Как я провела этим выходные

Заглянув на кухню, где что-то кипит, булькает, нарезается, говорю сыну и его друзьям:
- Ну, на сегодня мы с вами прощаемся. Желаю хорошо повеселиться и... небольшая просьба: мебель не крушить, соседей не пугать... а всё остальное – мелочи.
- Значит, всё остальное – можно? – открыто улыбается один из Володькиных друзей, Андрей.
- Остальное смогу пережить! – смеюсь я... вместо рвущегося из глубин души крика «...не надо!!!» А кто, интересно, меня за язык дёргал? самой и выпутываться.

Мы загружаем в машину сумки, пледы, нарды, собак – всё то, что посчитали необходимым на сутки... Володька помогает уложить вещи в багажник, и, скрестив руки на груди, вопрошает:
- Так вы когда вернётесь? вернее, во сколько?
- А ты как планируешь? – успеваю я опередить напрягшегося мужа.
- Ну... часов до двух. А лучше возвращайтесь к четырём.
- Ну, это перебор! – остужаю я своего юного юбиляра, - постарайтесь уложиться часов до двенадцати дня.
Мы договариваемся созвониться, обмениваемся высказанными и невысказанными пожеланиями и – уезжаем.

Принять решение отдать квартиру на «деньрождевное» растерзание Володьке и его друзьям было сравнительно легко. Труднее оказалось объяснить это родственникам.

- Да, решили так. Если хочешь посидеть-поговорить-выпить, приезжай на 27-й микрорайон, будем рады.
- Но там же квартира пустая... – скользит нотка недоумения в голосе.
- Есть шикарный дорогущий диван, надувной двуспальный матрац, старое кресло и обшарпанный стол с парой табуреток. Вполне достаточно. И большой телевизор!
- Ой, я посмотрю... может, и приеду, - и у меня на мгновение мелькает надежда, что она действительно приедет.

- Взрослый... – вздыхает другая, – ты-то, сама, в двадцать - самостоятельная уже была?
- Да ещё и молодой мамой, - улыбаюсь я, вспоминая ошеломлённую растерянность и наивную решительность от «полной самостоятельности» в свои двадцать.
- Вырос мальчик, - не то радуется, не то огорчается голос моей «родни по духу».
Удивительное везение: познакомившись с этой женщиной, почти с первых минут интуитивно почувствовала близкого человека.
Однажды я ей сказала со всей своей придурковатой откровенностью: «...даже и не знаю: может, мы в прошлой жизни вместе золото мыли на Клондайке? или сидели на одних нарах? Но были близкими – это уж точно!»

Никто не приедет... это и понятно. Провести вечер и ночь в пустой чужой квартире – удовольствие невеликое. Пусть она даже и великолепно отремонтирована.
Брат мужа приезжает каждое лето с «северов» в отпуск – чтобы вдвоём с женой холить и лелеять свой запасной плацдарм, и... никогда, наверное, не соберутся перебраться окончательно.
Может, поэтому они никак не соберутся купить нормальную, не одноразовую посуду – чтобы лишний раз не соблазняться?...

- Это, значит, своих гостей он будет встречать дома и с... девушкой? – задумчиво спросил супруг после того, как я проаргументировала Володькину просьбу, - то есть, ОНИ будут устраивать свой первый приём?
«...от ведь язва», - улыбаюсь я.
- Можно сказать и так. Они вдвоём продумали меню, составили список продуктов, рассчитали деньги...
- А ты спонсируешь? – хихикает он.
- А как же! пятьдесят процентов суммы. Уже на руки и выдала, - с облегчёнием отвечаю я: уговаривать мужа не понадобилось.

Труднее было уговорить провести сутки вне дома Машу.
- Там компьютера нет! – привела она самый весомый, по её мнению, довод.
- Машунь, жили же мы как-то без компьютера, - улыбаюсь я, - один вечер обойдёмся.
- Аха! – поджимает губы она, всем своим видом демонстрируя несогласие.
Уговорили.
И теперь она, собрав свои немудрёные пожитки-увлечения, недовольно едет рядом. Соблазнённая возможностью сходить в огромную «Европу» и самостоятельно выбрать что-нибудь вкусненькое на одиноко-праздничный стол.

