Носильщик

«Ничего я так не боюсь, как того, что мои незначительные и скромные сочинения могут быть сочтены плодом выдумки».
Шарль Нодье.



Пока оформлялась наша покупка, в толпе людей, заполнявшей склад, мы заметили фигуру, чем-то властно привлекшую наше внимание. Между тем этот человек, безучастно стоявший не в самом помещении, а между двух рядов стеклянных дверей, запотевших от дождя, совсем терялся на фоне толпы, яркой и занятой. Черные вьющиеся волосы, открытый лоб и сильная бледность исключительно спокойного лица придавали ему что-то каменное; но, казалось, через шум толпы и звуки города можно услышать нить, текущую в камне, нежный звук которой погружает в трепетный сон все вокруг. Не нужно было долгих наблюдений, чтобы понять, что холод и твердость камня сочетаются в нем с глубокой мягкостью и жаром груди. Глаза его были опущены; он стоял в длинном плаще, так спокойно, что не шевельнулась ни одна его складка. Наконец к нему подошел с каким-то сообщением мальчик со склада, незнакомец заговорил с ним по-видимому с замечательной мягкостью, обняв кистью руки его шею. Вместе с мальчиком он зашел в помещение и направился к нам; я в первый раз увидела его, обращенный на меня, взгляд, и невольно вздрогнула. Его глаза, по-видимому синие, в первое мгновение показались мне черными.
- Я ваш носильщик, - сказал он негромко и так же непритязательно. Они с Жаном быстро столковались, по-видимому превосходно понимая друг друга, и понесли ту бесчисленную тяжелую мебель, которую предстояло отвезти в офис.
Дождь перестал, и воздух наполнился свободой и легкостью осеннего солнца, кажущимися такими бесконечными. Я стояла среди грузовых машин и смотрела на привычные и бесценные движения Жана и так резко впечатляющие – носильщика, которые грузили мебель. Когда дело было кончено, носильщик спросил адрес офиса и, заверив Жана, что будет вовремя, исчез среди машин; через несколько мгновений, выйдя на дорогу, он вскочил на подножку уже тронувшегося трамвая. Легкое движение, каким он поднялся на подножку и взял поручень, мне что-то напомнило. Трамвай выехал в полосу света, я смотрела на потревоженные движением и ветром складки его плаща и волосы, и он еще не скрылся из глаз, как мне вспомнилась девочка с нежными светлыми волосами, в мягких волнах которых запуталась алая лента. Я так ясно почувствовала ее тепло и нежную слабость, как будто вспомнила о знакомом, но забытом человеке. Жан, закончивший с делами, позвал меня.
 - Мы можем ошибаться в нем, - сказал Жан с легкой черточкой боли на лбу, когда помог мне забраться в машину и сел за руль рядом со мной.
Здание офиса стояло почти у самого причала, и, подъезжая, мы издали заметили одинокую темную фигуру на серой бетонной площади среди выгруженных ящиков, вагончиков, будок, металлических громад и кранов – фигуру, казавшуюся совсем уместной в этом пронзительном и вместе мягком воздухе прибоя, прорезаемом далекими криками чаек. Носильщик сидел на одном из ящиков, глядя в сторону моря, и слегка, с тенью доверчивости и нежности,  улыбнулся мне, завидев нас и вставая. И уже знакомая мне девочка появилась передо мной, как живая. В этом было что-то необъяснимо-мистическое, какое-то непостижимое чудо: каким образом этот спокойный мужчина с уставшим лицом, трезвым и холодным взглядом и тенью странного жара, лежавшей на его лице и отражавшейся в глазах, мог быть так тесно связан с образом бедной милой девочки, словно они были нераздельны, словно она заменила в нем душу и теперь – я видела это каждую минуту – жила в мягкости его точных движений, мимолетной тенью – даже в его бледном лице, в котором я видела словно отсветы ее солнечных волос, и, казалось, его мягкие темные кудри вот-вот вспыхнут нежным золотом.
