Жил поэт

       Жил поэт.
   (Рифмованная проза)

 Жил поэт - любитель песен,
                людям их дарил и сочинял.
Мир добра ему был интересен,
                думал, что любовью рифмы заполнял.
Замечал, что строки благосклонно, радостно вливаются в судьбу
И дарил энергию открыто сквозь слова душевно ворожбу.

Невзначай он деве - песней, что лилась из сердца, напевал,
Через слух по струнам всех не зримых её чувств чудесных
На любовной скрипке трелью соловьиной, рифмою смычковой заиграл.
И в глазах ее огромных, черных, нежных и прелестных,
Под гармонию стиха, зародилась неизбежность,
А в движениях пропала безмятежность,
И влюбленность засияла теплым светом,
Как и песни соловья перед рассветом.
Говорила с тем певцом она открыто, откровенно,
Чересчур, как будто знались много зим,
Обо всем и даже очень сокровенно,
Словно с братом, с лучшем другом из мужчин.
С жадностью слова его ловила,
Взгляд от глаз его не отводила,
Ей приятен был и ум и бред
И не замечала, что поэт уж, сед.
Один раз она ему сказала,
Позови, на зов приду, вечно тебя стану ждать.
На него с подружкой колдовала,
Амулет завороженный подарила, как печать.
Она сердце ему всё до капли крови раскрывала,
Чёрная звезда  её планету закрывала,
Счастье женское не удаётся ей поймать,
Через душу стал поэт её внимать.
Знал он первую её любовь,
Всех мужчин сосавших её кровь,
О мечтах - семью иметь, детей,
Чем помочь, он думал ей?
И решил через себя  уверенности ей придать,
Но вопрос, как самому влюбиться
И чувств невидимые нити передать?
Но искренно, без фальши цветком нежнейшим распуститься,
А после просто другом стать.
Мужскою логикой до шага просчитал,
Самоуверенно возможность промахов он исключал.
Влюблюсь, признаюсь и искренне скажу -
Что да, люблю, но сей любовью я недомогаю,
Что чувствами её, как своей жизнью дорожу,
Моя любовь на дружбу перейдет, и это точно знаю!
Все чары магий, весь свой психоз и весь гипноз,
На зеркало, что в полутьме пред ним стояло, перенёс.
Пред отражением поэт заворожено, смотрел в свои глаза,
От напряжения катилась по щеке слеза.
И говорил, влюблёно, иступлёно
- Люблю, люблю моя Мадонна!
Все чувства, зная, о любви себе внушал,
В благих намереньях себя сам искушал,
За отраженьем дьявол помогал
                и сладостно вкушал.
Порой охватывала, жуть, оцепененье страх,
Но воля про любовь шептала на устах.
Три раза, три вечера подряд, пред зеркалом он подсознанье загружал.
Он трижды, этот мир и отраженный, в прошенья великих чувств, сотрясал.
На первый раз покой терял,
                а на второй уже влюблялся,
На третий стал воистину любить,
         от чувств нахлынувших, вдруг растерялся.
Он чувствовал волнение её и дрожь, до боли ощущал её печали,
В душе тропический лил сильный дождь, и молнии сквозь сердце пролетали.
Потребность в преданности стал, ощущать щенком,
Тоску отсутствие её, воспринимал с безумною печалью, с болью воя,
Чтоб радость увидать в её глазах, готов по битым стёклам прибежать к ней босяком,
А чтоб печаль убрать, на углях раскаленных за неё молиться на коленях стал бы стоя.
При этом парадокс, не ревновал, наоборот, просил, молил и колдовал,
Чтоб принц в доспехах золотых на белом царственном коне к ней прискакал.
Он каждой клеточкой и всеми чувствами её внимал,
И действия её к себе предвидел и предугадывал.
Он знал, что перед ними окажется стена, за нею бездна, тьма...
На просьбу – другом стать, она отринет, не поймёт,
А помыслы, чтоб ей помочь его ж сведут сума,
Любовь на дружбу к ней его не перейдёт,
Он знал всё наперёд,
И ожидал решение судьбы черёд.
