Визит

(илл. Леонид Поларшинов)

Левую ногу пронзила боль от судороги в мышце, и я проснулся.
Мой медленный, спросонья, взгляд остановился на часах.

«Я проспал!»,- эта мысль пронзила меня, как удар тока.

Вскочив с кресла, я бросился к дивану.
Мамино лицо по-прежнему, как из воска, но глаза закрыты, и дыхание ровное.
Я облегченно вздохнул и ещё раз посмотрел на часы.

3:45

«Час Волка. Где я читал, что большинство людей рождается и умирает между
тремя и пятью часами утра? Как тихо... все уже спят, даже кошка задремала».

– Не боишься в следующий раз проспать?– насмешливый голос вошёл в меня, как нож.

Я повернулся и посмотрел в бледно-серые глаза Смерти.
Он стоял, прислонившись к косяку, скрестив руки на груди.

– Твоё время ещё не пришло.

Ирония в серых глазах тут же сменилась презрением.

– Ты не можешь мне указывать, смертный, – последнее слово Смерть произнёс, томно вздохнув,– считай, что это визит вежливости,
хотя... У меня столько дел. Почему бы не закончить всё сейчас?

Смерть оторвал спину от косяка и шагнул к дивану.
Из маминой груди вырвался хрип, и дыхание сразу сбилось.
Я встал и попытался её загородить.
На снежно-белой маске, заменявшей Смерти лицо, появилось выражение крайнего удивления.

– Ты знаешь, мальчик, современные люди какие-то безумные. Нормальный средневековый человек на твоём месте падал ниц и молил о пощаде.

– Ты ничего не можешь мне сделать,– я очень старался, чтобы мой голос звучал спокойно, но получилось слабо,– моё время ещё не пришло.

Белая маска растянула губы в усмешке.

– В курсе, как пахнет Ад?

– Ада не существует, и тебе это прекрасно известно.

Смерть протянул ко мне руку, и меня обдало холодом с головы до ног.

– Ад можно сотворить. Обычно человек творит его себе сам, когда отвергает помощь,– Смерть отступил и сел в кресло,
моя кошка, что спала на спинке, подняла голову, флегматично посмотрела на него и отвернулась к стене.

– Я просил о помощи не один раз.

– Ни в чьей власти в этом мире заключать сделки со мной… почти ни в чьей, но в любом случае,
я не могу продлевать жизнь человека за счёт другого. Каждому отпущен свой срок,– маска снова ухмыльнулась,– и тебе это прекрасно известно.

– Уменьшать срок ты тоже не властен,- я сел в ногах у мамы, загородив её.

Смерть спокойно смотрел на меня.

– Нет, не властен. Но я хочу напомнить тебе кое-что. Ты можешь его укоротить. Сам.

Горячая обжигающая волна стукнула мне в затылок.

– Ты сумасшедший?! Что я могу укоротить сам?!

В прорезях для глаз у маски мелькнуло что-то похожее на жалость.

– Я бы на твоём месте подумал о одной вещи. Можно ли назвать её состояние жизнью?– он кивнул в сторону дивана,– поверь, я вообще
разговариваю с тобой лишь по одной причине. Я – не порождение Зла, я лишь выполняю свою работу.
И процесс выполнения я растягивать очень и очень не люблю. И часто взываю к состраданию. А вот ты, похоже, совсем не любишь свою мать.

Моё горло сжалось, взгляд затуманился от навернувшихся слёз

– Мою сестричку зовут Агония,– продолжил Смерть,– и она уже заглядывала к вам в дом. Поверь не стоит ждать её снова.

– Ты думаешь, я тебе поверю? – выдавил я сквозь слёзы,– зачем?

– Я запомнил тебя, когда мы встретились в первый раз, помнишь, лет десять тому назад, – серые глаза снова смеялись, – правда ты
передумал в процессе, но я-то отчётливо видел, у меня отличная память на несостоявшихся самоубийц.

Моё лицо вспыхнуло.

– Я не убийца.

– Какая разница,– Смерть пристально посмотрел мне в глаза,– убить себя, убить другого,... или убить другого во имя милосердия.

Смерть встал с кресла и потянулся,

– У меня крайне мало времени. А ты подумай,– его серые глаза сверкнули,– метастазы в печени рвут клетки, токсины поступают напрямую в кровь.
Ей осталось не больше трёх дней.

– Пошёл вон!

– Подумай,– ласковый голос начал обволакивать меня как вата,– ты же любишь рассуждать о гуманизме.
Это так легко, когда с тобой нет боли. Так помоги ей.

Я просто молчал, все слова застряли в намертво сжатом горле, даже дыхание словно… умерло.
Смерть снова пожал плечами и повернулся ко мне спиной.

– Не осталось аргументов? – еле слышно выдавил я из себя.

– Почему? Осталось,– высокая фигура начала таять в воздухе,– завтра к вечеру морфин, на который ты так уповаешь, перестанет действовать,
как и пластыри. И моя сестричка снова придёт к вам в гости.

Что-то шершавое больно прошлось по моей щеке. Я поднял руку

моя кошка с любопытством смотрела на меня громко урча. Я бросил взгляд на часы.

4:05

Тишину комнаты нарушало только сбивающееся дыхание мамы.
Я тихо подошёл к дивану.

«Совершенно идиотские сны мне снятся».

– Мама, мамочка,- осторожно я потряс её за плечо.

Мама на секунду открыла глаза
стеклянные, совершенно неживые, с узкими от наркотиков зрачками
И снова ушла в беспамятство.

За моей спиной раздался тихий смешок.

– Можно ли назвать это жизнью?– тихо проговорил я не оборачиваясь.

Меня словно водой окатили. Волосы на затылке зашевелились и встали дыбом.
За моей спиной кто-то стоял. А потом из-за моей спины на одеяло легла рука

четырёхпалая клешня, покрытая трупными пятнами и запекшейся кровью

Что-то в моей голове помутилось.

«Мою сестричку зовут агония».

Кошка, шипя и выгнув спину, запрыгнула на одеяло. Рука отдернулась и пропала.
Но я так и не мог пошевелиться.
Ужас. Во мне просто всё смёрзлось от ужаса.
А в голове продолжал шелестеть ласковый медовый баритон.

«К вечеру обезболивающие прекратят действовать... Ад на земле... я с ума схожу... и это конечно,
галлюцинации от недосыпания... но что будет, если печень и правда отказала? День. Два, три дня агонии?»

На часах сработал зуммер. Моя рука сама потянулась к приготовленному шприцу.
Ампула с морфином надломилась с оглушительным хрустом... одна, вторая.
Жгут на мамину руку я надевал уже на ощупь. Слёзы, жгучие, как кислота душили меня.

Мне казалось, что стены комнаты смыкаются, обои облезают, обнажая серые кирпичи,
покрытые слизью, а под ногами мёртвым холодом заплескалась стоячая вода.