Изабель. Гл. 66, 67

                Глава 66.

                - … Ну, вот мы и проснулись! – незнакомый женский голос, будто издалека сквозь звон и шум ворвался в барабанные перепонки. – Давай, красавица, пора уже и ожить…. Довольно с тебя….
                Ядвига с трудом разлепила веки. Голова кружилась, по всему телу волнами разливалась невыносимая слабость. Она попробовала пошевелить рукой – тщетно, словно окаменевшие члены не слушались.
                - Где я…?
              Спросила, или показалось? Голос чужой, незнакомый….
                -  Всё в порядке, девочка. Не волнуйся, самое страшное уже позади. На вот, попей немного и поспи ещё. Тебе надо сил набираться.
                Сквозь туманную пелену Ядвига разглядела крупное доброе лицо незнакомой женщины, склонившейся с кружкой в руке. Приставив кружку к губам девушки, незнакомка влила в пересохший рот вкусную, чуть подсоленную жидкость. Глоток, ещё глоток…. Сжатое словно обручем горло нехотя подчинялось воле хозяйки.
                - Так то лучше. А теперь спи….
                Последние слова Ядвига уже не расслышала, неудержимо падая в приятную, ласковую пропасть.
                Её выздоровление затянулось почти на месяц. С каждым днём чувствуя как возвращаются покинувшие тело силы, как душа наполняется светом, приходя к давно забытому умиротворению, Ядвига всё более проникалась невыразимой благодарностью к хозяйке дома. Сорокасемилетняя Джозефина, или, как все окружающие попросту звали её – Джози, дородная, даже грузная женщина с широким добрым лицом и натруженными мозолистыми руками оказалась не кем иной, как матерью бродяжки Анни. Девочка всё же выполнила своё обещание и, переговорив с матерью, пришла в тот вечер в подворотню, немного опоздав из-за полицейской облавы на городском рынке. Прибежав под арку, она сразу заметила распростёртое на земле тело своей новой знакомой. Перепуганная малышка со всех ног бросилась к матери и, благо их дом находился в десяти минутах ходьбы от места встречи, Джозефина с помощью соседей вскоре перенесла не приходящую в сознание Ядвигу в свою хижину. Двое суток не отходила добрая женщина от постели едва живой незнакомки, и лишь когда девушка очнулась, мать вздохнула с облегчением….
                Все эти трогательные подробности рассказала маленькая Анни, которая каждый вечер подсаживалась на краешек кровати больной и развлекала её историями городских трущоб. Девушка внимала беззаботному лепету и чувствовала, как новое дыхание жизни наполняет её лёгкие, заставляя загустевшую кровь быстрее двигаться по сосудам и восполнять потерянные в болезни силы. Она возвращалась, пусть медленно, но всё же обретала себя благодаря этим простым, милым людям. Джози кормила её с ложечки и по большей части молчала, с непритворной грустью разглядывая измождённую красавицу, волею случая поселившуюся в их доме. Изредка тяжёлый, полный горечи вздох прерывал неуютное обоим молчание – Джозефина тотчас отводила взгляд и украдкой смахивала проступившую слезу. Сразу после подобного проявления женской слабости хозяйка принималась рассказывать что-либо незначащее, будто желая скрыть собственную сентиментальность, но чаще просто выходила из комнаты и на её месте появлялась маленькая Анни. Порой заходили и другие обитатели трущоб, подолгу стояли в дверях. С любопытством разглядывая незнакомку. Ядвига, не желая утолять праздное любопытство, притворялась спящей и с нетерпением ждала появления Джози, которая молча выводила соседей за порог и прикрывала дверь. Так проходили дни, и лишь через три недели после того, как девушка впала в беспамятство в грязной подворотне, они с Джози наконец-то разговорились.
                В тот день, покормив Ядвигу обедом, Джозефина не ушла как обычно, а, приставив к кровати плетёный стул, села рядом и взяла в свои большие руки её узкую, худенькую ладошку. Окинув гостью долгим внимательным взглядом и удовлетворённо кивнув, она тяжело выдохнула и произнесла одно-единственное слово:
                - Рассказывай….   