Он в сеть попал, сплетённую из чувств её не видимых крепчайших нитей,
В судьбе её переживал, о всех удачах и невзгодах, произошедших с ней событий,
А нити, как живые провода, сквозь тело к сердцу проползали,
И слёзы, и её беда с разрядом токов поражали.
Что удивительно, поэт в себе во всем её стал ощущать,
Существованье без неё не мог понять,
Либо себя нашёл, судьбы стал жрец,
Иль потерял всё на конец и стал слепец.
И  волею своей, а может быть судьбы, три раза
С промежутками на разговор её он звал,
Распространилась по его крови любовь уже, как метастаза,
Он, жертвуя собой, себя использовал.
На первое свидание он дружбу предложил, та согласилась на то охотно,
Неделя пролетела в её сомнениях, его томлениях довольно быстро мимолётно.
Потом признался ей в любви и что сем чувством искренно её не станет, домогать,
А вся его любовь тихонько перейдет на дружбу, которая стремится помогать.
Все объяснения прошли не вдалеке Останкинских прудов,
Поверить не смогла она ему, доверилась шептанию утопленницы, мести  духов.
Про дух утопленницы они тогда с ней даже и не знали,
Сознаньем чёрное и зло не примечали,
Лишь подсознанием вдыхали,
А мимо романтично утки в парах проплывали.
Она смотрела, слушая, раскрыв во всю глаза,
Открыто, всё до капельки внимая,
И шёпот духов из-под воды, их голоса,
Утопленницы лёгкий яд воспринимая.
Ему сказала нежно, что любовь прекрасна,
Что будет с ним дружить, то для неё так важно.
На другой день она ходила не своя, чего-то ждала,
Потом на две недели в отпуске пропала,
Он ждал её, но не звонил, весна настала…

Здесь автор хочет сделать перерыв и главное сказать,
Поэт женат, супругу любит, не изменял, не собирался предавать,
Другой уверенности дать хотел в любви, и просто её  другом  стать,
Но интуиция его пугала, он сердцем чуял смутный страх
И падал в бездну, и не раз в ужасных снах.

Вот этот день судьбы настал,
                он рано утром встал,
Нарвал сирень, купил фиалок и положил на её стол весны подарок.
Он маленькую роль для счастья хотел, сыграть и подарить,
Цветы, весну и солнце у ножек положить,
Его порыв был прост, без умысла, за так,
Дать радость и улыбку, как крохотный пустяк,
Она придет, увидит, вдохнёт букет цветов
И из тоски, печали сбросит цепь оков.
Он по делам работы убежал, её не встретил,
Что делал, что творил не понимал, о ней лишь бредил,
А ветер в голове, как листья мысли  разогнал,
Поэт в волнении конца работы нудной ждал.
Вот час настал, закончены ненужные дела,
Под дождь пронизывающий, мелкий, моросящий
Его неведомая сила по парку к трём замшелым пням вела,
А на суку вороний голос каркал, хрипящий, мстящий:
- Вестимо! Плохи брат твои дела!
Он по мобильному ей позвонил,
Позвал по отчеству, ну пошутил:
- «на улице весна, а у тебя цветы,
такие ж нежные, как ты…»
-« А это ты поэт! Послушай, ты мне  мешаешь,
Я не могу с тобой дружить, ты это понимаешь!
Забудь любовь дурацкую свою,
Тебя, цветы, стихи твои я не терплю!»
Поэт в ответ стал, что-то мямлить и не внятно бормотать:
- « Зачем? Как? Почему?
      За что, как к злейшему врагу, ему!»
Всё завертелось и землю из под ног вдруг стали выбивать,
Кто? Что вокруг? Всё перестал он ощущать!
Пеньки и сучья, под пенье ворона пустились в пляс,
Всё почернело, жизнь потеряла свой окрас.
Не стало времени и тела, не выносимая настала боль,
Шептала смерть, сыграй со мной любви прекраснейшую роль.
Так три часа изгнанник кружил по кругам Ада,
Вдруг солнышко, очнулся, и жизнь лучом коснулась, как награда,
 Сказал: - «да что  это со мной! Жизнь ласкова, смерть на века, оно мне надо?
