всплывали картины работы на "фазенде", знакомство с Алёной, рождение детей, колледж, "Бомж-Party" и многое другое. То, что именно "Бомж-Party" стало отправной точкой в радикальном изменении моей судьбы, я тогда осознать ещё не мог. Но то, что в плавном и размеренном течении жизни намечаются значительные отклонения с курса, было ясно, как Божий день.
В первую очередь – это, конечно же, увольнение с работы, т.е. из колледжа и, соответственно, крах надежд об ипотеке. А там уже не важно – виноват ты или нет – суть одна: пятно позора на репутации колледжа, причиной которого послужил я, может доставить немало проблем Елене Петровне. Следовательно, потеря одной из статей дохода, прекращение рабочего стажа, а самое пугающее – ухудшение отношений с тётей Леной.
Такими  вот мыслями встретил я утро следующего дня. Бессонная ночь на узкой лавочке вымотала меня и усилила головную боль. Очень хотелось в туалет. Я поднялся и подошёл к решётчатой двери. Пьянчуга с пузырями слюней у рта мирно посапывал в "обезьяннике". Дежурный спал, положив голову на руки, сложенные на столе. Я стукнул пару раз по решётке, он поднял на меня сонные глаза:
-Чего?
-Есть вариант в туалет вывести, ну, и умыться бы?- спросил я, почему-то ожидая, что моя просьба останется без ответа. Но дежурный нехотя поднялся, зевнул, достал ключи и направился к нашей камере.
-Я тоже посать хочу,- подскочил с лавочки мой молодой сокамерник.
Дежурный сводил нас в туалет и снова закрыл за нами двери камеры на ключ.
Было семь часов утра. Спустя пару часов я вновь увидел своих вчерашних знакомых – Диму и Женю, сотрудников ГНК. Оформив документы мне опять надели наручники и вывели на улицу. В машине ВАЗ-2110 кремового цвета, почему-то с таксистскими шашечками на крыше, за рулём сидел майор Дербенко. Меня усадили назад, рядом сел Женя.
-А, что? Может его - того?- издевательски произнёс он, сжав правый кулак и ударив им пару раз по раскрытой левой ладони. Жест весьма красноречивый и в дополнительных комментариях не нуждается.
Но Дербенко резко зыркнул на него, не сказав ни слова,  и завёл автомобиль.
-Ладно. Понял,- Женя, как будто сдаваясь, поднял вверх руки.
-Ну, как? Понравилось в "ночлежке"?- выворачивая на дорогу, спросил майор.
-Не очень,- спокойно ответил я.
-Сейчас едем к мировому судье. Двое или трое суток – это уже как он решит – посидишь в подвале,- совершенно безучастным тоном объяснял он мне.
-В каком подвале?- удивился я.
-Это спецприёмник на улице Садовой. Там отбывают "сутки" за совершение административного правонарушения.
"Совершал ты его или нет – не имеет никакого значения",- так пояснил мне вчера оформлявший документы Дима, когда я отказался подписать какую-то бумаженцию. В ней содержалось моё согласие с тем, что я действительно препятствовал моему задержанию, хотя ничего подобного, конечно же, не было.
"Нас четверо сотрудников и двое гражданских засвидетельствуют обратное, что ты сопротивлялся и хотел убежать, и этого будет достаточно",- тонко вёл свою игру молодой, но уже опытный опер. Я подписал только ознакомление с обвинением в административном правонарушении и отказ свидетельствовать против себя самого, в соответствии со статьёй 51 Конституции РФ.
Перед тем как зайти к мировому судье, к нему вошёл Дербенко. Так дело было сфабриковано и материалов для заведения уголовного дела было не достаточно, ему пришлось убедить судью, чтобы меня подержали в подвале подольше. А тут ещё "на носу" праздник 12 июня, в который никто не работает, поэтому обещанные двое-трое суток для меня превратились в шестеро. Шесть суток! Для меня, никогда ранее не попадавшего в подобные заведения, новость была, конечно, отвратительная. Но ничего, не смертельно. Самое интересное, что чувство исследователя чего-то нового и непознанного, преобладало над чувством страха или опасности.
Меньше чем через час я уже был в камере спецприёмника на Садовой. Помещение размером примерно 3х4 метра, стены традиционно отделаны казематным покрытием типа "шуба", в которой очень удобно прятаться клопам. Переднюю часть от левой до правой стены занимает "сцена" – сплошной деревянный помост высотой 60 см от уровня пола. Он  одновременно выполняет функции лежака, сидений, стола, танцплощадки при необходимости и чёрт знает чего ещё. По бокам над ней торчали лежаки второго яруса шириной около полуметра. Решётка вместо окна, находящаяся над самой серединой "сцены", на высоте 20-30 см от неё, по-варварски было обтянуто полиэтиленовыми пакетами, и поэтому в камере постоянно был сквозняк. В жаркие дневные часы он приносил благодать, но ночью лежать под самой "решкой", т.е. решёткой, было довольно холодно, тем более, что никакие одеяла, подушки или матрасы не были предусмотрены, а если и были, то просто не выдавались. Количество человек, в зависимости от прибывающих и выбывающих, варьировалось от восьми до четырнадцати. Лампочка находилась в глубокой нише над входной дверью и была загорожена жестяной сеткой, поэтому свет от неё шёл рассеянный и очень тусклый.
-Здорово, мужики,- попытавшись изобразить непринуждённость и раскованность, произнёс я, когда входная дверь за спиной закрылась, хотя сердце бешено колотилось.
Что-то новое всегда пугает человека, пока он не поймёт, что это такое и пока это не станет для него привычным и обыденным. К тому же телеканалы и иные средства массовой информации сплошь и рядом усеяны фильмами и публикациями о заключённых, в которых система исправления наказаний представлена не в лучшем свете. А кроме этого, в круг моего общения не входили люди постоянно или хотя бы время от времени попадающие в подобные заведения, и способные хоть что-то мне об этом рассказать.
-Здорово,- равнодушным тоном ответили двое или трое. Голова лежащего на верхнем ярусе поднялась, кивнула мне с сонным видом и повернулась опять к стене.
-Проходи, присаживайся. Ты откуда сам?- высокий, худой парень в одних шортах приветственно махнул мне рукой и указал на свободный край "сцены".
Трое лежали на "сцене", не шелохнувшись – может быть спали, может просто отдыхали; трое на верхнем ярусе – двое слева и один справа, т.к. ближняя сторона правого лежака была завалена разным хламом. Сам говорящий сидел в правом углу, оперевшись спиной о стену, а напротив устроился кудрявый полный армянин.
-Я - с Динского района, с Нововеличковской. Зовут меня – Макс,- я присел возле чьих-то поджатых ног.
Обувь всех стояла на полу возле "сцены". Я тоже снял лёгкие летние туфли, вложил в них носки и по-турецки сложил ноги. Несмотря на начало лета и самое начало дня пекло в камере было ужасное. Воздух спёртый и затхлый, как в парнике, да к тому же пропитанный запахом потных мужских тел и никотина.
-Жарко очень,- продолжил я.
-А ты майку сними, не то вообще запаришься,- протягивая мне руку для рукопожатия, произнёс армянин,- я – Арсен, а это – Дэн. Ну, а с остальными познакомишься, когда выспятся. Наркоман?
Несколько неожиданный для меня вопрос.
-Нет. Так, "планчик" покуриваю.
-А за что взяли?
-"Лепят" неповиновение при задержании или что-то такое.
-Понятно. "Бодаться", значит, с ними стал?
-В общем-то, нет. Просто шёл, пиво попивал, а тут эти в штатском: документы и всё такое. А почему алкогольные напитки в общественном месте распиваете? Пройдёмте, мол, и руки ко мне тянет. Ну, я отдёрнул их, а они давай меня вязать. Короче, "заковали по беспределу" и сопротивление "шьют",- такую вымышленную историю преподнес я, не желая особо вдаваться в подробности своего дела.- Вот и всё.
Последней фразой я дал понять, что не имею желания больше рассказывать об этом что-либо ещё.
-Вот "мусора" пооборзели. Уже стали за пиво "крепить",- ни то с сочувствием, ни то с издёвкой от понимания выдуманности истории, отозвался Дэн.
Никого особо и не интересовало, что там у кого произошло, кто каким образом попал сюда, поэтому нежелание распространяться о чём-либо здесь было в порядке вещей. Во-первых, меньше знаешь, крепче спишь, а, во-вторых, откуда ты знаешь, кто рядом с тобой находится и что у него на уме.
-Сигареты есть?- поинтересовался Дэн.
-Нет. Не курю уже полтора года. А что, у вас тут с куревом "напряг"?
-Пачка фильтровых осталась и пара "Примы". Этого на полдня на всех не хватит,- Арсен достал сигарету "Bond" и закурил.
От табачного дыма ещё сильнее заурчало в желудке и я вспомнил, что не ел со вчерашнего обеда.
-Жрать охота,- признался я, сказав это скорее себе, чем им.
-Потерпи. Часа в два обед принесут, поедим. Тут, кстати, кормят хоть раз в день, но зато нормально: и первое, и второе, и компот. А пока можешь вон – хлеба из пакета взять,- Арсен кивнул в сторону лежака второго яруса и передал "бычок" Дэну.
Дэн взял сигарету, приподнялся и потянул пакет, в котором было несколько несвежих кусков ломаного хлеба. На тот момент сам процесс жевания и проваливания чего-либо в мой пищевод уже доставлял мне несказанное удовольствие.
-Спасибо. То, что надо,- поблагодарил я, выбрав небольшой посвежее кусок.- А сюда передать что-нибудь можно? А то шесть суток без мыла, без щётки с пастой – это многовато.
-А твои знают, что ты здесь?
-Не уверен. Хотя может уже и знают. Сообщить бы им как-нибудь.
-Я думаю, сообщить получится,- стряхивая пепел в пустую пачку из под сигарет, сказал Дэн и указал на лежащего рядом парня.- Малой вот сегодня вечером домой идёт. Можешь дать ему "цифры", он позвонит и всё передаст.
-Отлично. Со станицы ко мне вряд ли кто-то поедет, но у меня в Краснодаре живёт братишка двоюродный. Надо будет позвонить ему, объяснить, где я.
Я доел кусок хлеба, запил водой из "полторашки". Арсен с Дэном оба были наркоманы и время от времени рассказывали друг другу о приколах, связанных с приобретением, "варкой", последствиями. Арсен, оказывается, был директором какой-то конторы по торговле книгами: тот же сетевой маркетинг, только вместо парфюмерии  и всякого электрохлама носят и предлагают книги. Это занятие он умудрялся сочетать с употреблением "наркоты". Но человек он был более сильный и целеустремлённый, чем большинство наркоманов, поэтому не злоупотреблял и последнее время приучил организм к уколу раз в месяц, а то и в три. И так уже  в течение нескольких лет. Тут он сидел второй раз и именно за употребление. Ему оставалось ещё четверо суток. Весь живот его был покусан клопами, и он его постоянно чесал, ругаясь и матеря всю милицию.
Из рассказа Дэна я понял, что он здесь в первый раз. Недавно его друга "приняли" на "Гаранте" с семечкой мака, ему со вторым приятелем удалось уйти. Лёня – тот, которого задержали на рынке, - после этого сразу куда-то пропал. На звонки не отвечал, хотя его пару раз видели дома и на районе, а именно – на "Юбилейном".
Я слушал и не верил своим ушам. Лёня! Неужели тот самый Лёня, из-за которого я здесь оказался. Значит, его задержали, когда он покупал "наркоту". Это многое объясняет. У милиции появился веское основание его посадить, и он, конечно, пытался всеми способами этого избежать. А что надо сделать, чтобы тебя не посадили? Посадить кого-то вместо себя. И он, естественно, без тени сомнения (или даже с таковой) и угрызений совести предлагает "запустить" меня.
Неужели им действительно всё равно, кого сажать? А, вообще, почему нет? Зачем им лишаться наркомана, которой является источником постоянной информации, а следовательно, источником прибыли. Всё очень просто: если от тебя нее пользы, то ты будешь сидеть, а если с твоей помощью можно посадить кого-то ещё, то можешь немного погулять, пока сам не станешь неугоден. Таков принцип взаимодействия работников ГНК и наркоманов-агентов, зачастую "кормящихся с ладошки" у них.
Вот так совпадение! Или не совпадение? Случайностей, я ведь знаю, не бывает. Любая случайность – звено в череде закономерных событий. Стало быть и моя встреча с Дэном не случайна, о чём-то она должно мне подсказать. Но, к сожалению, разговор о Лёне и его внезапном исчезновении ушёл в сторону. Дэн стал рассказывать, как он "наколотый" возвращался домой на своей "девяносто девятой" и уже на подъезде к району на трассе притаились "дэпээсники". Машина уже два месяца как должна была пройти техосмотр, но времени и денег на это, как обычно, не было. И в этот раз возможности "оплатить штраф на месте" тоже не оказалось. А когда Дэн попытался возмутиться, не желая оставаться без прав, то машину повезли на штрафстоянку, а его на экспертизу в "наркологичку" на Тюляева. Там сделали анализ и установили содержание наркотика в крови. После этого ночёвка в милиции, мировой судья и первые десять суток административного ареста в его жизни.
Спустя некоторое время попросыпались все остальные в камере. На "сцене" стало больше свободного места, и я лёг и уснул. Спать на гладких деревянных досках с непривычки было очень неудобно, болело всё, приходилось постоянно переворачиваться, чтобы не затекали конечности и спина. Казалось, я так и не смогу уснуть.
-Макс, обедать вставай,- чей-то голос вырвал меня из сладкого царства Морфея.
Я поднял голову, присел, потирая глаза. Две кастрюли - одна с супом, другая со вторым,- восемь ложек и две буханки хлеба лежали на разорванном пакете. Есть приходилось в два захода, чтобы не толпиться всем возле этих кастрюлек. Вкусно, но мало.
До вечера за неторопливой беседой познакомился со всеми остальными. Играли в самодельные карты, сделанные из обратной стороны сигаретных пачек. Шутки, своеобразные приколы, истории из жизни, обильно сдобренные незлой матерной руганью. Никто не старается ни на кого давить или "наезжать", разве что для смеха и разрядки атмосферы. Каждый попал сюда по разным причинам, в основном, из-за своей глупости: драка, пьянка, мелкая кража, употребление наркотиков.
Очень жарко и накурено. Ветерок из "решки" днём совсем не спасает. А ведь это только начало лета. Неуютно. Непривычно. Противно. Хочется домой.
Утро следующего дня началось с проверки и "шмона", то есть обыска. Заходят трое сотрудников, засовывают свой нос в каждую дыру, а один из них деревянной колотушкой, типа киянки с длинной ручкой, обстукивает оконную "решку", "сцену", боковые лежаки с целью выпадения из щелей "моек", т.е. лезвий, или "ступиков" – небольших ножичков, делающихся обычно из обувных ступинаторов. После личного досмотра и пофамильного просчёта опять наступает  бесконечность свободного времени. Из-за отсутствия часов ориентироваться в нём ужасно тяжело, да и нет особой необходимости. Остаётся лежать, спать, общаться, играть в карты, но последнее надо делать аккуратно, потому что это – "запрет": найдут – заберут и могут наказать.
"Вчера ушёл Малой, которому я отдал номера Алёны и Андрюхи – двоюродного брата из Краснодара, живущего, кстати, в нескольких остановках отсюда. Поэтому, надеюсь, сегодня он может заглянет в гости, что-нибудь передаст. Хотя здесь встречаться с теми, кто навещает, не позволяют. Плохо. Ну, да ладно. Шесть суток – это всё-таки не пятнадцать, как у Серёги со второго яруса. Он уже одиннадцать суток здесь, уйдёт на день раньше, чем я. Говорит, подрался, а потом ещё и милиционеру "всёк". Может случиться, что если вовремя не заплатит "куда надо", заведут уголовное дело. Вот этот старичок, не решающийся прилечь, сгорбившийся возле стены, уж попал, так попал. Он ехал к сыну из Ростова в Москву на электричках, не имея денег. При проверке документов  на вокзале в Краснодаре у него нашли три патрона с "мелкашки" и два с АКМ. "Зачем,- спрашивают, тебе патроны, старый? Убить кого хочешь? Может президента нашего, а?" "Нет,- отвечает он,- ехать-то далеко, вдруг где-то в лесу окажусь, надо будет огонь разводить. Понадобится порох, а он как раз в патронах". "Мусора" смеются: "Дурной ты, дед. Кто ж с патронами по стране разъезжает? Не мог, что ли сразу порох высыпать?" Но делать нечего. Хоть старику уже под семьдесят, приходится задерживать – "перевозка боеприпасов" светит. Другой, вон, из супермаркета  утянуть что-то пытался. Тоже плачется – в тюрьму из-за такой ерунды неохота, вся надежда на родителей. Остальные больше отмалчиваются, обмениваясь незначительными фразами. Что там, интересно, у меня? Сможет ли Елена Петровна чем-либо мне помочь. По крайней мере, она приезжала тогда в ГНК, значит, какие-то действия предпринимала. Но сможет ли она хоть что-то сделать, когда у них там всё так гладко обставлено. Вообще, почему – она? Наверняка, отец уже пытается помочь своему сыну. Хотя отношения у нас, конечно, оставляют желать лучшего, да и денег дома нет, чтобы в случае необходимости откупиться, но свобода сына, я надеюсь, для него всё-таки не пустые слова. Ведь если "мусора" решили посадить, то они пойдут до конца или же до той границы, на которой их материальный интерес возобладает над личностными амбициями и перспективой роста по карьерной лестнице. А это стоит ой как не дёшево. Но не может же быть, чёрт возьми, что меня вот так "с бухты-барахты" взяли и решили подставить. Наверняка, что-то более существенное заставило их так поступить. Вот ещё и этот Дэн тут оказался – друг Лёни, это тоже неспроста. Хотя, зачем я себя обманываю? Кто для них человек? Так – мелкая сошка, незаметный винтик в машине обеспечения их благосостояния: один поломался, заменили другим. Такая работа, каждый обеспечивает себе жизнь в меру своих понятий и способностей".
С такими мыслями я засыпал и проспал до обеда. Полусонный, с урчащим от голода желудком, я с удовольствием проглотил какой-то суп и макароны на второе. Дэн с Арсеном неутомимо болтали. Пока я спал, появились ещё двое. Жара усиливалась, пот лил ручьями, кислорода становилось всё меньше.
После обеда открылась дверь. "О, кого-то ещё ведут". Но охранник был один. Он назвал мою фамилию. Я подошёл к двери, расписался в протянутой им бумаге и получил от него небольшой полиэтиленовый пакет. Как все надеялись, что там будут хотя бы сигареты! Увы, их там не было, Андрюха знает, что я не курю, поэтому зачем тратиться на то, что мне не понадобится. Но почему нет ничего из съестного? Мыло, зубная паста, щётка, туалетная бумага, небольшое полотенце, трусы и носки – такой знак внимания с воли невероятно дорог, это всегда здорово приободряет и согревает душу. Значит освободившийся Малой дозвонился до брата. Надеюсь, и до Алёны тоже; сообщил, что я, где я, что всё нормально, волноваться не о чем. Представляю, что с ней сейчас творится. Бедняжка, она, наверное, с ума сходит.  Как плохо, что нет возможности самому с ней связаться, успокоить, объяснить, что к чему.
День сменился ночью, третий день пришёл на смену второму. Опять всё то же самое: умывальник, туалет, проверка, "шмон", ожидание обеда. От безделья научился мастерить фишки для нард и зарики из хлеба: белые из хлеба с добавлением слюны для крепости и соли, чтобы не трескались, чёрные – всё то же самое, только с добавлением пепла от сигарет. Доска была вырезана на середине "сцены". На следующий день фишки высохли и можно было играть. По вечерам варили чифирь. Из полиэтиленовых пакетов с тряпками делали так называемые "дровишки": скручивали их определённым образом, поджигали и, держа огонь под кастрюлькой, взятой у охранников, кипятили воду.
Люди сменяли один другого. Кто-то освобождался, кто-то "заезжал". Кое-кто умудрялся затянуть с собой деньги, которые шли на чай и сигареты, купленные с помощью охранников.
На четвёртый или пятый день уже поздно вечером завели молодого паренька лет восемнадцати. Он остановился в дверях под прицелом нескольких десятков глаз. Было видно, как его "потрухивает" от страха и непривычности обстановки. Бледное лицо с испуганными глазищами моляще взывало к сочувствию. Весь его внешний вид красноречиво давал понять, насколько для него не естественно то, что он здесь оказался. Всё, начиная от его одежды и причёски и заканчивая его высоким, дрожащим, писклявым голосом, вызывало весьма неоднозначное чувство. С одной стороны, хотелось дать ему понять, что здесь ему ничего не угрожает и бояться нечего, а с другой – поведение недостойное мужчины, как бы страшно тебе не было, вызывало не только невольную улыбку, но и долю пренебрежения.
Модные цветастые кроссовки, широченные песочные штаны с множеством застёжек и "мотней", свисающей до колен, обтягивающая оранжевая кислотная футболка на женственном, костлявом торсе и длинная чёлка, спадающая чуть ли не до подбородка – типичное дитя нашего времени, так называемое поколение Pepsi, смешавшее в себе фрагменты различных молодёжных субкультур. Оказалось, бедолага возвращался с рок-концерта, который минувшим вечером устраивала пивоваренная корпорация "Балтика". Бесплатное выступление с участием популярных рок-групп России проводилось на "Солнечном острове" не далеко от микрорайона ТЭЦ. Концерт был приурочен к празднику 12 июня. Кстати, я со своими приятелями тоже собирались посетить это мероприятие, но судьба распорядилась по-иному.
Так вот, этот самый юноша, пешком возвращаясь домой со своим другом, встретились по пути с двумя другими, незнакомыми им пацанами, идущими так же с концерта в том же направлении. Полные восторженных эмоций от проведённого вечера, да ещё неслабо залитые спиртным, они быстро нашли общий язык и решили совершить что-нибудь "этакое". По пути им попался табачный ларёк "Мир табака". То ли от переизбытка адреналина в крови, то ли из-за отсутствия сигарет (он сам точно понять не может) они начинают сбивать замки с двери этого ларька. В какой-то момент в его мозгу что-то щёлкает, видимо, страх перед возможной ответственностью за совершаемое. Но один замок был уже сбит. Они с другом оставляют своих новых знакомых и убегают. А через пять минут их уже догоняет милицейский "бобик". Милиционеры заковывают их в наручники и привозят их сюда.
Выясняется, что оставшиеся двое доводят дело до конца, то есть вскрывают ларёк, забирают то, что могут унести и преспокойно удаляются. Но всё это видел охранник из находящегося рядом автосалона "Бакра", специализирующегося  на продаже автомобилей БМВ. Сам он вмешиваться не стал (всё в рамках инструкции его работодателя), но зато вызвал милицию. К их приезду на месте преступления уже никого не оказалось, а поехав в направлении, указанном охранником, милиционеры наткнулись на этого бедолагу с его другом. Объяснять, что это были не они, вернее, они, но ничего не взяли и вообще не хотели этого делать, естественно, не имело никакого смысла.
 Охраннику особенно запомнилась эта оранжевая футболка, поэтому, задержав этих двоих хулиганов, искать кого-то ещё стражам закона не было никакой необходимости. Преступники пойманы, охранник их опознал, можно считать дело раскрытым. Сам этот хлопчик с какой-то станицы и учится здесь в институте. Но уже ночью, конечно же, бессонной для него, зашёл дежурный и сказал, что прибыла его мама, подняла здесь ужасный "кипиш", а на утро его уже увели и он больше не возвращался. Деньги! Как всегда всё решают деньги. Было сразу видно, что у этого испуганного, избалованного, модно-прикинутого юнца родители располагают достаточными средствами, чтобы вытащить его из любой передряги. Как мне хотелось верить в тот момент, что мои родные тоже не оставят меня в беде!
Четвёртый день, пятый день и даже начало шестого ничем не отличались от предыдущих. Всё те же утренние проверки, обеды, вечерний чифирь, общение почти до утра, сменяющие друг друга люди и жара… Невыносимая жара лета 2007, плавящая мозг и измождающая тело. Ходить всем приходилось в одних трусах. Брюки и футболку я подкладывал под себя, когда ложился поспать на деревянную "сцену".
Весь шестой день, день истины – домой или куда-то ещё – я был как на иголках, ждал какого-то события. И дождался… Срок моего ареста по административному правонарушению заканчивался в 22 часа, а примерно в 20 часов дверь открылась и меня повели в кабинет. Там уже был Женя – опер, подкинувший мне коноплю под диван в колледже. Не вдаваясь особо в суть дела, он пояснил, что тот самый Лёня Юренко арестован, его будут судить, а мне надо будет дать какие-то показания, подписать какие-то бумаги и я буду свободен. Сейчас же надо подписать "обязательство о явке", в соответствии с которым я должен буду прибыть для этого в течение трёх суток в отдел ГНК.
СВОБОДЕН!!! Я словно заново родился. Какая тяжесть сразу свалилась с моих плеч. Значит всё прояснилось, и мне ничего не угрожает: ни срок, ни тюрьма, ни заключение, ни разлука с близкими. Ничего! Сегодня вечером я буду дома, обниму своих детишек, сольюсь со своей любимой и усну с ней уже на уютной, мягкой постели, а не на жёстком, деревянном помосте. Дурной шестидневный сон подходит к концу.
Я зашел в камеру, не в силах удерживать своих радостных эмоций.
-Всё, отпускают,- сообщил я всем,- ещё два часа и поеду ДОМОЙ.
Белая, а может и чёрная, но всё же зависть блестела в глазах почти каждого из остающихся. Но мне на это было наплевать. Я невиновен и справедливость восторжествовала. Как всё же приятно осознавать, что остаётся всего несколько часов до того момента, когда свежий вечерний воздух вновь ударит мне  в лицо.
           Я вышел на улицу с каким-то необыкновенным чувством. Прошло всего-ничего – каких-то шесть дней, а как будто вся жизнь. Не та жизнь, состоящая из минут, недель, лет, то мчащаяся, подобно раскалённой комете, то плетущаяся, словно слизняк по асфальту, а та, которая останавливается, скрытая от глаз стороннего наблюдателя, которая как далёкая-далёкая планета, на которой, возможно, есть жизнь, но об этом не узнаешь, пока не побываешь там лично. И я в какой-то мере чувствовал себя этим первопроходцем. Глупо: я не видел белый свет меньше недели, но ощущение небывалой лёгкости, свежести и силы неудержимо рвалось из груди наружу. Будто бы постиг некие новые для меня тайны мироздания. А по сути, ничего особенного ведь не произошло. Просто шесть дней вынужденной изоляции от основной массы общества, частью которой я всё это время являлся. Мимолётная трансформация в иное для меня состояние – ни страшная, ни пугающая, ни опасная, просто неприятная, чужая и не моя, отнимающая драгоценное время и заставляющая сильно понервничать.
"Ничего. Всё закончилось. Хватит драматизировать. Люди сидят месяцами и годами, хотя, наверное, не в таких условиях, но тоже взаперти и света белого не видят. Как всё же прекрасна свобода! И в то же время, как легко её можно лишиться. И ведь не ценишь её, пока у тебя её не отнимут. Не зря говорят: "От сумы и от тюрьмы…" Ну, уж нет! Я-то точно сюда больше никогда не попаду. Никакими коврижками меня сюда не затянешь. Завтра уже жизнь вернётся в своё привычное русло и со временем это всё забудется, а если и будет вспоминаться, то только, как полезный урок или небольшое приключение".
Но сегодня вечерний Краснодар не обращал на меня никакого внимания. Это я по нему соскучился, как будто не видел его тысячу лет, а мегаполис и не заметил моего исчезновения. Всё, как всегда. Не особо оживлённый район города, вечерние улицы которого точечно размыты светлыми пятнами зажённых фонарей. Трамвайная остановка в нескольких десятках метров. Надежда, что кто-то меня встретит и не придётся пользоваться общественным транспортом, умерла, как только я вышел на улицу и осмотрелся – никого. Прохожих почти нет, город, видимо, уже готовился ко сну.
Я подошёл к трамвайной остановке. Молодой парень лет двадцати пяти сидел на скамейке и попивал пиво из баночки. Безразлично взглянув на меня, он опять устремил свой взор за горизонт. Я присел рядом и стал объяснять ему, что только что вышел с "суток", меня никто не встретил, денег нет, телефона тоже нет, а надо бы позвонить брату в станицу, чтобы он приехал и забрал меня домой. Если он и засомневался, давать мне телефон или нет, то внешне это никак на нём не отразилось. Всё с тем же равнодушным видом он ответил "Бывает", протянул мне банку (оказалось, что это не пиво, а коктейль) и стал доставать из кармана телефон. Женя, оказывается, и понятия не имел, что меня сегодня выпускают, но пообещал сейчас же сесть в машину и приехать, только попросил, чтобы я добрался поближе к въезду в город. Я поблагодарил великодушного незнакомца, уточнил маршрут трамвая, на котором смогу добраться до кинотеатра "Аврора", и напоследок ещё взял у него мелочь на трамвайный билет.
"Есть же всё-таки добрые люди на свете,- думал я, глядя сквозь стекла полупустого трамвая на проплывающие мимо дома. Предвкушение встречи с родными наполняло меня радостью.- Интересно, а Женька позвонил Алёне? Она-то хоть знает, что я скоро буду дома? "
Придя на оговорённое с братом место встречи, я стал высматривать кого-нибудь, у кого можно было бы попросить телефон, чтобы позвонить любимой. Две женщины, одна из них с маленькой собачонкой на поводке, неспешно направлялись в мою сторону. Я попытался изобразить самый располагающий вид, а когда они поравнялись со мной заискивающим тоном извинился и обратился к ним со своей просьбой. Настороженные дамочки оказались не столь беспечны, как юноша на остановке. Одна из них сразу же наотрез отказалась и стала тянуть свою подругу подальше от меня. Но видимо моё "природное обаяние и врождённый дар убеждения" заставили вторую из них задержаться и оказать мне помощь. Она сама набрала номер, и когда пошёл вызов, дала мне трубку.
Алёна уже была в курсе того, что я скоро буду дома – Женя ей позвонил. За последние годы нашей совместной жизни даже недельная разлука ни разу не омрачала наше маленькое счастье. Я безумно по ней соскучился и был очень рад слышать её взволнованный голос. Какое это чудо, знать, что есть на земле человек, который любит тебя, ждёт и, как я узнал позже, прилагает невероятные усилия, чтобы опять быть вместе. Поговорив около минуты со своей Алёнушкой, я отдал трубку и поблагодарил вошедшую в моё положение женщину.
Ждать пришлось не долго. Минут через двадцать подъехал Женя. Как я и предчувствовал, он был ужасно зол на меня, хотя пытался особо этого не показывать. Ещё бы, есть за что: связался с каким-то наркоманом, подставил Елену Петровну и её колледж, сам остался без работы, но самая главная плохая новость бесповоротно омрачила радость моего возвращения домой. Оказалось, что цена моей сегодняшней свободы составляет пять тысяч долларов. Это было уже слишком! За что?
-За то, чтобы на тебя не заводили уголовного дела,- ответил мне брат.- Если бы не твои друзья и наши родственники, тебя уже сегодня отвезли бы в КПЗ. Так, по крайней мере, сказали отцу в ГНК.
За два дня Женя вместе с моей Алёной умудрились собрать сумму, которая для отца казалась просто нереальной. Они обзвонили и объездили всех, кто мог хоть чем-то помочь. Даже родственники Алёны – и те не остались в стороне от нашей общей беды. Тётя Лена, естественно, сразу же уволила меня. Но благодаря именно её вмешательству и связям было обещано не давать делу дальнейшего хода.
"Сто двадцать пять тысяч рублей – огромная сумма, неизвестно, за какое время я смогу её заработать, особенно, оставшись без стабильного постоянного заработка в колледже. А ведь надо же ещё и на что-то жить, семью кормить. И, естественно, надо бросать курить коноплю. Но хотя с этим проблем не будет: сигареты курить бросил, из спиртного пью только пиво, так что о марихуане забыть не составит никакого труда – надо просто дать себе слово и всё. Главное, что я уже почти дома. Да, будет не легко объяснить людям, что же на самом деле произошло. И надо опять искать работу, чтобы рассчитываться с долгами. Но ничего, справимся, трудиться придётся ещё усерднее, зато – на свободе".
Тревожные мысли по мере отдаления от города постепенно вытеснялись восторгом и радостью в ожидании предстоящей встречи с самыми любимыми мне людьми. Время уже подходило к полуночи. Женя подвёз меня к калитке "нашего арендованного дома". На улице никого, только собаки в нескольких дворах ожили – встречают. Я попрощался с братом, он развернул машину и уехал, а сам, с вырывающимся из груди сердцем, шагнул во двор.
Она стояла на пороге дома в длинном зелёном халате, скрестив руки на груди, освещённая тусклым светом уличной лампочки. Красные, воспалённые от выплаканных слёз глаза, мученически наблюдали за моим приближением. Бедняжка, какая она у меня всё-таки впечатлительная. Я молча обнял её, Алёна вжалась в меня всем телом, как будто хотела раствориться во мне, крепко сцепив руки у меня за спиной.
-Привет,- прошептал я, осыпая поцелуями её шею.
-Привет,- вторила она и, не удержавшись, разразилась рыданиями ещё сильнее.
-Ну, всё, всё, любовь моя, успокойся. Я дома. Всё хорошо.
Я зарылся руками в её мягкие  волосы, целуя губы, щёки, глаза, мокрые от слёз и не в силах был остановиться. Казалось, ещё немного и слёзы у самого хлынут дождём. Недельное воздержание тоже дало о себе знать. Но вот, понемногу успокаиваясь, мы ослабили свои объятия. Я вытер остатки её слёз и, прежде чем зайти в дом, ещё раз притянул её губы к своим и жадным, страстным, долгим поцелуем ознаменовал нашу состоявшуюся наконец-то встречу после затянувшейся разлуки.   
-Я очень соскучилась,- потихоньку приходя в себя и нежно глядя мне в глаза, жалобно произнесла она и, взяв себя в руки, добавила,- пойдём на кухню, ты, наверное, голодный.
По правде говоря, еда меня мало интересовала, но Алёна уже накрыла на стол и мы вместе сели перекусить. Да, домашняя пища, особенно приготовленная нежными руками любящей женщины, не идёт ни в какое сравнение с любой другой. И я, следуя поговорке "Аппетит приходит во время еды", старательно подмёл со стола почти всё, что было предложено, запив всё это чаем. Моя Алёнушка тем временем, сложив руки на столе и положив на них подбородок, с ангельской улыбкой, полной искренней нежности и любви, наблюдала, как я ложку за ложкой уничтожаю её угощения. Как я не уговаривал её поесть со мной, она согласилась проглотить лишь пару ложечек и попить вместе чаю.
За едой я, начиная с самого начала, рассказывал ей обо всём, что со мной произошло за эту неделю: про встречу с Лёней, про задержание, про подброшенную в колледж коноплю, про кабинет ГНК, потом камера "ночлежки" в милиции, мировой судья и, напоследок, заточение в душной, крохотной коробке спецприёмника на Садовой. Она с интересом и любопытством слушала меня, время от времени, вставляя что-нибудь своё или задавая попутные вопросы. А я был сам не свой от пережитого и полученных, честно сказать,  не самих приятных эмоций. Ещё бы, после рутинных, однообразных, хотя и утомительных буден такая разительная смена обстановки.
Настала её очередь рассказывать, каких трудов им с Женей стоило помочь моему возвращению домой. Моей тётей Леной была озвучена сумма – 5000$ или 125000 рублей,  которая устранила бы самые нежелательные последствия для меня, а именно, заключение в тюрьму. Максимум, что могло бы грозить - это условный срок. Да и то: уже и этого особо опасаться, вроде как, не стоило. Человек, который по просьбе Елены Петровны взялся урегулировать этот вопрос, обещал постараться обеспечить наилучший исход дела. А там уже – как получится. Но было дано всего два дня на поиски этой "кругленькой" суммы. У отца не только не было ни копейки – он даже и поверить не мог, что такие деньги можно так быстро найти. Друзья из города, со станицы, родственники из Приморско-Ахтарска, сама тётя Лена, несколько родственников Алёны -  с мира по нитке и плюс наши собственные сбережения на книжке, карточке и дома – наскребли на мой выкуп.
Я слушал и у меня ком вставал в горле, чувствовал, как менялся в лице, то обдаваемый жаром, то покрывающийся леденящими мурашками. Было ужасно стыдно и в то же время невероятно лестно, что люди близкие мне и не очень так внимательно и участно отнеслись к моей судьбе и, естественно, к судьбе моей семьи.
Малыши уже спали. Я подошёл к Алиске, присел перед кроватью на корточки и погладил по голове. Как бы жарко не было, всегда спит в трусиках и маечке или даже в пижаме. Перевернулась немного, но не проснулась. Моя маленькая принцесса. Будить не стал. Поцеловал в щёку и прошёл в нашу с Алёной комнату. Денис, как всегда, спал на нашей кровати, раскинув руки в сторону. "Не могу спать без мужика",- смеялась Алёна и, когда меня не было, укладывала его спать рядом с собой. Я тихонько наклонился и аккуратно взял его на руки. Пацан. Наследник.
-Как будто вчера из роддома,- сказал я,- а ведь уже десять месяцев прошло.
Поднеся сына к кроватке и "чмокнув" на ночь, осторожно положил его спать.
-Ну, сегодня он тебе не понадобится,- произнёс я, обернувшись к  своей любимой.
Она сидела в полураскрытом халате, закинув ногу на ногу. Слегка прогнувшись назад, она упёрлась руками о кровать и вызывающе выставила грудь вперёд. А выставлять  было что! Денис всё ещё был на грудном вскармливании, и именно благодаря этому я мог уже который месяц с восторгом лицезреть эти восхитительные, увеличившиеся и тем самым особо возбуждающие аппетитные части её тела. И, к моему…, да что там к моему – к нашему общему с ней удовольствию, не только лицезреть.
-Это почему же?- игриво и соблазнительно сощурив глазки, как будто не понимая, о чём это я, проворковала она.
-Сейчас узнаешь,- подойдя к ней вплотную, я легонько толкнул её в плечи.
Она с томным вздохом упала на подушку, раскинув руки в стороны. Причём халат, будто мой союзник, как по заказу распахнулся, представив моему взору всю обнажённую прелесть бесстыдства моей кошечки, страсти которой мне так недоставало все эти дни.
-Возьми меня, мой господин. Я вся твоя.
В её театральной иронии было столько сексуальности, что я подумал: "Как можно изменять любимой женщине, которая каждую ночь готова дарить тебе настоящий праздник плоти?" Только неудовлетворённые своей сексуальной партнёршей могут искать любовные утехи "на стороне". Но когда ты любишь и уважаешь свою вторую половинку, каждый акт любви, пусть даже со временем он бывает не таким ярким и всепоглощающим, как в первые дни и становится немного обыденным, остаётся таинством слияния двух душ и сердец, а потому плотское блаженство усиливается стократно.
Человеческий мозг – удивительная и уникальная субстанция. Он может гармонично адаптироваться к изменившейся внешней среде, особенно в стрессовой ситуации, и совершенно перестать давать сигналы организму, так свойственные при естественных условиях. Достаточно поместить себя в изолированное от женщин пространство, чтобы ощущение острой необходимости в них  начало тухнуть и меркнуть чуть ли ни вплоть до исчезновения. Ну, разве что с небольшими всплесками физиологической предрасположенности, выражающейся в виде неестественно торчащего по утрам одеяла и, как следствие, вынужденная нейтрализация этих признаков ручными методами. Всё это, конечно же, самообман. Нормальный мужик нуждается в самке всегда. Мы сами с помощью нашего подсознания искусственно ставим себе блокировку на наши фантазии, так как обстановка не располагает к их развитию и реализации. Но как только в поле зрения попадается любой источник информации с обнажёнными женскими прелестями, тут уже мужское начало берёт своё и оторваться от созерцания  вожделенных холмов, изгибов и впадин не по силам любому, вкусившему запретного плода из райского сада наслаждения.
Ну, а если перед тобой воочию предстаёт объект неуёмного желания и наслаждения, словно распускающийся цветок, жаждущий насыщения твоей живительной влагой, то тут голова напрочь отказывается соображать и передаёт эти функции другой, не менее значительной части тела. Мы долго не могли оторваться друг от друга. Наше естество то яростной схваткой, то волшебным, изнеженным танцем проецировалось на белый экран простыни. Вот оно – истинное блаженство. Ожидание было с лихвой вознаграждено. Переполняемые желанием, наши тела отдавались друг другу, превращаясь то  в причудливые геометрические фигуры – плагиат "Кама-Сутры", то в неразделимую массу, и гармонично, и хаотично сложенную из  элементов телесной мозаики.
Что и говорить, а старик Фрейд был прав: в основе основ всего сущего лежит человеческая  сексуальность, являясь вечным двигателем, и она неизменно является неотъемлемой частью нормальных семейных отношений. То, что вынесли мы в своё время, в самые трудные годы нашей недолгой  совместной жизни, вряд ли было бы преодолено с таким мужеством, если бы в компенсацию безумным дням мы не растворялись бы в безумстве ночи. Это была наша маленькая жизнь, скрытая от глаз стороннего наблюдателя, в которой мы играли, учились, смеялись, боролись, кусались и царапались. И всё это почти каждый раз венчалось неотъемлемым эпилогом, ставшим практически традицией – поеданием изрядной дозы мороженого в качестве десерта, охлаждающего наши разгорячённые тела.
Вот и сейчас, поднявшись с постели, обессиленный, я подошёл к холодильнику, достал начатый брикет мороженого, разделил на две вазочки, накрошил туда шоколада, добавил варенья, арахиса и вернулся в спальню. Моя не менее изможденная кошечка удовлетворённо остывала с полуприкрытыми глазами, небрежно застыв в развратной позе. Да, она знает, как я обожаю любоваться её красотой. Моя длинноногая распутница. Никогда мне не надоест нежная бархатистость её гладкой кожи гладкость и мгновенная отзывчивость на любое моё прикосновение. Она любит всё это не меньше меня и этим мне особенно дорога.
Как всё же нелепо выглядят отношения, в которых имеют место фразы типа: "Дорогой, давай ни сегодня", "Я очень устала", "У меня голова болит" и всё в таком духе. Отношения, в которых женщина не способна наслаждаться ощущениями, даруемыми богом Эросом, а хуже того, избегающая непосредственной близости, обречены на неизбежный крах.
"Бедняжка, она уже успела уснуть,- подумал я, ставя мороженое на прикроватную тумбочку.- Да, намучилась она со мной. Как ни одно, так другое. Представляю, что её пришлось вынести за эти дни. Она ведь у меня такая чувствительная, восприимчивая. Как мне всё-таки повезло с ней. А ведь в начале наших отношений ничего не указывало на то, что мы можем зайти на столько далеко. Уже семь с половиной лет вместе. Вроде бы и много – сколько всего было пережито за эти годы - и в то же время, как один день. Но она сильная, стойкая, не ровня этим станичным, а уж тем более станичным барышням или городским бездельницам. Хоть и ворчит, бывает, по пустякам, спорит, пытаясь доказать свою значимость, но я слишком уважаю в ней личность и люблю её, чтобы не прислушиваться к её советам, которые зачастую оказываются более дельными и здравыми, чем чьи-либо другие.
"Женская логика" – понятие, высмеиваемое и возводимое в ранг чего-то несуществующего и мифического большей частью мужского населения, обрело в её образе очень практичные и чёткие формы. Экономность и скрупулёзность, педантичность и пунктуальность сочетались в ней с минимальной требовательностью в отношении материальных благ для самой себя, а также с безграничной жертвенностью и щедростью в отношении своих родных и близких. Порой, весьма не просто было убедить её потратить что-либо на себя. Там, где любая другая с лёгкостью рассталась бы с несколькими купюрами, чтобы порадовать себя любимую какой-нибудь побрякушкой или новым аксессуаром косметики, ей стоило глубоких душевных терзаний отважиться даже на такой незначительный шаг. Лучше она попользуется чем-то проверенным и привычным, а эти копейки сэкономит для какого-либо подарка мне или детям. Не менее ответственно она подходила к вопросу приобретения чего-то более существенного и значимого для себя, скажем, обуви или одежды. Иногда проходило несколько дней, а то и недель, прежде чем она решалась на покупку той вещи, которая была ей необходима. То выбор был не столь велик, а носить то, что и все она отказывалась, то цена на понравившуюся вещь оказывалась слишком запредельной, то появление более первостепенных затрат отодвигало её нужду на задний план. Конечно же, ей, как и любой другой девушке, было не чуждо желание тратить деньги, иметь дорогие, удобные и красивые вещи. Но приоритеты в её жизни были расставлены таким образом, что на первом месте находились муж, дети, родственники, а потом уже она сама. Не оставалось ничего, кроме как настаивать на покупке или делать ей подарки самому.
Какое удовольствие я испытывал, видя её светящиеся, радостные глаза, расплывающееся в улыбке лицо, и чувствуя жар и нежность губ, так страстно благодарящих за любой, даже самый маленький сюрприз. Прелесть самого акта дарения заключается в обоюдности ощущений. С одной стороны – восторг принимающего подарок, а с другой – восторг от восторга того, кто этот подарок преподносит. И это ещё вопрос, шкала чьего эмоционального градусника находится в это момент на высшей отметке. То, что о подарках на ближайшее время придётся забыть, и мне, и ей было понятно без слов. Главным подарком для нас была эта всепоглощающая ночь любви. Я присел на кровать рядом с её обнажённым бедром, слегка прикоснувшись.
-Ты пришел?- нежным, полусонным голосом проворковала она, приподнялась и, обняв меня сзади обеими руками, начала играть кучеряшками волос на моей груди.
Я протянул ей вазочку с мороженым.
-Как вкусно,- Алёна любила мороженое гораздо больше, чем я и могла  с лёгкостью уничтожить до килограмма за раз. Вздохнула,- эх, вот бы всю жизнь так: заниматься любовью, есть мороженое и ничего не делать.
Мы улеглись поудобнее, прислонив подушки к спинке кровати, облокотились на них и стали не спеша, каждый из своей вазочки, наслаждаться десертом.
-Не обманывай себя, ты так долго не выдержишь,- ответил я.
Холодное мороженое, приятно леденя, обжигало горло. Добавленные мной ингредиенты делали его ещё вкусней. Мы смотрели то на мороженое, то друг на друга и только довольно улыбались.
-Да, ты прав,- отозвалась она, согревая мороженое своим дыханием, перед тем, как отправить его в рот,- я же "ненормальная". Не могу долго сидеть и ничего не делать. Хоть чем-то, но надо заняться.
-Вот и я о том же. Хорошо. Допустим, у тебя всё есть…
-Почему это - у меня? У нас,- возмутилась она.
-Ну, да. Конечно же, у нас. Прости-прости,- я поцеловал её и ловко выхватил из её рта кусочек мороженого.
-Так не честно. Я его больше люблю,- изображая обиду, она игриво стукнула меня ладошкой в плечо.
-Так вот,- продолжал я,- предположим, у нас всё есть. Что бы ты хотела делать, чем бы хотела заниматься?
Тишина. Только тиканье часов и лязганье ложечек по стеклянным вазочкам. Через время Алёна произнесла:
-Не знаю. Трудный вопрос. Столько раз об этом думала, а окончательно так и не решила. Я знаю, это плохо. Просто сейчас столько всего надо делать, что задумываться над этим как-то глупо, да и некогда. Вот когда будет всё, что надо, тогда можно будет и подумать, чем бы заняться.
-Ладно. Понятно. А чем бы ты хотела зарабатывать себе на жизнь? Именно так, чтобы одновременно и нравилось, и ещё деньги за это получать. Я не имею в виду, конечно, предлагать себя направо и налево.
-Дурачок. Ты же знаешь, мне и смотреть-то на кого-либо другого даже противно,- она нежно чмокнула меня в плечо.- А по поводу работы, ты же знаешь, мне пчёлами нравится заниматься. Да, это тяжело физически, но там я как бы расслабляюсь, отдыхаю психологически что ли. А что-то другое – это надо образование иметь, знать много. А я – что могу делать? Мне уже поздно где-либо учиться. А  почему это ты об этом заговорил?
-Да так. Просто было время призадуматься об этом за эти дни. Что если бы мы продали "фазенду", как собирались? Помнишь, ведь я размещал объявление с фотографиями в Интернете о продаже нашей земли. А вдруг кто-нибудь захочет её купить. Как я уже, честно говоря, устал на ней возиться. Что-то делаешь, копошишься, сажаешь, прыскаешь, собираешь, а по большому счёту крутишься на одном месте. Вроде бы что-то и есть, но это что-то настолько незначительно, что практически незаметно. Деньги уходят с феноменальной скоростью, словно песок сквозь пальцы. А хочется больше, хочется всё и сразу, хотя знаю, что так не бывает. Тридцать лет в следующем году уже, а у нас до сих пор даже дома своего нет. Понятное дело, что большинству молодых семей родители помогли и с жильём, и с машинами, и с учёбой. Но что ж поделать, если не у всех детей родители настолько материально обеспечены и стремятся помочь им в первую очередь. Есть, наверное, такие, что и сами пробиваются, но я, если честно, с такими что-то не знаком: всегда "предки" подготавливают почву, делают закладку будущего для детей. Очень тяжело с нуля, без денег, без опыта, без знаний, без достойного обучения или руководства в конце концов чего-либо достичь. Биться лбом о стену, спотыкаться, учиться на своих ошибках – так и жизни может не хватить, когда-то ж надо и жить начинать. Так хотелось заниматься музыкой. А что толку, всё впустую: пособирались несколько раз, побренчали, кто на что горазд и разбежались. У каждого свои заботы, никому уже ничего не надо. Студенты в колледже Елены Петровны тоже хотят заниматься, мы даже пытались с ними несколько раз вместе играть. Когда я там оставался на ночь, то репетировал, занимался, сочинял в одиночестве. Надо будет завтра обязательно забрать блокнот из ГНК с текстами песен и стихов, который они изъяли. Вот бы действительно найти людей, которые бы по-настоящему хотели и могли заниматься музыкой. Просто потом, я чувствую, буду очень жалеть, что время ушло, а я так и не попробовал как-то самореализоваться, записать свои песни. Думал, может что-то получится с этими студентами из колледжа сотворить, но они тоже мало что умеют. Тем более сейчас, после моего увольнения оттуда, об этом придётся вообще забыть. Надоело всё, честное слово. Я уже даже подумывал о том, что не против хотя бы и в армию по второму разу пойти, чтобы хоть как-то сменить обстановку.
-Какая армия? Ты что такое болтаешь?- изумилась Алёна.
Всё это время она тихонько сидела и ела мороженое, и сейчас, облизывая ложечку, с пустой вазочкой удивлённо смотрела на меня  и хлопала своими ресницами.
-Ну, в армию меня, конечно, уже никто не заберёт. Зато вот на учения - вполне реально. Время от времени приходили ведь повестки. Юрку ж, помнишь, забрали в прошлом году на пару недель.
-Так, прекращай. Никаких учений. Ну, ты что? Я тебя никуда не отпущу. А как же мы? Даже две недели – и то много. Я тут за неделю без тебя чуть с ума не сошла. Не надо, не говори так,- затараторила моя любимая и, убрав вазочку на тумбочку, крепко прижалась ко мне. Мы улеглись опять под простыню, и она положила голову мне на грудь.- Ты не представляешь, какие мне мысли в голову лезли. Я так испугалась, когда сказали, что тебя могут посадить. Я не знаю, что бы я без тебя делала.
-А ты бы меня ждала?- задал я вопрос, ответ на который, по моему мнению, должен был последовать незамедлительно. Но образовалась пауза. Я ждал.
-Не знаю,- наконец тихо промолвила Алёна.- Трудно сказать. Я на самом деле не знаю. Полгода, ну, год – это одно, но если лет пять или вообще восемь с половиной, как у Донбасса, то это слишком много.
Вот так. Её чрезмерная честность и откровенность порой ну, совершенно некстати. А ведь могла бы и промолчать, а ещё лучше – обмануть, сказав, что будет ждать, несмотря ни на что, ведь мы одна семья и всё такое. Ложь во спасение, как это ни грустно осознавать, часто бывает нужнее и полезнее излишней правдивости. Хотя я то знаю истинную причину, по которой она так говорит. Даже в такой самой жизненной игре, как "семейные отношения", нельзя сразу открывать все карты. По такому же принципу она действовала, не выдавая своего желания связать себя со мной узами брака. В начале отношений даже наоборот заявляла, что расписываться не желает и никогда этого предлагать не станет. Конечно же, это меня как мужчину порой задевало, но и устраивало, поэтому я не подавал вида и мы целых шесть лет жили без регистрации брака. И сейчас тоже, чтобы показать, насколько моё предполагаемое отсутствие может непредсказуемо отразиться на ней, она не спешит дать чёткий и твёрдый ответ, делая такие многозначительные паузы. Что ж, хорошо, сладенькая моя, подыграем тебе.
-И это заявляешь мне ты – мать моих детей! Как ты можешь? Мы же с тобой одна команда,- я делаю вид, что начинаю выходить из себя.- А может, ты меня не любишь? А может ты только этого и ждёшь, чтобы я куда-нибудь скрылся? Хороша жёнушка – ничего не скажешь. Я думал, ты за мной хоть на край света. А ты, как только сроком пригрозили… Ты должна, как жёны декабристов, в Сибирь за мужьями… А ты… Эх ты…
-Ну, ладно, ладно, декабрист ты мой, не увлекайся. Ты же знаешь, милый, как я тебя люблю. А иначе, зачем всё это - мы, дети. Мне  кроме тебя никто не нужен. Ты дома и незачем об этом говорить. Не хочу даже думать про такое. Просто, когда по телевизору показывают, как люди меняются, выходя из тюрьмы… Страшно даже подумать, что ты мог бы туда попасть.
-Ничего особо ужасного, я думаю, там нет,- успокаивал я её,- люди и по три, и по пять, и больше лет сидят и ничего – выходят и живут. Правда, вот, как живут – это вопрос. Но попадать туда, конечно, желания никакого нет. Нас и тут не плохо кормят.
Улыбаясь, я повернулся к ней всем телом, резко обнял и, пока она не успела опомниться, крепко впился поцелуем ей в губы. Обмякнув и растаяв поначалу, она, разжигаемая очередным огнём желания, решила перехватить инициативу и, ловко перекатившись, вмиг оказалась наверху. Вот это мне нравится. Я довольно закинул руки за голову, но не в силах безучастно наблюдать за мелькающей перед глазами  грудью и страстными извиваниями своей тигрицы, начал с жадностью ощупывать её безудержное, разгорячённое тело. Завершение разговора внезапным поцелуем был испытанным и безотказным способом для прекращения спора, ссоры или просто беседы, неоднократно используемы мной за годы нашей совместной жизни.
А жизнь продолжалась. Наша волшебная ночь затянулась до четырёх часов. Утром надо было только съездить в ГНК, расписаться в каких-то бумагах и начинать искать новую работу. Уснуть смог только около шести. Сон долго не шёл, лежал, ворочался. Необъяснимая, всё усиливающаяся тревога обручем неведения щемяще сковывала грудь. Предчувствие какой-то беды нависало бессонным облаком и то и дело вырывало из объятий Морфея обратно в реальность. "Ерунда. Всё нормально,- успокаивал себя я,- это просто результат нервных переживаний прошедших дней. Конечно, есть о чём волноваться. Без последствий это не пройдёт. У людей появится масса вопросов. К тому же остался без работы в колледже. Ладно. Прорвёмся. Утро вечера мудренее".
А вялый рассвет уже пробивался сквозь выцветшие занавески на окнах и пророчил новые главы в истории моей жизни. Время как будто замерло на старте в ожидании последнего сигнала - звона будильника. Секундная стрелка всё настойчивее дочерчивала окружности ускользающих в бездну прошлого минут.
 
