Свирель в подземелье

Комитет по культуре при мэрии принял решение направить самодеятельных артистов Дома культуры под руководством Колосс-Спиваковского на фестиваль в Париж. Колосс-Спиваковский срочно созвал на летучку методистов, руководителей творческих коллективов и особ приближённых . После того, как все собрались, он, выдержав долгую паузу, начал  в МХАТовской манере: "Господа, я пригласил вас для того, чтобы сообщить, -  произнёс он, хорошо поставленным баритоном.
 "К нам едет ревизор", - вставил кто-то с места. "Типун вам на язык", -  перебил остряка Колосс-Спиваковский, - мы едем в Париж".
Последняя его фраза потонула в грохоте аплодисментов, которые сопровождались криками: "Ура", "Виват" и "Банзай". После того как секретарша огласила программу фестиваля и маршрут следования, все присутствующие принялись наперебой поздравлять друг друга. Женщины обнимались, а мужчины сопровождали крепкие рукопожатия похлопываниями друг друга по спинам и плечам. Но тут Колосс-Спиваковский, с ходу погасив всеобщий порыв, провозгласил, что поездка  это, прежде всего, ответственность. Далее он поведал, что на фестивале будет три тура. Первый - отборочный пройдёт здесь в Доме культуры, второй - в концертном зале "Октябрьский" и только третий в Париже. Так что поедут  лучшие из лучших. Колосс-Спиваковский знал, о чём  говорит. Дело в том, что за последнее время все коллективы безнадёжно устарели. Создавались они в семидесятые годы.  В то время господствовала идеология, и потому материал был по преимуществу архивный.  Колосс-Спиваковский заступил на директорствующую должность  недавно. До него в этом кресле сидел Кузьма Пантелеймоныч , который в душе всегда оставался крепким хозяйственником.
Несмотря на  семьдесят с лишком,  Кузьма Пантелеймоныч смотрелся огурцом: такой вот моложавый мужичок-бодрячок, широк в плечах,   статный, с аккуратной бородкой и идеальным косым пробором в подкрашенных, каштановых волосах. Он вставил керамические зубы, женился на молодой женщине и завёл двоих  детишек. Вахтёрша, издали завидев Пантелеймоныча, опрометью бросалась открывать перед ним дверь, а затем ещё долго  провожая восторженным взглядом, с придыханием твердила в след:
- Ах, Кузьма Пантелеймоныч- наша палочка-выручалочка, чтобы мы без вас делали?
- И не говорите, коллега, - вторила ей гардеробщица, -  а кроме того, что Кузьма Пантелеймоныч - наш спаситель, он ещё  интеллигентный  человек!
После такого подобострастия Кузьма Пантелеймыч действительно уверовал в свою миссию спасителя и всецело погрузился в служение Мамоне. Буквально денно и ношно он думал, как выжить.
Работницы Дома культуры , от уборщицы до секретарши называли Пантелеймыча просто: "наш спаситель", а местные острословы, ловко переиначив  его звание заслуженный работник культуры в абривиатуру, называли не иначе как ЗАСРАК. И действительно, Пантелеймыч сдал в аренду всё, что возможно и невозможно, так что дом культуры можно было назвать центр спаса на аренде.
Дом культуры , а по-нынешнему Центр культурно-оздоровительной работы располагался в здании современной постройки, да к тому же ещё в  одном из самых престижных районов   Петроградской стороны. Нижний этаж  Кузьма Пантелеймоныч сдал под кафе и продьюссерский центр. На третьем  был зал восточных единоборств, а на четвёртом фотостудия.
К роли коммерсанта-арендодателя Кузьма Пантелеймоныч подходил творчески. Плату за аренду он взымал дифференцированно. До шести часов - одна сумма, после шести другая, ночью плата возрастала в геометрической прогрессии. Бизнес процветал, отнимая всё больше и больше времени и энергии, правда, с  культурой было не всё так шоколадно. Да и не до культуры было  Кузьме Пантелеймонычу!