Устроились в почти пустой квартире быстро: застелили, от греха подальше, новенький-за-шестьдесят-тысяч-диван пледами, распаковали и установили телевизор, расстелили ковёр и перенесли из просторной кухни в комнату хорошо знакомый обшарпанный стол.
А Маша уже в нетерпении притоптывает каблучками у двери:
- Мам, мы идём?
- Идём, - вздыхаю я.

Идём. Вдвоём. В «Европу».
Папу оставили с собаками: волнуются, негодяи! переживают, нервничают.
Выбираем, покупаем, разговариваем... А на душе кошки скребут: такой вот у меня странный праздник – день рождения моего взрослого сына.

- Бывают Кузьминские Выселки, Печёрские Выселки, - говорит муж, глядя в окно на высящиеся дома спального района и вспоминая посёлки и деревеньки со странными названиями, - а у нас с тобой – Надеждинские выселки. Выселили нас, мать...
- Сами выселились, - улыбаюсь я, - сыночек ненаглядный! Разве откажешь?
- Сами, - вздыхает он, и я чувствую неслышный знакомый скребущий звук внутри него.

Никогда раньше не задумывалась, насколько отвратительны спальные районы: малое пространство при огромной людской скученности. Мало - неба, зелени, воздуха! И так много: людей, забивших все проезды машин, ограждённых мусорных площадок и прочих прелестей «уплотнённости».
- Хорошо, что мы живём в старом районе центра города, - говорю я, дикарём озираясь среди нависающих со всех сторон многоэтажек, пока мы выгуливаем Собакевичей, - пройтись негде! Остаётся только петлять между домами... а со всех сторон давят тонны камня и людей, я их просто физически ощущаю. Упаси боже жить в спальном районе!
- И зелени почти нет, - завершает мысль муж, - и собак выгулять негде...
Количество царапин на душе медленно увеличивается.

- Ну, за наш с тобой праздник, - поднимает пластиковый стакан муж.
- За наш праздник длиной в двадцать лет, - чокаюсь пластмассовой кружкой, на дне которой недовольно мрачнеет коньяк.
А ну, брысь, царапки противные! Надо было, всё-таки, прихватить нормальные рюмки... может, и коньяк бы заблистал?

- Алло! Ну, как вы там устроились? – веселится в трубке голос сестры.
- Да ничего... кое-как устроились. Слушай, приезжай к нам - будешь ещё одним «коекаком»!
Смеёмся вместе.
Обнаглевшие царапки притихают, пока мы перешучиваемся и болтаем.

Благородный напиток внёс умиротворение.
Маша сидит на диване, пульт от телевизора – в стороне.
- Машунь... что такое?
- Здесь всего пятнадцать каналов, - грустно говорит она.
- Вот горе-то! – смеёмся мы, а обложившие меня дремлющие Собакевичи настороженно поднимают уши.

Радуюсь, обнаружив в чужой квартире несколько томиков Донцовой: отличное чтиво для вынужденного безделья и ожидания.
Надуваем визгливым моторчиком широкий матрац, и я, громко объявив «...давненько я так бездарно не проводила время!», отправляюсь в «залёжку» - тёплое одеяло, книга, счастливые Собакевичи по бокам.
Разглядывая этикетку на последней обложке яркого томика, вдруг читаю: «...художественная литература, 1 категория». Интересно... а в какой «категории» нынче числится Достоевский?

