О войне и немного лишнего

Не важно как, не важно зачем и уж совсем не важно где, сидела я с одним замечательным стариком и кофейничала.
Звали его Дедушка Комский, по рангу это значительно ниже дедушки Мороза, но, определенно, выше деда Мазая.
Беседовали.
Мне наверняка было бы интересно окунуться в чужие воспоминания, да вот только старик говорил так много, слова большими бусинами рассыпались по столу, распространяя вокруг заезженную скрипучую мелодию своего падения. А еще старые люди говорят очень тихо, фактически шепчут, думаю, это их известный trick, единственная возможность привлечь к себе внимание, заставить сесть поближе, наклонить голову, максимально сократив расстояние между своими ушами и старческим ртом, ну вот и все, мои дорогие кролики, вы попались и удав не отпустит вас пока не расскажет все, а может даже ВСЕ истории своей жизни. Но меня не проведешь, я держала дистанцию, демонстративно похлебывая свой уже холодный кофе и созерцая переносицу дедушки Комского, думала о своем, периодически ловя отдельные фразы и смеялась, стоило только старику сделать паузу и заговорчески улыбнуться.
"Ну а как насчет Вагнера",-спросил он.
Я замерла...он меня разгадал и мне уже не выкарабкаться. Музыка была для меня всем, я знаю какого она вкуса, ее оттенки, чувствую запах музыки, больной теоретик, не могу выдавить ни звука, компенсируя это горячими, нескончаемыми и такими бесполезными разговорами. Я всегда с музыкой и всё вполне законно-она уже мой супруг.
"Да, Вагнер, несомненно, хорош, не думаю, что вы зашли дальше полета Валькирии, но зная хотя бы это...и далее снова глухой стук бусин о крышку стола.
От возмущения я заскрипела зубами. Только полет Валькирии, да что он о себе думает, нет, что он обо МНЕ думает!!! Нудящий Вагнер с его хроническими запорами и манией преследования, черт, да я же прекрасно знаю...
- То что сделал Вагнер в музыке, нет, для музыки, можно сравнить с прорывом Томаса Манна в литературе, Вы не находите?
"Да ты паук",-пронеслось у меня в голове. Литература...это тот самый загадочный любовник, с которым я НЕИЗМЕННО изменяю музыке...и конечно же Манн...в точку.
"А почему Вы выбрали именно филологию",-спросила я, в надежде отвлечь его от столь горячей для меня темы.
-О, это довольно забавная история, у Вас есть еще пара минут?,-старик снова подмигнул мне.
Мой поезд только через три часа, да, пара минут у меня определенно есть. Я придвинулась ближе и Комский начаl свой рассказ. Моя версия будет довольно сумбурной, из-за лексических провалов некоторые моменты истории так и остались для меня тайной, а додумывать я ничего не хочу, ни в этот раз, ладно?

Итак, мне было 19 лет, когда я закончил школу, мы жили тогда в Штетине, забавно, сейчас это Польша, моя теперешняя Родина, ну да ладно, Польша тоже славная страна, правда? Сразу после школы нас отправили на так называемые "работы", что-то вроде Армии, но не она, хотя муштра была порядочная. Там я отморозил себе пальцы, они до сих пор ноют, даже вот сейчас. Тогда был дикой холод, но, думаю, все эти ухасы не для ваших ушей, так?- старик улыбнулся и продолжил.- Спали мы на досках, таких маленьких, что не повернуться, иначе упадешь, я до сих пор так сплю, словно на тех проклятых досках. Но знаете, мне не казалось всё таким ужасным, я был молодым и принимал удары судьбы стойко, проходил школу жизни, самое тяжелое и суровое время для меня, да, так я тогда считал. Это был 39 год, потом началась война.
Я был в Праге и в Афинах, ну как был, это только слово такое, а что мы там видели, катакомбы, развалины, все черное и как у войны хватает столько краски, чтоб чернить всё вокруг, ума не приложу. А еще в Греции были партизаны, это самое страшное, что я пережил за всю жизнь,- старик на минуту остановился, перед его глазами калейдоскопом проносились события, только успевай ловить. Взгляд стал мутным и серьезным, слёз на удивление не было, я почему-то их ждала.
А потом мы были в Париже, волшебный город, город моей мечты, трудно передать словами, каково это - разрушать свою мечту. Там мы встретили Рождество, на праздник нам пришли посыли- открытки, еда и злосчастная зимняя форма, тогда всем стало ясно, что мы пойдем дальше, на Россию. Под бодрую патриотическую музыку нас рассдили по вагонам и отправили (как мы думали) в страну вечной мерзлоты и белых медведей.  Уже не помню, сколько мы ехали, но больше двух недель точно, как же это всех угнетало, казалось, что другого мира не существует, есть только поезд и эта бескрайняя Россия, всё слилось воедино и под конец мы уже перестали бояться, что же будет "там", хотелось просто доехать, а еще есть хотелось постоянно, но к голоду быстро пивыкаешь.
Я попал в город, погоди, я скажу правильно, я умею.
Комский помедлил и с неизменной хитрой улыбкой произнес:" Харьков". Сказано было удивительно чисто, верное ударение, мягкое "р" (слабое место всех иностранцев), соблюдена долгота и краткость гласных, видимо, старик и правда долго тренировался.
Так вот,-продолжил он,-чуть больше ста км от Харькова (а он однозначно гордился своим фонетическим подвигом) стоит маленький город с варварским названием Ахтырка, вот где-то там, в лесах. Знаешь, там невероятно красивые леса, прямо как в Баварии. Столетние сосны стоят ровными рядами одна к другой, одна к другой, как по нитке, буд-то садоник аккуратно рассадил сосновые грядки и следил, чтобы они не вышли за свою линию. Под ногами сладко хрустят прошлогодние иголи и шишки, а ступа мягко утопает во мху. Расстояние между деревьями большое, метр, наверное, а если посмотреть вверх, то неба почти не видно, такие лохматые были кроны.
Я почувствовала как холод пронизывает меня, начиная с пальцев ног эта тошнотворная волна поднималась по сосудам всё выше и выше, пока не добралась до мозга и...взрыв! Смысл сказанного наконец дошел до меня. Старик забыл про воздух, он такой плотный, что хоть ножом режь. И даже дышать больно. Ни замететь это он не мог, больше нигде нет такого воздуха, видимо память услужливо опрoкинула стакан воды на картину тех событий, чтоб размыть немного краски, чтоб вспоминать потом не больно было, вот Комский и позабыл, бедняга.
Конечно я понимаю до чего пошло и неправдоподобно выходит, какой-то мой старик воевал там, где жила МОЯ семья. Придумай я это сама, даже писать не стала бы. Но всё "написано" гораздо раньше и понятное дело, что не мной.
Жадно ловя каждое его слово, я придвинулась еще ближе. Не то чтобы я ждала упоминаний о моем героическом прадеде, или, что "их" квартируют в нашем доме, просто...всё очень просто, понимаете?