С приходом Колосс-Спиваковского, заслуженный работник культуры Кузьма Пантелеймоныч полностью переключился на коммерческую деятельность.
Колосс за дело взялся рьяно и почти каждую субботу устраивал бесплатные концерты для районных пенсионеров с участием хора ветеранов партии, вокального трио "Гармония", певицы Эллады и ансамбля баянистов. Бывали так же приглашённые артисты оригинального жанра. После концерта обычно устраивали банкеты, на которых Колосс-Спиваковский пел под гитару приятным баритоном: "Эксгибициониста ты обнимаешь нежно….Как здорово, что все мы здесь, сегодня собрались". Все, сидящие за столом, положив руки соседям на плечи, и раскачиваясь в такт аккампонименту дружно подхватывая куплет, подпевали, а методистка, сидящая по правую руку от Колосс-Спиваковского, восторженно шептала в самое ухо подслеповатой соседке: "Это наш директор и очень- но даже прекрасный человек". Вообщем , "Идилия, увы и ах".
При отборе творческих коллективов  для участия в операции «Париж», решили применить принцип Остапа Бендера: "Бензин ваш, идеи наши".  Для почина  устроили внутренний смотр всех творческих коллективов художественной самодеятельности.
Поначалу Колосс-Спиваковский хотел направить в Париж хор ветеранов партии. Это было бы очень даже ничего с социальной точки зрения, пусть знают, как хорошо у нас живут ветераны партии, тем более, что французы помешаны на социалке. Да и репертуар у хора вполне социально выдержанный, проверенный временем: "Вставай, проклятый, заклеймённый…", "Вихри враждебные…", "Марсельеза". Но с другой стороны, везти несколько десятков пожилых людей через всю Европу в автобусе? А вдруг кому плохо станет?
Следующей кандидатурой рассматривалась певица Эллада. Она чистым голосом исполняла песню из репертуара Эдит Пиаф.  Элладу пришлось мягко отклонить, посчитав нахальством  везти в Париж  песню великой шансонье.
Был ещё ансамбль баянистов, но посылать во  Францию народников было слишком банально, к тому же ансамбль уже выезжал в Германию и даже стал  лауреатом фестиваля. Оставалось одно - направить на родину шансона  вокальный секстет, под управлением Василия Тапочкина.
В  шестидесятые годы при культурно-художественном центре был создан вокально-инструментальный ансамбль "Спектрум". Однако, позже выяснилось, что в Британии уже существует ритм энд блюзовая группа с аналогичным названием, к тому же гитарист из этой группы Тонни Болин перешёл в "Дип Пёпл" и игнорировать этот факт стало невозможно. Пришлось к названию ансамбля в срочном порядке добавить две шестёрки, получился "Спектрум-66".
Группа была основана в июне 1966-го года. Наличие шестёрок  в названии и дате основания коллектива отрицательно сказалось на групповой карме. Инструменталисты вдруг, ни с того, ни с сего  заболевали и, в конце концов, ансамбль распался, трансформировавшись в сингер секстет под руководством Васи Тапочкина, наподобие "Сингл энд лимитэд".
Выходя на сцену, вокалисты выстраивались в  карэ: девочки налево, мальчики направо и, слегка пританцовывая на месте, исполняли под минусовую фонограмму песни советских композиторов, напоминая живой памятник почившиму вокально-инструментальному ансамблю. Для усиления зрелищного эффекта в шоу Васи Тапочкина  пригласили танцоров-солистов, а в качестве подтанцовки взяли, недавно образованный в ДК ансамбль бального танца.
С этим ансамблем у товарища Колосс-Спиваковского была одна большая проблема. Руководитель коллектива в семидесятые годы вёл здесь студию бального танца. В  восьмидесятых  его взгляды на искусство танца координально разошлись с точкой зрения Кузьмы Пантелеймоныча. Хореограф ушёл в свободное плавание, а танцоры разбежались.