                И Ядвига, ничуть не усомнившись, стала рассказывать. Сначала робко, несмело, страшась остаться непонятой или не услышанной, но с каждым словом всё больше обретая смелость и силы для вынужденной исповеди. Слова слетали с её обескровленных губ вперемешку со всхлипами, душившие слёзы заставляли порой умолкать, но, сглатывая ком в горле, девушка неуклонно продолжала. Она почему-то считала очень важным для себя самой выговориться, донести свою боль до этой пожилой, мудрой женщины с выцветшими глазами и добрым сердцем. Знала, чувствовала, что Джози поймёт. Поймёт и… простит. Ей очень нужно было, чтобы эта милая женщина простила ей ту глупую наивность и слепую влюблённость, что так перевернули жизнь Кати Боше. Простила детские мечты о звёздной жизни и само пребывание в ореоле славы…. Простила брошенную польскую деревушку и покинутых родителей…. Простила Поля и будущего ребёнка….
                Без продыху, не останавливаясь, рассказала всю свою жизнь и вдруг почувствовала облегчение. Словно тяжкий груз с плеч свалился, даже дышать легче стало. Единственное, о чём умолчала, это о беременности. Закончив повествование, Ядвига устало закрыла глаза.
                - Да уж, несладко тебе пришлось, девочка, ох как не сладко. Что и говорить – чем выше взлетаешь, тем больнее падать. Ну, да ничего. Время всё сгладит, всё излечит. Главное, чтоб душа чиста оставалась…, - Джози тяжело вздохнула и погладила ладошку девушки своей грубой, мозолистой ладонью. – А чего про ребёночка-то умолчала? Думала, что не замечу? Или боишься, что выгоню?
                Не найдя что ответить, Ядвига только пожала плечами.
                - Не бойся, не выгоню. Не по-людски это получится…. Мы хоть люди и бедные, но стараемся жить так, чтоб пред собой стыдно не было. Не должно так жить, чтоб сам себе противен был, не должно…. Всё хорошо будет, верь мне. Конечно, не так как раньше, но всё же…. Главное что…? Чтоб здоровье было, а всё остальное придёт. Так что поправляйся, и не волнуйся ни о чём. А прошлое своё…. Отбрось прошлое, как хлам ненужный. Легче станет, вот увидишь….
                Джозефина с материнской нежностью вытерла со щёк Ядвиги слёзы и тяжело поднялась со стула.
                - Пойду я, надо ужин готовить. Скоро Анни прибежит, как всегда голодная, - Джози направилась к двери, но на пороге повернулась. – Благодари Бога, девочка, что жива осталась…. И ребёночка сберегла….  Главное, что ты пред Богом и пред собой чиста осталась, а это само по себе уже дорогого стоит….
                Она вышла, как всегда плотно затворив за собой дверь. Когда тяжёлые шаги стихли в глубине дома, Ядвига закрыла лицо руками. Нет, плакать не хотелось, слёзы сами по себе, будто уже по привычке, выступали из под дрожащих ресниц. Чувствуя внутри себя невероятную лёгкость, Ядвига несмело, но совершенно искренне улыбнулась. Разговор с Джози вернул в её растерзанную душу то, что совсем недавно казалось навсегда покинуло несчастную – надежду на будущее. Надежду и веру в то, что у неё есть это самое будущее, и пусть оно не сравнимо с тем, что было ранее, теперь уже в прошлой жизни, пусть незримо и сплошь состоит лишь из сотканных в паутину загадок и ожиданий, но оно уже имеет право на существование…. Знать бы, каким оно будет, подсмотреть бы, хоть одним глазком…? Что ждёт её через месяц? Через год…, через десять…, двадцать лет…?

                Глава 67.

                …Двадцать лет. Двадцать невыносимо долгих, поистине мучительных лет ожидания…. Время сделало своё дело – сгладило острые грани прошлых обид, раздвинуло незримые границы толерантного всепрощения, обратило в тлен былые принципы и идеалы…. Время изменило, деформировало всё, кроме….