- 2-

Тр-р-р-р… Маленький молоточек нервно заколотил по глухому колоколу старого отечественного будильника. Алёна, на мгновение опередив меня,  протянула руку и щёлкнула рычажок фиксатора. Значит, я всё-таки уснул. Не могу вспомнить, что снилось. Хотя вот, всплывают отрывки: большой уютный дом, в котором я с Алёной и ещё с кем-то из знакомых; дом вроде как и наш, но родители тоже здесь; что-то празднуем, как будто поздравляют меня с чем-то; непонятно. Ещё вот и голова болит. Я, как всегда, не залёживаясь в кровати, поднялся и пошёл умываться. Моя хозяюшка отправилась суетиться на кухню. После ночных "подвигов" чувствовалась усталость и голод.
На столе уже бутерброды, в чайнике закипает вода, сахар и кофе рядом. "Моя ты умничка, иди ко мне, моё Солнышко. Не прячь губки, спасибо тебе за всё. Что бы я без тебя делал?" И я снова отпускаю свои жадные руки блуждать по её тёплому, обнажённому под лёгким халатом телу. Эх, если б только время позволяло… Нет, надо быстро пить кофе и мчаться в город, уже опаздываю.
Позавтракав и одевшись, я подошёл к Денискиной кроватке. Наш сын лежал полураскрытый, раскинув руки в стороны, поджав одну ногу под себя. Я легонько потеребил мягонький, белый пушок на голове сорванца. Спит. Поцеловал его, перегнувшись через спинку кровати, и пошёл к Алиске. Она, как обычно, лежала на боку в позе эмбриона, практически прижимая ноги к груди. Я протянул к ней руку и…
То, что произошло в следующие несколько мгновений, неоднократно испытывал каждый из нас. Глядя на свою вытянутую руку и застыв в задумчивости в такой позе, я знал, что сейчас войдёт Алёна и спросит испуганно: "Что случилось?" А что же сейчас? Сейчас я не спеша повернусь и, как в замедленном кино, пожму плечами. Точно. Всё так и было. А теперь… Нет, всё. Дальше не помню.
-Ничего. Просто всё это когда-то уже было,- ответил я Алёне.
-Что – "всё"?
-Всё это. Я уже здесь когда-то стоял, ты вошла, спросила "что случилось?", я пожал плечами, а потом не помню. Может, ты помнишь?
-А. Понятно. Де Жавю. Ничего, бывает,- сказала она почти равнодушно и чмокнула меня в щёку,- ты на часы смотрел? Тебе уже надо бежать.
Я поправил простынь у дочки, поцеловал её и произнёс: "Детишки-детишечки".
"Да. Надо спешить, чтобы поскорее уже закончить с этим делом. На часах начало девятого, к девяти надо быть на ул. Суворова в ГНК. Чуть больше часа на дорогу, в начале десятого буду там". Длинным поцелуем я попрощался с женой и направился на дорогу, где мог поймать "маршрутку" или попутку. Отец уже был в Краснодаре и должен был ждать меня там. Моя машина тоже находилась в городе, и надо было сегодня её оттуда забирать.
Место, где я обычно стою в ожидании попутного транспорта, не является остановкой. Маршрутные такси ходят в город каждые двадцать минут. Кроме этого, немало частников желающих по пути подобрать пассажиров, чтобы те компенсировали их расходы на топливо. Поэтому  я не переживал: максимум минут двадцать, и я уже буду на пути в Краснодар.
Денёк обещал быть отличным, солнце пригревало, и даже в одной рубашке не было холодно. Машины проезжают, но все переполненные, никто не подбирает. Вот знакомый мне парень за рулём своей "девятки". Я приветственно поднимаю руку, чтобы привлечь его внимание. Увидев меня, он, как бы извиняясь, разводит руками и указывает на заднее сидение, где я замечаю ещё троих пассажиров. Переднее пассажирское тоже занято. Не повезло. Ничего, постою. А вот, кстати, и "маршрутка". Вытягиваю правую руку – международный жест, призывающий водителя транспортного средства остановиться. Но и она проезжает мимо, и я вижу через стекло согнувшихся "в три погибели" пассажиров в салоне. Мне это уже не нравится. Все словно сговорились, время идёт, а я всё стою. Легковые автомобили не сказать, что часто, но всё же с регулярной периодичностью проезжают мимо и, как назло, все забиты людьми. Или же едут иномарки, водители которых по обыкновению не подбирают попутчиков, только если ты не стройная, привлекательная девушка.
Стою один, как дурак, солнце пригревает сильнее, поднимаясь всё выше. Прошла ещё "маршрутка", через время ещё одна и ещё – никто не остановился. Я уже не просто нервничаю, я давно вышел из себя и, не скрывая раздражения, ругаю каждую проехавшую мимо меня машину. В очередной раз глянул на часы на телефоне: стою уже более полутора часов! Чёрт возьми. Да что же это такое? Полчаса назад должен был быть в ГНК, а я до сих пор со станицы не уехал. У отца, ожидающего меня там, телефона нет, поэтому связаться с ним я не могу, чтобы объяснить, что стою на дороге и меня никто не подбирает. Представляю, как он психует, что я до сих пор не появился.
Это не просто невезение, это мистика какая-то. И тогда я решил так: стою ещё максимум пятнадцать минут и, если никто не подбирает, иду домой, поеду уже завтра. И с таким настроем стало стоять гораздо легче, и даже подсознательно закралось желание уйти раньше, нежели кто-то остановится.
Так, уже десять минут, ещё пять и иду домой. Вот из-за поворота появилась "маршрутка". Только бы не остановилась, я уже почти настроился  на то, чтобы сегодня остаться дома. Дел скопилось – выше крыши, а отцу объясню, что не было возможности добраться: что ж мне – пешком что ли идти? Вот она всё ближе и ближе, оба пассажирских сидения заняты, наверное, и салон тоже…, но замигал правый "поворотник" и маршрутная "ГАЗель" остановилась возле меня.
Карета подана, сударь. Лошади мускулистые и лоснящиеся, каурой масти фыркают паром и бьют копытом, не касаясь земли. Кучер в невысоком цилиндре с непонятной символикой на лбу и в зеленоватом с золотыми пуговицами камзоле статно и величественно восседает на козлах. Высокие деревянные колёса из добротного высушенного тиса, плавно покачиваясь, парят над вымощенной крупным булыжником мостовой. Резные филёнчатые двери богато бугрятся той же символикой, что и у кучера на цилиндре, напоминая латинскую прописную "I". Почти вся чёрная, с серебряной проседью местами и броскими, золотыми вставками по углам, периметру двери, карнизу и крыше, сама карета больше напоминала стилизованный катафалк из фильмов ужасов. Внезапно поднявшийся ветер и из ниоткуда набежавшие тучи дополняли зловещую картину приближающейся безысходности. Пролетающая мимо газета, трепыхаясь, на несколько мгновений зацепилась за ближний  выступ багажной корзины, и я успел прочитать название одной из статей: "Элвис жив" гласил лозунг над фотографией молодого чернокожего парня со светлыми кудрявыми волосами, героически протягивающего, непонятно на чёрно-белой фотографии, какого цвета, знамя. Более сильный порыв ветра швырнул газету дальше по мостовой. Крупные капли дождя одна за другой взрывались о булыжники, выбивая из них грязные брызги. Ледяными иглами, пронзающими до костей, вдруг начавшийся дождь, мгновенно превратился  в стену из ливня. Стрелы молний, предвосхищающие удары грома, со свистом прошивали мчащиеся с бешеной скоростью чёрные, грозовые облака. Остолбеневший от ужаса, я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Только глаза зачарованно следили за произошедшими внезапно метаморфозами. Я глянул на себя и понял, почему дождь, словно хлёсткие удары кнута,  причиняет мне такую свирепую боль: оказывается, я стоял абсолютно голый и босый. Сжавшись и втянув голову в плечи от невыносимого холода, прикрыв причинное место руками, как перед пробитием штрафного, я беспомощно оглянулся по сторонам, чтобы посмотреть, что же там происходит за моей спиной.
-САДИШЬСЯ?- раздался в этот момент громоподобный голос кучера.
Не в  силах промолвить ни слова, я стоял и моргал вытаращенными, залитыми дождём глазами.
-САДИШЬСЯ?- повернув ко мне голову, ещё мрачнее повторил он.
Седая аккуратная бородка, островатый, прямой нос и пустые, ничего не выражающие глаза, немного вывели меня из оцепенения, и я прошептал:   
-Сажусь.
-Так залазь. Чего стоишь-то, времени нет,- через раздвинутую белую дверь "маршрутки" на меня смотрел мужчина в солнцезащитных очках и в белой летней сорочке.
Я, со струящимися от ужаса и жары по спине потом, ещё раз оглянулся. Всё та же дорога, всё те же дома, всё то же летнее солнце. "Видимо, или солнечный удар, или бессонная ночь дают о себе знать. Лучше бы раньше домой ушёл",- думал я, залезая в салон маршрутного такси с занятыми пассажирскими местами и зависшими в знаке вопроса, чтобы не цеплять головой потолок, двумя-тремя стоящими пассажирами. Кое-как закрыв за своей спиной дверь, не отойдя до конца от шока, я примостился на нижней ступеньке одной ногой, а второй – на следующей, взявшись руками за поручень справа.
Маршрутка тронулась. Почти два часа я простоял в ожидании её и вот теперь, словно сплющенные в компоте сливы, мы мчались в город, каждый по своим делам. Пробки – явление настолько обыденное для Краснодара, что каждый водитель и пассажир закладывает коэффициент опоздания в свой маршрут из точки А в точку В. Но то, что творилось на дорогах в этот день, не подлежит никакому описанию. Лишь мастерство водителя, лихо объезжающего заторы, позволило нам чуть больше, чем за час добраться до города. Сойдя на остановке кинотеатра "Аврора", мне не оставалось ничего, кроме как воспользоваться услугами такси, так как на общественном транспорте дорога до ГНК заняла бы ещё около часа, а уже начало двенадцатого. Ушлый таксист на "десятке" с "шашечками" затребовал сотню, но сбавил до восьмидесяти, и мы рванули по улице Красной.
-Только побыстрее,- ещё раз напомнил я таксисту.
Профессионал знал своё дело, и минут через пятнадцать мы были уже у здания Краснодарского Госнаркоконтроля.
Отец сидел на лавочке недалеко от входа. К моему удивлению, он особо не злился за моё опоздание или просто не стал этого показывать, а лишь объяснил, что теперь нам придётся подождать, пока у сотрудников закончатся какие-то там учения. Я присел на скамейку и рассказал в подробностях, как и что происходило. Поверил он мне или нет – не имело никакого значения. Не оправдываться, не доказывать что-либо я не стал. Факт оставался фактом: деньги были отданы, а сейчас опять предстояла встреча с сотрудниками ГНК. Разговор с отцом не клеился. Мы сидели и обменивались не относящимися к делу фразами. Одно то, что я вообще оказался в подобной ситуации, уже негативно сказывалось на его отношении ко мне. А кроме этого, я первый раз признался, что употреблял коноплю. Какому нормальному отцу понравится, что его сын балуется курением марихуаны? Хотя воспитывать или ругать уже, естественно, поздно, раньше надо было быть повнимательнее. А теперь у меня самого уже двое детей. Не успею обернуться, как придётся самому задумываться над тем, чтобы обезопасить их от употребления наркотиков. Упаси Господь, чтобы на их пути не встретились такие личности, как этот Лёня и многие такие же, как он.
-А вот и они,- сказал отец, увидев выходящих из-за угла здания сотрудников в форме и в штатском.
Среди них был и Дербенко. Он проводил нас на проходную, выписал пропуска, и мы поднялись к ним на этаж. Я опять оказался в том самом кабинете, в котором неделю назад давал первые показания, а отца провели в другой.
-Подожди здесь,- сказал мне Дербенко и закрыл за собой дверь.
Послышался звук вставляемого в замок ключа, два оборота которого лишили меня возможности даже просто выйти в коридор. "Ну, это уже слишком. С каких это делов меня опять заперли? Отца зачем-то увели. Я же должен был просто где-то расписаться. Так. Всё нормально. Не нервничай. Сейчас он вернётся, я дам показания или что там ещё и поедем домой",- настраивался я, пытаясь убедить себя, что переживать нет причин. Но подобное поведение сотрудников, не объясняющих ничего и проявляющих излишнюю учтивость и услужливость, выглядела слишком подозрительной. Отсутствие информации о происходящем и невладение ситуацией, к моему удивлению, не заставляли меня особо нервничать, хотя было понятно, что дело обретает совершенно неожиданный оборот. Самое интересное, что как и в момент задержания, меня не покидало спокойствие и какая-то слепая убеждённость в неотвратимости и предрешённости всего происходящего. Я уже знал, вернее, если не знал, то, по крайней мере, процентов на 95 был уверен в том, что примерно сейчас будет происходить. Оставалось лишь проверить свои самые наихудшие предположения и сравнить с тем, что меня в действительности ожидает.
Через несколько минут томительного ожидания опять послышался звук открываемого замка. На пороге появился низкорослый Женя, в руках у него были наручники.
-Протяни руки,- сказал он.
-Зачем?- тупо тянул время я.
-Руки давай,- суровее повторил он.
Я вытянул руки, и он защёлкнул на них "браслеты". Меня вывели в коридор, отец и Дербенко стояли неподалёку. Прервав разговор, отец подошёл ко мне. Он был мрачнее тучи. Нахмуренные брови и непонимание в глазах дали мне понять, что всё довольно плохо.
-Макс, я сам ещё толком не разобрался, в чём дело, но, вроде как, они всё-таки хотят тебя "закрыть",- сбиваясь, аккуратно подбирая эпитеты, чтобы не нагнетать обстановку, объяснил он.
-Я и сам вижу,- немного приподняв руки в наручниках, ответил я.
Он в задумчивости кивнул пару раз головой. Слегка приблизившись и заговорив тише, он произнёс:
-Здесь какая-то неразбериха с этими деньгами. Поначалу вроде бы, всё замяли, но теперь хотят заводить на тебя уголовное дело. У них тут всё очень чётко отработано. На тебя полно материала. Ты у них оказывается давно в "разработке". Может быть, ты мне что-то не дорассказал?
-Я тебе всё рассказал, как есть. Я сам не знаю, что они от меня хотят. Видимо, им просто надо кого-либо посадить. Так, а что с этими деньгами? Куда они делись? Они что, вообще не помогли?
-Не знаю. Они толком ничего не объясняют. Сами ищут какую-то "крысу". Тоже своя местная возня. Но вот ты у них – как бельмо на глазу. Тебя они никак отпускать не хотят. Вслух Дербенко этого не сказал, но дал понять, что если они попробуют тебя отпустить, то у них у всех головы поотлетают. Как будто кто-то сверху дал на твой счёт какие-то распоряжения. Чем ты им так насолил?
-Я насолил? Да откуда я знаю?- уже с трудом сдерживал я своё нетерпение.- Я вообще дурак, что связался с этим Лёней. Говорят же: не делай добра, не получишь зла. А где он сам-то вообще? Тебе про него хоть что-нибудь сказали?
-Сказали. Я так понял, что он у них чуть ли не штатный закупщик. Через него уже столько таких, как ты прошли, похоже. Я тоже пытался давить на них, чтобы выяснить, как на него выйти. И слышать не хотят: засекреченная оперативная информация.
-Сергей Петрович,- позвал вышедший в коридор Дербенко,- вам пора идти.
-Сейчас,- отозвался он и положил мне руку на плечо, слегка сжав его.- В общем, у них тут всё "шито-крыто", но ты не расстраивайся. Я этого так не оставлю. Будем пробовать действовать по-другому. Что-нибудь придумаем.
Он попытался обнадёживающе улыбнуться, но вышло это весьма натянуто и неестественно. Дербенко, нервничая, уже стоял рядом. Отец пожал мне руку – нелепое рукопожатие, когда руки в наручниках.
-Я пока не уезжаю, буду неподалёку. Зайду в магазин, куплю тебе что-нибудь поесть – может быть получится передать,- уже идя спиной к лестнице, махал на прощание он.
Евростандарт внутренней отделки коридоров здания ГНК приятно радовал глаз, но сейчас было не до него. С тех пор, как я сам стал заниматься ремонтом, то где бы ни находился, пытался не упускать из вида нюансы, связанные с этим. Деньги тут, судя по всему, водились немалые, поэтому средства на внешний и внутренний вид здания выделялись соответствующие.
Меня опять завели в кабинет, и через несколько минут туда вошёл высокий незнакомый мне мужчина в штатском лет тридцати шести. Это был следователь. Высокомерная манера держаться, взгляд и речь как бы свысока выдавали в нём корыстного, беспринципного карьериста. Одет он был в белую с редкими полосками рубашку без рукавов, чёрные классические брюки с узким ремнём и летние, длинноносые мокасины с модными потёртостями. Из под лихо расправленного воротника на шее виднелась нетолстая золотая цепь. Он присел за стол и положил на него папку с бумагами.
-Здравствуйте, Максим Сергеевич,- вежливо начал он.- Меня зовут Александр Михайлович Портнов. Я капитан полиции, старший следователь первого отдела следственной службы ФСКН по Краснодарскому краю. С сегодняшнего дня на вас заводится уголовное дело, которое я буду расследовать. Я представляю интересы обвинения, поэтому буду собирать материал, который доказывал бы вашу вину. Присаживайтесь поближе, сейчас подойдет ваш адвокат, и вы расскажете всё с самого начала.
"Хорошенькое начало, ничего не скажешь",- подумал я и пересел на стул, стоящий возле его стола. Он достал из выдвижного ящика ключи и расстегнул мне наручники.
-Так лучше?- Портнов положил их рядышком и продолжил.- Во-первых…
Он не договорил, потому что дверь открылась и вошла молодая девушка лет двадцати семи. Она была невысокого роста, с тёмно-русыми волосами, спадающими на плечи, круглым улыбчивым лицом и большими глазами. Полупрозрачная светлая блузка с трудом скрывала кружевной белоснежный лифчик, крепко поддерживающий недевичью грудь. Белая, до самых колен юбка плотно обтягивала слишком объемные, на мой взгляд, бёдра. Она не была полной, а скорее хорошо упитанной, ухоженной и следящей за собой барышней с глазами, увы, не пылающими особым интеллектом.         
-Здравствуйте, Максим Сергеевич. Меня зовут Юлия Вячеславовна,- столь же официально, как и следователь, представилась она и повернулась к нему,- здравствуйте. Я только что разговаривала с вашим отцом. Он нанял меня в качестве вашего адвоката и объяснил мне вкратце суть дела. Если вы лично не против, то я буду заниматься вашей защитой.
А что мне оставалось делать? Выбор был не велик, вернее его не было вовсе. Или предоставляемый государством так называемый "бесплатный" защитник, которому всё равно придётся платить, или эта, не известно где отцом найденная, возомнившая себя адвокатом, девица. К сожалению, она не производила впечатление человека, способного своими знаниями и профессионализмом сломать запущенный против меня механизм лжеобвинений и беспредела. Мне не оставалось ничего, кроме как согласиться
-Ну, вы тут пообщайтесь, а я пойду, покурю,- сказал следователь и вышел в коридор.
-Конечно, я не против,- ответил я первому в своей жизни адвокату, когда дверь закрылась,- а у вас …э-э-э… богатая адвокатская практика?
-Уже больше двух лет.
-И были судебные процессы?
-Конечно.
-А сколько из них вы выиграли?
-Один.
Всего один! Мне было всё понятно без слов. С этой мадам меня ничего хорошего ждать не может. Как и отцу, я рассказал ей о том, что происходило в кабинете оперативников во время первого допроса: о появлении невиденного мною раньше свёртка с коноплёй, такого же, как они достали из-под дивана в колледже. Юлию это нисколько не удивило и не возмутило. Напротив, она восприняла это, как само собой разумеющееся. Просто опера готовят доказательную базу для того, чтобы впоследствии следователь имел основания предъявить обвинение в сбыте наркотиков. В ближайшее время материалы следствия даже для адвоката будут не доступны, информация о личности "закупщика" засекречена. Проводилось оперативное мероприятие "проверочная закупка" с целью задержания распространителя, которым на этот раз должен был стать я.
Но почему я? А почему, собственно, и нет? Я попал в поле их зрения из-за знакомства с Лёней, чтоб ему пусто было! Он где-то, на чём-то попадается, сидеть не хочется, и он идёт на сделку с милицией.
"-А что ты можешь предложить? Есть какая-нибудь информация, сделки, точки, барыги, притоны?
-Да, вот есть такой-то.
-Это мы знаем.
-А ещё есть там-то.
-Это уже под нашим контролем.
-А недавно ещё познакомился вот с этим.
-А вот с этого места поподробнее. О да, это наш клиент, то, что надо. Ну, вот видишь. Можешь ведь, когда захочешь".
Так в моём представлении виделся мне торг Лёни-наркомана с милицией за свою свободу, ценой которой при удачном для них раскладе становилась моя несвобода. А остальное уже – дело техники. Снарядить "закупщика" мечеными деньгами и пакетом с коноплёй, который он потом добровольно при понятых выдаст сотрудникам наркоконтроля – давно отлаженная и проработанная схема. Им незачем сажать за решётку настоящих "барыг, которые банчат шмалью". От них гораздо больше пользы, чем от обычного планокура. Если оборот наркоты у барыги, "ходящего под операми", немалый, то и прибыль у него будет соответствующая. А это всегда возможность обогатиться "нахаляву", забирая часть его дохода себе, поступление оперативной информации и наличие постоянного источника марихуаны для собственного потребления и других целей. Хотя зачастую основная масса реализуемых настоящим наркоторговцем наркотиков поступает к нему непосредственно из рук "блюстителей закона".
Переформирование рынков сбыта наркотиков под курированием наркоконтроля – мобильный и отрегулированный процесс, так как данные о раскрываемости и задержании очередного наркоторговца должны постоянно поступать  в СМИ и на столы высшего звена руководства ГНК. Иначе, зачем содержать государству такого монстра, который не будет приносить прибыль, и рапортовать во всеуслышание о результатах успешно проделанной работы? "Рука руку моет": только слепой не увидит чёткую взаимосвязь и взаимовыгодность отношений между наркоманами, наркоторговцами, сотрудниками наркоконтроля и государством. А крайними как обычно остаются люди, не связанные ни с теми, ни с теми, звенья цепи вне системы или очень косвенно и поверхностно касающиеся её.
"Следак" вернулся и присел за стол:
-Ну, что? Можем продолжать? Так вот. Мне надо уточнить: вы по-прежнему не признаёте своей вины?
-Да, не признаю,- я глянул на адвоката, и она кивнула головой. Пока следователя не было, мы обсудили с ней этот и некоторые другие вопросы.
-Хорошо. Значит, всё еще придерживаетесь пятьдесят первой статьи,- он что-то пометил у себя в бумагах.- Я просмотрел ваши показания, материалы по задержанию. Теперь всё то же самое, но только поподробнее, изложите мне.
Мне пришлось опять повторять то, что неделю назад уже рассказывал оперативникам. Особо отметил, что никакого неповиновения сотрудникам  при задержании я не проявлял; что во время осмотра комнаты отдыха охранника камера была выключена, а включена только после так называемого обнаружения вещественного доказательства. А в остальном всё то же самое, только другими словами: когда и где познакомился с Лёней, в каких был с ним отношениях, каким образом у меня оказались эти меченые купюры, как происходил процесс задержания, осмотр в колледже и первоначальная дача показаний. После того, как всё было рассказано, он придвинул к себе клавиатуру компьютера и принялся набирать всё услышанное только что, опять попутно задавая вопросы. Весь допрос занял чуть больше получаса.
Когда "записывание" показаний уже подходило к концу, открылась дверь. Я сидел к ней практически спиной, слегка повернувшись правым боком. Дверь не закрывалась, но и открывший её не произносил ни слова. Я, занятый своими мыслями, не оборачивался, не проявляя заинтересованности к торчащей из приоткрытой двери голове. Но вот следователь оторвался от клавиатуры и встретился глазами с посетителем. Внезапное изменение эмоций, отразившееся на его лице, не ускользнуло от моего взгляда. Живо блеснувшие заговорщицкие искорки в его слегка прищуренных глазах и едва заметный кивок головы, как будто в знак какого-то подтверждения на чей-то немой вопрос, заставили меня взглянуть в сторону двери.
Несколько мгновений, в течение которых на меня смотрели глаза молчаливого визитёра, оставили в моей душе весьма неприятный осадок. Встретившись со мной взглядом, он еле заметно ехидно ухмыльнулся и резко закрыл дверь. Не в силах на тот момент объяснить себе, с чем могут быть связанны эти противоречивые ощущения, я ещё и ещё раз пытался вспомнить выражение промелькнувшего передо мной лица и где я мог раньше видеть эти глаза. Но память упорно не желала меня слушаться в эти минуты.
А следователь невозмутимо продолжал задавать вопросы и набирать протокол допроса. Прочитав напечатанное вслух, он внёс кое-какие изменения, согласовал со мной написанное и распечатал протокол на принтере. Я прочитал его ещё раз и расписался, подтверждая правильность записанных с моих слов показаний. Александр Михайлович объяснил мне, что у него имеется на расследование этого дела два месяца, по истечении которых он будет обязан предъявить обвинение и передать все материалы уже закрытого дела в суд.  Убедившись в моём понимании всего сказанного им, он опять надел на мои руки наручники и вышел в коридор.
Юлия Вячеславовна попрощалась со мной, заверив, что будет предпринимать максимум усилий, чтобы доказать мою невиновность и уберечь меня от тюрьмы. Шли последние минуты моего пребывания в здании ГНК, куда я сам добровольно приехал, чтобы дать какие-то мифические показания  и поехать домой, а оказалось, что я превратился в главного подозреваемого в распространении наркотиков, и на меня заведено уголовное дело.
В сопровождении своих "демонов-хранителей" Димы и Жени я вышел на улицу. Было уже три часа дня. Солнце светило в полную силу и после прохладных помещений ГНК приятно обливало своим теплом. Справа от здания находилась автостоянка, на которой обычно сотрудники оставляли свои автомобили. Уже подходя к её воротам, я опять увидел отца, нервно прогуливающегося вдоль дороги. Держа руки за спиной и ссутулившись, он выглядел внезапно осунувшимся и постаревшим. Сурово нахмуренные брови говорили о его глубоких переживаниях и напряжённом мыслительном процессе, терзающем его разум. Увидев меня, идущего в наручниках между двумя оперативниками, поддерживающими меня за локти, выражение его лица в считанные мгновения поменяло целую гамму эмоций: радость от возможности ещё раз меня увидеть, боль из-за осознания положения, в котором я оказался, гнев и презрение к сотрудникам, а стало быть и ко всей системе в целом. Душевные муки особенно остро отобразились  в его глазах. Но он не из тех, кто легко поддаётся соблазну выразить открыто чувственность своих переживаний. Подойдя к нам, он спокойно поинтересовался:
-Куда вы его везёте?
-В КПЗ на Леваневского,- ответил Дима, даже не взглянув на отца.
-А можно ему туда что-нибудь передать с собой из продуктов?
-Да, можно. Только немного и не скоропортящиеся.
-Сигарет тебе взять?- обратился он уже ко мне.
-Я же не курю,- ответил я и добавил,- а вообще возьми, с сигаретами там у всех всегда проблемы.
-Хорошо. Я побежал. Здесь на соседней улице магазинчик есть. Я быстро.
Мы подошли к "Волге" ГАЗ 3110 белого цвета. Этот автомобиль был оставлен отделу бывшим начальником, ушедшим на пенсию. Литые стильные диски, дорогая магнитола с высококачественным звучанием, пятиступенчатая КПП, электростеклоподъёмники, сигнализация – всё это уже потом было установлено её нынешними владельцами. Официально транспортная единица была закреплена за автопарком ГНК, и расходы на её содержание и топливо оплачивались бухгалтерией. Но фактически она постоянно была всегда в распоряжении двух закадычных друзей – Димы и Жени.
Прошло ещё не менее получаса, пока появился Дербенко, несущий в руках папку с документами.
-Всё. Можем ехать,- сказал он, усаживаясь на переднее пассажирское сидение.
Отец ждал нас на выезде из ворот автостоянки, так как посторонних туда не пускали.
-Держись, Макс,- только и успел сказать он, передавая небольшой пакет через открытое окно в руки Жене, сидевшему рядом со мной.
-Всё нормально. Пока,- я поднял правую руку в знак прощания, наручники уже были сняты.

Дорога до КПЗ (Камера Предварительного Заключения) заняла не более пятнадцати минут. Помещение для оформления документов и личного досмотра мало чем отличалось от помещения спецприёмника на Садовой, разве что другого цвета стены и другое расположения столов. Дерзкое и пренебрежительное отношение сотрудников к привезённым арестованным особенно чётко указывали на схожесть элементов одной системы, к которой они принадлежали.
Толстомордый лейтенант неторопливо оформлял документы о моём поступлении. Задавая вопросы, он записывал информацию и стряхивал пепел от сигарет в стоящую рядом банку из под кофе. Кроме моих данных он внёс сведения о родителях, брате, жене, т.е. ближайших родственниках, которые могли бы навестить меня в тюрьме. После этого была уже знакомая мне процедура личного досмотра вплоть до приспускания трусов и прощупывания швов одежды. Перебрав пакет с продуктами, лейтенант вскрыл обе бутылки с минералкой. Помимо этого надо было распечатывать и пересыпать сигареты, выкидывая пустые пачки в корзину для мусора. И вот, когда я замешкался над своим пакетом, освобождая маленький кулёк, куда можно было бы переложить сигареты, сидя в это время на корточках спиной к столу и негромко ругая эти порядки, сильный удар чего-то большого и тяжелого заставил меня свалиться на колени, и я едва успел подставить руки.
-Ты что тут, весь день собрался возиться. Ты, по-видимому, не понимаешь до сих пор, куда попал?- спокойный до этого лейтенант со свирепым выражением лица стоял надо мной и держал в руках длинную деревянную колотушку, которой обстукивают "сцены" и "решки" в камерах.
"Ну, вот, начинается,- подумал я,- а то я что-то действительно, по-моему, подраслабился и грешным делом подумал, что менты здесь вообще не бьют. Ладно, не будем провоцировать, здоровье мне ещё пригодится".
Я поднялся, отряхнул колени и, подобрав свой пакет, молча встал у стены.
-Так-то лучше,- вешая колотушку с надписью "влупидол" на "решку", вернулся за свой стол толстомордый.
А я никак не мог вспомнить, на кого он похож. Но когда документы уже были оформлены и меня собирались отвести в "хату" (так везде называют камеры), до меня вдруг дошло.
-Я вспомнил, на кого вы похожи: на американского актёра Майкла Медсона,- сказал я на прощание лейтенанту.
Он заулыбался. Было видно, что это сравнение с голливудской звездой очень понравилось и польстило ему.
Хата номер два, в которую меня вели, находилась почти в самом конце длинного коридора. Порядки здесь были построже, чем на Садовой, а вот внутренняя отделка посвежее и поярче. "Что там ждёт меня за этой дверью?- думал я, когда охранник открывал замок тяжёлой зарешёченной двери.- Только б там было поменьше народа, хочется спокойно отдохнуть и всё обдумать".
Но к моей радости, там был всего один только человек. Он был немного старше меня, звали его Сергей и он жил в Новороссийске. Этой ночью его привезли сюда. Он бухгалтер какой-то Новороссийской фирмы. Накануне к его начальству пожаловала налоговая инспекция и выявила ряд весьма значительных правонарушений. Из руководства сидеть никто не хотел, и единогласно  было вынесено решение, что пусть сидит бухгалтер, хотя и пообещали его поскорее вытащить. Пообщавшись с ним не более часа, я улёгся на выданный мне матрас с подушкой (по сравнению со спецприёмником это казалось просто чудом) и удалился в свои мысли.
Всего несколько часов назад казалось, что всё закончилось и вот теперь опять всё по-новому. Снова замкнутое пространство: деревянная "сцена"; стены, отделанные "шубой"; маленькое зарешёченное окно, сделанное почти под потолком; и видеокамера в верхнем правом углу, недремлющее око которой наблюдает за тобой двадцать четыре часа в сутки. Случайный спутник, лежащий рядом, затянут водоворотом событий в воронку не своих правонарушений. Хотя, как знать. Много всего интересного и поучительно было услышано мной за эту неделю, проведённую на Садовой. В том числе про то, что подобные "невзрачные" личности могут быть подсажены в хату в качестве "мусорских агентов" для сбора информации и выяснения обстоятельств дела сокамерников. Но у меня-то ему выяснять нечего, да и не особо он похож на агента. Но, всё равно, лучше быть начеку и держать ухо востро.
А ведь думал, что в это время сегодня уже буду дома. Столько дел скопилось на "фазенде": поливать, собирать, везти на рынок клубнику, заниматься малиной, опрыскивать яблони в саду, вытравливать сорняк гербицидом и много чего ещё. Летняя страда в самом разгаре, а я здесь валяюсь. Брат ведь без меня там один не справится. Такой объём работ, даже если с помощниками, вывезти тяжело, за всем не уследишь. А когда начнётся малина, то надо будет возить её на побережье в Лазаревское, как  мы это делали на протяжении последних семи лет. Начиная с грунтовых помидоров в первые пару лет нашей земледельческой эпопеи и продолжая тепличными помидорами, огурцами, а потом с клубникой, малиной, яблоками мы ездили туда, понятное дело, сочетая приятное с полезным. Для меня это был мой маленький рай на земле. Конечно же, есть масса других мест даже на побережье Чёрного моря, где красоты курортов и отдых на них приносят другим гораздо большее удовольствие. Но наслаждения, доставляемые просто развлечениями – это ничто, если само веселье происходит не в кругу близких тебе по духу людей. А атмосфера, царившая в компании молодёжи, участниками которой мы становились каждое лето, была плотно пропитана флюидами отношений, располагающих к непринуждённому веселью и душевному отдыху.
Ещё до армии, учась в институте, мы ездили с братом в Лазаревское к однокурсникам, живущим там, и они познакомили нас со своей компанией, очень дружелюбно принявшей нас. Основой такого взаимопонимания была любовь к музыке и всё, что с этим связано. Мой хороший приятель-однокурсник Вовчик, живущий в Лазаревке, играл в рок-группе. В свои семнадцать лет он отлично знал английский язык, так как его отец был переводчиком, кроме этого, он сочинял песни на английском языке и был основателем собственной гранж-команды.
Не имея своего помещения для репетиций, им приходилось пользоваться услугами платной репетиционной базы, где у них была возможность заниматься по паре часов три-четыре раза в неделю. Конечно, этого мало для того, чтобы развить свои навыки и отточить умение работать в коллективе. Ведь, чтобы добиться значительных результатов, надо ежедневно по нескольку часов в день посвящать этому нелегкому, на самом деле, занятию.
Побывав несколько раз у них на репетициях, я был настолько зачарован звучанием живой музыки, барабанными ритмами, завораживающим жужжанием тяжёлой гитары, что по возвращении в Краснодар пошёл в музыкальный магазин и купил себе акустическую гитару. Вовчик стал моим первым учителем, показав несколько гитарных аккордов. Как и я, он был без ума от творчества группы Nirvana и умел достаточно точно подражать голосу Курта Кобейна. Поэтому не удивительно, что первыми моими композициями, выученными под гитару, были Lithium, Polly, Come As You Are и другие "нирвановские" хиты. Какой это кайф – до нервной боли в пальцах сидеть и перебирать гитарные струны, извлекать звуки, схожие с теми, что звучат с магнитофонной ленты, вставать в своих фантазиях на одну концертную площадку со своими кумирами или даже ощущать себя на их месте. Желание овладеть инструментом настолько, чтобы можно было со временем играть в музыкальной группе, с тех пор прочно поселилось у меня в голове. Но жизненные обстоятельства, которые, как мне казалось на тот момент, складываются без моего участия и влияния, так и не позволили окончательно осуществиться моим мечтам.
А судьба тем временем, взяв в свои руки управление оркестром моих желаний, готовила мне феерическое шоу с непредсказуемым развитием. Первыми действиями этого незабываемого концерта явились события, которые привели меня туда, где я сейчас и находился.

* * *

Я открыл глаза. Сколько  я проспал – полчаса, час или два– понять было невозможно. Течение времени застыло, превратившись в мертвенно-бледный свет, источаемый висящей над дверью лампой. Я взглянул на Сергея. Он лежал на спине с открытыми глазами, подложив руки под голову.
-Сколько времени?- охрипшим после сна голосом пробасил я.
-Около девяти. Нормально ты поспал. Даже не проснулся, когда милиция заходила,- ответил он.
-А чего они заходили?
-Меня выводили. Ко мне мои с работы приезжали. Сказали, что или сегодня вечером, или завтра утром отвезут меня назад в Новороссийск.
-Понятно,- я приподнялся и зевнул.- Есть хочу ужасно. Давай, поднимайся, сейчас будем ужинать.
-На ужин, кстати, приносили булочки и чай, но ты так крепко спал, что я не стал тебя будить. Булочки вот только взял.
-Правильно, что не разбудил. Сейчас посмотрим, что нам тут отец купил.
Я достал тетрапаковский пакет молока, несколько сочни, плавленый сырок, колбасную нарезку в герметичной упаковке и кетчуп. О лучшем нельзя было и мечтать. Не спеша поедая всё это, я делился с Серёгой не относящимися к делу фактами личной биографии, он рассказывал о себе. Так же как и я, он не курил, поэтому сигареты оставались в целости и сохранности. Запив всё это минералкой, убрав мусор и сложив остатки еды в пакет, я опять завалился на матрас. Мысли о нелепости происходящего и о безрадостных перспективах дальнейшего развития событий не оставляли меня ни на секунду.
Состояние полудрёмы. Разум вроде как и не спит, но в то же время частично отключен. Перед глазами проносятся видения реальных и вымышленных картин, воспоминания прошлого, обрывки разговоров, лица, звуки, чувства, нереализованные планы. Неужели ничему из того, на что рассчитывал в последнее время, не суждено осуществиться.
Ощущение одиночества и бессилия. Слабость, разъедающая душу кислотой самозабвения. Слепая ярость, крик безумия от безвыходности и беспомощности. Как прост и многомерно сложен человек. Неугомонная спесь и жажда самопознания, изменений, улучшений бросают его в бурлящий поток неизвестности. Каждая мысль, каждое слово, каждый шаг и поступок закидывают невидимые мостики в череду не предсказуемых жизненных откровений.  Осторожность и логичность, здравость и инстинкт самосохранения перестают быть маяками в океане хаоса и беспристрастности Мироздания. Торжество духа над плотью выводится на первый план. Бесконечная гонка за счастьем, безусловно, развивает беговые качества марафонцев и спринтеров. Дарованные свыше и развитые уже здесь чувства скорости и выносливости, т.е. интуиция и трудолюбие, определяют направление движения и формируют пьедестал победителей. Смакуя вкус полученных наград, не обращаешь внимания на то, какой ценой они достигнуты. А со временем качество переходит в количеств, и иллюзии безнаказанности разбиваются о стену неминуемой расплаты. Бабочка, махнувшая крылом на цветочном поле одного континента, становится причиной глобальных катастроф на другом полушарии. Моя бабочка, видимо, была поймана сочком энтомолога или любознательными детскими ручонками, тем самым захлопнув за моей спиной двери камеры заключения.
Утро следующего дня встретило меня непрекращающейся головной болью. "Стук знакомый замка" оповестил нас об утренней проверке: всё тот же личный досмотр с простукиванием решки и сцены деревянной колотушкой, как и на Садовой. Буквально через полчаса после их ухода дверь снова отворилась, и моего сокамерника забрали. Я остался один. Время шло, а он так и не возвращался, хотя матрас с подушкой, выданные ему, всё ещё были здесь. Больше я его не видел.
Ожидание. Самое томительное и неприятное чувство, особенно когда не знаешь, чего ждать и когда оно закончится. Солнце едва пробивалось через высокое зарешёченное окно. Жара сегодня не так изнуряла, как в предыдущие дни. Обед не был столь впечатляющим, как в спецприёмнике: каша из непонятной крупы и суп отталкивающего вида. Поэтому я взял только компот и булочки, которые выдавались вместо хлеба. А примерно через час после обеда моё пребывание на КПЗ подошло к концу. Опять послышались шаги по коридору, звук открываемого замка, и появившийся на пороге милиционер велел мне сматывать матрас, собирать свои вещи и идти с ним. Три человека в гражданской одежде, тоже задержанные, уже стояли в кабинете. Вчерашнего лейтенанта не было. За его столом оформлял документы другой старлей.
-Встань рядом с ними,- сказал он мне, отрываясь от своих бумаг.
Я подошёл к стоящим около стены людям. Все они держали руки за спинами, я последовал их примеру.
-Вроде бы всё,- произнёс старлей, закрывая папку и кладя её поверх трёх других.- Забирайте их.
Он отдал папки одному из конвоиров, другой достал наручники и стал защёлкивать их у нас спереди. "Что значит – "забирайте их"?- подумал я.- Куда это они нас, интересно, собрались везти?" Двое автоматчиков в камуфляже и один сопровождающий с папками повели нас на улицу.
"Автозак" – специализированный фургон на базе ГАЗ-53, предназначенный для перевозки арестованных – ждал нас уже с открытой дверью. Мы поднялись в раскалённые внутренности железной будки и уселись на скамейки.
-Куда везут?- спросил я у сидящего рядом парня в цветастой рубашке.
-На Воронежскую. В тюрьму,- равнодушно ответил он.
Решётчатые двери нашей клетки были закрыты на замок. Через время на свои места залезли автоматчики с сопровождающими и "автозак", дико подпрыгивая на каждой кочке, тронулся в путь. С тех мест, на которых мы сидели с моими невольными попутчиками, разглядеть что-либо в окна, находящиеся около охранников, было невозможно. Поэтому оставалось лишь догадываться о том маршруте, которым мы добирались до очередного места заключения. Разговаривать не хотелось, все сохраняли  напряжённое молчание. Лишь только охранники беззаботно обсуждали что-то,  посмеиваясь, не обращая на нас никого внимания.
Дорога до тюрьмы заняла около получаса. Минут десять простояли около ворот СИЗО, потом ещё столько же на самой территории. Послышались голоса людей, проходящих мимо открытой   двери нашего "автозака". Двигатель стоящего рядом автобуса серого цвета без окон завёлся, и человек шесть в наручниках залезли внутрь него. "Автозак" с заключёнными отправился в свой очередной этап.
С нас сняли наручники и вывели из машины. Пройдя несколько метров, мы остановились и присели на корточки напротив навеса. За находящимися под навесами столами стояли трое сотрудников в милицейской форме и один в медицинском халате. Один из них пересматривал лежащие у него на столе папки с документами. Двое охранников с собаками расположились в стороне сбоку от нас. Сзади была площадка с легковыми и фургонного типа автомобилями разных моделей, предназначенными для перевозки заключённых.
-Так. Слушаем сюда,- обратился, наконец, к нам милиционер, просматривающий бумаги.- Я сейчас называю фамилию, вы говорите мне свои имя и отчество, дату рождения и статью, по которой обвиняетесь. Тукмачёв.
-Тукмачёв Александр Евгеньевич. 1965 год. 17 февраля. Статья 228,- ответил, поднявшись на ноги и сцепив руки за спиной, начинающий лысеть мужик.
Он был самым старшим из нас. Его уже далеко не дневная щетина в трёх или четырех местах белыми седыми пятнами резко контрастировала с остальной черной густой растительностью на лице. Пол глазами сорокадвухлетнего мужчины скомканными складками наметилась обвисающая от перепоев кожа. Затёртые синие когда-то джинсы и мятая светлая футболка достойно дополняли друг друга, подчёркивая его чрезмерную тягу к спиртному.
-Мартынюк,- прозвучала вторая фамилия.
-Андрей Сергеевич. 24 августа 1980 года рождения. Статья 158-ая,- ответил находящийся около меня парень.
На нём были чёрные классические, но уже довольно помятые брюки, чёрные остроносые туфли и голубая с пёстрыми узорами рубашка с длинными рукавами. Худощавый, со светлыми волосами, он стоял сжавшись и скрепив пальцы рук спереди. Было видно, что его временами передергивает, вот только не понятно – от нервов, от страха или, может быть, он просто приболел.
-Воронов,- выкрикнул милиционер.
-Владимир Геннадьевич. 1971 года. 11 ноября. Статья два-два-восемь,- откликнулся нагловатого вида, явно не первый раз оказавшийся в подобных местах, коротко стриженый парень.
 Одет он был в чёрные джинсы, белые с чёрными полосками кроссовки и синюю лёгкую джинсовку. Держался он спокойно и слегка пренебрежительно ухмылялся. Это явно не понравилось стоящему рядом с читающим милиционеру.
-Чего ты лыбишься?- гаркнул толстопузый, с надвинутой на глаза фуражкой, прапорщик.
-Я? Ничего,- всё так же улыбаясь, ответил Воронов. Присаживаясь, он слегка повернулся ко мне и подмигнул.
-Вершинин,- услышал я свою фамилию.
-Максим Сергеевич. 14 марта 1978 года. Статья 228,- так же коротко, как и все остальные, ответил я. 
-Поднимаемся и проходим сюда,- уже заученной и видимо не один десяток раз повторяемой фразой, продолжал читающий, указав на коридор, ведущий от навеса вглубь здания.
Я взял пакет с сигаретами и остатками еду, недопитую бутылку с минералкой, и мы шагнули в указанном направлении. Пройдя несколько метров по коридору, мы зашли в так называемый "стакан" – помещение для ожидания этапа или дальнейшего распределения. Всё те же отделанные "шубой" стены, две лавочки с правой и с левой стороны и зарешёченное окон ближе к потолку.
-Есть курить у кого-нибудь?- спросил Андрей, присаживаясь на скамейку напротив меня.
Я вынул из пакета пачку "Донского табака" и протянул ему сигарету. Саша уселся рядом со мной, а Вова стал не спеша прогуливаться  от двери камеры до оконной решки. Никто не спешил начинать разговор. Каждый был переполнен своими мыслями. Подойдя в очередной раз к двери, Вова остановился, достал свои сигареты и тоже закурил.
-Вот, бля, попал опять. И года не погулял. Думал всё уже, не "заеду" больше,- скорее говоря это себе, чем кому-то из нас, рассуждал Вова.
Он грязно выругался в адрес "мусоров" (заставив почувствовать гордость, за силу и мощь нашего "великого и могучего"), которые житья не дают обычным людям, сплюнул и опять зашагал. Самый универсальный способ найти тему для разговора - это начать поносить тех, кто тебя сюда упрятал. Равнодушных к "ментовскому" беспределу не остаётся и всем всегда найдётся, что сказать.
Присмотревшись поближе к Андрею, я увидел, что он действительно не важно себя чувствует. Глаза у него были воспалённые, рука, держащая сигарету, слегка подрагивала. Он поймал мой взгляд и, как бы отвечая на мой немой вопрос, сказал:
-"Мусора" пять дней продержали в КПЗ с температурой, ни одной таблетки не дали. Я после воспаления лёгких никак отойти не могу. Месяц назад в речке искупался, дурак, и в больничку с пневмонией слёг. Не успел долечиться и меня "принимают".
Говорил он негромким, ослабленным голосом. Говорить, за что же его приняли, он не стал. Саша сидел и молча смотрел в стену поверх меня.
Затянувшуюся паузу опять прервал Вова:
-Да они вообще все поохуели,- он сопроводил свои слова эмоциональным жестом рук. Похоже, он вообще не обратил никакого внимания на слова Андрея, увлеченный своими проблемами.- На ровном месте подлянки строят. Как я так лоханулся, не раскусил этого "гуська", а он - сука, оперской оказался. В наглую подсовывать стали, ты прикинь.
Никто ничего на это не ответил. Я решил поддержать его рассуждения, абсолютно равнодушным тоном поинтересовавшись:
-Тоже коноплю подкинули?
-Если бы, а то два "чека" сразу, ноль-четыре грамма "белого". Я то сам на "винте", а они мне под подушку героин пихают, да ещё в спальню мамину. Она уже сама им говорит: "Вы бы хоть узнали, где сын спит, а то мне подкидываете. Это что получается, что я наркоманка?"- разоткровенничался Вова и, немного помолчав, добавил,- хорошо хоть её привлекать не стали. Отвезли меня на освидетельствование, установили там, что я наколотый, и её отпустили. А ведь хотели сначала, твари, и её под это дело "запустить".
Было видно, что он пытается произвести впечатление чрезвычайного негодования и убедить всех в своей невиновности. Вдаваться в эти подробности ни у кого не было ни малейшего желания. Поэтому, увидев, что бурного обсуждения не предвидится, он тоже замолчал.
В течение последующих десяти-пятнадцати минут мы время от времени обменивались отвлечёнными, ничего не значащими фразами и ждали. Ждали, когда за нами придут. Напряжение и нервозность витали в воздухе, заставляя нас всех смотреть друг на друга с некоторым недоверием.
Дверь открылась, и нам велели выходить.
-Сейчас пойдёте в душ, а потом в "транзитку" на ночь,- объяснил идущий впереди нас прапорщик.
Душ – это очень хорошо. Хотя я не мылся всего два дня, искупаться очень хотелось. Правда не было ни сменного белья, ни полотенца, ни мыла, но к нашей радости пара обмылочков оказалась в душе. Вода вяло сочилась из наполовину забитых, проржавевших отверстий рассекателей. Покрытые плесенью жёлто-синие стены источали неприятный гнилостный запах. После принятия душа, одевшись на влажное тело, мы отправились уже в совершенно другом направлении в другую камеру.
То, что я увидел, когда охранник открыл дверь, произвело более тягостное впечатление, чем камеры спецприёмника или КПЗ. По сравнению с этой они были шедеврами архитектурного искусства и классикой современного интерьера. "Транзитка", в которую нас завели, не выглядела как те хаты, в которых мне пришлось побывать. Это было помещение 4 метра длиной и 2,5 метра шириной. Стены, по-видимому, несколько тысячелетий были побелены, но сейчас их жёлтый, местами переходящий в грязно-коричневый цвет, вряд ли мог присниться даже в самом жутком кошмаре самому продвинутому арт-дизайнеру. По обеим сторонам ближе к входной двери стояли по одной двухъярусной кровати. Эти "шконки", как их назвали пацаны, были сделаны из железа и вместо сетки или переплетённых металлических скоб на основании были приварены неровные продавленные металлические пластины сантиметров пятнадцать шириной и с расстоянием около двадцати сантиметров между ними. Сидеть или ещё страшнее лежать на них больше десяти минут было невозможно. Кроме того, что замерзали все части тела, соприкасающиеся с железом, так ещё и все кости начинали болеть от неудобства. Но самое страшное – это, конечно же, несметные полчища клопов, кишащие в порах всё также покрытых "шубой" стен и в остальных удобных для их обитания местах.
Зарешёченное окно было ещё дополнительно защищено своеобразной металлоконструкцией, сваренной из толстого арматурного прута. В этой приделанной к окну клетке мог свободно поместиться взрослый человек. В левом дальнем углу красовалась толстая металлическая труба, соединяющая потолок с основанием возвышающегося над уровнем пола небольшого прямоугольного помоста. По центру этого цементного помоста с отколотыми краями зияла дыра загаженной, дурно пахнущей параши. С правой стороны было прикреплено слабое подобие раковины, с торчащей над ней трубой с сорванным вентилем. Сам "барашек" вентиля был по-варварски перемотан тряпками, а на конце трубы висела уже покоричневевшая от ржавчины марля, через которую слабым напором струилась вода
Окинув всё это взглядом, мы стали рассматривать галерею художеств и надписей, запечатлённую на стенах. Стандартный набор фраз типа "здесь был Вася" или "1998г. ИК-11 срок 10 лет" соседствовали с изображениями церквей, распятий и обнажёнными девицами  в вульгарных позах.
-Да, я чувствую, ночка будет бессонной,- промолвил Вова, присаживаясь на голые, запылённые полосы шконки.- Ну, что. Давайте знакомиться. Нам тут как минимум целую ночь торчать. Вова.
-Макс,- ответил я, пожимая протянутую им руку.
Саша с Андреем тоже поочерёдно представились и пожали всем руки. Нам не оставалось ничего, кроме как последовать примеру Вовы и, обтерев насколько можно шконки, занять свободные места.
-Пожрать бы чего-нибудь или хотя бы чаю припить,- оперевшись локтями в колени, положив на ладони подбородок, произнёс Андрей.
Я достал сохранённые с обеда в КПЗ две булочки, остаток батона, кетчуп, сырок плавленый и небольшой пакетик с колбасной нарезкой – остатки вчерашней провизии.
-Вот. Чем богаты,- сказал я, расстилая пакет и укладывая всё это на него.
-Ого. Да это прямо барский стол,- обрадовался увиденным угощениям Вова.
Съели всё довольно быстро. Была ещё открытая пачка чая, но ни кружек, ни кипятильника, ни нормальной воды в хате не было, поэтому о горячем чае пришлось забыть. С беседы ни о чём разговор плавно перешёл к обсуждению причин появления здесь каждого из нас. Конечно же, все в данной ситуации оставляли за собой право не озвучивать то, о чём не считали нужным говорить. И, наоборот, добавлять то, что казалось наиболее уместным.
Вова, когда мы были ещё в "стакане", практически поведал свою историю и сейчас, пересказывая её, ничуть не меньше возмущался и злился на тех, кто его подставил и упрятал сюда. Позже выяснилось, что помимо двух "чеков" героина, у него ещё изъяли и коробок "шмали", а потом появились и меченые деньги, которые ему тоже якобы подсунули. Он ходил по хате взад и вперёд, рассуждал вслух о возможной версии, которую можно было бы более логично преподнести для доказательства своей невиновности. Было забавно наблюдать, как он мечется от одного факта к другому и даже советуется с нами, как лучше всё это представить. Кроме этого, оказалось, что шесть лет назад он освободился из лагеря где-то за Уралом. Судимость у него уже была погашена, поэтому при допросе он сказал следователю, что вообще никогда не был судим. Так же, как и меня, его тоже закрывали на "сутки" в спецприёмник на Садовой, но потом почти ещё неделю он просидел в КПЗ на Леваневского.
История сорокадвухлетнего Александра была более прозаическая. Он не кололся, но частенько "закладывал за воротник" и курил коноплю. Несколько дней назад, возвращаясь домой в нетрезвом состоянии, он был остановлен нарядом милиции. Во время личного досмотра у него нашли в сигаретной пачке за фольгой небольшой свёрточек с анашой. Нам-то он сказал, что просто забыл про него, а милиционерам - что понятия не имеет, что это такое и откуда у него взялось. Естественно, подобные оправдания абсолютно не подействовали на сотрудников и его задержали. Сейчас ему вменяют статью 228 часть 1 "Незаконное хранение наркотических средств…" Денег, чтобы откупиться сразу у этого бедолаги, конечно же, не было, хотя надо было дать всего 15 тысяч рублей. А теперь уголовное дело уже заведено и ему грозит до четырёх лет лишения свободы.
Зато над рассказом Андрея, обвиняемого по статье 158 "Кража", мы долго смеялись. Они с другом занимались тем, что срезали из шахт лифтов многоэтажек  кабеля с медными жилами, потом обжигали их и сдавали на "цветмет". И вот после очередной "делюги" они решили не идти далеко от дома, с которого срезали провода, а сели в лесочке недалеко от берега Кубани, развели костёр и стали обжигать их.  Андрею сразу не понравился подозрительно рассматривающий эту процедуру мужик, который проходил мимо. А когда через некоторое время он возвращался назад, интуиция настойчиво пыталась подсказать Андрею, что пора "сматывать удочки". Но оставалось совсем не много, и они решили доделать начатую работу. Довести дело до конца они не успели, потому что через несколько минут появились сотрудники милиции в сопровождении того самого мужика. Он оказался работником ЖЭКа дома, с которого были срезаны кабеля. Бежать было поздно, их взяли с поличным и сразу же заковали в наручники.
-Вот вы бестолочи. Кто ж делает такие вещи под окнами дома?- перестав смеяться, сказал Андрею Вова.
-Да мы не под окнами. Я же говорю, мы отошли к реке в лесок, но этот урод и туда добрался. Видимо, дым увидел или ему сказал кто-то.
Я в общих чертах, не вдаваясь в подробности, объяснил ситуацию, связанную с моим задержанием. Упомянул про Лёню, про долг, про меченые купюры и про свёрток с коноплёй, который опера вынули из сейфа и опечатали при мне.
-Да, известная история,- не умокал Вова.- У них этих "вещдоков" целые склады. А этот Лёня у них на ставке стоит и за определённую плату запускает таких, как мы. Но такие мрази долго на свободе не гуляют. Их или сами "мусора" сажают, когда от агента уже больше пользы нет, как использованный гандон выкидывают, или кто-нибудь из его жертв башку отбивает, когда из лагеря возвращается.
Сколько прошло времени, определить было тяжело. За оконной решёткой было темно, а окошко железной входной двери было закрыто. Спать хотелось всё сильнее, но на таких шконках уснуть было не возможно. Прячущиеся от жары и дневного света клопы к ночи совсем обезумели и бесстрашно атаковали свои новые жертвы, нападая на нас со всех сторон. Оказалось, что и Александр, и Андрей тоже были судимы раньше, и я, стало быть,  единственный из всех, кто попал сюда впервые. Поэтому я с интересом слушал всё, что касается тюрьмы и лагерей.
-Главное – это тебе каждый скажет: меньше задавай глупых вопросов и вообще не болтай лишнего. Больше слушай и смотри, пока "дупля не отстрелишь", что и как. А вот интересоваться о лагерной жизни, тюремных законах – это нормально для того, чтоб "в дуб не въехать". Здесь много особенностей, своих порядков, которые тебе поначалу будут не очень понятны. Но ничего, не бзди, всё увидишь, всё поймешь со временем. Но лучше, конечно, как можно скорее домой уйти.
Что это за особенности и законы такие, разъяснять подробнее никто не стал. Мне оставалось только ожидать, когда настанет утро и эти законы начнут воплощаться в жизнь при свете дня. Просидев всю ночь и проведя время за разговорами, к утру нас всё-таки всех сморило. Кое-как устроившись, сидя на нижнем ярусе обеих шконок, кто-то положив себе голову на плечи, кто-то на колени, мы задремали.
На улице уже рассвело, спать нам долго не пришлось. Звук открываемого замка указал на приближение развития новых событий. Трое милиционеров – двое в камуфляже и один в форме и фуражке - велели нам выйти и встать к стене. Пришло время распределять нас по общим хатам. Я очень надеялся, что туда, куда я попаду, будет переведён хоть кто-нибудь из троих моих новых знакомых. Но моим надеждам не суждено было сбыться. Вову с Александром распределили в одну хату, Андрея - в другую, а меня – в третью.
Называть учреждение ФБУ ИЗ-23/1 ГУ ФСИН России по Краснодарскому краю тюрьмой - это в корне неверно. Раньше изолятор действительно именовался тюрьмой, точнее, войсковым тюремным замком. Проект замка был разработан архитектором Василием Андреевичем Филипповым, и здание строилось почти 10 лет. Позже, накануне Первой Мировой войны, построили еще два корпуса. Кубань в начале прошлого века динамично развивалась, росло народонаселение края, а соответственно, рос и уровень преступности. Количество тех, кого судебная система считала нужным изолировать от общества, быстро увеличивалось. Потому в 1912-1913 году тюрьма стала расстраиваться. Даже после Октябрьской революции тюрьма оставалась тюрьмой и находилась под юрисдикцией НКВД. В 30-х годах здесь стало катастрофически не хватать мест для подследственных, поэтому снова произвели реконструкцию. Во время войны зданию был нанесен серьезный ущерб, многие мелкие постройки оказались просто разрушенными. Уже в послевоенные годы после восстановления следственный изолятор приобрел современный внешний вид. Последний капитальный ремонт производили в 1989 году. Тогда надстроили третий этаж в режимном корпусе № 1, а уже в нашем столетии (с 2000 по 2005-й год) добавили 3-й этаж и в двух других корпусах.
Тюрем в Российской Федерации всего три. Среди них известная всем Владимирская тюрьма, или «Владимирский централ».  Тюрьма – это место для отбывания наказания осужденными. Следственный изолятор ФБУ ИЗ-23/1 предназначен для содержания под стражей подследственных либо осужденных, ожидающих этапирования к месту отбывания наказания – в тюрьму или колонию. Всего в Краснодарском СИЗО ожидают своей участи около 1200 осужденных и подследственных, из которых 150 женщин и 36 несовершеннолетних. Все они долго здесь не задерживаются, за исключением двух осужденных на пожизненное тюремное заключение, которых перевели в СИЗО № 1. Но такой прецедент, скорее, исключение из правил.  Это, кстати, еще одно отличие следственного изолятора от тюрьмы. В СИЗО происходит постоянная ротация обитателей: одних отправляют после вступления приговора в законную силу либо на свободу, либо к местам ее лишения; других заключают под стражу на время ведения предварительного и судебного следствий.
Как это зачастую и бывает, проблема мест является неотъемлемой частью всей исправительной системы. Камеры изолятора переполнены в среднем на 15-20%. Это по статистике значительно лучше, чем в целом по России. В стране всего 223 следственных изолятора, и у всех одна и та же главная проблема – переполненность. В тех хатах, в которых предназначено содержание сорока человек, приходится уживаться пятидесяти, а то и шестидесяти арестантам.
Людям разных предпочтений, понятий и образов жизни с трудом удаётся находить компромиссы в личных взаимоотношениях. Однако замкнутость пространства заставляет формировать довольно специфический и нестереотипный образ мышления.  Он существенно отличается от посредственности представлений человека, не прошедшего инициацию в эгрегор, формируемый за счёт энергии людей, столкнувшихся с системой исправления наказаний. Но у тех, кто побывал здесь хотя бы единожды, независимо от длительности пребывания, существенно смещается точка восприятия действительности, основанная ныне на концепции сохранения внешних и внутренних жизненных ресурсов, морального противостояния системе и временного вынужденного подавления ряда выработанных на воле принципов. 
Идти было не далеко. Коридор второго этажа третьего корпуса Краснодарского СИЗО примерно отвечал моим представлениям о заведениях подобного типа. Ширина коридора была больше, чем на КПЗ и значительно больше, чем на Садовой. Стены с обеих сторон на уровне панелей были выкрашены в зелёный цвет, верхняя часть была побелена. Во многих местах виднелась потресканная, облупившаяся краска, основной цвет которой давно уже выцвел и густо пестрел зашпаклёванными, выкрашенными в другой оттенок пятнами. Верхняя половина давно уже пожелтела и местами поотслаивалась и обсыпалась. Железные массивные двери были также выкрашены в зелёный цвет – очередной шаг в неизвестность, очередная дверь в моей жизни. Сопровождающий милиционер впустил меня в одну из них, замок за моей спиной защёлкнулся.
Первое, что предстало моему взору, это стоявшие полукругом относительно меня человек восемь-десять, как будто встречающие входящего.  Вот только с какой целью?
-Здорово, мужики,- поприветствовал я, когда дверь закрылась.
Некоторые из них поздоровались в ответ и стали расходиться по сторонам.
-Тебя к нам перевели?- спросил один из оставшихся около меня молодой паренёк в шортах без майки.
-Да,- ответил я.
-А из какой.
-Что "из какой"?- сначала не понял я.- А, я из "транзитки". Вчера только заехал.
-Ну, ты что сам не видишь? Вон, лохматый какой. Откуда он ещё может быть,- подошёл чуть ближе широкоплечий с втянутой головой короткостриженный армянин и совсем слегка буквально по-дружески дал подзатыльник молодому, а потом уже, обратившись ко мне, сказал,-  там в углу сидят Аскер и Давид – смотрящий за хатой. Иди, пообщайся с ними.
Он указал в дальний левый угол. Я не спеша направился туда под прицелом любопытных глаз. Проходя между рядами шконок по центральному проходу хаты, я мельком осмотрел помещение. Оно было довольно большое – метров 20 в длину и около 6 метров в ширину. Деревянные потёртые полы, выкрашенные когда-то коричневой половой краской, побеленные стены и потолок, давно уже потерявшие свой истинный цвет и пожелтевшие от табачного дыма. В правом и левом ближних к двери углах находились деревянные столы и по две лавочки, приделанные к полу. В дальнем правом углу был "дальняк" – туалет с раковиной, отгороженный от основного помещения натянутыми простынями. По обеим сторонам хаты располагались двухъярусные шконки. У дальней стены, прямо напротив входной двери, стоял  цветной телевизор на небольшом холодильнике.
В проход, куда отправил меня армянин, сидели трое взрослых мужчин - один русский и двое кавказской национальности. Я подошёл к ним и поздоровался. Они поздоровались в ответ, и один из кавказцев накинул одеяло на угол расправленной шконки, на которой он полулежал и предложил присесть.
-Это тебя сейчас завели?- начал он, разглядывая меня,- как зовут?
-Макс, - ответил я.
-А откуда ты сам, Макс?
-С Нововеличковской, с Динского района.
-У нас тут есть, кажется, кто-то с Величковской. Да?- обернулся он к сидящим напротив мужикам.
-Да, вроде бы, есть,- ответил армянин в шортах из обрезанных джинсов коричневого цвета. Он держал в руках тарелку с салатом, неторопливо жевал и смотрел телевизор.
-Так а сейчас тебя с "транзитки" перевели? С какой, сколько вас там было?- продолжил сидящий рядом со мной.
-Четверо. Двоих в одну хату распределили, а третьего - в другую,- сказал я и объяснил, в какой "транзитке" нас держали.
-А за что тебя закрыли?- вступил в разговор русский.
Я рассказал, как и что происходило по моей "делюге", опять же, не вдаваясь особо в подробности. Слушали все с интересом, даже подошли ещё несколько человек, возможно тоже имеющие подобные истории.
-Понятно,- произнёс сидевший рядом.- Так у тебя, значит, ничего не было и ты ничего не продавал?
-Нет, конечно,- ответил я.
-Хорошо, а вот если что-то скрыл – плохо. Мы за тебя всё равно всё узнать сможем. Ну, ничего. Здесь ещё и не такие случаи имеются. Короче, меня зовут Давид, я смотрю за хатой. Хата у нас братская. Это Аскер, это Миша,- указал он на сидящих напротив.- Это Русик, Саня.
Он кивнул в сторону стоящих рядом. Мы ещё немного поговорили о том, чем я занимался на воле, как жил, с кем общался, поинтересовались даже, знаю ли я, кто "смотрит" у нас за станицей, но подобных вещей я не знал.
-Вам в "транзитку" приходила "курсовка" о том, кто "смотрит" за тюрьмой, за корпусом, какие хаты "шерстяные"?- спросил Давид.
-Нет. Никаких "курсовок" не было,- ответил я.- Нас с вечера как закрыли, так до самого утра и не открывали.
-И "кабуров" тоже не было?
Об этом понятии я имел представление ещё по спецприёмнику На Садовой. Там были такие отверстия в стене, которые соединяли одну хату с другой. Через них можно было при помощи "коня" (свёрнутого в трубку полиэтиленового пакета) передать спички, сигареты, чай, "маляву".
-Нет, не было. Мы проверяли.
-Хорошо, всё ясно,- Давид разговаривал неторопливо и негромко, лишь иногда расставляя акценты на особо значимых фразах или словах, но в этой манере говорить чувствовалась непоколебимая  уверенность в себе и знание многих вещей, не известных мне.- Ладно, общайся с мужиками, присматривайся, отдыхай. Подойдёшь к "дорожникам", они объяснят, что тебе надо знать. Пойдем, посмотрим, свободные шконки ещё должны быть.
Давид поднялся. Мы прошли немного в сторону выхода. Тот, которого он назвал Саня, указал на второй ярус, ещё раз уточнил у находящихся рядом мужиков, точно ли тут свободно, и Давид сказал, чтобы я занимал эту шконку. Проходов между ними вообще не было, они стояли вплотную, и приходилось залазить через торцовую сторону. Хорошо хоть, что сторона шконок, выходящая на центральный проход, не имела дужек. Многие, чтобы не слазить, обувать тапки, и обходить, шагали прямо по верху, когда хотели добраться от одного места до другого. Давид сказал, чтобы мне дали мыло, зубную пасту с щёткой, я поблагодарил его, и он ушёл к себе в угол.
-Тебе бы надо что-то делать со своей причёской,- сказал мне напоследок Русик,- а лучше вообще побриться налысо.
-Да я так и собирался сделать,- и действительно, я хотел первым делом, как зайду в хату, обязательно побрить себе голову.- А к кому можно обратиться по этому вопросу?
-Вон, видишь, лысый Андрюха сидит. К нему подойди, он всех здесь бреет.
Сидящий на корточках напротив телевизора бритоголовый парень, услышав, что о нём говорят, повернулся и поднялся на ноги, оценивающе рассматривая меня.
-Да, зёма, зарос ты конкретно. Станок у тебя есть?
-Нет, нету. А у тебя?
-Ладно, сейчас найдём. Серёга,- крикнул он играющему в нарды на втором ярусе парню,- у тебя станки остались?
Тот кивнул и достал из пакета одноразовый "биговский" станок.
-Сходи, намыль голову,- лысый указал в сторону "дальняка".
Откинув шторку, я был приятно удивлён увиденным, особенно после того, что предстало моему взору  в "транзитке". Пол и стены были выложены плиткой. Большая раковина, выложенная из кирпича и тоже отделанная изнутри и снаружи керамикой, с лёгкостью могла бы вместить самый большой таз. Четвертьоборотный китайский кран выдавал воду мощным напором и отлично держал её после закрытия. Намылив голову, я присел  прямо посередине центрального прохода хаты. Нашёлся и тазик, над которым я держал голову, куда Андрей стряхивал сбритые с меня "патлы".
-Ты раньше брился когда-нибудь налысо,- спросил он.
-Нет. А что?
-Ну, тогда ты себя не узнаешь,- сказал Андрей, протягивая мне небольшое круглое зеркальце, после того, как я ещё раз помыл свою лысую уже голову.
И он был прав! Зрелище было, прямо сказать, неожиданное. Ещё ни разу я не видел свой череп настолько гладким и блестящим. "Фантомас" – сразу пришло на ум. Как всё-таки причёска меняет внешний облик человека. Устоявшийся стереотип, выработанный с детства, говорил мне, что бритыми бывают, в основном, заключённые, и вот теперь я стал одним из них. В общем-то, половина из присутствующих здесь выглядела точно также.
Я поблагодарил Андрея за качественно выполненную работу, и он опять отправился смотреть телевизор. Что делать дальше, я не знал. Все занимались своими делами и никто (что в принципе меня вполне устраивало) не обращал на меня внимания. Тут кто-то предложил попить чаю и я, конечно же, согласился. Вчетвером мы уселись на лавочке возле деревянного стола, и я в очередной раз поведал пацанам предысторию своего появления здесь. Неторопливо общаясь, особо не затрагивая тюремные темы, мы в основном вспоминали вольные дни. Кто-то сидел здесь пару месяцев, кое-кто полгода, а некоторые уже и по году. Очень не хотелось верить, что подобное ждёт и меня. Но те, кто находились здесь по такой же статье, уверяли, что срока избежать не удастся. Наказание по второй части статьи "два-два-восемь" предусматривает лишение свободы от пяти до двенадцати лет. Сейчас за убийство проще откупиться и уйти домой, чем за наркотики, какими бы они ни были – хоть легким, хоть тяжёлыми.
Подошёл молодой, худощавый, с вьющимися волосами парень. Глаза у него были заспанными, видимо, только проснулся.
-Здорово,- он протянул мне руку,- это ты что ли с Нововеличковской?
-Да,- ответил я, пожимая протянутую руку.- Ты тоже?
-Ну, да. А где ты там живёшь?- он скинул тапки  и забрался с ногами на лавочку, сев на корточки.
Я объяснил ему район станицы и улицу, по которой жил. Он в свою очередь рассказал, откуда сам. Конечно же, нашлись общие знакомые, правда, круг нашего общения был абсолютно разный. Он был почти на десять лет младше меня, но я знал кое-кого из его приятелей, а он – кого-то из моих. Хоть мы и не были знакомы друг с другом по воле, но встретить земляка в таком месте было очень приятно. За его кудрявые волосы ему дали погоняло "Пушкин". С его слов я понял, что он стянул что-то в одном из краснодарских магазинов и вот уже почти полгода находится здесь.
-Будешь есть? Ко мне недавно приезжали. Кое-что ещё осталось.
Он принёс из холодильника кусок колбасы, огурцы и помидоры. Есть на самом деле хотелось ужасно, и я был несказанно признателен ему за такое угощение. После этого ещё раз попили чай, но уже с конфетами.
-А кто такие "дорожники"?- поинтересовался я,- Давид сказал, подойти к ним.
-Вон, видишь, стоит. Это один из "дорожников",- Пушкин кивнул в сторону стоящего около двери парня.
В руках он крутил маленькое зеркальце на верёвочке, время от времени подставляя его к щели в районе "кормушки" - маленького открывающегося окошка в двери. Глядя в это зеркало, поставленное под определённым углом, он мог видеть, что происходит, на "продоле", т.е. в коридоре. Время от времени он поворачивался в хату и выкрикивал непонятные мне пока фразы типа "Две звезды в нашу сторону" или "Корпусной и выводящий на продоле". Я пытался наблюдать за реакцией находящихся в хате на его слова, но никто не обращал на него внимания. Лишь изредка выкрикнутое им вызывало интерес у кого-либо из находящихся в дальнем углу или проходах рядом с ним. И  тогда "дорожник" ещё внимательнее  наблюдал за обстановкой, оповещая чёткими, отточенными фразами обо всех изменениях и перемещениях в пределах видимости на продоле.
-Видел, когда ты заходил, мужики стояли напротив двери?- спросил один из сидящих рядом, попивая чай.
-Да.
-Вот именно "дорожник" сообщает о вашем приближении. И если хату будут "коцать", т.е. открывать, то выставляется такой вот живой заслон, чтобы "мусора" внезапно не ворвались. Поэтому ему ни в коем случае нельзя прозевать этот момент, а то у хаты могут быть проблемы.
Мы допили чай, пообщались ещё немного и разошлись, а я подошёл к "дорожнику", предварительно узнав, как его зовут.
-Здорово, Жека. Давид сказал, чтоб я к тебе подошёл,- обратился я к молодому, энергичному пареньку, стоящему у двери.
Ему только что кто-то принёс кружку чая, и он доставал сигарету из коробки, прикреплённой к стене.
-Здорово. Ну что, с пацанами пообщался уже? А я тебя без волос и не узнал сразу,- сказал он, закуривая сигарету.
-Да я, честно говоря, и сам себя с трудом узнал, когда в зеркало глянул. Раньше ведь никогда не брился. Так, только под машинку, и то в армии.
-Как тебя зовут?
-Макс.
-А откуда ты?
-Из Нововеличковской. Земляк Пушкина вашего.
-А статья какая?
-"Два-два-восемь".
-"Прим"?
-Что?- непонимающе переспросил я.
-Ну, у тебя же распространение, не просто хранение?
-"Шьют" распространение.
-То есть "два-два-восемь точка один", а это и есть "прим" – распространение. Уж я-то знаю, здесь больше половины по этой статье "катаются".
Он временами подставлял зеркальце то к одной, то к другой щели "кормушки", чтобы просмотреть продол в обе стороны. Как раз сейчас, глянув в зеркало, он оповестил об очередном приближении:
-"Корпусной" со стороны лестницы,- крикнул он в хату, а потом обратился ко мне:- так что? К вам "курсовка" в хату приходила: кто за тюрьмой смотрит, кто за корпусом, где вор сидит, где "шерсть"?
-Нет, не приходила.
-Странно. Обычно "транзитки" сразу курсуются, чтоб по "незнанке" в "шерстяную" хату не попасть.
Что такое "шерсть", мне в общих чертах объяснили ещё пацаны в транзитке, сказав, что это весь "непорядочный люд". Вольные понятия порядочности, характеризующиеся морально-этическими и нравственными нормами, существенно отличаются от тюремных, и попасть в "шерстяную" хату – самое неприемлемое для порядочного арестанта. Хотя "мусора" иногда "мутят такие прокладки" и могут силой затолкнуть туда. Допускать этого ни в коем случае нельзя. Надо любыми способами пытаться избежать попадания в "шерсть". Можно просто сопротивляться, биться, кусаться, кричать "порядочного в "шерсть" хотят завести", чтобы вся "тюремная братия" могла хоть как-то отреагировать на этот беспредел.  Но самый действенный способ – это "вскрываться", т.е. перерезать вены на руках. Хотя до самих вен редко кто доходит: обычно бьют "мойкой" один или несколько раз посередине между кистью и сгибом локтя. Опасность, в принципе, минимальная, если вовремя остановить кровотечение, но на "мусоров" очень действует. Акт "вскрывания" в арестантском мире возведён практически в ранг культа: с помощью него доказывают свою правоту, отстаивают свои позиции, борются с "мусорским беспределом". Поэтому штрихкод белых рубцов зачастую "украшает" руки тех, кто побывал в местах лишения свободы.
И, несмотря на свой юный возраст, а ему ещё был только 21 год, левая рука Жени-дорожника пестрела такими вот рубцами. Стало быть он оказался здесь не в первый раз. Женя достал ручку и кусочке тетрадного листа записал номера "шерстяных" хат.
-Держи,- он протянул листик мне.- Запомни их обязательно.
Я взглянул на цифры и убрал бумажку в карман. Также он объяснил мне про "котёл" – хату, где находится смотрящий за тюрьмой, а на тот момент это был Хаджа, и про то, где сидят воры, а их в то время было двое: Рома Краснодарский и Дамир Уфимский.
-И долго ты вот так стоишь?- спросил я Женю.
У меня почему-то создалось впечатление, что к такому могут принудить только лишь за какую-либо провинность в качестве своеобразного наказания. На самом деле всё оказалось совершенно наоборот. Только самым сообразительным и способным было позволено выполнять эту миссию. Ответственность, которая ложилась на их плечи, была слишком велика, чтобы доверять "дорогу" кому попало. Я находился здесь уже пару часов, а Женя за это время так и не отошёл от двери.
-Пока меня не подменят,- ответил он на мой вопрос.- А вот, кстати, Серёга идёт.
Я обернулся. К нам подходил темноволосый, уже с небольшим брюшком, заспанный парень моего возраста.
-Здорово,- поздоровался я, когда он подошёл.
-Здорово,- буркнул он в ответ, даже не взглянув на меня, и обратился к Жене,- ну что там? Почему не будишь?
-Да, вроде, всё спокойно. А чё будить-то, ты спишь, я пока не устал.
-Дай чаю хлебну,- он протянул к Жене руку за кружкой.
-Ладно, я пойду,- чувствуя себя лишним, сказал я.
Серёга глянул на меня:
-А ты откуда?
-В смысле - "откуда"? Сейчас из "транзитки", а вообще из Нововеличковской.
-Понятно,- он повернулся к Жене, давая мне понять, что разговор закончен.
Я пошёл вглубь хаты. На тот момент в ней было сорок восемь человек. Большинство из них спали, некоторые читали, кто-то играл в нарды, другие смотрели телевизор. Был включен музыкальный канал, показывали клипы. Я постоял немного, обсудил с рядом стоящим мужиком аппетитные формы мулатки, отплясывающую под негритянскую рэпчину и полез на "пальму" – верхний ярус шконки.
После холодного металла шконок "транзитки" мягкий, хотя и слегка спрессованный матрас на пружинистой поверхности, показался мне чуть ли ни пуховой периной. Бессонная ночь дала о себе знать, и я мгновенно провалился в небытие. Первый раз за последние почти десять дней мне снились сны, удалось хорошенько выспаться и отдохнуть.
Проснувшись около четырёх вечера с чувством голода, но зато бодрым и посвежевшим, я опёр подушку о дужку шконки и, слегка приподнявшись, стал размышлять. События минувших дней заставили меня сильно понервничать. Ощущение неопределённости в плане будущего их развития не позволяло расслабиться ни на секунду. Несмотря на кажущееся внешнее спокойствие всех окружающих, оставалось только догадываться, что творится в душе каждого из них.  Спокойный, бесконфликтный приём, конечно, скрашивал моё появление и пребывание здесь и даже слегка притуплял чувство ненавистности ситуации. Опасливые предположения увидеть здесь жестоких и кровожадных зеков, стремящихся всеми правдами и неправдами испортить тебе жизнь, пока, слава Богу, не оправдались. Хотя судить об этом ещё рано, я не пробыл здесь даже дня. Такие же люди, как и везде. Многие оказались здесь практически беспричинно, некоторые за незначительные нарушения, ну, а кое-кто, конечно, абсолютно заслужено, хотя они сами так вряд ли считали.
Но суть заключалась не в том, кому какая вменялась степень вины, а в том, что система правосудия одинаково беспристрастно скидывала всех на свои жернова. Ведь испокон веков сложилось так, что виноват не тот, кто нарушил, а тот, кто попался, или тот, кто не сумел вовремя откупиться. Способов устранить неугодных или просто тех, кто способен послужить в выполнении их рабочих планов и продвижению по карьерной лестнице, как испытал я это на собственной шкуре, имелось великое множество. Так называемые "оборотни в погонах", которыми кишели коридоры любых органов общественной безопасности, мало интересовались истинным очищением  правового организма нации. Их цели не имели ничего общего с целями рядовых граждан и не шли дальше наполнения собственных карманов и удовлетворения своих амбиций. Если кто-то и шёл работать в милицию с искренним намерением борьбы с преступностью, подобно майору Дербенко, то огонь в их глазах быстро мерк от вида реального положения вещей. Преследующие исключительно интересы собственной наживы и прельщаемые возможностью безнаказанного нарушения так рьяно защищаемого ими закона, подобные личности не останавливались практически ни перед чем. В памяти сразу всплыл образ капитана ГНК Олега Ершова с его ехидной улыбкой и…
"Стоп! Чёрт возьми! Вот что не давало мне покоя всё это время. Это ведь его мерзкую физиономию я видел тогда во время допроса в кабинете ГНК сквозь приоткрытую дверь. И как я сразу мог его не узнать? Видимо, голова слишком сильно на тот момент была забита другими мыслями. Ну, конечно же. Теперь я точно вспомнил это неосознанное ощущение опасности и взаимосвязи со всем происходящим, которое я почувствовал в его взгляде и ухмылке. Неужели это его рук дело? Так значит он всё-таки выполнил то, что обещал".
Я приподнялся и сел на шконке. Меня словно обдало холодным потом, неприятная дрожь пробежала по всему телу, сердце бешено колотилось. Картинка потихоньку вырисовывалась и становилась всё более чёткой.