Приду сегодня к ней поговорю, она поймёт,
И между нами снова дружба нежным цветом зацветёт»
Вошёл, встав на колени перед ней, заговорил
Волнуясь, путая слова, ну, в общем, из последних сил:
- «Сегодня месяц Май, весна, я не прошу меня любить,
лишь только дружбу предлагаю,
              не уж-то этим лишь мешаю?»
- « Да ты, мешаешь и постарайся про меня забыть,
Цветы и ты мне не нужны, друзей и без тебя хватает»
Поэт растерян, в разрозненных осколках слов витает.
- «Хоть фотографию…»
               - «не дам!»
                - «на память…»
-« кто ты такой? Мой образ чистый не для тебя, он занят!»
-«позволь общаться изредка, хотя бы видеть…»
- «Ну что, смотри издалека, то вовсе не обидит»
Поэт ушёл, его весенние цветы лежали на чужом столе,
Фиалки и сирень с грусти повяли
                и  одиночеством благоухали.
В душе лишь холод и озноб, весна осталась вся вовне.
На два куска поэта – Я, бесцеремонно разодрали…
Осталась б дружба, то в ней любовь нежнейшая бы растворилась,
А так безжалостно и с жалом, как безысходность в сердце впилась.
Ребро судьбы, фортуны колеса вокруг него катилась лишь с любовной стороны,
Вдруг задрожало, завращалась и стороны, как полюса тех чувств замещены,
Но не взаимной стороной, за что-то мстя, опять вокруг помчалось,
Любовь оставить от себя уже нельзя и даже перед зеркалом не получалось…
Лишь дьявол в отражении шептал – «уйди из жизни!
Тебе на этой тропке места нет, ты лишний!
За чем тебе такая боль, страдания, печали,
Смотри на души, что горят, их больше нет, пропали…»
И сочинитель шёпоту бесспорно б внял,
Но вдруг любимая жена смертельно заболела,
И он костлявую с косой, которая  бродила, ожидая, отгонял,
Энергию всю собирал и отдавал для жизни дела.
Где опухоль её была, водил на расстоянии руками,
Всё втягивал в себя и стряхивал на пол, шепча – Бог с нами!
Жене сказал, что полюбил, но это друг и нам поможет,
По жизни ей не изменял, не изменил, предать не сможет,
Что любит, и любим, любовь есть Бог – ждёт на венчанье,
Пред обручением пройдём исповеданье,
Свидетелем Земфиру позовём, пусть будет служкой,
Она светла, к нам лучшею придёт  подружкой.
День операции назначен, сжимались сроки,
Позвал Земфиру нам помочь, отказы строги:
-«Вину свою ты хочешь смыть, танцуешь танго,
А я бы рада вам помочь, но мусульманка!»
Он на коленях перед ней стоял и плакал,
Надежды все он возлагал, как на оракул.
Он говорил ей о её душе, о свете,
Что аура её светла, как солнышко при тёплом лете,
Что если две души – её, жены, соприкоснуться,
То силы счастья света и любви в них соберутся,
Тем самым каждый сможет сам себе помочь,
А мы с Земфирою останемся друзьями и недомолвки прочь.
Лишь с моим другом, смогли её мы убедить,
                - «подумаю, наверное, согласна…».
А время, сжавшись, бежит, боится уступить,
                в галоп, торопится ужасно.
Жена волнуется, ей страшно, до операции всего три дня осталось,
Вот церковь выбрали, прекрасно, там Циолковского чета венчалась.
 Добро дал батюшка: - «Причастие сегодня, венчанье завтра,
                а послезавтра нет! Церковный праздник!»
Они в ответ: - «Но как же, мы  же без колец, нам надо пригласить друзей,
                мы без всего, в чём есть…»
А батюшка: - « В венчании нужны лишь вы и ваши души,
                а Бог свидетель и участник!
Даю вам кольца и венец, Господь, я, вас двоя, достаточно компании сей,
                да и пред Богом ваша честь»
Они венчались далеко от дома, свидетель не она, но был,
Приятель нигилист, он согласился, хоть в церкви до того не заходил.