                Ядвига поднялась с кресла и подошла к занавешенному на ночь окну. Резким, даже нервным движением распахнула поблёкшие от времени шторы – полумрак маленькой комнатушки тут же взорвался ярким солнечным светом. Юркие суетливые лучики стремглав разбежались по замкнутому четырьмя стенами пространству, возвращая к жизни затхлый уголок одиночества и его хозяйку. Ядвига невольно зажмурилась – воспалённые после бессонной ночи глаза резануло непривычно ярким светом. Откинув голову назад, провела ладонями по лицу, будто стремясь разгладить уже заметные постороннему взгляду морщинки и стереть накопленную за эти годы усталость.
                Неужели и этот отрезок жизни подошёл к своему логическому завершению? Она обернулась, внимательным, даже несколько придирчивым взглядом, будто прощаясь, обвела залитое солнцем крохотное помещение. Чайный столик с высокими, пустыми сейчас бокалами и переполненной пепельницей на небольшом подносе; пара кресел с вытертой до дыр обивкой и грязными засаленными подлокотниками; большое, во весь рост зеркало без рамы на противоположной стене; дешёвая ширма, расписанная яркими цветами и диковинными птицами; и, конечно, двуспальная кровать с фанерными спинками, застеленная безобразным, белым в розовых разводах, покрывалом. Глядя на нетронутое ложе, Ядвига поморщилась, словно от внезапного приступа зубной боли…. Сколько же утомительных, невероятно долгих часов она провела на этом продавленном старом матраце, сколько бесконечных, вязких ночей её измождённое, отвергнутое собственной душой тело сминало под собой застиранные полотна влажных простыней…. Неужели всё это кончилось?
                Пора уходить…. День сегодня предстоит трудный, насыщенный событиями, надо очень многое успеть…. Ядвига напоследок ещё раз внимательным взглядом окинула комнату и, подхватив сумку, спешно вышла за дверь. Закрыть…? Да, надо закрыть, тем самым обозначив саму невозможность возврата. Не дай Бог вернуться…. Выйдя из дома, на пороге обернулась. Склонив голову, прошептала:
                - Прощайте…. И простите, если сможете….
                Нечаянная слезинка, блеснув в лучике осеннего солнца, упала с дрожащих ресниц в серую пыль. Ядвига смахнула следующую и поджала губы. Надо идти…. Резко развернувшись, пересекла захламленный прямоугольник двора, заставив себя ни разу не обернуться.
                Погода резко переменилась. Поднялся ветер, небо заволокло налитыми тяжким грузом свинцовыми тучами, готовыми в любую секунду сбросить на землю прохладный октябрьский водопад. Резкие порывы разом остывшего воздуха срывали первые жёлтые листья с корявых ветвей старых деревьев и гнали их по улице в клубах серой пыли. Не замечая надвигающейся непогоды, Ядвига неторопливо брела вдоль ровного ряда одинаковых двухэтажных домиков. В её распоряжении оставалось около двух часов, и лёгкая прогулка сейчас как нельзя кстати. В этот поистине знаковый для неё день просто необходимо привести в порядок собственные мысли и утихомирить разбушевавшиеся в груди чувства. Дойдя до здания городского суда, Ядвига перешла улицу и, углубившись в близлежащий сквер, опустилась на резную скамейку. Достав пачку недорогих сигарет, закурила.
                Через два часа она увидит того, кто разрушил её жизнь…. Всего два часа, каких-то сто двадцать минут, что это против двадцати лет ожидания? С другой стороны и двадцать прошедших лет оказались не таким уж продолжительным сроком, сердце-то по-прежнему ноет от утомительного, нестерпимого ожидания близкого свидания. Как же долго она ждала этого дня, и почему ей вдруг так страшно сейчас, когда он, наконец, наступил? Почему сейчас невесть откуда берущие начало волны внутри заставляют её судорожно сглатывать, восстанавливая дыхание; почему слёзы сами собой возникают на дрожащих ресницах, а замерзшие на ветру пальцы сжимают сигарету словно драгоценное сокровище, до ноющей боли в суставах? Надо отвлечься, забыться хоть на короткое время, чтоб не свихнуться окончательно…. Ядвига буквально заставила свои мысли вернуться в прошлое, на двадцать долгих лет назад….
