Роман в стихах о Лермонтове Русский Гений глава 6

Глава шестая


 1


Над ним она стояла у ограды… без горьких слёз, без стонов и мольбы. На дне могилы – прах её услады, последний дар безжалостной Судьбы. «Зачем? За что?» – она не вопрошала. Стояла молча, спрятав долу взгляд. Нательный крестик в кулаке зажала. Воистину скорбящие молчат…
Бывает боль, что сразу убивает, пронзает сердце, охлаждает кровь. И внешний мир мгновенно исчезает. Ничто тогда вселенская любовь! Ничто тогда молитвы о спасенье! В права вступает просто пустота. Земля теряет силу притяженья без веры в милосердие Христа.
Как статуя из чёрного металла, Арсеньева, в тисках у слепоты,
Сидела и лишь мысленно ласкала родного внука милые черты…
Внезапно вспышка в памяти возникла. И женщина зажмурила глаза. Ещё сильнее головой поникла, из прошлого услышав голоса.
– О чём так тяжко, Мишенька, вздыхаешь?
– Пишу поэмы, – был его ответ.
– А бабушке отрывок прочитаешь?
– Садись поближе! И возьми свой плед.
– «Кавказский пленник», – он сказал смущённо.
И начал очень медленно читать.
Старушка посмотрела удивлённо на творческую толстую тетрадь.
В каминной свечи тихо догорали. О русском пленном внук повествовал. Стихи его, как музыка, звучали. Он речь свою ничем не прерывал. Она сидела, слушала, краснела.
«Ему четырнадцать! Вот это да! Признаться, я чужие песни пела в его, такие юные, года! А он свои баллады сочиняет. И как правдиво, словно это быль! Откуда он о горцах столько знает? И стройность строчек, как в степи ковыль!».
– Ну, как, бабуля?
– Очень интересно.
– Тебе взгрустнулось?
– Что ты, милый, нет!
– Услышать похвалу мне будет лестно!
И он присел, лицом уткнувшись в плед.
– Я ученик! Учусь стихосложенью у Пушкина, ведь это мой кумир. С восторгом предаюсь воображенью! Рисую, как и он, подлунный мир, где есть любовь, похожая на сказку, и скрытые, но сильные мечты. С людей, как с кукол, я смываю краску, чтоб обнажить величье красоты.
– У Пушкина в труде одноимённом спасённый пленник ведь остался жив? – она спросила с взором замутнённым,  на плечи внука руки положив. А у тебя зачем погиб несчастный? И выстрел сделан девушки отцом! Неужто Вышний – судия бесстрастный? Иль это Рок с безжалостным лицом?
Он быстро встал и отошёл к камину. Глаза его блестели в полумгле.
– Черкешенка, влюблённая в мужчину, повинна у меня, но в меньшем зле. Она в пучину бросилась, сгорая от горя, что любимый умерщвлён. А пушкинская девушка, считая, что русский пленный не в неё влюблён. Ведь невзаимность чувств – ещё не повод для смерти добровольной в цвете лет. Любовь даётся свыше. Вот мой довод! Она взаимна! В этом весь секрет!
 – Так, значит, Пушкин более романтик, чем ты, мой беспощадный реалист?
– Не кружево и не прелестный бантик, а душу воспевает портретист! Учитель мой – учитель романтизма. Но в нём есть всё, чем Муза хороша!
– В твоей поэме больше драматизма, – сказала бабушка, едва дыша. – И это мне улыбку омрачает…
– Не бойся! Хочешь я тебе прочту… «Корсара»?
И Арсеньева кивает, горчинку страха чувствуя во рту.