Потом больница, хождения поэта и прошения о милых, дорогих  к святой Матроне,
Вот скальпель резал, зашивали шов, но опухоли нет среди узлов, болезнь осталось
                вся вовне,
В небытие ушла, промчалась в стороне.
Наш сочинитель волновался, суетился, бегал, семенил,
И сам Господь видать жену  не позабыл.
Всё разрешилось и срослось,
Всё так прекрасно кончилось,
Но! Всё ж осталось одно но…               
Всё ж дружбы не было и нет, да и не взаимная никак не отойдёт,
И яд, что выпушен из жало, ни кто не уберёт.
Поэт к святой Матроне в гости заходил
И от неё с цветами и иконой передал Земфире счастья,
Потом Аллаху в мечете за неё молил
За радость женскую, чтоб без единого ненастья.
Но дни  поэта потекли, вот удивительно, кругами Ада,
Боль, невозможно стало жить, смерть принималась, как награда.
В его подругу, вдруг не из чего вселились черти,
Она как будто для него посланниц смерти.
В глазах, то нежность, то печаль, то вспышки злобы,
Её пронзающий рентген, прям до утробы.
Она вдруг мило подойдёт и сядет рядом,
А после вскочит и уйдёт, как будто была рядом с гадом.
Все кто её не уважал, иль был врагами,
Она с улыбкой с ними шла, обняв руками.
При нём просила ей помочь, но от другого,
Мстя, метку ставила на нём, печать чужого,
И разговор вела меж ним чрез третьи лица,
Как будто можно с его слов вдруг отравиться.
Когда читал при ней стихи в кругу друзьям,
Её немедленный уход, он сразу слышал по шагам.
Тоску свою не мог замять,
         с подругой что? И как  понять?
Всё рвался с нею объясниться,
          но не хватило сил пробиться,
На разговор один ответ: - «ну что не видишь, занята!
Тебе давно сказали, нет, всё остальное суета…»
Он всю тетрадь поисписал,
              письмо отдать для ней мечтал,
              решил, так объясниться будет просто,
Она сказала отказать,
         перед  окном листки стал рвать,
                а в них  сжигать
                своя короста.
Когда все чувства из пяти, с её душой необходимы,
        Не выносимо ощущать, коль вы вдвоём, и с ней едины,
Вдруг ненароком разлучают, 
                тебя с тобою разрывают,
Куда больнее, если это делает она,
                с тобою и с собою вдруг сама,
Тебя ни капли  не спросив
                и ничего не объяснив,
При этом видеть пред собой - родное,
                родней чем по крови и дорогое,
Цыплёнком первым в мир вступать, за уткой к реченьки бежать,
Не думая, идти за ней, что б утонуть, но ощущать, что на воде его же мать,
Любовь прогнать, а после в дружбе отказать, то равносильно убивать.
Но наш поэт сам жаждал смерти, с непониманием в любви, поверти, невыносимо жить,
Предательство друзей легко переживал, над этим мог легко смеяться и шутить,
Но к боле не взаимности труднее приручить,
Собрался в отпуск за свой счёт, так месяца на три,
Она растеряна в разлёт, вдруг на его пути,
Стоит, в глазах чуть сдерживает слёзы,
Во взгляде нежность, трепетность, тоска и ни какой угрозы.
Волнуясь, переминаясь, говорит: - « уходишь на совсем? Зачем?»
- « Да нет, я в отпуск отдохнуть от всех проблем,
                с женой на дачу в свой эдем»
Она от радости вдруг встрепенулась,
                как балерина  развернулась,
                рукой  махнула
                и мотыльком обратно упорхнула.
Лишь месяц  поэт провёл с женой, набрался сил, от боли исцелился,
-Свободен! Возомнил - всё, весь от не взаимности  любви он отдалился,
 Земфира друг в душе, жена подруга, жить удивительно приятно
И он охотно поспешил, к работе, и подружке дорогой, обратно.
Но знайте, рок не укротим,
              судьба по выбору двулика,
                - знято
Дуэль меж – я и я, с собой самим,
              с надрывом, но без крика,
               сплошь рядом, но не вероятно!