* * *

-Алло. Олег Семёнович?
-Да. Кто это.
-Здравствуйте. Это Максим Вершинин из Нововеличковской. Помните, вы пару дней назад заезжали к нам по поводу автокатастрофы?
Я немного нервничал в предвкушении предстоящего разговора, но телефонная связь тем и хороша, что ты не видишь собеседника, а следовательно, можешь скрыть внешние эмоции. К тому же надо было окончательно расставить все точки над "i".
-А, Максим, здравствуйте. А я уже сам собирался ехать к вам. Вы вовремя меня остановили. Ну, как там наши дела?
-Да, в общем-то, никак. Порадовать вас нечем.
Тишина. Я продолжил.
-Дело в том, что ваши обвинения совершенно безосновательны. Я консультировался по этому поводу и мне сказали, что предъявить вы нам ничего не сможете. К молодежи, попавшей в аварию, мы отношения никакого не имеем. Наркотиков здесь не было и нет, вы сами здесь были и ничего не нашли. А по поводу налоговой – это уже не ваша юрисдикция, тем более все налоги у нас уплачены.
-И кто же вам такое сказал, что я не смогу вам ничего предъявить?
-Какая разница? Это не имеет значения…
-Имеет значение и очень большое,- резко перебил он.- А разница в том, что если бы вы хорошенько подумали  сами, то поняли, что людям со стороны советовать всегда легче – разгребаться-то не им. А вот попадись они сами в подобную ситуацию, уже запели бы по-другому.
Говорил он быстро, не вдаваясь в суть дела, как будто понимал, что разговор могут записывать, и следующая фраза только подтвердила эти догадки:
-В общем, это не телефонный разговор. Лучше приезжайте сами, и мы ещё раз поговорим. Поймите, что любое действие влечёт противодействие, а особенно чревато невыполнение собственных же обещаний. И если вы не подумаете хорошенько, то я уверен, что рано или поздно нам придётся встретиться опять. Всего доброго.
В трубке послышались короткие гудки. Функция записи разговора автоматически отключилась. Сохранив разговор в телефоне под именем "Ершов", я также отключил функцию, блокирующую возможность определять мой номер на "том конце провода" (немного нелепо звучит в век беспроводной связи). Эти игры в Джеймса Бонда представлялись мне не бесполезной перестраховкой в случае, если у Ершова появится соблазн продолжать наседать на меня.
Но оперативник ГНК был не так-то прост. Прослушав ещё раз аудио запись нашего разговора, я понял, что даже в случае необходимости, зацепиться в ней будет не за что. Слишком поверхностные и ничего не значащие фразы, никаких конкретных угроз или требований, никакого вымогательства по телефону. Опытный оперативник не собирался попадаться в капканы, которые так часто и умело расставлял другим. Но я всё равно сохранил запись и убрал телефон в карман.

* * *

Первого марта – на следующий день после "Бомж-PARTY", когда Ершов с коллегами покинули "фазенду", - я рассказал Лёше со Стасом о предмете состоявшегося разговора и о его угрозах. Ничего, кроме заверения в нелепости ершовских претензий, я от них и не ожидал услышать.
-Да это всё "понты корявые". Ничего они тебе не сделают. Они и сами об этом знают, решили просто "на лоха прокатить",- начал убеждать меня Лёша. К нему подключился и Стас.
-Какая разница, что они возвращались отсюда, эти, которые в аварию попали. А если бы они с любого ресторана возвращались, то что, директор ресторана отвечал бы за их сохранность? Конечно, нет. А то, что кто-то здесь наркотики покупал, то это, понятное дело, "мусор" тебя не "понт взял". Я, конечно, не исключаю возможности, что кто-то мог здесь кому-либо что-то продать. Но, в основном, те, кто употребляет, уже "накаченными" сюда приехали или же с собой привезли. Ну, а с налоговой я не знаю. Это надо тебе уже самому разбираться. Хотя какие налоги могут быть с празднования дня рождения? Это вообще, по-моему, полный бред.
Поразмыслив немного, я тоже пришёл к выводу, что опасаться особо нечего, но всё-таки решил позже уточнить у более компетентных в этой области людей.
-Лёша, а откуда этот мент тебя знает? Вы что, с ним где-то раньше пересекались?- спросил я.
-Да, было разок. Имелся такой неприятный опыт,- вскользь отозвался Лёша.
            Видя, что он не собирается откровенничать на эту тему, я не стал особо допытываться. А не мешало бы. Оказывается, не так давно Лёша попадал в поле зрения ГНК. Его обвинили в хранении марихуаны, но он, откупившись, сразу сумел замять это дело. И именно Ершов был тем человеком, который взяв деньги, уберёг Лёшу от заведения на него уголовного дела.
На следующий день я созвонился с человеком, номер которого дал мне мой хороший знакомый. Этот человек работал юристом в крупной торговой компании, но мог проконсультировать по любому юридическому вопросу. Я объяснил ему ситуацию, и он тоже сказал, что переживать по большому счёту не стоит. Единственное, что можно ожидать - это личную неприязнь и желание отомстить за неоправданные надежды. Поэтому посоветовал послать оборзевшего сотрудника на три буквы, но только очень мягко и тактично, стараясь не вызывать в нём лишних эмоций.

* * *

Но Ершов оказался не из тех, кто легко прощает подобное к себе отношение и забывает нанесённую обиду. В этой жизни он уже давно для себя уяснил: стоит лишь раз дать слабинку в отношении своих принципов, т.е. позволить кому-то не воспринимать всерьёз его и его угрозы, как в тот же миг по Закону Притяжения на тебя обрушится целый шквал подобных ситуаций. А этого он допустить никак не мог. Поэтому твёрдо решил формировать в своём мозгу план мести, чтобы Природа ненароком не уличила Ершова в его слабостях и комплексах.
Защёлкнув свой слайдер "Samsung D-500" после разговора со мной, он грязно выругался и затушил сигарету. Мой звонок застал его в кабинете ГНК, когда он уже собирался уходить домой, поэтому слышать его никто не мог. Ершов откинулся на спинку стула и заложил руки за голову.
Чётко отлаженная методика вымогательства денег с использованием своего служебного положения была практически поставлена на поток, но иногда и она давала сбои. Разница была лишь в технических тонкостях, а так - суть оставалась всегда одна. Незнание своих прав и нежелание людей конфликтовать с представителями органов милиции в большинстве случаев приносили весьма ощутимый доход в личный бюджет "вымогателей в законе". Сеть платных агентов исправно функционировала и поставляла на жертвенный алтарь "мусорского" беспредела новых агнцев в лице любителей конопли или других наркотиков, предпочитающих заплатить "штраф на месте" и тем самым избежать тюремного срока. Тех же, кто в виду отсутствия возможностей или из-за неверия во всемогущество программы "Антинарко" пытались уклониться от единовременной выплаты, "бескомпромиссный механизм правосудия" отправлял на переосмысление в "места не столь отдалённые".
-Ничего, Максим. Мы с тобой ещё всё равно встретимся,- поднимаясь и закуривая новую сигарету, произнёс капитан Ершов, направляясь к выходу.

Примерно два месяца спустя в ходе оперативного наблюдения, установленного за "старым знакомым и постоянным клиентом" Алексеем Юренко, было выявлено, что он со своими новыми приятелями стал регулярно посещать квартиру мамы одного из них, в которой на тот момент вёлся ремонт. Из данных этого наблюдения был сделан вывод, что на квартире изготавливается и употребляется наркотическое средство из семян мака, приобретаемых на одном из краснодарских рынков. Кроме этого сотрудники четвёртого отдела ГНК под руководством майора Дербенко установили владельца автомобиля ВАЗ-2105, неоднократно замеченного возле подъезда дома, в квартире которого собирались наркоманы. Им оказался некто Вершинин Максим, проживающий в станице Нововеличковская. А так как Вершинин, занимаясь ремонтом в этой квартире, был неоднократно замечен в компании Юренко и его друзей, то он автоматически попадал в число подозреваемых "посетителей притона".
На "планёрке", проводимой при участии сотрудников всех отделов ГНК, эта информация была доведена до вышестоящего руководства. Ершов, находящийся тоже там, не мог поверить своим ушам. "Тот самый Вершинин с Нововеличковской! Вот наши пути-дорожки и пересеклись,- злорадствовал он про себя, начиная обдумывать план мести,- теперь-то ты от меня не отвертишься". Было принято решение о задержании посетителей "наркопртитона".
По окончании совещания Ершов отвёл Дербенко в сторону и рассказал о событиях двухмесячной давности, когда ему пришлось принимать участие в расследовании автокатастрофы, происшедшей недалеко от Нововеличковской. Ершов предложил не спешить с задержанием наркоманов на Юбилейном микрорайоне.
-Упаковать этих "наркопетов" мы всегда успеем. А вот этот Величковский парняга – это наш клиент. Они там какую-то дискотеку проводили, и даю голову на отсечение, "банчили наркотой". Я видел там одного, которого лично принимал как-то с коноплёй здесь в Краснодаре. К тому же у этого Вершинина что-то вроде фермерского хозяйства: земля, сад – наверняка, денежки водятся. Нет, его брать так просто нельзя. Тут надо немножко по-другому.
-У меня такое чувство, что ты "личный зуб" на него имеешь,- предположил Дербенко.
-Честно говоря, ты прав. Некрасиво он со мной поступил, а я такого не прощаю. Надо наказать, чтоб неповадно другим было.
-И что ты предлагаешь?- Дербенко взглянул на часы.- Только быстро, у меня дела.
Ершов безобразно сощурил и без того узкие глаза, достал сигарету и закурил. Они стояли вдвоём на лестничном пролёте в здании ГНК.
-Я сам возьму этого Лёню, только не на квартире, а где-нибудь… скажем у "барыги",- начал Ершов задумчиво.- Надавлю на него, а он трусливый засранец, и ему некуда будет деваться. Сидеть он больше не захочет. С его участием что-нибудь придумаем.
-Ладно, оставляю его тебе. Только времени зря не теряй, как бы и их не упустить, тогда нам всем ****юлей отгребать придётся. Всё. Я побежал. Держи меня в курсе.

"Барыга", торгующий семенами мака на рынке "Гарант", никак не предполагал в это солнечное утро встретить на своей "точке" оперативников ГНК. Негласное деловое сотрудничество, давно установившееся между ними, было взаимовыгодным для обеих сторон: наркоторговец получал "ментовскую крышу", а сотрудники ГНК – возможность облегчить себе работу по задержанию наркоманов, в случае такой необходимости.
Лёня Юренко, как и многие другие, был постоянным клиентом, и у "барыги" имелся его номер телефона. И вот теперь он, "по убедительнейшей просьбе оперов", набирал номер Лёни, чтобы сообщить, что после несколькодневных перебоев товар снова имеется в наличии, естественно, используя при разговоре "коды и шифры". А дальше уже дело техники. Оставалось только сидеть и, попивая кофе с шоколадом, ждать его скорейшего появления, как мотылька на горящий фонарь.
Задержание было произведено чётко, наркоман взят с поличным на приобретении с "вещдоками" в руках. Когда Лёня в кабинете ГНК после душещипательной беседы с Олегом Семёновичем согласился "помочь свершиться правосудию", Ершов с любопытством выслушал историю об остатке долга Юренко перед Вершининым в размере полутора тысяч рублей.
-Вот это уже интересно.
Ершов положил авторучку, которую крутил в руках, откинулся на спинку стула и закрыл глаза, ритмично покачивая головой. Тишина. Юренко не мешал ему размышлять. Он сам думал, как бы с малой кровью выпутаться из этой истории. Наконец, Олег Семёнович произнёс:
-Будем обезвреживать наркоторговца. Пойдёшь "закупщиком". Возьмём с собой оператора с "информационного", заснимем всё. Подключим четвёртый отдел, они у нас "спецы" по задержанию.- Ершов ласково улыбнулся.- А ты, голубчик, у нас посидишь. Нечего тебе на районе делать, ищи тебя потом там.
Лёню увели. Ершов созвонился с Дербенко, рассказал о проделанной работе и о планах по поводу задержания. Взгляд упал на календарь – четвёртое июля, а уже такое пекло. Лето неумолимо подтягивало свои основные силы в виде легионов солнечных воинов к рубежам столицы Юга России.

