Пластилиновый плен

Фёдор жил один. Давно. Запутанный исчезнувший. Потерявший цель своих мыслей и структуру их формирования. Заползший под диван и редко оттуда выглядывающий, только чтобы посмотреть на тапки. Таким был Фёдор.
И таким, крик разбудил его. Пронзительный, противный, механический - оторвал от липкого как сладкая вата сна. Фёдор поднял голову со смятой жёсткой травы и приоткрыл одичавшие глаза. Очертания вокруг ещё плавали, но постепенно прояснялись и приобретали соответствующие реальности цвета. Резким движением, чтобы, не дай бог, снова не упасть в сон, он сбросил с себя горячую мокрую и, потому ставшую тяжёлой, толстую колючую ткань и спрыгнул на цементный пол. Его голое тело обдало ледяным ветром с севера. Призвав всю волю, он двинулся в путь.
Пройдя несколько шагов по усыпанной стёклами земле, он очутился в кафельном белом не то розовом шаре. Постоял секунды полного отупения с неким, абсолютно не понятным в утреннем состоянии, блаженстве.. Нажал кнопку – взревел водопад - грохот воды об камни. Двинул какой-то рычаг, и в руки тут же потекла тёплая слюна. Фёдор обтёр ей лицо, глянул на себя, вновь повернул рычаг и вышел. Быстрее, холодно…
Одевшись, он отправился за пищей. Мимо промелькали фигуры родителей и сестры. Их рты издавали звуки, которые травмировали Фёдору уши. Слишком струнно. От них болела голова. Фёдор закидал что-то в желудок, запил всё горячей жидкостью и бросил грязную посуду в раковину, которая была уже забита до отказа.
«Неподъёмная дверь, скользкие ключи с меняющейся резьбой… Каждодневное повторение. Жарко… Отлично - закрыл… Горящая кнопка во тьме. Вокруг бетон и мусор. Жму, даже палец заболел. Кто-то раньше. Ожиданье. Борьба с падением. Звук раскрывающейся пасти: громко, ужасно громко… Свет – зелёно-жёлтый, тошнит. Кнопки, сколько кнопок… Скольжение по пищеводу медленно, слишком медленно. Снова рёв пасти, на этот раз она тебя выплёвывает. Выход. Мрачный свет».
Ещё немного шагов и вот она - сплошная вязкая масса – скопление рук и ног, туловищ. Жадная ждёт. Фёдор без проблем прилип к ней. Ещё многие прилипли тут же, а за последующие пятнадцать минут налипло столько, что Фёдор оказался почти что в самом центре. Нижняя часть массы, та, что касалась земли, покрылась инеем. Верхняя, как всегда, - туманом.
Но вот он шум. Долгожданный. Отвратный сам по себе, но такой приятный - ожидание кончилось, и масса, еле передвигаясь, стала шевелиться.
Из шума появилась гусеница. Большая мерзкая и живая. Её грязно-белая брюшная полость раскрылось, благодаря удачным хирургическим вмешательствам и гениальным умам учёных. Скопление одетых тел стало протискиваться в эту полость, радуясь пространству. По мере насыщения гусеница из большой превратилась в огромную, но всё равно вся масса не влезла. Брюхо закрылось, и её кусок был оторван. Часть ещё правда весела, но эти ошмётки быстро слетели, когда гусеница стала набирать скорость.
Фёдор оказался в желудке. Здесь было очень тесно и не за что держаться, и люди, чтобы хоть за что-то ухватиться стали забираться на потолок. Там болталось много нервов и сосудов, они хорошо заменяли поручни в трудную минуту. Когда все распределились по своим местам, масса вновь слиплась, стала единой и неделимой.
Час поездки Фёдор провёл в полудрёме, в борьбе с невидимой рукой, которая сшивала ему веки. За это время много мелких кусочков вывалилось на станциях глупого торможения, но ввалилось не меньше, так что, в общем, плотность массы не изменилась. Не изменился даже её цвет.
«Душно. Ничего - скоро… Уже. Выход». В лицо ударилась колючая проволока, нет, это просто ветер, даже, наверное, просто свежий морозный воздух.
Ещё немного движений ног, и вот - он перед зданием. Оно двигается, то влево то вправо, изгибается в разные стороны. Глотает какие-то тени. Фёдор идёт. Тени говорят с ним, точнее они издают те же звуки, что и существа, иногда проглядывающие в виде неких голограмм из какого-то другого измерения, что поселилось у него в квартире.
Здание близится. Медленно надвигается, хотя он очень спешит – секунды тикают у него в висках. Но всё вокруг заторможено, все движения, все тени, как бы они не торопились, всё равно не успеть – это внутри. Спрятано.
Фёдор вспоминает, что здание, куда он идёт, из пластилина, из этого противного тёмно-зелёного, нет бурого, нет непонятного смешанного, но тёмного цвета. Оно глотает и его.
Вот и камера. Его Фёдора камера с номером на лицевой стороне двери. Цифры плавают, но он узнаёт её и без них. Он заходит. Он доброволец, все здесь вынужденные добровольцы. А вокруг так шумно, столько теней столько прочих существ, столько различных предметов, и они все зачем-то звучат и требуют от него этого же звучания. Фёдор подошёл к стене, потрогал её пальцами. Да – пластилин. Он встал к ней спиной, вжался в неё и слился с ней.