А жизнь - сплошная суета,
                светла,
                приятна!
Смерть – тишина и глухота,
                Чиста,
                опрятна…

Для тех, кто жив,
       идёт посыл – от жизни всё! А ничего!
                Звучит - до срока.
Покойник мёртв,
     так много слов – о жизни хорошо, иль ни чего!
                Звучит - убого.


При возвращении, три дня поэт провёл свободно и легко,
Она кружилась, щебеча, как в танце птахой в круг него,
Петлю из не взаимности – лассо, лишь чуть приотпускала,
А он замешкался, ему б удавку снять – пустяк из ничего,
Давно ж до чёртиков достала,
Но на четвёртый день подруга конец лассо поймала,
Вновь стала повелителем всего,
Опять он, как прозрачное стекло,
Она его не замечала,
И время по спирали потекло,
Всё возвратилось на круги с начало,
Ни дружбы, ни любви, лишь в сердце жало.
Не разрешённая любовь на черных крылышках порхала.
И наш поэт бежит - с работы под расчёт, куда попало,
Прощался с ней, она ж смотря в упор, не видела, давно его не стало,
Смотрела вскользь, как сквозь окно,
                устало,
         и на прощанье, даже слово, не сказала.
Ушёл не понятый, чужой,
      страшней всего, что безразличный, ни какой,
Искать, в отсутствие её,  души покой.
Как странно, вот нет её, а пустота когтей не разжимает,
 И подсознание его, всем образом и чувствами пятью её, переполняет.
И сны, все во лишь бред, но так реально - неотвратимы,
 Своей действительностью, явью – невыносимы!
Но если ты никто, зачем во сны к нему являться,
И делать вид, что тебя нет и безразличьем издеваться…
Но вот спустя всего три месяца, под новый год,
Чтоб повидать её, друзей, поэт на праздник возвратился
Всё, как и прежде добродушный в офисе коллег народ,
                она всем телефон свой раздаёт,
 и он последний получил, от всех не отличился.
Потом при всех она рыдала, навзрыд, он слышал,
Видел, вытирал и ощущал в своих ладонях её слёзы.
Слова, которые в стихах он ей и только ей писал,
Она невнятно бормотала: - «я мимоза, а не колючки от шипов у розы».
Он замечал обиду на его из рифм слова,
На всю неразрешимую тоску, с которой у неё кружилась голова,
Сквозь руки в сердце проникали её слёзы,
Он видел трепетность души своей мимозы.
Они остались вдруг вдвоём, она ещё сильней рыдала,
А в сердце пламя под неистовым огнём,  по-разному их боль сжигало…
И в эту вечность, что дала на миг,  двоим судьба,
 Понять друг друга, поделиться, хотя бы к дружбе возвратиться,
Она лишь взбаламутила и каждого свела по-своему сума,
Энергия ушла на слёзы, розы и не осталась сил, соединиться,
Понять друг друга, по-человечески хотя бы распроститься.
Поэт всё на коленях перед ней стоял, держал в руках её ладони,
Что счастье ждет её, ей бормотать не уставал,
                должно везти его Мадонне!
Он успокаивал, а диалог о чувствах в сердце к ней не вёл,
Использовать её боялся, а более всего обидеть,
При этом знал, что дар судьбы  своей подвёл,
А рок униженный, не даст родного человека больше видеть.
Всё ж успокоилась и стала весела, но переменчива и нервна,
Стала пьяна, не от вина, но крепко, откровенно,
Мила, нежна - в любезности помпезно,
Как будто с ним, но, в общем - то не с ним,
Со всеми – то с тем, то с этим.
Все чувства радостью у ней кричали,
Как не послушные избалованные дети,
А слёзы спрятались, молчали,
Ресниц из гордости их сдерживали сети.