Когда мебель была выгружена, поднялась такая суматоха, что я невольно была отвлечена необходимостью; мне казалось, что носильщик еще помогает расставлять привезенное, но, когда я наконец смогла выйти в коридор, я нигде его не нашла. Я вышла на причал – там было пусто. Нельзя сказать, как я была огорчена.
Дел хватило на целый вечер, все были страшно заняты; я по привычке осталась, когда почти все покинули это огромное опустевшее здание. Проходная комната, в которой я работала, терялась в темноте, только из коридора падал свет, освещающий ее справа и делающий еще более непроницаемой темноту другой ее части; на моем столе горела лампочка, освещавшая бумаги. Я несколько раз выходила из комнаты и снова возвращалась, пока наконец не поднялась, чтобы уйти. Я выключила лампу, и в то же мгновение заметила что-то необычное в темноте комнаты. За моей спиной было окно, выходящее на мирную улицу с высокими домами; по-видимому, свет фонаря падал на какое-то незакрытое окно противоположного дома, створка которого, влекомая ветром, то открывалась, то закрывалась, и в моей темной комнате скользил бледный белый свет, проходя то туда, то обратно. И каждый раз, когда новый порыв ветра тревожил створку, свет скользил по лицу человека, стоявшего у стены так неподвижно, словно его не одушевляла жизнь. Он стоял прямо и спокойно, с чуть приподнятой головой, и смотрел прямо перед собой. Я увидела, кто это, и его темная фигура, которую я чудом не замечала раньше, могла бы вызвать мистический ужас, если б не простое, спокойное лицо с тенью искренности и выражением такой тишины, что казалось ранимым. Если бы кто-то ударил его по плечу – казалось, он не заметил бы этого. В лице его неосознанно и беспрепятственно разлились мягкость и печаль. Он казался только тенью, забытой кем-то, и все же его лицо не покидала такая уверенность, что я невольно почувствовала себя неловко, как если бы внезапно оказалась в чужом доме. Он не заметил, что моя лампа погасла, как не замечал света, освещавшего его лицо, и тьмы, сменявшей его. Я вздрогнула от боли и сочувствия, когда воспоминание вдруг вспыхнуло в моем уме с ясностью действительности.
Я работала в этой комнате – как я уже говорила, проходной – и как-то раз ею проходила девочка, незнакомая мне; она внезапно остановилась – по-видимому, ее привлекло раскрытое окно, за которым пошел дождь – и выглянула из него робко, но довольно неосторожно, подставляя небу ладони. В ту же минуту я услышала мужской голос, поразивший меня мягкостью и нежностью, звучавшей в нем.
 - Отойди от окна, Адель – на улице слишком холодно.
Я подняла голову и увидела молодого человека, закутанного в объемный шарф и по-видимому страшно простывшего, но совершенно спокойного; в руке его была чашка с чем-то горячим, и, так как он остановился на пороге, то, по-видимому, только проходил мимо и заглянул, чтобы предупредить девочку об опасности. Девочка рассмеялась и, подбежав к нему, обвила руками его шею, в то время как он в какой-то мягкой задумчивости старался отвести руку с кружкой так, чтобы ее содержимое не повредило девочке.
 - Вы помните меня, не правда ли? – спросила я, подойдя к незнакомцу.
Он содрогнулся, услышав мой голос, но посмотрел на меня совершенно спокойно. И, несмотря на это спокойствие, не оставлявшее ни его лица, ни взгляда, я поняла, что сейчас он потеряет сознание. Я невольно сделала шаг к нему, и мое движение заставило его опомниться и вернуло ему силы. Он попросил разрешения проводить меня до дома и по пути у уличного разносчика купил мне букет белых цветов, как память об ангеле, которая нас объединяла. Я увидела, как ему тяжело расстаться со мной, и поняла в себе то же чувство. Мы оба подумали, что жестокая невозможность не имеет здесь власти.
Меня ждал Жан, он купил чай и хлебцы и, сидя на кухне в полутьме, имел такое затихшее, спокойное и счастливое лицо, как будто земля остановила свое порочное вращение. Я стала рассказывать ему о Максиме.