Колосс-Спиваковский спустя двадцать лет решил вернуть бальные танцы и пригласил хореографа в центр, как носителя свежей творческой крови. Для занятий студии  выделили угол в фойе, особо ничего от бальныйх танцев не ожидая, а просто так, чтобы были.Однако хореограф оказался талантливым педогогом. Он обладал тайной, как из совершенно зажатых людей с растроенной координацией делать танцоров. Через год с небольшим ансамбль, под его руководством  взял первое место на фестивале в Швеции.
  Смотр сборного коллектива был назначен на пятницу тринадцатого. В этот день астрофизики зафиксировали сильнейшую магнитную бурю, выпал первый снег, а в Сургуте была зарегистрирована самая многочисленная автомобильная авария, с участием более ста машин,  В Петербурге закрыли станцию метро "Горьковская" и подземный переход на Кронверском проспекте. Вся Петроградская сторона, превратившись в одну сплошную автомобильную пробку, встала. Приёмная комиссия фестиваля, вместе со съёмочной группой концертного зала "Октябрьский" безнадёжно застряла в пути на служебном микроавтобусе.  Для съёмок в культурно-художественный центр была откомандирована девушка Маша с любительской видеокамерой. Из-за перебоев с общественным транспортом, она довольно значительно опаздывала, и приглашенные профессиональные танцоры-солисты начали нервничать. Наконец,  Маша появилась в зале.
Секстет и подтанцовка уже стояли на сцене и в нетерпении били пятками о дощатое покрытие сцены. Подняли занавес, дали фонограмму. Хореограф из-за кулис громко напутствовал танцоров свое обычным заклинанием: "Глаз блестит, животы и попы подтянули!". После нескольких тактов вступления,  подтанцовка, с изяществом  цирковых медведей, начала движение в ритме "Ча-ча-ча", а шестиголовый секстет, не попадая артикуляцией в фонограмму, открыл рты. К началу второго куплета из-за кулис выскочили солисты. Они вихрем носились по щербатой сцене, поднимая столбы пыли, но тут Маша громко объявила, что заклинило камеру и придётся повторить всё сначала.
 Приблизительно через неделю Колосс-Спиваковскому позвонила координатор фестиваля. Она сообщила, что  в общем и целом всё вполне презентабельно, только солистов нужно снять и минусовку заменить на живой звук.
- А солисты-то вас чем не устроили? - удивился Колосс-Спиваковский.
- Слишком оттягивают на себя внимание. У нас всё-таки фестиваль самодеятельных коллективов. Вы бы ещё из балетной труппы Большого пригласили! - тоном, не терпящим возражений, пояснила администратор.         
- А почему фонограмму нельзя? - тихо поинтересовался Спиваковский.
- Вы что не читали новый закон о фонограмме, принятый госдумой? – ответила координатор вопросом на вопрос.
- Мы же не в Жмеринку едем, а в Париж, - отрезала координатор и бросила трубку.
-  Да, да конечно, - пробормотал Колосс -Спиваковский в гудящую трубку и глубоко задумался:
  «Положим, спеть вживую ансамбль сможет. Танцоры-солисты,  действительно слишком профессиональны, а вот заменить фанеру некем». Можно ,конечно, набрать инструменталистов, но с другой стороны, где их взять, да и времени на репетиции почти совсем не осталось. Колосс-Спиваковский решил  посоветоваться с Васей Тапочкиным.
Вася с грустью поведал, что возродить инструментальную группу нереально, некоторых музыкантов уже и в живых -то нет, но зато Тапочкин подбросил интересную идейку:
-  Есть один аккордеонист - Федька Воропаев. Он хорошо знает репертуар, да и лабает классно.   
 В семидесятые годы Воропаев трудился концертмейстером в институте культуры или просто "кульке". По совместительству он работал в Ленконцерте,  лабал по кабакам, а днём ещё подхалтуривал в культурно-художественном центре солистом  ансамбля баянистов.
Ансамбль как раз собирался на гастроли в Германию. Гвоздём программы, конечно, же должен был быть Федя Воропаев.