* * *

-Зёма, у тебя шлёмка есть? Э-эй, ты баланду брать будешь?- стоящий напротив шконки парень обращался ко мне.
Я очнулся от своих мыслей. Подошло время ужина, и народ толпился около двери, нетерпеливо просовывая шлёмки - алюминиевые и пластмассовые миски –- в "кормушку". Обед я проспал и чувствовал себя очень голодным.
-Нет, шлёмки у меня нет,- ответил я, спрыгивая на пол.
-Ладно, не важно. Пойдём, у меня большая,- он показал свою миску.- Я всё равно всё не съем.
Он, дождавшись своей очереди, набрал полную тарелку "чего-то" вперемешку с "чем-то". По его комплекции было видно, что он нуждается в еде гораздо больше, чем я. Протянув мне ложку, взятую с полки возле стола, он достал чеснок и развернул кубик бульона "Галина Бланка". Парень размельчил его, положив на газету, и присыпал им "нечто", находящееся в миске. Внешний вид этого блюда своим цветом, формой и консистенцией отбивал всякую охоту есть: серо-розовая, парящая, крупитчатая масса вперемешку с кубиками, напоминающими пористую стирательную резинку
-Это "чапики",- увидев в моих глазах нерешительность и немой вопрос, поспешил объяснить мне мой новый знакомый, отправляя в свой рот очередную ложку каши.
-Как "чапики"? Настоящие что ли, как для собак?
-Нет, собаки бы это точно есть не стали. У них инстинкт самосохранения сильнее развит, чем у зеков. Это генно-модифицированный продукт – соя,- с тоном знатока заявил он.- А мы здесь называем их просто "чапики".
Зачерпнув ложку незнакомой мне пищевой субстанции, я с чувством экспериментатора-первооткрывателя, практически не жуя, отправил её к себе в желудок. Только лишь привкус бульонного кубика позволил сдержать рвотные позывы, да ещё чеснок, откусанный мной, немного притупил отвращение. Пересилив себя, следующую ложку я решил попробовать с "чапиком". С виду он даже отдалённо напоминал небольшой кусочек варёной говядины, но на вкус – мягкую, жующуюся, безвкусную резину. В голове сразу же всплыл эпизод из фильма "Матрица" и его главный герой Нео. Его тоже кормили резиновой кашей, убеждая, что настоящий вкус еды именно такой, а всё остальное - это уже самовнушение или внушение системы, в которой мы все находимся,  использующей жизненные ресурсы человека. Система выращивает человека без его ведома, высасывая все соки и делая его продуктом своего жизнеобеспечения. Так и мы сейчас внедряемся в генную структуру растений, изменяя её на клеточном уровне, получая ту же самую сою. А теперь этой соей, последствия действий на организм человека которой ещё до конца не изучены, с завидной регулярностью кормят заключённых.
-Что, не нравится?- спросил меня Виталик (так звали этого "дородного" юнца, столь любезно предложившего мне  в угощение сие блюдо), видя мою реакцию.
-Да, что-то не очень,- ответил я, положил ложку и стал есть хлеб с чесноком и бульонным кубиком.
Из находящихся в хате, всего человек десять набрали баланду и с видом скорбной отрешённости пережёвывали, а чаще, наоборот, пытались проглотить, не пережёвывая то, чем потчевали здешние кулинары. Некоторые же предпочитали, как и я, ограничиться куском хлеба вприкуску с чесноком или луком и "присыпкой" (любой вид сыпучего бульона-приправы). Кто-то поливал растительное масло на хлеб и так же посыпал его "присыпкой". Можно было ещё вскипятить кипятильником воду и заварить тот же самый бульон.
Но некоторые питались и получше. Вольные продукты позволялось передавать общим весом на тридцать килограммов в месяц. В этот вес включалось всё, что разрешалось передать: и бельё, и одежда, и "мыльно-рыльные", и канцелярские принадлежности. У кого на воле возможности располагали к безбедному существованию, те и здесь могли себе позволить достойное, ну, или хотя бы сносное питание. Собираясь по двое - по трое из "загашников" народ доставал и сырок, и колбаску, и сало, и свежие фрукты-овощи. У меня же кроме нескольких пачек сигарет уже ничего не было.
Нужно было звонить домой и объяснять ситуацию, рассказать, где я сейчас нахожусь и, конечно же, узнать, как там "идут наши дела". Телефонная трубка, понятное дело, находящаяся под строгим запретом со стороны милиции, имелась в хате и если была необходимость порешать какие-то вопросы на воле, то можно было без проблем подойти и "шумануть". Конечно же, не злоупотребляя временем и терпением, в разумных пределах, как говорится "по сути и накоротке".
Мне стоило невероятных душевных переживаний слышать настолько удручённый и расстроенный голос моей Алёнушки. Не успев начать говорить, она уже стала всхлипывать и плакать. Алёна никак не хотела верить в то, что нас опять разлучили после того, как казалось бы я навсегда вернулся домой. Я с трудом попытался её успокоить и объяснить, что у меня всё нормально и переживать особо не за что. Но как можно убедить молодую девушку, мужа которой посадили в тюрьму, что у неё не должно быть повода для переживаний. Конечно же, это ложь и причин для волнения имеется предостаточно. Хотя бы то, что за семь с половиной лет привыкшая находиться рядом, она уже не представляла своего существования без меня, как и я без неё. Потеря кормильца и уверенности в завтрашнем дне могут сломить любую, даже самую сильную женщину, особенно когда у неё на руках двое малолетних детей. Неизвестность и неопределённость ситуации всегда пугает больше всего. Когда не знаешь, чего ждать, тяжело думать о чём-то хорошем, на ум приходит самое страшное.
Я попросил Алёну не расстраиваться, быть сильной и верить в моё скорейшее возвращение. Ещё попросил номера телефонов всех моих друзей, чтобы была возможность связываться с ними в случае необходимости или просто, когда появится возможность спокойно пообщаться. Поговорив минут десять со своей любимой, выслушав, как переживают за меня все в станице – приятели, знакомые, родственники – я попрощался, отдал трубку и завалился на шконку.
В голове и на душе творилось что-то неописуемое, хотелось вывернуть себя наизнанку, хотелось кричать от бессилия, рвать и метать. Каждый волосок, каждое нервное окончание противилось нелепости сложившейся ситуации и всего окружающего. Количество находящихся рядом со мной людей было настолько огромно для меня, не привыкшего к большому скоплению народа, что от почти что вокзального шума и суеты головная боль практически не прекращалась. Избавиться от непоследовательности мыслей было невероятно трудно. Рядом на шконке лежал какой-то детектив. С разрешения владельца этой книги я открыл первую страницу и уже на третьем абзаце понял, что читать, осознавая смысл произведения, я не смогу. После двух-трёх строчек вдумчивого чтения мысли о свободе и о том месте, в котором я сейчас находился, упрямо вытесняли всё прочитанное и прочно завоёвывали моё сознание. Воспоминания хаотично перемешивались с настоящим и возможным будущим развитием событий. Не помогал даже телевизор: сквозь звуко- и видеоряд всплывали обрывки фраз, образы, лица. Ничто не помогало расслабиться и хотя бы на мгновение выбросить из головы тревожные мысли, преследующие меня постоянно. С горем пополам, крутясь и ворочаясь, я всё-таки через упорную борьбу с прилипчивыми идеями в конце концов заснул.
Утро следующего дня началось с проверки. В ходе её проведения вся хата выходит на продол и по одному, услышав от проверяющего свою фамилию, назвав в ответ год рождения и статью, заходят обратно в камеру. Завтрак уже, оказывается, закончился: утреннюю кормёжку приносят ещё до проверки. Кто-то из неспящих по ночам или вставший ранним утром, предусмотрительно набрал несколько мисок примерно того же, что было вчера на ужин. Только цвет и величина помола крупы непонятного происхождения немного отличалась от вчерашней. Зато был набран утренний чай, хоть и не крепкий, но сладкий и ещё слегка тёплый. При желании его можно было нагреть кипятильником, которые были разрешены для использования, и пара из них висела на специально сделанных для этого крючках. Набранную баланду есть было не возможно. Она уже превратилась в монолитный сгусток, оторвать кусок от которого и то было весьма на просто. Из проснувшихся к проверке желающих отведать столь изысканный шедевр кулинарного искусства не оказалось, поэтому, не долго думая, всё просто выкинули.
После проверки, кто хотел, мог лечь спать. Некоторые сели завтракать, другие улеглись читать, разгадывать сканворды, играть в нарды. Очередное утро очередного дня для большинства находящихся здесь не принесло ничего нового. Наскучившая, осточертевшая обыденность со своими самобытными, специфическими шутками и приколами,  ежедневным однообразием в ожидании приговора длилась для кого-то дни, для кого-то недели, а для кого-то и месяцы. Здесь находились те, чьё следствие по делу ещё только велось или было закрыто, а материалы переданы в суд. По ряду разнообразных причин вынесение приговора могло быть отложено на неопределённый срок: непоявление свидетелей, изменение показаний, новые материалы дела – всё это и многое другое вселяло в людей хоть какую-то надежду на положительное вмешательство в их судьбы.
Практически все, находящиеся в этой хате, были потенциальные "первоходы", т.е. впервые находились под угрозой реального или условного срока. Кое-кто, правда, уже имел судимости, но в лагере наказание не отбывал, а был осужден условно. Этот и следующий дни мало отличались от первого, разве что чуть больше узнал про местную действительность, познакомился с большим количеством людей, услышал новые истории о "преступлениях и наказаниях". Народ, пребывая в полусомнамбулическом состоянии, занимался тем, чем можно было хоть как-то отвлечься в ожидании своей участи. Мало кто это признавал, но все начинали верить в какое-либо чудо, которое поможет избежать им наказания.
Трое суток провёл я в этой хате, а на четвёртый день меня и ещё одиннадцать человек перевели в другую. В тюрьме, в том корпусе, где я сидел, начинались "келишевания" (перемешивания) – переводы с одной хаты в другую. Эти меры предпринимались администрацией с той целью, чтобы люди подолгу не привыкали  сидеть на одном месте, не обживались, постоянно чувствовали бы возможность скорого переселения куда-либо ещё. С утра в десять часов открылась "кормушка" и громкий голос сообщил, чтобы все собирали свои вещи и готовились к "переезду". Новость была, конечно же, неожиданной и для большинства неприятной: никто не знает, в какую хату его "кинут" и что его там может ожидать. Ведь здесь уже всё привычно, всё знакомо, налажены "дороги" с другими хатами. Для многих процедура  "келишевания" была уже не новой, поэтому ругая милицию, но не особо возмущаясь, все стали собираться.
Больше всех вещей было, естественно, у "угловиков", которые более уверенно и комфортно чувствовали себя в этой системе. Забирали всё, кроме матрасов и подушек, если они не были переданы из дома. У кого-то были пакеты, у других сумки, а у некоторых и по нескольку. У меня же не было вообще ничего.  Отец обещал приехать на "свиданку" и привести передачку сегодня или завтра.
Через полчаса вся хата уже стояла на продоле. Прапорщик в пятнистой форме зачитывал списки. В них указывалась фамилия заключённого и номер хаты, в которую его переведут. Принцип отбора был очень прост: первые двенадцать человек в алфавитном порядке, в том числе и я, переводились в одну хату на третий корпус. Следующая по списку группа попадала в соседнюю с нами камеру, оставшуюся часть переселяли куда-то ещё.
Нас вывели на улицу и повели  к соседнему корпусу. Погодка была чудесная, солнце жгло так, что хотелось поскорее опять вернуться в прохладу здания. Из-за зарешёченных и загороженных "колючкой" окон подвального помещения, которые находились над самым асфальтом, до нас доносились обращённые к нам выкрики: "Какая хата? Куда переводят?" Кто-то из рядом идущих назвал номер хаты, где мы сидели до этого, и ту, в которую попадем сейчас.
Первый этаж корпуса выглядел немного посвежее нашего предыдущего "места проживания". Краска на стенах не так сильно отшелушилась и, видимо, была нанесена не очень давно. Всё же остальное, вплоть до ширины продолов и внешнего вида дверей камер, не отличалось от того корпуса, из которого мы только что вышли. Подойдя к одной из камер, охранник велел остановиться.
-Заходим,- сказал он, открыв замок и отходя в сторону, пропуская нас внутрь камеры.
Дверь за нами закрылась. Представшая нашему взору картина омрачила самые наихудшие ожидания всех присутствующих, а моё и тем более.
-Вот гандоны! Это что – нам придётся теперь здесь жить?- возмутился впереди стоящий крепкого телосложения парень.
Он был одет в шорты и сетчатую футболку без рукавов, под которой виднелось намечающееся брюхо. Этого парня я неоднократно видел в углу со смотрящим за хатой и со всем остальным "блаткомитетом".
-Да, Макс, дела бедовые,- обращаясь к нему, поддержал негодование находящийся рядом армянин, покрытый чёрной густой растительностью по всему телу.- Такое ощущение, что это больше похоже на "транзитку", а не на "жилую" хату.
И на самом деле, то, что мы увидели, вызвало у меня тоже сравнеие с транзитной камерой, в которой я просидел ночь трое суток назад. Внутреннее пространство, конечно же, было больше, чем в "транзитке", но зато в несколько раз меньше, чем в предыдущей хате. А вот внешний вид стен, давящий полумрак и вообще вся атмосфера этого помещения оставляла весьма неприятный осадок.
Недалеко от входа с правой стороны стоял деревянный стол с одной лавочкой. В дальнем углу находился "дальняк", немногим лучше, чем был в "транзитке", но значительно уступающий кафельному в предыдущей камере. Шконки стояли по обеим сторонам, но зато в один ярус. На некоторых из них не было матрасов. Количество спальных мест было ровно такое же, сколько было и нас. На грязно-жёлтых от табачного дыма стенах с отшелушившейся штукатуркой то тут, то там виднелись разнообразные надписи и рисунки. Над столом была выполнена впечатляющая своими размерами и красотой (на ум сразу же пришла ассоциация с древними фресками) с изображением храма с куполами и крестами, утопающего в облаках.
Среди тех, кто находился сейчас со мной, были и Женя-"дорожник" и Сергей, который был так же на "дороге" в той хате. "Дорога" в тюрьме имеет огромное значение. С её помощью осуществляется общение, обмен информацией, взаимосвязь, взаимопомощь. Для этой цели пробиваются так называемые "кабуры" – сквозные отверстия диаметром 10-15 сантиметров в стенах, соединяющихся с другими хатами. Такие же "кабуры" бьют в полу и в потолке, если за ними есть другие камеры. Лично понаблюдать за процессом пробивания мне не довелось, так как везде, где я побывал, "кабуры" уже были до меня. Понятно, что дело это не простое, тем более что стены тюрьмы имели весьма внушительную толщину.
Для того, чтобы пробить "кабур", использовалась "большая беда" – любой удлинённый металлический предмет с тупым или острым концом, в данном случае идеально подходил бы кусок лома или толстая арматурина. С её помощью следовало методично, интенсивно и расторопно долбить до тех пор, пока не осуществится долгожданное рукопожатие с тем, кто бьёт с другой стороны. Конечно, любые металлические предметы (ножи, в том числе), как и телефоны, а так же и сами "кабуры", находятся под запретом. Но о существовании и одного, и второго, и третьего, естественно, прекрасно знают "мусора". Поэтому одна из функций "кабура" состоит в том, чтобы с его помощью во время "шмона" – очередного или внезапного – можно было передать имеющийся запрет в соседнюю камеру.
Время от времени "мусора" с помощью хозобслуги (заключённых, отбывающих наказание здесь же в СИЗО, называемых не иначе как "хозбыки") замуровывали "кабуры" кирпичами с цементным раствором. Но как только они выходили из хаты, эти липовые "замуровывания" благополучно выбивались опять. Для "приличия" и недопускания конфликтных ситуаций с администрацией из хлеба или цемента (если с помощью хозобслуги удавалось его достать) делались кляпы многоразового использования, которые вставлялись в "кабуры" в случае необходимости. Перед тем как выйти на утреннюю проверку, весь "запрет" передавался  в ту хату, где проверка уже прошла, а по возвращении обратно забирался назад. Поэтому, чтобы не выпасть из взаимосвязанной с другими хатами "дорожной цепи", Женя с Серёгой первым делом убедились в наличии "кабуров".
Так как мы были на первом этаже, то их оказалось три: с правой стороны почти в углу на высоте вытянутой руки; слева – между шконками в полуметре от пола практически по центру стены; и сверху – над оконной решкой, сделанной из такой же массивной металлоконструкции, что и в "транзитке".
Не успел Женя подойти к правому "кабуру", как оттуда уже послышался голос, обращённый к нам:
-Эй, "шесть-один". Слышите?
Так двумя цифрами для простоты общения назывались все хаты, даже если их порядковый номер начинался с сотни. Мы оказались в сто шестьдесят первой, значит, слева была "шесть-ноль", а справа – "шесть-два". Женя подбежал к "кабуру" и лихо вскочил на угол стоявшей рядышком шконки:
-Говори на "шесть-один",- выпалил он и повернулся ухом к отверстию в стене.
-Ну, что вы там, заселились?- донеслось опять как из трубы.
-Да вроде бы. Вот, осматриваемся,- ответил Женя.
-Тебя как зовут?
-Женя. Погоняло "Таксист".
-Меня – "Танчик".
Он засунул руку в "кабур", Женя протянул в ответ свою для рукопожатия. Стены были настолько толстые, что лишь засунув по локоть руки с обеих сторон, можно было коснуться друг друга.
-Здорово, "Танчик",- поприветствовал Женя.
-Сколько вас там?
-Нас двенадцать.
-Понятно. А откуда вас перевели?
-С первого корпуса, с "четыре-пять".
-Всех что ли?
-Да. С утра зашли "мусора", дали полчаса на сборы. Вот нас двенадцать человек первых по алфавиту "кинули" сюда.
-Ясность полная. Ладно, "Таксист". Давайте, устраивайтесь там. Вот вам карта. Перерисуйте себе и пиханите назад,- "Танчик" опять засунул руку в "кабур" и протянул Жене сложенный тетрадный лист.
-Ага, хорошо,- он взял карту и спрыгнул со шконки.
На ней был план размещения хат на третьем корпусе: все три этажа с указанием маршрутов "дорог", проставленных стрелочками. Женя сразу достал двойной тетрадный лист и принялся перерисовывать карту.
В это время Амин (молодой сириец, обвиняемый в разбое, который также в "четыре-пять" стоял на "дороге") общался с хатой "шесть-ноль" на левом "кабуре". Туда перевели шестнадцать человек, следующих за нами по алфавиту, с нашей предыдущей хаты.
-Серёга,- обратился к Сергею Макс,- встань пока на решку.
Из-за того, что первая внутренняя дверь в хате была сделана из толстой арматуры, сваренной в форме решётки, её, так же как и оконную, тоже называли решкой. Макс покопался в своем бауле и достал "обезьянку" – зеркальце на верёвочке – и протянул её Серёге. Тот пошёл к двери и занялся привычным для себя делом. А Жека тем временем, отдав перерисовывать карту кому-то из знакомых, уже "висел" на оконной решке и смеялся с кем-то невидимым через "кабур" в потолке. Оттуда тоже интересовались, сколько нас и откуда перевели. Остальной народ, и я в том числе, распределив шконки, не  спеша устраивался и раскладывал свои пожитки.
Макс вместе со своим близким – Арамом сочинским – заняли ближние к двери шконки, самые удалённые от дурнопахнущего "дальняка". Две шконки с двух сторон от левого "кабура" были оставлены под "дорожные". Я занял ту, что была через одну неё и, усевшись, стал наблюдать за происходящим вокруг, общаясь то с одним, то с другим. Вся эта суета была новой для меня, и я прекрасно осознавал, что выпадать из ритма этой жизни нельзя. "Больше слушай и смотри",- постоянно вспоминал я совет, данный мне ещё пацанами в "транзитке".
Так как в связи с переводом в новую хату количество людей уменьшилось (с сорока восьми до двенадцати), взаимодействие друг с другом автоматически становилось более тесным. Те, относительно независимые друг от друга группки, которые могли формироваться в большой хате в условиях многочисленности, в рамках нынешнего тесного взаимодействия более узкого круга как здесь, были невозможны. Поэтому, в противовес моему врождённому предпочтению одиночества и уединения, на арену жизни выступала неотвратимая потребность регулярного общения и постоянного нахождения на глазах у других людей.
Хотя мой тёзка  Макс был тоже потенциальным первоходом (потенциальным – потому что его, как и меня, "чисто гипотетически" могли оправдать или осудить условно), зато он находился в тюрьме дольше всех присутствующих, ближе всех общался с "угловиками", знал об этой "жизни по жизни", а соответственно пользовался самым большим уважением и авторитетом здесь. Он не блистал умом, но из-за криминального образа жизни на воле и длительного пребывания в тюрьме Макс научился разбираться в специфике местного существования лучше и быстрее других. Он обладал жёстким, но не жестоким, твёрдым, но не агрессивным нравом. Но проявление мягкости и лояльности в застенках подобных заведений является непростительной ошибкой и непозволительной роскошью, особенно, если ты ориентируешься на позиции "сильнейших мира сего", то есть арестантского мира.
В отличие от Макса, его приятель Арам был более склонен к проявлению насилия и издевательствам. Останавливало его лишь то, что "в тюрьмах и лагерях самовольное рукоприкладство неприемлемо". Его хитрые, полуприкрытые глаза и почти никогда не покидающая его губ блуждающая ехидная улыбка, скрывали за собой личину циничного и беспринципного "пользователя" жизни. Преступный мир был ему тоже не чужд, поэтому в перечень статей УК, вменяемых ему, числились и 158-ая (Кража), и 162-ая (Разбой), и 222-ая (Оружие). Его глубоко вкрученная в плечи голова и полнейшее отсутствие шеи вызывали ассоциации с нахохлившимся пингвином. Особенно это впечатление дополняла семенящая, неспешная и важная походка. Трудно было поверить в то, что это его первый опыт пребывания в тюрьме, так как всё, начиная от жаргона до умения мастерски играть в карты, больше выдавало в нём уже бывалого зека.
Был ещё Мурат – тоже представитель одной из кавказских национальностей – маленький прихвостень, очень напоминающий киплингского шакалёнка Табаки, вечно пытающийся угодить тем , кто на этот момент находится "у руля" в данной системе. Эти его попытки были настолько неприкрыты и вызывающи, что искренне раздражали даже тех, по отношению к кому они были направлены. Вот уж кто был по-настоящему твердолоб, так это именно он. Его неуклюжие старания как-то проявить себя зачастую заканчивались очень иронично, а иногда даже плачевно, приводя к весьма неприятным для него самого последствиям.
Женя-"дорожник" (его тюремное погоняло "Таксист" полностью оправдывалось его гражданской профессией) был двадцатиоднолетним шалопаем и баламутом, хотя за его спиной уже были полтора года, отсиженные на "малолетке". В этот раз его тёща написала на него заявление за то, что он в пьяном состоянии оскорблял её и даже угрожал физической расправой. Хотя заявление она одумавшись забрала через несколько дней, но уголовное дело уже было заведено, поэтому остановить "жернова правосудия" уже возможности не было.
Его более старший коллега по "дорожному цеху" Сергей (ему было уже 32 года) был серьёзным, практически неулыбающимся парнем, рассудительно и обдуманно старающимся подходить к решению вопросов. Он уже "катался" (т.е. судился, ездил на этапы) больше десяти месяцев. Его с подельниками обвиняли в хищении дизельного топлива из цистерн, стоявших на железнодорожных путях. Их преступное сообщество было обезврежено в Северском районе Краснодарского края. Помимо заполнения своих резервуаров соляркой, на их счету было немало и других дел. У Сергея была жена и двое детей, которых он очень любил и хотел таким вот быстрым, но, к сожалению, незаконным способом обеспечить им безбедное существование.
Необычайно живо и органично вписывался в эту атмосферу представитель далёкого сирийского народа – Амин.  Это был двадцатичетырёхлетний парень с арабской внешностью, сильным акцентом, но весьма неплохо выучивший русский язык и постигший наш национальный образ мышления и существования. Амин учился на втором курсе политехнического института в Краснодаре и жил в "общаге", когда его сосед по комнате – афганец по национальности (кстати, сейчас находящийся через одну хату от нас) – предложил ему "делюгу". Однокурсница афганца вместе со своими родителями уезжала на выходные к родственникам в станицу. Их частный дом должен был остаться пустым. Но горе-грабители просчитались. Когда они пробрались в дом и орудовали на первом этаже, их прервал старческий визгливый окрик: "Что это вы тут, подонки, делаете?" Бесстрашную и практически выжившую из ума бабулю всё время оставляли дома. И сейчас она стояла на лестничной площадке, размахивая своей деревянной палкой. Не успели разбойники добраться до неё, как в дверь уже стали ломиться милиционеры. Оказалось, что бабуля, услышав шум внизу, вызвала милицию и ждала их появления. А когда они уже прибыли (она увидела машину из окон второго этажа), решила может быть в последний раз в жизни сыграть героиню. Но для неё всё закончилось благополучно, а вот для наших зарубежных гостей не очень. Их уложили "мордами в пол", а теперь они оказались здесь в краснодарском СИЗО рядом со мной. Амин с высокой долей юмора и актёрского мастерства, искромётность шуток которого временами была сродни участнику команды КВН, и в то же время с почтением и уважением умел общаться как с простыми мужиками, так и с теми, чей статус в данном сообществе был выше среднего.
Эти шестеро из двенадцати - Макс, Арам, Женя, Сергей, Мурат и Амин – в течение полутора месяцев находились со мной в одной хате. Остальные мужики на долго не задерживались: кого-то переводили в другие хаты, кого-то увозили на этап, кого-то освобождали из зала суда. В среднем за то время, которое я пробыл в "шесть-девять", количество людей варьировалось от десяти до шестнадцати. Здесь не было ни телевизора, ни холодильника, ни даже радио. Книги и газеты появлялись очень редко, нарды были забраны в другую хату. "Дорога" была основным, если не сказать единственным способом, отвлечься от невесёлых мыслей.
Первое время я только наблюдал за тем, что значит "стоять на дороге". А в это понятие входил весьма объёмный спектр действий. Основная функция, которая осуществлялась с помощью "дороги" – это общение и обмен информацией. При желании можно было найти нужного тебе человека, находящегося в другой хате или даже в другом корпусе. Для этого писалась "поисковая", которая проходила по всем хатам, и "дорожники" каждой "тычковались" в ней на предмет присутствия или отсутствия этого человека  у них. Самое оживлённое время приходилось на вечерние и частично ночные часы. В это время "дорога" почти всегда была перегружена потоком "мулек". Каждая из них представляла собой небольшое письмо-послание, с помощью которого находящиеся не в соседних хатах люди, могли общаться друг с другом. Их сворачивали особым образом, указывали номер хаты и имя (а чаще погоняло) отправителя и получателя, запечатывали в большинстве случае в плёнку из под сигарет и отдавали  "дорожнику". Он уже в свою очередь смотрел, в какую сторону по "кабурам" или по "воздушке" отправлять почту. Каждая проходящая через хату "мулька" фиксировалась "дорожником" в специально сделанном для этого блокноте – "тыковке", в которой указывались маршрут и время появления в хате. Иногда проставлялись особые дополнительные реквизиты, например, "с/к" или "б/з", что означало "спецконтроль" и "без задержки". Им уделялось особое внимание, и отправлялись они сразу по мере поступления. За сохранность почты и точность её перемещения "дорожник" отвечал как минимум головой.
Кроме "мулек" через "кабуры" можно было передать сигареты, еду, правильно и компактно свёрнутую одежду. Если "мулька" фиксировалась "м/к", то любая завёрнутая в газету и обмотанная ниткой вещь, помечалась "б/к", то есть "бандюк". Когда кому-то было необходимо сказать что-либо или узнать о чём-то у человека, находящегося в двух-трёх хатах от него, использовался "пробой" – голосовое сообщение, передаваемое через "дорожников" нескольких хат. Тут требовались особые навыки и хорошая память, потому что запоминать приходилось дословно по нескольку предложений, а "искажать пробой – нельзя". Ну и, конечно, кто-то из "дорожников" должен был всегда находиться возле дверной решки, чтобы быть в курсе того, что происходит на продоле. Малейшие упущения могли негативно сказаться на всей хате, на "дорожниках" и на самом смотрящим за хатой.
В тот день, когда мы заселились в "шесть-один", во всём СИЗО происходило ещё множество переездов. "Мусора" переводили по нескольку человек, иногда целыми группами или же целыми хатами. Давид, смотрящий за "четыре-пять", в которой мы были до этого, переехал в другую хату. Днём пришёл "пробой" из "котла", в которм было сказано, что надо подать туда новые списки переведённых людей и указать "гружённого за людским", то есть смотрящего за хатой. 
-Ну, что, Макс, придётся тебе "грузиться",- обратился к нему Арам.- Ты у нас дольше всех сидишь, больше всех знаешь об этой "жизни по жизни". А мы тебе, если что, конечно, поможем. Да, мужики?
Он обратился к присутствующим, и все единодушно выразили своё согласие. Хитрый политикан Арам умело отвертелся от неприглядной для него самого миссии, в то же время мастерски делегировав своего друга Макса. По сути, быть смотрящим за хатой – это, конечно, весьма почётное и уважаемое, но в то же время очень серьёзное и ответственное дело. Если бы действительно была альтернатива предложить кого-то ещё, кого Макс видел в роли смотрящего, то может быть он и отказался. Но столь умело расставленная Арамом ловушка с приманкой в виде давления на самолюбие, оказалась очень привлекательной для Макса. Сильно развитое тщеславие, желание выделиться на фоне других и просто здравый расчёт не позволили ему отказаться. Он не стал спорить или предлагать кого-то другого, а просто покивал головой и мужественно взвалил на себя этот "нелёгкий крест".
-Давайте тогда, составляйте списки и отправляйте в котёл,- входя в образ, сказал Макс, принимая вид сосредоточенного знатока.
Женя взял ручку, тетрадный лист и переписал всех пофамильно, добавляя "погоняло", год рождения и место жительства. После внесения всех данных список был отправлен по назначению.
Вечером к нам зашёл "джип" с "сердцем", только не было "хвоста" (передали телефон с SIM-картой, но без подзарядки). Я позвонил отцу, и он сказал, что постарается завтра приехать ко мне. Поэтому я не стал с ним долго разговаривать, а сразу же набрал номер моей любимой. Не хотелось думать ни о чём, кроме как о том, чтобы поскорее вернуться к ней и нашим малышам. Осознать то, что сейчас творилось с ней было гораздо тяжелее, чем предаваться страданиям по поводу своей дальнейшей судьбы. Слыша её обречённый, пропитанный сердечными переживаниями голос было больно до глубины души. Я, к своему великому сожалению, понимал, что говоря по телефону, не могу вселить в неё чувство уверенности и спокойствия. А мне это было очень нужно. Хотелось, конечно же, знать, что она думает и помнит обо мне, но только, чтобы эти мысли не ранили её чуткое, любящее сердце.
А как же Алиска? Как отразится на ней, когда она узнает, что их с Денисом папа находится в тюрьме? Конечно, можно ей ничего не объяснять, особенно, если надеяться на то, что я скоро вернусь. А если нет? Сколько бы ни скрывали, всё равно - рано или поздно найдутся "добрые люди", которые в самых ярких красках опишут впечатлительному ребёнку, как их папка, "нарушив закон", попал за решётку. А она ведь такая доверчивая. Что ты ей сейчас объяснишь? Поэтому надо сразу решать, говорить ей сейчас о том, что папа не на работе или нет, чтобы "горькая правда" не стала потом для неё слишком сильной психологической травмой. Ведь что ребёнок может в шесть лет знать о тюрьме кроме того, что там находятся "самые плохие и злые дяди на свете"? Именно таким видится это страшное место всем маленьким детишкам. Стало быть, и я могу в её понимании превратиться из любимого папки в жестокого преступника. А этого очень бы не хотелось.
Но ещё меньше хотелось сейчас находиться здесь, осознавать, что не можешь покинуть это место, окружённое толстыми стенами, железными решётками, высокими заборами и колючей проволокой. А за окнами подходил к концу жаркий, первый летний месяц - июнь 2007 года.
На следующий день около одиннадцати часов утра Женя, стоящий на тот момент на решке, сообщил, что "выводной" (т.е. тот, кто выводит из хаты) направляется в нашу сторону. А уже через несколько секунд Жека повернулся к нам со словами: "Внимание хат! Хату будут "коцать"!" Я и ещё человека четыре, как и полагается, поспешили к открываемой двери, чтобы в случае необходимости приостановить внезапное проникновения в хату. Послышался лязг открываемых затворов и скрежет замка. На пороге стояли двое милиционеров.
-Вершинин Максим Сергеевич,- произнёс один из них, глядя в какую-то бумажку.
-Да. Я,- ответил я, уже догадываясь, что приехал отец.
-Одевайтесь. Пойдём,- сказал тот же после того, как я назвал ему год своего рождения и статью.
Накинув майку, я вышел вслед за ним. Меня обыскали, и мы двинулись по коридорам, зайдя по пути ещё за двумя людьми. На улице было чудесно. Полуденное солнце раскаляло атмосферу, заставляя на время забыть, что я не на свободе. Нас троих завели в помещение для свиданий: коридор, перегороженный вдоль толстым стеклом от потолка до столов, на которых через определенные промежутки стояли телефоны без дисков. Я уселся на стул рядом с одним из них. Через пару минут за стеклом появился отец. Он направился к телефону,  стоящему напротив меня,  сел и поднял трубку.
-Ну, как ты тут?- услышал я от него, подняв свою трубку.
-Да ничего. Пойдёт,- безымоционально сказал я.
Он покивал головой, прекрасно зная, что ничего другого бы я и не ответил, и в то же время понимая, что более отвратительной ситуации представить себе было нельзя. Отец был серьёзен и напряжён, ещё даже более, чем обычно. Он никогда не был сентиментальным. В моей памяти отложилось немного случаев проявления его истинных чувств, не считая гнева или раздражения. Я тоже пытался не показывать своего волнения от ощущения конфузности происходящего. Хотя всё вокруг казалось далёким, чужим и даже как-то по-киношному нереальным, какого-либо чувства, вводящего в ступор, я не испытывал. Просто хотелось, чтобы это поскорее закончилось. Отец продолжил.
-Тут,- он отодвинул от уха трубку и постукал по ней пальцем,- понятное дело, всё прослушивается.
-Конечно, я знаю,- подтвердил я.
-Поэтому не буду вдаваться в подробности, что произошло. Я и сам, честно говоря, не всё там понял. В общем, куда-то эти деньги ушли, куда - не понятно. Но, к сожалению, они никак не помогли. Адвокатша к тебе приезжала?
-Нет.
-Ну, тогда сегодня или  завтра появится. Я с ней недавно разговаривал. Она говорит, что хоть дело и сложное, но она, мол, приложит максимум усилий. Ей сейчас, правда, материалы дела ещё не показывают. Со "следаком" тоже общался. Ох, и мурый мужик. С таким договориться вряд ли получится. Надо искать этого Лёню, который с мечеными деньгами к тебе пришёл. Но "следак" и говорить об этом даже не желает. Ждите, говорит, всё будет в материалах дела, тогда и узнаете. В общем, на данном этапе что-либо предпринимать бесполезно. Придётся немного подождать.
-Понятно,- произнес я, хотя понятного, а уж тем более приятного, было мало.
Надежда на то, что отец приедет и обрадует хорошими новостями, была призрачной, а теперь растаяла  вовсе. И ждать, по-видимому, придётся не немного, а очень даже долго. Но мне не оставалось ничего, кроме как верить в чудо или в способность отца хоть как-то повлиять на ситуацию и помочь мне.
-Как там дома? Как мама?
-Как… Плохо, конечно. Переживает очень,- вздохнул отец.
Эти его слова, хоть и не были для меня неожиданными, заставили ощутить горячую волну отчаяния, пробежавшую с головы до пят. Показалось, что лицо вмиг вспыхнуло огнём. Бедная мама. Сколько хлопот доставлял я её в детстве и теперь ещё вот это. Вечно я попадаю в какие-нибудь неприятности.
-Скажи ей, чтоб не переживала. Всё будет хорошо.
-Обязательно. Вот пирожков тебе напекла, рулеты, отварили картошку, там всё в передачке. Разберёшься.
-Спасибо. А сигареты положили?
-Да. Один блок. А ты что, опять курить начал?
-Пока нет. А вдруг начну. Да и так, сигареты здесь никогда лишними не бывают,- не желая объяснять, что они нужны на "общее", на карцера, а не только сокамерникам, ответил я.- Алисе, надеюсь, ничего не говорили.
Этот вопрос мучил меня с самого начала нашей беседы и даже задолго до неё.
-Нет. А зачем? Пусть пока думает, что ты на работе. Даст Бог, скоро будешь дома.
-Да, конечно. Правильно,- и после паузы поинтересовался.- Что там Женька на "фазенде", справляется?
-Не знаю. Наверное. С кем-то из пацанов мотается, возит клубнику в Краснодар. Тяжело, конечно, одному организовывать полив, уборку, а потом ещё и продать. Вы вдвоём-то не особо справлялись, а тут одному корячиться приходится.
Он всегда был не высокого мнения о наших способностях. В принципе, результат, а точнее "хреновый результат", был основанием для такого его суждения. Но сейчас говорить об этом совершенно не хотелось. Просто хотелось знать, что там происходит дома. Спрашивать про Алёну смысла не было, тем более что сам общался с ней вчера по телефону. Да и что он мог бы мне сказать кроме того, что я и так знаю: страдает, скучает, сходит с ума. Впрочем, как и я. Но у неё вдобавок ещё и двое детей на руках, которых, если меня осудят, придётся поднимать самой.
Мы заговорили с отцом о наших с Алёной малышах - Алиске  с Дениской, они как раз были вчера у родителей в гостях. Дед с бабой их очень любят, балуют, как и полагается старикам. Ещё раз обсудили перспективы развития, а вернее, наоборот, прекращения дела в отношении меня. Поскольку материалов обвинения у адвоката ещё не было, строить какие-либо предположения на этот счёт было бессмысленно. А сегодня или завтра по словам отца адвокатша и следователь должны были приехать сюда ко мне.
Через время в трубке раздался какой-то гудок.
-Это, наверное, сейчас отключать будут,- предположил я.- Спасибо за всё. Передавай всем "привет".
-Заканчиваем,- как будто в подтверждение моих слов произнёс стоящий неподалеку от моего отца охранник.
-Давай, Макс. Держись. Будет возможность…,- он в воздухе покрутил воображаемый диск телефона, и сжав правую руку в кулак, оттопырив большой палец и мизинец, поднёс руку к голове.
-Хорошо, постараюсь,- улыбнулся я в ответ.
Почти одновременно мы поднялись. Так близко друг к другу. Всего лишь стекло отделяет нас, а не обняться, не пожать руку. Я ещё махнул ему в знак прощания, посмотрел, как захлопнулась за ним входная дверь с его стороны стекла, и меня повели забирать передачку.
Всё было рядом, как раз на выходе из этого помещения на улицу. Двое человек получали передо мной. Наконец, очередь дошла до меня. В выданные мне большие пакеты я складывал то, что передавала мне женщина через окошко с сетчатой перегородкой. Изголодавшись по "вольным харчам", глядя на привезённое отцом изобилие, я непроизвольно сглотнул слюну. Женщина в очках и белом халате сунула мне ручку и список передаваемого. Пробежав наспех глазами по строчкам, аккуратно выведенным специфическим отцовским почерком, я поставил свой автограф и отдал ей бумагу обратно. Нас так же троих, как и приводили, с наполненными у каждого сумками, повели назад.
На этот раз возвращались почему-то по другой дорогое и получилось, что меня будут заводить в хату первым. "Кормушка" была открыта. Подойдя ближе, я увидел через неё серьёзное, неулыбающееся Серёгино лицо.
-Тебя одного будут заводить?- спросил он, когда я оказался напротив него.
-Да. Эти с других хат,- ответил я и отошёл в сторону, чтобы пропустить выводного с ключами, который стал открывать дверь.
-Внимание хата! Хату "коцают"! Один будет заходить,- услышал я голос Сергея, обращённый к находящимся внутри.
Дверь открылась и, как обычно, "живой заслон" из трёх-четырёх человек встретил меня на пороге. Послышался звук закрываемой двери у меня за спиной, и все разошлись.
-Ну, как сходил,- скорее заискивающе, чем участливо поинтересовался кто-то.
-Нормально. Отец приезжал. Пообщались.
-А по "делюге"? Что-нибудь обнадёживающее есть?- неожиданно для меня проявил интерес даже Мурат.
-Вообще ничего. Отец говорит, адвокатша только начинает суетиться, но у неё ещё, мол, нет материалов следствия.
Поднялся и подошёл ко мне и к стоящим рядом со мной мужикам Арам.
-Надо тебе менять её,- закуривая, сказал он.- С "мусорским" адвокатом "делов" не будет. Они только делают вид, что шевелятся, а на самом деле только помогают посадить тебя.
То, что мой адвокат - "мусорской", было неоспоримо, потому что так называют защитников из "Палаты адвокатов", которых предлагают родственникам обвиняемого, в случае отсутствия у него другого адвоката. То есть в точности, как в моей ситуации. Первые впечатления от общения с этой пышногрудой служительницей Фемиды и о её профессиональных навыках были весьма сомнительные. Но на тот момент это был единственно возможный вариант, поэтому отказываться от её услуг было бессмысленно.
-Да я и сам это понимаю, только выбирать не приходится. Хоть какой-то адвокат,- ответил я, начиная рассматривать то, что привёз отец.
Столь бурный и внезапно проснувшийся интерес к моей персоне, несомненно был обусловлен появлением у меня нескольких пакетов с продуктами. Было бы нелепо удивляться этому факту, так как имитация повышенного интереса к человеку, имеющему что-либо, хоть в тюрьме, хоть на воле, всегда была основой образа жизни для тех, кто не имел ничего. Поэтому, когда у истосковавшихся по домашней пище заключённых перед глазами оказываются продукты с воли, то фактический их владелец, может смело рассчитывать на то, чтобы стать "братишкой" сразу для всех хотя бы на непродолжительный период времени.
Ничего сверхъестественно вкусного или каких-либо кулинарных изысков отец не привёз, но даже обычная отварная картошка, пирожки, сыр с колбасой да фрукты с овощами представлялись неземными деликатесами  и, естественно, вызывали обильное слюноотделение у всех присутствующих. Я отдал часть сигарет и кое-какие продукты на "общее". То, что выделялось мужиками на "общее", собиралось в определённой хате, "бандюковалось" особым образом, а потом "разгонялось" по карцерам и хатам с туберкулёзными больными.
Я заварил пару "чифирбаков" (литровые эмалированные кружки, в которых кипятят воду) чая, нарезал бутерброды, достал "сладкое" и мы в два захода, чтобы не толпиться возле стола, уничтожили мои угощения. А уже позже, когда проголодался опять, с двумя пацанами, с которыми общался большую часть времени, приступили к поеданию более изысканных кушаний: вареная картошка, жареная курочка, салат из свежих овощей и моя любимая неимоверно острая мамина аджика. Она нравилась всем, кто её пробовал, родственники в Краснодаре её так и прозвали -  "вершининская". А рецепт её приготовления, в принципе, невероятно прост: на один килограмм чеснока берётся один килограмм болгарского перца и один килограмм острого красного перца; всё это прокручивается на мясорубке, добавляются молотые семена кориандра и побольше соли, чтобы аджика дольше не портилась. И всё. Продукт готов к употреблению хоть в сыром виде, хоть в качестве добавки при приготовлении горячих блюд. Вкус, как говорил Райкин, – "спесфисский". Правда, кто не очень привык к сильно острым блюдам или просто "по незнанке" намазывал слишком толстый слой на хлеб, потом долго пытались затушить водой пожар, разгоревшийся во рту.
-Ничего себе, ядрёная штуковина,- говорил Санёк из Кропоткина – погоняло "Скрудж", глубоко вдыхая и выдыхая воздух, чтобы хоть немного охладить полость рта.
-Я же предупреждал, что с ней грубить не надо. Достаточно тоненького слоя,- улыбаясь и наслаждаясь сочетанием вкусов, ответил я.- А ты знаешь, чем лучше и эффективнее всего сбивать такую горечь, если у тебя под рукой имеется, скажем, чай, пиво, вода, молоко, газировка или водка?
-Не знаю. Может… пивом.
-Молоком,- не дал мне самому ответить на мой вопрос сидящий рядом Вовчик из Краснодара.
-Точно, молоком,- подтвердил я.- Даже сам пробовал. Пару глотков делаешь и как будто вовсе перца не ел.
Так, за сытным ужином с беседами и чаем с рулетом на десерт, я понемногу знакомился со всеми окружающими и с тюремной жизнью. Ведь общение – это главное, что позволяет людям узнать друг друга поближе. Но в условиях вынужденной изоляции этот неизбежный способ коммуникации  иногда становится чрезмерно навязчивым. Особенно когда находишься в одной небольшой камере с незнакомыми людьми, где нет возможности укрыться от чужих взглядов и назойливой болтовни сокамерников. А так как ни телевизора, ни радио, ни даже нард в хате не было, а читать пытались всего два или три человека, то времени для разговоров, рассказов о вольных похождениях и для выяснения отношений было более, чем предостаточно.
На следующий день "выводной", подойдя к "кормушке" нашей двери, опять назвал мою фамилию. Как отец и предупредил вчера, "адвокатша" вместе со следователем прибыли для выяснения каких-то вопросов. Встреча с ними происходила в одной из специально отведённых для этой цели комнат. Вход в неё вёл прямо с улицы через модную металлопластиковую дверь со стеклом в половину её высоты. Комнатой это с трудом можно было назвать. Это была крошечная коморка размером 1,5 на 2,5 метра, которая больше походила на подсобное помещение для хранения уборщицей своего специнвентаря. Возле торцовой стены стояла табуретка, прикрученная к полу. Перед ней, в плотную приделанный к левой стене, стоял небольшой столик, тоже прикреплённый к полу так, что бы обойдя его справа, можно было сесть на табурет лицом к двери. Один стул оставался свободным между столом и дверью.
Когда меня подвели к этой комнате, оба моих посетителя уже стояли возле двери и мирно беседовали, улыбаясь друг другу. Мне казалось, что подобные чересчур панибратские отношения между адвокатом и следователем, являющихся по сути противоборствующими сторонами, выглядят слишком вызывающими и противоречат истинной направленности их профессий. Но жизнь есть жизнь, и обоюдное влечение противоположных полов ещё никто не отменял. И мне пришлось с этим смириться, так как для обоих я был всего лишь средством улучшения их финансового положения. Мы поздоровались, и я, зайдя вовнутрь,  присел на прикрученную к полу табуретку. "Адвокатша" села на стул, а следователь пошёл и принёс для себя ещё один. Он достал из папки какие-то бумаги, положил их на стол и сказал:
-Максим Сергеевич, я вас надолго не задержу. У меня к вам буквально несколько вопросов.
Немного помолчав, он продолжил:
-Я полагаю, у вас имеется доступ к Уголовному Кодексу РФ?- как-то уж очень издалека, зашёл следователь.
-Да. Есть даже в камере свой. А что?
-Стало быть, вы знаете, что максимальная санкция по вашей статье, то есть максимальный срок наказания за преступление, в котором вы обвиняетесь, составляет двенадцать лет.
Я молча кивнул в ответ. Он снова сделал многозначительную паузу, видимо для того, чтобы я ещё раз ощутил всю серьёзность и тяжесть своего незавидного положения.
-Я не хочу вас пугать, но и особо обнадёживать тоже смысла не имеет. В общем, то, что вас ожидает, учитывая один эпизод тяжкого и один особо тяжкого преступления, это восемь с половиной, а то и девять лет лишения свободы. Это я вам говорю, основываясь на собственном опыте и на судебной практике, о которой я тоже имею неплохое представление. Даже учитывая все положительные характеристики, наличие двух детей и прочие обстоятельства, не думаю, что прокурор запросит меньше восьми лет. Вы можете, конечно, надеяться на какое-то чудо, но распространение у нас карается очень строго.
Он говорил спокойным, ровным голосом, всё так же свысока поглядывая на меня. Эмоций на его лице было не больше, чем у памятника воинам-освободителям, стоящего в парке у нас в станице. Я посмотрел на "адвокатшу". Её ничего не выражающие глаза и еле заметная "дежурная" улыбка лишь усугубили моё и без того невесёлое настроение. Увидев, что я смотрю на неё, она приняла серьёзный вид и закивала в знак согласия с тем, что говорит следователь. А он тем временем, справившись с прелюдией, подошёл к основному вопросу. Было очевидно, что такое животрепещущее вступление неспроста и за ним должно обязательно что-то последовать.
-Но с другой стороны, минимальный срок наказания по этой статье – пять лет.
"Вот. Это уже интересней. Что же последует сейчас? Неужели он осмелится огласить сумму, за которую можно будет "купить"  эти пять лет?"
-Наш суд, в принципе, довольно гуманен и всегда учитывает отношение заключённого к преступлению. Особенно при назначении срока наказания рассматривается тот факт, признаёт он свою вину или нет. Материалов по задержанию, которые передали мне оперативники, вполне достаточно, чтобы сколотить стопроцентную доказательную базу и посадить тебя (от чего-то он вдруг перешёл на "ты")надолго. Поэтому только от твоего решения  будет зависеть, насколько затянется твоё тюремное заключение. Короче говоря, не буду ходить вокруг да около, а предложу тебе ещё раз подумать о том, чтобы признать вину. Только в этом случае есть вероятность значительно сократить срок наказания. И себе жизнь облегчишь, и нам суеты меньше будет.
С этими словами он взглянул на адвоката. Но Юлия Вячеславовна  была, по-видимому, не с нами. Её голова была прочно занята своими, никак не относящимися ко мне и к моему делу мыслями. Всё, что её интересовало сейчас, это желание расстаться со мной и следователем и поскорее покинуть это мрачное заведение. В возможность хоть чем-то помочь мне она не верила изначально. К тому же те "крохи" – десять-пятнадцать тысяч, которые она в любом случае получит от моего отца, - не шли ни в какое сравнение с предложенным гонораром за другое явно выигрышное дело. Нужно было всего-то обеспечить формальное присутствие на судебном процессе, в котором роли и доли давно уже были распределены между всеми участниками заседания. Поэтому окунаться сейчас в суть моей проблемы и вникать в перспективы моего будущего ей хотелось меньше всего. Тем не менее, она должна была вернуться к возложенным на неё обязанностям в отношении меня и принять хотя бы какое-то участие в разговоре.
-Не будем забегать вперёд, Александр Михайлович. На данный момент мой клиент своей вины не признаёт,- нарочито серьёзным тоном произнесла она.
-К сожалению, уважаемая Юлия Вячеславовна, первичные документы оперативного задержания легко доказывают обратное,- выплясывая, словно самец перед самкой, отыгрывал свою роль "следак".
-Не имеет значения, - не уступала "Пэри Мэйсон в юбке" своему формальному оппоненту.- Материалы вполне могут быть сфальсифицированы, и я намерена доказать невиновность своего клиента.
-Это ваша правовая обязанность. Просто следовало бы более реалистично смотреть на вещи. Когда вы получите материалы дела, тогда поймёте, что перспектив у вас маловато.
-Вот когда получим, тогда и будем об этом говорить. А пока я руководствуюсь лишь теми показаниями, которые дал мой подзащитный, никаких разговоров о "сделке" идти не может.
Я смотрел на это представление и в душе горько усмехался тому, что эти люди, выполняющие функции играющих зрителей, вынуждены столь бездарно распалять свой талант и играть такие не впечатляющие своей искренностью роли. Было понятно, что весь этот спектакль предназначен только для меня. Но поскольку заказывать сценарий сейчас я был абсолютно не в силах, то мне лишь оставалось, стиснув зубы, наблюдать за этим действом.
-Хорошо. Смотрите сами. Просто вы же знаете, к чему в большинстве случаев приводит непризнание вины. Молодой парень, двое детей, раньше не сидел – думаю, длительный срок заключения вам ни к чему,- попытался даже изобразить заинтересованность следователь.- В общем, вы подумайте ещё хорошенько, стоит ли упираться, потому что говорю вам серьёзно: надеяться на что-то обнадёживающее здесь… бессмысленно.
Он поднялся и направился к двери. Остановившись около неё, он обернулся ко мне:
-Так что подумайте, Максим Сергеевич,- и взглянув на "адвокатшу", лучезарно улыбнулся ей,- до свидания, Юлия Вячеславовна.
-Всего доброго,- кокетливо улыбнувшись ответила она и добавила,- могли бы и подождать меня. Думаю, минут через пять я уже подойду.
-С удовольствием вас дождусь. До свидания, Максим,- попрощался "следак" и вышел.
-До свидания,- уже в пустоту ответил я.
-Максим Сергеевич, я понимаю, что вам сейчас тяжело представить последствия всего происходящего,- начала Юлия Вячеславовна, когда следователь ушёл.- И всё же мне надо твёрдо уяснить позицию защиты, которой мы будем вместе придерживаться. Сейчас мы бессильны, потому что нет никаких материалов, за которые можно было бы зацепиться. Но если там действительно так, как сказал Александр Михайлович, то положение серьёзное. Я не вправе настаивать, но может быть на самом деле, пока не поздно, есть смысл согласиться с обвинением. В этом случае можно хотя бы рассчитывать на минимальный срок.
"И она туда же. Похоже, это действительно заговор. Конечно же, они в одной "авоське". Как можно признать то, чего не делал?- недоумевал я.- Как она вообще может мне такое предлагать? Сама же только что сказала, что клиент, мол, вины не признаёт и тут же советует согласиться мне со всеми этими подставами. Они что все с ума посходили?"
-Какой ещё минимальный срок? О чём вы говорите? За что я буду сидеть? Только за то, что кому-то взбрело в голову меня "запустить". Меня это совершенно не устраивает,- я чувствовал, что начинаю закипать и могу ляпнуть что-нибудь неуместное.- Вы же адвокат. Придумайте что-то, что могло бы мне помочь. Вы ведь должны знать, как выходить из подобных ситуаций. Если вы не справляетесь…
Я запнулся на полуслове, не зная как закончить фразу так, чтобы не обидеть её, и в то же время, чтобы она поняла, что я не собираюсь мириться с её бессилием и некомпетентностью. Юлия сразу побагровела, посуровела, напряглась и…, видимо, всё-таки обиделась.
-Если вас что-то не устраивает, то я вам свои услуги не навязываю. Вы в любое время можете отказаться от меня и поменять адвоката,- зардевшись и не глядя мне в глаза, произнесла она.
"Начинается. Знает ведь, что мне обратиться больше не к кому, вот и набивает себе цену. Как меня всё это уже достало. Все норовят проявить свой гонор и характер, а страдать, естественно, мне. И здесь приходится эти дипломатические премудрости соблюдать".
-Да вы не так меня поняли,- начал пытаться выравнивать ситуацию я.- Никого я менять не собираюсь. Вы меня вполне устраиваете. Просто у меня в голове не укладывается всё, что происходит вокруг. И вы тоже меня поймите: предлагаете мне признать то, чего я не совершал. Вот я и нервничаю. Вы же знаете, мне больше не на кого рассчитывать,- ещё более мягко проговорил я.- Вы уж не бросайте меня в беде. Сидеть ну, очень уж не хочется.
Но было поздно. Лёд безразличия непроницаемой стеной застыл в её глазах. Моё недоверие к её профессиональным способностям оказалось слишком неприкрытым, и это, естественно, задело её.
-Ясно. Я поняла вашу позицию. В принципе, я так и предполагала, просто должна была ещё раз убедиться, что мы отрабатываем стратегию непризнания. На днях я встречаться с вашим отцом, подумаем, что ещё можно сделать.
Она поднялась. Я встал вслед за ней.
-Юлия Вячеславовна, не принимайте мои слова на свой счёт. Просто каждый день, проведённый здесь..,- сконфузившись, я снова не нашёл, что сказать.- Ну, вы понимаете.
-Да, я понимаю. Постараюсь сделать всё, что от меня зависит,- произнесла она тоном, никак не способствующему моему ободрению.- Всего доброго.
 -До свидания.
Она вышла, а через некоторое время за мной пришёл выводной и повёл обратно в камеру.
Ещё по пути на эту встречу я чувствовал, как поднимается внутричерепное давление, начинают стучать виски и болеть лобная часть головы. Сейчас же, подходя к дверям хаты, боль была нестерпимой. Никаких таблеток у меня не было и найти их где-либо тоже не представлялось реальным.
-Адвокат приезжал?- поинтересовался Сергей, когда я вошёл.
-Да. Со следователем,- кратко ответил я и направился к шконке.- Голова раскалывается. Посплю немного.
Завалившись животом вниз, я положил ладони под глаза. В таком положении боль хоть немного, казалось, становится слабее. Через силу заснув, я проспал пару часов. Весь остаток дня я чувствовал себя разбитым и измождённым, как будто из меня высосали всю энергию. И только ближе к ночи головная боль стала понемногу отпускать.
Последующие дни с незавидным однообразием стали сменять друг друга. Я всё больше стал приобщаться к "дороге", перенимая навыки, изучая карту и маршруты движения почты. А примерно через неделю Амин, будучи ГД, т.е. "главным дорожником" хаты, предложил окончательно "встать на дорогу". Это означало, что были распределены смены: кто когда стоит и за какие "кабуры" отвечает, кто на "тычковке", кто на решке, кому спать днём, кому ночью. Но в принципе все эти установки были чисто формальными, потому что каждому приходилось регулярно подменять друг друга.
Не испытавшему этого на себе может показаться, что ничего сложного здесь быть не должно. Но это только на первый взгляд. Когда же приходилось несколько ночей подряд прыгать, словно сайгак, от одного "кабура" к другому, то принимая, то передавая "мульки", "бандюки" и прочее, или же днём иногда подменять на решке дневных "дорожников", выслушивая за каждый недочёт массу нелестных нареканий, то временами посещала мысль о поспешности данного мной согласия. Но приходилось брать себя в руки и, стиснув зубы, пытаться достойно соответствовать возложенным самим на себя функциям.
Серьёзность и ответственность этого занятия нельзя недооценивать. Это почти как на воле: отправитель надеется на своевременную доставку посланной им почты, и получатель в свою очередь ожидает её появления с не меньшим нетерпением. Так и здесь: каждая "мулька", каждый "бандючок" должны быть правильно "затычкованы" и обязательно переправлены по назначению.
Подавляюще действовала на нервы и на психику в целом общая стрессовость ситуации. Как бы не хотелось, но заставлять себя не думать о сложности положения, в котором оказался я и все мои близкие, было невозможно. С одной стороны, выбрасывать из голоыв мысли, связанные с действиями и событиями, которые привели меня сюда, было бы слишком губительно и нецелесообразно.  Потому что лишь тщательный анализ и скрупулёзная компановка фактов происшедшего может быть могли бы хоть как-то помочь положительному развитию ситуации. А с другой стороны, психологическая нагрузка и давление, связанные с тяжестью свалившегося на меня бремени обвинения, не позволяли отвлечься или расслабиться хотя бы немного.
Сконцентрироватьсмя  или сосредоточить своё внимание на чём-либо было весьма непросто. Читая любую книгу или газету, попадавшуюся в хате на глаза, осознанное понимание прочитанного через пару-тройку предложений сменялось беспорядочной чехардой насущных, совершенно далёких от написанного мыслей. Всё моё существование было без остатка заполнено смятением и переживаниями по поводу исхода заведённого на меня исхода дела.
Но помимо нависшего над моей головой остриём гильотины вопроса о месте возможного проведения нескольких последующих лет, нынешнее положение вещей серьёзно усугубляло и без того крепко подорванную окружающей действительностью эмоциональную панораму моего восприятия. Колючки отчуждения и непринятия взглядов, способа общения, образа жизни и поведения тех, с кем мне вынужднно приходилось делить внешнее пространство, больно ранили и уязвляли моё представление об эталонах взаимодействия человеческих личностей. Замкнутое пространство, принудительнок заточение, вероятность длительного заключения, практически отсутствие бытовых и материальных условий существования, но самое главное - личная притязательность на самовыражение и противопоставление другим своего "Я" – всё это благоприятствовало ускоренному раскрытию личностных характеристик присутствующих и, как следствие, повышение конфликтности атмосферы.
На воле мы выбираем себе круг общения сами: по интересам, по общности взглядов, по отношению к различным вещам и к жизни в целом. Но сейчас, собранные волей судеб под одним потолком, не имея возможности избежать тесного контакта друг с другом, разница в мировоззрении и в социальном положении остро давала о себе знать.
Особенно мне нелегко было воспринимать поведение Мурата – этого типичного представителя касты "сыновей гор". Столь откровенное и неприкрытое лизоблюдство, услужливость, граничащая с раболепием, животное стремление угодить любым путём и безропотное сношение оскорблений с трудом удерживали меня от открытого проявления презрения к нему. Но скрыавть свою неприязнь было тяжело, и он это чувствовал. Поэтому наши взаимоотношения с ним приобрели статус "необъявленных боевых действий", этакая "холодная война" с использованием взаимных упрёков ипостоянным недовольством друг другом. Хотя, конечно же, так вести себя было нельзя.
Несмотря на то, что и Макс, и Арам частенько орали на него из-за его глупости, называя его дебилом и придурком – то он неправильный "пробой" даст, то "мульку" не "тычканёт", то вообще её потеряет – зато он самоотверженно изливал на них свою показную преданность, схожую с привязанностью собачонки к хозяину. А именно такое поведение, как известно, и приветствуется людьми, обладающими регалиями власти и полномочиями. Поэтому Мурат был у них на лучшем счету, чем я. Он упёрто, но безнадёжно пытался проявить свою значимость и способность хоть как-то влиять на людей. Некоторые из мужиков, неосознающие истинную слабость, трусливость и мелочность его душонки, оказыавлись у него на поводу и не противились выполнять какие-либо из его просьб: что-то подать, принести, сделать, убрать со стола и прочее. Видя, что такие номера со мной не проходят, и его наглость постоянно ударяется о стену моего самоуважения, он закипал и озлоблялся ещё сильнее. Порой доходило до того, что из-за его дерзости приходилось с ним серьёзно ругаться, чуть ли не до мордобоя. Останавливало лишь то, что "рукоприкладство в тюрьме неприемлемо". На это имели полномочия лишь смотрящие и то в исключительных случаях, когда "запоротый косяк" действительно заслуживал незамедлительного воздействия, т.е. применения физической силы. Ослушание этого неписанного "постулата о нерукоприкладстве" влекло к тому, что забияки, осмелившиеся поднять друг на друга руку, рисковали ещё и дополнительно "попасть под раздачу".
С большинством остальных арестантов у меня сохранялись относительно ровные, хотя в каждом персональном случае не похожие друг на друга взаимоотношения. Участие в "дороге" и способность дать отпор этому "шакалёнку", прихвостню "блаткомитета", которого они не редко использовали в целях проверки вновьприбывших, позволяли мне закрепить за собой ореол некой формальной неприкосновеннгости и в то же время избежать необходимости строить из себя крутого парня, живущего "типа по понятиям".
За те полтора месяца, что я провёл в хате "шесть-один", никаких положительных изменений в деле не произошло. Как я не надеялся на "подписку о невыезде", но мерой пресечения наказания на время ведения следствия было выбрано заключение под стражу. Юлия Вячеславовна написала кассационную жалобу, в которой опротестовывала это решение, но всё осталось без изменений. Следователь за это время больше не появлялся. "Адвокатша" приезжала ещё пару раз, но никаких хороших новостей не привезла – одни обещания. Я ещё повторил про видеозапись, которая велась при моём задержании: если милиционеры снимали всё, то на ней видно, что я ничего не передавал Юренко, следовательно, эта плёнка может быть доказательством моей невиновности. Но она не смогла её добыть. Ей, видите ли, сказали, что "запись делалась для показа в криминальной хронике по каналу местной ТРК и не приобщалась к материалам следствия". Вполне может быть, что этой плёнки уже и вовсе нет, но если мы хотим её получить, то надо делать запрос в информационный отдел этойц самой телерадиокомпании. Сославшись на то, что суд всё равно не станет рассматривать видеозапись в качестве доказательства, эта идея была отклонена за бесперспективностью её развития.
Наконец-то я связался с Вовой: тем самым Вовой, с которым мы работали у тёти Любы на Юбилейном МКР. Просто каждый раз, когда я пытался до него дозвониться, он или не брал трубку, или был  вне зоны действия сети. Я обратился к нему с просьбой выяснить хоть что-нибудь об этом Лёне Юренко, в первую очередь его домашний адрес и номер телефона. Через несколько дней он сообщил мне то, о чём я просил его разузнать. Я созвонился с отцом, чтобы поделиться с ним этой информацией, но оказалось, что моя суета в этом отношении была излишней. К этому времени материалы следствия уже были рассекречены и данные агента, проводившего "проверочную закупку", больше не являлась информацией, предназначенной только для служебного пользования. Юлия Вячеславовна передала их отцу, и он подумывал, как бы поэффективненй ими воспользоваться.
Угрозы и какие-либо силовые методы тут были исключены, так как подозрения в этом случае автоматически падали бы в первую очередь на нас. А вот предложить мирно пообщаться и попробывать убедить (при помощи, конечно же, финансовой заинтересованности) в необходимости пересмотреть свои показания, данные в ГНК, было весьма здравой мыслью. И отец даже созвонился с Лёней, но тот наотрез отказался встречаться с ним. Зато через некоторе время позвонил сам и стал пытаться по телефону выяснять, что же отец конкретно хотел ему предложить. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что подобная телефонная беседа была согласованна с сотрудниками ГНК, а возможно даже прослушивалась и записывалась. Поэтому об обсуждени вопросов материального стимулирования материального стимулирования не могло быть и речи. Осознав вероятную опасность последствий своих планируемых действий, а именно встреча с Лёней и предложение ему взятки, отец отказался от дальнейшего их рассмотрения. Надежда на изменение Юренко своих показаний и вообще на какую-либо помощь от него растаяла словно утренний туман.
Восьмого августа состоялось предварительное6 слушание, в ходе которого меня знакомили с составом суда и прокурором, представляющим обвинение. Поездка на это заседание – моё первое этапирование с СИЗО – показалась мне сущим адом.
 Стояла неописуемая жара. Даже ранним утром, когда я и ещё человек пятнадцать находились со мной в "стакане" в ожидании этапа, пот уже струился по лбу и по спине под футболкой. Когда же я вышел и окунулся в раскалённое солнцем пекло августовского дня, то сильно пожалел об отсутствии головного убора. Благо, ждать распредеоления по "автозакам" пришлось не очень долго – порядка 20-30 минут. Но и этого было достаточно, чтобы с непривычки впасть в измождённое, практически полуобморочное состояние.
Меня и ещё двоих этапировали в Октябрьский районный суд. Подойдя к "автозаку", я сразу же представил, что нас ожидает внутри этой духовки на колёсах. Стена ещё более горячего воздуха, чем снаружи, встретила нас, когда мы пробрались вглубь фургона. В нём было по одной крохотной будочке с правой и левой стороны и одна сплошная лавочка по всей длине торца. Дорогоа в суд заняла не более двадцати минут, но и этого времени вполне хватило, чтобы возле каждого из нас по луже от стекающего пота, а джинсы пропитались настолько, что их можно было выжимать. Спёртый воздух, нопоминающий атмосферу парилки, не позволял свободно дышать, а по выходу из "автозака" меня качнуло так, что охраннику пришлось поддерживать меня, чтобы я не упал то внезапно наступившего обморока.  Зато какая благодать была в подвале здания суда. Свежесть и прохлада, источаемая сплит-системой, стоящей в комнате дежурных, доходила и до крохотных двухместных "стаканов", в которых помещали обвиняемых.
Меня посадили в один из них с мужиком лет сорока. Татуированные руки выдавали в нём неоднократно сталкивающегося с этой системой уголовника. Мы познакомились, звали его Санёк. За то время, пока мы сидели вместе, он рассказал мне историю о том, как судьба, по его мнению, несправедливо обошлась с ним. У него самого двое детей и ещё один у жены от второго брака. Его первая жена погибла, когда старшей дочери было одиннадцать лет. Пару лет назад он сошёлся с новой женщиной. Благодаря проснувшивмся к ней чувствам, он решил полностью завязать с криминалом.
Всё шло хорошо, жизнь налаживалась, ничего не предвещало беды. Он работал на приёмке цветного и чёрного металла простым грузчиком. "Шабашки" и возможность дополнительного заработка обеспечивали ему хотя не феноменальный, но солидный и стабильный заработок, особенно, учитывая те нищенские зарплаты, которыми довольствовались его земляки. Приходилось работать по 16-18 часов в сутки не покладая рук, чтобы обеспечить своей семье достойное существование.
Однажды Санёк, уставший, возвращлся на своём "Москвиче" домой с работы. Кроме него в машине находился родственник его новой жены, с которым он работал вместе на "приёмке". Сам Санёк, судя по его словам, в этот деня спиртного не употреблял, а вот родственник, подвыпивший, дремал на переднем пассажирском сидении. И, видимо, сидевший за рулём Саша сам не почувствовал, как заснул, потому что автомобиль, цапанув обочину, кувыркнулся в кювет и, перевернувшись несколько раз, вста опять на колёса. Оба остались живы. Проезжающие мимо знакомые подобрали их и отвезли домой. А на следующий день родственнику стало плохо и его положили в больницу. А ещё через три дня тот скончался в реанимации. Хотя никто не подавал заявления в милицию, Саньку предъявили обвинение и завели уголовное дело. Сегодня должен состояться суд, где он окончательно узнает, что его ожидает.
Пришли трое сопровождающих, назвали его фамилию и повели в зал суда. Через пол часа настал и мой черёд. Мне надели наручники и повели на второй этаж.
Комната судебных заседаний мало отличалась от тех, которые я видел по телевизору. Всё это мероприятие – чисто формальная процедура – заняло не более пяти минут. Судья пердставилась сама, представила секретаря и прокурора, поинтересовалась, не имею ли я отводов, то есть не желаю ли отказаться от участия  кого-либо из присутствующих в следующем судебном заседании. Никаких оснований для этого у меня не имелось, поэтому состав суда был утверждён и назначена дата судебного слушания – 15 августа.
Юлия Вячеславовна даже не удосужилась появиться на заседании. Оказывается, она звонила в суд и предупредила, что если вдруг задержится, чтобы начинали без неё. Позже, когда я разговаривал с ней в комнате для переговоров в тюрьме, она сказала, что приехала буквально через десять минут после окончания суда. Такая вот трепетная забота о судьбе своего подзащитного.
Во время следующего телефонного разговора отец рассказал о недавней встрече с "адвокатшей". Ни о каких положительных изменениях она, естественно, сообщить ему не могла. Да и вообще: могла ли она хоть что-нибудь? Ко всему прочему, оказалось, что и её муж, и отец работают в милиции и занимают там непоследние должности. Одним словом настоящая "ментовская династия". О какой заинтересованности в моём оправдании могла идти речь? Ситуация зашла слишком далеко, и слепая вера отца в способности "молодого, а стало быть целеустремлённого и амбициозного" защитника не просто ние принесла ожидаемых результатов, но и заставила наконец-то сделать вывод о безвозвратно потерянном времени. Надо было срочно искать нового адвоката.
И всё же, одна новость, сообщённая мне отцом, хоть немного приободрила меня. Мой кум Роман, крёстный Алисы, работая менеджером в крупной Краснодарской компании по торговле бытовой техникой, посоветовал поговорить с одним своим знакомым юристом. Тот в свою очередь предложил связаться с адвокатом, специализировавшемуся по уголовным делам, который работал у него в организации. Отец встретился с ним, объяснил суть дела, показал имеющиеся документы, переданные ему "адвокатшей", и тот согласился заняться нашей проблемой.
Адвокат, Олег Викторовия, сразу предупредил, что на данном этапе сделать что-либо существенное или даже просто обещать что-то обнадёживающее, очень тяжело: слишком мало сделано и много времени упущено. Следовало постоянно писать ходатайства, жалобы, протесты по любому поводу. А сейчас, когда до суда осталась всего неделя, поменять ситуацию будет очень сложно. Через пару дней после моего разговора с отцом адвокат сам приехал ко мне в тюрьму. Нас провели в ту же крохотную комнатку-тамбур, где я встречался со следователем и адвокатщей.
Олег Викторович оказался грузным мужчиной лет тридцати шести, невысокого роста, с полным круглым лиццом и  чёрными вьющимися волосами. Одет он был в синие широкие джинсы, светлую рубашку без рукавов и чёрные остроносые туфли с пряжкой и цепочкой, напоминающие ковбойские "казаки". Говорил он с небольшой одышкой, и было видно, с каким трудом ему даётся переносить эту невозможную жару. Платок не исчезал из его рук, и адвокат постоянно промакивал им шею и лицо.
По его словам у него была общирная адвокатская практика и немалое количество выигранных дел. Так же как и отцу, он поведал мне о сложности данной ситуации и о сомнениях в отношнии положительных перспектив дела. "По крайней мере не врёт и не пытается зря обнадёживать",- подумал я. Оправдательного приговора добиться в нашем случае будет не просто сложно, а скорее невозможно. Рассчитывать на получение условного срока тоже особо не стоит.
-Поэтому лучшее, что мы можем сделать в данных условиях, это попробовать максимально сократить срок наказания. А потом уже будем работать с тем местом, где ты будешь "сидеть", ну, в смысле, в каком лагере. Ни сразу, конечно, полгодика придётся подождать. Но я думаю, раньше времени говорить об этом смысла нет,- такое вот резюме огласил Олег Викторович в окончании нашей первой встречи с ним.
Конечно, а что об этом говорить, когда и так всё понятно. Единственное, что может сейчас хоть как-то помочь – это деньги. Большие деньги! А где их взять? Я думал об этом с того самого момента, как оказался в тюрьме.
 Более года назад, когда разногласия по поводу ведения нашего хозяйства достигли своей критической точки, я решил выяснить, а есть ли спрос на этот земельный участок вместе с садом и зданием и сколько можно будет за него получить. Для этого я сделал небольшую видеозапись и фотографии всего хозяйства. Скинув всё это на диск и добавив туда текст с краткой характеристикой участка, указав продажную стоимость – сто тысяч долларов - и свой номер телефона, я отнёс эту информацию в несколько фирм по торговле недвижимостью. Кроме этого, попросил двоюродного брата Андрея разместить её на форуме в Интернете и стал ждать. Увы, желающих обладать этим райским уголком, сломя голову обгоняющих друг друга в стремлении приобрести его, попросту не оказалось.
И вот теперь этот вопрос уже значительно острее поднимался вновь. Надеяться на покупателя со стороны не было смысла, поэтому отец обратился к директору совхоза, а точнее ЗАО, на территории которого мы находились. Вразумительного ответа тот сразу дать не мог, но обещал подумать. Через несколько дней он сам позвонил отцу и сказал, что нашёл покупателя. Оставалось только поехать, посмотреть участок.
Решено! Будем продавать "фазенду". Два с половиной миллиона рублей с одной стороны солидная сумма, а с другой… Восемь лет работы, восемь гектаров земли, из которых четыре засажены яблоневым садом, начинающим плодоносить. Абрикосы и персики, вишня и черешня, груши и сливы, малина и ежевика – всего этого предстояло лишиться, зато кругленькая сумма в сто тысяч долларов, а следовательно по 33.333,333…$ на брата, стла бы "достойной" компенсацией вложенных усилий и потраченных лет. Но Женя так не считал.
Приведя сад в порядок, он привёз отца на "фазенду", чтобы показать, что они собираются потерять, веренее, продать. Он приводил массу аргументов, предлагая подождать хотя бы ещё пару лет, а после уже будет видно, есть ли смысл продолжать этим заниматься. Дело всей его жизни, точнее, нескольких последних лет, грозило рассыпаться словно карточный домик, с одной лишь радостью в восемьсот тысяч рублей, на которые даже нормальный дом не купишь. Но отец был непреклонен. Ещё до всего этого во время ссор и перебранок по поводу земли и работы на ней, из его уст неоднократно звучала мысль о том, что "если бы не ваша мышиная возня, не приносящая почти никакой прибыли, то я уже давно бы продал это висящее практически мёртвым грузом хозяйство и достроил себе дом". А особенно теперь под девизом помощи непутёвому сыну эта идея приобрела более вескую мотивировку, и упускать такой шанс он не собирался. Не хотелось бы умалять Женины заслуги и способности, но прочувствовав на собственном опыте всю подноготную работы на земле, могу без ложной скромности утверждать, что без моего участия хозяйство и вовсе бы пришло в упадок. Со временем и он это признал, смирившись с мыслью о продаже.
У брата на тот момент собственного жилья не имелось. Он жил у своей гражданской супруги, поэтому эти деньги были бы ему очень кстати. Так же он рассматривал возможность использовать их в качестве стартового капитала для вложения в какое-либо дело. Но отцу виделась эта ситуация, как всегда, по-своему. Дабы уберечь сына от заведомо бесперспективных и необдуманных трат, он, как и нередко прежде, своим волевым решением лишил Женю возможности распорядиться этим капиталом по собственному усмотрению. Как и любой заботливый и любящий отец, переживающий за судьбу своего чада, пообещав, кстати, отдать брату миллион рублей (так как тот больше всех сил и энергии вложил в это дело), папа заявил, что потратит эти деньги на приобретение жилья Жене, а уже остаток отдаст наличными. Ну, что ж поделаешь? Воля предка – закон. И брату не оставалось ничего, кроме как согласиться, тем более выбора-то у него и не было.
Стали искать подходящий домик, но это было не так-то просто сделать, особенно сопоставив категории "требования-возможности". Хотя в станице имелись два агентства по торговле недвижимостью, и можно было представить довольно полную картину относительно имеющегося предложения, но цены на дом были астрономически высоки, особенно учитывая желание потратить лишь часть суммы. Было рассмотрено множество вариантов, но все они по тем или иным причинам не представляли интереса: Или же это было добротное строение с удобствами, но от полутора миллионов и выше, или же не дорогая, но убогая, ветхая сараюшка.
И вот удача! Хороший отцовский знакомый, имеющий на тот момент жильё в соседней станице Новотитаровская, длительное время сдавал в аренду свой дом в нашей станице. Хотя это было всего лишь двухкомнатное саманное жилище, но зато оно находилось на асфальтированной дороге в трёх домах от центральной улицы. Но главным преимуществом этого предложения была цена, которую выторговал отец – пятьсот тысяч рублей. Жильцы были предупреждены и уже потихоньку собирали свои вещи, как вдруг позвонили люди, собиравшиеся приобрести "фазенду", и сообщили отцу, что передумали её покупать. И это мы узнаём меньше, чем за неделю до суда, когда новый адвокат уже озвучил отцу весьма солидную сумму, которую надо будет предоставить для вынесения более мягкого приговора. Больше таких денег взять было неоткуда. Оставалось надеяться только на чудо, но времени уже было катастрофически мало.


Звонки по телефону из тюрьмы носят весьма специфический характер, далёкий от обыденного телефонного общения на воле. Во-первых, всегда существует опасность изъятия телефонной трубки милицией, поэтому предпринимается максимум усилий по её сохранности и конспирации, чтобы "не попалить трубу". Во-вторых, присутствие чужих людей не позволяет в достаточной мере поделиться тем, что хотелось бы сказать в условиях приватной беседы. В-третьих, - это , конечно же, лимит времени, негласно установленный, но нуждающийся в соблюдении в надежде на "арестантскую сознательность", так как желающих позвонить и по делу, и просто от скуки всегда хватает, а "труба" в большинстве случаев одна на несколько хат. Поэтому многие возвращаются к старому доброму способу общения посредством почтовых писем.
Благо, время позволяет и можно не спеша, собравшись с мыслями поделиться со своим получателем самым сокровенным, чего не скажешь по телефону. Хотя и здесь имеется одно "но: все письма проходят обязательную процедуру проверки цензурой и надо всегда это учитывать. В своей жизни я написал немало писем. Одно время даже вёл обширную переписку с разными людьми из разных городов и даже из-за границы. Поэтому я взял ручку, тетрадный лист и написал любимой письмо: послание-исповедь, проникнутое благодарностью за одно то, что она есть на свете, и пропитанное печалью из-за того, что не могу сейчас находиться рядом с ней.
К тому времени, как я получил от неё ответ, меня и ещё троих мужиков разбросали по другим хатам. Я попал в сто шестьдесят девятую. Видимо, мои молитвы были услышаны, и моё нежелание оставаться в обществе тех, кто находился в сто шестьдесят первой, были приняты Всевышним как руководство к действию. Это была маленькая хатёнка на шесть спальных мест, т.е. три двухъярусных шконки – две справа и одна слева. Кроме этого, с левой стороны ближе к двери, на большей части деревянного стола, стоял крохотный холодильник, а рядом – телевизор. Само помещение было довольно узкое, не шире "транзитки", но размеры в данном случае играли последнюю роль. Главное – люди.
На тот момент там было всего четыре человека, стало быть, я – пятый. Лишь одному – Вове, смотрящему за хатой, – было больше тридцати. Он обвинялся в нападении на сотрудника милиции, грабеже и хранении оружия. Двоим другим – Антону и Сергею двадцати трёх и двадцати четырёх лет соответственно, - как и мне, предъявляли обвинение в сбыте наркотиков. Четвёртый же – Славик двадцати двух лет – обвинялся в мошенничество по статье 159. Его отец и он до этого работали вместе в одной стоматологической клинике, а теперь ещё и сидят в одном СИЗО, только в разных хатах.
Я пытался скрыть своё удивление. Увидев, что существуют такие маленькие хаты, я очень обрадовался, насколько вообще можно было радоваться в моём положении. Вот это по мне! Меньше народа – больше кислорода. Тем более что подобрались ребята, с которыми было легко общаться  и уживаться. Хотя, по правде говоря, длительное взаимодействие с кем бы то ни было рано или поздно обязательно вызывало у меня непреодолимое желание остаться в одиночестве. Появилась возможность отказаться от поедания этой ненавистной баланды, так как ко всем приезжали раз в месяц, а к некоторым и два. Даже когда заканчивались основные продукты питания, то чай, карамель, печенье оставались практически всегда, если, конечно, не доводить акт уничтожения всего съестного до фанатизма и хоть немного пытаться экономить.
В первый же день я встал на "дорогу", но здесь этот процесс выглядел совершенно по-другому. Единственный имеющийся "кабур" соединял нас с хатой семь-ноль, в которой и находился смотрящий за так называемым "тубкрылом", т.е. хатами, в которых сидят больные туберкулёзом. Связь с остальной частью корпуса осуществлялась посредством канатной дороги. Из личных свитеров и других вязаных вещей арестантов, распуская их на нитки, плели канаты необходимой длины. В данном случае он был около двадцати метров длиной. По центру крепился "конь" – кусок штанины от брюк, особым образом привязываемый вдоль самого каната, - в которого можно было положить за раз порядка блока сигарет. В дневные часы наша хата и та, с которой мы "катались", были соединены тонкой, но прочной чёрной нитью. Когда милиционеры, работающие в СИЗО, расходились по домам, к концу тонкой нитки привязывался канкт, который перетягивался в другую "дорожную" хату, и оставался в таком вот рабочем положении до самого утра. И начиналась "движуха". При помощи давно уже установленного кодового слова, "дорожник" той хаты, в которой собралась почта на отправку, кричал в зарешёченное окно этот самый пароль для привлечения внимания другого "дорожника". В данном случае это выглядело так:
-Кеша,- звал один из "дорожников".
-Говори, Кеша,- отвечал "коллега" из другой хаты.
-"Курить хочу",- выражение, обозначающее, что надо "прокатиться".
-Повремени,- просил подождать "дорожник", чтобы "отвязать своего коня", то есть развязать узел, удерживающий его часть каната.
Когда "конь" готов к отправке, "дорожник" кричит:
-Кеша, "кури",- и, придерживая свою часть каната в натянутом положении, потихоньку стравливает его партёру-"дорожнику".
"Груза" идут самые разные, начиная от канцелярии (ручки, "пастики", тетради), заканчивая "мульками", сигаретами, провизией.
Особый вид почты, который не требует отлагательства, помеченный дополнительными литерами "с/к" – спецконтроль или "б/з" – без задержки, всегда и везде был приоритетным. При отправке такого груза следовало предупредить: "Кеша, обрати внимание", так как степень ответственности в данном случае была особо повышенной. Вообще, тонкостей и нюансов в этом "ремесле" неимоверное множество, за один день всего не запомнишь.
Так как "дорога" оживала в основном в ночное время, то отсыпаться приходилось днём, хотя и в дневные часы иногда приходилось сниматься с "невидимки", цеплять "коня" и отправлять какой-либо сверхсрочный груз. Со временем даже установился график ночных и дневных дежурств: кто с кем в паре, кто на "тычковке", а кто, наоборот, "на отправке".
На удивление, время летело довольно быстро. В первой половине дня выводили на прогулку, которая проводилась на четвёртом этаже самого корпуса. Прогулочные дворики, размером примерно пять на десять метров, находились под самым солнцем, и лишь сетка с колючей проволокой, натянутая поверх голов, не позволяла хотя бы на секунду представить себе незарешёченное голубое небо. Времени на прогулку выделялось около часа. В некоторых двориках были турники, а в некоторых даже баскетбольные корзины. Мы сделали мячик из старых носков, обшили его и играли на прогулке в футбол или баскетбол. По возвращении в хату "полторашки" с водой, слегка прогретые жарой помещения, использовались нами в качестве душа.
Две или три недели никого новых в хату не заводили. Нельзя сказать, что наши взаимоотношения превратились в дружеские, потому что, по сути, все мы были слишком разными: были и ссоры, и выяснения отношений, но всё равно – это, несомненно,  было лучшее из возможного. Так же считали и те, кто появлялся здесь позже.
            Следующим за мной в хату "заехал" Руслан. Он пытался добраться сюда, на Кубань к отцу, из Абхазии, не имея паспорта, а для этого перешёл границу в запрещённом месте. Его поймали пограничники, и теперь ему предстояло отбывание наказания здесь – в России. Потом появился Вова. Ему было тридцать шесть лет и его так же, как и меня обвиняли в сбыте наркотиков. Он находился в тюрьме уже больше полугода и надеялся на оправдательный приговор, так как у него был хороший адвокат из Москвы. Его жена на тот момент досиживала последний год из трёх, присужденных ей за аналогичное преступление, в женской колонии на "тройке", находящейся под Усть-Лабинском. Молодой парень лет двадцати двух по имени Сергей, "заехавший" позже, обвинялся в хранении и изготовлении наркотического средства. У него в гараже нашли несколько "полторашек" с так называемой "болтушкой" – один из этапов приготовлении наркотика из семян мака. Но самым интересным из встреченных мной в тюрьме людей был Саня – здоровый, широкоплечий, светловолосый русский парень, атомная смесь интеллигентности, ума и силы. Он был высококультурно развитым юношей, лучше всех играл в шахматы и имел первый юношеский разряд по боксу. Общение с ним доставляло истинное удовольствие, у него действительно можно было многому научиться, многое перенять. Выходя на прогулки, я уговорил его давать мне уроки бокса, так сказать азы, необходимые основы. Не хотелось без толку терять время и целыми днями отлёживать бока. А помимо этого он был силён духом и крепок характером. Когда доходило до каких-либо споров или разногласий, он без труда, уверенно и очень логично расставлял всё на свои места и инцидент сразу же считался исчерпанным.
Весьма интересным способом отвлечения от всего окружающего стало для меня изготовление чёток в тюремных условиях. Этому хитрому искусству научил меня Вова. Для производства чёток требовалась пластмасса с бритвенных станков, ручек или зажигалок, лампадка, сделанная из бутылька из-под витаминов с растительным маслом в качестве топлива, фольга от пачек из-под сигарет, металлическая скобка от бритвенных "биговских" станков, алюминиевая ложка… и масса терпения. Скобка с одной стороны разгибалась, на неё наматывалась полоска фольги шириной два сантиметра, пластмасса прогревалась над огнём лампадки до плавкого состояния, накручивалась на скобку с фольгой и методом вращения по углублению ложки придавалась форма бубышки. После придания ей правильной, округлой, слегка вытянутой формы бубышка стягивалась со скобки, и её отверстие прочищалось от фольги швейной иголкой.
Практически все в хате поэкспериментировали с этим творческим процессом, дабы хоть как-то отвлечься и в то же время проверить и сравнить способности каждого, но до конца дело так никто и не довёл. У меня же первые чётки получились чуть хуже, чем лучшие Вовины, а глядя на мои последующие, он и сам признал, что в этом деле я его обошёл. Эка невидаль.
Желание человека сбежать от той объективной реальности, которая окружает его и зачастую заставляет чувствовать существенный душевный дискомфорт, преследует его испокон веков. Но когда он попадает в места лишения свободы, а стало быть в первую очередь в стрессовую ситуацию, то это желание усиливается многократно. Поскольку занести в тюрьму спиртное практически невозможно, то остро нуждающиеся в алкоголе заключённые, научились производить его в кустарных камерных условиях из того, что не являлось запретом.
Для этого нужен был серый хлеб, который выпекался здесь же в местной пекарне, и сахар. Но так как сахара позволялось передавать не более двух килограммов за раз, к тому же он не плохо расходился с чаем, то умудрённые опытом зеки пошли ещё дальше. Для этого использовали тот чай, который приносили  по утрам баландёры. По правде говоря, чаем это можно было назвать с большой натяжкой, так как это была слегка подкрашенная водичка, зато с сахаром. При необходимости можно было договориться с баландёром, который разносит пищу, и за сигареты взять хоть целое ведро. Дальше из этого чая при помощи нагревания кипятильником выпаривалась основная масса воды, оставляя лишь сахарный сироп. От хлеба отделяли корки, мякиш ломали или резали на кусочки и складывали в полиэтиленовые пакеты на пару дней до появления на них бело-голубых прожилок плесени. После этого хлеб раскладывали на половину простыни, обильно смачивали сахарным сиропом, укрывали второй половиной и выбивали из него дрожжи. Причём выбивали их в буквальном смысле слова, подпрыгивая и утрамбовывая ногами до формирования единой плотной массы. Потом весь этот пласт, находящийся в простыне, укладывали в тёплое место, в данном случае между двумя матрасами. По мере высыхания его снова ломали на куски и опять повторяли процедуру: вспрыскивали сиропом, отбивали и повторно укладывали в тепло. Затем уже окончательно высохший хлеб, когда он переставал нагреваться, ломали опять – эти кусочки и были хлебными дрожжами.
Дрожжи "заводились" в небольшом количестве сладкой воды до характерного выделения газов, после чего тёплая вода сироп и дрожжи смешивались в определённых пропорциях. Ещё пара суток и долгожданная бражка была готова к употреблению – алкогольный напиток по вкусу слегка напоминающий хлебный квас крепостью примерно 10-15 %. Весь этот процесс я проделал самостоятельно под контролем "профессионала", находящегося в соседней хате 170.
Основная причина, почему я, в общем-то, не пьющий ничего крепче пива, решил заняться этим наказуемым в здешних условиях мероприятием, заключалась в нескольких моментах. Во-первых, не давал покоя дух экспериментаторства, рвущийся из меня на волю. А во-вторых, приближалась дата, которая была очень важна для меня, и хотелось этот день отметить так, как велят нам старые русские традиции, т.е. при помощи дурманящего разум алкогольного опьянения, а попросту говоря – хотелось "забухать".
Приближалось второе августа – день рождения моего сына Дениса, которому в этот день должен был исполниться год. Одно то, что я не смогу поприсутствовать на этом празднике, уже сводило меня с ума. Поэтому единственное, что оставалось, это виртуальное участие в торжестве и поднятие бокала за здравие новорождённого прямо здесь, в застенках тюрьмы. Но даже и этому намерению не суждено было осуществиться. В связи с какой-то комиссией, приезжающей в СИЗО, по всем хатам прошёл "пробой" от смотрящего за тюрьмой о вероятности проверок и тотальных шмонов. Соответственно, было необходимо спрятать всё, что касается "заперта". К этому времени у меня ещё были только готовы дрожжи, и чтобы не ставить безопасность хаты под угрозу, их пришлось уничтожить, скинув всё на "дальняк". Поэтому день рождения отмечали с пацанами без алкоголя, символически "чокнувшись" варёной картошкой, которая "зашла" в тот день вместе с продуктами, привезённых Славику. И всё же я довёл начатое дело до конца, но уже немного позже – снова отбил дрожжи и поставил брагу. Напиться не удалось: для четверых пьющих количество в три литра оказалось недостаточным. Но это, в принципе, и не было самоцелью. Достаточно того, что "картинка сознания поменялась", а голова наполнилась лёгким, давно забытым хмельком.