Он уже на улице. Уже стемнело. Фёдор обернулся. Пластилиновое здание скукожилось. Тени выходили из него. Они опять издавали какие-то звуки, адресованные ему. На этот раз он отвечал им - такими же непонятными звуками, и они уже не казались ему такими странными, они казались знакомыми, как все движения вокруг… Фёдор огляделся: «Да, всё вокруг давно знакомо, словно даже повседневно. И вокруг много зданий и все они из пластилина, и из них также выходят тени. И эти тени… Нет это уже не тени, они двигаются как-то угловато, механически, как крик по утрам, что его будит и заставляет идти в пластилиновый дом». Фёдор схватился за голову: «Нет, – это не тени, у них торчат обугленные провода, и они состоят из плат. Это роботы, машины вроде гусеницы или чудовища, что живёт в подъезде и по его пищеводу можно спускаться. Ужас! Быстрее, надо валить отсюда!».
Фёдор, по-прежнему оглядываясь, ускорил шаг. Лица теней изменились, они обрели форму - стали квадратными. Они окружали его. Один робот-тень поравнялся с ним, и, повернув свою квадратную физиономию в его сторону, начал издавать звуки, гипнотически-раздражающие. Фёдор помотал головой, которая гудела, как монотонный звук компьютерных процессоров, и побежал. Какие-то мальчишки начали играть в снежки. Один снежок попал в робота-тень и пробил его насквозь. Робот задымился, рухнул на асфальт и тут же исчез. Фёдор бежал. Вокруг летели снежки, ведь теперь играли все, не только дети, но и роботы и тени. Они попадали друг в друга, дымились, падали, исчезали, но их общее количество не уменьшалось.
Неожиданно раздался взрыв, кто-то бросил большой снежок в пластилиновый дом и, тот разлетелся на куски, усыпав собой весь город. Весь город теперь был в пластилине. Огромный кусок сбил Фёдора с ног, оторвав ему левую руку. Фёдор закричал, но только рефлекторно по инстинкту, потому что он ничего не чувствовал. Он сел. Оторванная смятая рука валялась рядом и дымилась. «Боже! Я и не знал, что она у меня из пластилина!». Фёдор глянул на своё изуродованное пластилиновое плечо – из него торчали различные проводки, они искрились от замыкания. Он попробовал встать, но ноги не слушались его – они слились с тенью стоявшего рядом фонаря, став частью асфальта.
«Что такое, почему? Я? Нет, я же не как они?!...  – Фёдор не успел докончить свою мысль – шальной снежок врезался ему в висок и пробил голову. Мозговая плата расплавилась и завоняла. Фёдор дымящийся лёг на асфальт. И только из самых глубин организма медленно вытекла слабенькая струйка человеческой крови.




17.11.06,
    Новосибирск