2

«Дражайший сын, наследник и опора, за нужное нашёл я написать родительское наставленье. Скоро тебе во взрослость надобно вступать. Благословляю именем Христовым, которого всей нежностью отца молю, да будешь ты всегда готовым любить людей до самого конца. Не осуждать, не презирать пороки, быть милосердным, щедрым для того, чтоб те, кто от рождения жестоки, стыдились бы стяжанья своего.
Святым Господь пусть заслоняет Духом тебя, мой самый милый человек! Он одарил твой ум тончайшим слухом, талантом, что останется навек. Употребляй священное во благо. На трудности земные не ропщи. Ведь в смелости присутствует отвага. Исхоженных тропинок не ищи.
Всевидящий на путь наставит правый. Служенье Богу – это лучший путь. Да не коснётся стоп твоих лукавый, чтоб с правильной дороги не свернуть. Ты добр душою, не ожесточайся, когда столкнёшься с ложью или злом. Дыши любовью, жизнью наслаждайся, и в горе осеняй себя крестом…
 Благодарю тебя за то вниманье ко мне, что я был счастлив замечать. За нежное участие, желанье на ласку сердца лаской отвечать. Хоть я лишён такого утешенья с тобою вместе, мой любимый, жить. Ты знаешь правду этого решенья, как сильно мне приходится тужить в разлуке с тем, кто мне всего дороже. Чувствительна потеря светлых дней. Но я не стану относиться строже к Елизавете, бабушке твоей.
Сынок, она достойна уваженья. Уверь её, что я готов понять причину боли и ожесточенья, о чём уместно будет промолчать. Я сожалею, что она считает меня своим отчаянным врагом. И в заблужденье этом пребывает. И судит, но неправедным судом! Любить её с почтеньем я умею как мать любимой женщины моей. Я до сих пор в слезах благоговею, не отирая горестных очей, пред той, чьё имя для меня священно!
Я всё готов Арсеньевой простить. Её ведь радость тоже драгоценна. Имеет право и она любить родного сына дочери Марии. Тем более что все твои черты, и брови, губы, и глаза большие – буквальный слепок прежней красоты.
Тебе известно, сын, какие узы родства и дружбы услаждали дни моей нелёгкой жизни. Словно музы со мною были три сестры мои. А потому, прошу тебя, родимый, мою любовь нежнейшую продлить, чтоб и за гробом я, тобою чтимый, мог этих женщин бережно хранить.
Тебе о них вверяю попеченье, которое имел когда-то я… Считаю нужным разделить именье, сельцо Любашевка, (печали не тая), на части между вами. Эту волю последней нарекаю я в письме. И о долгах себе сказать позволю, хотя неловко признаваться мне.
Кому я должен, тех перечисляю: Скерлетовой, Демидовой…
И тут в рублях все суммы денег называю. А остальное небеса зачтут…
Я за тебя всегда молиться буду во имя Сына, Духа и Отца как Богом мне дарованному чуду! Целую юность твоего лица! И помни, что отчёт о жизни нашей тому, кто Свят, по смерти мы дадим. Судьба моя была страданий чашей, но меркнет всё пред именем Святым!
На этом точку ставлю в завещанье. Родитель Юрий Лермонтов – пишу. Не обессудь за грустное прощанье, я слёзы сердца вскоре осушу…».


3

– Какая боль опять в тебе проснулась? Письмо читаешь, внучек, от кого?
Арсеньева невольно отшатнулась, увидев взгляд любимца своего.
– Отец прислал по почте завещанье. Он болен, но желает это скрыть.
И сдерживая губ своих дрожанье, добавил внук:
– Хочу один побыть!
Мишель умолк, подавленный и строгий. Она застыла, сжав свои уста. Душа рвалась из комнаты, но ноги не слушались, и, видно, неспроста.
Впервые в жизни Михаил так мрачен! Впервые в жизни с бабушкой суров. Час откровений был уже назначен, но море чувств не находило слов.