О, Женщины… Какую всё-таки незаменимую, если не сказать фатальную и даже мистическую роль играют они в жизни каждого из мужчин.
Искушённые львицы, бедные овечки, дикие лани, белые вороны… Какими только эпитетами не наградила их сильная половина человечества, чтобы выразить своё неоднозначное отношения к ним. Но так же, как в мальчишеской среде в детские годы считалось едва ли не постыдным ухаживать за девчонкой с соседнего двора или параллельного класса, так здесь выглядело натурально "стрёмным" выставлять свои чувства к самкам напоказ мужскому племени. Все поголовно пытались предстать друг перед другом в образе Дон Жуанов, этаких крутых мачо, чуть ли ни ежедневно меняющих и осеменяющих наивных дев, которые  тут же становятся им верными рабынями. Зато сами на фоне их покорности непременно слыли холодными и беспощадными властителями. Хвалясь друг перед другом своими достижениями на любовном фронте и в тылу, каждый не упускал возможности посмаковать чувство собственной важности и значимости, признание которого своими соплеменниками было им необходимо как воздух и вода. Услышать слова восхищения и преклонения перед женщиной здесь можно было очень редко. Гораздо чаще речь шла об их подлости, неверности и глупости. Поэтому для многих женщины были попросту "куры".
А что же всё-таки их толкает на совершение преступлений? Каким образом и по каким причинам оказываются они за решёткой? По сути, всё то же самое, что и у нас: в основном убийства, воровство, наркотики, а вот о женщинах-насильниках или женщинах-разбойниках слышать не приходилось, хотя и такие случаи известны, ибо ничто человеческое им не чуждо. Их тянет к мужчинам, как и мужчин к ним. И, находясь в шесть-девять, мне довелось на личном опыте познать, насколько сильно тюремные стены заставляют биться нервные сердца девушек, столь остро нуждающихся в трепетном мужском внимании и общении.
На втором корпусе краснодарского СИЗО располагаются хаты "полуспец" (т.е. полуспециальные с повышенным уровнем комфорта, для "специальных" нужд), хаты медицинских палат, хаты "малолеток" и женские хаты, всем мужским населением тюрьмы называемые не иначе, как "курбарак". Хотя расстояние между корпусами было весьма значительным, и даже была натянута сетка, отделяющая их, но стремящиеся друг к другу  мужские и женские души не в силах остановить никакие препятствия и преграды. Обоюдное желание пообщаться давно уже привело к тому, что вечером натягивалась канатная "дорога", и можно было всю ночь обмениваться с невидимой собеседницей посредством "мулек" историями о своём прошлом, выдумывая различные небылицы, делиться своими сокровенными мечтами и желаниями, обсуждать различные темы. Помимо обмена "мульками" была возможность посылать небольшие "бандюки" размером с сигаретную пачку. Кроме самих сигарет в них обычно упаковывали чай, сахар, кофе, конфеты…
Никто особо не надеялся на искреннюю заинтересованность в своей персоне, прекрасно осознавая, что нежность фраз и вдруг проснувшиеся чувства, описываемые нередко в посланиях, являются лишь способом "развести" мужика на что-либо из "насущного". Но в то же время, солидарно признавая хитрость и коварство всего женского племени, основная масса мужиков со скрываемой за ширмой невозмутимость доверчивостью и ранимостью, используя оправдания типа "Да я один разок" или "Я с ними просто играюсь", с горящими глазами отписывали послания, отсылали "бандюки" и с нетерпением ждали очередной ночи, чтобы выйти опять "на связь" со своей "виртуальной принцессой". Проходящая мимо нас почта нередко давала возможность сделать вывод, что у многих переписывающихся "курочек" имеется в арсенале не один единственный "клиент". Но были и такие, которые не просили им ничего слать и, возможно, сохраняли верность только одному избраннику.
К тому времени, когда я появился в сто шестьдесят девятой, трое пацанов – Антон, Сергей и Славик – практически еженощно переписывались с теми из дам, кто так же, как и они сами, были не прочь скоротать ночку за ни к чему не обязывающему "трёпом". Иногда они показывали или зачитывали вслух особо интересные и заслуживающие внимания фрагменты "мулек", в основном таких, над которыми можно было посмеяться. Девчата (если не брать во внимание, что это могли быть и девушки, и женщины, а возможно даже и бабушки) жаловались на свою не сложившуюся судьбинушку, мужей-алкоголиков, мусоров-паскудников, а также рассказывали кое-что по "делюге", советовались или советовали м страстно ожидали нежного и трепетного к себе отношения. У некоторых правила игры устанавливались сразу, у других проверялось со временем, насколько далеко можно зайти в своих фантазиях и откровениях. 
У Антона на тот момент была самая длительная и животрепещущая переписка из всех. Несмотря на то, что его на воле ждала очень симпатичная девушка (сам лично видел фотографию), отношения с одной здешней девятнадцатилетней арестанткой дошли у них до того, что они всерьёз стали подумывать о соединении своих судеб узами брака. Антон и сам был парень видный, к тому же спортсмен, пловец, и, судя по его словам, пользовался большим успехом у девушек. Как-то Оксана, его девушка по переписке, прислала ему свою фотографию. Нелегко было поверить в то, что такую красавицу можно встретить здесь, в тюрьме: светлые, крашеные волосы, стильная молодёжная причёска, вызывающие своей красотой броские черты лица – именно то, что больше всего привлекало в женщинах Антона. Были подозрения (зеки склонны ставить всё под сомнение), что эта фотография может не иметь к ней никакого отношения. Но наши сомнения были развеяны, когда она в одном из ночных посланий написала, что договорилась пойти на следующий день на приём к стоматологу и обещала подойти к окнам нашей хаты. Самое смешное, что её тогда увидели все мы, но только не Антон. Он на свою беду в это время спал, а пока поднялся и подошел к окну, Оксане уже пришлось уйти. Она и впрямь не обманула: высокая, стройная, красивая девушка с фотографии была абсолютно материальна и действительно находилась в соседнем корпусе краснодарского СИЗО.
Спустя примерно неделю после моего появления в шесть-девять, партнёрша по переписке Сергея в своей очередной "мульке" поинтересовалась, а нет ли у нас в хате кого-нибудь, кто хотел бы пообщаться с её соседкой. Он предложил мне, и я, недолго думая, согласился: хоть чем-то занять время, забить голову и отвлечься от невесёлых мыслей. Я написал небольшое послание, в котором представился, поведал немного о себе, откуда, чем занимался, за что "закрыли", вставил в строки пару безотказно срабатывающих шутливых перлов, назадавал ей своих вопросов, запечатал, как полагается, и отправил. Через время пришёл ответ.
"Итак, она звалась Татьяной…" Да, её действительно звали Таня, а адрес в присланной мне "мульке" выглядел так: "В/х 169 Светлому От/х 88 Татьяна". Светлый – это я. Такую "погремуху" дали мне ещё в хате шесть-один, чтобы не путать меня постоянно с Максом – смотрящим за хатой. Только начавший расти после бритья волос на голове, ничуть не напоминал, что естественный цвет моих волос – рыжий. Меня это и самого немало удивляло и в то же время радовало. Первым меня называть Светлым стал Арам, а потом и все остальные, следуя его примеру, также свыклись с этим "погонялом". Меня оно вполне устраивало. Помимо напрямую отображающей связи с цветом волос, я улавливал в этом отождествление со своим внутренним миром, ну, типа как «светлые» из «Ночного дозора».
Татьяна жила в Майкопе, хотя сама была русская. В ходе последующей переписки она поведала мне, что ей уже известен печальный опыт пребывания в местах заключения. Шесть лет назад она освободилась из лагеря, где отсидела три с половиной года из восьми, присужденных ей по всё той же всенародно популярной статье «два-два-восемь». Её муж был наркоманом. Его мама, отбывая срок наказания в лагере, забеременела от охранника и родила его прямо там. Судьба подобных детей предопределена ещё до их рождения. Начав сидеть с "малолетки", он практически не вылазил из лагерей. Освободившись после очередного срока, он повстречался с Татьяной, которая доодури влюбилась в него и вышла за него замуж. А потом он опять сел. И она, поверившая его сказкам, что это последний раз, обещала его ждать. А кроме этого она, как верная и любящая жена, обязанная выполнять прихоти любимого мужа, стала вынуждена, рискуя своей свободой, доставлять ему наркотики в лагерь. Говорит, была молодая, глупая, доверчивая, верила, что ради неё он сможет со всем этим «завязать». Но муж, естественно, об этом даже и не думал. Когда он сидел в очередной раз, Таня уже полным ходом «грела лагеря», то есть тянула наркотики на зоны, опять же под влиянием его красноречивых убеждений в необходимости этих действий. Но сколько верёвочке не виться…  Прокурор запросил осудить её на десять с половиной лет после того, как её задержали на таможне с семьюдесятью килограммами маковой соломки. В итоге ей дали восемь лет. Но она не собиралась сидеть  так долго, стала изучать кодекс, законы, права, писать в надзорные инстанции. Ей сократили срок до пяти лет, а спустя три с половиной она уже была дома. Через некоторое время, не дождавшись месяца до своего освобождения, прямо в лагере скончался её муж, от которого у Татьяны осталась маленькая дочка. А еще позже посадили родную сестру Тани, обвинённую (какое совпадение) в сбыте наркотиков. Татьяна, уже неплохо подкованная юридически в этих вопросах, сама выступила в качестве адвоката на её процессе. И все-таки сестру «упрятали» на четыре года.
Но Татьяна не успокаивалась. Не желая мириться с тем беспределом, который творился в сфере расследования дел по статье 228. 1 и вообще с беззаконием, происходящим в области судебно-исполнительной практики, она создала общественную организацию «Матери в защиту осуждённых». Вместе с адвокатами, юридическими консультантами и с матерями заключённых они ездили по лагерям и оказывали юридическую помощь осуждённым, нуждающимся в ней. Но правоохранительные органы по прежнему не выпускали её из виду, а её нынешняя деятельность была как бельмо на глазу всей исправительной системы. О них писали в газетах, репортажи показывали по телевидению. Немудрено, что её при первом же удобном случае решили «убрать с трассы», используя для этого все тот же старый и проверенный способ с подбрасыванием наркотиков.
Татьяна долго не хотела говорить, сколько же ей на самом деле лет, но потом призналась, что ей тридцать восемь и даже прислала фотографию, где она стоит с дочерью и мамой. Таня не была полной, но имела пышные формы. Обесцвеченные вьющиеся волосы обрамляли её круглое, в меру привлекательное когда-то лицо, на котором отразился отпечаток пережитых тягот и мук. Меня она, бывало, называла «светленький», «маленький», «умненький», предлагала проконсультировать по «делюге». Я примерно обрисовал ей суть дела, но в ответ получил лишь прогнозы с несильно оптимистичными перспективами. Она, как и все, советовала сменить адвоката, не лениться изучать кодексы и любую другую юридическую литературу, а после того, как будет получено обвинительное заключение, следует особо обращать внимание на оформление сотрудниками ГНК первичных документов, ибо в них «мусора» довольно часто допускают ошибки, за которые впоследствии на суде можно будет зацепиться. Вообще же она настраивала на боевой лад, советовала не сдаваться и продолжать бороться. Писала Таня довольно грамотно, ошибок почти не допускала, умело строила предложения и обороты. Чувствовалось, что она знает и понимает то, о чём говорит и умеет чётко и ясно выразить это на бумаге.
Уже во втором своём послании я, не считая нужным скрывать от неё своё семейное положение, написал ей о том, что у меня есть жена и двое детей, что я их всех очень люблю и сильно скучаю. Она порадовалась за нас, сказав, что я счастливый человек, и пожелала моей жене дождаться меня в случае, если меня всё же осудят. Таким образом, установка границ  дозволенного была произведена, и мы продолжали наши с ней абсолютно безобидные ночные беседы на так сказать дружеском уровне. Я делился с ней воспоминаниями о своём прошлом, о взглядах на жизнь, об отношении к Миру в целом, о своём понимании предназначения и смысла жизни человека. Оказалось, что мы практически в одно время стали интересоваться и зачитываться литературой, позволяющей по-новому взглянуть на многие вопросы, касающиеся взаимоотношений людей, способов достижения своих целей, психологических самонастроек, существования Высших Сил, невидимых, но бесспорно оказывающих повсеместное воздействие на все процессы Мироздания. Таня в свою очередь писала о событиях, ставших роковыми в её жизни, о предзнаменованиях и знаках, предшествующих этим событиям, но не понятых ею вовремя.
В её не лёгкой судьбе и богатой биографии было немало интересных фактов, заслуживающих внимания. Бывало даже, что в минуты особого откровения, она делилась со мной такими деталями, о которых по её словам никому до этого не рассказывала. В основном это касалось тех девичьих грёз, которыми она была преисполнена в пору своих самых радужных, беззаботных  и счастливых дней.
Подобный опыт общения характерен и уникален тем, что мысли и идеи, которыми ты хочешь поделиться с собеседником, могут быть стократно перепроверены, отточено каждое слово, добавлена или удалена каждая реприза. Ты не видишь её, она не видит тебя. Вуаль непредсказуемости и недосягаемости помогает скрыть  обыденную скованность праздного общения, позволяет лишь мысленно создать представляемый образ, добавляя остроту недосказанности  и сладостно смакуя удовольствие от вытянутых тобой признаний. Подобные ощущения испытывают люди, общающиеся посредством Интернета, отправляя свои письма на e-Mail или «чатащиеся» online, то есть переписывающиеся в режиме живого времени. Болезненно зависимое от всепоглощающей власти компьютера поколение практически перестаёт пользоваться плодами реального мира, всецело – и душой, и телом – погружаясь в бездну столь манящего виртуального пространства.
В одну из ночей моё письмо Татьяне осталось без ответа. За несколько дней до этого она предупреждала, что её скоро могут назвать на этап и вывезти на лагерь, поэтому я предположил, что так и произошло. А на следующую ночь пришла «мулька» с её же хаты, но подписанная «Света». Эта Света извинялась за Танино молчание, объясняя это тем, что та сейчас целыми днями штудирует юридическую литературу, пишет жалобы, ходатайства, протесты, помогая соседкам по камере и девчонкам с других хат. Поэтому сил и времени на ночную переписку у неё просто не остаётся, и Таня сама предложила продолжить её со мной. Но мне, по правде говоря, не понравился этот стиль письма, безграмотность и общая безвкусица которого резко контрастировали с тем, что писала Татьяна. Практически сразу она попросила прислать ей сигарет – я послал, мне не жалко; потом у неё закончились тетрадные листы и паста – держи; дальше обнаружилась «острая нужда»  в кофе и сахаре, чтобы не уснуть ночью и оставаться со мной «на связи» - это был уже перебор. Я тактично ей дал понять, что такой возможности не имею и вообще свернул свою переписку с ней.
Позже появилась Надя. Ну, это вообще был клинический случай. Её обвиняли в непредумышленном убийстве, а дело было так. Они со своей мамой и сестрой сидели дома, выпивали. Набравшись до чёртиков, сестра набросилась с кулаками на маму, а Надя стала защищать её. Тут под рукой оказался кухонный нож, Надя схватила его… Дальше она ничего не помнила. Но факт оставался фактом: ножевое ранение в область живота, послужившее причиной смерти её сестры. Очень трогательная и душещипательная история, но ни она, ни особенно её «мульки», обращенные ко мне как чуть ли ни к её суженному и наконец-то найденному, не произвели на меня хоть какого-либо впечатления.
А ещё позже вместо Нади мне написала Оля, обезбашеная дамочка, остервенело заявляющая, что Надя не стоит моего внимания, и теперь она сама, то есть Оля, будет со мной переписываться. Но с меня было достаточно этого цирка. Я перестал отвечать кому-либо и «мульки» с «курбарака» прекратились. Ни особой радости, ни огорчения по этому поводу я не ощутил. Безразличие это тоже не то чувство, которое позволительно испытывать к людям, тем более к девушкам в такой ситуации, ведь они в какой-то мере делились со мной частичкой себя. Просто и мы, и они оказались в таких условиях, что поневоле стали самыми близкими в территориальном отношении друг к другу людьми. Никто ни на что не претендовал, потому что основной перспективой для всех была куда более длительная и отдалённая изоляция от противоположного пола. Скоротать время, облегчить бремя тягостных переживаний и, так и не встретившись, разойтись как в море корабли.
Корабль моей судьбы уже давно выбрал своё направление и отклоняться от заданного курса не собирался. Единственным истинным маяком моей жизни был огонь веры и любви, горящий в моём сердце и сердце моей любимой Алёнушки. Ничто иное для меня не имело ни малейшего значения. Когда я получил первое в своей жизни письмо от неё, волна самых противоречивых чувств и эмоций окатила меня с головы до ног. Невероятная радость, что я держал в руках весточку из дома от любимого и любящего человека, мучительно соперничала со жгучей болью в душе от прочитанных только что строк. Она тоже была безумно рада получить от меня письмо, но очень огорчена тем, что мы оказались в ситуации, в которой вынуждены общаться таким вот образом. Алёна очень надеялась, что письмо будет единственным и больше не будет необходимости писать, потому что меня скоро освободят, и я вернусь домой. Она рассказывала о чувстве одиночества и опустошённости, практически уничтожающем её, об апатии и безразличии ко всему, что казалось до этого таким важным. О том, что стала не в меру вспыльчивой и раздражительной, а в результате страдает сама и наши дети. Пыталась проанализировать и понять, почему, когда всё только начинает налаживаться и входить в нормальное жизненное русло, обязательно происходить что-нибудь такое, что напрочь выбивает из колеи и заставляет крепко призадуматься о Вселенской Справедливости. Бедняжка, она даже стала причину наших бед в себе, пыталась понять, что мы делали не так, кому же и где мы «перешли дорожку», и за что вообще нам такие наказания.
Но ничто не происходит в этом Мире беспричинно. Любая ситуация, каждое событие является звеном в череде закономерных, последовательных действий и мыслей. И если даже не брать во внимание влияние фактических событий, приведших меня сюда, то сбрасывать со счетов кармическую подоплёку и участие подсознательных программ, более чем активно вмешивающихся в реалии нашего существования, было бы с моей стороны весьма беспечно и неразумно. Но на тот момент осознание этих неоспоримых истин было у меня ещё лишь на начальной стадии своего формирования. Нет, особого возмущения или бунтарского непринятия этой реальности, казалось бы, столь жестоко обошедшейся со мной, в глубине души я, к своему удивлению, почти не испытывал. Бывали, конечно, вспышки злости и гнева, но в основном на себя, на свою глупость. Но эти эмоции и опять же не выносил на окружающих, а сдерживал в себе до их угасания. Но иногда, особенно в минуты обсуждения "гадских и ****ских" действий того самого наркомана Юренко, с чьей помощью я оказался здесь, мои эмоции выходили из-под контроля и поносил "на чём свет стоит" и его самого, и его родственников, и "мусоров", и всех таких же, как они.


В своих письмах Алёне я всячески пытался приободрить её, успокоить, избавить от излишних и бесполезных переживаний, стараясь в то же время не обнадёживать её беспочвенно. Вера и надежда – это очень важно. Без них безумно трудно преодолевать те беды и невзгоды, которые взваливает на нас Провидение. Но горькое разочарование от нереализованных ожиданий зачастую бьёт гораздо больнее, нежели просто гневное возмущение по поводу появления непредвиденных, исключительных обстоятельств. Не оставалось ничего, кроме как ждать, надеяться и верить. А ещё молиться. Алёна прислала несколько молитв, в том числе и "О заключённых". Кроме этого в одной из "Христианских газет", которые время от времени раздавали прямо в хаты, я выписал себе одну очень понравившуюся и выучил наизусть. С Божьей помощью я не сомневался, мы вынесем любые испытания.
Могу лишь представить, какие муки пришлось преодолеть Алёне, сколько всего свалилось на её хрупкие плечи. В станице поползли слухи. Через её родственников люди пытались выяснить, что же произошло по-настоящему. Алёна была настолько утомлена и вымучена неопределённостью грядущего будущего, что очень сильно исхудала, стала избегать людей и замыкаться в себе. Но её средняя сестра Наталья не давала ей отдаляться, приезжала к ней каждый день, заставляла не сдаваться и помогала морально переносить свалившиеся на неё неприятности. Но что может сделать даже очень близкий человек, пытающийся искренне помочь, когда душа от боли рвётся на части, разум от непонимания происходящего утрачивает былую остроту и резвость, а тело под влиянием лавины негативных эмоций перестаёт правильно функционировать, давая сбой своих физиологических механизмов.
Меня не было рядом. Я оставил её и детей, сам того не желая. Ни собственного дома, ни средств к существованию, ни какой бы то ни было конкретной определённости. Одна безысходность. Крах надежд на счастливую семейную жизнь, так рьяно и активно взращиваемую в последнее время, медленно, но неотвратимо надвигался всё ближе. Разлука была неизбежной, оставалось только выяснить, насколько затяжной она окажется.
Судебное слушание было назначено на пятнадцатое августа – спустя ровно два месяца после заведения уголовного дела. Я должен был позвонить отцу вечером до суда и узнать о перспективах нашего дела, о том, чего ожидать и как себя вести. На тот момент я знал, что денег ему так никто и не занял. А помимо этого случилось так, что сколько мы не просили, сколько не ждали "трубу" с семь-ноль, ни вечером, ни днём, ни даже утром  в день суда возможности позвонить домой так и не появилось. Я был сам не свой, не мог взять в толк, почему в то время, когда решается моя судьба, обязательно должно произойти что-то такое, что лишит меня доступа к получению и обмену столь необходимой мне информацией. Прямо какой-то злой рок, очередная насмешка Всевышнего.
За время моего пребывания в шесть-девять несколько человек, а некоторые уже и по нескольку раз, ездили этапами на суды. Они возвращались и рассказывали, что из-за отсутствия свидетелей или недостаточности материалов дела, или ещё по какой причине, вынесение приговора откладывалось до следующего слушания. Подобное могло произойти и со мной ровно так же, как я мог вернуться сегодня со сроком, превратившись из подсудимого в осуждённого.
Начав утро с душа и кружки кофе, специально припасённого для этого случая, я приготовил джинсы и футболку, чтобы при появлении выводящего быстренько одеться и отправиться с ним. На этап обычно забирали  ещё до утренней проверки, сегодняшний день тоже не стал исключением. За мной пришёл усатый прапор средних лет и лязгом замка разбудил спавших пацанов. Они пожелали мне удачи, я, как и положено, послал их "к чёрту", попрощался и отправился в свой очередной этап.
Народа в камере ожидания было ещё больше, чем в прошлый раз. Духота стояла ещё сильнее, клубы сигаретного дыма и запах потных тел дико раздражал обоняние. Сидеть было негде, поэтому приходилось стоять, практически касаясь друг друга, как в переполненном трамвае. Наконец, скрипнул замок, дверь открыли и, называя пофамильно, нас стали выводить.
Утреннее солнце прогрело атмосферу настолько, что сидя на корточках, было видно, как раскалённый асфальт превращает нижний слой воздуха в ожившую рябь. На этот раз восемь человек были названы со мной на этап в Октябрьский суд. Дорога туда была не менее изнурительной, чем на предварительное слушание, хотя везли нас туда уже на другом "автозаке", и через приоткрытое окно слегка проникал свежий воздух. Но всё равно футболки пришлось снять, и они повисли на наручниках, надетых спереди. Блаженная прохлада, грозящая ослабленному организму вероятностью простудного заболевания, встретила нас в подвале здания суда. Ждать пришлось около двух часов, пока я услышал свою фамилию, и, как и тогда, трое сопровождающих, слегка запутавшись на этот раз, кому идти спереди, а кому позади, повели меня вверх по лестнице в зал суда.
-Максим,- вдруг услышал я знакомый голос, когда мы уже поднялись и направлялись в помещение для слушаний.
Я повернулся направо и увидел отца. Он стоял в стороне и махал мне рукой. Рядом находилась Юлия Вячеславовна. Я приостановился и хотел было направиться в их сторону, потому что отцу пройти ко мне из-за ограждения, за которым он стоял, не разрешалось.
-Иди вперёд,- буркнул мне охранник, преграждая дорогу.
-Дайте хоть с отцом поздороваться,- возмутился я.
-Иди, я сказал. Не положено, озлобился молодой сержант и слегка ткнул меня в спину.
Строить из себя супермена смысла не было. Я слегка приподнял закованные в наручники руки в качестве приветствия и помахал отцу. В зале меня провели в небольшой закуточек для подсудимых с маленькой лавочкой на три четыре посадочных места. Сидеть не хотелось, насиделся за это время и в камере, и в "автозаке", и в "стакане".
Олег Викторович сидел напротив судьи спиной ко мне. Когда я зашёл, он повернулся и махнул рукой в знак приветствия. Я кивнул ему в ответ. В помещении помимо меня и адвоката находились двое охранников, стоящие слева, судья, сидящая за своей трибуной, секретарь за столом около окна, возле неё женщина государственный обвинитель. Одно из зарешёченных окон было открыто, и ветерок горячим зноем колыхал занавески. Во втором окне безжизненно скучал кондиционер со смотанным шнуром. "Неужели нельзя было позволить зайти хотя бы отцу. Это ведь не закрытое слушание",- недоумевал я про себя, но вслух говорить ничего не стал. Ни следователя, никого из оперов ГНК, ни присутствующих при задержании понятых, ни уж тем более самого Юренко в зале не оказалось.
-Так. Ну что?. Можем приступать?- осведомилась безликая, уже немолодая, с каштановыми волосами судья, листавшая до этого материалы дела.- Все готовы?
К чему готовы? Как будто сейчас будет дана команда "На старт" и ракета взовьётся в небеса. Но все задумчиво покивали головами, и судья продолжила.
-Слушается дело №110/07 подсудимого Вершинина Максима Сергеевича, 1978 года рождения, уроженца села Дутово, Коми, обвиняемого по статье 228.1, пункт "б", части второй в сбыте наркотического средства "марихуана" гражданину Юренко Алексею Викторовичу…
Она остановилась, подняла голову и взглянула на секретаря, а потом и на всех остальных.
-Я думаю, нет смысла дальше продолжать. Не будем тратить ни ваше, ни наше время,- обращалась она уже ко мне и к моему адвокату.- Подсудимый, вы признаёте свою вину в содеянном преступлении?
"Хороший поворот событий. Вину в чём? В каком ещё содеянном? И с каких это делов я должен её признавать? Что-то мне это совсем не нравится. Какую-то клоунаду здесь устроили. Ни свидетелей, ни закупщика этого, мать его так. И ещё хотят, чтоб я добровольно "загрузился" на этот бред? Совсем что ли из ума выжили?"
-Нет, конечно. Ничего я не признаю,- ответил я.
Адвокат резко повернулся ко мне и хотел было что-то сказать, но судья его опередила.
-Вы осознаёте, подсудимый,- немного оторопев, заговорила она,- что нам тогда придётся отложить слушание ввиду отсутствия свидетелей? А потом, когда они все соберутся и дадут свои свидетельские показания, я вам дам лет девять по совокупности преступлений, ну, в лучшем случае, восемь с половиной. Я что-то не пойму, вы этого хотите?
Последней фразой она обратилась к Олегу Викторовичу. Он вроде как только этого и ожидал. Всё это время он нетерпеливо сидел и смотрел на меня, как будто порываясь подойти и что-то сказать.
-Ваша Честь, позвольте я подойду к своему подзащитному,- поднимаясь, произнёс он.
-Конечно,- сухо ответила она.
-Максим,- начал адвокат, оказавшись возле меня. Он вплотную приблизил своё пухлое лицо и вполголоса, явно очень нервничая, заговорщицки  спросил,- вы что, не разговаривали с отцом?
-Нет. У меня не получилось с ним вчера связаться,- ответил я.
-Вот в чём дело. Тогда понятно. Он должен был сообщить вам, что здесь …э-э-э… всё улажено.
Не понимая, о чём он говорит, я с недоверием смотрел ему в глаза.
-Вам придётся поверить мне на слово. В общем, надо соглашаться с обвинением. Вам дадут в этом случае пять с половиной лет. Всё уже договорено,- ещё раз повторил адвокат. А уж когда отсидите полгодика в лагере, дело подзабудется, начнём работать прямо оттуда. Из лагеря обратимся в надзорную инстанцию. Это самый лучший вариант. Отсидите…ну-у,… год и десять, может быть два в худшем случае, и будете дома. Доверьтесь мне.
"Никогда не доверяй человеку, говорящему "Доверься мне",- фраза Арнольда Шварценеггера из популярного некогда блокбастера автоматически всплыла в моей памяти. Я не знал, что мне делать. Но надежда на то, что всё услышанное мной – правда, вера в лучший исход дела и просто желание побыстрее всё это закончить, заставили меня в очередной раз пойти у своей доверчивости. Как бы ни наделать глупостей. Была б возможность уточнить всё у отца.
-А почему отца сюда не пропустили?- всё ещё ставя под сомнение правильность сделанного уже подсознательно выбора, поинтересовался я у адвоката.
   -Так вот именно потому, что слышать этого никто не должен. Как бы закрытое слушание. Понимаете?– уже выходя из себя, но всё же сдержанно проговорил он.
   Я смотрел в его нервно мигающие глаза, залитые потом, который обильно струился по морщинистому лбу, на подрагивающий во время разговора желеобразный подбородок и мучительно силился понять, можно ли верить этому человеку. Ведь в принципе в его руках сейчас находилась моя судьба, а я его совсем не знал. Адвокаты – они же все ушлые, это ведь всем известно. Свобода – самое дорогое в жизни каждого человека. Поэтому  неудивительно, что её так часто делают предметом торга, все кому не лень, а адвокаты уже спекулируют ею в качестве посредников, не забывая, естественно, о своей материальной выгоде. И так испокон веков. Сейчас я возможно ставил на карту несколько лет своей жизни, которые предстояло провести вдали от всего, к чему я так привык. Вопрос был слишком серьёзным, чтобы позволить себе ошибиться в принятии  окончательного решения.
   -Ну, вы там долго ещё?– не выдержала судья, негромко разговаривающая о чём-то всё это время с обвинителем и секретарём.
   -Да, да. Сейчас,- повернулся к ней адвокат, а потом обратился снова ко мне, - Максим, ну что?
   -Хорошо,- кивая головой, ответил я.
   -Отлично,- обрадовался Олег Викторович, возвращаясь на своё место.
   Так по-видимому чувствуют себя, когда продают душу дьяволу. Но свет не померк, небеса не разверзлись, рога и хвосты у присутствующих не повырастали, и даже дурманящий запах человеческой лжи, корысти и лицемерия, едким натром пропитавший всё вокруг, не сменился вдруг удушливым зловонием жареного мяса человеческих тел, подрумянивающихся на адском огне.
   -Так что, подсудимый? Я повторяю свой вопрос: вы признаёте свою вину?– обратилась судья ко мне.
   -Ну, да,- нехотя, негромко ответил я.
   -«Ну, да» или «да»? Поточнее и погромче, пожалуйста. Секретарю надо фиксировать всё точно,- эта крашеная мымра как будто издевалась надо мной.
   -Да,- вздохнув ещё раз, повторил я.
   -Адвокат подсудимого, у вас есть, что сказать по существу?– обратилась судья к Олегу Викторовичу.
   -Да, конечно,- подскочил он, протирая лоб платком.
Он стал перебирать бумажки, лежащие у него на столе и перечислять все мои заслуги, которые должны быть непременно учтены при вынесении приговора: характеристики с места работы, с места жительства, от участкового, свидетельство о браке, о рождении детей, об образовании, мед-справка из пульмонологии о наличии у меня бронхиальной астмы и Бог знает, что ещё. Я смотрел на весь этот фарс с чувством презрительного пренебрежения и лёгким налётом равнодушия. Мне уже было всё равно, что они там говорят, какие доводы приводят и чем руководствуются.
   В который раз они уже разыгрывают этот спектакль – актёры и зрители в одном лице. Не удивлюсь, если по завершении этого представления они поднимутся, поснимают свои мантии, парики, начнут раскланиваться и одновременно аплодировать себе и друг другу.
   Опять это знакомое ощущение нереальности происходящего, как будто всё это не со мной. Вроде как я стою рядом, всё вижу, всё слышу и чувствую, но это совершенно меня не касается. Подобное я испытывал, когда лежал на асфальте лицом вниз, а рядом суетились сотрудники ГНК во время моего задержания. Да, не думал я тогда, что это зайдёт так далеко. Два с небольшим месяца прошло с того дня, а всё как сегодня. Лето уже подходит к концу. Вот и эти вершители судеб людских, с раздражением ожидающие обеда, где можно будет выпить по стакану холодной газировки или по чашке кофе, с нетерпением поглядывают на часы. Поскорей бы, думают они, закончить с этим и ему подобными неудачниками, забрать свои денежки и рвануть в отпуск на тёплый песочек к морскому побережью. А тут мы им поперёк горла в такое пекло со своими сроками: кому пять лет, кому восемь, кому пятнадцать - какая разница? Ну, что же поделаешь, извиняйте. Мы не напрашивались. Так уж вышло.
   -…Поэтому, Ваша Честь, прошу Вас, учитывая все эти смягчающие обстоятельства при вынесении окончательного приговора назначить для моего подзащитного наименьший срок наказания.
   -Пять с половиной лет,- как будто на аукционе душ, назвав свою цену, предложила она.– Но имейте в виду: это только если вы гарантируете, что не будете подавать кассационную жалобу, иначе у всех могут быть проблемы. Имеются ли возражения у обвинения?
   -Нет, Ваша Честь. Обвинение возражений не имеет,- поднявшись, сказала обвинитель и опять плюхнулась на своё место.
   Её эта комедия достала уже не меньше всех остальных. Даже судья почувствовала некую неловкость от её немногословности, но никак не отреагировала, а лишь продолжила:
   -На основании изложенного и руководствуясь статьями 307-309 УПК РФ, суд приговорил признать гражданина Вершинина Максима Сергеевича виновным в совершении преступлений, предусмотренных частью третьей статьи тридцать пункт «б», части второй статьи 228.1 УК РФ, части первой статьи 228.1 УК РФ. Окончательное наказание в соответствии со статьёй 69 части 3 УК РФ по совокупности преступлений путём частичного сложения определить в виде лишения свободы на срок 5 лет 6 месяцев, с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима. Срок отбывания наказания Вершининым М.С. исчислять с момента возбуждения на него уголовного дела, а именно с 15.06.2007.– Она подняла на меня глаза и спросила:- осужденный Вершинин, вам всё понятно?
   -Да, понятно,- ответил я.
-И ещё раз напоминаю,- обратилась она уже к адвокату,- что не советую подавать кассационную жалобу, иначе и у вас, и у нас могут появиться проблемы. При пересмотре приговора вы можете себе сделать только хуже: так как назначенный срок наказания и так невелик в рамках санкции этой статьи, то за мягкостью вынесенного приговора срок вам могут только увеличить. Я думаю, вам это ни к чему. Защитник, вам всё понятно?
-Да, Ваша Честь, всё понятно,- вторил адвокат, оживлённо кивая, явно довольный таким результатом.
-Вершинин, хотели бы вы сказать что-нибудь в своём заключительном слове?- дабы сохранить формальности, нехотя снова обратилась ко мне судья.
Я стоял и смотрел в окно. Очень подмывало оторваться по-киношному: "Да здравствует наш советский суд – самый гуманный суд в мире" Но я сдержался. В голове беспорядочным потоком проносились мысли, мешая сосредоточиться. Пять с половиной лет! Да это ведь позже, чем никогда! Неужели это реально, как такое может быть? Что-то пошло не так в моей размеренной, набирающей обороты жизни. Наверняка, могло быть и по-другому.
-Что тут скажешь?- произнес, наконец, я.- Вы же всё равно ничего не знаете. Да и зачем мне вам что-то объяснять? Просто вы не отдаёте себе отчёта в том, что творите, хотя давно уже всё решили. А ещё… Ещё очень хочется домой.