Коллектив выступал в городе Штутгарте. Музыканты блестяще отработали программу. В репертуаре в основном были песни военных лет. В городе было много домов ветеранов, в которых проживали участники второй мировой войны. Некоторые воевали на восточном фронте, прошли через лагеря для военнопленных, и потому русские песни навевали  воспоминания о боевой юности. Оркестр закончил выступление своей коронной вещью - "В лесу прифронтовом". Фишка состояла в том, что после фразы: "Старинный вальс "Осенний сон" играет гармонист…" Воропаев вкраплял в полифонический рисунок вальс Джойса. На протяжении всей песни мелодии двух вальсов, то соперничая друг с другом, то попеременно уступая соло, переплетаясь, переходили одна в другую. Когда мелодия  оборвалась, зал затих, а потом разразился громовой авацией. Оркестр много раз вызывали на бис.
После концерта состоялся банкет в городской ратуше. Дело было в праздник "Октобэрфэст" и по традиции на столах стоял шнапс в запотевших штофах, десятки сортов пива, копчёные свинные ножки и сосиски с жареной капустой.  Сопровождающий группу особист  зорко следил, чтобы никто не хватил лишку. На ужине присутствовал префект с женой. Весельчак и балагур Воропаев весь вечер был тих, спокоен и внутренне сосредоточен, при этом совсем не пригубил, даже шампанского и пива. Только когда особист на минуту отвлёкся, он слил шнапс и пиво из недопитых бокаллов в цветочную вазу и выпил.
Руководитель оркестра подошёл к Воропаеву и передал, что префект просит исполнить что-нибудь на аккордеоне. Воропаев не отрывая глаз от жены префекта - пышногрудой блондинки, молча кивнул. Он взял аккордеон, и выйдя в центр зала исполнил "Полёт шмеля", потом почти без паузы взял несколько аккордов и запел густым басом, парадируя кавказский акцент  отца народов: "Ми так давно, ми так давно не отдыхали, нам было просто не до отдыха с тобой". Потом Воропаев стремительно переместился во главу П-образного стола, где сидел префект с женой и пропел: "Ми пол Европы по- пластунски пропахали и завтра, завтра, наконец последний бой". Припев: "А я в Россию, домой хочу, я так давно не пил "Агдама"", он пропел вклинившис между префектом и  женой. На фразе: "А мне б в девчоночку хорошую влюбиться, а мне б до родины дотронуться рукой" ,Воропаев бросил на жену префекта взгляд, полный страсти. Та смутилась, и, покраснев, потупила взор. На протяжении всей песни префект улыбался и благодушно кивал головой. Воропаев закончил песню стремительным арпеджио и, наполнив пивную кружку  шампанским, провозгласил  тост за прекрасных дам стоя, после этого он под воссторженный рокот немцев залпом осушил кружку до дна. Потом  пустился  в  пляс по кругу, в присядку, при этом он ещё успевал лихо урезать переливы из "Комаринского". Закончив пляску, хватил стопку шнапса, по-гусарски, с локтя. Немцы в единном порыве кричали, ритмично хлопая в такт аккордеону: "Тафай, русиш". Закончилось всё совместным исполнением "Катюши". Немцы пели на родном языке, а Воропаев солировал на смеси немецкого и русского. Вообщем, вечер прошёл в атмосфере редкостного единения народов.
Воропаев был героем дня, каждый немец старался протиснуться к нему сквозь сплошное кольцо, образованное плотной толпой  и пожать руку. Свои тоже подходили и, похлопывая  по плечу говорили: "Ну, ты даёшь, Федька!" и только особист, подойдя вплотную к Феде, тихо предупредил: "В Питере встретимся", "Ага, - ответил Федя, - пивка попъём".
По прибытии на Родину Воропаева попросили написать заявление по собственному желанию. Ему припомнили присвоение незначительной суммы общественных  денег. Из института культуры его попёрли за аморалку. Он действительно был известный ходок по студенткам. Вскоре после этого распалась организация, под названием "Ленконцерт".
По кабакам Воропаев перестал работать по причине пристрастия к "Спиритус вини" и нежеланию играть под аккомпанемент вилок и звон бокалов. Таким образом Воропаев оказался в подземном переходе у станции метро "Проспект Ветеранов". Васе Тапочкину было поручено разыскать и доставить Воропаева  в центр.