И он ушёл один, чтобы собою не мешать, не обижать,
                пришлось по-тихому ему, со своей болью убежать,
И друга уломал, который рвался в ночь кутить,
Дал денег на такси, чтоб смог её надёжно проводить
И ничего об этом ей не говорить,
А чтоб её не доставать, с ней поанглийский распрощался
И не сказав: - « gudby», в тоску из интуиции умчался…

Бог един, Он есть любовь,
В плоть человека вдохнул душу и с нею алою для жизни кровь.
- Возлюби себя, как ближнего своего, а через Него самого себя.
Бог в тебе и  в нём, относись, ко всем, как и к Нему любя!
Если хочешь любить и любимым быть, и хотите друг друга понять.
Недомолвки сжечь, тяжесть сердца в дым, душам чистым легко обнять.
Если вам хорошо, просто рядом быть и легко и вольготно дружить,
Значит, вы нашли свой единый Бог, а его предавать зря прожить.
Ну и так же любовь, ведь она есть Бог для Мусульман, Иудеев
                и всех Христиан,
Отвергать по вере меж вами Любовь – злейший грех есть Бога обман.
Только те попадают в небесный рай, кто нашли вдруг – друге, себя,
Только ангелы те, кто умел любить на земле, знать прожил не зря…
Мужчина и женщина лишь тогда человек, когда в обоих познали Бога,
Тот самый, та самая – в них вечность на много лет,
                Любовь в бесконечность дорога…
И детям их будет на много легче, свой искать на земле идеал,
Родителей путь у них в генах отмечен, любовью их каждый из них ласкал.
И на земле станет больше Бога, ведь сущность его Любовь,
Мир, познание и созидание, перестанет литься от злобы кровь.
Алчность и зависть сама отстанет, и отпадут остальные грехи.
Белое светом начнет в мире править, чёрное в серость сползёт на штрихи…
Бог есть Любовь, коль познал эту истину, и уверовал, нет иной!
Не нашёл себя в этой жизни, обязательно найдёшь в другой!

А что же поэт, ушёл в черную муку, туда, где сам свет не мил,
Счастье общенья - на горечь, разлуку, радость от жизни - на смерть заменил,
И только надежда возможной встречи лучиком света придавала сил,
С мечтой и верой он делал подарок к ее дню рожденья, тем днем и жил.
Амулет по канонам своими руками и сердцем, и всею  душою творил,
Из серебра вылил он ангелочка, в ее копию с  крыльями камни вложил.
Метал и камни по зодиаку, через цифры подсчета и силу звезд искал,
А после на шее, как святую икону пред Христом и Аллахом с мольбой освещал.
Амулет у сердца носил до срока, все силы жизни от туда впитал,
С ним купался в Пафнутьевских водах, где святой источник от невзгод закалял.
Божью матерь молил о ее женском счастье,
У Матроны просил быть в судьбе, как участье,
У церквей и мечетей с амулетом  подаянья нищим отдавал,
Что бы серебристый ангелочек благодать с защитой получал,
Чтоб Господь и Святой дух ее оберегал,
Чтоб через добро Земфиру узнавал,
Да и силу в крылья ей предал.
С фотографии поэт
       написал ее портрет,
В рабстве ум держала лира
           под названием Земфира
Ритм из сердце с кровью на листки выжил из стихов слова,
В рифмах целый год от любви кружилась голова.
Муза мучила, не отпускала,
Рука, завороженная, писать не уставала,
А милая, далекая его не понимала
И временно, по дням тихонько забывала.
Срок прошел, настало середина лето,
День рождение ее пришло, радостно, но все же без ответа.
Позвонил. Поздравил. Щебетала она с ним довольно мило.
Встречу предложил на пять минут, подарок передать.
В ответ сталью отменила, отрицанием пронзила,
Отказалася увидеть и хоть, что ни будь принять,
Телефон свой отключила, только слышались гудки,
С ними вновь вернулась боль, в голове круги, круги,
-Безысходная любовь, отпусти и помоги!
А подарок, что остался кислотою руки жжет,
И опять от жизни чудной в сети смерть его зовет.
Сжечь, порвать,
           он не может благодать,
Все ведь молено у Бога,
           уничтожить, злу отдать,
Это словно проклинать,
А оставить у себя,
            боль устал уже держать,
Сей подарок через друга, он решился передать,
Взял на сердце Слава муку,
                другу протянул он руку,
Уловил во взгляде смерть:
-Суицид забудь, не сметь!