Мы обходили "дозором" дома, даже домики, деревянные и маленькие и в одном услышали непонятный шум. На лицах хозяев застыла маска ужаса, это были старик со старухой, такие дряхлые...прямо как я сейчас. А оказалось, что шумела курица, вы даже представить себе не можете нашу радость и облегчение, мы ее тут же зажарили, по-моему даже не потроша. И часть отдали хозяевам, меньшую часть, естественно, Сейчас я понимаю, что с этой курицей они могли прожить неделю, им много-то не надо, а тогда мы считали себя героями, гуманными и благородными, просто королями Благородства. Интересно, как те старики сейчас,-Комский рассмеялся, когда до него дошёл весь абсурд сказанного,- знаете, думаю я скоро сам узнаю, как они там сейчас, не бойтесь, оттуда я своими историями надоедать не буду, обещаю...


А однажды в лесу я услышал как позади меня хрустнула ветка. Воспоминания о партизанах в Греции были еще свежи, так что, мысленно прощаясь с родителями и братом, я повернулся навстречу смерти. Передо мной стояла девчушка, худенькая, чумазая и очень напуганная. Я ей шепчу: "Иди отсюда". А она стоит как вкопанная. Я снова "Да иди же отсюда, дурочка". Глаза у нее такие зеленые и большие-большие как блюдца и она этими своим блюдцами смотрит на меня и даже не шелохнется. Я только тогда понял, что говорю по немецки, она ведь не поняла меня, наверное, да и страх парализyет так, что не до пониманий бывает. И я рукой ей машу, мол уходи скорей отсюда. А про себя шепчю "Ну пожалуйста, пожалуйста". И она убежала...


А еще у меня день рождения был, и через пару недель после него пришла почта, она тогда еще ходила, не очень исправно, но хоть как-то. Моя мама прислала мне открытку и яичный пирог, представляете? Сколько же он шел, недели три точно. Знаете, что такое яичный пирог? Ну это самый обыкновенный, просто тесто, он еще с изюмом может быть, только мой был без. Это такое счастье, кругом война, а ты именинник, самый настоящий, да еще и с пирогом, ну Вы же понимаете? Я раздал его приятелям, а свой кусок решил съесть один, насладиться подарком, полез в укрытие, а потом произошел взрыв, меня всего землей накрыло и такая боль пронзила тело, думаю надо обернуться, чтоб посмотреть, что со мной, надо oбернуться, а страшно, сил нет. Поворачиваюсь, смотрю, руки и ноги на месте, а дальше ничего не понятно, все в крови и, кажется, что в моей. А потом я потерял сознание.


Сначала меня госпитализировали, потом проапперировали, долго лечили и, сочтя непригодным,отправили домой. В поезде мы получили правительственные письма, такие же сухие как мой именинный пирог. Что-то вроде," Вы все молодцы и мы помним о вас. Спасибо". Дома я узнал, что мой брат умер, сейчас не говорят умер, принято "пал жертвой войны", неверное, таким образом хотят обезличить всех жертв этих войн, ну так вот, мой брат пал. На его адресс пришло письмо. "Вы все молодцы и мы помним о Вас. Спасибо". А потом я решил, что...


Бабуся часто рассказывала нам такие истории в детстве, они были по большей части забавными и милыми. Время от времени там фигурировал абстрактный враг, не опасный, а какой-то неуклюжий, глупый, что-ли. Может быть настолько глупый, что ел курицу, не потроша, я не знаю...Я слушала как завороженная. И вот прошло 15 лет, даже больше, я сидела на 4 этаже Карштадта и пила с врагом кофе. У врага фактически не было зубов, он носил штаны на подтяжках. Пару месяцев назад враг упал со стула и теперь каждый его медленный шаг сопровождался тихим стоном, думаю, ему было очень больно. Враг опирался на моё плечо, ведь трость он сегодня забыл дома и иначен никак. Мы с врагом были коллегами, нам обоим нравился Томас Манн, "Тристан и Изольда" и обжигающий куриный бульен с сухарями. Враг проводил меня до самого вокзала и на прощание подарил головку сыра, было так трогательно, я очень люблю сыр и он это запомнил. Думаю, через пару месяцев мы снова увидимся. Я на это надеюсь.


Вот такая моя история, а есть еще дугая, в двух томах под издательством Данилова.  Её, конечно, не перепишешь