Вечером Вася подъехал к станции метро "Проспект ветеранов" и сразу же заметил громоздкую фигуру Воропаева. Он вместе с аккордеоном стоял на небольшой площадке, под навесом между ларьками и входом в подземный переход. Вокруг  собралась толпа. Люди слушали аккордеон, пили пиво, некоторые бросали в футляр монеты, а иногда и бумажные купюры.
Дождавшись паузы между игрой и очередным дринком, Вася подошёл к Воропаеву и, протягивая тонкую кисть, робко произнёс:
- Здравствуй, Федя.
Воропаев был настолько пьян, что Васю сразу не узнал, однако протянув мясистую, красную лапу мясника произнёс пропойным басом:
- Ну, наливай.
- Федя, - тихо начал Тапочкин, - у меня к тебе дело. 
- На сколько? - напористо поинтересовался Воропаев.
- Что на сколько? - не понял Вася.
- На сколько денег? - уточнил музыкант.
- На тысячу евро, - скромно потупясь пояснил Тапочкин.
- Ну тогда беги за бутылкой, -   заявил Воропаев.
Наивный Вася только сейчас понял, что Воропаев безнадёжно пьян. В досаде он хотел уже было уйти, но подумав, что грешно обижаться на больного человека, находящегося в крайне тяжёлом состоянии, решил помочь Воропаеву.
Тем более, что Тапочкин уважал его, как хорошего музыканта, да и в центр обещал доставить в лучшем виде. В нём внезапно проснулось желание спасти этого большого человека, в котором ещё теплилась искра Божья. Вася купил в павильоне бутылку самой дорогой водки и, подойдя к Феде, тихо произнёс:
- Пойдём отсюда, Федя, не здесь же пить.
- Пойдём ко мне, - охотно согласился Федя.
Жил он недалеко от метро в однокомнатной пятиэтажке. Жилище Воропаева произвело на Тапочкина удручающее впечатление: дверь практически не закрывалась, в квартире, кроме стола, продавленного дивана и двух табуреток никакой мебели. 
Воропаев поставил единственную целую табуретку перед Васей и спросил, с украинским акцентом:
- Ну, шо у тэбя за дило до мэня? 
- В Париж хочу пригласить тебя, Фёдор, - с пафосом воскликнул Вася.
- В Париж говоришь? - переспросил  Воропаев, - ну тогда, майна-вира, я выхожу, - и всем телом рухнул на пол, сломав  табуретку.
Тапочкин перенёс громоздкое тело на кровать и покинул квартиру.
На следующий день Тапочкин вновь зашёл к Воропаеву. Тот был трезв и задумчив. В шёлковом халате с драконами   восседая на кухне, он с важностью пил чай из блюдечка, по-купечески в накладку. Тапочкин сразу перешёл к делу:
- Ну что, Федя надумал? - спросил Тапочкин.
- На счёт чего? - не понял Воропаев, отхлёбывая чай.
- На счёт Парижа?
- Я в полный рост, - уверенно ответил он.
- Только с пьянкой надо завязать, - уточнил Тапочкин.
- Завяжу, - уверенно подтвердил Воропаев.
- Тогда завтра к семи приходи на репетицию, - сказал Вася и распрощавшись ушёл.
На репетицию все пришли заранее. Был даже сам Колосс-Спиваковский, не было только Воропаева, хотя прошёл уже час, и артисты успели несколько раз прогнать номер без музыки.
- Это чёрти что, мы уже час здесь сидим, а его всё нет, - нервно восклицала методистка, выразительно поглядывая на Васю Тапочкина.
Тут из коридора послышался бодрый басок Воропаева. Он раскатисто ржал, задирая уборщиц, вообщем балагурил в своей обычной манере.