Думаешь в Аду гореть,
              тем и боль свою умерить,
И считаешь выход смерть,
           даже в грех не хочешь верить.
Знай, самоубийцы в рай, даже в ад не попадают,
Вечно с мукой безысходной над планетою летают.
Справедливые слова пыл поэта остудили,
И от страшного греха душу всю огородили.
Поручение поэта Слава взял,
На свидание с Земфирой выполнял.
Говорить о дружбе, милая подружка отказала,
И подарок не смотрела, даже в руки не брала,
А на встречу для беседы, чтоб поэта отпустить, отвечала:
-Ни кого я не держала, значит не зачем об этом говорить!
Мне, милея встреча с Сатаной и Чертом, но никоим образом не с ним,
Злейший враг любимей и дороже, он мне друг и лучший побратим.
И решил поэт, творенья кои делал для нее, вернуть,
В Интернете покопался, адрес, телефон узнал, также к ее дому путь,
Домофон, чтоб обхитрить, он оделся, как курьер,
Сумку с ворохом газет купил  с надписью ЛДПР,
Так проник он с первым встречным в ее дом,
Почтовый ящик ее сломан, совсем не под замком,
Уложил туда стихи, портрет ее и амулет,
И из темного подъезда выбрался на белый свет,
Боль и безысходность - часть, за дверью той оставил,
В сквере на скамейку сел и в мобильник позвонил,
Нервно путаясь, но все же с ней заговорил:
-"Милая Земфира, тебя больше я не буду беспокоить,
 По мобильнику тревожить и с тобою говорить,
Для тебя подарок с мизерным насилием вручаю,
Жаль, не дружишь ты со мной, что ж тебя я отпускаю,
Загляни в почтовый ящик, забери, оставь, или выброси подарок, он же твой,
Ни когда не потревожу больше уж собой.
Она взволнованно, устало:
-"Ты что, сегодня приходил ко мне домой?"
-"Нет, успокойся, в твою квартиру я не заходил,
Лишь все в почтовый ящик уложил,
Прощай, хотя тоскливо грустно, не хочешь замечать, что я твой друг,
Ты в сердце у меня останешься подругой, а я в твоем останусь, как испуг.
Я изредка хочу, оставить за собою право, тебя на день рожденье поздравлять.
Прощай, в который раз тебя я отпускаю, поверь, родное не возможно отпускать!
Четыре года он ее стихами поздравлял, на Новый год, на день рожденье.
Она четыре года СМСки получала,
                не отвечала,
                но не отвергала.
На пятый на мобильнике поставила запрет,
     но все же любопытство побуждало, как совет,
               запрет снимала и те послания читала,
И вот последние стихи не приняла
           и любопытству хода волей не дала.
Пять лет, всего два раза в год, ждать праздника ее, как счастье,
При этом знать, что ни когда не даст ответ,
                спасибо, как дела, привет.
Молчанье хуже боли, не выносимо безразличье в  безучастье.
Земфире скоро тридцать пять,
Есть радость для нее стихи писать,
Но света нет - тьма безответная.
Стихи, любовь и дружба самая заветная
- Все то в ее глазу соринка не заметная,
Какой же смысл поздравлять, ее пугать.
Влюбленность с кровью в сердце, когда- то в ней текла,
Взволнованность, как ненависть Земфира приняла,
Теперь лишь видит страх,
               она в его стихах.
Ее ответ в подарок, лишь полное молчание,
Пускай хотя бы в этом, исполнилось мечтание.
Себя он сам благодарит
И за нее спасибо говорит.
Вот странно, поэт через пустое,
Присутствие Земфиры ощущает дорогое,
При нем ее и радость, и печаль,
Но воля от нее забыть родное.
Не понимание, а жаль...
Вопрос ребром стоит, есть смысл поздравлять,
Когда подруги безответной тридцать пять?
Быть может счастье пожелать?
Молчать?
Как счастлива она?
Откуда, как узнать?
(19.05.2010 г.)