-  3  -

Тр-р-р… Глухим звоном прорезал утреннюю тишину старый, ещё "совдеповский" будильник. Я было приподнялся, чтобы отключить его, но Алёна опередила меня, щёлкнув маленький фиксатор.
-Привет,- прошептала она, и я ощутил её суховатые губы на моих и подавно пересушенных губах.
-Привет,- ответил я, не открывая глаза, а лишь податливо отвечая на её утренние заигрывания.
Мои руки скользнули вниз, но она ловко увернулась, выразительно, со звуком чмокнула меня последний раз в губы и бодро произнесла:
-Пора вставать.
Алёна поднялась и, соскочив с кровати, потянулась, задрав руки вверх и изгибаясь всем телом. Я жадно сверлил взглядом её аккуратную попку и раскинувшиеся по плечам взлохмаченные волосы. И она об этом знала. Грациозно повернув голову, она взглянула на меня и, кокетливо улыбнувшись, жеманно промолвила:
-Не смотри.
-А может, мы ещё успеем?- готовый наплевать на срочность сегодняшних дел, предложил я.
-Нет, милый, пора.
Она накинула халат и вышла. Голова побаливала от недосыпания, чувствовалась усталость и голод. Обрывки снов ещё витали в воздухе и, прежде чем подняться, я решил вспомнить, что же снилось. Вроде как снился большой дом, Алёна, рядом родители, её родственники, пацаны; что-то отмечают, но как-то не весело; я вроде бы и тут, но в то же время меня вроде и нет вовсе; непонятно.
Я глянул на часы. О, залёживаться действительно некогда. Умывшись и почистив зубы, я зашёл в кухню. Моя хозяюшка суетилась с завтраком: бутерброды уже были готовы, кофе и сахар рассыпан по кружкам, вода закипала в электрочайнике.
-И как ты всё успеваешь? Ты у меня самая лучшая, единственная моя. Дай-ка я тебя поцелую.
И обняв её сзади, я запустил свои руки ей под халат, положив их на тёплую грудь. Она, почувствовав моё растущее желание, ещё сильнее провоцируя, потёрлась несколько раз попкой о мою ширинку, и изящно выскользнув из моих рук, напомнила:
-Милый, ты уже опаздываешь. Вернёшься,- она чмокнула меня, не обнимая,- и тогда мы продолжим.
Я по быстрому закинул в себя бутерброд, запил его кофе и, поблагодарив Алёну поцелуем и крепким сдавливанием ягодиц так, что она аж вскрикнула, вернулся в комнату, чтобы попрощаться с детьми.
Денис лежал в своей кроватке, мирно посапывая, укрытый простынкой до половины. Руки его были раскинуты в стороны, одна нога поджата под себя. Потеребив слегка его белые, пушистые волосы, я перегнулся через спинку кровати и поцеловал его.
Алиса спала в другой комнате, свернувшись, как обычно, калачиком, почти прижав колени к груди. Я хотел было поправить простыню, сбившуюся в её ногах, как вдруг меня охватило ощущение, что всё это уже когда-то происходило. Так же как и сейчас, я стоял когда-то с протянутой рукой возле Алискиной кровати. Точно так же зашла Алёна и, увидев меня задумавшегося в такой позе, испуганно спросила:
-С тобой всё нормально?
Не желая расставаться с этим полумистическим чувством, я лишь неторопливо пожал плечами, как и тогда и… Всё. Оглянувшись по сторонам, я понял, что на этом моё предвидение ближайшего будущего прерывается.
-Да, всё хорошо. Просто сбой в программе,- ответил я Алёне, недоумевающе посмотревшей на меня.
-В какой ещё программе?- не понимала она.
-В программе "матрицы". Ну, знаешь, когда случается что-то, что тебе кажется уже происходило раньше. Я как будто был уже здесь, поправлял Алиске простынь, ты так же зашла и спросила, всё ли у меня в порядке…
Алёна не дала мне договорить.
-А, Де-жавю. Понятно. Давай, матрица, поторапливайся, а то ты точно опоздаешь,- поцеловав меня, сказала она.
Я всё-таки поправил на Алисе простынку и со словами "детишки-детишечки" нежно чмокнул её в щёчку. Опаздывать не хотелось, поэтому действительно нужно было спешить, чтобы побыстрее закончить уже с этим делом. Через час нужно было быть в здании ГНК на улице Суворова. Моя ласковая в очередной раз наградила меня страстным поцелуем и, пожелав удачи, проводила до калитки.
 До автобусной остановки, когда выходишь на дорогу, хоть в одну, хоть в другую сторону примерно одинаковое расстояние. Но идти на какую-либо из них смысла не было, потому что и "маршрутки", и попутки останавливаются в любом месте. Я встал там, где обычно дожидаюсь попутного транспорта, уверенный, что максимум 15-20 минут – и я буду уже на пути в Краснодар.
Автомобили – и отечественные, и иномарки – проезжали одна за другой, но все были переполнены, поэтому никто не останавливался. Вот на горизонте появилась "маршрутка". Я в надежде на то, что хоть она сейчас остановится и подберёт меня, вытянул вперёд правую руку. Но она оказалась переполненной и, даже не остановившись, проехала мимо. "Ничего,- подумал я,- дождусь следующей". Но и следующая, как назло, не стала останавливаться. Проехали несколько легковушек со знакомыми пацанами за рулём, но салоны их автомобилей были забиты до отказа, поэтому водители лишь разводили руками и виновато пожимали плечами. "Мне это уже изрядно не нравится. Они что – сговорились, что ли?" Вот и ещё две "маршрутки" не соизволили остановиться, хотя я практически вышел на дорогу, чтобы дать понять, насколько срочно мне надо уехать. Всё бесполезно. Прошло уже более полутора часов, а я всё ещё в станице. Отец там, наверное, рвёт и мечет, ожидая меня. Я уже давно вышел из себя и с гневом провожал каждую проехавшую мимо меня "тачку". Решил подождать ещё минут пятнадцать, и если никто не подберёт, идти домой. "Поехать в ГНК можно и завтра, и даже послезавтра. Плохо, конечно, что не могу сейчас связаться с отцом и объяснить ему причину своего отсутствия. Но кто ж виноват, что у него нет телефона. А вот и "маршрутка", почти пятнадцать минут и прошло. Остановится – еду, нет – иду домой". Мне даже показалось, что "ГАЗель" с табличкой маршрута на лобовом стекле, слегка начала притормаживать…, но и она тоже проехала мимо.
 Что ж, видно не судьба. Несмотря на сильно припекающее солнце, ледяные мурашки вдруг пробежали по моему телу. А ещё ощущение чего-то нового и непознанного тревожной волной окатило с головы до ног. "С чего бы это? Какое-то странное предчувствие. А может просквозило где-то, и сейчас поднимается температура",- успокоил себя я и не придал этому особого значения. Всё, можно было идти домой со спокойной совестью: пятнадцать минут прождал, "маршрутка" не подобрала, к тому же в ГНК сегодня я уже опоздал.
Перейдя через дорогу в направлении дома, я вдруг услышал звуковой сигнал легкового автомобиля, останавливающегося у меня за спиной. Я повернулся и увидел бордовую "девятку", за рулём которой сидел Саня – мой хороший друг с соседней станицы,- и приветственно махал мне рукой. Не оставалось ничего, кроме как опять переходить дорогу, чтобы пообщаться с ним. А ведь я уже почти ушёл домой.
-Здорово, Макс,- он высунул голову через окно водительской двери и протянул правую руку,- а мы слышали, что тебя "закрыли".
-Привет, Санёк,- я пожал ему руку.- Правильно слышал. Шесть дней в подвале отсидел, вчера вечером только домой вернулся. Представляешь, два часа сейчас здесь простоял – хотя бы кто подобрал. Только хотел уже плюнуть и пойти домой, тут ты подъезжаешь.
В это время сидевший на переднем пассажирском сидении в сторону руля наклонился Павел – двоюродный брат Санька, который до этого говорил с кем-то по телефону.
-Макс, привет. Тебя наконец-то отпустили? 
-О, Паша, здорово! И ты тут, а я и не заметил. Да, всё - "свобода нас встретит радостно у входа". Должен был час назад уже быть в Госнаркоконтроле, подписать там что-то и забыть про них всех, но никак не могу уехать.
-Так садись, поехали с нами.
Вот дурацкая ситуация. Пять минут назад был готов был ехать в душной, переполненной "маршрутке", а сейчас уже, настроившись идти домой, сомневаюсь, ехать или нет с друзьями на легковой.
-Вообще-то, я уже всё равно опоздал в ГНК и собирался остаться дома,- неуверенно начал я, всё ещё обдумывая предложение и целесообразность своего появления в городе.
Но тут с заднего сидения поднялся человек, спавший до сих пор, уткнувшись носом в обивку спинки сидения. Его присутствие в машине окончательно заставило меня развеять все сомнения и принять решение отправиться в город вместе с пацанами.
-А я слышу знакомый голос, думал, снится. Здорово, брат лихой.
Так всегда называл меня Вовчик, с которым мы работали на квартире у тёти Любы. Его сонные глаза и болезненное выражение лица красноречиво говорило о вчерашней битве с алкоголем. Кто кого победил, понять было трудно, но зная Вову не первый день, я не сомневался, что бился он отчаянно. Весь его внешний вид свидетельствовал об этом. И всё равно я был рад его видеть.
-Вовчик! Ты тоже здесь! Вот ты-то мне как раз и нужен. Ладно. Раз такое дело – поехали. Двигайся.
Я открыл заднюю дверь и уселся рядом с ним. От Вовы несло перегаром, как от заправского забулдыги. Несколько лет назад они все трое жили в Темрюке. Потом Санёк с Павлом переехали сюда, а Вова отправился в Краснодар со своим братом на вольные заработки. Время от  времени он приезжал к пацанам в посёлок погостить. Вот и вчера они засиделись компанией на берегу реки, где пели песни под гитару и, естественно, выпивали. Саня, зная, что с утра надо садиться за руль, не пил, Паша пил только пиво, зато Вова, будучи ярым "ненавистником" водки, её просто уничтожал, за что сейчас и расплачивался своим самочувствием. Но у нас с ним осталась незавершённая работа в квартире Тёти Любы, а кроме этого нужно было пообщаться по поводу того самого Лёни наркомана. Поэтому вопросы о проявлении милосердия к «ближнему своему», находящемуся в «постпраздничном» состоянии, я был вынужден отклонить по необходимости.
   -Ну, рассказывай,- начал Паша, повернувшись ко мне, когда машина тронулась.– Что у тебя там произошло?
   -Да я, Паша, честно говоря, сам пока до конца всего понять не могу. Вот сегодня в девять часов должен был быть в ГНК, думал, может тогда во всём окончательно разберусь. Неделю назад объявился должник мой – Лёня,- я повернулся к Вове, и тот понимающе покивал головой,- и предложил вернуть остаток долга – полторы тысячи рублей. Я, конечно, удивился, но ничего подозрительного в этом не заметил. Наоборот – обрадовался, совесть, думаю, проснулась у человека. Какой нафиг? Эта сука пришла, деньги сунула и бежать. Я ему говорю, чё ты так спешишь, пойдём, мол, пивка возьмём. А он мне, тороплюсь, пацаны на районе ждут, надо срочно ехать. Ну, ладно, думаю, иди. Только я подошёл к машине, тут-то всё и началось. Стоять-бояться, мордой в землю, наручники, понятые, все дела модные. Когда подняли с земли, обыскали, достали эти полторы «штуки». «Твои?» - спрашивает. «Мои» - отвечаю. «Откуда?». «Долг вернули». «Кто?». «Лёня». «Какой Лёня?» А хер его знает, какой Лёня, просто Лёня. Они тогда достают эту лампу ультрафиолетовую и список купюр. На каждой купюре «Сбыт» высветилось, ну, и естественно, номера со списком совпадали. Вот так.
   -Нормально. Почаще занимай деньги наркоманам,- поиздевался Саня, взглянув на меня в зеркало заднего вида.
   Он  в таких случаях редко скрывал свой сарказм по отношению к происходящему. Особенно, когда видел такую откровенную глупость и чрезмерную доверчивость.
   -Короче, лоханулся ты, одним словом. А что было потом?– продолжил он.
   -Потом – вообще весело. Повели меня обыск делать в колледже. А пока комнатку, где я отдыхал, шмонали, камеру выключили…
   -Так ещё и снимали что ли?– перебил Вова.
   -Ну, да. Всё как полагается: понятые, оформление, видеозапись. Так вот. Один «мусор» отодвигает диван и достаёт из-за него «пакет». Прикинь? И только потом зовёт оператора. Тот включил камеру, подошли понятые. Достал опер «пакет» этот, разворачивает, ну а там, разумеется, шмаль.
   -Твоя?– поинтересовался Паша.
   Я смотрел на него и пытался понять, шутил он или действительно мог такое предположить, но Павел, как обычно, был невозмутим.
   -Что – «моя»?– тогда спросил я.
   -Ну, шмаль?
   -Паша, ты прикалываешься, да? Действительно, что ли думаешь, что я такой обмороженный, чтобы приносить «ганджубас» в колледж? Я же всё-таки там работаю…, вернее работал.
   -Ну, откуда я знаю. Насколько я понял, одно другому не мешает.
   С одной стороны, он был прав. Случалось и такое, что я курил коноплю до или даже во время работы. Но это было на «фазенде», или на «шабашке» в доме у тёти Лены, или на квартире у тёти Любы. Хотя, по правде сказать, было пару раз и в колледже. Но и то – только вечером, когда я оставался в нём на ночь, и там уже никого не было. А приносил «шмаль» кто-нибудь из знакомых, заглянувших вечерком в гости. Но брать с собой и оставлять её в колледже, тем более в таком количестве, как достал тогда из-за дивана опер – такой откровенной глупости и дерзости я себе не позволял. Сам Паша «план» не курил, сигареты тоже, пил только пиво и то, очень редко и по возможности хорошее, короче говоря, вёл весьма аскетичный образ жизни. Поэтому, прореагировав поначалу весьма бурно на его реплику, я всё же, вздрогнув, спокойно, размеренно произнося слова, ответил.
   -Да, Паша, одно другому может особо и не мешает, но «шмаль» эта была не моя. Её мне тот «мусор» подкинул перед тем, как включили видеозапись. Понятно?
   Он кивнул головой. А я продолжил рассказывать о том, что происходило дальше: про допрос в кабинете ГНК; про ещё один «пакет», вынутый из сейфа и в наглую приобщённый в качестве «вещдока» по моему делу; про ночлежку в отделении милиции; про мировой суд и, наконец, про шесть суток в спецприёмнике на Садовой.
   -Так, а что сейчас – тебя полностью отпустили или ты под «подпиской о не выезде»?– высказал своё предположение Вовчик.
   Он пытался слушать внимательно, но было видно, что вчерашние возлияния не пошли ему на пользу и единственное, что его сейчас могло взбодрить – это бутылка холодной «Балтики №9», лучший по его мнению способ похмелиться и прийти в себя. Вообще он был весьма толковым и начитанным парнем, очень любил музыку, особенно регги, сам неплохо играл на губной гармошке и бас-гитаре. Правда, последнее время он всё чаще стал прибегать к помощи забвения, даруемого «зелёным змием». Его мятежная душа, не склонная к покою и бездействию, находящаяся в плену фрустрации и не желающая мириться со своим несовершенством, всё время пыталась конфликтовать сама с собой и со всем окружающим миром.
   -Нет, я не «под подпиской». А вот отпустили или нет – сам ещё толком не знаю. Я подписал «обязательство о явке» и должен в течении трёх суток явиться в ГНК, чтобы подписать там какие-то бумаги, что я, мол, не имею к ним претензий или типа этого. Там вроде бы разобрались и теперь обвинение выдвигают против самого Лёни. Понятное дело, что без денег не обошлось, да и тётя Лена помогла своими связями.
  - Кстати, Макс, ты извини, что не смог помочь тебе деньгами,- смотря на меня в зеркало заднего вида, сказал Санёк.– С нами за заказ ещё до сих пор не расплатились, сам сейчас на бензин занимаю.
-Да я понимаю. Всё нормально. Я же знаю, что вы тоже в шоколаде не купаетесь. Главное, что всю сумму вовремя насобирали. Теперь, если не «закроют», что, в общем-то, ещё под вопросом, надо будет опять искать работу, чтобы отдавать долги. Так что, брат мой,- обратился я уже к Вовчику,- надо будет нам с тобой пахать и днём и ночью. И завязывай бухать, ты сам знаешь, к чему это приводит.
   -Да я и не бухаю,- встрепенулся он,- просто вот по пацанам соскучился, приехал отдохнуть. Тебя ведь не было, а я там один всё равно сделать бы ничего не смог. Ну, а работать – я хоть завтра.
   -А может сегодня?– улыбаясь, спросил я.
   Этого он, конечно, не ожидал и, глядя на меня, силился понять, шучу я или говорю серьёзно.
   -Расслабься. Сегодня мы уже точно делать ничего не будем… Наверное. Но к тёте Любе надо всё равно заехать, узнать, может она уже наняла кого-то вместо нас. Ты лучше скажи, что ты знаешь про этого Лёню?
   -Да то же, что и ты. Пидор он завершённый.
   Об этом я знал и без него, но меня интересовало другое: почему он пришёл ко мне с мечеными деньгами, где он сейчас и что мне делать, если я его встречу?
   -А ты к тёте Любе заезжал после этого – после того, как меня задержали?
   -Да, заезжал один раз. Рассказал ей, что тебя пока не будет, когда ты появишься – не знаю, но объяснять ей ничего не стал. Просто сказал, что тебе пришлось уехать. Но она и не спрашивала ничего, как будто и так всё знала. Я забрал кое-что из своих вещей оттуда и сказал, что если ты скоро вернёшься, то мы быстрее всего приедем.
   -Отлично. Всё правильно. Не хотелось бы уходить от неё, не доделав всё до конца. Что нам там осталось? С балконом мы уже закончили?
   -Да. Единственное, что она просила – это приделать раскладывающийся стол со стульями к стене на балконе. Помнишь?
   -Вот она фантазёрка, взбредёт же такое в голову. Ладно, я думаю, с этим мы тоже справимся. А если нет, то Саню позовём. Да, Санёк?– обратился я к нему.
   -А что там такое?– поинтересовался он.
   -Да ничего особенного. Просто заказчица просит, чтобы мы сделали откидной столик и сидения, прикреплённые к стене на балконе. Чтобы, когда приедут её внуки с севера, они бы могли сидеть там, кушать, играть, рисовать. Мы и сами, конечно, справимся, но консультацию специалиста не против послушать,- с подчёркнутым уважением произнёс я последнюю фразу.
  -А-а, да проще простого,- отозвался Саня.
   Он работал в сфере производства рекламы с её последующим монтажом и установкой. Рекламные щиты, баннеры, плакаты, стелы, внешнее оформление заведений, оракал, полноцвет – всё это и многое другое не понаслышке, а на собственном опыте было ему известно уже в течении нескольких лет. Поэтому, услышав поподробнее, что именно хотела видеть тётя Люба у себя на балконе, Саня дал чёткие рекомендации, из чего и как быстрее и проще это сделать. Сейчас он как раз ехал к себе на работу, хотя был уже далеко не ранний час. Паша работал у себя в посёлке, но сегодня у него был выходной, и он направлялся на свидание со своей подружкой в Краснодар. Вова, если бы я его не встретил, возвращался в город на съёмную квартиру, не имея на сегодняшний день никаких конкретных планов.
   Мне же появляться в ГНК сегодня было уже действительно поздно, и я решил перенести этот визит на завтра. Но, чтобы поставить в курс отца и сообщить ему о причине моего сегодняшнего отсутствия там, я позвонил маме на «домашний» и всё объяснил, заверив её, что завтра обязательно поеду в ГНК сам. Я знал, что хотя у отца и нет «мобилы», но он, видя, что я не приехал, обязательно найдёт возможность позвонить или мне, или маме домой. После этого я набрал номер телефона Алёны и ей тоже поведал, как обстоят дела, с кем и куда я сейчас направляюсь.
   Утренние пробки остались позади, и мы уже въехали в Краснодар, залитый летним солнцем и пьянящий очарованием обнажённых женских ножек, так вызывающе выставляемых напоказ всем желающим. Мы слушали негромкую музыку, доносящуюся из весьма неплохой аудиоаппаратуры Саниного автомобиля, восхищались мастерством Создателя, не скупясь на пошлые эпитеты в адрес проходящих мимо красоток и обсуждали «мусорской» беспредел, заполонивший город и не дающий житья рядовому, безвредному «планокуру».
   С этими тремя парнями меня связывало очень многое. Мы не один год знали друг друга, имели массу общих воспоминаний и впечатлений. Поэтому встреча с ними была для меня очень приятным началом дня, особенно после недели, проведённой в заточении. Мы попрощались с Саней и Павлом и вышли с Вовой на трамвайной остановке, чтобы уже на общественном транспорте добираться с ним на наш незавершённый объект.
   У Вовчика на тот момент не было вообще своего «мобильника». Но он зато, благодаря этому факту, весьма неплохо научился запоминать телефонные номера наизусть. У меня же номера тёти Любы никогда и не было. А вот сегодня, когда он понадобился, чтобы узнать, есть ли нам смысл вообще приезжать к ней, с памятью Вовы вдруг случилась беда. Набрав три варианта номера, которые по мнению Вовчика могли бы принадлежать тёте Любе, я ни на одном из них не услышал её голоса: по двум номерам я «попал не туда», а одного номера вообще не существовало. Этот факт немало расстроил Володю, вдовесок ко всему ещё и я не удержался и грустно пошутил по этому поводу.
   -Вова, это плохой признак. Тебе нужен или новый телефон, или новые мозги.
   Я знал, что иногда перегибаю палку в выражениях, в шутках, в несдержанности по отношению к нему, но он мужественно переносил эти издержки наших с ним взаимоотношений. Иногда же его своеобразное поведение просто выводило меня из терпения. И когда я нервничал, кричал, ругался, он по-философски и самопожертвенно заявлял:
-Да, я не совершенен. Но зато я буду завещать своё бренное тело для вскрытия в целях анатомических исследований, и, может быть, тогда человечество обретёт новую, неизвестную доселе вакцину от всех болезней.
Вот в этом весь Вова: если при жизни не удастся проявить себя, так хотя бы принести какую-то пользу обществу после смерти.
Мы поднялись на лифте на четвёртый этаж, на котором проживала тётя Люба. На звонок в дверь никто не открыл, но к нашей радости ключ от квартиры оказался там, где мы его обычно оставляли. Женская беспечность порой граничит с безрассудством. В квартире всё выглядело так же, как и тогда, когда мы были здесь последний раз. Оставалось внести небольшие штришки в убранство комнаты, дополнить интерьер элементами дизайна, расставить всё по своим местам – и можно будет заселяться и жить.
Дверь на балкон вела через кухню. Мы вышли на неостеклённую лоджию, чтобы еще раз взглянуть на плоды своего труда и уже по месту прикинуть, где будут находиться откидные стол и стулья. Без особого энтузиазма мы взяли рулетку, произвели замеры, записали сколько и чего нам понадобиться и принялись любоваться открывающимся с высоты видом. По окончании всех работ в квартире хозяйка собиралась ставить металлопластиковые окна и сюда. Но сейчас жаркий летний воздух отбивал всякую охоту что-либо делать. Что и говорить, а с видом из окон тёте Любе, несомненно, повезло. Всего пара сотен метров отделяло дом от реки Кубань, за которой на том берегу раскинулись поля Адыгеи. Чуть правее от дома на берегу располагалась большая площадка, вымощенная плиткой и отгороженная от воды перилами. На обширной территории этой площадки стояли несколько лавочек, неподалёку ожидали темноты уличные фонари. Место идеально для прогулок и вечерних свиданий. По реке – то в одну, то в другую сторону – ходил белый прогулочный катер с веселящимися на борту людьми.
-Пивка бы,- как бы невзначай обронил Вова.
-Да, пива бы я тоже выпил с удовольствием,- вздохнув, поддержал его я.
Причин, по которой следовало бы отказаться от закравшегося желания, было несколько. Во-первых, мы приехали работать, а пить пиво до окончания работы было не в моих принципах, хотя ни работы, ни работодателя фактически пока не было. Во-вторых, я не исключал возможность того, что мне придётся забирать сегодня свою машину со стоянки у колледжа, где я её оставил неделю назад, но ключи, насколько я знал на тот момент, находились у отца. А в-третьих, не маловажным сдерживающим фактором была финансовая сторона этого вопроса, решение которого было обратно пропорционально связано с наличием денег в моём кармане.
Имея жену и двоих детей, но не владея, к сожалению, безлимитным банковским счётом, мне временами приходилось идти на сделку с совестью в расставлении приоритетов в приобретении товаров общесемейного пользования и удовлетворении моих собственных мужских прихотей. Но я оправдывал подобное потакание своим желаниям тем, что мог с гордостью заявить об отсутствии более финансовозатратных привычек, столь свойственной основной массе мужского населения. Я не пил спиртного, да и пивом не злоупотреблял, не курил сигареты, не «западал» на других женщин и уж тем более не тратил денег на них или на проституток с саунами, хотя все эти привилегии (или их вариации) так называемого истинного мужчины, являлись неотъемлемой частью жизни практически любой известной нам семьи.
Но сейчас  вопрос финансового неблагополучия стоял слишком остро, особенно на фоне тех задолженностей, которые внезапно свалились на наши, точнее на мои, плечи. Мысль о долге в сто тысяч рублей не позволяла расслабиться, держала в постоянном напряжении, заставляя контролировать все свои потребности и расходы. Поэтому даже 50 – 100 рублей становились суммой, потеря которой как никогда ударяла по карману.
И несмотря на это, я был близок к тому, чтобы поддаться искушению и потратить часть имеющихся у меня денег на столь любимый и мной тоже напиток. Последней каплей, заставившей меня окончательно сдаться, стала Вовина фраза:
-Слушай, Макс. А давай ты мне займёшь, я куплю нам пива, а отдам потом с первого заработка.
Я взглянул на него, улыбнулся и ответил с иронией в голосе:
-Ну, если потом отдашь, тогда, конечно, пойдём.
Я не имел в виду ничего обидного для Вовы и ничуть не сомневался в его искреннем намерении при возможности вернуть мне потраченные деньги, хотя я, конечно, не взял бы с него ни копейки. Но иногда мой юмор и наполненные сарказмом шутки балансировали на грани допустимого. Но дружеские отношения между давно знающими друг друга людьми тем и отличаются от любых других, что зачастую позволяют использование острот и вольностей, недопустимых при общении с теми, кого не знаешь настолько хорошо, чтобы можно было «отвесить» дружеский подзатыльник, «приколоться» над его причёской, одеждой или подружкой или отпустить в его адрес какое-нибудь бранное словцо. Порой меня удивляло, как Вова переносил мои загибы по отношению к нему, которые проявлялись временами в виде ругани, претензий или повышении голоса. Он был хороший, отзывчивый, добрый парень. Но, как известно, хороший парень – не профессия. Ему здорово недоставало самодисциплины и умения противостоять злоупотреблению вредным привычкам.
Вовчик не раз благодарил меня за то положительное влияние, которое я оказывал на него. Говорил, что даже и не подозревал, что способен трудиться столь продуктивно по стольку часов в день. Несмотря на то, что это именно он привёл меня на этот объект и познакомил с тётей  Любой, основные переговоры по вопросам ремонта и оплаты вёл я. Он облегчённо вздохнул, сбросив с себя нелёгкое бремя ведения подсчётов и освободившись от необходимости оглашать заказчице сумму нашего заработка. Этот процесс вызывал у него определённую сконфуженность  и внутренние душевные терзания, как будто он не зарабатывал эти деньги, а брал их у неё незаслуженно.
Хотя на этой квартире мне пришлось пересечься с человеком, так непорядочно поступившим со мной и ставшим причиной множества проблем, в том числе и финансовых, я всё равно был благодарен и Вове, и тёте Любе, и проведению за то, что оказался в этом месте. На данный момент имелось ещё два объекта (один в этом доме, один – в соседнем), на которых нам было предложено заняться ремонтом. И я не сомневался, что с помощью работы на них, будет расти наш профессионализм, повышаться качество отделки и, соответственно, увеличиваться наши заработки.
-Макс, ну, ты как, нормально?– вырвал меня из забытья Вовин голос; он вышел из ванной, вытирая вымытые руки и лицо полотенцем.- Ну, мы идём? Я думал, ты уже обулся.
-Куда? А, ну да. Сейчас.
Я всё еще стоял на балконе, наслаждаясь очарованием летнего уличного пейзажа, и, захваченный врасплох, не мог в одно мгновение привести мысли в порядок.
-О, я смотрю тебя нормально так зацепило,- улыбаясь, отметил Вова, видя, как я пошатнувшись вышел с балкона.
-Да, нет. Всё путём. Просто пригрелся на солнышке, забыл обо всём, - я вовсю улыбался, наслаждаясь состоянием безмятежной отчуждённости и благодатного отрешения от всего окружающего мира, восторгаясь налётом лёгкого безразличия ко всему происходящему вне меня.
Но в то же время, противоречиво вплетающееся в это ощущение обострённое чувство реальности, многократным зуммом выхватывало сознание из панорамы зелёно-голубых тонов, заставляя фокусировать своё внимание на мрачноватых реалиях будничной повседневности. Причиной такого неоднозначного состояния была выкуренная нами несколько минут назад анаша. Изменённое состояние сознания и поменявшаяся картинка реальности «высадила» меня сначала на «тупняк», потом на «умняк», а теперь еще и на «сушняк», который мы и собирались сбить пивом. «Пятку» этой конопли мы совершенно неожиданно для себя обнаружили в углу антресоли, куда я «заныкал» её несколько недель назад на чёрный день. По правде говоря, полной неожиданностью это не оказалось, т.к. именно смутные предположения о её существовании и заставили нас заняться поисками. На лицо была стандартность и практически анекдотичность «планокурской» ситуации, когда ты знаешь, что припрятал куда-то «шмаль», но память упорно отказывается тебе подсказывать, куда именно. Или ты помнишь, где она должна быть, но сомневаешься, осталась ли она там или нет. Вообще, «не помню», «не знаю», «сомневаюсь» и «задумался» - основные спутники последствий действия конопли на организм человека в целом и на мозг в частности. Поэтому, стоя на балконе, войдя в своеобразный каннабиодный транс, отбросив прочь тревожные переживания, я с таким воодушевлением и наслаждением пустился в размышления. Но надо было возвращаться обратно в реальность.
Собравшись с мыслями, я первым делом позвонил домой, чтобы узнать, вернулся ли отец. Он сам взял трубки и сказал, что прождал меня до двенадцати часов в здании ГНК, после чего «плюнул на всё» и уехал домой. Я объяснил причину своего непоявления и пообещал, что завтра с утра сам отправлюсь туда. Судя по его словам, необходимость его присутствия в ГНК отпала, всё было улажено, деньги ушли по назначению.  Мне по-прежнему было необходимо лишь появиться там, чтобы оставить свои автографы в каких-то бумагах и позабыть, что вообще появлялся в этом месте, как о страшном сне. Ключи от моей «пятёрки» были у него дома, поэтому сесть сегодня за руль мне уже «не светило».
Но одна мысль, не дающая мне покоя с момента самого задержания, особо остро терзала моё задетое самолюбие – мысль о торжестве справедливости. Мало того, что я безосновательно отсидел шесть суток в подвале, так ещё мы лишились ста двадцати тысяч рублей, которые мне теперь надо будет зарабатывать и раздавать долги. Очень хотелось почувствовать себя супергероем, способным сразиться с системой, которая изначально по определению создана как непобедимая.
-А что если рискнуть «раскачать» эту тему и попробовать вернуть деньги. Обращаться в милицию смысла нет - это звенья одной цепи беззакония: дело будет сразу замято, и можно сделать себе только хуже. ФСБ – структура посерьёзнее, но тоже сомнительно, что они истолкуют ситуацию в мою пользу. «Федералы» не станут «баламутить воду», чтобы причинить серьёзные неудобства по сути родственной правоохранительной структуре. Прокуратура – то же самое. Если она и возьмётся рассматривать это дело, то результат не сложно будет предугадать: разбирательство жутко затянется, и в конечном итоге мои доводы окажутся несостоятельными, а действия ГНК вполне законными и обоснованными. Попробовать привлечь на помощь «четвёртую власть» - СМИ? Независимо, а ещё лучше оппозиционно настроенные издательства и каналы, я думаю, могли бы заинтересоваться этой информацией. Но всерьёз надеяться на их объективность и всесилие тоже не стоит. Если поднимется вопрос о дискредитации сотрудников такого ведомства, как ГНК, то даже газетчики вряд ли захотят продолжать схватку против такого матёрого монстра. Журналисты – тоже люди. И мало кто из них откажется от предложения оставить это расследование в обмен на пухлый пакет, набитый долларовыми купюрами, или не струхнут под угрозой физической расправы, что тоже практикуется сплошь и рядом. Истинных правдолюбов и правдоискателей сейчас практически не осталось. Кому охота страдать Бог весть за что, за иллюзии, живущие лишь в идеализированных фантазиях оптимистичных романтиков. Суровая жизненная реальность, братуха, устанавливает жёсткие правила игры, в соответствии с которыми тебе придётся проходить множество уровней сложностей, выбирая подчас неожиданные для себя виды оружия, решая, чья позиция для тебя ближе – охотника или жертвы, - набираясь мудрости, совершенствуя эти и устанавливая свои правила, с каждым шагом трансформируясь в нового себя, обретая попутно полезные знания и опыт. Что остаётся?
-Ух, ты, вот это ты выдал. Ни фига себе,- восхищённо отозвался Вова  и продолжил комментировать сказанное мной.– Что остаётся? Да ничего. Все они гандоны. Ты уже вряд ли сможешь что-либо сделать, особенно без связей, без заинтересованного участия влиятельных людей. А у тебя такие есть? Вот то-то и оно. Вы уже лоханулись, что деньги вот так отдали. А вдруг они вас на понт брали и никакими серьёзными последствиями это бы вам не грозило. Хотя, кто его знает, может, другого выхода и действительно не было. Нам ведь не дано знать, что происходит там, в другой жизни, и что нас ждёт, когда мы поступаем не так, как в этой.
-Да, было бы не плохо, если бы можно было спрогнозировать результат своих действий, просмотреть, как на киноплёнке, что получится, если поступишь так или иначе, потом внести корректировки и сделать уже окончательный выбор,- продолжил я Вовину мысль.– А что ты предлагаешь? Оставить всё, как есть,  смириться с тем, что просто так отдал деньги и неделю просидел в подвале? Вот уже действительно получается как в песне старухи Шапокляк: «Кто людям помогает, тот тратит время зря». Почему так – именно тот человек, которого я выручил сам, хотел поспособствовать  тому, что бы меня лишили свободы, а в конечном итоге я лишился значительной суммы денег, которую не знаю сейчас, где брать? По–твоему это нормально?
-Нет, конечно. Ненормально. Лёню – эту тварь «мусорскую» - надо наказать, таких ****юлей вставать, что бы он навек забыл, как людей «запускать».
-Да брось ты. Даже если он сейчас и на свободе, в чём я сильно сомневаюсь, то трогать его уж точно нельзя: напишет заяву в ментовку, тогда точно проблем не оберёшься. Тем более ты же знаешь, я не любитель таких насильственных методов, пользы в этом никакой не вижу. Деньги у меня от этого не появятся, а Бог его и так накажет. Ну, ты подумай сам: куда мне с женой и двумя детьми чинить правосудие по-голливудски, в суперменов играть? Ладно, не буду ставить телегу поперёд лошади. Завтра поеду в ГНК, может быть, что-то узнаю там по поводу него. О-о-о, что-то мы заболтались,- я глянул на часы на телефоне и поднялся с дивана.– Почти уже и попустило.  Да? Так что ты там говорил, хочешь угостить меня пивом?
-Да. Только у меня денег нет,- с готовностью ответил Вова, обувая свои кроссовки.
-Ничего, брат лихой, сочтёмся как-нибудь. Пойдём, нас ждут великие дела,- я по-дружески приобнял и потеребил его за плечо.
Мы закрыли дверь, спрятали ключ обратно туда, откуда его и взяли и отправились в ближайший магазин за пивом. Он находился в торцовой дальней части этого же дома, в котором мы находились, построенного буквой «Г».
-Лишь бы хозяйка не вернулась, пока мы будем ходить, - заметил Вовчик, когда мы уже выходили из подъезда.
-Да, действительно,- поддержал его я.– Ещё не хватало с ней разминуться.
Мы подошли к магазину.
-Тогда стой здесь, на углу,- предложил я,- а я пойду сам куплю пиво. Тебе, как обычно: твою любимую «девяточку»?
-Да, её родимую. Только желательно холодную.
-Ну, за это можешь не переживать. «Балтика» о своих клиентах всегда заботиться. У неё в каждом магазине свои холодильники стоят. А я пожалуй по «троечке» загуляю. У неё классический вкус, именно то, что мне больше всего нравиться в пиве.
Я зашел в магазин, а Вова остался ждать на улице на случай, внезапного появления тёти Любы. Остужающая свежесть, веющая от  мощной сплит-системы, спасительно контрастировала с изнуряющим зноем улицы. Прилавки приятно радовали своим изобилием. Я взял по две бутылки «Балтики» №3 и №9, орешки от той же "Балтики", сухарики», пачку кальмаров и уткнулся в спину впередистоящего в очереди в кассу. Молодая энергичная девушка, улыбаясь, обслужила меня и с пожеланиями приходить в их магазин ещё отдала сдачу и чек. Открыв там же по одной бутылке себе и Вове, я вышел на улицу.
Опять это пекло. Казалось, природа решила переплавить всё и вся, находящееся на Земле, как будто в отместку за безбоязненное и неуважительное отношение к её силам.
-Не было?– спросил я у Вовы, имея в виду хозяйку, и протянул ему его «девятку».
-Нет, не проходила,- он с наслаждением принялся утолять жажду живительным напитком.
-Знаешь, что надо было сделать?– вдруг пришла мне в голову мысль. Я залил сухарики пивом у себя во рту и продолжал.– Надо было написать тёте Любе записку, что мы, мол, приехали, оставить номер моего телефона, чтобы она, как придёт, сразу же позвонила, а самим пойти на речку, посидеть на берегу. Как тебе предложение?
Вова поначалу согласился, но когда мы уже подошли к подъезду, сказал:
-Знаешь что, Макс. Я, наверное, не пойду на речку. Жара такая, мне только хуже станет. Пойду лучше на диване поваляюсь, там все-таки попрохладней. Подожду хозяйку. А ты, если хочешь, иди. Я тебе позвоню, если она придёт.
-Чё я один пойду? Тогда и я отдохну, ночь тоже почти не спал. После недели подвала было, чем с женой заняться,- сделав последние глотки, я оставил пустую бутылку возле урны недалеко от подъезда.– Да, ты прав, пойдём лучше в квартиру.
На этот раз Вовчик развалился на диване, а я устроился в кресле, положив ноги на табуретку, поставленную напротив. Вторая бутылка пива после недельного воздержания подействовала весьма расслабляюще. К тому же выкуренная до этого, но почти «попустившая трава», усиливала этот эффект.
Перед тем, как уснуть, я решил сделать несколько телефонных звонков. Первым делом я поблагодарил двоюродного братишку Андрея за то, что тот проявил заботу обо мне, когда я сидел в подвале на Садовой. Переданные им вещи очень пригодились мне там. Кроме этого он принял самое непосредственное участие, выделив из своего личного бюджета весьма солидную сумму для уплаты в ГНК. Потом я связался с Романом – моим кумом, крёстным Алиски,-  который также не остался равнодушным к моей беде и одолжил на мой откуп несколько тысяч. На последок  позвонил ещё одному моему другу – Андрею, также поблагодарил его за помощь, рассказал о том, что со мной произошло и поинтересовался, как идут у него дела в той мебельной фирме, в которой он сейчас работал.
-Не фонтан, конечно, но идут потихоньку. Я же теперь не просто сборщик мебели, а ещё и дизайнер,- с гордостью возвестил он.- Выезжаю на объекты с каталогами, показываю кухни, мягкую, корпусную мебель, рекомендую, где и что будет лучше смотреться, составляю проекты на компьютере. А тебе что – захотелось твой дом обставить?
-Да, дом, конечно,- отозвался я с досадой,- если бы он у меня ещё был – этот дом. Теперь о нём надолго придётся забыть. Про ипотеку тоже можно не вспоминать. Елена Петровна-то меня уволила, а без полугодичного стажа и стабильного заработка мне кредит никто не даст. Нет, мебель мне не нужна. Мне нужно всего несколько досочек.
-Каких "досочек"?
-Из ламинированного ДСП. Помнишь, ты мне табуретки делал? Так вот мне нужны два верха, как были на них, и одна столешница побольше – размером, как два верха в длину. Сможешь помочь?
-Думаю, да. А зачем тебе это?
-Объект здесь доделываем. Хозяйка просила на балкон откидные стулья и столик сделать.
-Понятно. Не хватает места в квартире, они теперь на балкон перебираются что ли? В общем, займёмся, но с тебя "магарыч".
-Это само собой. Я и так у тебя в долгу: если бы не твои деньги, неизвестно, был бы я сейчас на свободе.
Мы пообщались ещё немного, обсудили, где и когда я смогу забрать эти три "досочки" и попрощались. Поудобнее устроившись в кресле, я заснул.
Звук открываемого замка показался мне продолжением сна, но когда я услышал знакомые голоса, то проснулся окончательно. В комнату зашли трое: Дим – сын хозяйки, Артём – самый молчаливый из их компании, которого я видел с ними пару раз, и Дэн – тот самый, с которым я сидел в подвале спецприёмника на Садовой. Его отпустили за день до моего освобождения.
-О-о-о... Вот так встреча,- Дэн, улыбаясь, протянул мне руку.- А мы, представляешь, вчера о тебе только вспоминали. А я и не знал, что вы все знакомы. Это мне уже Димон рассказал.
-Здорово,- не менее удивлённый, чем они, я пожимал нежданным гостям руки,- вот уж, действительно, мир тесен.
Проснулся и Вова. Не отойдя полностью ото сна, он с непониманием здоровался с присутствующими. Дима по природе был не особо разговорчивым, зато Дэн взял на себя миссию главного говоруна, которую прежде обычно выполнял их общий знакомый – Лёня. Дэн многому научился у него, поняв, насколько важно при общении излучать дружелюбие, непрестанно рассказывая хоть о чём-нибудь.
-А я вчера "прикалываю" пацанов, что сидел со мной в хате Макс, сам он из Нововеличковской, в Краснодаре у нас на районе где-то на внутренней отделке "шабашил". Так вот его, говорю, вообще за то, что он на улице пиво пил "повязали". А Димон мне и говорит: "А как этот Макс выглядит? Рыжий такой?" Ну, я ему описал тебя, а он мне: "Так мы его знаем. Он как раз у моей матушки и "шабашил", а неделю назад куда-то пропал со своим приятелем". А ты – вот он, тут как тут. Тебя когда отпустили?
-Вчера,- ответил я.
-И ты сразу сюда. Молодец, времени зря не теряешь.
У них было два полиэтиленовых пакета. Из одного они достали пять или шесть поллитровок импортного дорогого пива, фисташки и солёную рыбу в герметичной упаковке.
-Угощайтесь,- протянул нам с Вовой по бутылке пива.– Что вы тут у матушки ещё не всё доделали?
Взятой у него зажигалкой, я поддел крышку бутылки и ответил:
-Комната, кухня, прихожая уже готовы. Осталось только на балконе стул со стульями к стене приделать и всё. Если, конечно, маме твоей в голову ещё что-нибудь не взбредёт. Всё уже измерили, материал заказали. Вот сидим, ждём её.
-А позвонить, что – не можете?
-Номера её телефона нет. Вернее мы с Вовой его забыли,- взглянув на Вовчика, ответил я.
-Вот, запишите,- Дима нашёл в своём телефоне номер тёти Любы и продиктовал нам.- Только вы всё равно напрасно ждёте: её сегодня уже не будет. Она до завтрашнего дня у своей сестры осталась, отмечают там что-то. Так что сегодня отдыхайте, а завтра уже с ней созвонитесь и тогда решите, что делать.
Вова в это время что-то негромко объяснял Артёму по поводу ремонта, указывая то на пол, то на стены, то на потолок. А Дэн начал суетиться над вторым пакетом, доставая уксус, маковую семечку и что-то ещё. Сомнений не было: они появились здесь с той же самой целью, что и обычно – сварить себе "ширево" и уколоться.
-Пацаны,- обратился Дэн к нам, когда достал всё из пакета,- вы газовую плиту в дипломатике не видели?
-Она в одёжном шкафу в углу за тряпками,- отозвался Вова. Он, как и я, чувствовал себя не в своей тарелке.– Так что, Макс, сегодня, я так понял, тёти Любы уже не будет? Пойдём, может, погуляем? О-о-о.… А поехали к нам в гараж, посмотришь, где мы репетируем. Надо только позвонить Смоку, узнать, собираются ли они сегодня появиться там.
   Желания присутствовать при процессе «варки» и наблюдать за их «приходами» у меня тоже совершенно не было. Для меня хватило тех нескольких раз, когда мы пересекались с ними здесь, и нам приходилось ждать на кухне, пока они закончат и уйдут. Зрелище, прямо скажем, малоприятное и даже отталкивающее. Чувство брезгливости, граничащее с презрением, которое я испытывал в такие моменты к этим людям, неспособным противостоять искушению самоубийственным наслаждением, по-мазохистски расправляющимися со своими жизнями и здоровьем, было сильнее меня, и я максимально старался избегать контакта с подобными личностями. Поэтому предложение Вовы было очень кстати. Тем более, что время уже подходило к пяти вечера, а у меня кроме утреннего бутерброда и пары бутылок пива в желудке ещё ничего не было. Голод давал о себе знать, надо было срочно хоть что-то перекусить.
   -Ладно, пацаны. Не будем вам мешать. Поедем мы,- сказал я, направляясь в прихожую,- а на ночь, наверное, вернёмся сюда.
   Дима как будто только этого и ждал, Артём остался безразличен, зато Дэн к нашему с Вовой удивлению отнёсся к моим словам весьма неожиданно.
   -Да бросьте вы. Куда вы собирались? Посидите, пивка попейте с нами,- казалось, он абсолютно искренно предлагал нам остаться. Дима немного оторопело и удивлённо смотрел на Дэна, но тот не обращал на него никакого внимания.– Если не хватит, ещё возьмём. Сейчас кайфа наварим, «ворвёмся». Колоться будете?
   Этого Дима никак не ожидал. Он хотел, было что-то сказать, но промолчал.
    -Нет, Дэн, спасибо за предложение. Ты же знаешь – мы только «планчик», - ответил я с улыбкой.
   -Ну, ладно. Смотрите сами. Наше дело – предложить. Просто я сегодня «в куражах», неплохой куш сорвал. Хотел с тобой за встречу, а ты оказывается, не употребляешь,- разочарованно смирился он с отказом.– Увидимся. Вы ведь здесь, я так понял, не в последний раз.
   -Да. Нам тут ещё есть, чем заняться. Давайте, пацаны, счастливо.
   Мы с Вовой попрощались и вышли в подъезд. Он положил ключи обратно в то же «тайное место» и взял мою «трубу», чтобы позвонить Смоку, их барабанщику.
   -Через час они будут в гараже, так что можно особо не спешить, - сказал он, отдавая телефон.– Эх, колбаски бы сейчас.
   - Колбаски, говоришь…


   Боль – неприятные, порой нестерпимые ощущения, возникающие при сильном раздражении чувствительных нервных окончаний, заложенных в органах и тканях; вызывает ряд защитных реакций организма; один из наиболее ранних симптомов некоторых заболеваний.
   На следующее утро возникновение защитных реакций моего организма весьма категорично заявило мне об излишестве вчерашних возлияний, вылившись в моё сегодняшнее катастрофически болезненное состояние. Главным объектом боли была, конечно же, голова. Словно раздуваемая изнутри гигантским насосом, она представлялась мне переспелым арбузом, способным в любое мгновение разорваться от неаккуратного движения и заляпать всё вокруг своими ошмётками. Выворачиваемое наизнанку нутро, поддерживаемое концепцией «головы – арбуза», цепляясь руками за стены и пошатываясь, словно тонкая рябина на ветру, неуверенными шагами продвигалось в сторону туалета. Каждое движение давалось с неимоверным трудом и сопровождалось ударами гигантского молота по наковальне моей черепной коробки. Кто не пил спиртного, тот не знает вкуса воды.
   Утолив жажду, я засунул голову под холодную струю и простоял так пару минут. Организм, не привыкший к алкоголю, недвусмысленно давал мне понять, что подобные эксперименты над своим здоровьем, ничего кроме отвратительного самочувствия принести не могут. И ладно, если бы я наслаждался самим ощущением алкогольного опьянения, так ведь оно мне никогда по-настоящему не нравилось. Хватало небольшой дозы конопли и литрушки пива, чтобы ввести себя в то состояние, которое вполне отвечало моей потребности «изменения картинки» - большего мне не требовалось. Это состояние длилось три-четыре часа и не вызывало каких-либо отрицательных последствий на уровне ощущений в отличие от действия спиртного. Любое выпитое мной количество вина, водки или самогона – будь то пятьдесят грамм или пол-литра – почти в ста процентах случаев являлось залогом дикой головной боли. Кроме того, я не уважал само состояние «синего, бычьего кайфа», когда начинает заплетаться язык, нарушается координация, зрение не поддаётся фокусировке, постоянно тянет на конфликтные подвиги, а когда закрываешь глаза, всё начинает кружиться, и чтобы избавиться от этого ощущения и наступающего приступа тошноты, приходиться засыпать, глубоко дыша с приоткрытыми глазами. Поэтому я практически полностью исключил из своей жизни употребление всего, что крепче пива, за исключением весьма редких случаев, знаменательных дат или серьёзных поводов, случающихся в среднем три–пять раз в год.
   Вчера как раз и был один из таких поводов, о чём свидетельствовало моё сегодняшнее состояние, именуемое «нежелание жить». Чтобы хоть немного избавиться от головной боли и мучительной круговерти в желудке, пришлось воспользоваться народным методом «два пальца в рот». Вроде бы чуть-чуть полегчало. Я вернулся в комнату и снова завалился на диван. Телефон, предусмотрительно выключенный мной вчера ночью, лежал рядом. Похвалив себя за такую практичность, я включил его и посмотрел на время: было уже чуть больше девяти утра. Вова практически сполз с кресла, неуклюже застыв в полусидящей позе, и мирно посапывал. Когда придёт хозяйка, мы не знали, но у меня теперь был номер её «мобильника», и я решил позвонить ей прямо сейчас. Не успел я нажать кнопку посыла вызова, как услышал звук открываемого дверного замка.
   -Вова! Вова, ё–моё, да проснись ты, идёт кто-то,- я начал трясти его за плечо и вдруг увидел возле шкафа неполную бутылку с уксусом.
   -Кто идёт, хозяйка?– он нехотя поднялся, потирая руками глаза.
   -Да откуда я знаю? Иди, умойся,- ответил я, а сам схватил бутылку и сунул её поглубже за тряпки в шкаф.
   Убирая её, я в первую очередь пытался обезопасить тётю Любу от излишних переживаний по поводу её сына–наркомана, а во вторую – понял, что если она увидит уксус здесь, то может подумать и о нашей причастности ко всем этим «наркоманским движениям», хотя вряд ли скажет об этом вслух.
   -Привет, Максим. Вы приехали?– поздоровалась хозяйка, заходя в комнату.
   -Здравствуйте, тётя Люба. Да, мы ведь не всё ещё здесь доделали.
   -Ну, вот и хорошо. А то вас всё нет и нет. Я уже думала, опять кого-то искать придётся.
   Из ванной вышел Вовчик.
   -Привет, Вова.
   -Здрасьте, тётя Люба. А мы вот вчера приехали, а вас нет. А я номер телефона забыл. А ещё вчера…,- он осёкся, поняв, что говорить о встрече с её сыном и его друзьями не стоит, и решил использовать самообличительную правду,- вчера мы с Максом поехали к нам в гараж, где мы репетируем, ну, и выпили там немного.
   -Я вижу, как вы немного выпили,- она подняла руку, в которой держала ключ от входной двери,- что аж ключ в замке забыли. Да? Хорошо, что мне Дима вчера сказал, что вы приехали, а то я, наверное, сейчас милицию бы уже вызвала.
   Мы переглянулись с Вовой. Выяснять, кто из нас не вынул из замка ключ, не имело смысла, но Вовчик решил признаться сам.
   -Вот, блин. Это ведь я вчера открывал,- не удержался он.– Слава Богу, что вы его вытащили, а не кто-то другой. А то ведь пришлось бы замок менять. У нас как-то был случай…
   Я не дал ему договорить, пытаясь обойти эту не стоящую обсуждения тему, и обратился к тёте Любе:
   -Мы, кстати, вчера уже всё замерили, прикинули, какие навесы понадобятся и даже заказали сами сидения и столешницу. Сегодня к концу рабочего дня уже можно будет забрать.
   -Отлично,- обрадовалась хозяйка.– А из чего они?
   -Из ламинированного ДСП: Специальный материал для мебели, из него табуретки делают, шкафы, поверхности столов. По бокам он специальной кромкой из ПВХ обтянут. В общем, всё как надо. Вам понравится,- пел соловьём я.
   -Ну, вот и хорошо. А то через неделю уже Серёжка приезжает с севера, мой старший сын, с женой и двумя детьми. Надо, чтобы всё уже было готово к этому времени.
   -Да, вроде, и так уже почти всё готово, если только вы ещё что-нибудь не придумали.
   -В общем-то, вы правы. Надо будет мебель расставить, люстры, плафоны повесить, розетки, выключатели кое-где поменять. А так…,- она обернулась по сторонам,- вроде бы, пока всё.
   -Ну, это мелочи. Мы за сегодня справимся,- пообещал я.
   Несмотря на зверский протест организма против каких-либо телодвижений, пришлось соответствовать своему сказанному. После обеда всё было уже сделано: диван и кресла стояли на своих местах, шкафы тоже, люстра висела в комнате, плафоны в кухне, прихожей, ванной и на балконе. Даже сходив на близ лежащий рынок, мы приобрели новые модные розетки и выключатели с подсветкой. Увидев, что основная работа сделана, тётя Люба засобиралась к своей сестре.
   -А сколько надо будет за эти стулья со столом заплатить?– поинтересовалась она.
   -Я, честно говоря, даже не знаю. Сейчас позвоню, спрошу.
   Я набрал номер телефона Андрея:
   -Алло, Андрюха, привет.… По поводу вчерашнего разговора: всё остаётся в силе?.. А во сколько?.. Куда надо будет подъехать?.. Понятно. Слушай, а по деньгам это во что обойдётся?..  («Пиво возьмёшь, попьём вместе»,- ответил он, но я перефразировал это по-своему). Сто, сто и сто пятьдесят – итого триста пятьдесят. Слушай, давай хотя бы триста, очень надо.  ("Ну, давай "хотя бы триста", - понимающе засмеялся Андрюха). Вот и отлично. Давай, созвонимся.
     Тётя Люба вынула две пятисотрублёвые купюры и, подумав немного, вынула ещё одну.
   -Тут вам на шурупы, анкера, навесы, столешницу со стульями, ну, и за работу. Я думаю, хватит?
   Я посмотрел на Вову. Вспомнилась сцена из Ильфа - Петровского бестселлера. Вовчик сейчас должен был выступить в роли Паниковского с крылатой фразой «Торг здесь не уместен».
   -Я думаю – хватит,- просто повторил за тётей Любой он, кивая головой.
   -Вот и отлично. Я, если что, на связи,- направляясь к двери, сказала хозяйка.– Не оставляйте больше ключ в замке. И не забудьте его положить на место, когда будите уходить. Хорошо? Надеюсь, я могу на вас положиться, и вы всё сделаете как надо, чтобы я не стояла над душой и не контролировала вас.
   -Наконец-то,- я облегчённо рухнул на диван. Самочувствие немного улучшалось, но голова продолжала болеть.– Надо в душ сходить.
   -Пивка бы, - завёл вчерашнюю песню Вова.
   -Прекращай! Какое пиво? Тебе вчера, что ли не хватило?– не сдержался я.
 Одно только воспоминание об алкоголе вызывало у меня отвращение и приближение рвотных позывов. Воспоминания о вчерашнем вечере мелькали в моей не расстающейся с болью голове. Повеселились мы на славу: и напились, и накурились, и наигрались, и наслушались, и насмеялись. Я наконец-то насладился звучанием живой музыки, послушал песни под аккомпанемент гитар, ударных, баса и даже аккордеона с губной гармошкой. Познакомился с новыми людьми из неформально-музыкальной тусовки Краснодара, попел свои песни под гитару, а когда барабанщик сам взял в руки и встал за микрофон, я заменил его за барабанной установкой.
   Гараж, в котором репетировали пацаны, находился в ГСК в районе улицы Московской. В этой импровизированной студии имелось несколько гитар, бас-гитара, барабанная установка, две девяностоваттные колонки и старенький, но добротный усилитель с микшером, оба купленные у нашего общего друга Игоря – звукорежиссера из Театра кукол.
   Когда мы с Вовой приехали туда, перекусив по пути бутербродами с кофе, Артур, Смок и Надувной - друзья Вовчика - были уже там. Я был с ними знаком, но не слишком близко. Они как раз разбирали какой-то музыкальный фрагмент, решая, где вступает гитара, а где – ударные. Увидев нас, репетиционный процесс они решили прервать, отложив инструменты в сторону, и все скопом предались воспоминаниям о «Бомж–Party». Все присутствовавшие были на нём в качестве зрителей, и с тех пор я никого из них так ни разу и не встречал. Вспомнили и побитого горожанина, из-за которого чуть было не разгорелась кровопролитная битва, и чёрный «Мерседес» с армянами, в котором «прокатился» молодой неформал, оставшись без куртки, рюкзака и телефона, и многое другое. Делились своими впечатлениями, обсуждали недостатки и достоинства, но все были единодушны во мнении, что мероприятие получилось «культовое, знаковое и запоминающееся».
   Спустя некоторое время появились ещё люди. Среди них были парни, пришедшие со своими девушками, а также те, кто, просто скучая, решил провести вечерок в обществе музыкальной тусовки. Откуда-то взялось пиво, а чуть позже вернулся гонец от «барыги» с коробком «шмали». «Мокрый бульбулятор», состоящий из ведра воды, обрезанной снизу двухлитровой бутылки и фольги из-под сигарет с небольшими дырочками, куда укладывалась и поджигалась конопля, гостеприимно одурманивал всех желающих своим «кашлючим» дымом. Такой способ «планокурения» давно зарекомендовал себя как самый экономный и «раскумаривающий», а времена использования «Беломора» для этих целей практически канули в Лету, или превратились в экзотическое баловство.
   Отсутствие водки в начале вечера весьма импонировало мне, но потом оказалось, что у одной из пришедших без кавалера девушки сегодня день рождения. Звали эту привлекательную двадцатидвухлетнюю именинницу Настя. В честь такого события решили скинуться и всё-таки взять водки. Настроение было отличное, самочувствие прекрасное, а выпитое на голодный желудок спиртное вперемешку с коноплёй и пивом сделали своё «пьяное дело».
   Часам к двенадцати ночи меня развезло настолько, что поддерживать всеобщее гуляние сил больше не было, и я завалился спать в углу за барабанной установкой, чтобы не свалиться где-либо ещё. А около двух часов ночи меня разбудил мой не менее пьяный друг Вова и, сбиваясь и запинаясь, сообщил, что почти все уже разошлись, и нам тоже пора выдвигаться. Делать было нечего, пришлось собираться с силами и отправляться на дорогу, где мы могли поймать «мотор». Меньше чем через час, мы были уже в квартире тёти Любы. Поэтому сейчас предложение Вовы выпить пива ничего, кроме отрицательных эмоций у меня не вызвало. Но из данных хозяйкой сегодня денег за минусом расходов половина была его законной долей.
   -Если хочешь, конечно, можешь пойти и взять себе пива. А мне лучше возьми «Алка–Зельцер» и «Пенталгин». Кстати, если уж пойдёшь, то нужно взять на рынке в стройматериалах навесы и шурупы, чтобы закончить уже с этим балконом. Ну, так что?
   Вова сидел в раздумье. Желание выпить пива боролось в нём с нежеланием идти куда-либо.
   -Может, вместе сходим?– с надеждой в голосе отозвался он.
   -Нет, Вов, я бы с радостью, но мне действительно слишком погано. Я лучше полежу, может, хоть немного полегчает.
   -Ладно. Если тебе плохо, то пойду сам, возьму тебе таблеток,- самопожертвенно решился он в конце концов.
   -И поесть что-нибудь взять не забудь, - крикнул я вслед.
   Вова взял «пятихатку» и ушёл. Я сходил в душ, благо, полотенце ещё оставалось там. У меня было ещё несколько часов до того, как ехать к Андрею за «стульями и столом». Устроившись на диване, я позвонил своей Алёне, объяснил ситуацию, рассказал вкратце о вчерашней встрече «единомышленников» и пообещал приехать сегодня, если закончим здесь с этой "шабашкой".
   -Ну, что там в ГНК? Как съездил, всё уладил?– сразила она меня своим вопросом.
   ГНК! Не может быть! Как могло произойти такое, что столь важное мероприятие начисто вылетело у меня из головы? Я не знал, что ей ответить. Обманывать супругу было не в моих правилах. Но признаться ей в том, что я тупо забыл из-за того, что вчера «набухался и накурился»… Я никак не мог поверить, что до нынешнего момента, то есть до часа дня, я ни разу не вспомнил об этом. По-видимому, память решила мне устроить такую подлянку, игнорируя моё искреннее намерение отправиться сегодня для окончательного улаживания вопроса в ГНК. Что же сказать жене?
-Понимаешь, милая…,- начал я, медленно выговаривая слова, в надежде, что ответ сам собой придёт на ум,- я не поехал туда, потому что…
   -Ты что, забыл?– возмутилась она, слыша, как я начал запинаться.
   -Нет, ну, что ты.… Да,- я был рад, что Алёна упростила мне процесс выбора между правдой и оправдыванием.
    Я чувствовал себя загулявшимся ребёнком, который не выполнил уроки, и теперь мама отчитывает его за столь безответственное отношение к учёбе. Только невыполнение моих уроков грозило мне куда более суровыми оценками и даже, возможно, наказаниями построже, чем запрет на очередную прогулку.
   -Макс, ну ты что, с ума сошёл? Ты хочешь, чтобы тебя посадили? Ты обо мне подумал? А о детях? Мало того, что лазит, где попало и с кем попало, пропивает последние деньги, а у самого долгов сто тысяч, так ещё и забывает о деле, от которого, может быть, его судьба зависит. Чтобы завтра обязательно поехал туда. Понял?
   -Понял, милая, ну, не ругайся. Я не знаю сам, как такое могло произойти,- начал всё равно оправдываться я.– Конечно же, я завтра первым делом отправлюсь туда.
   -Зая, не расстраивай меня. Я тебя очень люблю, но ты начинаешь вести себя… нехорошо. Всё, мелкий проснулся, надо кормить его. Заканчивай там побыстрее и возвращайся домой. Целую. Пока.
   Мне было не по себе от своей глупости и безалаберности. Вот оно – действие алкоголя и наркотика, хотя «план» лично я никогда не считал наркотиком: к нему не было привыкания. Коноплю куришь, когда она есть. Если её нет, то её ищешь, находишь и куришь. А если её нет, и ты её ищешь, но не находишь, то, соответственно, не куришь, и ничего страшного с тобой из-за этого не происходит. Её отсутствие не «кумарит», не вызывает наркотической ломки, не заставляет бросаться на стены или из окна или терять рассудок в депрессии. Негативное действие этого растительного вещества, легализованного во многих развитых цивилизованных странах, которое рекомендовалось на Руси врачами в качестве успокоительного и как средство от мигрени, в нашей стране по ряду причин существенно преувеличено.
   Узаконенное ещё Петром первым спаивание народонаселения продолжается и по сей день, являясь одним из источников пополнения казны нации. Поэтому чиновников мало привлекает перспектива остаться без своих процентов, приносимых сотрудничеством с алкогольной мафией. Всемирная Организация Здравоохранения официально признала алкоголь наркотиком номер один – самым опасным и распространённым, призвав правительства начать повсеместную и тотальную борьбу с ним. Россия отказалась признать алкоголь наркотиком. К чему это привело? К алкогольному пожару, поглощающему в своём чреве души миллионов нерадивых граждан, неспособных удержаться от искушения «бесплатного сыра в мышеловке». Сегодня сорок четыре страны имеют «сухой закон». В Египте за появление в нетрезвом виде на улице – шестьдесят ударов палкой. В самой трезвой стране Европы – Норвегии – один магазин, торгующий алкоголем, приходится на тридцать тысяч жителей. А в России одна такая точка – на 240 жителей.
   Обратная ситуация обстоит с марихуаной. Действие её на организм намеренно приравнивается к действию сильных наркотических средств, таких как героин, кокаин, эфедрин. Выгодность этого факта столь же очевидна, как и то, что подавляющая часть населения России регулярно или временами втихаря «пошмаливают травку». Исключением не являются ни дети, ни женщины, ни чиновники, держащие в своих руках бразды правления политическим строем страны. А что же это ещё, как не политика? Миллионы долларов в качестве прибыли от оборота легализованного наркотика «алкоголь» и подстатейного наркотика «марихуана» оседают в карманах кучки зажравшихся политиков и олигархов. Очевидно и то, что свои премиальные от подобной «постановы» получают все звенья цепи судебной и исполнительной власти, начиная от председателя Верховного Суда Российской Федерации до рядового регионального опера.
   Нынешнее положение вещей обусловлено тем, что сам факт легализации алкоголя и запрета марихуаны, есть не что иное, как тотальное одурманивание населения и завуалированная форма геноцида нации. Хорошо и плохо, можно и нельзя, агрессия и умиротворение… Мистика дуализма, заполняющая все сферы бытия, находит своё отражение и в этой реальности. Не могут масоны, стремящиеся к установлению единого мирового правительства, позволить населению одной шестой суши Земли развиваться, игнорируя давно утверждённый и успешно реализуемый ими план. О какой логике вещей может идти речь, когда треть преступлений от бытовой поножовщины, грабежей и разбоев до массовых расстрелов мирных жителей совершается под действием «законного» алкоголя? Не могут позволить сильные мира сего, чтобы успокаивающее и настраивающее на творческое расширение сознания действие каннабинола, содержащегося в конопле, встало в открытую оппозицию разрушительному и в высшей мере смертоносному яду алкоголя.
   Факты – упрямая вещь, и их статистическое подтверждение безоговорочно указывает на снижение криминальных всплесков в странах, где марихуана давно перестала быть источником юридических преследований – страны с высоким уровнем жизни населения. Россия на данном этапе развития не может позволить себе такую роскошь ещё по той причине, что появление на легальном рынке сбыта нового продукта влечёт за собой массу финансовозатратных элементов: формирование ценовой политики, организация оптовой и розничной сети, контроль качества, норм, стандартов, а также регламентирование законов, связанных непосредственно с культивацией и распространением. Поэтому конкуренцию доходам, приносимых нашим «законодателям и всем, кто рядом» от реализации легального алкоголя, может составить лишь доход от незаконного оборота искусственно загнанной в рамки «наркотического средства» конопли. Такой вот парадокс.
 Как не существует ничего полноценно хорошего и безоговорочно плохого, несомненно полезного и бесспорно вредного, так любое, к чему тянется наша душа в поисках новых ощущений должно дозироваться в разумных пределах. Попросту говоря – не злоупотребляй, во всём нужно соблюдать меру. Сколько раз я делал перерывы в употреблении анаши длительностью месяц, два, полгода, пытался сравнивать своё состояние в эти периоды, экспериментировал со способностью запоминать, сосредотачиваться, настраиваться на рабочий лад, но особой разницы заметить так и не смог. Отказаться от её употребления гораздо проще, чем бросить курить или расстаться со спиртным. По поводу второго, правда, знаю только понаслышке, так как пить никогда не бросал, потому что и не начинал, а насчёт отказа от курения могу сказать по собственному опыту, что первые дни и месяцы без сигарет даются гораздо труднее, чем любой промежуток времени без конопли. Сам я бросил курить за один раз, выкурив вечером последнюю сигарету, а с утра уже проснувшись некурящим человеком. Было сложно, но никаких дополнительных средств или методик я не применял, хотя курил до этого тринадцать или четырнадцать лет, не помня ни одного дня без выкуренной сигареты.
   Возможно, я уже был подсознательно готов к этому серьёзному шагу, так как несколько существенных аргументов давно побуждали меня сделать это. Среди них были ни чем не оправданные, регулярно донимающие меня мигрени, появившаяся вдруг три года назад бронхиальная астма, желание быть в глазах своих детей достойным примером и просто поднятие уровня самоуважения в собственных же глазах в связи со столь знаменательным «подвигом». Так вот, можно, конечно, считать совпадением, но я не сомневаюсь в том, что это стало наградой за чёткое и своевременное понимание сигналов моего подсознания, ибо головные боли прошли практически без следа, а после переезда на новое место жительства - в станицу, перестала беспокоить и астма.
   Видимо я всё же провалился в дремотное забытье, потому что не сразу среагировал на звон моего «мобильника».
   -Ты что там, спишь что ли,- поинтересовался не терпеливый голос; это был Андрей.
   -Ну…
   -Что «ну»? Короче. Если мне память не изменяет, то ты сейчас на Юбилейном.
   -Ну, да…
   -Вот и хорошо. А у тебя есть «почитать чё»?
   -Да, вроде, оставалась пара страничек, правда содержание « неахти».
   -Ну, всё равно, хоть что-то. А то у нас здесь «библиотекари» вообще без «чтива» остались. Говорят, «читальный сезон» ещё не начался. В общем, я сейчас еду на Юбилейный. У меня там объект, надо кухни показать. «Деревяшки» твои я сделал, если хочешь, могу захватить с собой.
   -Отлично! Это многое упрощает. Я уже думал, придётся к тебе по такой жаре через весь город тащиться.
   -Вот видишь, какой я молодец, давай адрес.
   Я продиктовал Андрею адрес тёти Любы, объяснил, как проще добраться и положил трубку.
   Ну, вот. Одной проблемой меньше: Андрюха сам приедет, можно спокойно отдыхать, дожидаясь его здесь. Пришёл Вова, принёс себе пива, мне таблеток «от головы», а так же консервы, пирожки и газировку. За едой я рассказал ему о звонке Андрея и разговоре с Алёной.
   -Ты почему не напомнил утром, что мне надо ехать в ГНК?– запивая водой, «предъявлял» я Вовчику, как будто это он, а не я должен был помнить об этом.
   Он с недоумением посмотрел на меня:
   -Да, я и сам, честно говоря, забыл. Я ведь тоже был не в лучшем состоянии, чем ты. И вообще, почему я?..
   -Да шучу я, - не дал ему договорить я,- ну, чё ты, в самом деле, шуток не понимаешь? Я сам виноват, надо было не пить вчера водку. А именинница ни чё так, да? За такую как было не выпить?
   -Ага. Понравилась?– поддержал Вовчик, давясь пирожком.
   Я вздохнул:
   -Да, хорошенькая, но ты же знаешь, я женат и люблю свою Алёнку.
   -Знаю, жена у тебя отличная, я её очень уважаю,- искренно признался Вова и, хитро прищурившись, продолжил,- но сдаётся мне, ты всё же «запал» на эту Настюху. «Колись»?
   -Какая разница? Вряд ли я её вообще ещё когда-нибудь увижу. Понравилась, не скрою, но, может, это просто по пьянке она так приглянулась. Как твоя дочка? Видишься с ней?– сменил я тему.
   -Да. Заходил недавно. Оставил для неё тысячу рублей. Правда, Оксана не очень рада меня видеть. У неё уже, какой-то новый хахаль появился.
   Оксана – это бывшая девушка Вовы. Они встречались несколько лет, собирались даже пожениться, когда Вовчик «встанет на ноги». Но этого никак не происходило. А потом Оксана забеременела и решила рожать. Вова был этому очень рад, но одной радостью сыт не будешь. Как оказалось, он не собирался менять свой образ жизни, а уж тем более расставаться с рок-н-роллом и спиртным. Подобная перспектива совершенно не привлекала будущую маму, а особенно Вовину потенциальную тёщу. В один прекрасный день Оксана сообщила ему, что будет лучше, если они больше не станут встречаться. Она родила, а он теперь время от времени приходил и по мере возможности приносил деньги для дочки. Но это, к сожалению, происходило не так часто, как следовало бы.
   Андрей, как и обещал, принёс с собой «деревяшки» - ламинированные заготовки из ДСП для стульев и стола на балкон.
   -Да, попал ты, брат, ничего не скажешь,- поразился он, когда в подробностях услышал от меня о событиях недельной давности.– Я знал, что в Краснодаре странные вещи творятся, но что такой беспредел процветает… Такие деньги… И что теперь делать будешь? А где вообще этот Лёня?
 -Не знаю. Или где-то прячется, или «мусора» его у себя держат. Завтра поеду в ГНК, если опять не забуду,- невесело пошутил я,- может быть, там что-то узнаю. Ладно, пойдем, посмотрим, что там у нас на балконе.
   -А может сначала «почитаем»?– всё ещё используя скорее шуточный, чем конспиративный жаргон, предложил Андрюха.
   -Нет. Давай лучше всё-таки  сначала делом займёмся. Тебе хорошо, ты на сегодня уже отработал – дизайнер, а нам ещё их приделать надо,- я повертел в руках заготовки.– И приделать качественно. Не хочется потом «краснеть». Деньги-то за работу нам уже отданы.
   -О-о-о… Тогда вообще можно ничего не делать – деньги ведь она не отберёт,- решил побыть змеем-искусителем Андрей.
   -Да я уже думал об этом, но что-то не позволяет мне с ней поступить так: может эта, ну, как её…, ну, типа совесть что ли.
   -Забей.
   -Забил. А теперь пойдём ещё наметим, просверлим и закрутим.
   Конечно же, никто «кидать» хозяйку и не подумывал. И подобная позиция была обусловлена не одними только моральными принципами. Здравый, трезвый расчёт подсказывал, что подобное поведение вмиг лишит нас не только уважения, но и последующих «шабашек», уже появившихся при помощи тёти Любы и нашего отношения к работе. Поэтому, взяв всё необходимое, мы отправились на балкон.
   Пришлось повозиться, но в конечном итоге при помощи специальных амбарных петель, одно крепление которых в несколько раз длиннее другой стороны и складывающихся упоров, хитроумно вмонтированных в обратную сторону ламинированных поверхностей, два откидных стула и столик между ними стали достойной частью интерьера балкона. Испытания прошли успешно: 60-70 килограммов веса они выдержали без труда даже с небольшими подпрыгивающими движениями. Мы были довольны своей работой.
   -Ну, вот. То, что надо, теперь можно и «почитать»,- предложил я, вынимая из дальнего угла шкафа «заныканую пятку».- Вы пока убирайте всё, а я по-быстрому за пивом слетаю с сухариками.
   Посоветовавшись с пацанами о вкусовых предпочтениях, решили особо не фантазировать (или, наоборот, соригинальничать) и взять «Балтику» №3, №7 и №9: мне, Андрею и Вове соответственно. Я сбегал за пивом. К моему возвращению мой крапалик дожидался меня в крышечке «мокрого бульбулятора». Сама конопля была настолько слабой, что действие её без пива практически не ощущалось. Расправившись с «остатками роскоши», которой меня щедро угостил пару недель назад мой состаничник, мы взяли по бутылке и вышли на балкон. Солнце уже катилось к закату, жара немного спала и лёгкая рябь на поверхности воды приятно ласкала расслабленное сознание. Мы непринуждённо болтали, попивая пиво и делясь друг с другом историями из жизни, связанными с употреблением  каннабиса и его последствиями.
         -Да, сейчас действительно взялись «по жёсткой». С этой губернаторской программой «антинарко» могут упрятать так крепко и надолго, что вернёшься и своих не узнаешь,- басил своим низко посаженным голосом Андрей.
   -Или такое «бабло» отвалить придётся, ввек не рассчитаешься, только на долги и будешь работать,- поддержал его Вовчик.
   -А способа «с трассы убрать» кого-либо – проще не придумаешь: подкидывать в карман или запускать под меченые деньги они научились так лихо, что не подкопаешься,- продолжал Андрей.
   Чуть меньше года назад в его жизни произошёл случай, который  заставил его расстаться с кругленькой суммой денег, взятой в долг где только можно. Он тогда приехал ко мне в станицу, предварительно позвонив, чтобы убедиться в моей возможности помочь ему хоть чем-то. Сильно выручить я его не смог, но пять тысяч рублей из необходимых ему сорока, были выделены из нашего скудного семейного бюджета.
   Оказалось, что за пару дней до этого их «тёпленьких» (Андрея и двух его друзей) прихватили «мусора» прямо у них на районе. Кто-то из них успел скинуть оставшуюся «пятку» в кусты, но милиционер не поленился и при помощи фонарика отыскал её. Он аккуратно, чтобы не стереть отпечатки пальцев и не оставить свои, поднял её и, как и положено, упаковал её в полиэтиленовый пакет. А потом, когда это «вещественное доказательство» опять предстало взору пацанов уже в милиции, оказалось, что из полупустой бумажечки оно превратилось в плотно набитый свёрток. Чтобы не оформлять дело как  «преступление, совершённое группой лиц», было решено, что Андрюха будет «грузиться» один, так как он самый старший из всех. Максимум, что грозило бы ему за хранение – это условный срок. Но даже клеймо условной судимости по множеству причин не было приемлемым для него. Сумма в сорок тысяч была обратным билетом в жизнь, в которой он никогда не подвергался любому из видов уголовного наказания. Для моей сегодняшней свободы была установлена сумма в три раза больше, и мысль об этом теперь зубной болью терзала моё сознание, озабоченное вопросом возвращения этого долга.
   -Да ладно, Макс, не «грузись» ты. Главное – на свободе,- дружески похлопал меня по плечу Андрюха.– Заработаешь ты эти деньги, раздашь долги. Я, например, тоже понятия не имел, где их брать, но со временем потихоньку ведь «раскидался».
   -Ещё не известно, что мне завтра в ГНК скажут. Вдруг они только и ждут моего появления,- не мог отделаться от навязчивой идеи я.
   В нынешнем состоянии страх за свою судьбу и свободу стал вдруг ощущаться гораздо острее. Мнительность, чувствительность, впечатлительность и осознание многих фактов несколько в необычном ракурсе, за частую становятся навязчивыми спутниками каннабиодной «тяги», способных в одно мгновение пролить свет на кажущуюся ранее тупиковой ситуацию или, наоборот, отрезать все пути к решению по сути простейшей задачи.
   -Ну, не выдумывай. Всё будет нормально. Неужели ты думаешь, тебя отпустили бы домой из подвала на Садовой, если бы хотели посадить,- возразил Вова.
   В принципе, он был прав. Подобное поведение даже для «мусоров» казалось слишком не логичным.
   -Значит, считаете, бояться не чего. Хорошо, если так. А то в тюрьму как-то совсем неохота,- допивая бутылку, ответил я.
   -Да какая тюрьма? Чё ты себе «жути гонишь»,- Андрюха тоже взялся за вторую бутылку.– Слушайте, а чё вам тут-то сидеть? Поехали к нам на район. Возьмём ещё пивка, может к вечеру нормальная шмаль появится, а не эта ботва.
   Предложение было, конечно, заманчивое, но…
   -Вы явно хотите, чтобы я и завтра в ГНК не попал. Один сегодня не смог напомнить, теперь ещё ты на пьянку провоцируешь, чтоб я и завтра никуда не поехал. Кто вас подослал? Ну-ка, «колитесь»?
   -Кто-кто. Спецслужбы в кожаном пальто. Ну, так что, поедите?
   -Вовчик, ты как?– повернулся я к Вове.
   -Вы же знаете, я за любой кипишь,- с готовностью отозвался он.
   -Гитару найдёшь?– спросил я Андрея.
   -Конечно. Гитара на районе всегда есть.
   -Ладно, поехали. Только, что бы я завтра обязательно в ГНК попал.
   -Не переживай, попадёшь. И не только в ГНК,- засмеялся Андрюха
   -Очень смешно.