Она молчала, собирая силы, чтоб сделать к двери торопливый шаг. «Неужто зять и вправду у могилы?». Поверить в это не могла никак.
– Оставь меня! Иначе между нами возникнет ссора. Смилуйся, уйди!
Закрыв лицо холодными руками, и стон сдержав, идущий из груди, он, как ребёнок, сжался и согнулся.
О, как хотелось ей его обнять! Но он поднялся, сам её коснулся и произнёс:
– Умеешь ты прощать? По-твоему, я был рождён злодеем? Я сын негодника?
 – Конечно, нет! Мы помириться с Юрием успеем, я обещаю!
 – После стольких лет нелепых обвинений и терзаний! Я никогда тебе не говорил, что это хуже всяких наказаний – разлука с тем, кто жизнью наградил! Я это он! Ужели ты не видишь? Не чувствуешь во мне его черты? Во мне ты любишь то, что ненавидишь?! Иль, может быть, меня не любишь ты?! Как можно признавать ту длань, что справа, а левую жестоко отвергать? Какою правдой ты купила право единое на части разделять? Я матери в младенчестве лишился, а ты живого отняла отца! Зачем же я тогда на свет родился? Для горя и тернового венца? Так знай же, что отцовский взгляд для сына важнее самых искренних бесед! А грусть его иль тайная кручина больнее многих настоящих бед! Что бонны, дядьки, родственники, няни не могут заменить его тепла! И честь отцов не продают славяне за двести душ какого-то села!
Тебе всегда, наверное, казалось, что только ты страдалицей была? Вот ты вдовою молодой осталась, и дочка от чахотки умерла… Но мы ведь тоже вынесли утрату! Отец и я! Мы оба! Что же ты с родных людей берёшь двойную плату за то, что в сердце горечь пустоты?! В свои шестнадцать лет я твёрдо знаю: все женщины считают род мужской бесчувственным! Однако утверждаю, душа мужчины светится росой, когда ему в минуты отчужденья кидают обвинение во лжи. Мы тоже люди! И свои волненья от вас мы прячем где-нибудь в тиши, чтоб вы случайно даже не узрели подобие такой же чистоты! И нежность уничтожить не сумели в себе и в нас, и там, где есть мечты!
Отец смирился с долей неизбежной. Он слишком кроток, чтоб вести войну. Устав от боли, громкой и мятежной, он выбор сделал – выбрал тишину. Теперь он гаснет, тихо умирает, лишённый сына, счастья и любви. А мне его так сильно не хватает, что все богатства Неба и Земли я отдал бы за наше с ним общенье! Суди сама, могу ли я сейчас позволить литься чувству сожаленья?!
Его уход никак не сблизит нас…».
Расправив опечаленные плечи, тяжёлым взором внука оглядев, она рукою загасила свечи и вымолвила, сильно побледнев:
– Тебе меня воспитывать не надо. Уж если я решенье приняла, ни запах рая, ни зловонье ада мне не указ!
И, гордая, ушла.


4

Вокруг тоской повеяло могильной.
Он закричал ей вслед из темноты:      
– Нельзя же быть такой!
– Какою?
– Сильной!
– А что о силе духа знаешь ты? – она спросила, подойдя вплотную к трясущемуся юноше. И он увидел в ней не бабушку родную, чужую женщину! Надменный тон, глаза, во мгле сверкающие гневом и холодность казались чем-то злым.
– Ты говорил о правом и о левом? Я нахожу сравнение пустым! Судить о людях нужно по поступкам. Здесь родственная близость не важна. Бывает стержень в человеке хрупком, а нет его, любая боль страшна! Любая неприятность обессилит и нанесёт душе огромный вред. Идущий прямо – долгий путь осилит, блуждающий по закоулкам – нет!
– Всегда быть правой и всегда быть строгой. Признайся в том, что это нелегко! Уж лучше быть слепою и убогой, чем видеть глубоко и далеко! Прощать чужие слабости – не стыдно. Озёра слёз у каждого в груди! Но никому таких озёр не видно, когда снаружи льют ещё дожди.
– Жалеть другого – глупо и опасно. Дорогу каждый выбирает сам. Мария, мать твоя, была прекрасна, доверилась она не тем рукам! Об этом я её предупреждала. Но девушка влюблённая – слаба! Рождённая для радости, страдала, терзалась, как несчастная раба. И повод был, и веская причина на Юрия Петровича серчать. Он был её единственный мужчина. И должен был её оберегать от ревности и пагубных сомнений, от маленьких, но огненных обид! Жизнь состоит из множества мгновений, которых даже Бог не повторит! Что было, было. Худшее свершилось. Один неверный шаг – и счастья нет. Исчезла пара. Значит, не сложилось. Романс любви с ошибками пропет!
– Ты бессердечна! Это же жестоко!
– Жестоко, Миша, убивать себя, умышленно, подспудно, ненароком. Ещё ужасней – убивать любя!
– Он не был ни чудовищем, ни бесом!
– Спокойной ночи.
– Нет, не уходи!
– Я слушаю тебя и с интересом…
– Коль месть, как кобра, прячется в груди, тебе не сделать шага к примиренью. Источник мести – ложная вина. Себя не подпускаешь ты к прощенью, себе простить вначале ты должна!
– Что именно? Что я не удержала единственное чадо от любви? Мертворождённых пару раз рожала? Ну, не стесняйся! Громко говори!
На миг закрыв глаза, Мишель ответил:
– Я дел твоих и мыслей не сужу. Но если я печаль твою заметил, избавься от вины своей, прошу! Ведь Бог любого грешника прощает. Прости себя и моего отца! Твоё ведь сердце тоже изнывает! И горечь множит трещинки лица. Огонь страданий очищает душу, а покаянье исцеляет ум.
– Ещё совет, ругательства обрушу на голову твою! Лечить от дум! Да это всё равно, что человека пытаться силой разучить дышать! «Коль нет ума, считай, что ты калека». Слыхал пословицу? Не возражать! Что Юрий не дурак, я это знаю. Но он ли образцовый семьянин? Я не Господь, грехи не отпускаю!
– Он настоящий русский дворянин! – воскликнул Михаил, нахмурив брови. – Живи, как хочешь. Мне же не мешай любить того, кому я сын по крови. Как быть тебе, сама сейчас решай!
И оба до зари они не спали. К утру усталость победила сном. За эту ночь как будто старше стали они на год…
И был уныл их дом.


