Подарок судьбы, прощание. сила небесная, ч. 13

     Вдруг дальний, но пронзительный детский крик справа от мостков, со стороны Максимовки, отвлёк Леду от глубокомысленных детских рассуждений. Во двор  одного из домиков  высыпало  столько детей, будто гороха. Весь двор шевелился и бурлил: дети бегали друг за другом, будто играли, а может, и правда играли в цирки. Кто-то копался в огороде, стоя чуть не на четвереньках, в три погибели. Слышны были звуки, напоминающие стук в  медный или алюминиевый таз. Это кто-то из детей вовсю тарабанил, веселясь таким образом.
     - Детей много, как в детском саду,-  едва слышно, себе под нос пробурчала Леда.
     - Что говоришь? – не поняв, попытался уточнить отец, но Леда ничего не сказала про детей. Эта тема в семье была больной, Леда решила не портить настроения отцу, да и матери тоже.
     Домики один за другим оставались позади.
     - Вот, здесь живёт родственник Лесгафтов,- показала Ника на  серенький аккуратный домик. Отец посмотрел в сторону, куда указывала мать.
     - Да, жалко! -  как-то грустно сказал он. - Одним Бог даёт много, другим не даёт. Отец строго посмотрел на мать. – Потому, что подруги у них слишком, где и когда не надо, заботливые.
     Родители   стали   препираться   друг   с   другом,  обвиняя   друг друга в том, что у них нет детей. Дело в том, что отец на самом деле  Леде был не родной. У него детей не было, что и было его больным, никак не заживающим местом. Всякие разговоры о детях, любые  детные семьи вызывали у него приступы неизбывной тоски.
     Прежний муж  Ники, офицер запаса, скончался от ран, полученных на Великой Отечественной войне. Семь лет он болел, придя с фронта. Но, в конце концов, зашевелившийся осколок мины подвёл черту под его жизнью. Детей у них не  было. Ника, постепенно теряющая молодость  женщина, очень переживала потерю мужа и отсутствие детей. Нашёлся утешитель, тоже фронтовик, человек в годах. Лёгкий, ни к чему не обязывающий роман принёс, однако, плоды. И этими плодами была Леда.
      Сначала Ника не знала, как к этому относиться, но очень скоро, поразмыслив,    это приняла,  как подарок судьбы.
      - Надежда ты, моя! – пеленая Леду, часто говаривала Ника.
      Мать офицера, чуткая душевная женщина, зная о проступке своей невестки, несказанно  обрадовалась. Ей нужна была внучка. А что внучка была не от её сына – она знала, но это её совершенно не волновало, ведь невестка была их.
      Ника не захотела жить со стариками. Не захотела она и выходить замуж за пожилого фронтовика.  Хотя, какой он пожилой. Все фронтовики казались мудрее и старше своих лет, к тому же Нику страшила смерть, нещадно косившая   пришедших с войны.
      Но главной причиной было то, что фронтовик допустил оплошность. Не зная о беременности Ники, он заводил ничего не значащие флирты  с  другими  девушками, явно подбирая себе невесту, благо их после войны было много больше, чем  парней. Ника  ясности  в  семейную перспективу  ветерана  не вносила, а такой неверности с его стороны не простила.
      Ветеран был человек, видимо, в любви не очень везучий, он не умел объясняться девушкам в  своих чувствах, не умел их «звать замуж». А конкретная и приземлённая Ника, сама не дождавшись ясности, просто поставила на нём, как муже, крест и приняла подарок судьбы, взвалив на себя горькую долю одинокой матери.
      Свекровь сказала, что соберёт свою боль в кулак и всё-таки отпустит Нику, но только тогда, когда ребёнок подрастёт, хотя бы встанет более ли менее  твёрдо на ножки, и когда она, Ника, получит какую-нибудь профессию. Буквально за руку  Серафима  привела Нику на медкурсы.
      Мать Леды выучилась на медсестру. Когда Леде подходил третий год, Ника уехала от свекрови, ни разу больше не вернувшись в её гостеприимный и радушный дом.
      Леда помнит тот злополучный день. Как назло, он был тёплый и солнечный. Душа Леды пела. Бабушка  выставила  Леду в большую комнату, Леда пыталась воспротивиться, остаться с Никой, но бабушка Серафима, полна решимости, сказала, что это очень важный и секретный  женский разговор.  Дверь в переговорную была плотно прикрыта. Леда  долго сидела с дедом, - добрым тихим старичком, с хорошей выправкой и мягкой лёгкой походкой,- ожидая, пока бабушка Серафима образумит мать. Дед несколько раз, крадучись, подходил к двери, прислушивался, но было ничего не разобрать из потока непрекращающегося бу-бу-бу.  Две женщины говорили поочерёдно, спеша, будто хотели наговориться на сто лет вперёд.     Наконец,они вышли. Леда вообще не понимала, что происходит. Дедушка вопрошающе глядел на бабушку, ожидая результатов.  Бабушка результатом была огорчена: Ника  стояла на своём, утверждая, что Леда не их, и они всё равно никогда не забудут этого. Ника так и не заметила, что своими  неразумными словами она  вклочья рвала душу и свёкру, и свекрови. Ведь они любили и её, и эту чудесную малютку Леду, может быть, даже больше, чем  своего сына, а она никак не хотела это  понять и принять.
     На прощание бабушка Серафима попросила сфотографироваться с ними и  подарила  им большое малинового цвета  одеяло. Леде на голову бабушка надела  красную фетровую шляпку с отворотом. На отвороте шляпки  были выбиты цветочные узоры, что придавало шляпке  дамский шарм.
     - Модница, да и только! Такое чудо от нас уводит Ника,- любовалась Серафима, затем отошла в сторонку, достала носовой платок и спешно, тихо поплакала  в него, подавляя вырывающиеся всхлипывания.       
     - Давай останемся, давай останемся, мама! – запричитала Леда, размазывая кулачками по щеке быстро сбегающие  жгучие слезинки, притаптывая при словах ножкой, но ничего не могло  изменить решения Ники.
     – Бабушка, мы ещё придём к вам, мы придём!  Мама, мы ведь придём? Скажи, мы придём?  Дедушка, я люблю вас с бабушкой!
     Бабушка провожать не вышла, а дедушка  довёл Леду с Никой до автостанции.
     Дальше память Леды будто стёрли. Она словно не знала и не помнила о существовании Серафимы и Владимира много долгих последующих лет. Правда, изредка она спрашивала о них у Ники, но та говорила, что  они живут хорошо, а о Леде с Никой уже не помнят. Леде не верилось, что бабушка Серафима или дед могли забыть их, но что она могла сделать? Кто-то незримый настойчиво отвлекал Ладу от мыслей о них.         
     Фотографию Леда будет хранить всю свою жизнь, да и одеяло, как память о душевной,  так постыдно брошенной бабушке, тоже прослужит около тридцати лет.
     Зато Леда  не раз ещё  будет наталкиваться, как на острые вилы, на  чёрствость Ники. По этому поводу часто её душа будет наполняться невыплаканными слезами и тихой печалью. Что поделаешь:  родителей не выбирают. А в ней навсегда поселятся два противоречивых чувства: хорошо скрытая неуверенность,  желание преодолеть её и быть сильной.