   Мы приехали на район к Андрею, когда уже стемнело. Многоэтажные строения жилых домов, гаражи и магазины, практически наползая один на другой, плотно соседствовали друг с другом. Напротив одного из домов в тени огромного тополя находилась вместительная лавочка в форме буквы «П» со столом посередине. Весёлые, беззаботные голоса и Цоевская «Я бездельник» под гитару встретили нас, когда мы подошли ближе.
   Группа молодёжи из десяти–двенадцати человек, усевшись на спинки лавочек, наслаждались свежестью летнего вечера и возможностью беззаботно пообщаться друг с другом. Кто-то расслаблялся пивом после рабочего дня, девчонки цедили джин-тоник, студенческая молодёжь, не особо отягощённая мыслью о грядущих экзаменах, уже полным ходом предвкушала восторг от предстоящих каникул. Андрей познакомил меня с присутствующими. Вова знал почти всех из них, я только некоторых. Лиц в темноте практически не было видно. Сам Андрей поинтересовался, кому что купить, и с двумя пацанами отправился в магазин. Я уселся на освободившееся место недалеко от гитариста.
   -Привет,- услышал я рядом знакомый женский голос.
   Я повернулся и, вглядевшись в темноту, узнал его обладателя.
   -Настя, привет! Ты тоже здесь? А я в темноте тебя не узнал. Сегодня что – вторые сутки отмечают твой день рождения?– обрадовался я, увидев знакомое лицо.
   -Нет. Вчера отметили и хватит. Ты,  кстати, тоже неплохо… отметил.
   -Извини, я вообще-то, как говорил Шурик, «не пью». А тут просто не удержался. Прошедшая неделя была нелёгкая, захотелось расслабиться. Тем более ещё такой повод – твой день рождения. Что, вёл себя отвратительно?
   -Не-е-ет. Нормально. Я видала и хуже. Наоборот, ты такие тосты поднимал за моё здоровье, за всех женщин, мне даже понравилось. Просто было видно, что развезло тебя неслабо, и уснул рано. Так смешно уселся за барабанами, а потом и вовсе свалился. Как вы добрались, кстати? Вова вчера бегал, деньги на такси у всех сшибал.
   -Нормально добрались. Без происшествий. Таксист останавливался на красный свет, включал «поворотники» на поворотах. Даже подвёз к подъезду, чтоб «мусора» по пути не попались, но, к сожалению, все-таки взял с нас деньги, гад,- отшутился я.
 Настя отреагировала негромким, элегантным смехом. У неё был очаровательный, высокий голос, а когда она смеялась, переливы её звонкого «ха-ха-ха» приятно радовали слух. Сидя рядом с ней, я ощущал исходящий от неё аромат нежной, неброской, слегка сладковатой туалетной воды. Я рассказал немного о себе, посчитав излишним при фактически первом разговоре упоминать о своём супружестве и детях. О том, что знаю Андрея уже около десяти лет, а Вову всего пару. Что иногда, когда появляется возможность, приезжаю к ним в гости. Настя жила недалеко отсюда и знала их обоих. С Андреем она даже одно время встречалась. Но несколько месяцев назад они полюбовно расстались, оставшись «друзьями» и не имели сейчас друг к другу никаких претензий. Её мама работала на мясокомбинате, отец в строительной организации. Сама она закончила в прошлом году колледж по специальности бухгалтер и сейчас работала в частной фирме специализирующейся на продаже бытовой бензотехники.
   Участники шумной компании, окунувшие свой разум и эмоции в алкоголе, стремились наперебой донести друг до друга какие-то свои мысли, новости, мнения. В силу своих юных лет, не обременённые особо какими-либо серьёзными обязательствами ни перед собой, ни перед родителями, молодые парни и девушки с энтузиазмом первопроходцев спешили вкусить радость и восторг от возможности насладиться столь необходимым и приятным опытом праздного общения.  Витавший над столом дух пресловутой индивидуализации, выражающийся в строптивом намерении каждого доказать всему миру свою уникальность, стимулировался содержанием выпитого алкоголя в крови, но в то же время частично компенсировался общностью вкусов, интересов и потребностей. Некоторые из парней методично и целеустремлённо стремились затуманить сознание своим «непознанным подругам» не только с помощью комплиментов и красивых фраз, но и посредством алкогольно-никотинового дуэта. А некоторые юные искушенные особы дерзко отваживались на склонение к более экстремальному, и в то же время пробуждающему особую чувствительность, алкогольно–никотиново-каннабисному трио.
   Примерно через полчаса после возвращения Андрея с водкой, пивом, джин-тоником и закуской к нему подошёл незнакомый мне парень и что-то шепнул ему на ухо. Когда Андрей отозвал меня в сторону, я уже знал, о чём сейчас пойдёт речь. Мы скинулись на приобретение шмали и через несколько минут «гонец» принёс долгожданный заветный «корабль» - коноплю, завёрнутую в газету объёмом в один спичечный коробок, стоящий на тот момент 350 рублей. Желающие покурить отправились за близлежащие гаражи, где уже дожидался своего часа «мокрый бульбулятор».
   -Ты идёшь с нами?– спросил я Настю.
   -Куда?
   -Коноплю курить,- ответил я, не скрывая и не смущаясь, но предполагая, что она может и отказаться.
   -Пойдём,- не выпендриваясь, без тени сомнений ответила она, поднимаясь со скамейки.
   Шестеро парней и три девчонки с  заговорщицким видом в предвкушении уже известных ощущений направились к «аппарату». Несложные, отточенные в этом отношении манипуляции опытных рук и, задерживающие в своих лёгких дым марихуаны, люди с характерным сдавленным покашливанием, отходя в сторону, сменяли друг друга. Волна спокойствия, уверенности и развязанности в речи, ударяющая временами о камни банального непонимания обыденности, чарующе окатила с головы до ног. Находящиеся рядом со мной, внешне никак не проявляли происходящих внутри них перемен, но ощущение вселенского миролюбия, близости с окружающими и неизвестно откуда появившегося веселья, вызванного действием каннабиодных алкалоидов, проникало, несомненно, в сознание каждого.
   Но вдруг произошло совершенно непредвиденное. Когда особо нуждающиеся пошли уже на «третий круг», хотя многие решили остановиться на двух «затяжках», за гаражи забежал возбуждённый юноша и крикнул:
   -Атас! Менты! Убирайте всё. «Делаем ноги»,- и пробежал мимо нас дальше.
   В ту же секунду «бульбулятор» был перевернут на землю, крышка с него была содрана, а народ, словно не раз до этого отрабатывающий подобные действия, дружно ломанулся за «вестником», убегающим в узкий проход между гаражами.
   -Бежим,- Настя дёрнула меня за руку, и уже в следующее мгновение мы неслись вслед за удаляющимися от нас спинами.
   Мы выскочили на открытую местность, обогнули несколько домов и, пробежав мимо спортплощадки, забежали в подъезд девятиэтажки. Поднявшись пешком на площадку между третьим и четвёртым этажами, мы, запыхавшиеся, наконец-то остановились.
   -Ничего себе пробежечка,- тяжело дыша, согнувшись и уперев руки в колени, произнёс я.– И часто у вас так?
   -Ц-ц-ц… Говори тише,- попросила Настя, тоже сбиваясь в дыхании,- чтобы соседи не вышли, а если вдруг кто-то будет подниматься снизу, мы услышать могли. Да, у нас вот так бывает. Менты очень наш район полюбили. Желающих покурить шмаль развелось слишком много, да и приторговывают сейчас через одного. Вечерами постоянно «патрулька» ездит, а иногда и несколько. Поэтому вот и приходится бегать.
   Она улыбнулась и достала из кармана своей лёгкой кофточки светло-шоколадного цвета пачку сигарет.
   -Будешь?– протягивая мне, спросила Настя.
   - Нет. Не буду. Полтора года уже как не буду,- с нескрываемой гордостью ответил я.
   -Молодец. А я вот не могу бросить, хотя, по правде говоря, много и не курю: пять-шесть сигарет в день, а то и вообще ни одной.
   Она открыла пачку облегчённых «Kiss», но вдруг, взглянув на часы на своём «мобильнике», положила сигареты назад в карман, а вместо них вытащила начатый «Orbit».
   -А вот от этого не откажусь,- я взял пару подушечек из предложенной ею упаковки.– А ты почему сама не куришь?
   -Времени уже много, домой скоро идти надо. Не хочу, чтобы родители унюхали. Я же примерная девочка, не пью, не курю, допоздна не гуляю,- с долей иронии ответила она.
   Тусклый свет лампы, льющийся с верхнего этажа, позволил мне немного лучше, чем на улице, рассмотреть мою новую знакомую. Светло-синие, но не голубые джинсы с большим количеством замочков, кнопочек и страз плотно облегали её ладную, практически мальчишескую фигурку. Тёмные с редкими белыми вкраплениями кроссовки элегантно дополняли молодёжно-спортивный стиль. Полоска обнаженного тела над узким дамским брючным поясом и временами по поблёскивающий пирсинговым колечком пупок вносили элемент неброской сексуальности, тем самым заставляя снова и снова возвращать свой взгляд на сие очарование. Под лёгкой кофточкой на молнии с капюшоном скрывалась коротенькая блестящая футболка белого цвета с вычурными узорами, напоминающими татуаж, от левой груди, плавно переходящими на плечо.
    Черты её по-настоящему красивого славянского типа лица были настолько выразительными и пропорциональными, что любое проявление эмоций на нём только усиливало гамму впечатлений, которых оно производило. Практически оставшиеся без помады губы, слегка подчёркнутые тенями зеленовато-бирюзовые глаза, длинные ресницы, немного вздёрнутый носик и даже чуть-чуть торчащие в сторону ушки, которые она скрывала под локонами спадающих на плечи вьющихся волос, - всё это заставляло воздавать хвалу Создателю за его умение творить столь прекрасные образы своего подобия на Земле. Её магическая привлекательность была живой и тёплой, в отличие от красоты ледяного мрамора большинства искусственных, куклоподобных телевизионных и журнальных див.
    Когда Настя улыбалась, на её кокетливо-пухлых розовых щёчках появлялись очаровательные ямочки, а если её смешило что-либо по-настоящему, то она смело обнажала свои белые, ровные зубы и заливалась весёлым, по-детски непринуждённым смехом. Без сомнения, она была чертовски сексуально привлекательна, но в тоже время ей не было необходимости прибегать к помощи жеманства, вульгарности и нарочитой похотливости, столь присущим многим, знающим о своей красоте, девушкам, желающим любыми способами произвести впечатление на мужчин. Её внешность гармонично сочеталась с поведением и манерой говорить, подчёркивая с одной стороны её мнимую заурядность, а с другой – вскользь указывая на свою оригинальность, выражающуюся в непредвзятом отношении ко всем окружающим.
    Сейчас её суженые, слегка красноватые с чарующей поволокой глаза и выразительный рассказ о событиях, происходящих у них на районе, в результате определённых изменений в организме, производили особенно неизгладимое впечатление. Я слушал её негромкий голос и временами осознавал, что думаю совсем о другом, а часть фраз и вовсе пролетала мимо моих ушей. Но я всё равно одобрительно кивал, иногда вставляя иногда свои реплики или задавая попутные вопросы. Я выразил своё восхищение тем, что она в столь юном возрасте уже осуществляет функции бухгалтера, и пообещал обязательно зайти к ним в офис, посмотреть, чем они торгуют и, может быть, даже что-то приобрести.
    У меня зазвонил телефон.
   -Ты где?– спросил Андрей.
   -Я в подъезде, неподалёку,- ответил я.– Как там дела? Всё нормально?
         -Да всё в порядке, но туда лучше уже сегодня не возвращаться. Мне завтра на работу утром, я пойду домой… Подожди, Вовчик что-то сказать хочет,- произнёс Андрюха, передавая Вове трубку.
   -Макс, что делать будем? Останемся или тоже поедем на квартиру.
   Мы договорились через десять минут встретиться на остановке, и я убрал телефон в карман.
   -Пойду и я домой. Пораньше лягу, высплюсь, а то после вчерашнего празднования ещё толком и не отдохнула,- сказала Настя.
   -Давай я тебя провожу,- предложил ей я.
   -Давай,- согласилась она.– Только идти придётся очень далеко. Вот мой дом.
   Она показала на дверь квартиры на четвёртом этаже. Оказалось, что мы стояли на лестничном пролёте в её подъезде, а я об этом даже и не знал.
   -Смешно. А я думал, что мы сюда случайно забежали. Хотя случайного в этой жизни ничего не бывает. Верно?- лукаво прищурившись, улыбнулся я в ответ.– Ну, что ж. Рад был снова тебя увидеть, надеюсь, что не в последний раз. Пока. И спокойной ночи.
   -И тебе тоже,- ответила она и, поднимаясь по лестнице, помахала на прощание ручкой.
   Я встретился на остановке с Вовой и поведал ему, где и с кем провёл всё это время.
   -Ну вот, видишь. А ты говорил, что больше с ней не увидишься. Тут и дня не прошло, а ты уже прячешься с ней в подъезде.
   -И совсем даже не прячусь. Вернее прячусь, только не с ней, а от ментов,- почему-то стал оправдываться я, доказывая это в большей степени себе, чем Вовчику.
   Он в свою очередь рассказал, что с пацанами далеко не побежали и из-за гаражей наблюдали, как трое патрульных подошли к тому месту, где мы курили, посветили на пустой «бульбулятор» фонариком и вернулись назад в свою машину.


   Я повернул ключ в замке и открыл входную дверь. Свет в квартире тёти Любы горел почти везде: в прихожей, на кухне, в комнате и даже в ванной, дверь в которую была открыта. Струя воды, льющаяся из крана, громко билась о дно чугунной ванны, на краю которой сидел Дима. Он был одет в шорты, и его обнажённые ноги были опущены внутрь ванны. За Димой стоял Артём и с отупением давил прыщи на его спине. Глядя на реакцию обоих, трудно было понять, кто из них испытывал большее удовольствие.
   В дверном пролёте, ведущем в комнату, стоял (если ту позу, в которой он находился, можно назвать «стоял») Дэн. Глаза его были закрыты, рот приоткрыт, уголки губ опущены вниз, а нижняя челюсть выставлена вперёд. В левой руке догорала практически истлевшая сигарета  с так и не упавшим пеплом. Правой рукой он неторопливо расчёсывал себе лицо - то щёку, то нос, то шею, то лоб, то другую щёку, и было видно, что оторваться от этого увлекательнейшего процесса выше его сил. Вопреки всем законам физики, его тело застыло в такой причудливой позе, что мои глаза округлились, потому что я не мог понять, как он до сих пор ещё не упал. Его ноги были сильно согнуты в коленях, и создавалось впечатление, что он сидит на не высоком покачивающемся стуле. Иногда он, балансируя между наклонами взад и вперёд, вытягивал перед собой правую руку, как будто надеялся за что-то удержаться.
   Шум падающей воды в ванной был настолько громким, что никто из них не слышал, как мы вошли. Но когда я повернул ручку крана, произошло что-то наподобие пробуждения от гипнотического сна. Все как по команде в то же мгновение вернулись в своё обычное состояние.
   -О, пацаны, здорово,- промямлил Дэн, то открывая, то закрывая глаза и всё так же продолжая чесаться.– А сколько время?
   -Почти двенадцать,- ответил я, глянув на «мобилу».
   Мы поздоровались со всеми. Дима вылез из ванны, сунул мокрые ноги в уличные тапки и пошёл в комнату.
   -Чё, Артём? Давай, наверное, убирать всё,- буркнул он, падая на диван.
   Артём не спеша закрыл стоявший на стуле посреди комнаты дипломатик с газовой плитой, и убрал его обратно в шкаф. Туда же он поставил и уксус. Хотя окно было открыто, запах растворителя окончательно ещё не выветрился из комнаты. Подняв пакет, валявшийся около кресла, он сунул в него руку и вытащил из него две упаковки маковой семечки.
   -Это куда? С собой забираем?– обратился Артём к Диме.
   Дэн подскочил к нему. Глаза его сверкали нервным блеском.
   -Так у нас еще, оказывается, осталось,- обрадовался он, забирая у Артёма пакеты.– Может догонимся? Пацаны, вы как? Кайфануть желаете?
   Он опять обращался с этим вопросом к нам с Вовой.
   -Дэн, они не колются. Сколько тебе об этом будут говорить?– опередил меня с ответом Дима.
   - Ну, мало ли. Вчера не кололись, а сегодня взяли и одумались,- засмеялся Дэн.
   Создавалось впечатление, что у него была навязчивая идея: помимо того, чтобы «наколоться» самому, надо было попытаться совратить любого, кто по его мнению ещё не испробовал «настоящий вкус жизни».
   -Нет, Дэн, действительно. Мы ведь это уже обсуждали – только анаша,- ответил я.
   -Ну, понял, просто я подумал…
   -Клади их назад в пакет,- не дал договорить ему Дима.– Завтра сварим. Всё, собираемся. Пацанам, наверное, отдыхать надо. Да, Вова?
   -Я, в общем-то, не устал. Мне завтра некуда спешить,- отозвался он.
   -Зато мне с утра в ГНК ехать надо. Может быть, про Лёню вашего что-то выясню,- не зная ещё, пожалею о сказанном или нет, признался я.
   В очередной раз моя излишняя доверчивость к малознакомым людям заставила меня разоткровенничаться там, где возможно следовало бы смолчать.
   -Какого Лёню? Юренко? А он здесь причём?– удивился Дима.
   -Всё притом же. Это из-за него я на самом деле оказался в подвале на Садовой.
   И я рассказал, как Лёня позвонил мне неделю назад, предложил вернуть долг и пришёл с мечеными деньгами. Что завтра мне в соответствии с «Обязательством о явке» надо быть в ГНК, дать какие-то показания, чтобы окончательно всё уладить.
   -Вот гандон,- ругнулся Дима и, повернувшись к Дэну, продолжил,- я же тебе говорил, что «мусора» тогда нес проста  у него что-то выпытывали. Про тебя тоже спрашивали (он кивнул мне). Тогда всё понятно, куда он пропал. Это значит, когда его на «Гаранте» приняли и решили «загрузить», он тебя и «запустил».
   -Видимо, да,- согласился я.
   -Значит он опять «сучит»,- высказался Дэн.– Это он сейчас у «мусоров», и завтра ты едешь давать какие-то показания?
   -Понятия не имею, Дэн. Не знаю, чего они там ещё от меня хотят,- ответил я.
   Тут к разговору подключился Артём.
   -Короче, «грузи» эту тварь по полной. С этой мразью по-другому нельзя, иначе у нас у всех со временем проблемы появятся. За такие дела надо вообще «перо» в бочину. Но, ничего, не переживай. Коли его до сих пор не отпустили, то сейчас «мусора» ему реальный срок «наболтают», а в лагере ему быстро рога поотшибают, когда «раскукукают эту ****ину», или в «петушатник загонят».
   То, что он сказал, а вернее, как он это сказал, сильно удивило меня и произвело серьёзное впечатление. Первоначально у меня сложилось мнение, что он весьма «недалёкий» человек и кроме как быть мальчиком на побегушках ни на что не способен. На самом деле за плечами у него было уже два отсиженных срока, а внешнее спокойствие и покладистость были результатом богатого опыта, приобретенного в «этой» и «той» жизни.
   - Ладно, на месте разберёмся, - в тон услышанному произнёс я.
   Несколько лет назад Лёня был замечен в связях с милицией, но благодаря своей изворотливости и способности выкручиваться из подобных ситуаций, он сослался на то, что только обещал сотрудничать, а на самом деле всего лишь «кружил им балду». Оправдания его не имели смысла, так как некоторые из тех, кто страдали от его непорядочных, а попросту «****ских» действий, иногда даже попадая в тюрьму, были общими знакомыми и Артёма, и Димона, и Дэна. Спустя пару месяцев, когда Лёня превратился для «мусоров» в отработанный материал, его всё-таки посадили. После освобождения он некоторое время не общался со старой компанией, но потом через знакомство с Дэном опять умудрился возобновить с ними отношения. Артём был самым ярым противником того, чтобы «это животное опять маячило перед глазами», опасаясь, что рано или поздно он сможет навлечь беду и на них.
   Они собрались, убрав на этот раз всё за собой, и, попрощавшись, ушли. Я, в соответствии с негласно установленной договорённостью, занял на этот раз место на диване, поставил будильник на восемь утра и с ощущением блаженной расслабленности закрыл глаза.
   На следующий день в девять часов утра я был уже возле здания ГНК. Это был последний из трёх дней, когда я в соответствии с данным мной «Обязательством о явке» должен был встретиться с сотрудниками наркоконтроля. Что они хотели от меня, какие показания должен был я дать и какие бумаги подписать, чтобы окончательно откреститься от этой отвратительной истории, я на тот момент не знал. Мне оставалось лишь надеяться, что приехав сюда, я не сделаю себе хуже.
   После того, как я объяснил на проходной причину своего появления, дежурный лейтенант связался по телефону внутренней связи с майором Дербенко. Через несколько минут появился низкорослый крепыш Женя и, выписав на меня пропуск, повёл наверх. Праздное оформление уже знакомых мне коридоров ГНК вопреки своему замыслу не вызывало у меня чувство дружественного настроя. Принцип притупляющего бдительность эффекта и элемент излишней помпезности слишком заметно бросался в глаза, и поэтому вызывали абсолютно противоположные эмоции. Дербенко сидел у себя за столом и, как полагается, что-то писал. Ох, уж мне эти министерские замашки.
   -Подожди,- буркнул он, едва подняв на меня глаза, и, кивнув на стул, добавил,- садись.
   Я присел. Женя, вопреки моим ожиданиям, не вышел, а присел неподалёку от меня. С минуту ещё майор что-то писал, быстро водя ручкой по листу, потом поставил печать, сложил бумаги в папку и протянул её Жене.
   -На. В «третий» отнеси. И передай им, что я больше их работу за них выполнять не собираюсь. У меня своих дел хватает.
   Женя взял документы и, не сказав ни слова, вышел.
   -Садись ближе,- Дербенко указал на стул, стоящий около него.– Ты почему позавчера не приехал, когда твой отец тебя здесь дожидался?
   -Не смог. Не на чем было,- ответил кратко я, мучительно стараясь предугадать, что за всем этим последует.
   Он сидел и задумчиво перебирал в руках авторучку, время от времени постукивая ею по столу. Я ждал. Наконец он продолжил.
   -Ну, может это тебя и спасло. Приехал бы ты день назад, неизвестно, куда бы ты отправился. А так, считай, что тебе крупно повезло. Обвинения с тебя сняты, уголовное дело заводиться не будет. Претензии к нам какие-нибудь имеешь? – сдержанно спросил майор и передвинул ко мне лежащий возле него лист бумаги с уже отпечатанным текстом.
   Было видно, что он с большим усилием выдавливает из себя эти слова, и что будь его воля, то вряд ли бы мне было суждено беспрепятственно покинуть стены этого «гостеприимного» заведения. Ещё бы: столько дней оперативной работы «коту под хвост», нереализованные планы и надежды на получение «плюсиков» в качестве поощрения, а может быть и денежной выплаты за удачно проведённую операцию «по задержанию наркоторговца». Ведь они так хорошо подготовились и так ловко всё обстряпали: и меченые деньги, и понятые, и отключенная видеозапись во время подкидывания конопли – всё по строго и издавна отработанной схеме. А тут вдруг сверху поступает распоряжение: немедленно отпустить и прекратить всякое юридическое преследование, заручившись в обмен гарантиями об отказе от каких-либо претензий в адрес их ведомства. Естественно, Дербенко знал, что это связанно с вмешательством в это дело какого-то человека из не менее серьёзных структур, которого привела с собой моя тётя Елена Петровна. Знал он так же и о денежной сумме, предоставленной изначально для моего откупа, доля от которой наверняка осядет и в его в кармане в качестве компенсации. Но даже и это его не радовало, потому что варианты вымогания  денег и одновременного заведения уголовного дела использовались в их практике регулярно. А сейчас приходилось идти на компромисс, нарушая свои же правила и принципы, и отпускать на волю потенциальную жертву. Деньги деньгами, но он будучи человеком опытным, прекрасно осознавал скрытую угрозу, исходящую от того, кого незаконно обвиняют и вынуждают расстаться с весьма значительной суммой денег.
   Но у меня сейчас были совершенно другие мысли. Ни о какой мести я даже и не подумывал. Единственное, чего я хотел, это поскорее убедиться, что этот кошмар уже закончен и убраться отсюда. «Да ну, уж какие тут претензии. Как говориться, не до жиру, быть бы живым», - подумал я.
   -А что это, - беря в руку бумагу, которую только что протянул мне Дербенко, спросил я.
   -Читай, там всё написано,- он закурил сигарету и поднялся из-за стола.
   Это было что-то типа расписки, в которой я гарантировал отказ от претензий по отношению к сотрудникам наркоконтроля, и заверение в отказе от жалоб в какие-либо правозащитные инстанции. Странная такая бумаженция, не имеющая, видимо, стандартного формуляра и составленная в подгонке под мою ситуацию. Я ещё раз взглянул на Дербенко. Он стоял спиной ко мне и курил, глядя в окно. «Хотел бы я знать, о чём он сейчас думает. Как бы дров не наломать. Не подпишу ли я себе этим приговор? А вдруг это какая-нибудь очередная «мусорская прокладка»?»
   -Всё? Давай,- Дербенко повернулся и протянул руку за бумагой.
   Времени на раздумье не оставалось. Я расписался и подал ему лист.
   -Твой блокнот и телефон отдали отцу. Свободен. Можешь идти,- недовольно гаркнул он и опять уставился в свои бумаги.
   «Неужели действительно всё? Можно забыть про эти стены, про этот кабинет, про этого майора и его прихвостней. Какое-то непонятное чувство. Неверие, что ли в столь лёгкий исход, если, конечно, не считать шести суток в подвале и ста двадцати тысяч рублей, которые придётся отрабатывать».  Безмерная радость и эйфорийная лёгкость от наконец-то сброшенного с плеч груза неопределённости самым нелепым образом переплетались в сознании с чувством некой опустошённости, схожей с разочарованием. Беспрепятственно пройдя мимо дежурного, которому уже позвонил Дербенко и велел пропустить меня, я вышел на улицу.
   Было чуть больше десяти часов утра. Вова, наверняка, ещё спал, и я решил позвонить на домашний номер в квартиру тёти Любы. Он был очень рад слышать, что у меня всё впорядке и мне больше ничего не угрожает. Уже собравшись прощаться с ним и ехать домой, я вдруг передумал и спросил:
   -Слушай, а ты знаешь ту квартиру, о которой говорила тётя Люба, где надо ремонт делать?
   -Да. Это в соседнем подъезде на втором или третьем этаже,- ответил Вовчик.
   -Может, ты зайдёшь, посмотришь, что там надо делать, чтобы уже знать, на что рассчитывать, на сколько дней всё это может затянуться.
   -Я? По-моему, тебе лучше самому глянуть. Всё равно ведь считать и договариваться тебе придётся.
   Не то, чтобы я не доверял в этом отношении Вове, просто увидеть предстоящий объект своими глазами и лично побеседовать с заказчицей, было бы гораздо практичнее.  Поэтому, подумав немного, я попросил Вовчика оставаться дома, пообещав скоро приехать. «Съезжу, посмотрю, - подумал я, - а в обед уже поеду домой».


   -Второй этаж, налево и ещё раз налево. Вот эта, да?– спросил я у Вовы, когда мы подошли к двери квартиры, которую искали.
   -По-видимому, да. Сейчас узнаем,- он нажал на кнопку звонка.
   Дверь открыла женщина немного моложе тёти Любы. Пару раз мы видели её, когда они заходили, чтобы та могла посмотреть своими глазами и оценить результатом нашей работы. Я хотел, было объяснить причину нашего визита, но она нас сразу узнала и предложила пройти вовнутрь.
  В квартире было две комнаты, кухня, лоджия и раздельный санузел. Жёлто-бежевые с бледными разводами узоров обои в большой комнате никак не сочетались с тёмно-коричневой, ещё «совдеповской» стенкой и мягкой мебелью тех же времён. Хозяйка, Ольга Ивановна, объяснила, что в соседней комнате стоит уже купленная новая мебель для этой комнаты. Старую надо будет погрузить на машину, которую она закажет на днях, и отвезёт этот антиквариат к себе на дачу. А в комнате надо будет покрасить потолок, переклеить обои и поменять линолеум. Если хозяйку всё устроит, и будет хватать денег, то вероятнее всего она захочет делать ремонт и во второй комнате.
   Мы обсудили расценки, и она, «покрутив немного носом», согласилась, сказав, что мы можем приступать хоть сегодня. Честно говоря, это не особо входило в мои планы, ведь я уже два дня не был дома и собирался после обеда вернуться в станицу, слишком много дел там скопилось. Но, поразмыслив немного, я решил, что нет смысла начинать работу на «фазенде» в обед – это надо делать с самого утра и со свежими силами. Зато здесь весьма перспективный объект, за который можно браться прямо сейчас. Мы ещё раз обсудили это с Вовой и решили, что сегодня можно будет хотя бы ободрать обои со стен и разъезжаться по домам, а уже в следующий раз с самого утра начинать заниматься всем остальным.
    Ольге Ивановне идти было некуда. Она суетилась на кухне, по мере возможностей переносила вещи в другую комнату и отдыхала там же. Порывшись в шкафу, она нашла поношенные мужские шорты и спортивные штаны, чтобы мы могли переодеться и не пачкать свою одежду. Кое-где обои отдирались довольно легко, но в некоторых местах так и норовили слезть прямо со штукатуркой, поэтому приходилось размачивать их водой. Спустя пару часов работа была закончена, и мы, приняв душ, собрались разъезжаться по домам, пообещав вернуться через два–три дня.
   Моя «труба» ожила, когда мы выходили из подъезда. Звонил Андрей.
   -Ну, что. Ты уже в тюрьме?- съязвил он.
   -Конечно. Где ж мне ещё быть,- подмигнув Вовчику, ответил я.– Вот, собираюсь баландой «закинуться».
   -И сколько дали?
   -Пожизненно через расстрел.
   -Круто. Ладно, давай рассказывай, как всё прошло.
   Я поведал ему о событиях сегодняшнего утра, про поездку в ГНК и про начало работы на новом объекте.
   -Так значит всё нормально. Жизнь продолжается,- подвёл итог Андрей.
   -Ну, да. Если не считать той кучи денег, которую придётся возвращать и увольнение с работы из колледжа, то всё просто замечательно.
   -Не переживай, наладится. Сегодня что делать собираешься?
   -Вообще-то домой хотел ехать. А что?
   -Да так. Думал предложить пивка попить.
   -Сколько можно? И так уже два дня пьём. Жена меня потеряла, наверное. Мало того, что неделю в подвале просидел, так ещё теперь третьи сутки из города домой никак не доберусь.
   -Смотри сам. Просто со мной сегодня за кухню рассчитались. Хотел тебя угостить. Кстати, у нас тут «почитать» появилось.
   Вот так всегда! Только соберёшься расстаться с атмосферой праздника и беспечного веселья и вернуться в образ отца благородного семейства, как появляется очередной соблазн в виде предложения, от которого не в силах отказаться. Вернее, отказаться-то можно всегда, но представив то удовольствие и ощущение, которых ты хочешь добровольно лишиться, невольно задумываешься – стоит ли останавливать себя, ведь жизнь так быстротечна и когда ещё представится такая возможность. Желание быть полезным своей семье, стимулируемое личной потребностью в материальных благах, бежит наперегонки с банальной тягой к развлечениям и стремлением уйти в другую реальность. Что сильнее, кто победит? Здравый смысл в виде ангелочка, сидящего на одном плече, нравоучительно подсказывает, что надо бы одуматься, поблагодарить за предложение и отправиться домой, заниматься делами. Но гнусный чертёнок, сидящий на другом, «вцепившись в ухо» въедливо зудит, провоцируя не думать ни о ком и ни о чём, а продолжать развлекаться, пустившись во все тяжкие. Чёрное плюс белое – получилось серое. Не желая безоговорочно идти на поводу у в меру развитого чувства долга, я решил так:
   -Ладно, убедил. Но только сегодня вечером я должен обязательно поехать домой, а не то моя любимая может меня потом на порог не пустить. Где встречаемся?
   -Где обычно. К нам на район приезжайте.
   -Кстати, вот что ещё хотел у тебя спросить,- начал было я, но осёкся и передумал,- хотя, ладно, не важно.
   -Ну, уж нет. Говори, коли начал. Что случилось? – не позволил мне умолчать Андрей.
   -Ничего не случилось. Просто хотел узнать, будет ли Настя.
   -О, понятно. Сейчас ей позвоню, узнаю.