5

Смирению мы учимся от боли, дарованной велением Небес… Играем мы написанные роли, вступив на сцену, словно в тёмный лес. Не знаем мы, куда ведут тропинки, и будет ли спасительным финал. Но всё вокруг, от листьев до былинки, Творец для нашей миссии создал. Мы учимся любви и всепрощенью, теряя, ищем, веруя, скорбим. Мы радуемся каждому мгновенью, когда продлить невечное хотим.
Философы ведут нещадно споры о смысле жизни, смысле бытия. Не человеком создавались горы, Луна и Солнце, реки и моря… Мыслители терзаются дилеммой: есть выбор или всё предрешено? Веками бьются над одной проблемой: кому менять судьбу свою дано?
Ребёнок плачет, он смертельно болен, и мать взывает к Господу: «Спаси!». Лишь Всемогущий это сделать волен, но Ангел шепчет: «Лучше не проси!».
История Рылеева Кондрата… Трёхлетний мальчик тяжко заболел. Страшила близких скорая утрата,  и разум матери почти кипел. Она уснула у кровати сына. Забылась на минуту лёгким сном. «Ты хочешь знать, в чём кроется причина? Иди за Мной в один печальный дом», – сказал ей Голос, тихий и прекрасный. И комнат ряд пред женщиной возник. Вид первой был пугающе ужасный, там мальчик умирал, поморщив лик. Но вдруг он снова стал розовощёким, улыбчивым, игривым и смешным. Он спал в своей кроватке сном глубоким, и был не умирающим, живым! В другой из комнат он уже учился, тетради, книги; юноша взрослел. Затем на службе взрослым очутился, и стал таким, каким всегда хотел. Последние две комнаты остались. Там в предпоследней разговоры, шум. На что-то люди там не соглашались, а сын Кондратий мрачен был от дум. Последняя же дверь была закрыта. И Голос попросил: «Не открывай! Увидишь то, что за дверями скрыто, решишь судьбу ребёнка, так и знай! Прими решенье Вышнего смиренно. Младенческому духу дай спастись! Всевидящий утешит непременно. Всеведущий, Он знает, покорись!». Но женщина в истерике вскричала: «Хочу, чтоб сын мой выжил!». И тогда лишь виселицу чётко увидала – итог над декабристами суда…
Очнувшись, мать увидела Кондрата здоровым и с румянцем на щеках. Она была ли в этом виновата, что не сумела победить свой страх?
И сбылся сон, подробно и в деталях. Все коррективы были учтены. Ведь где-то на неведомых скрижалях читались буквы: «Будут казнены».
В день казни декабрист писал супруге: «Единственная, милая моя! Мы счастие нашли с тобой друг в друге, но должен умереть сегодня я. Позорной смертью умереть, родная. Решили участь Бог и государь. Святая воля Господа, святая. И, значит, прав немилосердный царь. За душу я молился ночью Богу. Молись и ты, но только не ропщи. Я выбрал сам кремнистую дорогу, людей, виновных в этом, не ищи. Нам не понять привычным разуменьем верховных судей и владык судьбы. И я сейчас почти с благоговеньем схожу в могилу с жизненной тропы. Спасительно уйти христианином! Я умираю, друг мой, во Христе, и человеком, а не
исполином, в какой-то первозданной чистоте! Я поручаю вас Святому Духу, всех тех, кого неистово люблю. Поверь, что Он всегда доступен слуху, поэтому я нынче не скорблю. Меня Он дивно, дивно утешает. И я спокоен здесь, как никогда. Раскаявшихся Бог не отвергает, прощает их, прощает навсегда. Пути Господни неисповедимы! Господь желает каждому спастись. Поверь, родная, мы всегда любимы! Молись же с благодарностью, молись!».