Наконец Воропаев возник в дверном проёме. Это был крупный человек, с большой головой и с красными руками мясника. В чертах его лица присутствовало что-то негроидное, хотя кожа была белая и щёки пылали здоровым румянцем, нос слегка курнос и как бы размазан по щекам, губы пухлые и глаза навыкате. С верхней губы грустно свисали беспорядочные усы, прекрывающие прокуренные зубы, а волосы мелко вились, образуя круглую шапку. Пиджак кроя семидесятых годов единственной пуговицей едва сходился на пивном животе. Галстук с гигантским узлом печально висел на бесформенной шее, придавая сходство с удавленником. Ноги были обуты в войлочные ботинки типа: "Прощай, молодость".
Поручкавшись с мужчинами и расцеловавшись с дамами, Воропаев мгновенно заполнил собой всё окружающее пространство. На сцене Воропаев тоже вёл себя весьма характерно, с какой-то особенной артистической подачей. Он то пританцовывал, то подпевал, сопровождая всё это действо активной мимикой лица. Методистка уже хотела было вмешаться, но оказалось, что в статичном положении он забывает мелодию и его заносит в бесконечные импровизации. Глядя на него Вася подумал, что не зря Воропаева называют белым негром. Его тут же зачислили в штат аккомпониатором. Методистка отозвала Тапочкина в сторону, и морщась спросила, указывая на Воропаева:
- Что за вид? Спроси, есть ли у него приличный костюм?
Тапочкин подошёл к Воропаеву и спросил:
- Слушай, Федя у тебя  приличный концертный костюм имеется?
- Нет, но есть один чувак, так он тихарём шьёт клёвые костюмы. Только аванец надо бы выписать, а так с места не двинется,  - мгновенно отреагировал Воропаев.
Тапочкин передал всё это методистке. Она категорически заявила:
- Никаких авансов, пусть сначала предоставит костюм и обувь, тогда оплатим, в пределах разумного конечно, а то ведь всё равно пропьёт.
Тапочкин передал условия Воропаеву и тот на удивление быстро согласился:
- Зер гуд, не вопрос, пошью в кредит.
На генеральную репетицию Воропаев явился вовремя трезвый, тчательно выбритый, благоухающий "Шипром" и в концертном костюме цвета воронного крыла с отливом, на ногах -лаковые баретки. Усы вычесаны и закручены кверху. Вместо нелепого галстука-удавки бабочка, придающая ему  сходство с котом Бегемотом из сериала "Мастер и Маргарита". Правда, Васе показалось, что костюмчик, местами лоснится и тянет, то есть не совсем новый, да и с чужого плеча. Методистка это тоже заметила, впрочем дала распоряжение бухгалтерии выписать материальную помощь.
Концерт ддолжен был состоятся в четыре часа. Однако организаторы решили, что лучше перекланяться, чем недокланяться и назначили артистам явиться к одинадцати. До четырёх часов решили провести три прогона.
 На концерте обещала быть заместитель губернатора по культуре и люди из Смольного. Первый прогон был в двенадцать часов. Артистам выделили отдельную гримёрку. Первый прогон ансамбля прошёл отлично, и координатор фестиваля даже отдельно отметила участников ансамбля, как единственный коллектив, который выполнил всё с первого раза без ошибок. Второй прогон состоялся в два часа.  Участники должны были скорректировать ошибки, установить хронометраж и очерёдность выступлений. К этому времени некоторые артисты, что называется перегорели, потеряли кураж, а подтанцовка даже один раз дала сбой. После прогона артисты собрались пообедать и, чтобы снять зажим, слегка выпить коньяка. Воропаев от угощения отказался и только часто куда-то отлучался. Возвращался он мрачный и сосредоточенный. Вася уже было подумал,  не запил ли часом Федя. Слишком уж в странном он настроении сегодня, без своеобычных подначек и баек. Под каким-то незначительныйм предлогом он отозвал Воропаева в сторону и как бы невзначай спросил напрямки:
- Ты, Федя деньги- то на костюм пропил?
- Что пропито и прогребёно, то в дело произведёно, - многозначительно парировал Воропаев.
Впрочем, от него ничем, кроме "Шипра", не пахло и Тапочкин успокоился, приписав необычайное состояние Воропаева чрезмерному волнению.