   Я чудом успел на последнее маршрутное такси, идущее ко мне в станицу, которое отправляется в девять вечера. Моё состояние было далеко от нормального, и я, чуть не споткнувшись на подножке «маршрутки», грузно повалился на свободное сидение рядом с перепуганной женщиной, которая  рефлекторно попыталась отодвинуться как можно дальше от меня.
   Дверь закрылась, и такси тронулось. Как только я закрывал глаза, чёрная бездна за шторами век начинала болезненно вращаться, стремясь засосать меня в свой водоворот. Поэтому приходилось сидеть с полу прикрытыми глазами и глубоко дышать, чтобы избежать временами накатывающихся приступов тошноты. Час пути по вечерней дороге, освещаемой уличными фонарями и фарами встречных машин, подействовал на меня убаюкивающе, но не особо отрезвляюще. Сказывалась чрезмерная доза испытанного коктейля из пива, водки и анаши, слишком пагубно отразившаяся на моём теперешнем самочувствии. Как это не редко бывает, особенно в хорошей компании, планируемый стаканчик–другой, причудливым образом превратился в бесконечную череду, неизвестным образом появляющихся откуда-то бутылок с пивом, водкой и практически не тухнущего конопляного «крапалика» в напёрстке «бульбулятора».
   «Пить надо меньше, надо меньше пить»,- бубнил я себе под нос словно мантру, искренно желая, чтобы меня хоть немного «попустило». А «маршрутка» ритмично вторила моим мольбам, временами подпрыгивая на неровностях дороги, в очередной раз унося меня прочь из Краснодара.
   -Кто ещё не заплатил?– услышал я сквозь пелену наползающей дремоты голос водителя.
   Сначала, пропустив эти слова мимо ушей, я вдруг понял, что они в немалой  степени касаются и меня, ведь я до сих пор так и не оплатил проезд. Я стал рыться в поисках денег, снова и снова осматривая те карманы, которые уже проверял. Ситуация из забавной начала превращаться в довольно грустную. Из двадцати рублей, необходимых на билет, я нашёл один червонец и шесть рублей мелочью – это всё! Вывернув в последний раз все карманы наизнанку, я безнадёжно развёл руками. Наблюдавший в зеркало заднего вида за моими поисками водитель лишь угрюмо хмыкнул, но ничего не сказал, видимо, не желая вступать в полемику с пьяным.
   Его огорчение по поводу недостачи четырёх рублей не шло ни в какое сравнение с переживанием моей потери: помимо заработанных денег я не смог найти ещё и телефон! Такого со мной никогда не случалось. Неоднократно слыша от приятелей истории о потере по пьяни своих «мобил», я неприятно поражался их халатности и беспечности в этом отношении, будучи твёрдо уверенным, что со мной-то уж такого точно никогда не случится. Как говорится «не зарекайся». Ведь известно, что мы активно притягиваем в свою жизнь те ситуации, которые порицаем и отвергаем, пренебрежительно относясь к ним самим и людям, уже побывавших в них. Не удивительно, что насмехаясь над ними, я сам столкнулся с тем, что, казалось бы, никогда не должно было произойти со мной.
   Но как бы то ни было, факт был налицо, и я мучительно пытался восстановить в памяти события минувшего вечера. Ничего сверхординарного припомнить не удалось: заурядное время препровождения для небогатой городской, не особо обременённой заботами молодёжи. На этот раз сидели на задворках стадиона, расположенного неподалёку от  многоэтажек, в которых и проживали практически все присутствующие. Часть лиц была мне не знакомой, часть – новой, причём кое-кто из незнакомых мне парней, напившись, активно стал провоцировать конфликт, упорно напрашиваясь на мордобой. В конце концов, его неуместная дерзость пересекла критическую черту, и кто-то из не считающих нужным терпеть подобное поведение, совершенно заслуженно отправил нарушителя спокойствия в нокдаун. После чего тот, поднявшись и гневно матерясь, удалился шаткой походкой, пообещав прийти и привести кого-то для «разборок». Кстати говоря, он сдержал своё обещание и через какое-то время появился с двумя своими приятелями. Но те, выслушав причину конфликта, «здраво раскинув рамс», пришли к выводу о правильности действий по отношению к «терпиле», чем здорово его огорчили. Была приобретена очередная бутылка водки и распита «мировая» - всё как всегда.
   Пришла Настя, но, увы, в паре с каким-то хлыщём. К моему удивлению этот факт очень удручающе подействовал на меня. Не пить, не курить она сегодня не стала (видимо, не желая терять лицо перед своим ухажером), зато я, не знамо на каком основании, словно отвергнутый друг, продолжил уничтожать свой организм.
      «Но вот куда же делся телефон? Помню, давал его Вовчику. Он звонил своей бывшей, но точно вернул «трубу» назад, потому что я сам после этого делал звонок. Вполне возможно, что обронил его, когда убирал в карман или где-нибудь позже по пути на остановку. Не менее огорчительно и то, что денег тоже нет. Быть может они ушли в том же направлении, что и телефон, а может, я их просто потратил, что, увы, вовсе не прибавляет мне чести. Надеялся, что хотя бы рублей пятьсот для заглаживания своей совести привезу домой после этих трёх дней гулянок. Но не тут-то было: пьяный, укуренный, без денег и без телефона – закономерный итог беспечности и потери самоконтроля».
    Всё ещё плохо соображая, пошатываясь, неровной походкой я подошёл к калитке дома. Свет под навесом был включен, видимо, в ожидании меня. Собака залаяла, и Алёна вышла на порог. Столь радушного приёма, как три дня назад по возвращении из подвала, я и не ожидал. Но неподдельная суровость и лёд непроницаемости в выражении лица моей любимой ещё более омрачили моё и без того отвратительное состояние. Поздоровавшись насколько можно было нежнее, я потянулся к ней, чтобы поцеловать, но Алёна в ответ невозмутимо отвернула лицо, пресно подставив для поцелуя лишь щёчку.
   -Милая, ну прости,- начал, было, я.
   -Ты где был?– словно цербер, не пуская меня вовнутрь, стояла она на пороге дома.
   Я с трудом удержался от автоматически всплывшего в голове рекламного, но зато правдивого ответа «Пиво пил», а лишь промямлил:
   -В городе.
   -Я понимаю, что в городе. А позвонить ты мог?– продолжала меня распинать моя благоверная.
   -У меня… что-то с телефоном.
   -Что у тебя ещё с телефоном?
   -У меня…,- тупил я,- ну, в общем, у меня его нет.
   -Как нет?– словно услышав о смерти кого-то из знакомых, возмутилась она.
   -Ну, вот как есть, только наоборот,- не желая что-либо ей сегодня объяснять, уклонился я.– Может, ты всё-таки пустишь меня? Я устал.
   Это я напрасно сказал, потому что вспомнил, что это была дежурная фраза её отца, когда тот возвращался домой пьяный, и эти слова не вызывали у неё приятных воспоминаний.
   -Ах, ты устал? А я, значит, не устала. Тебя уже, который день дома нет. Долгов целая куча, а ты всё нажираешься как свинья,- всё сильнее заводилась Алёна.
   Отвечать ей в таком же тоне означало перебудить всех соседей, и без того, наверное,  уже или ещё не спящих. Подобные сцены временами устраивались то тут, то там жителями нашей улицы. Видимо, эти скандалы обрели статус эпидемии, и вирус семейного конфликта достиг и нашего укромного жилища. Кое-как сдерживаясь, я промолвил:
   -Милая, пойдём домой. Ляжем в кроватку, ты мне массаж сделаешь.
   -Ага, щас. Сам себе будешь делать, что захочешь,- разворачиваясь и заходя в дом, бросила она.
   Дети уже спали. Я умылся и поставил чайник. Алёна не захотела составить мне компанию, а сразу же отправилась в постель. Найдя в холодильнике остывший плов, я наспех перекусил, запил всё это чаем и с твёрдым намерением «укрепить наши отношения», отправился в комнату.
   Алёна не спала, нервно щёлкая пультом каналы по телевизору. Естественно, она была вправе вести себя подобным образом, и я ни капельки не осуждал её за это, ну разве что совсем чуть-чуть. Зная, сколько усилий она прикладывает для того, что бы поддерживать очаг семейного благополучия в нашем доме, мне сейчас было действительно стыдно перед ней. Но я не был ни наркоманом, ни пьяницей, ни бабником, ни транжирой и она, надеюсь, тоже меня таковым не считала. Но, конечно, ничего человеческое мне не чуждо и случалось, что и мне хотелось расслабиться, как это и произошло сейчас. Особенно после того, что целую неделю находился в таком стрессовом, подвешенном состоянии. Но эти самооправдания не стоили и гнутого цента на фоне того, что я лишился сразу и телефона, и заработанных денег.
   -Милая, ну прости меня. Я так больше не буду,- словно нашкодивший ребёнок в надежде избежать наказания попытался я растопить лёд её отстранённости.
   Никакого ответа. Я ласково положил руку на её обнажённую грудь. Опять полное равнодушие. Но когда моя рука скользнула вниз, то жёсткая хватка её, увы, не нежных пальцев отбросила мою руку в сторону. Мы были близки с Алёной более семи с половиной лет, и я, казалось, знал её не хуже, чем она сама себя, поэтому я не собирался останавливаться и воспринимать этот жест всерьёз. За все эти годы я не мог припомнить случая, чтобы её обиды на меня стали причиной отказа мне или себе в плотских утехах. Были дни, когда в моменты нашего особого взаимного неприятия, я намеренно не проявлял интереса к ней, сохраняя пуританскую сдержанность, дабы не позволить ей чрезмерно уверовать в силу тех чар, во власти которых я находился, хотя сам бывало, неимоверно мучился от собственной же гордыни. Но стоило мне лишь сделать первый шаг и сменить маску отрешённости на блеск страсти в своих глазах, как неприступность её тела, охраняемая доселе стражниками её самоуважения и излишней мнительности, тут же рушилась, покорно отдаваясь всецело на волю победителя.
   Жар и аромат её вдоль и поперёк изученного тела, неувядающая нежность и бархатистость кожи, не ослабевшее окончательно действие алкоголя и марихуаны, а кроме этого равнодушие и даже заводящая дерзость упорства, воспринятые мной как провокация и призыв к наступлению, - всё это, сильнее и сильнее разжигая меня, заставляло проявить настойчивость и темперамент в приёмах обольщения собственной же супруги. Но всё оказалось не так, как обычно. Мои попытки разбудить в ней испепеляющий нас прежде и сметающий всё на своём пути вулкан сладострастия не просто были проигнорированы, а натолкнулись на категоричный отпор и непробивную крепость решительного сопротивления всем моим заигрываниям.
   -Солнышко, я же извинился. Ну ты ведь знаешь как я тебя люблю,- поняв, что в бессловесном поединке ответной жажды в ней не пробудить, я зашептал ей в ушко комплименты, в заветный замок чтоб дорожку проложить.– Давай мириться.
   -Я сказала – нет. Ты меня очень расстроил. Я тебя только и делаю, что жду, а тебя постоянно где-то носит. Тебе друзья дороже, вот иди и спи с ними.
   -Я с ними не хочу, я хочу с тобой. Ты же у меня одна единственная, моя жена,- продолжал подлизываться я.
   -Да? Только ты об этом вспоминаешь, когда в постель ложишься и то лишь на несколько минут, пока «стояк не собьёшь»,- выдала она.
   -Ого! Вот это ты заговорила. Такое ощущение, что это не я, а ты за решёткой с уголовниками неделю отсидела. Ты где таких словечек нахваталась?
   -Где–где? Тебе в рифму сказать? Там, куда ты свой «BMW» весь вечер пытаешься загнать. Только сегодня у тебя ничего не выйдет – парковка закрыта, мистер, ищите место где-нибудь ещё.
   «Вот это заплёт! Ничего себе! Явно готовилась,- подумал я.- Таких экспромтов я от неё ещё не слышал. Не хочешь - как хочешь: ходи голодная».
   -Вот так, значит. Мой «BMW» не для твоего гаража, говоришь,- хмыкнув, повторил я, слегка отодвигаясь от неё.– Видимо, придётся мне действительно искать более дружелюбную парковку, вернее парковщицу.
   -Ой-ой-ой. Испугал! Если я только узнаю, что ты мне изменяешь, можешь про меня забыть,- заявила она и через паузу добавила,- кому ты такой нужен – алкаш и наркоман.
   «Ну, это уже слишком. Ты шути – шути, да не забывайся. За такие слова можно и по лбу схлопотать. Пользуешься тем, что я на девушек руку не поднимаю. И я, между прочим, тебя не оскорбляю, хотя за твоё поведение следовало бы».
   -Это я-то наркоман? Это я – кому нужен? Ты ещё настоящих наркоманов не видела, таких, которые закалываются что называется «в сопли», потом засыпают на ходу, а когда их попускает, ни о чём другом, кроме как, где же найти деньги на очередной дозняк, думать не могут,- возмутился я.
   -Как будто ты их много видел.
   -Нет не много. Достаточно было сына тёти Любы и его друзей. Вот это действительно – наркоманы. А план – не наркотик. Это так – баловство. Хотя было на днях предложение попробовать настоящий кайф. И зачем я отказался – не знаю. Так что не провоцируй, а то получишь мужа настоящего наркомана.
   -Я, значит, тебя ещё и провоцирую. Ты, похоже, действительно все мозги прокурил. Колоться он собрался. Совсем из ума выжил. Может, ты думал, я сейчас тебя умолять начну: «Не надо, зая, не делай этого»,- кривляясь, произнесла она излишне заискивающим тоном.– Да делай, что хочешь. Ты и так, кроме как о себе, ни о ком не думаешь. Короче, всё. Я спать хочу. Спокойной ночи,– буркнула Алёна напоследок и отвернулась от меня.
   «Вот и поговорили. Такого ты обо мне, получается, мнения. Не ожидал. Хочешь поиграть в «оскорблённую жену»? Характер свой показываешь? Ладно. Давай поиграем. Посмотрим, что ты завтра запоёшь, когда я тебя в упор замечать не стану».
   Не испытывая ни капли обиды или злости, а будучи скорее слегка возмущённым и даже заинтригованным таким непредсказуемым завершением вечера, обдумывая прошедшие и предвкушая грядущие события, я понемногу заснул.
   А утром я, как и планировал, продолжал оставаться равнодушным и безучастным ко всему, не проявляя никакого внимания и интереса ни к чему из того, что говорила Алёна, а лишь холодно и скупо отвечая на интересовавшие её вопросы. Но она, быстро поняв, что я не настроен нежничать с ней сегодня и, видимо, вспомнив вчерашний разговор, не высказав внешне смущения, тоже прекратила попытки достучаться до меня прежнего и восстановить наши обычные тёплые отношения.
   Трагичность созданной нашими же руками ситуации усугублялась тем, что никто из нас не позволял опуститься до того, чтобы сделать первый шаг на пути к примирению. Случалось, что мы практиковали подобные эксперименты на ранних стадиях становления наших взаимоотношений. Пытаясь заявить о глубине нанесённой душевной раны, я или Алёна, считая себя оскорблённой стороной, с высокомерным безразличием и нарочитой услужливостью по отношению друг к другу могли несколько дней заниматься душевным садомазохизмом, пока кто-либо вдруг не решал сдаться, используя для этого ту или иную подходящую возможность. Но последние дни, месяцы и даже годы, какие бы заборы не вырастали между нашими эго, подобное ребячество типа игры в «молчанку» уже выглядело не актуально, будучи, по сути, пройденным этапом, и представлялось, как минимум, нелепым. Поэтому, убедившись в бессмысленности этого спектакля самолюбия, мы переписали сценарий нашей совместной жизни, договорившись впредь решать проблемы и вопросы разногласий на корню, дабы не быть затянутыми в болото отчуждённости. Насколько далеко мы могли отстраниться друг от друга в этот раз, предсказать не сумел бы никто.
   Летняя аграрная страда была в полном разгаре. Но те заботы, которые ещё в прошлом году являлись для меня единственными и основными, теперь отошли на второй план, уступив место более прибыльному и не такому трудоёмкому виду деятельности, как строительные и ремонтные работы – «шабашки». К огромному сожалению, я лишился постоянного дохода, которым был обеспечен в колледже Елены Петровны. И, несмотря на эту потерю, которая должна была бы подстегнуть мой трудовой настрой и мобилизовать усилия, желание возвращаться к работе на земле, предательски укрывшись за стенами моей несознательности и лени, упорно не хотело подчиниться призывам моего весьма бедственного материального положения. Не хотелось ничего делать. Неестественная для июня жара парализовывала сознание, сковывала движение, выдавливала из организма все соки в виде струящегося ручейками влажного и липкого пота.
   Приехав утром на фазенду, спустя практически две недели после последнего появления здесь, и осознав объёмы предстоящих работ, я снова вернулся к  мысли о целесообразности продажи этого хозяйства. Несобранная, начинающая переспевать на кустах клубника, неопрысканная и неполитая малина, утопающий в зарослях сорняка яблоневый сад и множество других неотложных дел, как это нередко случалось, одновременно свалились на наши с братом плечи.
   Женя со своей женой и тремя приглашёнными работниками уже начали собирать клубнику, предусмотрительно сложив в начале рядков ящики, лукошки и питьевую воду. Судя по количеству несобранной поспевшей ягоды, её не собирали два, а то и три дня. Брат был очень удивлён, увидев меня сегодня без предварительного звонка и без моего автомобиля. Этими обоими фактами я был удручён не меньше его самого, так - как телефон мой был утерян, а машина так и осталась в городе. Я начал объяснять Жене, где и почему я пропадал эти трое суток, но, не успев рассказать до конца, нарвался на шквал встречных претензий.
   -Какого чёрта, Макс? Ты, чем думаешь? Я что, по-твоему, должен один здесь корячиться? Ты посмотри работы сколько! Мы с Алёной ездили деньги собирали, чтобы тебя «отмазать». Тебя и так неделю не было, а теперь ты ещё на три дня куда–то пропадаешь,- злясь, высказывал мне Женя.
   В эти дни ему действительно в связи с моим отсутствием пришлось напрягаться сильнее, чем обычно. А он, будучи человеком, который старается не перетруждаться и заставлять себя работать на пределе своих возможностей, очень трепетно относится к своему здоровью, стараясь не забывать о столь необходимом для организма отдыхе.
   -Женя, я же тебе объясняю, что надо было закончить с одной «шабашкой» и начать другую, чтобы не потерять её. Там я хоть что-то заработать смогу…
   -Ты достал меня уже с этими «шабашками»,- перебил он.– Вон «нашабашил» уже на сто тысяч долга. Тебе мало? Вечно в какие-то истории влазишь. Не работается тебе дома, да? Мало тебе было работы на поле и в колледже, попёрся ещё куда-то.
   «И здесь то же самое,- стиснув зубы, проглатывал обвинения я.– Вчера любимая мне концерт закатывала, а сегодня брат решил во втором действии главную роль всезнайки–проповедника отыграть. Они что – сговорились все, что ли? Как мне всё это уже надоело, кто б только знал. Ничего не хочу. Просто хочу, чтобы все оставили меня в покое. Знаю, что надо сделать».
   Переодевшись в «рабочее», я незаметно для всех прошмыгнул в здание. Там в центральном бункере, где вся обстановка ещё дышала воспоминаниями о прошедшем пару месяцев назад «Бомж–РARTY», в стыковочном  шве бетонных плит за выемным куском цемента должен был находиться крохотный «завертончик» от пачки из-под сигарет со «шмалью».
   «Только бы он был там»,- повторял я себе, спускаясь по ступенькам вниз. Безумно хотелось накуриться. Физиологически это желание не такое острое по сравнению с никотиновой зависимостью, а уж тем более с алкогольной или с наркотической. Но бороться с психологической потребностью в улучшении настроения и перемене своего видения всего окружающего, особенно учитывая внешние раздражители, зачастую бывает весьма не просто. Хотя, если бы этой «пятки» не оказалось на «старом» месте, то особого потрясения я бы не испытал. Но она была там. Вот и чудненько! Две обрезанные бутылки, вставленные одна в другую, находились неподалёку, вода тоже была рядом. Мне хватило и минуты, чтобы произвести тот обряд, ради которого я сюда спускался.
   Покинув могильную прохладу здания, я был буквально сбит с ног испепеляющим жаром утреннего солнца, а ещё ведь только десять часов. Работать в такое пекло на поле – удел обречённых, но мы, по-видимому, такими и являемся. Поэтому мне не оставалось ничего, кроме как последовать примеру брата и с огромной неохотой приступить к сбору столь долгожданного урожая.
   Внутренние изменения. связанные с употреблением марихуаны, внешне никак не проявлялись, разве что при пристальном рассматривании можно было увидеть лёгкое покраснение белков глаз. Характерное обострение чувств восприятия всего окружающего загадочным и не односложным действием отражалось на моём поведении и отношении к происходящему. Дурманящий дымок проникал в каждую клеточку моего организма, расслабляющей дрожью обволакивая всё моё тело. Однообразная и монотонная работа в таком состоянии выполняется более вдумчиво и последовательно. А вот интеллектуальные усилия даются с большим трудом, раздрабливая мысли на мелкие крупинки, разбрасывая их в хаотичном порядке так, что целостность картины обдумываемого действия или события в одно мгновение может рассыпаться из-за малейшего, неудержанного наслаивания одного образа на другой.
   Но как бы то ни было, ощущение отчуждённости от трудового процесса, понимание того, что я занимаюсь не своим делом, что это совсем не то, чему хотелось бы посвятить жизнь, ноющей занозой в очередной раз пронзало моё сознание. Прискорбная недосягаемость истинной самореализации и опустошённость от несоответствия желаемого и имеющегося всё чаще и громче тревожным набатом звучали в моей душе. Капканы материальностей, так ловко замаскированные в давно заросших цветниках людского тщеславия и честолюбия, превратившихся нынче в непролазные дебри быдлячей обыденности и в борьбу за жизнь, вместо самой жизни, крепко вонзились в мякоть человеческой возвышенности и одухотворённости. Кандалы ответственности тяжестью пудовых гирь возвращают вновь на землю, а только начавшие распускаться крылья, покрывающиеся молодым, белым пушком растущего самоуважения и жизнелюбия, безнадёжно отсыхают без полётов на облако счастья и мечты, превращаясь в бесполезные, уродливые отростки.
   Клубничный сезон подходил к завершению, и, показавшиеся мне поначалу усыпанные ягодой кусты, весьма разочаровали результатами сбора урожая по окончании работы. Было решено не ехать в Краснодар для розничной торговли, а отдать всё с поля оптовикам. Этот вариант, хоть и был менее прибыльным, на данный момент устраивал меня гораздо больше. Я собирался поехать в город на следующий день, чтобы продолжить заниматься внутренней отделкой. Но когда я сообщил об этом Жене, то возмущение его моим отношением к общему делу, заставило нас обоих здорово понервничать, а меня лично призадуматься о верности принятого мной решения. Скопившаяся груда забот упорно не хотела разгребаться без нашего участия. Оставлять хозяйство в том состоянии, в котором оно находилось, было равносильно тому, что потерять потенциальный урожай совсем. Повсюду был сорняк, земля потрескалась от засухи, растения начали заболевать от недостатка влаги и опрыскивания. Помимо непосредственных агротехнических мероприятий требовались так же значительные финансовые вложения. А откуда их было взять? Все деньги плюс немалая занятая сумма были отданы за то, что я сейчас находился на свободе. Понимание этого душило и лишало всякой надежды на получение в этом году какой-либо прибыли. Только вот настроя на работу не было никакого, руки не поднимались ни на что, единственным желанием было поскорее покончить со всеми этими «земляными хлопотами».
   Весь день прошёл в изнурительной работе. К вечеру усталость валила с ног. Отвыкший за две недели от работы, организм отзывался слабостью и ломотой во всём теле. Казалось, что после такого длительного отдыха, все дела должны делаться легко и непринуждённо. Но всё происходило с точностью до наоборот и, как это обычно и бывает, работа, выполняемая без должного интереса и энтузиазма, утомила гораздо сильнее.
   Домой я вернулся, когда уже стемнело. Уехав рано утром на поле, пробуждения детей я так и не дождался. Поэтому сейчас после стольких дней разлуки, мы были безумно рады видеть друг друга. Алиса с восторженными возгласами и сияющими глазами кинулась мне на шею. Так и не поставив её обратно на пол, мы вошли с ней в комнату, где Денис возился со своими игрушками. Увидев нас, он сначала уселся и принялся хлопать в ладоши, а потом, смеясь, пополз к нам на встречу. Подхватив и его на руки, я зашёл в нашу с Алёной комнату. Она сидела на диване и что-то шила, естественно, прекрасно слыша, что я уже дома. Но в продолжении вчерашнего и утреннего безмолвного конфликта решила оставить инициативу примирения на меня. По правде говоря, я был уверен, что грозовые облака вчерашней размолвки давно уже разошлись, но, увидев её хмурое, безразличное выражение лица, молнии возмущения с новой силой стали накапливаться во мне.
   -Привет,- всё же произнесла она, подняв и снова опустив голову к своему шитью.
   -Привет,- ответил я раздражённо, усаживая «мелких» на диван и обращаясь к ним,- ваша мамочка, видимо, не в духе.
   Ответа не последовало. Ожидаемое мной восстановление атмосферы любви и взаимопонимания откладывалось на неопределённый срок. Скрепя зубы, чтобы удержаться от нелестных высказываний в адрес моей чересчур много возомнившей о себе жёнушки, я побрёл на кухню.
   Вечер прошёл в ледяном безмолвии, изредка нарушаемом общением с детьми. К сожалению, их непринуждённое баловство и веселье, обычно так радующее и согревающее душу, в свете теперешней накалённой обстановки вызывали лишь раздражение и досадную, непозволительную озлобленность. Самая горестная беда веков заключалась в том, что во все времена из-за глупости родителей страдают дети. В общем, досталось и им.
      Столь благодарные намерения Эроса, духом которого было некогда пропитано наше ложе сладострастия, и в эту ночь остались невостребованными. Несмотря на разбушевавшийся во мне огонь желаний при виде обнажённых красот моей гордячки, я героически пресёк в себе побуждение сдаться, невзирая на её провокационные разгуливания нагишом, и позволить себе обладать ею прямо сейчас. «Ничего. Пусть я останусь неудовлетворённым, но зато получаешься и ты», - таково было моё нелепое умозаключение.
          Вот так. Проявление излишней амбициозности, нежелание сделать первый шаг навстречу и просто бессмысленная упёртость, так до конца, оказывается, не искоренившаяся в нас по отношению друг к другу, упрочили чувство взаимного непонимания и неприязни. Казалось, древу семейного благополучия, с таким трудом и самоотверженностью взращиваемому уже в течение стольких лет, не должны быть страшны никакие бури и катаклизмы. Но предвзятое отношение и обоюдные упреки, словно маленькие жучки – термиты своими острыми зубами губительно вгрызались в ещё не успевшую окаменеть твердь былых условностей, тем самым подтачивая изнутри наши жизненные силы. Оставалось лишь вызвать к собственному же благоразумию и умению совладать с гордыней и самолюбием.
   Весь следующий день, как и большинство минувших летних деньков, не позволял просохнуть от пота и иногда от воды, распрыскиваемой из поливалок, надетых на длинные штыри, которые регулярно приходилось переносить по клубничному полю в целях равномерного увлажнения почвы. Мотокоса «Штиль» существенно облегчала работу по выкашиванию сорной травы, количество и размеры которой просто ужасали. Женя уже который день занимался опрыскиванием молодого яблоневого сада при помощи ранцевого пневматического опрыскивателя. Поэтому мне на сегодня оставалась борьба с сорняком и полив клубники. Но даже если ежедневно заниматься этим с утра до вечера, то пришлось бы потратить пару недель. Раньше такая перспектива нас не очень пугала, потому что не оставалось выбора. Сейчас же, вкусив плоды нелёгкой, но всё же сразу и неплохо оплачиваемой работы по внутренней отделке помещений, желания гробить свои силы в слишком долгосрочных проектах на земле оставалось всё меньше и меньше.
   Нервозность из-за сложившейся ситуации, в результате которой я лишился работы в колледже и обременился крупным денежным долгом, а так же разладившиеся отношения с Алёной, разногласия в ведении хозяйства с Женей и масса иных внутренних переживаний всё больше угнетали меня, вводя в серьёзное, не испытываемое доселе депрессивное состояние. Работая эти дни на поле, я стал замечать за собой, что всё чаще мысленно возвращаюсь к тому состоянию блаженства и беззаботности, которое я испытывал, находясь в городе в компании друзей, употребляя спиртное и анашу. Эйфория вседозволенности и всемогущества, иллюзия освобождения от проблем и обязанностей, раскрепощающее тело и разум, не представлялись мне чем-то пагубным или порочным, что может привести к зависимости. Поэтому, всё сильнее разочаровываясь в реальности намерения разбогатеть на возделывании плодово-ягодных культур, я неудержимо рвался на заработки в город. В то же время, еле уловимое в лабиринтах подсознания ощущение какой-то скрытой угрозы уже в который раз пыталось сообщить мне о чём-то, чего я никак не мог или попросту не хотел услышать. Именно этот рвущийся из глубины глубин голос я и пытался задушить с помощью умертвляющих сил внешних одурманивающих средств.
   Рисуемые пока ещё только в воображении картины не заставили долго ждать своей материализации. Вечером, когда я возвращался после тяжёлого трудового дня с «фазенды», мне позвонил Вова. После того как я вернулся из города без телефона, приходилось пользоваться старым «Nokia» - 3310, который уже давно лежал дома без дела.
   -Здорово, Макс. Ты куда пропал?– сразу перешёл к теме Вова, чтобы не тратить средства на балансе чужого телефона.
   -А, Вовчик, привет,- узнал я сразу его слегка надрывный голос.- Дела, брат лихой, дела. Земля-матушка не позволяет ни на день отлучиться. Вкалываю сейчас на поле, слишком много работы скопилось.
-Так что, с объектом у Ольги Ивановны придётся расстаться?- расстроился Вова.
-Это ещё почему?
-Потому что она сказала, что если завтра нас не будет, то она наймёт на работу других людей.
-Как это других,- возмутился я.- Мы ведь там уже начали работать.
-Говорит, что ждать нас больше не собирается: или работаете, или уматываете.
«Ещё этого не хватало. Надо любыми путями задерживаться там, иначе о  последующих объектах придётся тоже забыть. Тем более, что проделанная работа, хоть и мизерная, всё равно осталась неоплачена. Съезжу на денёк, за одно и машину свою заберу из города. Не на попутках же каждый день на поле ездить. Короче, надо ехать».
-Ну, так что, отказываемся,- спросил Вова, теряя надежду.
-Нет, едем. В девять утра будь у неё. Я подъеду. И это… не бухай.
-Кто бы говорил. Давай. Завтра увидимся.
-Пока,- попрощался я, убрал телефон и зашагал дальше к автобусной остановке.
Вообще-то он был прав. Последние три дня в городе показали, что бухать я могу и, по-видимому, …люблю, что раньше отрицал или просто не хотел замечать. Особенно сейчас, одолеваемый усталостью и не свойственным мне нежеланием возвращаться домой, где до сих пор не улажен конфликт с супругой, я испытывал острую нужду в изменении своего самочувствия.
Попросив водителя попутки, на которой я добирался до станицы, остановиться, я вышел на улице, где проживают мои родители. Нужно было зайти, забрать ключи от моей «пятёрки», так и оставшейся на стоянке возле колледжа, и телефон, возвращённый отцу сотрудниками ГНК. Повернув к дому, я увидел в соседнем дворе столь часто наблюдаемую мной ранее картину: компания молодёжи в количестве пяти-семи человек весело и шумно провожали очередной прошедший день, естественно, заливая всё это дело пивом и взятой неподалёку «катанкой». Кто-то из них увидел меня и приветственно махнул рукой. Помахав в ответ, я зашёл в дом к родителям. Мы посидели немного, поговорили о событиях минувших дней, обсудили малоперспективные планы в отношении прибыльности этого сезона особенно для меня, и я, взяв ключи от машины и телефон, собрался идти к себе домой.
На улице у соседей веселье было в самом разгаре. Вынесенный во двор «караоке» разрывался непопадающими в ноты, фальшивящим и, вдобавок, пьяным вокалом, уничтожающим старый хит «Наутилуса» «Я хочу быть с тобой». Сама песня очень нравилась и мне, и я, основываясь не только на своём субъективном мнении, мог весьма неплохо исполнять её под гитару. Поэтому не в силах устоять перед соблазном глянуть в глаза «певцу» и посмотреть, сколько же очков присудит ему это «музыкальный обманщик», я зашёл во двор.
-О, вот кто нам сейчас споёт. Здорово, Макс,- дружелюбно приветствовал меня Димон, живущий по соседству и редко упускающий возможность «покуражиться» где бы то ни было.
-Здорово, здорово,- протягивал руку я всем присутствующим.
-А братан твой говорил, что тебя «мусора прикрыли»,- пожимая руку, произнес уже изрядно набравшийся, худощавый очкарик по имени Саша.
-Ну, да. Неделю в спецприемнике просидел, уже пять дней как дома,- не имея особого желания в очередной раз рассказывать о происшедшем, скупо отозвался я.- А у вас тут праздник, да? Что отмечаем?
-День рождения. Вон именинник, настоящий «герой дня»,- угрюмо и несколько пренебрежительно ткнула пальцем в сторону стола Ольга, сестра хозяина дома.
За столом, сложив перед собой руки и положив на них голову, сидел или, скорее, полулежал снова перебравший с выпивкой Виталик. Помниться, вернувшись из армии, он в очередной из загулов решил собственноручно сделать себе татуировку. Результатом этого подвига стала надпись из скачущих, к тому же разного размера букв «Вели», начинающаяся от середины запястья и наползающая практически на ладонь. Оказывается в армии ему дали прозвище, которым он очень гордился – «Великий». Вот он и загорелся желанием увековечить память об этом знаменательном событии отметиной на своём теле. Но поскольку состояние его в тот момент было близким к тому, в котором он находился сейчас, то вытатуированный дрожащей рукой шедевр ещё долго вызывал смех у каждого, кто видел это творчество. Вдобавок ко всему, столь желанное и звучное прозвище «Великий» сменилось на более приземлённое, но всё так же вызывающее – «Виталик-ВЕЛИсипед».
-А, понятно. Всё, как всегда. Именинник уже «мёртв», гости отдыхают сами,- сострил я, увидев уставшее и раздражённое лицо Ольги.
-Ну, да,- суетилась она возле стола с тарелками, унося их постепенно к уличному крану.- Ты сам-то пить будешь?
-Нет. Мне завтра в город ехать, рано вставать…,- неуверенно начал я, но мне не дал договорить Димон, призывно похлопывая меня по плечу.
-Конечно, будет. Как это – за именинника и не выпить?- буквально тянул меня за стол он, и, наклонившись чуть ближе, пьяным голосом заговорщицки добавил он,- и выпьет, и не только.
«Ну, вот,- подумал я,- начинается, вернее, продолжается. Ведь всего пол часа назад подумал о том, что не против чем-нибудь «подзаправиться», и вот тебе, пожалуйста: как по мановению волшебной палочки моё желание было готово осуществиться. И пусть только кто-нибудь теперь попробует мне сказать, что мысль нематериальна! Как же быть? Если я сейчас соглашусь, то смогу ли я подняться завтра рано утром? Нет, надо отказываться и идти домой».
-Ладно. Давай. Пять капель,- вопреки своему намерению, сам немало удивляясь своим словам, всё же не устоял я.
-Другое дело,- наливая мне сразу чуть ли не полстакана водки, заулыбался Димон.- Я и не сомневался.
-Фуф. Ну, с днём рождения,- я поморщился, проглотил налитое и запил минералкой – так и не научился закусывать.
Ближе к двенадцати часам я всё же добрался до дома. Идя что называется на «автопилоте», так и норовя упасть то в одну, то в другую сторону, я шел с твёрдым намерением (насколько это было реально в моём состоянии) помириться с Алёной. В голове всё еще шумело и кружилось так, что трясущаяся и пропадающая временами из поля зрения картинка поверхности дороги, с трудом поддавалась фокусировке. Если бы ни ясная, лунная ночь, то я уже, наверняка, оказался бы ни раз лежащим на земле, а, быть может, и вовсе не захотел бы вставать. Спотыкаясь и чертыхаясь, я шел размахивая руками, разговаривая сам с собой так, что редко проходящие мимо люди только недоуменно смотрели на меня или смеялись вслед. Но мне было на это наплевать. Я шёл к своей единственной и неповторимой, сказать, как сильно я её люблю.
Когда я зашёл в комнату, Алёна лежала в кровати спиной ко мне и даже не удосужилась повернуться, чтобы поздороваться.
-Ты спишь?- тихонько и как можно ласковее промурлыкал я
-Нет,- в полголоса ответила она, всё так же не желая смотреть на меня.
С трудом раздевшись и помывшись, я, переполняемый желанием и уверенный, что сегодня-то уж мы точно всё выясним и найдём «общие точки соприкосновения», скользнул в кровать и попытался прижаться к Алёне всем телом со спины. Но она вдруг отскочила от меня, как будто её ударило током, и резко повернулась. Округлившиеся, слегка заспанные глаза горели неподдельным гневом и возмущением.
-Ты что, опять напился?- часто моргая, выдохнула она.
-Милая, я просто немного выпил,- начал оправдываться я, пытаясь говорить уверенно и спокойно.- У Виталика был день рождения.
-Это ты называешь немного? У какого Виталика?- всё повышая голос, продолжала она.
-У соседа моих родителей через дорогу,- словно школьник отчитывался я, слегка запинаясь.- Я зашёл к отцу за телефоном и ключами от квартиры, тьфу, от машины. Мне завтра надо ехать в город. Позвонил Вова, сказал, что хозяйка с новой «шабашки» будет искать других людей для ремонта, если мы завтра не приедем. Очень не хочется терять этот объект. Там можно неплохо заработать.
Я пытался, как мог держаться нормально, не показывать, насколько сильно я пьян и накурен. Но слова предательски вязли на языке, то лишаясь окончаний, то превращаясь в полную белиберду, а мимика и раскоординированные движения только усугубляли внешнюю картину моего состояния. Чем сильнее я старался выглядеть и говорить как трезвый, тем больше я выдавал себя. К тому же я и сам практически спал. Поэтому, прочувствовав сквозь пелену разрозненного сознания бессмысленность притворства, я сник ещё сильнее и почти расстался с надеждой на сегодняшнее примирение.
Глядя на реакцию Алёны, я понимал, что она искренно презирает меня сейчас. Одно то, что её погибший отец пил регулярно, растратив попусту свою жизнь и исковеркав жизнь всей семьи, заставляло её очень категорично относиться к любому проявлению пьянства. Позволить появиться в своей судьбе человеку с подобным пагубным пристрастием она не могла.
-Что с тобой происходит? Посмотри нс себя. Ты что, решил в конец спиться?
Алёна не на шутку разнервничалась. Приподнявшись на кровати, она прикрыла грудь простынёй, чего раньше никогда не происходило. Моё раздражение и возмущение, закипающее внутри отрицание от услышанных слов, поспешило выплеснуться наружу.
-О чём ты говоришь? За кого ты меня принимаешь? Ну, выпил, и что такого? Говорю же – день рождения был. Все вокруг пьют.
-Вот именно, что все вокруг пьют. Я думала, ты не такой, как все,- на её глазах уже выступили слёзы.
-Ой, ладно, только не начинай,- огрызнулся я.
Противоречивые чувства жалости к ней и злости на всё окружающее и на себя в том числе устроили в моей душе настоящую битву. «Ну, зачем она меня ещё подначивает? Знает ведь, что мне сейчас тоже нелегко. Помирились, называется. Почему она всё портит?»- думал я, а вслух буркнул:
-Хочу – пью, хочу – не пью.
-Все так говорят… поначалу. А потом даже не хотят, а всё равно пьют. Мой отец…
-Да что мне твой отец. Не надо только меня с ним сравнивать,- меня уже было не остановить. Распираемый от злости, я вскочил с кровати.- Ты меня вообще уже в алкаши записала.
-Не смей так говорить о моём отце,- Алёна восприняла мои слова как личное оскорбление, и чаша её терпения стала тоже переполняться.- Ещё неизвестно, во что ты превратишься, если будешь продолжать так пить.
Это было уже лишним.
-Короче, закрой свой рот, пока я его тебе сам не закрыл,- сквозь зубы процедил я.
Из нежного, терпеливого и любящего мужа я превращался в незнакомок мне самому животноподобное, мерзкое отродье. Без сомнения, сказывалось действие алкоголя. Ярость, разбушевавшаяся во мне, грозила разразиться бедой. Глаза стремительно наливались кровью.
-Только попробуй. Ты меня тогда вообще больше никогда не увидишь,- меняясь в лице, бесстрашно заявила Алёна.
С такими вещами она никогда не шутила, и сомневаться в твёрдости её слов у меня оснований не было. Я хотел, было, ответить, но детское хныканье, переходящее в плач, не дало мне продолжить.
-Ну, вот. Детей разбудил. Орёшь тут.
-Сама орёшь,- не унимался я.
Ей пришлось подняться и пройти мимо меня к кроватке проснувшегося и начавшего плакать Дениса. Совладав с желанием шлёпнуть её по мягкому месту, я стоял и зачарованно смотрел, как Алёна, перегнувшись через спинку кровати, успокаивает нашего сына. Мне бы отвернуться, сходить попить водички, расслабиться, но я продолжал похотливо рассматривать обнажённый зад своей жены, представший в весьма соблазнительном ракурсе. Переполняющее меня сексуальное возбуждение, сдерживаемое в течение нескольких дней, в мгновение ока привело меня в полную боеготовность.
Несмотря на несвоевременность, а, соответственно, неполноценность подобного любовного слияния, и продолжающее обуревать меня чувство оскорбленного самолюбия, мой разум передал командование моим телом основе основ всего сущего. «Какого чёрта ты ждёшь,- подзадоривало меня моё альтерэго.- Ты её муж, она твоя жена. Иди и возьми её, как полагается мужчине. Ишь, возомнила из себя недотрогу. Ты ведь знаешь, она тоже хочет, просто надо её в этом убедить. К тому же приобретёте новый, ни с чем несравнимый опыт. А то всё по любви да по согласию. Для разнообразия можно и поэкстремальничать. Иди, не дрейфь, будет весело». Я подкрался к своей строптивой козочке и обхватил её сзади за талию.
-Отвали,- отдёрнула она мои руки, продолжая убаюкивать Дениса.
-Чего? Ты что это, мужу перечить вздумала?
Моя рука скользнула по её животу вниз.
-Не понял что ли? Отстань от меня, сказала,- ещё более рьяно пресекая мои намерения, Алёна попыталась выпрямиться.
Не желая воспринимать её упорство всерьёз, я решил проникнуть внутрь без всяких предупреждений, пристраиваясь сзади. Однако я недооценил внезапную прыть и непреклонность проснувшейся в Алёне бунтарки. Резко развернувшись, она толкнула меня двумя руками в грудь и направилась к кровати. Я попытался ухватить её за плечо, но она опять отбила мою руку и…
Безобидные на первый взгляд игры закончились тем, что я, обозлившись окончательно, ни столько ударил, сколько толкнул Алёну в лицо своей раскрытой ладонью. Неловко зацепившись за свою же ногу, пытаясь сделать шаг назад, она с грохотом повалилась на пол, ударившись при этом о край кровати. Мгновенно протрезвев от ужаса рисуемых в сознании картин вероятных последствий, я подскочил к Алёне, но она отмахнулась, не спеша приподнялась и села на кровать, потирая ударенные места.
-Милая, прости, я не хотел,- протягивая руку, чтобы осмотреть на место ушиба, запричитал я.- Позволь, я гляну. Тебе больно? Может, «скорую» вызвать?
Слава Богу, падение было нерезким, а голова ударилась о мягкую часть кровати. Потирая то голову, то шею, то бок, Алёна сидела и безразлично, но сосредоточенно, смотрела в одну точку. Можно лишь представить, что в тот момент творилось в её мыслях, в её душе и сердце. Не позволяющий себе никогда до этого проявлений грубости и физической силы, теперь я стал для неё на одну ступень с теми, кого она так презирала и всячески осуждала. Глубоко въевшаяся с ранних лет неприязнь и развившееся позже осознание реальной угрозы, исходящей от находящегося рядом пьющего мужчины, заставили её очень критично относиться даже к редкому употреблению алкоголя. Образ погибшего отца, практически не расстающегося с бутылкой, что и явилось причиной его преждевременной кончины, постоянно преследовал её, ясно и неуклонно напоминая о катастрофических последствиях пьянства. Поэтому, видя то, что сейчас происходит с её любимым мужчиной, которого она раньше чрезмерно идеализировала, ставя всем в пример как непьющего, сердце Алёны разрывалось от боли, а разум отказывался верить в такие разительные метаморфозы. На примере жизни своей семьи она успела убедиться, что алкоголизм любимого человека – слишком тяжкое бремя для всех. Поэтому одним из основных пунктов в её жизненных установках значилось намерение как можно дальше находиться от людей, чрезмерно злоупотребляющих спиртным. И, будучи человеком, не отклоняющимся то своих принципов и позиций, она неоднократно продумывала, что же она станет делать, если в её жизни всё же произойдёт подобная беда.
-Очень больно?- снова пролепетал я, присев рядом.
-Всё нормально,- ответила она и поднялась.
Невозмутимо пройдя к шкафу, она стала одеваться.
-Что ты делаешь?- будто не понимая смысла её действий, боясь признаться сам себе в том, чем всё это может закончиться, спросил я.
-Алиса!- вдруг громко позвала Алёна.
-Зачем?- только и вскрикнул я и, схватившись за трусы, стал судорожно их надевать.- Для чего ты её будишь?
-Я тебя предупреждала: если ты меня хоть раз ударишь, я уйду,- сквозь дрожь в голосе, пытаясь подавить наворачивающиеся слёзы, промолвила она.
Дверь открылась. Потирая глаза, в комнату зашла заспанная дочка.
-Алиса…,- обратилась к ней Алёна, но я не дал её договорить.
-Алисонька, иди спать. Мама не хотела тебя будить,- произнёс я как можно нежнее.
Она в недоумении застыла в дверях, испуганно хлопая глазами, переводя взгляд то на меня, то на Алёну.
-Алиса, одевайся, мы идём к бабушке,- дрожащим, но властным голосом произнесла она, в то же время сама не прекращая одеваться.
-Чего?- стиснув зубы, я метнул в неё стрелы своей ярости, но сдержался с оскорблениями, а лишь вымолвил,- прекращай. Ты чё исполняешь? Ложись спать.
-Я тебя предупреждала,- упрямо повторила Алёна, подходя к Алисе.
Опять проснулся и заплакал Денис. Алёне пришлось снова вернуться к нему. Душимая слезами, она стала его успокаивать. Алиса тоже начала хныкать, видя всё происходящее вокруг, и, в конце концов, разошлась рыданиями. Казалось, ещё мгновение и или из моих глаз тоже хлынут слёзы, или я сорвусь, и тогда может произойти всё, что угодно. Нервное напряжение росло. Переполняемый эмоциями, я был готов отдать всё, лишь бы вернуть ситуацию вспять. Но понимая, что это не возможно, хотелось просто исчезнуть отсюда, провалиться сквозь землю.
Не верилось, что это действительно происходит с нами. Столько всего свалилось буквально за несколько недель. Трясясь всем телом словно в лихорадке, всё ещё очень туго соображая, я пытался собрать всё происходящее вокруг воедино. Теперь ещё Алёна настроилась идти с детьми к своей маме. Хотелось надеяться, что она успокоится и, одумавшись, поймёт, что подобным поведением ничего не добиться. Но она решила совершенно иначе. Стоя на своём, Алёна упорно не собиралась отказываться от задуманного и прощать мне мои выходки.
-Иди, одевайся, я сказала,- взяв Дениса на руки, она крикнула на не прекращающую реветь Алису.
-Всё,- не выдержал я и сам стал одеваться.- Иди спать, Алиса. Никто никуда не идёт, по крайней мере, из вас.
Дочка, опустив голову, тихонечко скуля, отправилась к себе.
-Да замолчи же ты,- переносила своё негодование и раздражение Алёна на нежелающего успокаиваться Дениса, сильно тряся его в руках.
Останавливать меня она не собиралась. Не позволяло оскорблённое чувство собственного достоинства. Она нервно расхаживала по комнате и убаюкивала сына, не обращая на меня никакого внимания. Взглянув на них, не попрощавшись, словно побитая собака, я выскользнул в ночь.
Действие алкоголя и марихуанного дурмана практически уже не ощущалось. Ужасно хотелось закурить сигарету, а ещё сильнее – накуриться и напиться. Мысли в сумбурной пляске спотыкались одна об другую, сердце суетливо отбивало чечётку так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Но, прислушиваясь к своим самоощущениям, пытаясь отыскать в них чувство собственной вины, неправоты или угрызений совести, показатели моего морально-нравственного датчика неизменно колебались в районе нулевой отметки. Непробиваемая стена самомнения, эгоцентризма и чувства собственной непогрешимости плотно отгораживала меня от созерцания суровой действительности и осознания негативных изменений, происходящих внутри и снаружи меня. Мрачная бесконечность пустоты, апатия и неверие в себя, в завтра, в людей словно тюремными решётками перекрыли мне проход в мир исполнения желаний, былой уверенности и взаимной потребности в любимых людях. То, чем так хотелось поделиться, оказалось невостребованным, намерения – непонятыми, попытки принести пользу – растоптанными. Поведение Алёны казалось непростительным. «Как она могла хотеть за такую мелочь так жестоко меня наказать? Да – выпил, да – случайно толкнул, но я ведь извинился. Ничего страшного же не произошло. Тем более использовать детей при ссоре в качестве сдерживающего аргумента – это подло. Упрекать меня вздумала: наркоман, пьяница. Да где ты такого ещё найдёшь?»
Не оставалось ничего, кроме как вернуться опять туда, где сегодня праздновался день рождения, – а вдруг там ещё кто-то остался, с кем можно будет выпить. Подойдя ближе к знакомому дому, я услышал, что песни под «караоке» уступили место отечественным пупсовым мотивам. Свет во дворе был включен, и пьяные голоса что-то оживлённо обсуждали. «Вот и отлично. Значит, праздник продолжается»,- злорадно улыбнулся сам себе я, открывая калитку.


Утренняя «маршрутка» несла меня опять в Краснодар. Поспав часа четыре прямо на уличном диване во дворе у именинника, я, как и обещал Вове, самоотверженно направлялся на встречу с ним, чтобы продолжить работу на квартире у Ольги Ивановны. Ужасное похмелье, выворачивающее наизнанку внутренности и разрывающее в клочья мозг, осталось в подарок о вчерашнем забытье. Хотелось побыстрее добраться до места и упасть хоть где-нибудь, где можно будет окончательно выжать из себя остатки этого состояния. Ни о какой работе сейчас не могло быть и речи. Всё, что мне нужно было – это хорошенько выспаться и отдохнуть.
   Вова уже был в квартире и сидел на кухне, пил чай с хозяйкой, что-то обсуждая с ней. Моей ошибкой было то, что я не додумался купить по пути мятную жвачку. Поэтому сейчас, увидев моё состояние и уловив чудовищный перегар, источаемый при моём дыхании, Ольга Ивановна даже не потрудилась скрыть мгновенного изменения, происшедшего в её настроении. Первым делом я попросил у неё разрешения принять душ, но это помогло ровно на тот период времени, пока я находился под струями воды. После выхода из ванной комнаты каждое движение стало опять мне даваться с огромными мучениями.
   -Вовчик,- нерешительно обратился я к нему,- по-моему, я не смогу сегодня работать.
   -Я вижу,- ответил он, глядя на моё разбитое состояние, и как бы сам себе добавил,- а ещё говорил «не бухай».
   Виновато посмотрев на него, я вздохнул и сдавил голову руками.
   -И что делать будем?– пробормотал я.
   -Тебе надо бы пивка выпить, полегчает. Это я тебе как доктор заявляю.
   -Какое пиво?– болезненно запротестовал я.– Я даже думать о нём сейчас не могу. Ну, ты что?
   - Я тебе серьёзно говорю. Надо. Самый верный способ. Лучше всяких «антипохмелинов».
   Я с недоверием смотрел на Вовчика и пытался представить, с каким же ощущением я мог бы сейчас выпить пива. Никогда не похмелявшемуся раньше, мысль о чудотворном излечении не казалась мне особо правдоподобной. И всё же стоило попробовать. Тем более что прошлое употребление «Пенталгина» и «антипохмелина» не возымело почти никакого действия.
   Попросив у Ольги Ивановны разрешения отлучиться на некоторое время, мы спустились в магазин и взяли по бутылке пива: я, как обычно, «Балтику» «тройку», Вова – «девятку». По началу, вызывающая некоторое отвращение светло-коричневая жидкость, к концу бутылки шла как «по накатанной». Приятный возвращающийся хмелёк вновь обволакивал сознание и головная боль действительно понемногу угасала где-то внутри. Но этого было явно мало, хотелось ещё. Не прислушиваясь к словам Вовы, советовавшего сразу взять по «девятке» для лучшего эффекта, было решено: «Лечиться, так лечиться». С непривычки каждый глоток тёмного крепкого пива давался с трудом, поэтому взяли ещё и орешки «Балтика» на закуску. Минут через двадцать воспоминания о головной боли остались в далёком прошлом, и опять вернулось ощущение безграничного веселья и чувство безразличия ко всем неурядицам и проблемам, одолевающим меня в последнее время.
   -Ну, что? Надо идти,- героически заявил я, когда была допита вторая бутылка.
          Поднявшись с лавочки, я сильно накренился в сторону, и, чтобы не упасть, пришлось вернуться на место. Состояние, прямо сказать, уже было нерабочее. Не выветрившееся окончательно из организма действие алкоголя, пробуждённое сейчас выпитым крепким пивом, а вдобавок к этому непрекращающаяся жара, добавляющая градус, окончательно подкосили ноги.
   -Ого! Похоже, тебя серьёзно разморило,- Вова озабоченно взглянул на меня.
   -Может не стоит сегодня и пытаться что-либо делать?
   -Ну, уж нет. Коли приехали, надо работать,- не представляя сам, как мы это будем делать, промямлил я.
   Неуверенно поднявшись со скамейки, я, пошатываясь, направился к подъезду. Вова пошёл за мной. Увидев нас, хозяйка сразу поменялась в лице. Мы ещё не успели разуться, как она категорично заявила:
   -Значит так, ребята. Хотите – обижайтесь, хотите – нет, но мне такие работники не нужны. Поэтому вот вам за ободранные обои,- она протянула нам четыре сотенных бумажки,- и сегодня я что б вас больше не видела. Если вы завтра не появитесь в трезвом состоянии с утра, то послезавтра можете не приходить: я лучше найду других людей.
   -Но, Ольга Ивановна,- Вовчик хотел было что-то сказать, но осёкся, поняв, что она права.
   -Что, Вова? Я думаю, мы друг друга поняли. Всего доброго,- и она застыла в ожидании, глядя, как мы выходили за порог её квартиры.
   -Вот так! Жёсткая мадам, ничего не скажешь. Прямо генеральша какая-то,- сказал я, когда дверь захлопнулась.
   -Ну, и что будем делать?– не зная, расстраиваться ему или радоваться, спросил Вова.
   Я немного помолчал в задумчивости и повернулся к нему и, многозначительно прищурившись, предложил:
    -Водки?
    Он опешил, явно не ожидая от меня такого, но, быстро оправившись, согласился:
   -Водки, так водки.
    Взяв в магазине бутылку «Пшеничной», нехитрой закуски и бутылку газировки, мы вышли на улицу. Было решено пойти на Кубань. Туда, где густая растительность скрыла бы нас от людского глаза. Внезапный окрик разрушил все наши планы:
   -Макс!– приветливо махал нам рукой Дэн, стоя недалеко от подъезда тёти Любы.
    Рядом были его «верные» спутники Дима и Артур. Без особого желания, скорее просто из соображений вежливости, мы подошли и поздоровались со всеми.
   -О, ребята, да вы уже хорошие,- улыбнулся Дима, увидев наше состояние и, протягивая руку, продолжил, указывая на пакет в моей руке.- А это, видимо, для дозаправки?
   -Да, деньки выдались непростые. Тут ещё с работой нас сегодня «кинули». И здоровье – «не ахти», надо бы «подлечиться».
   -Правильно,- Дэн одобрительно похлопал по плечу,- лето, солнце, отдыхать надо, развлекаться. Какая работа? Никуда она от вас не убежит. Я так считаю: надо брать от жизни всё, один раз живём.
   Артур, как обычно, стоял с серьёзным, непроницаемым видом и терпеливо ожидал окончания нашей беседы. Время от времени он зорко оглядывался по сторонам, при этом внешне сохраняя абсолютное спокойствие. В руках у него был красно-белый полиэтиленовый пакет. Не трудно было догадаться, что находится внутри и насколько ему уже не терпится поскорее уйти отсюда. Оставаясь на улице, содержимое пакета, судя по всему, «жгло ему руки».
   -Ну, что, Димон, пойдём?– обратился к Диме Дэн,- а то, мне кажется, Артуру уже не по себе.
   Тот только пренебрежительно взглянул на него и еле заметно хмыкнул.
   -Да, пойдём,- ответил Дима, поправляя очки.– Честно говоря, эта жара меня тоже убивает. Кстати, пацаны, у меня же брат с севера приехал, мама уже рванула с ними на море. Так что пару недель в квартире никого не будет. Если хотите, можете с нами пойти, там выпить. Всё лучше, чем на улице по такой жаре торчать.
   Столь неожиданное гостеприимство приятно удивило и даже немного польстило мне. И снова тень предчувствия чего-то неизбежного лишь промелькнув, обдала мелкой, неприятной дрожью. Невнятное бормотание моего внутреннего голоса, пытавшегося в очередной раз докричаться до меня, опять осталось неуслышанным. Я обратился к Вовчику.
   -Ты как? Пойдём на речку, как собирались, или посидим в прохладе, в квартире.
   -Не знаю. Вообще, наверное, было бы не плохо на природе, но, действительно, слишком жарко. Пойдём с пацанами наверх. А на речку можно и с балкона посмотреть.
   -Ну, что, вы идёте?– не сдержав наконец своё недовольство, поторопил всех Артур.
   -Идём, братуха, идём,- по-дружески потеребив его за плечо, отозвался Дэн.- Ты главное не нервничай.


   Я, пошатываясь, стоял над унитазом. Меня рвало. Так и не успевшие перевариться консервы в водочном соку, стремительно покидали мой желудок. Вернувшаяся невыносимая головная боль во время рвотных спазмов хоть немного ослабевала. Сквозь выступившую на глазах пелену слёз, я с отвращением наблюдал за растворяющимися на дне унитаза остатками пищи. Состояние было не менее омерзительным, чем представшая моим глазам картина.
   Практически не осознавая от головной боли и выворачивающихся наизнанку внутренностей, где я нахожусь и как здесь оказался, я с невероятными усилиями, держась за стены, стал выбираться из сартира. Два раза чуть не растянувшись на полу, преодолевая дистанцию всего в пять метров, я, наконец, добрался до кухонного стола и стоящего возле него стула. Вова сидел напротив и с отсутствующим взглядом и блуждающей улыбкой наблюдал за моим возвращением; вторая бутылка водки, купленная им около часа назад, на три четверти уже была опустошённой. На улице темнело.
   -Ну, что, полегчало?– словно пробивающийся через толщи невидимых препятствий, донёсся до меня Вовин голос.
   -Вова, у меня мозг сейчас разорвётся, а ты говоришь «полегчало»,- проскрипел я, массируя виски большим и средним пальцами правой руки.– Я чувствую себя хуже, чем моя блевотина, смытая в унитаз. Нет, водка – это всё-таки не моё. Каждый раз пью и каждый раз болею. Это ведь ненормально. Правильно, Вов?
   Я посмотрел на него и увидел, что он лишь молча кивает мне в ответ, так и не раскрывая глаза. Вовчик был более привыкшим к употреблению спиртного, но, несмотря на это, он уже сам практически спал. Еле ворочая языком, я всё же продолжал:
   -Вот шмаль, а ещё лучше с пивом – это да. А водка…Фу-у… Никак не могу её кайф понять, превращает только в какую-то развалюху или, наоборот, «бычит», что ещё хуже. Вова, ты чё, спишь?
   На этот раз зависшая над столом голова, безжизненно покачиваясь, осталась безучастна к моему вопросу. Что делать? Таблетки уже не помогали, на водку я категорически смотреть не мог, шмали не было, заснуть с такой головной болью было просто не возможно. Пытаясь удержать равновесие, упираясь руками о стол, я оторвал свою пятую точку от стула и поволок своё тело в комнату, где надеялся устроиться на диване.
   -О, Макс,- произнёс Дэн, развалившийся в кресле.– Как ты, братан?
   -Хреново. Башка раскалывается,- ответил я и начал присаживаться на пол около кресла.
   -Аккуратно!– вдруг подскочил Дэн.
   Я замер.
   -Что такое?
   Он посмотрел на то место, куда я хотел сесть, и, ничего не найдя, глянул с другой стороны кресла.
   -А, вот он,- успокоился Дэн, поднимая с пола красно-белый пакет. Открыв его и покопавшись в содержимом, он смиренно расслабился.– Фуф. Всё на месте. Я испугался, что ты можешь раздавить «баяны».
    Он поставил пакет снова на пол и, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла. Трудно было понять, что он чувствует сейчас, но без сомнения его ощущения были значительно приятнее, чем мои. Время от времени он, сладко покряхтывая, начинал умиротворённо почёсывать лицо, шею, руки. Потом вдруг замирал на несколько секунд, затаивал дыхание, словно проваливаясь в бездонную пропасть, и вновь с поскрипыванием шумно выпускал струи воздуха через рот.
Глядя на него, в моём воображении неожиданно ярко предстала картина безумно мчащихся к солнцу вагонеток «американских горок», которые, достигнув критического пика высоты, с умопомрачительной скоростью, практически отвесно устремляются вновь к земле, грозя неминуемым столкновением. Но в самый последний момент очередная петля, зигзаг или внезапный поворот обрывает падение, заставляя стремглав уноситься к новому виражу ощущений. Мне вдруг нестерпимо захотелось оказаться на одной из этих вагонеток, которая со сказочной лёгкостью унесла бы меня прочь от грязи, низости всей скверны земной, разорвала бы путы, сковывающие меня мрачной неизбежностью мучительных разочарований и страданий, особенно остро ощущаемых в последнее время. Прорывающееся сквозь головную боль отчаяние, связанное со столь нелепым разрывом отношений с любимой; спесивое бешенство удручённости, втаптывающее собственное самолюбие в грязь по причине безрезультатности усилий последних лет; душевное опустошение и злость на своё бессилие, отсутствие направления и конечной цели; отвращение к себе и себе подобным, не способным устоять перед соблазном утопить жестокую действительность в стакане с водкой,- всё это чернотой ураганных туч, казалось, навсегда украло с небосвода моё солнце.
Стальные клещи безысходности с дьявольской силой сдавили моё сердце, и всё, что накопилось во мне за последние дни, неудержимым потоком прорвало плотину моего терпения. Грудь неудержимо заколыхалась, живот втянуло, резкие болезненные спазмы сжали горло. Глаза начало жечь, и слёзы градом хлынули из них. Захлёбываясь навзрыд судорожными рыданиями, я – старый, пьяный и больной – даже не пытался их удержать. Меня всего трясло и колотило от наступившей наконец-то разрядки. Я почувствовал руку на своём плече. «Может быть, это Бог»,- промелькнуло у меня в голове. Открыв глаза и повернувшись, я увидел склонившегося надо мной Дэна.
-Что с тобой, братан,- тихо и как-то уж слишком участливо поинтересовался он.- Плохо?
Нотки его неподдельной заинтересованности живо тронули меня. Всё ещё продолжая всхлипывать, я растирал по лицу слёзы, так ничего и не говоря. Продолжающие спать друзья Дэна, зависнув в наркотическом трансе, по-прежнему оставались каждый на своём месте: Дима почему-то сидел на стуле и, пошатываясь, клевал носом, а Артур развалился на диване, свесив одну ногу на пол. Где-то на кухне похрапывал Вовчик.
-Видал, как их «накрыло»? Хорошо, хоть не «отъехали». А я их предупреждал – с этим «борщить» нельзя, а то случается и языки заглатывают. Но сейчас им ништяк, они где-то очень далеко. Это тебе не семечка и уж тем более не водка с планом,- с нескрываемой гордостью, растягивая слова словно жевательную резинку, промолвил Дэн.- Кайф такой, что пятки подворачиваются. Остановиться уже мало кто может, хочется ещё и ещё. С ним разве что только маковая соломка может сравниться.
-А что это?- глядя на пацанов красными, натёртыми глазами, спросил я.
-О, братан, это царь всех наркотиков – чистый героин, самый благородный кайф. Есть, конечно, и покруче, но у каждого наркомана свои предпочтения. Можно «обдолбиться» «соломой» , «барбитурой» какой-нибудь, «винтом» «жахнуться» или же кокаином, но это всё не то. По крайней мере, для меня: я эстет в этом отношении, люблю, чтобы всё было мягко, плавно, красиво. Бывало, конечно, что и я был в таком состоянии,- он кивнул на пацанов,- особенно поначалу, но сейчас я всё же пытаюсь себя хоть как-то контролировать. Базара нет, я всеядный. И когда начинает «кумарить», а «лекарства» нет, готов, как говориться, и чай, и водку, и пот с носков по вене гнать. Но если бы вдруг постоянно имелся бы выбор, то для меня только героин. Героин – forever…
Он ещё долго продолжал говорить и говорить, рассказывая много чего о том, что связанно с наркотиками, ощущениями, переживаниями. Я лишь изредка посматривал на него. Его полусомнамбулическое состояние и вялотекущая речь уже не казались мне столь отвратительными и отталкивающими. Даже наоборот. Внезапно я понял, что практически ощущаю то, о чём он говорит и какие чувства испытывает, а поток откровений, направленный от него ко мне, представился журчащим ручейком, мерцающим в лучах солнца своими жемчужными каплями. Слушая его, мне всё острее хотелось сравнить свои представления об этих ощущениях с реальными полётами, так живописно и воодушевлённо описываемыми Дэном.
Оставалось сделать лишь один шаг, даже шажок, чтобы войти в эту, открытую уже собственными руками дверь, выхода из которой, и я это прекрасно осознавал, быть не может. Подсознательно я был уже давно по ту сторону двери, и фактическая инициация в негласное общество наркоманов была лишь вопросом времени. Горечь пилюли слегка подслащало состояние, в котором я сейчас находился: непрекращающаяся головная боль от чрезмерного количества выпитого и острое депрессивное опустошение на грани нервного срыва, уже не заглушаемое даже алкоголем.
«Какого черта? Один раз живём ведь. Тем более Дэн говорит, что с одного раза привыкания никогда не происходит. Это они «на системе сидят», а я всего лишь разок попробую, чтобы узнать, что это такое и чтобы состояние облегчить, настроение улучшить, и больше не буду. Я сильный, для меня «завязать» ничего не стоит. Сигареты ведь курить бросил и здесь устоять смогу, даже если очень понравится. Просто сейчас ну, очень уж надо что-то с собой сделать. Нет больше мочи терпеть эту боль, проще из окна выброситься, чем мириться с такой несправедливостью. Сами виноваты, довели до такого состояния, теперь получайте. Кто довёл? Да все! И «мусора», и жена, и брат, и отец, и Бог, и дьявол. Понятно, и сам виноват. Но я же хотел как лучше. Смешно – кто бы сказал, не поверил, что дойду до такого. Но отступать уже не собираюсь: или сейчас, или никогда. Тем более Дэн сам сколько раз предлагал… А вдруг у него именно сейчас нет больше. Нет, должно быть обязательно. Как это так: я наконец-то решил попробовать, а у него не будет? И всё же…»
-Слушай, Дэн,- начал я осторожно, когда тот сделал очередную паузу,- а правда, что с первого раза «подсесть» невозможно?
-Неа, одного раза точно мало. Можно и три, и пять, и десять «кумарить» ещё не будет, хотя всё опять же от человека зависит, от его организма, а вот остановиться вряд ли сможешь. Будет хотеться постоянно, дозняк будешь нагонять. С этим ничего в сравнение не идёт: ни шмаль, ни синька, ни даже баба. Хотя может и не понравиться сразу. А что это ты так заинтересовался? Может, попробовать вздумал?
Голос его приобрёл вызывающие и провоцирующие нотки. Страх и сомнения в серьёзности своего намерения снова охватили меня. Я чувствовал, что от принятого мной сейчас решения, может поменяться многое. Вот только в какую сторону? Всё-таки действие алкоголя и неослабевающая головная боль очень затрудняли мыслительный процесс, тем самым заставляя поддаться искушению. Я уже хотел, было, отказаться… или согласиться, не знаю, всё настолько перемешалось, но Дэн опередил меня.
-Не советую тебе этого делать,- его интонации поменялись на нравоучительные. Видимо, он понял, что я сейчас чувствую и о чём думаю. Но своими словами он только подкрепил интерес и желание.
-Это ещё почему? Ты же сам сколько раз предлагал,- изумился я.
-Ха, предлагал. Предлагать – это одно. Я же это делал можно сказать «в прикол», потому что знал, что ты всё равно откажешься,- он всё так же лениво улыбался, смотря мимо меня полуприкрытыми глазами.
Подобного я никак не ожидал. Чем больше он хотел меня отговорить, тем сильнее увеличивался мой настрой: дух противоречия и зов экспериментаторства в купе с моим душевным и физическим состоянием окончательно разрушили стену моего здравомыслия.
-Короче. Ты мне скажи, у тебя ещё есть что-нибудь?- не желая больше ходить вокруг да около, решил выяснить я.
-Есть, но только я тебе не дам,- отрезал Дэн.
-Как это «не дам»?- я уже начинал выходить из себя.
-А вот так. Потому что вход в эту дверь – рубль, а выход – сто.
-Ты имеешь в виду, что тебе деньги за это нужны?
-Нет. Деньги здесь не причём. Просто тебе это не нужно. У тебя семья, дети, работа…
-Это уже мне решать – нужно или нет,- оборвал его я.- Так что, ты мне поможешь? Видишь ведь, как мне ***во,- решил я зайти с этой стороны, смягчив интонацию.
-Помочь-то я тебе, конечно, могу, но только будет ли это помощью. Даже больше скажу: проклинать меня потом будешь, попомнишь мои слова. А мне твои проклятия на *** не нужны. Это я сейчас такой обезбашенный и бесстрашный, потому что под кайфом. Но перед Богом отвечать за твою сгубленную душу я не собираюсь.
«Странный всё-таки народ – эти наркоманы,- подумал я.- Меняют свою жизнь на бесконечные иллюзии, сладкие грёзы и виртуальную свободу, отдавая взамен буквально всё, что имеют, и в то же время заявляют о своём благоговейном страхе перед Богом. Что это – наркотический бред или искренние опасения о предстоящих муках адовых? Если это всё же не понты, то по крайней мере для Дэна ещё не всё потеряно. Хотя как можно зарекаться об этом, зная, что все его мысли устремлены только в одном направлении. Стоп. О чём это я? Я ведь сам только что собирался вкусить плоды с того же древа. Неужели  передумал? Нет включать заднюю я не собираюсь»
-О чём ты говоришь? Прекращай. Мне, конечно, очень лестно, что ты так печёшься о моей душе, но, честно говоря, твои переживания и заботы немного запоздали.
Он открыл глаза и отодвинулся от спинки кресла, слегка подавшись ко мне. Взгляд у него внезапно стал настолько ясным, серьёзным и чистым, что от этой метаморфозы мне даже стало немного не по себе. Только что предо мной сидел ни то овощ, ни то кукла, еле волочащая я зыком, с трудом открывающая глаза. Зато теперь моему взору предстал человек с вполне осознанным взглядом, готовый сказать мне что-то важное.
-Значит, говоришь, хочешь попробовать?- промолвил Дэн провокационным тоном.
Я молча кивнул головой. Сердце бешено колотилось. Я чувствовал, что подхожу к очень серьёзному рубежу, перейдя через который может многое поменяться в моей жизни. За несколько секунд в моей пьяной, больной голове промелькнуло множество воспоминаний, связанных с рассказами о пагубном действии наркотиков, о морально-нравственном разложении человека, о наркотических ломках и многом другом. Но, заглянув в себя поглубже, я ощутил, что все эти «ужасы» нисколько не пугают меня и не заставляют одуматься. В голове крутилась, словно заезженная пластинка, одна и та же фраза «Сами виноваты», как будто я хотел кому-то отомстить или что-то доказать.
Дэн медленно поднялся, оглянулся по сторонам и снова сел – нужно было всего лишь наклониться через подлокотник кресла и поднять пакет. В нём лежало несколько одноразовых шприцов в фабричной упаковке. Возле пакета так же была обычная парафиновая свеча, которую он зажёг зажигалкой, и, капнув предварительно несколько расплавленных капель, приклеил прямо на деревянную накладку подлокотника кресла. Я заворожено наблюдал за этими манипуляциями, а Дэн неторопливо продолжал. Из нагрудного кармана он достал маленькую, в половину спичечного коробка, блестящую жестяную коробочку и поставил её рядом со свечёй. Засунув руку в карман джинсов, он вынул из него связку ключей и аккуратно отстегнул от кольца маленькую ложечку с короткой ручкой.
   -Серебро,- торжественно оповестил Дэн, показывая на неё.
   -А это?- Я ткнул на коробочку, которая блестела ни чуть не меньше ложечки.
   -Это?- он повертел её в руках.- Ну, это не совсем. Какой-то сплав, по-моему.
   Оторвав от общей ленты один шприц, он вынул его из упаковки и закачал вовнутрь немного воды из литровой бутылки, также стоявшей возле кресла.
   -Одного куба тебе хватит,- сосредоточенно сказал Дэн, выпрыскивая лишнее опять в бутылку.-  Хотя количество воды значения не имеет: можно и три, можно и пять налить, но чем меньше, тем лучше. Главное – это с самим «герычем» не «борщенуть». Ты же говоришь, не кололся ни разу?
   -Нет,- уже устав отвечать на этот вопрос, повторил я.
   -Вот ты дебил,- он ухмыльнулся, но подготовительные процедуры не прекратил.– А теперь значит, решил, да?
   Я промолчал. Объяснять, что стало причиной этого решения и что я чувствовал в это время, не имело смысла. Потому что то, казалось бы, не сочетаемое сочетание чувств, разрывающих меня на тот момент, не поддавалось никакому описанию. Я просто отрешённо наблюдал со стороны за всем происходящим и за самим собой, отдав свою судьбу на волю Провидения. Марихуанно-водочный коктейль ослаблял ощущение страха и притуплял восприимчивость сознания. Предвкушение эйфории и отсутствие окончательного понимания, что же это я делаю, такой же тягучей смолой, как и речь Дэна, неторопливо растекались по моим жилам.
   Внезапно в памяти всплыла сцена первого сексуального опыта и то разочаровывающее ощущение обыденности и отсутствия новизны, которое я испытал во время и после самого плотского соития: всё слишком уж просто, легко и до банальности незамысловато, как будто проделывал это уже не один десяток раз. Видимо, где-то в подсознании у нас хранятся воспоминания о любом человеческом опыте, независимо от того, переживали мы его сами раньше или нет. Поэтому то, что происходило сейчас у меня на глазах, представлялось мне как забытые воспоминания или как сюжет фильма, давно стёршийся из памяти. Я был больше поражён атрибутами, используемыми Дэном в этом ритуале. Свеча, жестяная коробочка с героином, серебряная ложечка–брелок придавали некую пафосность, гламурность и даже мистицизм свершающемуся действию.
   Аккуратно, словно прикасаясь к чему-то невероятно чувствительному, Дэн приоткрыл крышечку коробочки и… снова «прикипел». Это уже неоднократно случалось с ним  за время нашего разговора. И если он слишком долго «отсутствовал», сидя с закрытыми глазами, то мне приходилось звать его по имени или трогать за рукав. Дима с Артуром тоже время от времени подавали признаки жизни, открывая и закрывая глаза, издавая какие-то нечленораздельные звуки или меняя позу. Просыпался и Вова: он налил себе водки, сходил в туалет и снова вернулся на кухню, даже не заглянув к нам в комнату.
   Но сейчас снова было тихо. Мир застыл в зловещем ожидании. Дьявол уже довольно потирал руки, предвкушая принятие в свой легион нового раба. Мой ангел-хранитель давно безнадёжно махнул на меня своей пернатой рукой и теперь лишь равнодушно наблюдал за грядущей победой сатаны. А она была не за горами.
   -Дэн,- позвал я.– Смотри, сейчас рассыплешь.
   Он лениво открыл глаза, взглянул на зависшую в воздухе коробочку и медленно поставил её опять на подлокотник. Я пригляделся и увидел на дне коробочки жёлто-бежевый порошок, в основной своей массе однородно мелкий, напоминающий сахарную пудру, лишь местами похожий на не до конца размельчённые таблетки.
   -Слушай, ты ведь ещё и бухал сейчас,- как будто сам того не видя, спросил вдруг Дэн.
   -Ну, да. А что?– не понимая, к чему он клонит, поинтересовался я.
   Он резко поднялся, чуть не задув при этом пламя свечи.
   -Давай, короче, завязываем с этой темой. Тут не знаешь, как «соскочить», а ты можно сказать сам в петлю лезешь. Тем более ещё и на «синьку»,- нервничал он.– Да тебя нахлобучит, что хомячка, отвечай за тебя потом.
   -Я же тебе говорю, я только попробую,- опять пришлось уговаривать его мне.
   -Все так говорят. Я, например, тоже думал, а теперь – вот, – и он показал мне руки, вывернутые ладонями вверх.
   Вен на них практически не было. Сгибы локтей – основной эпицентр инъекций – были украшены сплошным жёлто-синим месивом, истыканным, словно пробоями иглы швейной машинки. Я не знал, что сказать. Но даже это зрелище меня нисколько не ужаснуло. Я упёрто зациклился на желании попробовать. Дэн тем временем сходил в туалет, вернулся и завалился назад в кресло.
   -Что делать?– задал я вопрос, предано глядя ему в глаза, выразительно кивнув в сторону всех атрибутов, расположенных на подлокотнике.
   -Насыпай в ложку, добавляй воды, кипяти и коли,- без энтузиазма, даже не взглянув на меня, промямлил он.– Понятно?
   -Так-то - да, а так-то…,- я пожал плечами,- не совсем.
   -Вот ты достал. Ну, ты сам напросился. Потом не говори, что я тебя не предупреждал.
   Он снова взял коробочку и, плавно переворачивая её, ссыпал мизерное количество порошка объёмом примерно с половину спичечной головки на ложечку.
-И это всё?- недовольно вырвалось у меня.
Дэн взглянул то ли с досадой, то ли с раздражением.
-Ты в натуре больной, да? Хочешь сразу скопытиться что ли? Нам тут жмурики не нужны, а то кто его знает, что у тебя за организм. Тем более ещё раз тебе повторяю: на «синьку» колоть особенно опасно, тут перебарщивать нельзя - можно и язык заглотить. Вот сначала уколоться, а потом бухнуть – это другое дело. Так что лучше смотри молча, пока я не передумал.
Дэн достал из пакета вату, оторвал от него маленький кусочек и накрутил его на самый кончик иголки. Отложив иглу в сторону, он плавно надавил на поршень шприца, и «кубик» воды плавно перемешался с героином в ложке. Дэн снова надел иголку на шприц, а ложечку поднёс к огню свечи. Буквально через несколько секунд раствор забурлил, и ложка была убрана в сторонку.
-Пусть остынет, а не то можешь себе вену ошпарить,- прокомментировал он, увидев немой вопрос в моих глазах, и, тщательно выбрав из ложки раствор через иглу с ваткой, вкрадчиво спросил,- не передумал?
-Нет,- пытаясь не прислушиваться к своим ощущениям, резко бросил я, чтобы не затягивать начатое и на самом деле не поменять принятого решения.- Давай только быстрее, а то у меня сейчас сердце выпрыгнет из груди.
Как я ни старался, но совладать с чудовищными ударами молота, резонирующими во всех органах моего тела, было просто невозможно. Ни на шутку усилившееся сердцебиение, бешеный стук в висках и непонятно откуда появившийся гул в ушах, причиняли особый дискомфорт, но я списывал всё это на волнение и необычность происходящего. Ещё бы! Это ведь не яблоко съесть или сексом заняться, и даже не с «тарзанки» прыгнуть. Всё когда-то происходит в жизни в первый раз, но у каждого события свои последствия, своя цена. То, что делал сейчас я, в немалой степени напоминало добровольное заключение в тюрьму, хотя ни в том, ни в другом я не имел личного опыта. Но только тюремный срок рано или поздно заканчивается, а вот выйти из наркотической клетки удаётся, увы, не многим. Запуская палей в эту пасть, смешно рассчитывать на то, что сможешь сохранить руку. Но мне уже было на всё наплевать. Я просто хотел уйти из этого до отвращения знакомого мне мира в иную реальность, только не навсегда, а на время, и через такую дверь, которой раньше никогда не пользовался, желая оставить её открытой за собой.
-Давай руку,- произнес Дэн, когда раствор в шприце остыл.
Я поднялся и пересел напротив него на корточки, протянув правую руку с закатанным почти до плеча рукавом. Что делать дальше, я прекрасно знал и без него. Множество фильмов на эту тему, пересмотренных мной когда-то, несомненно, сделали своё дело. Поэтому, придавив вену на внешней стороне бицепса, я стал сжимать и разжимать кулак, наблюдая, как набухают наполняющиеся кровью вены.
-Да не дрожи ты,- улыбнулся Дэн, увидев, как подрагивает моя рука.- Всё будет нормально. Я же профессионал. Расслабься. Треск пробиваемой кожи и исчезающая в глубине вены игла – практически акт дефлорации. Поршень слегка выдвинулся на себя, смешивая жидкость в чреве «адской машины» с моей кровью – контроль взят – и стал плавно устремляться по направлению к иголке. Я замер.
-Вот видишь,- словно из ниоткуда услышал я голос.- Прямо как к себе домой…