Огорчённая Маша засыпает непривычно рано.
Мы, вдвоём, уходим на пустующую большую кухню: сигареты, кофе из кастрюльки, тишина.
- ...всё думаю: а не слишком ли мы... – муж замолкает, глядя в ярко освещённое фонарями заоконье.
И мне приходится договаривать мысль за него.
- ...не слишком ли мы... уступили, когда согласились на эти «выселки», хочешь сказать?
- Да, - облегчённо признаёт он.
- Он вырос, - осторожно прислушиваюсь я к своим «царапкам», - думаю, это ещё один, очередной, шаг к самостоятельности. Он САМ устраивает праздник, от начала и до конца. От расчёта денег до приготовления блюд. От накрытия стола до развлечения гостей.
- Он учится обходиться без нас, - заключает муж.
- А мы – без него... – не произношу вслух я.

- Свердловск, - констатирует, глядя в окно ранним утром, супруг.
Подхожу к окну: высотки, серость, моросящий дождь.
- Точно! – вдруг понимаю я его, - холодная гостиница, убогая мебель, серость за окном... а в соседней комнате спят маленькие Машка и Володька.
- И такое же ощущение на душе, - подтверждает он.
- Мы-то с тобой «годами закалённые», - возвращаюсь я из воспоминаний в реальность, - привычные, а вот Маше сейчас трудно... ей бы домой, в привычную обстановку... отвыкла она от переездов и путешествий.
- ...отвезите меня домой! – вдруг слышится сонный, преувеличенно жалобный, голосок из комнаты.
- Подслушиваешь? – смеёмся мы.

Серое утро затягивается.
Возмущённые короткой прогулкой Собакевичи сразу же укладываются дрыхнуть, я «приканчиваю» второй томик Донцовой, папа смотрит телевизор.

Звонок телефона раздаётся часов в десять утра.
- Доброе утро, - сонно говорит Володька, - я проснулся, все остальные спят. Как вы там, не замёрзли?
- У нас всё хорошо, - отвечаю я, - правда, проснулись как по будильнику, в 6.30.
- Так: теоретически вы можете уже приезжать, поскольку я уже не сплю. А практически – лучше не приезжать, поскольку вас не обрадуют спящие тела по всей квартире и валяющийся мусор.
- А мы ещё и не собираемся, - решаю порадовать его я.
- Ну, вы к двенадцати приезжайте, будет уже полный порядок.
- Ладно, договорились, - заканчиваю разговор я.

Но домой мы, почему-то, не торопимся: невыспавшаяся на чужом диване Маша крепким сном укорачивает время, Собакевичи счастливы, закопавшись в моей «залёжке», недочитанная Донцова меня ещё почти не раздражает, а папа нашёл интересный документальный фильм среди множества телепередач.
- Вы где? Уже половина первого! – торопит нас сын.
- Убираемся и едем. А ты что, уже один остался?
- Нет, но я же вас жду!

Полную ликвидацию следов своего пребывания в чужой квартире мы проводим быстро, и вот уже едем в сторону дома. Жоркин с подозрением смотрит на меня, явно мучимый вопросом: а куда его везут?
- Домой, домой едем, Жоркин! – мне хочется обрадовать несчастного пса.
Вместо ожидаемой радости большие, почти человеческие, глаза печально хлопают ресницами: «луп!», «луп!»

Володька говорливо-радостно встречает нас у подъезда, помогает занести вещи.
С удовольствием смотрю на довольные лица его гостей:
- Тааак... мебель целая... соседи двери не забаррикадировали... чисто так, что даже неинтересно... молодцы! А это что за батарея бутылок на подоконнике?! – возмущаюсь я, - почему не выпили?!
- Лишним было, - отвечает кто-то со смехом.

- Спасибо вам, - прощаются они, уходя.
А царапки с души уже давно сбежали, не оставив следа. Почти.

Собакевичи, обнюхав всю квартиру, успокаиваются и храпят на диване; Маша оккупировала свою комнату; супруг с сыном разглядывают подаренный друзьями айфон: а я... потихоньку цежу «Лимончеллу», привезённую из Италии Володькиным другом.

Двадцать лет.
Новый шаг к самостоятельности? Или слепая любовь родителей?...
Не знаю.
Но мне сейчас хорошо.