Третий-генеральный прогон состоялся перед самым выступлением. Ансамбль должен был выступать четвёртым номером.
 Грянули фанфары, и концерт начался. Четырёхтысячный зал оказался заполнен под завязку за счёт общественных организаций. Однако тут же выяснилось, что четвёртым ансамбль выступает, включая ведущих и заместителя губернатора, так что по сути выходил второй номер. Первым выступал детский вокально-танцевальный ансамбль. Девушка-распорядитель зычным голосом скомандовала в микрофон: "Певцам приготовиться на выход". Многоватно усиленная команда разнеслась по спикерам. Все выстроились за кулисами. На транспортёре не было только Воропаева. "Где этот раздолбай?" - в бешенстве кричала раскрасневшаяся методистка, обращаясь к Васе. "Не знаю", - искренне недоумевал Вася, - только что был здесь".
Дети хором проскондировали: "Я, ты, он, она, вместе целая страна, вместе дружная семья", - и взявшись за руки убежали за кулисы. Тут же появился Воропаев и, вскочив на движущийся транспортёр, на ходу урезал двенадцатитактовое вступление. Всё в нём отвечало музыкальному ритму. Как только вокалисты и подтанцовка вступили, Воропаев двинулся по периметру карре образованного подтанцовкой и вокалистами в ритме "Ча-ча-ча", по ходу подпевая и вибрируя нотами в верхнем регистре клавиатуры. Публика, решившая, что это эксцентричный, юмористический номер начала аплодировать в такт и  смеяться. Сделав несколько кругов Воропаев, встал на транспортёр, между солистами и подтанцовкой и хотел было эффектно откланяться, но тут работник сцены врубил транспортёр на повышенную скорость. Воропаев на секунду потеряв равновесие, для удержания баланса своего гигантского тела сделал шаг . Правая его нога осталась на транспортёре, а левая попала на неподвижную часть сцены. Транспортёр резко рванул с места, унося на себе артистов, а Воропаев, сделав несколько шагов по инерции упал, но тут же вскочил и как ни в чём не бывало сделал круг по сцене, аккомпанируя себе в темпе марша. "Смотри чувак зажигает", - весело шепнула, сидящей рядом подруге заместительница губернатора по культуре. "Клоунада", - мрачно ответила та.
Сделав круг, Воропаев споткнулся о софит и как раненый медведь рухнул на сцену, при этом продолжая играть. Работники сцены оттащили тело за кулисы и вызвали врача. Врач обнаружил под пиджаком грелку со встроенной клизмой и констатировал коньячную передозировку. Оказалось, что Воропаев вводил в организм коньяк из грелки с помощью клизмы через задний проход. Этим и объяснялись его частые отлучки.
В Париж Воропаева не взяли, ансамбль пел акапеллло, но Колосс-Спиваковский, который сам был музыкантом его не уволил, а перевёл на низкооплачиваемую должность дворника.
Денег Воропаеву не хватало и вскоре завхоз стала замечать исчезновение предметов реквизита и платьев из костюмерной. В конце концов, он попытался вынести фортепьяно из красного уголка. Завхоз прихватила его вместе с грузчиками и покупателем на лестнице. Фортепьяно не представляло никакой ценности, но Колосс-Спиваковский не любил воров и уволил Воропаева.
Он снова оказался в переходе. Иногда его приглашали на свадьбы и дни рождения. Однажды, возвращаясь с праздника в подпитии, он  упал  и сломал правую руку. Несколько месяцев пролежал в гипсе. Кости срослись неправильно, играть на аккордеоне Воропаев больше не мог, но он всё равно приходил  в переход, как на работу. Правой рукой он придерживал небольшую, деревянную дудочку, а левой перебирал дырочки на ней.
За время его отсутствия в переходе произошли перемены. Появились молодёжные группы с гитарами, и Воропаева почти не было слышно. Однако в паузах между гитарными рифами в подземелье разносились чистые звуки  свирели.

31.12.2008 г.