                …Малыш появился на свет день в день, как и предсказала мудрая Джозефина. Местный врач – приятный, обходительный старичок в потёртом костюме и старомодном пенсне на кончике носа, принимавший роды прямо на дому, был немало удивлён, если не сказать потрясён, поведением новоявленной матери. За всё то время, пока малыш покидал чрево, Ядвига не издала ни звука, лишь беззвучно двигала искусанными в кровь губами, исторгая преисполненную благодарности молитву. Она будто наслаждалась раздирающей тело болью, сминая пальцами окровавленные простыни под собой и выгибая тело в судорожных волнах зловещего экстаза. Как позже сказал сам доктор:
                - Она будто в жертву себя отдавала…. Словно боль ей искуплением была за грехи смертные….
                Может так оно и было, но стоило ей взять на руки сморщенное крохотное тельце младенца, как девушка разрыдалась в голос. Малыш унаследовал её черты – те же голубые, широко распахнутые глазки и светлые, будто льняные волосики. Явившийся на свет человечек голосил во всё горло, лёжа на руках обессиленной матери, а Ядвига плакала и смеялась одновременно, чувствуя, как сердце переполняется неизъяснимым блаженством и полновесным счастьем женщины…. 
                Незаметно пролетел первый год. Можно смело сказать, что лишь благодаря отчаянной помощи Джози  и маленькой Анни Ядвига смогла худо-бедно продержаться. Каждый вечер, уложив малыша в кроватку и дождавшись когда он уснёт, девушка неизменно склонялась в молитве и благодарила Бога за то, что подарил ей встречу с этими поистине чудесными людьми. Добрая Джози, зарабатывающая на хлеб стиркой белья из припортовых борделей, порой сама отказывалась от еды, дабы лишний кусок отдать кормящей грудью Ядвиге; маленькая Анни пропадала целыми днями, но поздно вечером обязательно возвращалась с набитыми едой карманами и бутылкой свежего молока за пазухой. Но даже не это являлось главной помощью – само их отношение как к девушке, так и к её ребёнку, вот что давало Ядвиге столь нужные в то время силы. Джози, подобно неугомонной, любящей бабушке всё свободное время проводила подле новоявленного внука, Анни также, вторя матери, несла в себе нечто сродни сестринской любви к малышу. Ядвига буквально плакала от счастья, явственно осознавая, что у неё появилась новая семья. Занимаясь лишь ребёнком и насколько можно помогая Джози по дому, она чувствовала себя неимоверно обязанной перед заботливыми хозяйками….
                Джози ушла внезапно. Именно ушла, потому как  умирала эта славная, мудрая женщина с улыбкой на губах. Внезапная болезнь свалила её и погасила жизнь в большом, пышущем здоровьем теле буквально в считанные дни. Ядвига разрывалась между малышом и угасающей на глазах хозяйкой, Анни, забросив свои ежедневные похождения, ни на минуту не отходила от кровати матери. Старенький доктор, на первых порах прилагавший немыслимые усилия для того, чтобы вырвать женщину из цепких лап болезни, к началу третьих суток беспомощно развёл руками и, потупив скорбный взгляд, молча удалился. К вечеру того же дня Джозефины не стало. С помощью соседей её похоронили на задворках городского кладбища, поставив на свеженасыпанном холмике сколоченный из необработанных, сучковатых веток крест. Поминок не было, угощать соседей попросту оказалось не на что. Вернувшись домой, Ядвига с малышом ушла в свою комнатку, Анни в свою, и целую ночь в осиротевшем без хозяйки доме был слышен жалостливый плач убитых горем женщин. Маленькой и взрослой…. А на утро всё вновь пошло своим чередом. Анни убежала добывать хоть какое-то пропитание, а Ядвига, взяв на руки малыша, отправилась на поиски работы. Тщетные, бесплодные попытки закончились лишь глубоким вечером полным поражением и осознанием собственного бессилия – женщина с годовалым ребёнком на руках как работник абсолютно никого не интересовала. В доме осталась одна кормилица – Анни….